Глава четвертая
Поздно ночью дежурный по части ввел в кабинет командира полка Костелу Садояну.
— Проходите, — приветливо сказал Зорин, — садитесь.
— Як вам, товарищ полковник, за помощью. Крестьяне соседних деревень решили плотину построить и вырыть пятикилометровый канал. Все члены нашего профсоюза выезжают на строительство. Вот только лопат не хватает. Не поможете?
— Не только лопаты дадим, и люди наши с вами поедут.
— Вот чудесно! — воскликнул Костелу. — Большое вам спасибо!
— Товарищ Садояну, а как дела в городе, что нового? — спросил полковник.
— Вчера в рабочем клубе фашистские молодчики разбили окна, а ночью задержали нашего парикмахера и избили до крови. Сегодня на заборах сорвали плакаты.
— Да, день выборов близится. Вам сейчас надо быть начеку. Реакционные партии доживают свои последние дни, но пакостей еще могут много натворить.
Зорин внимательно присматривался к жизни этого города. На первый взгляд она казалась спокойной. Но только на первый взгляд. С каждым днем все ожесточеннее разгоралась в городе классовая борьба. Реакционные партии Маниу и Братиану перешли к активным действиям. Город со всех сторон окружен крупными селами, где было много кулаков. Здесь-то и свила себе гнездо националистическая партия Маниу, пополнявшая свои ряды за счет кулачества. И то, о чем рассказал Костелу, несомненно, дело рук этих националистов.
Рано утром десять автомашин с людьми авиационного полка прибыли на место строительства плотины. Со стороны гор по наезженной дороге, поднимая пыль, приближалась еще одна колонна автомашин.
— Смотрите, артиллеристы едут, — сказал Репин, всматриваясь вдаль. — А народу сколько! Вот это здорово! Люблю в таком коллективе работать.
Артиллеристы шутками приветствовали друзей:
— Летчики, прикройте нас от солнца, а мы уж сегодня за вас поработаем.
— В помощи не нуждаемся, своей силенки хоть отбавляй.
— Коли так, тогда за дело, — говорил высокого роста артиллерист. — Даем обязательство прорыть пятьсот метров до обеда.
— Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, так мне бабушка еще в детстве сказывала, — смеется Пылаев.
Между горами и ближайшими озерами раскинулась широкая равнина, выжженная солнцем. Среди долины текла речушка, которая к концу весны обычно пересыхала, и тогда до поздней осени во всей долине вода была только в колодцах. В начале весны после дождей вся долина покрывается пышным ковром трав. Но ненадолго. Уже в июне травы высыхают, и, если нет дождей, долина становится пустынной и безмолвной.
Жители окрестных деревень пытались запахать эти пустующие земли, но всегда больше сеяли, чем собирали. Так годами в долине пустовало несколько тысяч гектаров земли.
Крестьяне жили бедно. Лучшие земли, — а их здесь было мало, — принадлежали помещикам. Бедняки довольствовались своими приусадебными участками. В неурожайные годы многие уходили в Бухарест или Плоешти на заработки. И только с установлением народно-демократического режима в Румынии эти крестьяне зажили по-иному. Они отобрали у помещиков земли и решили оживить мертвую долину.
К центру долины, где уже начали рыть котлован, стекались крестьяне.
Инженеры, присланные народно-демократическим правительством, еще вчера разбили участки для работы и сейчас распределяли людей. Они громко выкрикивали названия сел и тут же назначали старших.
Начальник штаба полка Руденко получил самый большой участок, разбил людей по пятьдесят человек, назначил старших. Потом скинул китель и первый вонзил лезвие острой лопаты в сухую землю. Работа закипела.
Поднялось солнце, и сразу заблестели червонным золотом скалистые верхушки гор. Подул ветерок, прохладой обдавая мокрые спины: уже многие сняли комбинезоны и рубахи.
Во время перерыва отдыхающим солдатам и офицерам румынские девушки принесли корзины с виноградом.
— Спасибо, девчата, за угощение, — сказал Репин. — Кабы мне повстречаться с вами на Родине, сразу бы сватов прислал.
— Да, хороши девчата, такие же озорные, как у нас на Украине, — подхватил Кочубей.
— Хватит, ребята, на чужих девчат смотреть, перекур окончен, — вмешался Шеганцуков.
— Обязательно напишу об этом в дневнике. Хорошая память останется, — проговорил Петро, неохотно поднимая лопату.
— Ты все пишешь.
— А как же. Про эту девушку, заметил — самая ладная, — обязательно напишу. Ну и хороша! Аникой ее зовут.
— Успел уже познакомиться, — удивился Шеганцуков.
— Знаешь, очень она мне нравится, — признался Репин.
— Смотри, какой быстрый... И когда ты Петро успеваешь.
— Спрашиваешь, — засмеялся Репин, поглядывая на красивую румынку. — Любовь — это брат, любовь...
Девушка почувствовала на себе пристальный взгляд сержанта, что-то сказала подруге. Громко смеясь, они пошли к подводам. Шеганцуков подмигнул другу и хлопнул его по плечу:
— У нас в Кабарде про это так говорят. Если любишь, то ничего не пожалеешь. Сам голоден, но последний кусочек отдашь любимой. Плавать не можешь, а все равно кинешься ее спасать. В пути здорово устанешь, а у любимой груз возьмешь. Вот это любовь, настоящая, большая.
— А маленькая? — спросил Петро и скосил на друга озорные глаза. — Ну, что молчишь? — Он был уверен, что Шеганцуков не ответит ему, и отошел в сторону.
Но Шеганцуков не растерялся. Помолчал, подумал и отрезал:
— Маленькая — себе больше оставишь, а девушке меньше дашь.
— Философ ты, старшина.
— Спасибо за комплимент, — ответил Шеганцуков, и в его глазах на миг мелькнули еле уловимые хитрые огоньки. Но он их быстро погасил.
— Пошли, чего стоим.
