Кантемировцы
То были решающие дни Великой Отечественной войны. Уже выдыхалось немецкое наступление на Сталинград, уже рабочий класс дал своей армии тысячи танков, и Сталин приказал свести их в мощные танковые соединения и двинуть в далёкие рейды, нанести ими глубокие, сокрушительные удары врагу.
Наступили бессмертные дни сталинградского наступления.
К этому времени гвардии старшина водитель танка Курнышев, впервые увидевший немцев в бою под Смоленском, уже прошёл жестокую школу войны. Её прошли бывший московский шофёр, пожилой водитель танка Николай Горин, бывший фрезеровщик Московского завода «Геодезия» Василий Чуйкин, Николай Андрушкевич, бывший тракторист Шалин и тысячи других.
В лютый мороз декабря 1942 года, когда над голубыми полыньями Среднего Дона клубился туман, на маленький плацдармик за Доном, у селения Мамон вышли танкисты генерала Полубоярова. Стрелковые части на ряде участков прорвали передний край обороты противника и уже дрались за углубление и расширение прорыва. Перед танкистами тогда были снега бескрайних задонских степей и сильно укрепившийся враг. [134]
Перед ними была неизведанность первого рейда и далёкая цель: Кантемировка.
Генерал Полубояров ждал тогда от командующего фронтом генерала Ватутина сигнала «вперёд» и ещё и ещё раз перед вводом в прорыв старался представить себе, что ждёт его соединение в глубине обороны врага.
Он должен был вести своё соединение на внешнем правом фланге Юго-Западного фронта, левее шли его соратники — генералы танковых войск Баданов, Бахаров, Павлов, Русиянов.
Вместе с генералом ждали сигнала «вперёд» все танкисты, и, положив руки на рычаги, ждали сигнала водители. Они знали, что им предстоит в этой операции сыграть важнейшую роль, знали, что кругом будет враг, что ждут их неисчислимые, а главное, неизведанные препятствия, что при малейшей неисправности машины или перерасходе горючего она останется одиноко в открытой степи, ибо соединение, не задерживаясь, пойдёт дальше.
В 11 часов 30 минут по сигналу «вперёд» танкисты рванулись, пошли, проникли за передний край обороны и там наскочили на минные поля. Под глубоким снегом вмёрзли в землю противотанковые мины. Они рвались снизу, и танки косо оседали. Из-за скатов высот били противотанковые пушки, а сверху падали тяжёлые авиационные бомбы, от взрывов которых подпрыгивали танки. На снегу, почерневшем от копоти, горели танки, и донские ветры тянули над степью чёрные облака. В голове корпуса, под огнём снарядов и бомб, впереди, появился генерал Полубояров. Он отвёл танки назад. Сапёры и танкисты под огнём, кропотливо разрывая снег, извлекали мины и прорывались в глубину вражеской обороны.
Тогда у немцев ещё были крупные резервы, и день за днём, ночь за ночью на пути к Кантемировке грохотали бои. День за днём, ночь за ночью сидели за рычагами водители Чуйкин, Андрушкевич и сотни других. [135]
Снег сквозь щели проникал в танк, слепил глаза, стыли танки, застывали до оцепенения люди, покрывались, как латами, льдом, их руки липли к рычагам, ноги в звенящих валенках примерзали к педалям. Дороги на Кантемировку были прочно прикрыты врагом, да и часто они заказаны танкистам: танкисты шли целиной по глубоким снегам, моторы танков перегревались, расходовали лишнее горючее. Танки могли не дои ти и превратиться в неподвижный обоз.
Обходя врага целиной, балками, танкисты ночью ворвались в Кантемировку. Её гарнизон был разгромлен, немногие немцы бежали по снегу в нижнем белье.
Одновременно с ударом на Кантемировку по донским степям веером разошлись танкисты других соединений на Тацинскую, Миллерово. Здесь, в глубоком вражеском тылу, они становились хозяевами театра военных действий. Впервые в истории танковых войск соединениям, сражавшимся в сталинградской операции, Сталин присвоил наименования, и имя «Кантемировская» с тех пор вышито золотом на знамени танковой дивизии.
