Поселок первый.
11 часов 56 минут
Сиротка, услышав сухой и слабый, как горящая хвоя, треск автоматной очереди, оглянулся. Доброскок и Тупига тоже остановились и смотрят, как грузный немец Лянге стоит над ямой и водит стволом автомата.
— Твою работку поправляет! — злорадно крикнул Тупиге все еще обиженный на него Сиротка. Им видно, как подошел к Лянге Волосатый и тычет в яму наганом…
Господи, значит, я не сплю, и это правда, я здесь — в страшной яме! Нас убили, все еще убивают нас, господи, это правда!..
Солнце, неровно растекшееся по небу, как раздавленный желток на сковороде, больно слепило глаза. Но что-то заслонило свет, и она их разглядела — своих убийц, все тех же. Черноусый и второй, с волосатым животом, оба стоят, откинувшись куда-то в небо, и смотрят, высматривают: кто еще есть живой в яме? Рука по-женски сама потянулась к платью, чтобы прикрыть нагретые солнцем колени... [162]
Шестимесячная жизнь тревожно, зябко сжалась — резкие и чужие звуки вломились откуда-то, стараясь заглушить привычный ритм вселенной. Но и сквозь чужое, отвратительно частое громыхание ударов, прорывающихся извне, стучало сердце матери-вселенной, стучало упрямо, надежно, и все оставалось, как всегда. Но вдруг произошло что-то непонятное и страшное — вечный звук, падавший сверху, отлетел, а следующий не возник, не родился, не упал. В жуткой, небывалой тишине шестимесячная жизнь беззвучно закричала от ужаса и одиночества. Купол стремительно понесся вниз, в один миг вселенная сжалась в комочек и тут же провалилась в него, увлекая и его в небытие...
Ананич Иван Сергеевич (торфозавод Гонча, Могилевская область):«...Мы вышли на магистраль Могилев — Бобруйск делать засаду. Залегли в кустарнике часов в двенадцать. Колонна двигалась со стороны Могилева. Нас было три взвода — целая рота.
Это ехали летчики, которые из госпиталя возвращались на аэродром в Бобруйск.
Бой был короткий, быстрый, мы их расстреляли. По-моему, их было точно сорок восемь человек. Насколько мне помнится, ехали они на четырех машинах. На двух была живая сила и на двух продукты. Одна даже была с тушами. Взяли очень много шоколада.
Ну, с ними разделались и ушли. Не знало командование, что это будут летчики, шли просто на очередную засаду.
Пошли на новую засаду. А меня командир послал с группой в деревню Скачки, чтобы собрать продуктов. Мы пришли, как раз коровы шли с поля. Когда мы прибыли в деревню Скачки, жители стали плакать. В чем дело? А они, оказывается, не знали, кто мы — партизаны или кто? Мы стали спрашивать, почему плачут. Стали нам рассказывать, что сегодня сожжена деревня Борки и все жители расстреляны, колодцы забиты трупами.
От Скачков до Борок километров пятнадцать. Продуктов нам жители дали много: несли масло, молоко, буквально бидоны, дали подводу, нагрузили хлеба.
Ну, и, вернувшись, мы доложили командиру: такое и такое дело. Он говорит: «Завтра кто-то должен здесь появиться. Где-то карательная экспедиция действует в этом районе. Она не может быть только из Могилева. По всей вероятности, есть тут и из Бобруйска. Они где-то в полицейском гарнизоне притаились и должны все-таки завтра нам показаться»
С рассвета мы снова заняли свою позицию. Я даже это место и сейчас, когда еду, вижу, где я лежал, где первая машина была.
Шоссе в лесу. Мы выбрали возвышение, там шоссе в выемку уходило, самое удобное место, где бить. Ну, залегли цепью. Долго не было слышно.
Ну, и где-то часа в два-три загудели машины со стороны Могилева. С того края лежал взвод Кировского отряда. Он к нам присоединился, чтобы участвовать. Нас было уже сто двадцать человек. Ну, а командовал Антюх Аркадий.
Ну, вот нервы не выдержали у одного партизана... Не доехали еще машины метров пятьсот, некоторые стали патроны загонять в патронники. И нечаянно один партизан выстрелил.
Немцы услышали выстрел. Они вылезли из машин. Шофер открыл дверку и тихонько ехал. А немцы по кювету идут. Может, метров четыреста еще...
Взвесив обстановку, наш командир роты дает приказ: сделать не простую засаду, а держать настоящий фронтальный бой. Огня у нас, мы чувствуем, хватит, мы решили принять бой. Для этого мы [163] раздвинули взвода буквой «Г». А самому правофланговому взводу командир приказал: как только завяжется бой, пересекать шоссе и цепью! Для того чтобы легче было расправиться. Ну, немцы шли, не знали, что их ждет, сколько тут нас. Я лежал от поворота метрах в двадцати, и, как только первая машина приблизилась, мы открыли огонь, огонь плотный, хороший... Шофер сидит, мне хорошо было видно, стукнул из СВТ. Хлопцы были хорошие у нас, рота была очень боевая. Ну, завязался бой. Оттуда уже стали хлопцы перебегать, чтобы окружить. Но здесь бил пулеметчик.
Я перебег в канаву, где немцы, и, пока наши подбежали, развернулся и убил пулеметчика. Затем второго номера. И тут же мне в ногу! Вот сюда ударило.
— У вас СВТ на «пулемет» был поставлен, переделан?
— На «пулемет». В общем, расстрелял я три диска. Ну, и тут меня ранило. Я сел, пока меня перевязали, прошло минут пять, и бой закончился. Ребята набежали и смяли их, буквально за пять минут все были перебиты. Было их человек пятьдесят. Эсэсовцы... Но что характерно. Характерно было то, что когда мы брали их штыки-кинжалы, то они были в крови...»
Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Белоруссии-партизанки.
5.12.1943 года — по представлению фон Готтберга, высшего руководителя СС и полиции в Белоруссии, и начальника соединений по борьбе с партизанами фон Баха — Гитлер наградил Оскара Дирлевагера немецким золотым крестом, а «особая команда» была преобразована в «штурмбригаду». К этому времени в Белоруссии действовало уже много подобных бригад, команд, батальонов — во главе с Кохом, Мюллером, Голлингом, Пелльсом, Зиглингом и другими «фюрерами»…
А еще через неполный год «особая команда» Оскара Пауля Дирлевангера, выросшая до дивизии, разрушала, убивала восставшую Варшаву — каратели двигались теперь уже с Востока на Запад. Прошли по всей Германии, развешивая на немецких деревьях и фонарях самих немцев — «дезертиров», «предателей», «паникеров». А затем исчезли, растворились в армейской массе, с боями пробивающейся в плен к американцам и англичанам — как можно дальше на запад.
Уже в наши дни труп благополучно скончавшегося в Латинской Америке Дирлевангера Оскара Пауля заботливо перевезен в ФРГ а предан захоронению в вюрцбургской земле.