Возле автомашины политработники выпускали «боевой листок». Артиллеристы «сидели» в самолете и, улыбаясь, «летели» впереди всех. Летчики, давшие триста процентов нормы, гнались за ними на легковой машине.
— Это несправедливо, — разглядывая рисунок, гудел Кочубей. — Артиллеристы сели не по назначению и еще улыбаются.
— Если не догоните нас к обеду, придется пересадить вас на трактор, — подзадоривали артиллеристы.
— Это мы еще посмотрим, кому — трактор, кому — телега, — проговорил Руденко и весело крикнул: — А ну-ка, бомбардировщики, нажмем, не посрамим нашей авиации!
После перерыва Колосков разыскал среди работающих румын Костелу, и они вдвоем пошли помогать крестьянам. Первое время работали молча. Земля, нагретая солнцем, была сухая и осыпалась с лопаты, как сахарный песок.
По соседству пожилой румын, показывая рукой в небо, говорил:
— Красиво летят, высоко и, наверно, издалека. Колосков поднял голову и увидел в голубом безоблачном небе стаю диких гусей.
— Да, с севера на юг, — на румынском языке ответил он.
— А правда, домну военный, у нас в горах говорят, в этом году война будет? — спросил старик.
— Враги распускают слух с целью запугать вас, а сами, вероятно, скупают землю, пользуясь засушливым годом, — ответил ему Яков.
— Мы не слабонервные, им нас не запугать, — заговорил другой румын, помоложе. Среднего роста, одет в сильно замасленную блузу и широкие кожаные брюки. Выпрямившись он продолжал: — Они и в 1945 году, когда раздавали беднякам помещичью землю, уговаривали нас отказаться, а то, мол, придут настоящие хозяева, тогда запоете. Мы их не послушали. Взяли землю...
— Правильно сделали, что помогли коммунистической партии осуществить земельную реформу. Придет время, не будет у вас и монархии, тогда еще лучше заживете.
— То есть, как вы говорите — у нас не будет короля? — испуганно спросил пожилой румын.
— Ну да, как у них в России, — ответил поспешно Костелу и улыбнулся старику.
Тот покачал седой головой и снова принялся за работу. Не укладывалось, видимо, у него в голове, как это можно жить без короля.
— Михай и его прислужники только вредят нам.
— Правильно говоришь, — поддержал молодого румына Колосков.
— Вот изберем подлинно народное правительство, возьмемся за короля, — сказал молодой румын.
Колосков одобрительно посмотрел на соседа и подумал: «О, да ты не хуже меня разбираешься в политике» — и тут же спросил:
— Вы, похоже, из того же села, что и старик?
— Нет, я из Плоешти, работаю в мастерских, а среди крестьян живу временно, приехал в составе рабочей бригады; оказываем помощь беднейшему крестьянству, ремонтируем им инвентарь. И политическую работу проводим, конечно. Читаем газеты, объясняем, как будут проходить выборы, за кого надо голосовать. А король в большом долгу перед моей семьей, — заговорил уже тише рабочий.-24 февраля 1945 года в Бухаресте проходила демонстрация. Народ шел мимо королевского дворца. В толпе был и мой отец. Он накануне поехал в Бухарест купить праздничные подарки. И вот раздался залп... Отца теперь нет. Стреляли из дворца Михая. Эти выстрелы окончательно подорвали мою веру в монарха. Я тогда вступил в коммунистическую партию. С того дня у меня злоба на всех королей. И я не дождусь, когда этого Михая повесят.
Услышав рассказ, старый румын бросил работу и оживленно спросил:
— Так ты сын Василиу Петрашку?
— Он самый.
Старик пожал молодому румыну руку.
— Уже вырос, мужчиной стал!
Через некоторое время все вновь дружно взялись за работу. Во время следующего перерыва к работающим подъехала легковая машина.
— Приехал представитель ЦК Коммунистической партии Румынии... — проговорил молодой румын.
— Пойду узнаю, дали ли русские нам хлеба? — сказал старик. И, обернувшись к молодому румыну, спросил: — Василиу, как ты мыслишь?
— Дадут, папаша, последним поделятся, — ответил он.
Колосков взглянул на старика, улыбнулся и утвердительно качнул головой.
— Хлеб... у меня будет хлеб, — шептал старик.
На одну из подвод поднялся невысокого роста румын. Он приветствовал собравшихся, затем заговорил. Он напомнил, как в результате прорыва советскими войсками гитлеровского фронта в Молдавии народные массы, руководимые Коммунистической партией Румынии, быстро организовали вооруженную рабочую гвардию, которая и выступила против буржуазного правительства. Румыния окончательно перешла на сторону Советского Союза. В мае 1944 года был организован единый демократический фронт, куда вошли организации трудового крестьянства — фронт земледельцев, социал-демократическая партия, коммунистическая партия и другие организации.
6 марта 1945 года было сформировано правительство из демократических партий без участия реакционных сил.
Страна второй год переживает засуху. И, несмотря на эти трудности, правительство сумело многое сделать. Проведены реформы, явившиеся большим шагом в деле демократизации Румынии. Поддержка, оказанная беднейшему крестьянству рабочим классом под руководством коммунистической партии, привела к укреплению союза рабочих и крестьян.
— Мы безгранично благодарны Советскому Союзу, — оратор посмотрел в сторону летчиков и артиллеристов. — И мы, как видите, несмотря на засуху, не переживаем голода и смело смотрим в будущее. Только сегодня получено сообщение о том, что Советским правительство выделено 20000 центавров пшеницы для сел и города, лежащих в этой долине.
Сидевшие на земле крестьяне вскочили на ноги. В воздух полетели шляпы.
Долго не смолкали радостные возгласы. Затем все с еще большей энергией принялись за работу.
Во время следующего перерыва вокруг Пылаева собралась группа летчиков. Оживленно жестикулируя, Василий говорил:
— Эти места мне знакомы. Здесь где-то живет сумасшедший заяц.