Только одну ночь стояло соединение Полубоярова в Кантемировке и к утру получило по радио новый приказ наступать на юг. Кантемировцы ворвались в Краматорск и, наконец, в Красноармейское. Рассечена была последняя железнодорожная коммуникация немцев в Донбассе, потрясён их фронт. Глубина наступления достигла сотен километров. Одновременно нарастал кризис борьбы. Чтобы избежать катастрофы, враг стянул вокруг Красноармейского все силы, подвёл танковые дивизии СС. Завязалась ожесточённая борьба. Загорались танки, но экипажи снегом засыпали огонь, тушили его шинелями и, потушив пожар, снова сражались или шли вперёд в горящем танке, стреляя, задыхаясь в дыму, или, выскочив из танка, сорвав друг с друга тлеющие телогрейки, дружно дрались в пешем строю. И, как часто бывает в зимних боях, в самый критический момент борьбы поднялась метель: снега замели пути, прекратился подвоз горючего и снарядов. [136]
Отстаивая Донбасс, погиб командир бригады Шабанков, именем которого названа улица в Красноармейском, тяжело был ранен командир другой бригады Лихачёв.
Водитель Николай Горин получил приказ вывезти Лихачёва через расположение врага в глубокий тыл.
Глухая зимняя ночь... Вокруг снега и снега... Едва темнеет в степи накатанная дорога. И вдруг впереди из мглы навстречу танку Горина появилась колонна немецких машин и орудий. Секунда раздумья — и танк пошёл на таран. Головная автомашина долго не давалась, откатываясь, ускользала от гусениц, наконец, во что-то упёрлась и под гусеницами «Т-34» заскрежетало железо, засверкали огоньки загорающихся моторов, завопили немцы. Разворачиваясь вправо и влево, Горин ударами сбрасывал орудия с дороги в канавы прошёл по колонне и исчез в ночи, оставив за собой пылающую дорогу. Остерегаясь новой встречи с врагом. Горин свернул с дороги, пошёл целиной, обходя деревни и сёла; раненый комбриг по компасу давал направление. Но ориентиры сливались со мглой, глаза колол снег, глазницы ломила усталость, одолевал сон; сидящий рядом с Гориным радист крутил ему цыгарки в палец толщиной и длиной, чтобы хватило на 15—20 километров, но и крепкий табак не помогал. Наступала состояние, когда человеку кажется, что он не спит, мозг как будто работает, руки и ноги совершают автоматически движения, но рядом с реальным вертится дикая фантастика, глаза закрываются и нет сил поднять веки. Человека одолевала наступавшая от усталости знакомая на войне галлюцинация мысли. Горин приказал радисту толкать его тяжёлым ключом в бок, прогонять сон. За спиной во тьме танка стонал комбриг, ему становилось всё хуже, и, опасаясь, что по целине он комбрига не довезёт, Горин опять свернул на дорогу. Он проносился днём по длинным, казалось нескончаемым, улицам станиц, занятых немцами. Зыбкие, узенькие мосты грозили обвалиться под тяжестью танка, малейший просчёт — и гусеница скользнёт с моста, танк застрянет, и это будет равно гибели. Но Горин проскакивал мосты, экипаж [137] танка с хода бил немцев из орудий и пулемётов, и так же внезапно, как появлялся, с огнём, с грохотом, вздымая снежную пыль, исчезал в степи танк Николая Горина, спасавшего жизнь своему командиру...
Лютый мороз сменился летней жарой. Грохотали сражения на Курской дуге. Враг был остановлен, но надо было его разгромить. На полях Левобережной Украины столкнулись танковые соединения Красной Армии и танковые дивизии Германии. Чтобы добиться победы, Германия собрала все силы. Её танковые дивизии были полнокровны, насыщены сильными группами «тигров». На манёвр и удар наших войск немцы отвечали ударом и контрманёвром. Днём шли бои, ночами противник совершал контрманёвр, чтобы выйти в тыл нашим танкистам, внезапно обрушиться с фланга, разрезать, разбить. На контрманёвр мы отвечали новым манёвром и ударом. Эта манёвренная борьба требовала от танковых соединений гибкости, быстроты, от танкистов неутомимости, неослабного напряжения всех сил, и тогда борьба вступала в новый этап при выгодных для нас условиях, внезапность вызывала кризис, несла катастрофу врагу.
Долгими летними днями кипела боевая страда, и водители не покидали рычагов управления; днём водили танки в атаку, а тёмными августовскими ночами вели их на новый манёвр, чтобы опять вступить в бой.
