Первый снег
Прошло десять дней с тех пор, как враги заняли город. На улицах и площадях царил беспорядок, двигались вражеские танки, орудия, и казалось, что хлынул мутный поток. С каждым днем усиливались бесчинства американцев и лисынмановцев. Все чаще раздавались выстрелы, крики, стоны. Жители боялись выходить на улицу. С наступлением темноты они прятались в дома.
Грохот орудий, движущихся по улицам, разрывал душный ночной воздух. Свет фар автомашин будто острым лезвием разрезали тьму. Это было время, когда американцы и лисынмановцы начинали «веселую охоту». «Веселой охотой» они называли вылавливание корейских патриотов, преследование женщин. Особенно они любили «охоту на женщин».
Как только наступило утро, Мен Ок выбралась из стенного шкафа, где она провела всю ночь, скрываясь от «охотников». В голове у нее гудело, глаза были воспалены. Ночь показалась женщине вечностью... Сколько таких ночей еще впереди? От этой мысли ей стало жутко.
«Неужели наши никогда не вернутся? Как жить дальше?» — думала Мен Ок.
Уже много дней ее мучил этот вопрос, когда она, обняв сынишку Сун Дора, подолгу сидела на кухне...
И сегодня Мен Ок охватило тяжелое раздумье. Очнулась она от раздававшихся на улице криков американцев. Вслед за этим пол чиби{3} задрожал от гула тяжелых танков. Казалось, дом вот-вот развалится. Обеспокоенная Мен Ок то и дело бросала тревожный взгляд на дверь, и ей казалось, что шакалы-янки сейчас ворвутся в дом. Машинально она еще крепче прижала к себе сына. Он, вытаращив свои черные глазенки, испуганно шептал:
— Мама! Мне страшно!
— Чего ты боишься? Ведь я с тобой!
— А папа скоро приедет?
— Скоро, — отвечала Мен Ок, глядя в доверчивые глаза ребенка, поглаживая его головку.
— Вот так, — Сун Дор загибал пять пальцев, — пять ночей поспим, тогда папа приедет?
— Да! Через пять ночей папа приедет.
— Правда?
— Да, сынок.
— Ой, как хорошо! Если папа приедет, американцы уйдут, да?
И Сун Дор засмеялся. Но через минуту он снова стал грустным. Мен Ок, порывисто обняв сына, прижалась мокрой от слез щекой к его лицу.
— Я тоже вступлю в Народную армию, как папа, — сказал мальчик и звонко запел марш Народной армии. Мен Ок ласково улыбалась, не сводя глаз с сына. Но вдруг тревога отразилась на ее лице. Она тихо и нежно проговорила:
— Нельзя петь, сынок!
— Почему, мама?
— Если услышат американцы, нам будет плохо.
Сун Дор захныкал. Из глаз матери хлынули горячие слезы. Ей нелегко отвечать на вопрос сына, скоро ли приедет папа. Ведь она даже не знала, жив ли он.
Муж Мен Ок работал электросварщиком на карбидном заводе. Но американцы разбомбили завод, и от него остались только руины. И муж Мен Ок ушел добровольцем в армию вместе с другими рабочими. Уезжая, он сказал жене:
— Я не могу больше оставаться здесь. Я должен мстить врагам за наш завод, за наших людей, за все!.. Береги сына!.. Мы непременно победим!
Взяв на руки Сун Дора, он посмотрел на Мен Ок. Потом сказал ей, чтобы она обратилась к Чер Уну и товарищу Цою, если ей и мальчику придется трудно.
Чер Ун был председателем первичной парторганизации цеха, где работал муж, товарищ Цой — из депо, близкий друг мужа.
С тех пор как отец Сун Дора ушел на фронт, от него не было никаких вестей. «Неужели погиб?» — с тревогой думала Мен Ок. Забота о сыне помогала ей преодолевать мрачные мысли.
Части Народной армии отходили на север, учреждения эвакуировались. Враги заняли город. Тревога Мен Ок росла.
«Надо верить, вырастить сына! Он обязательно вернется!» — твердила она себе.
Но не сидеть же ей все время взаперти. Так можно и с голоду умереть. Вчера вечером приходил полицейский и приказал освободить дом. Ходят слухи, что здесь будут строить аэродром...
