Примечания
(Р. Глушко)
Едва роман вышел из печати (в трех последних номерах «Нового мира» за 1974 год, а следом и отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия»), он сразу стал в центре не только читательского внимания, но и литературной критики: в одном лишь 1975 году было опубликовано более шестидесяти рецензии, статей, откликов, критических заметок, упоминаний.
Все пишущие были единодушны: ничего подобного роману «В августе сорок четвертого...» ни в русской, ни в мировой литературе еще не было. Вместе с тем подчеркивалось, что и в этом произведении Богомолов остался «верен своему основному творческому принципу — ставить во главу повествования ЧЕЛОВЕКА и через дело, которому он служит с полной отдачей физических и духовных сил, показать жизнь страны в критических обстоятельствах» (И. Дедков. Момент истины// Дружба народов. 1975. № 5).
«В бесконечном многообразии литературы о войне, — писал Д. Иванов, — появился роман, восполнивший одну из страниц летописи Великой Отечественной войны — впервые столь откровенно, столь драматично, столь захватывающе и увлекательно рассказавший о доселе никому, кроме узких профессионалов, неизвестной работе контрразведчиков и их вкладе в общую победу» (Хранить вечно // Огонек. 1975.№3).
Спустя двадцать с лишним лет критик С. Земляной в статье «Литературное амплуа: заместитель Бога по розыску» добавит: «Богомолов в «МИ» («Момент истины». — Р. Г. ) сделал то, что ни у кого еще в русской литературе подобным образом не получалось: он показал Россию за работой. Не за молитвой, не за гульбой и водкой, не в погоне за очередной идеологической химерой, не под бюрократическим прессом, не за побиванием каменьями «лишних людей» и «врагов народа». За РАБОТОЙ.
Россию за работой до Богомолова никто еще так не увидел и такой не нарисовал. И не суть важно, что нарисована она за особой работой — за ратной страдой в ее специфическом обличье: за ловлей шпионов и диверсантов» (Свободная мысль. 1998. №2).
Очень скоро роман был переведен на многие языки мира, и зарубежные читатели оценили его также весьма высоко. «Роман виртуозно профессионален, это образец нового романа в современной литературе, — отметил в интервью журналу «Латинская Америка» Габриэль Гарсиа Маркес. — Талант Богомолова — в любви к людям и вере в них». «Богомолов показал неизвестный нам мир контрразведки с необыкновенной точностью и мастерством, — писал известный польский литературовед Ежи Путрамент в польском журнале «Литература». — Но он показал также некоторые иные, значительно более широкие явления, относящиеся к работе государственного механизма, государства тех времен. И все это не в виде панегирика, как когда-то, не в виде пасквиля, как потом, а с неумолимой точностью и достоверностью... Автор поражает совершенством прозаического мастерства. Отличительные признаки таланта прозаика Богомолова — образное видение места и людей, постоянно возрастающее напряжение. С каждой страницей книга все больше захватывает читателя, а в конце он уже не в состоянии от нее оторваться... Ничего более значительного на эту тему еще не было сказано никем».
Вместе с тем среди критиков, и отечественных, и зарубежных, разгорелся спор, к какому жанру отнести это произведение — приключенческой повести? детективу? или роману с использованием детективных приемов?
Проницательные читатели высказывались о неприемлемости однобокой жанровой характеристики романа. Первым, кто отметил это сразу после прочтения рукописи романа еще до получения официального разрешения на его публикацию, был Константин Симонов: «Это роман не о военной контрразведке. Это роман о советской государственной и военной машине сорок четвертого года и типичных людях того времени».
«Богомолов написал не просто хороший, а один из прекраснейших романов, который я когда-либо читал, — утверждал признанный мастер детективного жанра кубинец Луис Рохелио Ногерас, — и с моей точки зрения выдающийся роман — детектив в том понимании, что талантливое многоплановое произведение Богомолова не может быть обозначено одним жанром, как «Пармская обитель» — это роман о любви, а «Дон Кихот» — приключенческий роман». Его поддержал и известный немецкий журналист и литературовед Леонард Кошут: «Богомолов создал нечто гораздо большее, чем гимн контрразведке, достижения которой он соотносит с общегосударственными аспектами. Это блестящий роман, который читается на одном дыхании и героев которого запоминаешь четко и надолго. Что касается определения — приключенческая это книга или роман? Ни то и ни другое, как если бы повесть Пушкина «Дубровский» отнесли к приключению, а «Преступление и наказание» Достоевского — к детективу».