Во тьме августовских ночей в небе кружили «юнкерсы», стерегли движение наших колонн, и они совершали марши в абсолютной тьме, притушив даже задние красненькие стоп-фонари. Гусеницы танков вздымали густую пыль, от которой нечем было дышать человеку и мотору. Эта пыль резала глаза, проникала в лёгкие, в цилиндры моторов. Она скрывала идущий впереди танк, и стоило на минуту задержаться, как грохочущий силуэт впереди идущего танка, мелькнув, исчезал за густой пеленой пыли. Вокруг ни ориентиров, ни сигналов, — и вокруг враг. Доходило до того, что ночью, подойдя к танку вплотную, узнавали его по немецкой [138] речи экипажа или, ощупав руками, определяли «тигр» это или «Т-34».
В одну из таких ночей танк водителя Нехороших за сел в болотистой канаве и заглох. Выбраться не удалось. Наутро к самому танку подобрались немцы. Несколько часов танкисты отгоняли немцев огнём пушки и пулемётов, но к полудню иссякли боеприпасы. Немцы обнаглели, подползли, предлагали сдаться. В смертной тоске безмолвно сидел экипаж, ожидая гибели.
— В руках у меня, — вспоминает Нехороших, — был пистолет, и молоденький радист, глядя на него, просил пристрелить и его.
В этот момент появился немецкий танк. «Сейчас расстреляет», — мелькнуло в голове, и состояние бессилия, рождаемое недвижностью танка и отсутствием снарядов, стало ещё тяжелей. Но немец не стрелял, а взял танк Нехороших на буксир. Радость охватила водителя: «Теперь поборемся, в плен не пойдём». Выбравшись на сухое место, Нехороших завёл мотор и рванул немецкий танк за собой. Немец затормозил и упёрся. Точно два гигантских доисторических чудовища с диким рёвом, в дыму, взрывая гусеницами и выбрасывая из-под себя фонтаны земли, боролись советский и немецкий танки. Шло испытание силы моторов, силы сцепления танка с землёй, силы воли танкистов. Вокруг, крича, стреляя в бессильной ярости из автоматов, бесновались немецкие пехотинцы.
После короткой борьбы «Т-34» поволок немецкий танк за собой. Тот, тормозя, пахал гусеницами две глубокие борозды, но сопротивление немца было сломлено. Бросив танк, водитель выскочил в люк, а Нехороших вернулся с трофеем к своим.
Разгромленные на левобережье, немцы были отброшены за Днепр. Советские танкисты первыми форсировали могучую реку, первыми ворвались в Киев и повели наступление на запад и юго-запад. Собрав большинство танковых дивизий с Украины, пригнав их из [139] Норвегии, Франции, Италии, Гитлер бросил немецких танкистов снова на Киев.
В глухую осеннюю пору 1943 года немецкие танковые дивизии проткнули на узком участке наш фронт у Житомира и ринулись севернее Киева, к Днепру. Они стремились выйти на фланг и в тыл 1-го Украинского фронта, ворваться в Киев, выйти на Днепр. Немцы носились тогда с идеей позиционной борьбы, утверждая, что, выйдя на Днепр, они перейдут надолго к обороне и выиграют войну, утверждая, что пора манёвренной войны миновала.
Танковые соединения 1-го Украинского фронта бросились на отражение опасности. Из резерва на железнодорожных платформах шли танковые роты кантемиров-цев. Они подошли к станции выгрузки, и одновременно к ней вышли немецкие танки.
Без мостов и настилов, прямо с высоких платформ прыгали наши тяжёлые танки на землю и шли в бой. В кровопролитных боях на реке Тетерев, у Киева, враг был остановлен, и наши войска на Украине снова пошли в наступление.
На полях Правобережной Украины зимой и весной 1944 года разыгрались величайшие танковые сражения. В них участвовали водители Бараненко и Светлаков, Степанов и Мартюченко и тысячи им подобных. Эти сражения предъявили новые требования к нашим танкистам, к их мужеству, к их искусству вождения танков.
Было время, когда сотни танков в густых боевых порядках открыто шли в атаку, сближались на сотни и даже десятки метров, расстреливая друг друга в упор. В таких атаках от водителей требовались высокое искусство, смелость, порой бесшабашная удаль. Время таких, внешне эффектных, атак миновало. К концу войны сближение в танковых боях происходило чаще всего в уличных боях, в лесах, ночью, при неожиданных встречах и становилось всё реже.
Исход танковых боёв к концу войны стал решаться на дальних дистанциях.