«Куда же деваться?» — без конца спрашивала она себя. Но ответа не находила. Часто в ее сознании всплывала противная физиономия Ким Чи Бу. Лицо у него как у крысы, лоб пересекает глубокий шрам. Издавна Ким Чи Бу славился как главарь хулиганов, отец у него был ростовщиком, и семье Мен Ок приходилось занимать у него деньги. 15 августа 1945 года, в день освобождения Кореи, кто-то избил кровопийцу до полусмерти.
Чи Бу учился в Токио. На каникулы он приезжал домой, самоуверенный, в четырехугольной студенческой фуражке. На самом же деле он не учился, а прожигал жизнь на отцовские деньги. Как только началась война, Чи Бу скрылся, чтобы избежать мобилизации. В родной город он явился с вражескими войсками. Теперь он стал начальником полиции, верным слугой оккупантов! Не зная отдыха, преследовал он людей в угоду американцам.
Мен Ок не раз думала, не поехать ли ей к подруге Ден Сун, жене Чер Уна, или к отцу товарища Цоя. Но как только враги заняли город, эти знакомые куда-то исчезли. Ходили слухи, что они пойманы при выполнении какого-то задания. Наконец она решила поехать в город Енхын к родственникам. Осторожно уложив уснувшего сына в постель, она пошла во внутреннюю комнату развязала узел с одеждой и стала перебирать ее. Вот желтая кофта с темно-фиолетовым воротничком, и розовая шелковая юбка. Этот национальный костюм был сшит ко дню ее свадьбы. Сердце Мен Ок сжалось. Она накинула кофту на плечи, и ей показалось, что в темной комнате стало светлее. Со вздохом она сняла кофту с плеч. Вдруг что-то упало на пол. Это была фотокарточка — Мен Ок с мужем пять лет назад, в день свадьбы. На муже — старинная шляпа «само» и старинный пояс «квандэ», какие надевали женихи в старину в день свадьбы. Мен Ок тоже была одета по-старинному, на ней семицветное шелковое свадебное платье, а прическа — какую носили в давние времена: прямой пробор, волосы колечками собраны на темени. Лицо у мужа веселое, он смущенно улыбается. Мен Ок склонила голову к его плечу.
Долго смотрела Мен Ок на фотографию, глаза ее налились слезами. Всплывали воспоминания о минувших годах, полных светлой надежды и счастья. Счастливые пять лет, которые дала им народная власть! Но американцы и лисынмановцы отняли эту счастливую жизнь...
Мен Ок тяжело вздохнула и стала собирать вещи в узел. В эту минуту с треском открылась дверь. Мен Ок испуганно вздрогнула, бросилась в комнату, где спал сын, схватила его на руки. В распахнутую дверь ворвался ветер. Вошел Ким Чи Бу, вслед за ним — янки.
«Попалась!» — мелькнула мысль. Сердце сильно забилось. Мен Ок, с ребенком на руках, бросилась во внутреннюю комнату. Но американец преградил ей путь. Дуло его винтовки было направлено прямо ей в грудь. Двое американцев стояли в кухне у выхода. Ким Чи Бу с одним из янки вошли в комнату. Запахло вином, словно была опрокинута целая винная бочка... Ким Чи Бу стал рыться в вещах Мен Ок. Вот он взял желтую кофту и розовую юбку — ее свадебную одежду. А янки направился к Мен Ок с притворной улыбкой. Мен Ок попятилась, но что-то холодное уперлось ей в спину. То было дуло винтовки.
Ей не уйти. Голова закружилась, сердце сжалось в комок. Хотелось кричать, но не было сил.
Вдруг заплакал проснувшийся Сун Дор. Косоглазый американец вплотную подошел к Мен Ок. Она оттолкнула его. Но он, сильно прижав к себе женщину одной рукой, другой зажал ей рот. Ребенок, упавший на пол, схватил американца за ноги.
— Чего тебе нужно, красный щенок? — диким голосом заорал Ким Чи Бу. Он схватил ребенка и швырнул его на пол. У Мен Ок потемнело в глазах.
Мен Ок яростно сопротивлялась, стараясь высвободиться из рук янки. Схватив обеими руками его руку, зажимавшую ей рот, она стала тянуть ее вниз. Но все было напрасно...
