На острове Трав
Стоя на песчаной косе и всматриваясь в даль, я с трудом различал зеленоватую скалу, вздымавшуюся над поверхностью моря у самого горизонта. Это и был Кон-Ко, остров Трав. Перед моими глазами среди безбрежного моря возник прославленный остров-крепость. Я потратил десять дней, чтобы добраться до этой песчаной косы, и вот долгожданный остров выплыл передо мной. Просто не верилось, что он уже так близко, что, приглядевшись, можно рассмотреть его очертания: сначала высокий выступ, мягко спускающийся вниз, потом ровная горизонтальная поверхность и еще один выступ, немного пониже. А дальше — узкая белая полоска каменистого берега.
Отсюда видно, как над выступами, исчезая, клубятся черные дымки, а монотонный шум морского прибоя время от времени разрезается свистом падающих бомб. По ночам Кон-Ко обстреливают вражеские корабли.
У меня уже давно сложилось вполне определенное представление об острове Кон-Ко; мне виделись там боевые позиции наших войск, земля, изрытая ходами сообщения, деревья с расщепленными стволами, обуглившиеся сучья — весь остров, распаханный бомбами и снарядами, — и ни одного нетронутого клочка земли. А солдаты острова представлялись мне с почерневшими, обросшими щетиной лицами, в изорванных в клочья мундирах; они беспрестанно перебегают с одной позиции на другую и кричат осипшими голосами.
...Нас разбудили еще затемно, и все-таки как длинна была эта первая ночь, проведенная на острове Кон-Ко! Наскоро ополоснув лицо, приступаем к завтраку. Разгорается заря. Протягиваю руку товарищу Тину — накануне в темноте я его не сумел разглядеть.
Тину лет двадцать пять — двадцать шесть. Резкие черты лица, удлиненные черные глаза, ладная фигура. И голос, удивительно соответствующий внешности, — спокойный и неторопливый.
Оглядываюсь вокруг: мы в лесу. Над нами низкими широкими зонтами раскинулась листва раскидистых бангов, сквозь которую пробиваются лучи утреннего солнца; деревья могучие, почти такие же, как на Большой земле, только сучья, пожалуй, отстоят далеко друг от друга и стволы кажутся толще, а крепкие плотные листья — заостренней. Растущие здесь дикие ананасы выглядят худосочными, хотя плоды их красноватые, округлые и большие, величиной с кокосовый орех, глазки на кожуре смотрят из глубины — бери нож и выковыривай по одному. Место это укромное. Узенькие тропинки петляют в зеленой чаще. Нас поселили возле путей, ведущих из зон «Ха-донг А» и «Ха-донг Б». Небольшие группы бойцов в стальных касках и маскировочных накидках нередко из окрашенного в зеленый цвет парашютного шелка направляются куда-то с лопатами и кирками. Бойцы здороваются с нами, с любопытством рассматривают киносъемочную аппаратуру, которую привезли с собой наши операторы.
— Здесь пропасть интереснейших сюжетов, — замечает кто-то из бойцов.
— Будете снимать, не забывайте о саперах, — в шутку вставляет другой.
— Скоро опять посмотрим фильм о Кон-Ко. Только вот где его показывать? — подхватывает третий.
Потом я узнал, что раньше из военного округа сюда, на остров, каждый месяц привозили передвижку. Кинозалом служила столовая: окна и двери плотно завешивались, и сеансы происходили днем. Зрителей обычно набиралось несколько десятков, а иногда их бывало всего лишь двое-трое. За несколько дней кинопередвижка прокручивала фильмов пять-шесть, и полнометражных и короткометражных. Теперь же устраивать сеансы днем нельзя, ночью тоже небезопасно: прежде чем собрать в одном месте десяток человек, приходится все тщательно обдумывать. Но если будет передвижка, найдется и способ устроить просмотр.
Все утро Тин занимался только нами. Он подробно проинструктировал нас, как следует вести себя на острове, как передвигаться, где находить укрытие, как маскироваться. Когда я робко осведомился у него, не найдется ли где-нибудь воды, чтобы хоть как-нибудь умыться, то услышал ошеломляющий ответ:
— Воды-то? Найдется. Вон сколько там «озер»! Но надо соблюдать осторожность. — Потом распорядился: — Пойдете подвое. Там белая зона. Каждый должен захватить маскировочную накидку.