Дальнобойность орудий, пробивная разрушительная сила снаряда, оптика и темп стрельбы привели к тому, [140] что танк наносит поражение танку на дальней дистанции.
И как некогда в морских боях перешли от боёв на сближенных дистанциях, от абордажа, к огневой артиллерийской дуэли на пределе видимости, так современный танковый бой, точно бой морских кораблей, решается прежде всего артиллерийским состязанием.
Танковое сражение ведут огромные массы танков, но не на узких участках фронта в густых боевых порядках, как в начале войны, а на громадном фронте, где оно распадается на сотни и тысячи огневых дуэлей. Теперь от водителя танка нужен не только предел скорости в атаке, но, как никогда раньше, нужно тонкое маневрирование на поле боя в этой смертельной дуэли. Это требует высшего мастерства в вождении, мужества, готовности к мгновенному решению.
Водитель танка теперь знает, что он должен смело и быстро итти в атаку, мгновенно появляясь перед врагом, и, используя каждую складку местности, каждое укрытие, он должен поставить свой танк в выгодное положение, выиграть у танка противника уязвимый борт, а самому укрыться, обеспечив своему экипажу удобную позицию для стрельбы, и снова, маневрируя на поле боя, устремиться вперёд. Либо он открыто поведёт танк, и тогда с первых выстрелов его танк будет подбит, вспыхнет пожар и возможен взрыв, от которого танк разворотит, как спичечную коробку, и башня в сотни пудов взлетит выше деревьев, а от экипажа не останется и следа.
Как никогда раньше, водителю нужна активность и инициатива в бою, он должен понимать обстановку, создавшуюся на поле боя, мгновенно выполнять приказ командира, порой, не ожидая приказа, решать сам, как вести танк и корректировать огонь своего танка, уклоняясь от огня противника. Испытав возросшую силу наших орудий, немецкие танки перестали итти на сближение с нашими и при встрече быстро переходили к обороне, больше держались в засадах, били кинжальным огнём. Атаковать их в засаде стало неизмеримо трудней ещё и потому, что поле боя изобилует препяствиями, [141] задерживающими атакующий танк, ставя его под огонь артиллерии. В этих условиях наши танкисты искали фланги врага, и, бывало, когда немцы не выходили из засады, не открывали бортов своих танков, один из наших танков делал вид, что отступает, выманивал немцев за собой под огонь наших танков с флангов. Этот танк назывался «заигрывающим», но это была игра со смертью. В этих условиях, когда секунды промедления равны смерти, когда лишнее время на разворот танка или малейшая техническая неисправность ведут к гибели, когда правилом стало: движение — победа и жизнь, а промедление — смерть, побеждали танкисты высшей технической военной выучки, виртуозы, герои. Танковые сражения на Украине длились днями, неделями, месяцами. И всё это время водители не выходили из боёв. Они ходили в смертельные атаки, проходили мимо сгоревших танков, по едва уцелевшим признакам определяли, чей погиб экипаж, кого из друзей они потеряли в страшном грохоте, пламени, взрывах, и шли всё дальше и дальше вперёд, на врага.
Но, победив в тактическом маневрировании на поле боя, наши танкисты изумили мир и в оперативном манёвре.
Густые снегопады зимой на Украине и частая оттепель породили опасную для танков стихию — грязь.
В тот год на Украине вздулись и разлились реки, мосты на них были взорваны немцами или снесены половодьем. Движение автомашин прекратилось. Лошади вязли и выдыхались. Всё, казалось, останавливалось. В этот момент войска украинских фронтов перешли в наступление. Танкисты преодолели глубокую грязь и оборону врага. Снова за рычагами управления сидели кантемировцы, снова после дневных боёв свершали ночные марши.
Чернела земля под гусеницами, чёрен был лес по сторонам танка, чернело низкое небо над башнями. В пяти метрах впереди водитель ничего не видел. Командир танка ложился на крыло, вглядывался в дорогу и взмахами руки направлял движение. Порой и рука его была плохо видна; тогда он махал белым платком или [142] светящимся циферблатом часов. Порой совсем не видна была дорога, и тогда водитель высовывался по пояс из люка, руки его на рычагах оставались позади, а командир танка, повязавшись полотенцем или приклеив на спину газету, увязая в грязи, шёл пешком впереди танка. Перед усталыми, слезящимися от напряжения и ветра глазами водителя то появлялась, то пропадала, как в чёрную бездну, белеющая фигура командира. Много раз вязли танки в глубоких оврагах, много раз в поисках бродов зимой танкисты опускались в тёмную ледяную воду, ногами прощупывая грунт, много раз танки с экипажами проваливались под лёд. Порой горючее и снаряды доставлялись танкистам только самолётами, сбрасывались на парашютах.