В это время из кухни раздался детский плач и крик: «Мама-а-а!»
— Пусти меня, собака! — крикнула Мен Ок. Наконец ей удалось освободиться: янки, не выдержав боли в руке, отпустил ее. Она бросилась на кухню, но Ким Чи Бу винтовкой преградил ей путь.
— Не двигаться, негодная!
Сун Дор громко кричал и плакал. И вдруг раздался оглушительный винтовочный выстрел — ребенок пронзительно вскрикнул и... умолк.
— Сун Дор! — закричала Мен Ок.
В это время на улице раздался шум, задрожала земля. Янки с криком «Танки! Танки!» выбежали на улицу. Вслед за ними выбежал Ким Чи Бу.
Мен Ок бросилась на кухню. В отчаянии она припала к безжизненному телу мальчика.
— Сыночек! Милый мой, дорогой!..
Сун Дор не откликался. Он лежал на спине, раскинув ручонки. Лицо его было бледно, глаза закрыты... На миг ей показалось, что он спит...
— Сун Дор! Родной мой! Проснись! — целуя сына, шептала она.
На несколько секунд мать оцепенела. Вдруг в глазах ее вспыхнул огонь, она поднялась, выбежала из комнаты на улицу и пронзительно закричала.
— Убийцы! Верните мне сына!..
В это время танк с грохотом смял ее дом.
Мен Ок ничего не слышала, не видела.
Безумными глазами она впилась в косоглазого, который стоял на дороге, через мгновение она бросилась на него. Косоглазый выстрелил, но пуля пролетела мимо, а Мен Ок уже изо всех сил колотила его кулаками, царапала ему лицо. Потеряв равновесие, косоглазый упал...
— Убийцы! Звери!..
Мен Ок не помня себя снова налетела на косоглазого. Однако он успел подняться. Изловчившись, он ударил женщину прикладом. Мен Ок без сознания рухнула на землю.
Косоглазый выругался и приказал Ким Чи Бу арестовать Мен Ок.
— Слушаюсь! — ответил бандит и в свою очередь приказал одному из полицаев: — Эту гадину в камеру предварительного заключения!
Полицай поволок бесчувственную Мен Ок...
Камера предварительного заключения была маленькая, а народу в ней было так много, как ростков бобов в ящичке для рассады. Большинство заключенных — члены Трудовой партии. Одних арестовали при выполнении задания по взрыву моста, других за саботаж на железной дороге, третьих за одно только слово — «товарищ», четвертых за отказ отдать коров и свиней. Несколько человек были арестованы за то, что не ходили в церковь.
Здесь же находились Чер Ун и товарищ Цой. Их арестовали при выполнении партийного задания по поджогу склада вооружения и взрыву паровоза. Оккупанты называли их «отъявленными красными» и подвергали жестоким пыткам. Каждый день их выводили на допрос, но ни тот ни другой не выдали партийной тайны.
Только что вывели шестерых заключенных во главе с Цоем. Открылась дверь, и снова на пороге появился Ким Чи Бу.
«Еще кого?» — с беспокойством думала Мен Ок, глядя на ненавистную физиономию Ким Чи Бу. Не выдержав презрительного взгляда заключенных, он заорал:
— Чего глаза пялите?! — И бандит выхватил из кобуры пистолет. Но никто не испугался, и все по-прежнему смотрели на него полными гнева глазами.
— Эй, вы! Что уставились? — кричал Ким Чи Бу.
Но люди еще выше подняли головы, жгучая ненависть горела в их глазах.
И Мен Ок глядела на него таким же гневным взором. Если бы не вторая, решетчатая дверь, за которой стоял Ким Чи Бу, не решаясь войти в комнату, она бы налетела на него и зубами впилась бы ему в горло. Она не замечала револьвера, направленного на заключенных. Ею владело одно чувство, одно непреодолимое желание — убить палача!
— Ах, вот как, вы смеете не подчиняться мне?
Раздался выстрел. Но никто из сидящих в камере не пошевельнулся. Им ли привыкать к его выходкам? Только на слуховом оконце задней стенки камеры появилась дырка. А люди еще с большей ненавистью смотрели на предателя. Ким Чи Бу понял, что его никто не боится.