Действительно, «озера» оказались совсем неподалеку, всего в нескольких десятках метров. Три огромные воронки от бомб, соединенные между собой ходами глубиной метров до пяти-шести и шириной около десятка метров. Листья на деревьях вокруг осыпались, засохли и почернели. Тропинка вьется между нагромождениями больших и малых камней. Там, где стирают и купаются, — превосходная каменная площадка. Вода мутно-голубая, непроточная, немного солоноватая. Мы забрались в это «озеро» по шею.
— Смоем пыль Большой земли и станем настоящими бойцами острова Трав, — сказал кто-то.
Мы уже успели ощутить своеобразный вкус жизни на острове. Успели отведать риса, сваренного здесь, он был белый и очень клейкий и немного напоминал поджаренный. Попробовали островной водицы, выпили островного чая, он показался чуть-чуть солоноватым. Чаю напились вволю, хотя перед приездом на остров договорились друг с другом, что будем экономными в питье, и даже установили норму: бидончик на человека. Оказывается, на Кон-Ко есть источник пресной воды, она не вполне пресная и не такая мягкая, как на Большой земле, но зато. — своя, островная, пей сколько угодно, мойся и стирай, если не лень совершить дальнюю прогулку к источнику. На острове в изобилии то, без чего нельзя обойтись, — вода, рис, боеприпасы, и это значит, что можно годами жить и оказывать сопротивление американским захватчикам даже в том случае, если связь с Большой землей будет прервана.
Барахтаясь в «озере», мы вдруг услыхали шум моторов: со стороны моря к острову приближались самолеты. Появление их над островом Трав куда более опасно, чем над Большой землей. Боец, проходивший по краю воронки, набросив на плечи для маскировки развивающуюся накидку из парашютного шелка, укрылся за стволом обгоревшего дерева.
— Спокойно, товарищи, — сказал он нам. — Они пролетят мимо.
Бомбардировщики В-59, отливающие серебром, словно горный ручей, в самом деле пронеслись над островом в направлении Большой земли. Едва мы вернулись к себе, как опять послышался шум приближающихся самолетов. Тин громко крикнул:
— Немедленно в укрытие! Будет жарко!
Рокот мотора слышался уже над самой головой, он смешался с грохотом взрывов, доносившихся с восточного берега. Тин выпрыгнул из траншеи.
— Опять бомбят тот же самый район, — сообщил он.
Сказал он это совершенно невозмутимым тоном. Бодцы, проходившие по ходам сообщения, осведомлялись: «Где бомбят?» — и голоса их тоже звучали спокойно. Обстрелы и бомбежки с военных кораблей и вражеских самолетов за последние полгода стали обычными в жизни островного гарнизона. Никого здесь не удивляло больше, что бойцы готовят пищу, обедают, таскают из источника воду, несут службу, разучивают песни или читают письма от родных в то самое время, когда рвутся бомбы в тонну весом, падают бомбы замедленного действия, грохочут ракеты. Случаются и спокойные дни, но тогда я чувствую, что не все в порядке, и меня охватывает какое-то беспокойство. Невольно спрашиваешь себя: «Что они еще задумали?»
Для меня первый день на острове был первым днем настоящей войны, и это после одиннадцати лет мира. Но я попал на фронт шестью месяцами позже бойцов, защищающих Кон-Ко. Уже полгода назад они узнали, что такое война, и это дало им право рассказывать новичкам волнующие истории, которые за эти двести дней случились с их друзьями или с ними самими. Первый день на острове мы, разумеется, чувствовали себя новичками, хотя в боевой жизни Кон-Ко было нечто знакомое. Спать в лесу, под дождем, так, как в прошлую ночь, под рокот моторов рыскающих вокруг вражеских кораблей — для многих из нас не впервой. Эта ночь напомнила мне другую — на перевале Тхунг или в Кхау-Вок, на дороге номер шесть у подножия Фа-Дина. Последние выстрелы нашей освободительной войны против французских колонизаторов отгремели десять с лишним лет назад, но на этом острове в это утро их эхо слышалось необыкновенно ясно. В это утро Лыонг Нгаук Чак, товарищ из нашей группы, привычно работал киркой, готовил себе постель поудобнее. Точными движениями он переворачивал камни, складывал их в сторонке, сверху же для пущей роскоши обкладывал свою постель обломками кораллов — дело у него спорилось. Художник Куан Тхо, выкупавшись вместе с нами в «озере», сначала исчез, а потом вернулся, опоясанный целым ворохом лиан; Тхо сожалел, что не обнаружил на острове сочных сладких лиан, которыми ему доводилось лакомиться в древних джунглях возле вьетнамо-лаосской границы. А ТТТи Хань, тщательно присматриваясь к низкорослым гладким деревьям, прикидывал, как сделать из них изящную и удобную кровать. Мы еще не забыли привычек, выработанных во время войны Сопротивления. Да и как их можно забыть, если наша родина уже два десятка лет не знала ни одного дня, который можно было бы без оговорок назвать по-настоящему мирным.