— Как это — сумасшедший? — спросил Снегов и лукаво посмотрел в сторону артиллеристов. — Ты его видел?
— Не только видел, товарищ старший лейтенант, стрелял в него.
— Заливаешь поди, — сказал кто-то из артиллеристов.
— Да вы послушайте вначале, а потом сами решите, где правда, где ложь. Так вот, несколько дней тому назад я с полковником был в этих местах. Подстрелили мы по паре зайцев и решили ехать домой. Вдруг впереди нас выскакивает на дорогу еще один заяц. Выстрелили. Он остановился, а потом как даст стрекача. Мы — за ним. Заяц петлял, петлял, а потом как бросится к нам навстречу. Мы от неожиданности рты открыли, а он пробежал мимо, показал нам хвост и был таков...
Когда Пылаев закончил, к нему подошел сероглазый высокий артиллерист.
— Вы извините меня... Но мне очень знакомы голос ваш и лицо.
— Было когда-то лицо, — сердито отвернулся Пылаев.
— Постой, постой, да ты не тот ли штурман, что под Львовом из горящего самолета товарища вынес?!
— Был такой случай.
Они обнялись.
— Я ведь все эти годы думал о тебе, — радостно говорил артиллерист, — даже помню: звать тебя Василием.
— Точно так, — подтвердил Пылаев, — а я тоже вспоминаю: ты — Николай Денисов, командир батареи.
— Правильно: с кем во время войны породнишься, того забыть нельзя. Бывало, завижу, летит самолет, все думаю: не твой ли? Несколько раз собирался поехать на соседние аэродромы, да фамилию твою забыл. А Петр Пряхин где?
— В нашем полку заместителем командира по политической части.
— Вот кого тоже никогда не забуду. В сорок первом он мне помог стать на путь истинный. Тогда наши отступали из Белоруссии, я был ранен и решил дома остаться. Вот тогда и встретил Петра... А теперь, как видишь, я уже капитан.
— Так ты приходи сегодня ко мне. Пригласим Пряхина, фронтовых друзей.
— Давай сначала ко мне. А в другой раз — я к тебе приеду, с женой и детьми. Идет?
— Идет.
— А как поживает Лидия Ивановна? У нас ее ребята часто вспоминают.
— Живет хорошо.
— Ты еще не женился?
— Да кто за меня пойдет...
— Ну, это ты брось. Такой парень. Орел!
Когда солнце спряталось за горы, по долине разнеслась команда:
— По машинам!
И вскоре в долине гремела песня:
Несокрушимая и легендарная,Машины скрылись вдали, с ними унеслась и песня. Оставшиеся румыны долго еще стояли возле глубокого котлована и махали вслед советским воинам шляпами и платками. И, быть может, многие из них сегодня впервые поняли, как хорошо, когда люди живут в дружбе и выступают единым фронтом за мир и свободу.
В общежитии второй эскадрильи тихо. Шеганцуков сидит около стола, подперев голову рукой, и задумчиво смотрит на спящих товарищей. Ему не до сна, последнюю ночь проводит он здесь, в полку. Завтра к вечеру будет Шеганцуков уже на Родине. И радостно на душе у солдата и немного печально. Нелегко расставаться с однополчанами, ведь все годы войны прошли плечом к плечу... Такое не забывается. Все они ему как родные. И домой тянет. Ох, как хочется солдату домой!
К Шеганцукову подошел Репин, он сегодня дневалил.
— Старшина, — шепчет он. — Не забывай, пиши, как договорились.
— Не беспокойся, Петруша. Писать обязательно буду и ждать тебя буду. Может быть, и ты скоро демобилизуешься. Вон вчера новое пополнение прибыло. Все молодые, здоровые, как на подбор... Да, чуть не забыл, — спохватился старшина. — Ты того... брось заходить в магазин к Татулеско. Недобрый он человек.
— Напрасно предупреждаешь, я не к нему ходил, а к его работнику. Хороший малый, недавно познакомились. Не промахнусь. Будь уверен. Человека я насквозь вижу.
— Все же будь осторожен...
Открылась дверь, в общежитие вошел командир первой эскадрильи Колосков.
— Не спите? — спросил он Шеганцукова. — Вот и хорошо, зашел попрощаться с вами.
— Большое спасибо, товарищ майор, — обрадовался Шеганцуков.
— Ну, друг, воевал ты хорошо. Отличным товарищем был и солдатом. Вот так же и в колхозе работай.
— А как же иначе, только по-гвардейски.
— Знал бы ты, как я тебе завидую! Так хочется на Родину, — Колосков вздохнул, потом обнял Шеганцукова. — Ну, в добрый тебе час.
Рано утром из ворот городка вышла группа солдат, сержантов и офицеров. Они провожали старшину Шеганцукова.
— Товарищ инженер, давайте споем нашу любимую, — предложил Репин, обращаясь к Мирону Исаеву.
— Пожалуйста, товарищи, — попросил друзей Шеганцуков.
Исаев могучим басом запел:
Майскими хорошими ночами,Все дружно подхватили песню. На улицу выходили румыны, с любопытством смотрели на летчиков. У двора дома, где жил Колосков, стоял Юлиу Санатеску. Когда летчики поравнялись с ним, он спросил Пылаева:
— Что, капитан, уезжаете?
— Нет.
— Понимаю, генерала встречаете.
— Нет, не угадали, солдата домой провожаем.
Выхожу в вечерний час заката— Интересные люди, удивительная армия! — пробурчал Санатеску.
— Да, хорошая армия, все — одна семья, для всех один закон, — сказал вслед ему сосед-румын.
Глава пятая
Дружинин сидел один в офицерской комнате, готовился к лекции, которую он должен был прочитать для коммунистов полка. Тема хорошо знакомая: «Бомбометание группой самолетов по артиллерийским позициям». В комнату вошел Пылаев в летной форме. Он только что вернулся из полета.
— Ты меня звал?
— Да, звал. Вот что, Василий, я решил пока рекомендацию тебе не давать...