— Ну, посмотрим! — только и мог сказать Чи Бу. — Выведи Чер Уна! — приказал он рябому полицаю и вышел.
Рябой, открыв решетчатую дверь, грубо крикнул Чер Уну:
— Эй, ты, выходи!
Чер Ун, неподвижно сидевший рядом с Мен Ок, крепко пожал ей руку и медленно поднялся.
Заключенные как один устремили свои взоры на Чер Уна. Одежда его вся была изорвана, сквозь лохмотья виднелись следы страшных пыток. Но старый рабочий держался прямо, и руки у него были сильные, мускулистые. Недаром он пятнадцать лет простоял у доменной печи.
— Выходи, живей! — торопил его рябой.
Чер Ун посмотрел на товарищей по заключению. Взгляды встретились. Его взгляд остановился на Мен Ок. Он говорил не «Прощай, товарищ Мен Ок!», а «Будьте стойки в борьбе до победного конца!..»
— Не беспокойся! — прошептала Мен Ок.
Чер Ун как будто понял ее — он улыбнулся и спокойно зашагал к выходу. Друзья молча провожали его взглядом.
Мен Ок с болью в сердце вспоминала товарищей, которых палачи так же, как Чер Уна, выводили из камеры и которые больше не возвращались. Ей вспомнился один молодой человек. Он тоже шел на смерть спокойно... Мен Ок никогда не забудет его гордое лицо, как и гневный взгляд Чер Уна, брошенный на рябого полицая... Всегда тяжело провожать друзей в последний путь. Но сегодня ей было тяжело, как никогда, ведь Чер Ун был хорошим другом мужа и поэтому особенно дорог ей... За десять дней пребывания в тюрьме она многое поняла благодаря Чер Уну. Он открыл ей глаза на мир. Он учил ее бороться за великое дело, разжигая в ее сердце огонь мести не только за сына, но и за весь многострадальный народ Кореи. Ей было легче рядом с таким человеком, как Чер Ун... Она все помнит. Помнит, как он утешал ее, когда она, убитая горем, говорила о сыне... Помнит и то, как после допроса она глядела в маленькое оконце камеры... В такие минуты Чер Ун знаками просил ее заложить руки за спину и на ее ладони писал пальцем буквы. Это был единственный способ общения заключенных между собой.
«Мен Ок! Стойкость и еще раз стойкость! Пусть враги знают, что мы сильны духом! — Мен Ок молча кивала. А Чер Ун продолжал: — Отступление наших войск временное... Нами руководит мудрая Трудовая партия, весь народ поднялся на священную борьбу... Мы обязательно победим... Если хотите помочь мужу и мстить за сына, боритесь за наше всенародное дело...»
Да, много хороших слов услышала она от этого мужественного человека. И она становилась другой. Она увидела перед собой великую цель, и ее ненависть к врагу стала еще сильнее...
«Прощай, милый, дорогой учитель! Я пойду по пути, указанному тобой», — мысленно говорила она сейчас Чер Уну.
Мен Ок вспомнила подругу Ден Сун, жену Чер Уна. Чер Ун как-то сказал ей, что Ден Сун скрывается в квартале Чанинри, выполняя какое-то задание. Ден Сун работала на заводе, изготовляющем батарейки для карманных фонарей. Круглое смуглое лицо, черные ласковые глаза, маленький строгий рот — вот какой запомнила она Ден Сун. На вид Ден Сун была тихая, кроткая. Но на работе она была всегда смелая, ни в чем не уступала мужчинам. Мен Ок вдруг вспомнила слова Чер Уна, сказанные совсем недавно: «Меня, наверное, расстреляют. Если вы вырветесь из этого ада, боритесь вместе с моей женой...»
«Да! Обязательно! Если вырвусь отсюда...» Но, взглянув на решетчатое оконце, невольно вздохнула.
За окном незаметно сгустились сумерки. Мен Ок все думала о Чер Уне и Цое. Ни Цой, ни Чер Ун не выдадут организацию, но их, наверное, сразу не расстреляют, значит, пытки продлятся.