Мы познакомились и подружились с ветеранами Кон-Ко. Товарищ Фо оказался радушным хозяином. Он щедро угощал нас сигаретами марки «Дьен-Бьен-Фу», мы же опасливо тянулись к пачке: до нас доходили слухи о том, что на острове с куревом очень туго. Однако Фо подбадривал нас:
— Чего-чего, а сигарет хватает, курим только «Тханг-Лонг»{7} и «Дьен-Бьен-Фу», по донгу за пачку. Вам-то, наверно, не часто приходится так роскошествовать. Курите, у нас этого добра полным-полно!
Мы по доверчивости принимали его слова за чистую монету и, не стесняясь, курили — до тех пор, пока не узнали, что Фо с великим трудом собирает по сигарете у всех своих друзей на острове, чтобы доставить удовольствие «литераторам и художникам», протягивая им каждый раз «почти неначатую пачку».
В ту ночь, когда три вражеских военных корабля засыпали остров снарядами и минами, мы спустились в укрытие, Тин и Фо — следом за нами. Фо расположился у самого выхода, на его лице мелькали отсветы трассирующих пуль.
— Ну и стреляют же они: боеприпасы переводят!.. — сказал он. — Вот когда начнем стрелять мы, тогда только держись.
Прислушиваясь к грохотавшим разрывам, Фо давал пояснения:
— Это стошестимиллиметровка — всего-то и делает вмятины с куриное гнездо... Это восемьдесят один миллиметр — так себе, ничего особенного... Сорокамиллиметровый снаряд, пятидесятимиллиметровый... Просто игрушки... А ведь мы первые люди в Северном Вьетнаме, которые слышат грохот американских пушек, бьющих прямой наводкой... Только зря они стараются, переводят снаряды. Ничего, будет еще ночь, когда мы им покажем!
Однако позже Тин оценил все совершенно иначе:
— А ночью обстрел был сильный. Снаряды сыпались густо.
Фо никогда не отдыхал в полдень и без конца «наводил на себя лоск». Он целых полчаса отмывал свои тапочки. Стирал в соленой воде, обязательно взбивал мыльную пену. Затем принимал ванну. Сначала Фо намыливался туалетным мылом. Потом окунался. Опять намыливался. Опять окунался. Чтоб ходить на «озеро» вместе с Фо, надо было иметь крепкие нервы. На Большой земле, разумеется, можно стирать и мыться сколько угодно без всякого риска, иное здесь, в воронке от бомбы, на острове Трав, среди выжженной и превращенной в пустыню земли. Но Фо тем не менее готов был подвергать себя опасности часами, для него это были часы наслаждения. Несмотря на самую жуткую жару, он никогда не разрешал себе разгуливать по острову в трусах и майке. Фо всегда ходил в гимнастерке и форменных брюках, застегнутый, обутый — все как положено. Носки у него сверкали белизной. Впоследствии я признался себе, что у меня лично не хватило бы духу так следить за собой. Удовлетворение разных личных потребностей я откладывал до возвращения на Большую землю: вернусь на Большую землю — постригусь; вернусь на Большую землю — вымоюсь в настоящей пресной воде в полное свое удовольствие. Другое дело — Фо. Остров — его дом, Фо убежден, что в собственном доме надо быть подтянутым и аккуратным. Из разговоров с Фо узнать об истинном положении вещей на острове было невозможно.
— Как у вас с обмундированием? — спрашиваю я его.
— Прекрасно, у меня, например, два новехоньких комплекта в запасе.
— Ас обувью?
— У меня лишняя пара лежит.
— С питанием, кажется, трудновато?
— Ничуть не хуже, чем на Большой земле. Нам везет. Крабов едим вволю, съедобных трав в лесу полно. Как видите, витаминов вполне достаточно.
Фо не хотел, чтобы мы знали обо всех невзгодах, которые выпадали на долю бойцов Кон-Ко, не хотел, чтобы мы делили о ними эти невзгоды.
