Сильнее огня

Отцветало лето.

С неделю здесь постоянно веяло сухой лесной духотой, но в это утро с запада налетел ветер — свежий, порывистый, пахнущий морской волной. В лесу стало шумно. Гибкие вершины высоких елей рвало на восток, с них падали на землю посохшие ветки и шишки. Одна могучая, но сухостойная ель скрипела так, что гвардии лейтенант Кирьянов невольно подумал: «Упасть ведь может. У них слабые корни. Завалит, окаянная, в окопе-то...» Даже небольшие березки, стоящие в гуще леса, где всегда держится безмолвие и тишина, теперь часто потряхивали листвой.

Кирьянов несколько минут прислушивался к шуму леса, потом выглянул из окопа. В соседнем окопе, поблескивая каской, возился его вестовой — усатый сибиряк Арсений Борзых, гожий молоденькому гвардии лейтенанту в отцы.

— Михайлыч! — позвал Кирьянов. — Что-то они не лезут, а? Может, утерлись да отошли?

— Отойдут они! — проворчал Борзых.

Через минуту Кирьянов случайно взглянул на небо. Все утро оно было чистым, а теперь очень быстро крылось серой мглой. Бросив взгляд вперед, Кирьянов подивился: мутная белесая мгла тянулась и по земле сквозь лесные чащи — со всех сторон тянулась к высоте, на которой окопались его бойцы.

— Михайлыч! — опять позвал Кирьянов. — Это что такое? В чем дело?

Борзых поднялся из окопа.

— Э-э! — протянул он. — Это лес горит!

— Далеко?

— Да не очень далеко...

— С чего он?

— Не иначе, эти гады подожгли.

— Да зачем?

— А очень просто, — ответил Борзых без каких-либо признаков тревоги в голосе, усаживаясь на край окопа, — Очень даже просто, товарищ гвардии лейтенант! Нас пожечь задумали или выкурить отсюда за речку, не иначе. Ветер-то вон прямо на нас! Вон как хлещет! Сейчас, дескать, побежим мы от огня, а они следом за огнем к речке. И все! Никакого тебе плацдарма тут не останется. Видите, что удумали?

По высоте из окопа в окоп полетели тревожные возгласы:

— Пожар, друзья, пожар!

— Эх, гады! Вот гады!

Кирьянов бросился к телефону. Пока он докладывал командиру батальона гвардии майору Земцову об обстановке, получал указания, всю высотку затянуло дымом. Арсений Борзых чихнул раза три подряд и ожесточился, что было с ним часто в бою.

— И будь вы трижды прокляты, окаянные! — начал ворчать он так, что его слышно было в соседних окопах. — Вот удумали! Огонь пускать, а? Своя сила не берет, так они — огонь! Это ли не собачьи души, а?

Он злился, как никогда.

— Э-эх, зверье подлое! — уже кричал он, смутно маяча в дымной мгле над окопом. — Так уж и думаете, что огня испугались? Дыму? Тьфу! — Он выругался с удовольствием, как ругаются солдаты в бою. — Да я вот буду сидеть здесь — и гори вокруг, хоть вся земля гори, хоть весь свет гори! Не уйду! Не уйду — и все! Что вы, собачьи души, будете делать тогда со мной, а? Ни хрена вы со мной не сделаете, вот что!

...Гвардейцы шли сквозь глухие лубанские леса и болота. Вечером батальон гвардии майора Земцова первым прорвался к реке Подэлзэ — извилистой и темной, как осенняя ночь. Было известно, что немцы получили суровый приказ: любой ценой удержаться на этом заранее подготовленном рубеже обороны. Весь вечер батальон вел жестокие схватки за переправы на Подэлзэ, а на рассвете небольшой группе бесстрашных бойцов-сибиряков удалось, хотя и с большим трудом, перебраться на ее западный берег.