— Это почему же? — растерялся Пылаев.
— Я считаю, что выводов серьезных из промахов своих ты не сделал. Я не только тебе не дам рекомендации, но на бюро буду голосовать против. Мой долг предупредить тебя об этом.
Пылаев побледнел. Он не ждал от Дружинина такого сурового к себе отношения. Хотел было что-то сказать, но только махнул рукой и выбежал из кабинета.
Дружинин, оставшись один, долго еще не мог успокоиться. Совсем не просто высказывать жестокую правду человеку, к которому в общем-то относишься неплохо. В том, что он поступил правильно, Григорий не сомневался. И еще в одном был уверен: сегодняшний разговор обязательно пойдет Пылаеву на пользу.
Через полчаса Пылаев вернулся. На нем лица не было.
— Гриша, мы вместе с тобой воевали, — заговорил он тихо. — Ты был коммунистом, я — беспартийным, но я никогда не отставал от тебя...
— Ты пойми, Василий, людей ценят не только за прежние заслуги. Пойми меня правильно. Да, ты воевал храбро. А сейчас? Хотел скрыть случай с вынужденной посадкой, учишься неважно, в бадегу зачастил...
— Да, я не ангел, — криво усмехнулся Василий. — Может, ты и прав. Только так паршиво у меня на душе...
— Сегодня полетишь? — изменил тему разговора Дружинин.
— Два раза — на стрельбу и на разведку.
— Возьми пассажиром. Скучаю по высоте.
...На стоянке самолетов ведущий первого звена Пылаев, опробовав моторы, вырулил на старт. Управляя послушной машиной, отдавая команды ведомым, Василий думал совсем о другом. Неужели такой никчемный он человек, что даже друзья потеряли веру в него. А может, Дружинин, как это говорят, перестраховывается? И тут же отбросил эту мысль. Нет, не такой человек Григорий, не такой.
Самолет, покачиваясь, постепенно меняет направление. Пылаев торопливо доворачивает машину. «Хватит самоанализов, в воздухе надо думать только о полете». Василий прибавляет обороты мотора, увеличивает скорость. Внизу чаще замелькали рваные облака. Хорошо и ясно просматривается большое озеро и узенькая полоска Дуная.
Над лесом Пылаев делает плавный разворот и берет заданный курс в сторону моря. Его звено сегодня участвует в летно-тактическом учении с задачей — разведать аэродром «противника». Задача эта нелегкая, так как аэродром зорко охранялся скоростными истребителями и зенитными батареями.
Еще перед полетом Пылаев обдумал операцию. Истребители, очевидно, будут караулить разведчиков на больших высотах. А он пойдет почти на бреющем. Тут и зенитки бессильны будут.
Пылаев приказал стрелкам-радистам прекратить передачу позывных на землю, чтобы не дать возможность «противнику» подслушать, резко сбавил обороты и стал снижаться. Ведомые послушно следовали за ним. «Молодцы ребята, без слов все понимают».
Самолеты «противника» появились над аэродромом только тогда, когда звено Пылаева, сфотографировав все, что надо было, ложилось на обратный курс.
На земле Пылаев встретил Колоскова, который тоже только что вернулся с полета.
— Ну, хвастай своими успехами. Как отбомбился?
— Да особенно хвалиться нечем, — вздохнул Колосков.
— Что так?
— Один наш самолет все же сбили на обратном пути.
— Война без жертв не бывает, — пожал плечами Пылаев, — и потом — не ошибается только тот, кто ничего не делает.
— Такие ошибки, Вася, нам не прощаются. Чем меньше их будет в мирное время, тем меньше жертв будет и на войне. А у тебя как прошла разведка?
— Думаю, хорошо. Задание выполнил на низких высотах, бреющим ушел от преследования. Посредником у меня был Дружинин, оценку пока не давал.
К летчикам подошел Кочубей. Лицо у него было хмурое.
— Что случилось? — спросил Пылаев.
— Истребители прислали фотокинопленку. Наше звено сбито раньше, чем мы сообщили данные разведки.
— Не может быть! — воскликнул Пылаев. — Да когда же они успели?
— А вот, видно, успели.
Кончался учебный год, летчики полка напряженно занимались. В нелетные дни стреляли в тире, ходили в барокамеру, тренируя свой организм к полетам. А когда выдавались летные дни, почти все время были в воздухе.
Колосков совсем замотался. Тут в полку дел невпроворот, а тут надо в заочное отделение военной академии задания отсылать. Дня не хватало, приходилось ночами сидеть. Даже с друзьями некогда потолковать.
Как-то случайно Яков встретил на улице Пылаева и Костелу.
— Ты что же не в парикмахерской? — спросил он Костелу.
— Разве ты не знаешь? Я уже не работаю там. Удивительно складывается жизнь. Вчера я еще был парикмахером, а сегодня правительство назначило государственным администратором.
— Куда?
— Есть у нас в городе электростанция, она еще принадлежит частной нефтяной компании. Вот туда меня и назначили государственным администратором.
— Требуется народный глаз над частным предприятием, — сказал Пылаев.
— Костелу подходящая кандидатура.
— Ладно, не будем об этом, — застеснялся Костелу, — скажите лучше, товарищи, поедете со мной на охоту? Мой дед, который живет в деревне, приглашает на волков.
— А почему бы не поехать? Правда, Яша?
— Ну вот что, вы подумайте, а потом мне скажете. А сейчас я пошел. До свидания.
Колосков и Пылаев остались вдвоем. Мимо них торопливо прошел низкого роста плотный румын. Колосков узнал его, это был Тадулеску — «король керосина». Он имел в этом городе пять магазинов и продавал в них привезенный из Плоешти керосин. Не доходя нескольких шагов, Тадулеску бросил быстрый взгляд по сторонам, в глазах его мелькнула ненависть, но, приподняв маленькой пухлой рукой шляпу, он льстиво и угодливо поклонился.
— Кто это? — спросил Василий, провожая румына взглядом.