Однажды в полдень Фо вернулся со строительства укреплений и привел с собой какого-то бойца, тот держал в руке маленький сверточек. Фо представил нам его: товарищ Аи, наблюдатель, самый модный из самодеятельных парикмахеров на острове. Собственно, мы еще не успели особенно обрасти, да к тому же на Кон-Ко немало людей, умеющих обращаться с бритвой и ножницами, можно было воспользоваться услугами любого из них. Но Фо хотел, чтобы его друзей подстригли на Кон-Ко ничуть не хуже, чем на Большой земле. Ап еще моложе Фо, ему восемнадцать лет.
— Я не самый модный. Я, пожалуй, на втором месте. Вот зенитчик Нги — это был классный мастер. Но он погиб в первом же бою.
Фо тихо дабавил:
— Этот Нги сочинял песни, славно у него получалось, и пел хорошо. А какой спортсмен! Все мы горюем о нем.
Ап разложил свое хозяйство: бритву, щипцы, машинку для стрижки; потом усадил меня на каменную глыбу — положение мое было не самым устойчивым, — прикрыл куском парашютного шелка. В армии Ап с семнадцати лет, через несколько месяцев, после того как он надел солдатский шлем со звездой, его отправили на остров драться с врагом.
— Я был меньше всех ростом, когда прибыл на Кон-Ко; встав на носки, с трудом дотягивался до плеча товарищей, — рассказал Ап. — А теперь вытянулся — рост у меня метр шестьдесят. Не иначе как здешний климат помог, очень он здоровый.
Через несколько дней Апа перевели в «кормильцы» гарнизонного штаба. Обеспечивать питанием бойцов и командиров — всегда дело хлопотное, оно обычно поручается самым расторопным и старательным солдатам. Но доставать провизию и готовить на острове, особенно на острове Трав, — необыкновенно тяжелая задача. По утрам, когда еще едва различимы лица людей, я не раз, отправляясь в подразделения, замечал Апа, пробирающегося по ходам сообщения с двумя бадьями, полными воды. По этим узким траншеям ходить трудно, с непривычки можно крепко удариться о камень или повредить ногу. В ходах сообщения темно — над ними нависает густая листва, громоздятся камни и скалы; внутри очень тесно, приходится целые километры почти на ощупь тащить тяжелые бадьи с расплескивающейся водой. А ведь для того чтобы сварить рис три раза в день да обеспечить людей питьевой водой, требуются десятки ведер. Ап совершал свои нелегкие рейсы туда и обратно, а над его головой пролетали самолеты противника — то в сторону моря, то в сторону Большой земли; время от времени они вдруг пикировали вниз и минут десять гонялись за какой-нибудь крошечной лодчонкой рыбака. Набирая воду, надо было следить, как бы не угодить под бомбу; сгибаясь под тяжестью полных бадей, стараться не наступить на острые осколки; ощупывать ногой каменное дно траншеи и непрестанно наблюдать за небом. Пот струился по лицу, по всему телу. Дотащив воду до своей кухни, Ап облегченно вздыхал.
Во время моего пребывания на острове вражеские корабли почти каждую ночь кружили возле Кон-Ко, то, приближаясь к острову, начинали обстрел, длившийся полчаса или пятнадцать минут, то отплывали подальше и продолжали кружиться возле острова. Однажды вечером после очередного обстрела мы сидели и болтали на краю траншеи и вдруг заметили какую-то тень, маячившую при свете убывающего месяца. Тень приблизилась к нам.
— А сегодня они что-то рано отправились на покой.
Это был Ап, в руке он держал корзину, из которой доносились шорохи: по стенке из бамбуковой дранки били своими клешнями крабы. Каждый вечер, как только отплывали вражеские корабли, Ап с корзиной в руках нырял в чащу и, прислушиваясь к шелесту лапок, семенящих по сухой листве, по одному вылавливал крабов до тех пор, пока корзина не становилась тяжелой. А на следующий день мы лакомились чудесным супом из крабов, сверкающим золотистыми переливами, крабами с жареными побегами дикого банана, крабами с перцем и солью. Все это очень вкусно, но порой деликатесы просто застревают в горле, и думаешь, что лучше бы поесть сухого риса с солью. Ведь они слишком Дорого достаются: не только изнурительным трудом, но и смертельным риском.
Как-то раз я пошел за обедом на кухню. Ап выглядел очень обеспокоенным.
— Опять все те же крабы, — невесело улыбнулся он. — Знаю, они вам порядком надоели, но придумать больше ничего не могу. Вы уж меня извините...