Из дневников самого Владимира Осиповича («История создания романа») видно: произведение, задуманное поначалу как приключенческая повесть для юношества, в результате накопления материала, расширения и более тщательной разработки сюжета превратилось сначала в детектив, а затем привнесенный в него психологизм, глубинное осмысление описываемых событий, обогащенное выразительными документами, вывели произведение за рамки повести, превратив в роман, который, в конечном счете, уже никак нельзя было отнести ни к жанру приключений, ни к жанру детектива.
По количеству изданий и тиражей роман (за 25 лет с момента его выхода) оказался абсолютным лидером среди опубликованных отечественных литературных произведений. Он стал поистине народным. А в Московском физико-техническом институте имени Баумана студентам даже было рекомендовано начинать изучение курса прикладной математики с чтения романа В. Богомолова, так как в нем представлена модель, алгоритм любого поиска, в том числе и научного: накопление экспериментального материала, информации, поиски новых данных, осмысление гипотез, отказ от некоторых, зашедших в тупик, идей и выбор новых, подготовка и проведение специальных экспериментов, а также их завершение — конечный результат.
По всей стране проходили читательские конференции — стихийные и организованные, объединившие учащихся школ, студентов техникумов и вузов, интеллигенцию техническую и гуманитарную, рабочих, военных, пенсионеров. В архиве писателя хранится огромное число приглашений принять участие в подобных конференциях а также и отчеты об их работе (они высылались в адреса издательств, а затем передавались автору). Но Богомолов, человек крайне непубличный, за всю свою творческую жизнь ни разу не принял участия ни в одном специальном мероприятии — конференции, обсуждении, теле — и радиовыступлении и очень редко и неохотно, только по крайней необходимости, давал интервью. Вместе с тем в приватных беседах с литературоведами, критиками, журналистами он был абсолютно искренен, прямолинеен и всегда четко определял свою позицию, когда речь шла о том, что его действительно волновало и что было смыслом его жизни.
Чтобы приоткрыть завесу некоторой тайны, создавшейся вокруг творческой биографии Богомолова, известный критик и литературовед Л. Лазарев предложил Владимиру Осиповичу в рамках «круглого стола» «Литературной газеты» провести цикл бесед, в которых писатель сам ответил бы на интересующие всех вопросы: что вызвало у него желание попробовать свои силы в литературе, когда и как это произошло; у кого из писателей он учился, и кто из писателей ему наиболее близок; какого рода книги, кроме художественной литературы, его интересуют — мемуарные, документальные или исторические исследования; как возникает замысел произведения; ясны ли ему, когда он начинает работать над произведением, основные его персонажи, главная линия сюжета, финал, к которому он приведет героев, или все это в процессе работы уточняется, существенно меняется; чем для Богомолова была война; каким он вошел в нее и каким из нее вышел; в какой мере в своих произведениях он опирается на то, что видел и пережил на фронте сам; есть ли прототипы у героев, или это образы собирательные; использует ли писатель известные ему случаи, фронтовые эпизоды в качестве «модели», «натуры», или они полностью плод его фантазии; как ему удается соединять в одном произведении огромное количестве конкретных, точных деталей психологии, быта, речи именно того времени и той среды, о которой он пишет; почему он не вступал в Союз писателей и т.д., и т.д.
Владимир Осипович поначалу согласился, но в результате, к большому сожалению организатора, все так и осталось на уровне проекта: Богомолов был убежден, что комментировать сделанную работу, в тем более уточнять или прояснять написанное произведение — занятие по меньшей мере странное; считал, что все, что он хотел сказать, — уже сказано в его произведениях, и желал лишь, чтобы о его книгах судили не по законам внешнего успеха, а по законам литературного мастерства; все остальное — и личность автора, и его частная жизнь, и детали творческой работы, и многое-многое другое — суета сует.
Он неоднократно повторял: «Трагедия жизни человека и причина его страданий — несоответствие желаний и возможностей. Человек — это дробь, у которой числитель — достоинство, а знаменатель — его мнение о себе. Большинство людей в жизни довольны собой и недовольны своим положением и оценкой их в обществе. Я же недоволен только собой и вполне доволен своим положением в обществе — никому не служить и не прислуживать, ни от кого не зависеть, сведя до минимума контакты с госструктурами (кроме домоуправления). Меня абсолютно не волнуют внешние атрибуты успешности».