Большая часть танковых дивизий германской армии была тогда на Украине, и они все были брошены против нас. Танкисты генералов Рыбалко и Ротмистрова, Катукова, Лелюшенко, Богданова, соединения Полубоярова и десятки других прошли там, где не смогли пройти немецкие танкисты.
В ту весну мы увидали стаи «пантер» и «тигров», застрявших в грязи, нескончаемые колонны вражеской техники, брошенной в бегстве на дорогах Украины. Именно брошенной, даже не подбитой и не взорванной. Так, разгромив врага и вынудив его стремительным манёвром бросить всё вооружение, танкисты первыми вышли к границам Советского Союза.
Это была победа оперативного искусства танковых соединений, победа советского танка, победа наших водителей.
Трещала гитлеровская армия, крепла сила армии Советского Союза, но танкистам не становилось легче сражаться, ибо всё повышались к ним требования. Всё глубже наносились удары, всё чаще ставились задачи на окружение, полный разгром и уничтожение врага. Над Москвой гремели салюты в честь кантемировцев, которые в те часы в кровавых боях утверждали свою славу. [143]
На Львовской равнине под Бродами были окружены десятки тысяч немцев. Кантемировцы весь день отражали яростные контратаки вырывавшегося из окружения врага.
К ночи сражение утихло, а в предутренней мгле оаздался исступлённый вопль тысяч немецких солдат, бежавших в психическую атаку, и через минуту кованые сапоги немцев застучали по башне танка Нехороших. Обезумев, немцы лезли на танки, как саранча, били прикладами по пулемёту, пытались бросать гранаты в трансмиссию. Башня танка Нехороших вертелась кругом, чтобы сбросить немцев, но они, забравшись на машину, пытались её поджечь, стряхнуть их не удавалось.
Как буйвол, облепленный шмелями, мчится в чащу, чтобы смести их густыми ветвями деревьев, так танк Нехороших на бешеной скорости, не дав немцам опомниться, устремился к сараю, прошёл его стены насквозь, похоронив под рухнувшей крышей назойливых немцев. Потом огнём пулемётов смёл немцев с соседних танков, и тысячи их легли размозжёнными под гусеницами танков кантемировцев.
Высокие требования к искусству вождения танков предъявили кантемировцам горы.
Кантемировцы стремились на помощь борющейся Чехословакии. Осенью 1944 года они пришли на ее глухую границу на Дуклинском перевале в Карпатах
Вокруг были руины замков, построенных вначале нашего тысячелетия, обломки выветренных скал, редкие домики, леса, узкие дороги, обвивавшие горные склоны, и глубокие ущелья, на дне которых стыли туманы. Первозданная природа, чарующая своей красотой, создала танкистам неслыханные трудности.
Известно, что танку трудно подниматься в гору, что ему трудно двигаться по грязи, что трудно валить деревья. Известно, что смертельно опасно атаковать батареи врага. В Карпатах всё это было вместе. Надо было взбираться на крутые горы по глубокой грязи, и, преодолев крутые подъёмы, танки не раз сползали вниз [144] вместе с оползающим склоном горы. Надо было взбираться по этим склонам, ломая по пути деревья, итти в атаку на немецкие батареи и танки, укрытые в засадах, за каменными хребтами, в лесах. Атакующим танкам негде было развернуться, с боков были горы или крутые обрывы и подбитый головной танк стопорил движение всей колонны.
Сюда немцы стянули свои танковые и горнострелковые дивизии, здесь поставили свою артиллерию, минировали теснины, склоны гор, долины и мосты через реки. Часто на театре войны бывают долины, которые слывут долинами смерти, и мосты, которые солдаты называют чёртовыми мостами. В Карпатах все долины таили смерть, все мосты, казалось, были построены чертями.
В этих немыслимых для танков условиях танкисты вели бои. Здесь их изумительная смётка подсказала, что минные поля можно обойти, маневрируя по руслу неглубоких рек, что подниматься вверх можно по каменистому ложу горных потоков.
Именно в горах, говорит механик-водитель Шалин, наш тяжёлый танк показал свои исключительные качества.