В первые дни мы наведывались во все подразделения, дислоцированные в разных концах острова. По дороге мне часто попадались навстречу два бойца, которые были неразлучны, всегда ходили только вдвоем. Один — довольно высокий, светлокожий, второй — на голову ниже ростом и смуглый. У обоих на боку висело по огромной брезентовой сумке. Однажды они вдвоем тащили какую-то железную болванку. Каждый день мы то и дело сталкивались друг с другом носом к носу, и каждый раз высокий вежливо приветствовал меня, а низенький улыбался, как старому знакомому. В каком они подразделении служат и как их зовут — я не знал. Мое неведение продолжалось вплоть до того утра, когда к нам прибежал командир местных саперов и сообщил радостную новость: бойцы его подразделения впервые на острове сумели обезвредить, не взрывая, бомбу замедленного действия. Командир саперов назвал тех, кто совершил этот подвиг. Их имена были Кханг и Дак. На вопрос, где я смогу их найти, командир ответил:
— Этим ребятам на месте никогда не сидится. Я сейчас пошлю кого-нибудь, чтобы их разыскали.
Мы уже отобедали, когда наконец явились долгожданные саперы в сопровождении своего командира. Оказалось, что это те самые неразлучные друзья — высокий и низенький, которых я все время встречал на дорогах Кон-Ко. Высокого звали Кханг, а низенького Дак. Кханг сделал подробный доклад о произведенной ими операции, которая одновременно была и исследовательским экспериментом. Оба они попали на остров как раз в то время, когда боевая обстановка сделалась особенно напряженной. Они прошли обучение в специальной школе, но оно продолжалось только три месяца. Профессиональных познаний у друзей было совсем немного, а задача, решение которой они добровольно взяли на себя, оказалась чрезвычайно сложной.
Для начала они обдумали способ обезвреживания обыкновенных невзорвавшихся бомб — вывинчивали взрыватели. Это им удавалось. Затем подступились к неразорвавшимся ракетам — вывинчивали взрыватели, извлекали взрывчатку. Так они одержали вторую победу. На очереди оказались бомбы замедленного действия. Прежде всего было очень трудно засекать, куда противник сбрасывает бомбы. Обычно это делалось под прикрытием дымовой завесы. Коварные бомбы могли попасть в старую воронку, или укрыть свое ядовито-зеленое тело в диких зарослях, или застрять в расселине между скалами. Они могли взорваться и через пятнадцать минут, и через несколько часов, а иногда и по истечении целой недели. Обезвреживать эти чудовища — дело необыкновенно рискованное. От саперов острова Кон-Ко требовалось, чтоб они находили бомбы, эвакуировали людей и технику за пределы опасной зоны, ожидая, что бомбы взорвутся сами по себе, но, когда это произойдет, было тайной, которую стальные страшилища хранили с завидным упорством. Командир саперов, разумеется, не приказывал Кхангу и Даку обезвреживать бомбы замедленного действия. Они взялись за это сами и приступили к делу, никого не поставив в известность.
Бомба замедленного действия, с которой они начали свой опыт, упала в расположение их подразделения между зонами «Ханой» и «Ха-Нам» в старую глубокую воронку, восьмиперый хвост бомбы торчал наружу. Поскольку эксперимент проводился в неофициальном порядке, Кханг и Дак работали по ночам, при свете луны. Ждали, пока луна взойдет, и, пользуясь увеличительным стеклом, собирали тусклые лучи в пучок. Сначала они осторожно подкопали бомбу с помощью лопаты и лома, уложили на земле плашмя, потом извлекли из хвостовой части взрывчатку, тем самым немного уменьшив опасность. Обезвредили взрыватель. Теперь оставалось извлечь взрывчатку из головной части и снять боеголовку. Прошел час-другой, бойцы обливались потом, но ловкие и терпеливые руки Кханга все еще никак не могли покончить с этим нелегким делом. Любое неосторожное движение привело бы к взрыву. Однако в конце концов тайна хитрого устройства, предназначенного для уничтожения людей, была разгадана. Это случилось уже на рассвете. Мне припомнилось, как однажды ранним утром я встретил двух друзей в ходах сообщения на одном из поворотов в зоне «Ханой». Лица их были покрыты потом, на них налип краснозем, мундиры находились в плачевном состоянии. Один нес на плече длинный лом, второй — лопату. Они молча шли друг за другом. Мы поздоровались, как всегда, и разошлись в разные стороны. Не в это ли самое утро весть об их подвиге разнеслась по острову Трав?..