У самого берега поднималась зубчатая гряда леса. Бойцам Кирьянова удалось пробиться сквозь него на сотню шагов, не более, и тут окопаться по гребню высотки. Все утро немцы беспрерывно атаковали со всех сторон маленький плацдармик Кирьянова. Несмотря на превосходящие силы, им никак не удавалось отбросить гвардейцев за реку: так сказочно безмерна была их стойкость. Вот тогда-то они и зажгли лес сразу по всему полудужью вокруг небольшого клочка земли, на котором беззаветно сражались бойцы Кирьянова.

Кирьянов оторвался от телефона. У его окопа уже сидели, ожидая приказа, младшие командиры.

— Приказ один: ни шагу назад! — тихонько сказал Кирьянов. — Я думаю, что гвардейцы хорошо знают этот свой закон?

Командиры отозвались кратко:

— Есть!

— Выполним!..

От дыма уже першило в горле, тяжко раздувало грудь. Кирьянов закашлял. Поборов кашель, продолжал:

— Всем немедленно надеть противогазы. И за работу! Каждый должен сделать в своем окопе нишу, чтобы спрятаться в ней. Здесь песок, сделать их легко. Вокруг окопов расчистить мусор. Сидеть в нишах тихо: пусть думают, что мы бежали. Все. Понятно?

— Есть!

Ветер трепал деревья, как и прежде, и нес теперь от пожарища посохшую хвою и листья. На высотке все затянуло густым, едким дымом; где-то впереди в нем трепетали багряные отблески.

Волна огня шла по земле, играла в посохших мхах и черничнике, захлестывала подлесок. Подходя к елкам, огонь, прыгая, поднимался по коре до первых сучков, а потом в одно мгновение взлетал до вершинок, и елки враз становились голыми и черными, точно из железа. На могучих елях, густо забрызганных в лето серой, огонь гудел, обдирая кору и хвою. Лес был наполнен шумом и треском. В дымной, чадной мгле над ним метались искры...

За волной огня — в сотне шагов — шли, тихонько разговаривая, немцы. Они шли спокойно, уверенные в том, что русские, спасаясь от огня, бежали за реку. Вот сейчас они подойдут к берегу реки — и положение на этом опасном участке будет восстановлено.

...Многие бойцы никогда не надевали противогазы; дышать в них было трудно, непривычно. Но они работали с необычайной быстротой, зная, что спасение только в нишах.

Сделав нишу командиру, который бегал по высотке, лично наблюдая за работой, Арсений Борзых бросился в свой окоп. Теперь уже вся высотка была в мечущейся, багряной мгле — огонь подходил близко. Борзых трудно было работать: у него не было противогаза. Стало жарко и душно, как у паровозной топки. Жара усиливалась с каждой секундой. Обжигало глаза. По лицу текли слезы. Каска раскалилась так, что пришлось сбросить ее. Кашель рвал грудь. Копнув раз-другой, Борзых падал на дно окопа, задыхался, с усилием отхаркивал что-то черное...

Он так и не успел отрыть себе как следует нишу. Огонь вокруг расплескало по всей высоте. Арсения Борзых ослепило и оглушило треском горящего леса. Он забился в нишу по грудь и затих, слушая, как яростный огонь, гонимый ветром, летит над высотой.

Прошло около минуты. Поняв, что огонь плещет и гудит позади, Арсений вскочил в окопе и с ужасом заметил, что весь он и его окоп засыпан искрами. Он резко отряхнулся и хотел было сорвать с себя гимнастерку, но впереди — в дыму — послышались чужие, металлические голоса. Арсений Борзых схватил автомат, кинул его на бруствер окопа и дал очередь. В других окопах тоже застучали автоматы. Тогда Арсений Борзых, злой, как никогда, выскочил из окопа и, что-то крича, бросился вперед — в дымную гарь, где на отдельных деревьях еще трепетали косынки огней. Он бежал, приседал за обгорелыми елями, стрелял из автомата, не замечая, как дымит на нем гимнастерка. Следом за ним бежали все бойцы Кирьянова.