— Тадулеску, очень опасный человек, — ответил Яков. — До прихода наших войск он был членом общества «Румыно-Американо» — филиала американского концерна. Такие, как Тадулеску, диктовали буржуазно-помещичьему румынскому правительству линию внутренней и внешней политики. Это они толкнули Румынию на войну с нами.
— Вон оно что, — удивленно проговорил Пылаев.
И вдруг мелькнуло: в бадеге за одним столом сидели, а я и не знал... — Достал из кармана папиросу, закурил. — С виду тихоня.
— Этот тихоня один из вождей реакционной партии. В 1945 году несколько раз организовывал митинги против нового режима. Сейчас притих. Набирает злости.
— Хорек, настоящий хорек, — бросил Василий, и Колосков заметил, как на щеках Пылаева появились синие полосы.
На базарной площади, возле мясных лавок, они увидели небольшую толпу румын. С крыши невысокого здания, два оратора, размахивая руками, что-то говорили собравшимся. Вдруг толпа зашевелилась, с угрожающим ревом бросилась к ораторам. Через несколько минут из толпы выскочил окровавленный человек. Он был без шляпы, его замасленный серый костюм в нескольких местах был разорван.
— Надо заступиться! — сказал Пылаев.
— Не смей! Видишь, кто собрался тут: торговцы да спекулянты. А вон в стороне Тадулеску. Пойдем.
— А разве мы не обязаны народу помочь?
— Мы и помогаем, но не на базарной площади. Здесь можно на провокацию нарваться.
— Не могу, смотри, они сбили его с ног. — Василий рванулся к толпе.
— Не вздумай доставать оружие. Черт знает, что может получиться, — проговорил Колосков, следуя за ним.
— Не беспокойся, Яша, будет все в порядке.
Толпа неохотно расступилась. Пылаев и Колосков помогли румыну в замасленном пиджаке стать на ноги. В это время кто-то ударил Якова по голове. Но уже со стороны электростанции сюда бежала большая группа рабочих. Яков услышал громкий голос Костелу:
— Разогнать братиановцев!{2}
Летчики с трудом выбрались из толпы и свернули в переулок. Яков открыл пачку сигарет, закурил.
— Обошлось бы и без нашей помощи, а теперь во всех буржуазных газетах будут красоваться наши портреты с надписью: «Советские офицеры с оружием в руках разогнали митинг румынских граждан и учинили драку».
— Да ты преувеличиваешь, — сказал Пылаев.
— Нет, не преувеличиваю. Ты забыл, где мы находимся.
— Но какие же мы победители, если на наших глазах буржуазия творит безобразия. Надо быстрее их к ногтю...
— Мы — освободители, — поправил его Колосков. — А хозяин здесь — румынский народ, ему и решать.
— Сам же на политинформации говорил солдатам, что мы в Румынии защищаем права народа и не допустим, чтобы ему кто-то навязывал свою волю, — угрюмо сказал Пылаев.
— Да, говорил, — ответил Яков. — Наша победа над фашистами дает возможность этому народу свободно решать свою судьбу.
Всю дорогу от базарной площади до столовой Колосков и Пылаев молчали. Когда же вошли в сад, Яков спросил.
— Василий, почему ты не присутствовал на консультации по моторам?
— Чувствовал себя плохо.
— Где же ты был? Я к тебе заходил.
— А почему я должен отчитываться перед тобой? — резко бросил Пылаев.
— А потому, что не туда заносит тебя, Василий. Часами в бадеге просиживаешь. Учти, опять получен приказ — нашим военнослужащим категорически запрещается посещать подобные места.
— Я был там всего два раза, и то в гражданском костюме, военный мундир не позорил. А в общем — все это мелочи.
— В поведении советского человека за границей не может быть мелочей.
— Знаешь, Яков, давай раз и навсегда договоримся — за свои поступки отвечаю только я. И как вести себя в этих краях, я тоже знаю...
— Плохо знаешь. Вот ты встречаешься с братом моей хозяйки, а он в войну стрелял в наших, людей.
— Его немцы силой заставляли летать, и он с первых же дней бежал от них. Его даже хотят выдвинуть от социал-демократической партии в местное управление, — спокойно проговорил Пылаев.
— Все это выдумано им же самим. Спроси Костелу, он тебе расскажет, что этот тип делал в Одессе и зачем приезжал на фронт.
— Да черт с ним. С сегодняшнего дня я его и знать не хочу. Но жить, как ты живешь, без царапинки, я не могу.
— При чем тут «без царапинки». Знаешь, Василий, я другой раз думаю: вот воевали мы неплохо. А сейчас? Сейчас перед нами новые задачи...
— Из тебя, Яша, выйдет хороший педагог, — перебил его Пылаев. — Кстати, ты не только за мое воспитание взялся, кажется, и Лиду воспитываешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Лиду я люблю, жениться хочу на ней, а ты, может, только поиграешь с ней, как ястреб с ласточкой, и бросишь.
— Да брось ты... Я люблю Таню. Да, я несколько раз был у Лиды. Носил ей письма от Тани и матери, костюм Валюше. Вот и все. И нечего выдумывать, Лиде неприятны твои подозрения. Наберись смелости, поговори с ней решительно.
— Не умею устно с девушками объясняться. Я Лиде написал, она не ответила...
— Тоже мне, жених, — улыбнулся Колосков. — Второй год ходит и в любви не осмелится признаться!
— Боюсь, понимаешь, а вдруг откажет. Как же тогда...
— Чудак ты. Не бойся, не откажет.
— Ты думаешь? — оживился Василий. — Помнишь, Яша, тот полет? — заговорил он порывисто. — Я тебя тогда здорово подвел, а еще хотел, чтобы ты все скрыл. Гадко и нечестно! Я это только потом понял.
— Эх ты, слабина! Давно бы так! А то в пузырь полез.