Из церкви, которая находилась за тюрьмой, на склоне горы, доносилось пение церковного хора. Оно походило на вой. Раньше Мен Ок, глядя на добродушные, всегда улыбающиеся лица миссионеров, думала, что это добрые, хорошие люди. Но теперь ее мнение о них изменилось. Ведь Ким Чи Бу тоже верующий!
Вдруг с горы раздался винтовочный залп. Заключенные затаив дыхание прислушались. Все понимали, что это значит... В сосновом бору, у церкви, расстреливали тех, кого недавно вывели из тюрьмы. Так и есть! Чей-то голос громко крикнул оттуда: «Да здравствует Трудовая партия! Да здравствует Республика!..»
Кровь хлынула Мен Ок в голову. Решетчатое оконце закачалось перед глазами.. «Товарищ Мен Ок! Боритесь до победного конца!» — звучал в ее ушах голос Чер Уна.
Церковный хор все еще пел, наполняя душу щемящей тоской. У Мен Ок к горлу подступил комок. Она тихо, но решительно прошептала: «Дядя Чер Ун! Мы отомстим!»
Глубокой ночью заключенные услышали, как заскрипела тяжелая дверь камеры. Мен Ок не поверила своим глазам: на пороге появился Чер Ун, подталкиваемый Ким Чи Бу Лицо его было в синяках и кровавых ссадинах. Но он, как всегда, держался прямо. Мен Ок тихо заплакала.
Рябой полицай открыл решетчатую дверь, а Ким Чи Бу, толкнув Чер Уна ногой, крикнул:
— Ну, собака! Если хочешь жить, хорошенько подумай!
Дверь захлопнулась.
Чер Ун, полулежа у стены, улыбнулся Мен Ок. Какое замечательное лицо! Суровое и доброе. А через минуту оно выражало глубокую скорбь.
— Товарищ Цой... пал... героем, — почти шепотом произнес Чер Ун. Он закрыл глаза.
— Дядя Чер Ун! — Мен Ок порывисто обняла Чер Уна за плечи. Она не знала, как утешить его.
— Мен Ок! Мы будем бороться до победы! Это будет лучшей памятью о товарище Цое.
Мен Ок молча пожала ему руку.
Однажды на задний двор тюрьмы стали выводить женщин и тех мужчин, которые попали в тюрьму не за сопротивление оккупантам, а по другим причинам. Заключенные недоумевали.
Мен Ок тоже вывели на тюремным двор.
Она радовалась яркому солнцу после долгого пребывания в сырой и темной камере, и слезы навернулись на ее глаза. Немного успокоившись, она осмотрелась. В углу двора стояли нагруженные арбы. Мен Ок догадалась, что это награбленное добро... Потом она взглянула на небо. Какое оно высокое, яркое! Ей казалось, что она никогда не видела такого прекрасного неба. Унестись бы туда, в огромное, милое небо родины... Она увидела церковь, возвышающуюся на залитом солнцем склоне горы, поросшем деревьями. Листья на деревьях были желтые. Мен Ок удивилась, что уже осень. В тюрьме она потеряла счет времени.
Бирюзовое небо, багряные клены... Она вспомнила, как вышивала на голубом шелке такие же вот багряные листья. Вдруг ей показалось, что деревья побагровели от крови погибших товарищей. Она отвернулась...
Через несколько минут с лопатами и кирками появились охранники. Раздав все это заключенным, они погнали их за ворота. Впереди, сзади и с боков шла вооруженная охрана.
Мен Ок услышала, как один полицай, низкий и толстый, сказал другому:
— Надо ходить в церковь.
— Зачем? — отозвался тот.
— Для карьеры.
— А что, наш начальник молится тоже для карьеры?
— Ну, конечно!
— Тогда и я начну верить в бога!
Мен Ок передернуло, ее охватило острое желание плюнуть в наглые рожи бандитов.
Улицы, по которым вели заключенных, изменились неузнаваемо. Оккупанты превратили родной город Мен Ок в груды развалин. Не было видно заводских труб. На месте заводов — руины. Из разрушенных железобетонных стен, причудливо переплетаясь, торчали металлические балки и прутья. Повсюду кучи мусора, пустые консервные банки. По улицам рыскали янки и лисынмановцы. Они поджигали дома, угоняли свиней и коров. В одном переулке американские вояки занимались борьбой. Вокруг них собралась большая толпа ротозеев.