И все же, думается, читатель уже смог ознакомиться с ответами Богомолова на многие из этих вопросов — смотрите его дневниковые записи в настоящем томе, а также его дневник и записные книжки во втором томе — «Сердца моего боль».
Добавлю еще, что как-то в беседе с Михаилом Кузнецовым, фрагменты которой критик включил потом в свою статью «Мастерская Владимира Богомолова», Владимир Осипович так говорил о прототипах романа:
«Буквального прототипа в романе быть не может, ибо образы в процессе творческой работы меняются, персонажи вступают во взаимоотношения друг с другом, и это опять вносит свои коррективы в характеры. Самый сложный процесс — типизация, это то, что откристаллизовывается при многократных редакциях рукописи.
Что касается судьбы людей, послуживших прообразами:
прототип Алехина — вскоре погиб при задержании вражеских агентов в декабре 1944 года в Польше;
прототип Таманцева — погиб зимой 1945 года в окопном бою при неожиданном прорыве танковой группы немцев;
прототип генерала Егорова — умер вскоре после войны, не дожив до 50 лет;
прототип Блинова — кстати, во время войны был артиллеристом и в контрразведке ни одного дня не служил — закончил войну Героем Советского Союза;
прототип подполковника Полякова — самого гражданского человека из героев романа — после войны совершенно «вышел из образа»: закончил военную академию, стал генералом и прослужил в армии еще четверть века;
прототип Аникушина — буквальный и соответствует всему до деталей. Я знал такого офицера, который, находясь после ранения на службе в комендатуре, был привлечен к одной операции розыскников и во время нее повел себя в точности как Аникушин. В результате погиб старший оперативно-розыскной группы, а этот офицер получил тяжелое ранение, но выжил» (Наш современник. 1976. № 5).
Полагаю, что история создания, выхода и последующего признания читателями и критиками романа «Момент истины (В августе сорок четвертого...)» будет неполной, если, хотя бы вкратце, не коснуться попыток найти художественный эквивалент этому многоплановому, сложному литературному произведению в театре, на эстраде, в кино, а также отношения к этому самого автора.
Естественно, динамичность и драматизм, яркие герои романа не могли не вдохновить многих театральных режиссеров на создание сценических версий этого произведения. В архиве сохранились их обращения к Богомолову с просьбой разрешить театральную постановку. К ним приложены — абсолютно идентичные — ответы автора: «Я отношусь сугубо отрицательно к любым попыткам сценической инсценировки романа «В августе сорок четвертого...» (о чем неоднократно сообщал и театрам, и Министерствам культуры), и потому ничем не могу быть Вам полезен. Находясь в этом убеждении, считаю нецелесообразным знакомиться с присланным Вами вариантом» (если таковой прилагался).
Столь же категорически отрицательно относился Владимир Осипович и к эстрадным композициям: он называл это «делать шарж» на роман. В письменных ответах актерам-чтецам — И. Домбеку (Ленконцерт), И. Золотареву (Воронеж), Б. Чулимову (Запорожье) и другим — Богомолов сообщает: «вместить содержание романа, его образы и сюжетные линии в один, два или даже три сценических вечера невозможно. Что же Вами берется для композиции? Куски детективного характера — поэтому я принципиально против всякого рода композиций».
Только в 1995 году — к 50-летию Победы — режиссер Леонид Хейфец, к тому времени почти полтора десятка лет возглавлявший Центральный театр Российской армии, осуществил постановку на Радио-1 «Останкино» семисерииного радиоспектакля «Момент истины».
Не раз роман предлагали экранизировать. Но каждый раз Владимира Осиповича одолевали сомнения: он отдавал себе отчет в том, что, как бы ни был талантлив режиссер, фильм будет снят «по мотивам» романа (в чем его убеждало «Иваново детство» Андрея Тарковского), а посему будет неизбежно нести в себе элемент вторичности.
Владимир Осипович был убежден: работа по киноинсценировке должна вестись так, чтобы кинопроизведение приближало литературное произведение к читателю, а не заменяло его. Как пример он вспоминал экранизацию «Чапаева»: «Кто из миллионов читателей знает (читал) глубокий блестящий роман Д. А. Фурманова «Чапаев», написанный в 1923 году? В сознании зрителей навеки запечатлен созданный режиссерами братьями Васильевыми облик «лихого Чапая», исполненный талантливым актером Б. Бабочкиным. Из фильма, снятого в 1934 г. в духе соцреализма, ушла вся драма и глубина романа. В фильме односторонне отражено главное: время, трагедия Гражданской войны и судеб сотен миллионов людей, вовлеченных в мясорубку исторического перелома России».