— После разговора с командиром и тобой я пошел бродить по городу, был в этой проклятой бадеге, потом увидел тебя у Лиды, подумал нехорошее и ушел. По дороге встретил Санатеску и мы целую ночь прогуляли... А потом Дружинин в рекомендации отказал, и все у меня перепуталось...
— Видишь, одна ошибка тянет за собой другую!
Пылаев некоторое время молчал. Потом подумал и решительно заявил:
— Сделаю все, чтобы этих ошибок меньше было. Придя домой, Пылаев увидел на столе письмо от дяди. Неразборчивым почерком на тетрадном листе сообщалось о жизни в Крыму, потом шли приветы от родных и друзей. В конце было написано: «В наш колхоз-миллионер, где я председательствую, часто прилетают самолеты, и если ты, Вася, классный летчик, то сделай одолжение, прилетай к нам в гости и покатай на старости лет меня. Другим свою судьбу доверить не могу».
«Буду, дядя Ваня, классным, обязательно буду», — подумал Пылаев.
В дверь постучали.
— Входите!
В комнату вошел полковник Зорин.
— Был у майора Колоскова и к вам решил заглянуть.
— Садитесь, товарищ полковник.
— О, у вас пополнение, — воскликнул командир полка, рассматривая книжный шкаф.
— Да, покупаю...
— Это хорошо, наверно, много читаете?
— Нет, товарищ полковник, — покраснев, ответил Пылаев.
— А я вот, если куплю книгу, то обязательно должен прочитать...
Помолчали.
— Час тому назад, — снова заговорил Зорин, — у генерала была большая группа румын...
Василий настороженно взглянул на командира полка и по его лицу догадался, что полковник чем-то встревожен.
— На вас жалуются, товарищ капитан.
Пылаев удивленно пожал плечами.
— Почему на меня?
— Вы сегодня ударили управляющего банком, помешали служащим митинговать. С кем вы были?
— Вот сволочи! Сами же виноваты, а на других жалуются. Ну и люди...
— Так кто же с вами был, товарищ капитан? — не дождавшись ответа, спросил Зорин.
— Товарищ командир, все это ложь. Управляющего, этого верзилу, я только оттолкнул от рабочего, которого они избивали. Со мной гвардии майор Колосков был.
— Управляющий представил начальнику гарнизона справку от врача. И когда вы, наконец, образумитесь...
— Да вы поймите, эти буржуи на наших глазах чуть рабочего не убили, а может, и убили...
— Жив он, Вася, жив! — проговорил с порога Костелу. Он легонько прикрыл за собой дверь и подошел к Зорину. — Управляющего наши ребята стукнули.
После недолгого раздумья Зорин попросил румына:
— Расскажите подробно, что там произошло, мне надо все до мелочей знать.
Костелу рассказал, как все было. В заключение решительно заявил:
— Гады, прихвостни капитализма. Сами устроили митинг, а когда услышали правду, стали избивать рабочего. Но жизнь нельзя остановить. Сейчас иду в профсоюз, мы напишем в Советскую контрольную комиссию письмо, пятьсот человек подпишутся.
— Спасибо, друг, — сказал Пылаев.
Уже с порога Костелу бросил:
— Зачинщиков арестуем, этого им не простим...
Когда румын ушел, командир полка внимательно посмотрел на Пылаева.
— Завтра генерал принимает зачеты у летного состава. Вы приготовились?
— Да, товарищ полковник.
— Хорошо. Ну, мне пора, — Зорин встал. — Пишите рапорт на мое имя. Изложите все, как произошло.
— Обязательно писать? — переспросил Пылаев.
Зорин улыбнулся.
— Знаю, капитан, не любите вы писанину. Но надо послать опровержение в газету.
— Хорошо, товарищ полковник, — Пылаев проводил командира полка до дверей веранды и вернулся в комнату. Взглянув в окно, он увидел, как Зорин вышел на улицу и остановился в раздумье. «Всегда переживает», — подумал летчик.
Вечером того же дня Пылаев отправился к Лиде. Она сидела под тенью старого орешника и читала книгу. Рядом, покачиваясь в гамаке, лежал ее приемный сын. Увидев Пылаева, мальчик громко забил в ладоши:
— Дядя Вася, дядя Вася! — и, спрыгнув на землю, побежал навстречу.
Василий подхватил мальчика на руки:
— Ну, герой, как дела?
— Хорошо. Почему к нам редко ходите?
— Дела, брат, работы много.
— Раньше находил время, — улыбнулась Лида. — Сходи, сынок, в комнату и принеси нам квасу, — сказала девушка Вале, и внимательно посмотрела на Василия.
Мимо калитки прошли Кочубей и Пряхин.
— В гости к Дружинину. Нина Дружинина приглашала меня и тебя. Пойдем?
— Пойдем, конечно.
Валя принес графин холодного кваса.
— Мамочка, я пойду к Вите Зорину. Он из Саратова приехал. В красивой форме, как военный.
— Хорошо, только ненадолго.
Валя пошел к калитке, и вдруг вернулся.
— Вспомнил, вспомнил! — закричал он и запрыгал от радости.
— Ну, что тебе, Валюша? — ласково улыбаясь сыну, спросила Лида.
— Мама, а Вера Исаева говорит, что Витька Зорин скоро будет генерал, младший летчик.
— Лейтенант, младший летчик, — поправил мальчика Пылаев.
— А скажите, дядя Вася, кто старше — генерал или командир дивизии.
— Да как тебе сказать... Оба старшие. Ты иди, Валя, гуляй.
Когда мальчик ушел, Василий спросил Лиду в упор: — Скажи, почему ты не отвечаешь на мое письмо?
— Зачем же нам переписываться, когда мы живем в одном городе. Ты можешь спросить, и я отвечу.
Она подняла на него глаза. Взоры их встретились.
— Так и знал. Теперь мне все ясно — смеешься надо мной. — И прибавил горько. — Разве я заслужил это?
— Глупый, да ведь я же люблю тебя! — Лида сказала это очень тихо, почти прошептала.