Он поднимался в горы, преодолев углы подъёма выше всех установленных норм, двигался, откатывая своей могучей грудью волны глинистой грязи, сокрушая на пути могучие деревья, и горное эхо, раскатываясь, далеко разносило удары его грозного орудия.
— 28 октября 1944 года, — вспоминает Шалин, — мой танк «Иосиф Сталин» был повреждён. Немцам хотелось им завладеть. Их разогнали огнём пулемётов. Появился немецкий танк, пытавшийся нас поджечь. Пушечным огнём немец был разбит. С тех пор никто не появлялся в пределах видимости, но начался обстрел из тяжёлых орудий. Целыми днями систематически вокруг танка вздымалась земля и грязь от взрывов тяжёлых немецких снарядов. Тяжёлые осколки били о броню, но броня выдержала, и только её мелкие брызги обжигали руки, оставив шрамы, которые заметны и до сих пор. Целыми днями мы вели наблюдение, а ночью готовились [145] вырваться к своим. Мы не могли примириться, что день 7 ноября будем встречать одни.
И утром 7 ноября бывший тракторист, механик-водитель Шалин вывел снова в бой могучую машину «Иосиф Сталин», и жители гор дивились изумительной машине, поднявшейся на вершины Карпатских перевалов.
За несколько лет до войны первенец прославленной стаи «Т-34» один промчался по Красной площади и скрылся в воротах Кремля. На кремлёвском дворе его долго и внимательно осматривали Сталин и члены правительства. До этого в долгих исканиях, в труде над новейшими танками всегда и каждодневно конструкторы, строители ощущали внимание, заботу и поддержку товарища Сталина. В последний, решающий момент, когда определялся тип танка нашей Красной Армии, когда ещё оспаривали качество «Т-34», товарищ Сталин дал ему путёвку в жизнь — в сражения. Годы войны показали изумительное предвиденье нашего вождя. Все государства мира в ходе войны перевооружали свои танковые войска, а наш «Т-34» начал и окончил войну с мировой славой, лишь отчасти модернизированный.
Он любимец наших танкистов, он гроза наших врагов, и уже после войны на вопрос о качестве нашего танка пленный немецкий подполковник, командир дивизиона противотанковых штурмовых орудий, со злобой ответил: «Т-34» — это дьявол и балерина. От него не уйдёшь и его не превзойдёшь в манёвре». Так и не нашлось в ходе всей войны преграды, которая остановила бы наши танки. Они прошли десятки тысяч километров, пересекли половину европейского континента, преодолели реки и горы, пронесли победу с берегов Волги на Эльбу.
Но не одной техникой побеждали наши танковые соединения. Немцы также имели отличные танки, и теперь мы знаем, что они выпускали их больше 20 тысяч в год, что равно более ста танковым дивизиям. Чтобы [146] в смертном единоборстве подбить, сжечь или захватить эту невиданную массу боевых машин, нужны были усилия, на которые оказались способны только войска Советской Армии, её танки, артиллерия, авиация. В титанической борьбе окрепли наши танковые соединения. Они играли значительную роль во всех решающих битвах Отечественной войны.
На последнем этапе войны, когда огромная дальнобойность авиации и реактивных средств поставила вопрос о темпе и дальнобойности на земле, только танковые войска оказались тем наземным средством борьбы, которое своей подвижностью соответствует возможностям авиации и реактивных средств, действующих на громадное расстояние. Сухопутная армия будущего — армия механизированная.
Гигантский путь прошли гусеницы танков, и этот путь прошёл через сердца танкистов. На этом пути от древних курганов в донских степях до Карпатского хребта остались могилы наших танкистов. Их безжизненные тела вынимали из танков, отрывая порою руки погибших от рычагов, которые они не выпускали до самой смерти. В Кантемировской дивизии все водители танков, прошедшие путь с дивизией, полили этот путь своей кровью. Они ранены дважды, трижды, четырежды. Самый молодой из них двадцатилетний водитель Нехороших был ранен под Киевом, обморожен в Польше, контужен в Германии и снова ранен в Чехословакии. Они прошли огонь и воду, закалены жарой и холодом, испытаны горячей сталью. И как ни тяжело было сражаться в танке, особенно после ранения, они, едва поднявшись с лазаретной койки, догоняли свои полки и снова шли в бой, шли в танке, где рождается непередаваемое ощущение своей силы, помноженной на силы грозной машины.
На этих машинах они отстояли свою родину, завоевали победный мир и никому не уступят пройденного пути.