О трудностях, с которыми столкнется режиссер при переложении романа Богомолова на язык кино, дальновидно предупреждал и главный режиссер Ленинградского Большого драматического театра им. А. М. Горького Георгий Товстоногов: «Какие опасности могут подстерегать создателей фильма? Опаснее всего — перевести это художественное произведение в жанр детектива. В фильме должна остаться психологическая подробность всего происходящего, деталь, необходимая для полнокровного образа, характера. Сопряжение частного и общего, масштаб, глобальность происходящих событий и локальность самого действа. Зрители должны ощущать беспрерывность сопоставления одной человеческой судьбы и судьбы фронта. И «вверху» и «внизу» события не должны быть простым фоном для главных героев. Это та социальная среда, в которой три — только три! — человека и режиссер их действий — Поляков — делают свое локальное, конкретное дело, от которого со всей очевидностью зависит судьба огромного мира вокруг них — фронта, десятков тысяч людей... Если такого сопоставления не будет, все выльется в банальный детектив «поймают — не поймают (Советский экран. 1975. № 12).
Экранизировать роман хотел Андрей Тарковский — он верил, что сделает очень сильный, значительный фильм. В этом был уверен и Богомолов. Однако экранизации не суждено было состояться. После выхода картины «Зеркало», вызвавшей возмущение М. А. Суслова (тогда главного идеолога КПСС), на Тарковского начались гонения, он стал в России персоной нон грата и, несмотря на личное обращение Богомолова к директору «Мосфильма» Н. Т. Сизову и самое доброе отношение Сизова к Тарковскому, ничего сделать не удалось.
В 1975 году на студии «Мосфильм» режиссер Витаутас Жалакявичюс приступил к съемкам двухсерийного фильма «Момент истины». В октябре 1975 года картина была остановлена в связи со смертью исполнителя одной из главных ролей (генерала Егорова) артиста Бронислава Бабкаускаса.
Просмотренный материал, снятый, как выяснилось, по самовольно видоизмененному В. Жалакявичюсом варианту авторского сценария, вызвал серьезные замечания автора, консультантов фильма и дирекции студии. После длительных и мучительных для сторон переговоров работа над фильмом была прекращена.
После этого Владимир Осипович в течение двадцати пяти лет больше не соглашался на экранизацию романа — ни в кино, ни на телевидении. А в 2000 году, после серьезных размышлений, все же пошел кинематографистам навстречу. К сожалению, как и предвидел умный Г. Товстоногов, на экране получился в результате детективчик весьма средних достоинств, хотя и с хорошими актерами («В августе сорок четвертого...», «Беларусьфильм», 2002, режиссер М. Пташук). Богомолов свою фамилию из титров создателей фильма снял.
За тридцать лет, прошедших после первой публикации романа, вышло уже сто с лишним (точнее — 114) его изданий более чем на пятидесяти языках мира. Роман стал «моментом истины» для самого автора, вершиной его творчества. Хотя сам он так не считал, ибо уже приступил к осмыслению нового эпического произведения — «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...».
А закончить это послесловие мне хочется словами неизвестной мне читательницы Юлии, оставившей свое сообщение на интернетовском сайте в мае 2004 года (через полгода после смерти Владимира Осиповича):
«Несколько лет назад подруга спросила меня, не читала ли я «Момент истины». «Нет», — ответила я. У нее глаза стали большие-большие и дыхание перехватило. «Как я тебе завидую! Ты ЭТО еще не читала! У тебя эта книга еще впереди!»
Книгу я прочитала на одном дыхании. Богомолов — это классика. То, что называют золотым фондом. Трудно не быть конформистом. Трудно идти против всех. Но уступишь немного, а потом еще немного, и еще... И все. Наверное, только творческие люди могут испытать, что значит «отрывать голову собственным детям». Убери страницу, замени эпизод... Не убрал и не заменил. И плевать на все внешние почести. Сейчас таких людей, наверное, уже нет. Всем важны эти самые внешние почести. Важно, чтоб их знали, говорили о них, ценили, а еще лучше — оценивали... А он — боец. Лучшее — рождается в борьбе. А на просто «хорошее» он не был согласен. Это великолепная книга, и очень хочется, чтобы те, кто не читал раньше, — обязательно прочли ее».