— Любишь? — тоже шепотом переспросил Василий.
— После смерти Коли, ты для меня стал единственно близким человеком. Я буду очень откровенна с тобой, Вася. Так вот, первое время я просто жалела тебя, а потом и полюбила. И не уезжаю отсюда из-за тебя. Все ждала... А ты все молчал, молчал. Глупый мой...
— Разве я смел надеяться?... Я тебя так люблю, так... Теперь всегда вместе, — проговорил он.
Колосков поспел в самый разгар ужина. На веранде, за длинным узким столом сидели полковник Зорин, подполковник Пряхин, начальник штаба Руденко, капитан Кочубей и Пылаев с Лидой. Нина, жена Дружинина, полная красивая женщина, увидев Якова, радостно воскликнула:
— Наконец-то, а мы думали, что не придешь.
Яков подошел к Зорину, шутливо проговорил:
— Товарищ полковник, разрешите запоздавшему присутствовать?
— Разрешаю, товарищ майор.
Нина, ставя перед Колосковым большую тарелку дымившихся пельменей, смеялась:
— Якову Степановичу, как опоздавшему, двойная порция.
— Э, нет, это несправедливо, — вмешался Дружинин. — Хорошенькое наказание. Да я такую кару с кем угодно и сколько угодно разделю.
— Этот сибиряк замучил меня пельменями, — воскликнула Нина.
— А мне больше нравятся вареники с вишнями... — заявил Кочубей.
— Неплохи и наши крымские чебуреки, — вставил Пылаев.
Колосков поднял бокал с шампанским и, обращаясь к Нине, продекламировал:
Прошли года, но ты — все та же,Все зааплодировали.
— Друзья! — проговорил Григорий, когда шум стих. — Вы знаете, что получен ответ из Академии и мы с Ниной скоро уезжаем в Москву. Придется ли нам когда-нибудь вот так вместе собраться?
— Конечно, придется. И не раз! Еще и на реактивных самолетах вместе летать будем, — сказал Зорин.
— Дружба — великая сила, — задумчиво заговорила Нина. — Помню, в нашем отряде был разведчик, Андрей Богуславский, смелый такой парень, отчаянно смелый. Однажды его принесли в отряд тяжелораненым. Надо было во что бы то ни стало спасти Андрея. Мой отец связался с Большой землей, попросил прислать санитарный самолет. Трудно тогда было перелететь линию фронта и найти нас в лесу. Каждый это понимал, но все твердо верили: без помощи Андрея не оставят. Три дня подряд мы раскладывали из костров условные сигналы, и что же? Летчик прилетел. Спрашивается, во имя чего он жертвовал собой, ведь куда легче было вернуться и сказать, что не нашел нас. А он все же прилетел и спас Андрея, которого до этого никогда не видел и не знал.
— Григорий вот так же меня спас. Не будь его, я бы... — проговорил Колосков.
— Ну, и ты в долгу не остался.
— Итак, за дружбу, — воскликнула Лида. — И потом, — она сделала паузу, лицо ее покрылось румянцем, — приглашаем вас всех на свадьбу.
— Просим жениха показаться! — крикнул Дружинин.
Пылаев встал, смущенно улыбнулся.
— Редеют наши ряды, — вздохнул Кочубей.
Все засмеялись и стали поздравлять Василия и Лиду.
Возвращаясь поздно вечером домой, Колосков возле аэродрома остановился. Его обогнал Санатеску. Он прошел так быстро, что не заметил майора. «Ну, где я его видел, ведь так знакома его походка!» И, смотря ему вслед, Колосков в который уже раз подумал: «Нет, и сейчас не вспомнить. Никак не вспомнить». Прошел несколько шагов и открыл калитку. В саду у соседей визгливо залаяла собака, кто-то громким и сердитым голосом звал ее к себе. На улице показался «король керосина» — Татулеску. Он воровато осмотрелся и, размахивая тросточкой, пошел в ту сторону, где скрылся Санатеску. «Рыбак рыбака видит издалека», — подумал Яков.
Глава шестая
Как-то под вечер к Якову зашел Костелу. Увидев в его руках брошюру Георгиу Деж, Колосков спросил:
— О чем пишет?
— О том, что Коммунистическая партия Румынии зародилась в огне классовой борьбы, в огне революционного подъема, вызванного в нашей стране победой русской Октябрьской революции.
— Постой, Костелу, кажется, ты состоял в социал-демократической партии.
— Со вчерашнего дня я коммунист, — улыбнулся Костелу. — Но пока не должен уходить из социал-демократической организации. Почему — не понимаю. Что это за партия, если к ней примазался Юлиу Санатеску? Никудышный он человек. Документы какие-то показывает, говорит, что за нежелание воевать против русских сидел в тюрьме. Некоторые в нем видят товарища... А я ни одному его слову не верю.
— Твоя задача — помочь разоблачить его и доказать честным социал-демократам, что их истинные друзья — коммунисты.
Костелу услышал, как открылась калитка и кто-то прошел мимо дома. Он подошел к окну и увидел Юлиу Санатеску, который стоял у колодца и с тревогой посматривал на улицу. Через несколько минут около забора остановилась продолговатая, молочного цвета легковая машина. На радиаторе ее развевался небольшой новенький флажок. «Правительственная, из Бухареста», — решил Костелу. Из машины вышел шофер и молча передал Санатеску какой-то конверт. Вдруг Костелу услышал, как Санатеску взволнованно проговорил:
— Не могу. Мне они ничего плохого не сделали!
Тогда шофер что-то быстро затараторил. Костелу задвинул тюлевые занавески: припал к форточке. До Костелу долетали отдельные фразы: «Из России отгрузили пшеницу... Эшелон не должен дойти к месту».
— Зайдемте ко мне. В доме никого нет, — Юлиу поспешно взошел на крыльцо, шофер за ним.
— Яша, эта дверь забита? — спросил Костелу, показывая на дверь в соседнюю комнату.
— Нет, только книжным шкафом задвинута.
— Понимаешь, надо бы кое-что выяснить. К Юлиу приехал шофер, у них произошел странный разговор... Об эшелоне, который мы ожидаем из России, что он не дойдет до места. Я толком не понял...
Яков придержал друга за руку.
— А может, не надо...
Костелу не ответил, бесшумно отодвинул шкаф, чуть приоткрыл дверь и скрылся в соседней комнате. Сквозь стеклянную дверь он увидел собеседников. Ему особенно хорошо был виден Юлиу. Санатеску взволнованно ходил по комнате. Вот он подошел к столу и опустился в кресло.
— Этого выполнить не могу, и вас я не знаю, — услышал Костелу.
— Зато мы хорошо вас знаем.
— Но позвольте, у меня был хозяин здесь, и я с ним рассчитался полностью.
— Но он задолжал нам, и, как видите, теперь мы ваши хозяева. Помните, господин Маниу о вас неплохого мнения, я приехал по его совету.
Костелу увидел, как от этих слов Санатеску откинул голову назад, будто от удара.
— Этот пакет от Джона-Лауэля. Он вас хорошо знает, вы с ним в 1939 году встречались в Италии на курорте. Завтра он вас ждет у королевского дворца.
— Я категорически отказываюсь приехать, — ответил Санатеску.
— Напрасно. У вас выхода нет, вы были летчиком немецкого флота, а «пиковый туз» неплохо поработал в России. Да и дальнейшая ваша деятельность...
— Все это так. Но на ваше предложение я не пойду.
— И все же подумайте.
...Вернувшись в комнату, Костелу торопливо рассказал Якову об услышанном, взволнованно добавил:
— Понимаешь, я не хочу, чтобы эти господа и моим детям и внукам раздавали деревянные кресты. Мне нужен мир. Пока они не ушли, я убью их. — Костелу подбежал к ковру, сорвал охотничье ружье.
— Что ты делаешь! — Яков рванулся к нему и силой отнял оружие. — Запомни, таким путем мира не завоюешь. Все испортишь...
— Но что же тогда делать? — воскликнул румын.
— Иди немедленно на вокзал и предупреди, — сказал Колосков, — а я зайду к своему начальнику.
Когда Костелу ушел, Яков долго еще не мог успокоиться. Он, наконец, вспомнил, где довелось ему встречаться с Санатеску. Было это возле Донца. Сбитый «пиковый туз» упал недалеко от леса. Вскочив на ноги, летчик побежал к лесу. Яков гнался за ним, стрелял, но не попал. А тот прыгнул в реку и поплыл....
...Проводив нежданного гостя, Санатеску призадумался. Уж очень прельщала его большая награда. После недолгого колебания он решил провести диверсию с пшеницей, а потом уехать в Италию. Юлиу быстро собрал ценные вещи в саквояж и пошел в спальню к сестре. Там он долго рылся в шкафу. Наконец, в кармане бархатного платья нашел маленькие золотые часы. «Пусть сестра не обижается, эти вещи мне нужны больше, чем ей. Неизвестно, что меня ждет завтра», — подумал он...
Вторая эскадрилья несла гарнизонную службу. Начальник отдаленного караула гвардии капитан Пылаев вышел из служебного помещения. Было тихо. Над рекой Серетом кружились чайки, они то плавно парили по кругу, то срывались и, свистя крыльями, падали в воду. Донеслась команда:
— Вторая смена, становись!
Было слышно, как караульные, щелкая затворами, быстро зарядили карабины. Смена по одному вышла из помещения. Первый разводящий спросил разрешения у начальника караула и быстро повел караульных на посты.
Второй разводящий выровнял строй.
— Смотри в оба, — строго сказал Пылаев Петру Репину.
Репин обошел склад с боеприпасами, осмотрел двери. Большой дощатый сарай, где временно хранились взрывчатые вещества, находился на краю оврага. С левой стороны в овраг сползал с гор густой лес. Место здесь было очень глухое.
Темнота быстро окутала землю, с реки повеяло холодом. Из-за горы выкатилась луна. В ярком свете ее часовой вдруг увидел прижавшуюся к скалистому уступу горы фигуру человека. Оглядевшись по сторонам, человек скрылся в лесу. Репин насторожился. Следя за своим объектом, он не упускал из виду и железную дорогу, проходившую неподалеку. Вскоре он заметил, что на железнодорожном полотне показались несколько человек. Часовой подошел к телефонной будке, сообщил о подозрительных личностях начальнику караула. Неизвестные между тем подошли к повороту, где железная дорога проходила над крутым обрывом. Тогда часовой сколько было силы крикнул:
— Стой, ни с места!
Неизвестные прыгнули с насыпи и покатились в овраг. Репин, не целясь, выстрелил. Из караульного помещения уже бежали люди во главе с Пылаевым.
— Скорее в овраг. Побежали туда, — крикнул караульным часовой.
— Далеко не уйдут, — ответил начальник караула. — Трое со мной, остальные к речке!
В овраге было сыро, от стоячей воды и гнилых листьев поднимались зловонные испарения. Раздался выстрел. Пуля пролетела мимо и ударилась о склон оврага.
— Ложись! — крикнул Василий, а сам бросился в заросли.
Было слышно, как где-то впереди тяжело бежал человек.
— Живым не возьму, так мертвый не уйдешь! — крикнул Пылаев и выстрелил из пистолета.
Неизвестный остановился, как-то неловко отскочил вправо к проволочному заграждению и, зацепившись одеждой за колючую проволоку, повис. Лицо его было изодрано до крови, широко открытые остекленевшие глаза смотрели в лес. Василий узнал Санатеску.
К Василию подбежали несколько караульных.
— Товарищ начальник, у речки поймали еще одного с оружием и взрывчаткой, в форме румынского солдата.
— Обыскать этого! — приказал Василий и отвернулся.
Где-то далеко послышался гудок паровоза, отчетливо донесся гул приближающегося эшелона.