Мен Ок брела как во сне...
Когда колонна заключенных вышла на улицу, где раньше стоял дом Мен Ок, она встрепенулась и стала искать его глазами. Ведь там убили ее сына. Но на месте дома ничего не было. Дома соседей тоже были снесены.
Полицаи приказали остановиться. Колонна остановилась совсем близко от того места, где когда-то стоял дом Мен Ок.
Долговязый полицай объявил заключенным, что они будут расчищать поле под аэродром. За попытку к бегству, сказал он, расстрел на месте.
Уже много народу работало здесь. Полицейские зорко следили за ними. А один специально стоял на дороге, чтобы задерживать прохожих и немедленно направлять их на строительство аэродрома.
На месте своего дома Мен Ок увидела следы гусениц танков. Где-то здесь в земле лежат останки ее сынишки... Надзиратель грубо окрикнул ее и приказал лопатой выравнивать землю.
В это время полицай, который стоял на дороге, остановил старика в белом национальном халате.
— Эй, старик! Куда идешь?
— На ту сторону речки.
— Зачем?
— К дочери.
— Отработай и пойдешь!
Старик молчал.
— Ты слышал? Иди работай.
— Какая работа?
— Ты что, слепой? Вон туда иди!
И полицай толкнул старика винтовкой в грудь. Но старик оказался не из пугливых.
— Слушайте, господин! Где написан такой закон?
— Какой закон? — Надзиратель свирепо смотрел на старика.
— Закон, по которому прохожего заставляют работать.
— Чего, чего? — Надзиратель рассердился не на шутку.
— Я говорю, отпустите меня...
— Понятно! Ты тоже красный! — крикнул полицай и стукнул старика прикладом по ноге. Старик упал.
— Чего дерешься? — резко спросил он.
— Красного можно и убить. Вставай сейчас же! — И, закурив папиросу, полицай ушел.
— Проклятые! Сволочи! — ругался старик, бросая гневный взгляд на надзирателя и потирая ушибленную ногу.
Мен Ок давно следила за этой сценой. Она не верила своим глазам — это же он, дедушка Цой! Мен Ок заволновалась. Поступок полицая возмутил ее. Как только удалился надзиратель. Мен Ок подошла к старику.
— Дедушка! — тиха позвала она.
Старик вздрогнул, взглянул на Мен Ок и радостно заулыбался. Мелкие морщинки на его лице поползли в разные стороны.
— Почему ты здесь, Мен Ок? — хрипло спросил он.
— Меня арестовали.
— Арестовали? — Старик помрачнел.
— Да, я в тюрьме! — продолжала Мен Ок.
— В какой?
— В тюрьме предварительного заключения в квартале Гушенри.
Старик, посмотрев вокруг, прошептал:
— А как там Чер Ун и мой сын?
— Пока ничего...
Мен Ок не нашла в себе сил сказать старику правду о Чер Уне и Цое. А он, увидев, что надзиратель возвращается, быстро проговорил.
— Мен Ок! Передай им, что мы все здоровы!
— Эй! Что вы там шепчетесь? — рявкнул полицай. Старик Цой и Мен Ок разошлись в разные стороны и взялись за лопаты.
Надзиратель строго посмотрел на Мен Ок и подошел к старику.
— О чем вы тут болтали?
Старик Цой, с трудом разогнув спину, лукаво улыбнулся и ответил.
— Я у нее просил лопату. Ведь у меня нет инструмента для работы!
— Нет инструмента! Работай руками! — буркнул полицай.
— Ну что же! Руками так руками!
Старик Цой начал мельчить комки земли. Мен Ок догадалась, почему вдруг дедушка стал улыбаться надзирателю: он хотел обмануть его, чтобы улучить момент и снова заговорить с Мен Ок.
Но надзиратель так и не ушел. Он не спускал глаз с Мен Ок и Цоя, а потом повел его на другой конец поля.
Начало темнеть. Подул холодный ветер. Мен Ок дрожала от холода. Она сильно проголодалась. Но полицаи и не думали прекращать работу. Еще днем Мен Ок пришла в голову дерзкая мысль. Она решила совершить побег. Лучше от пули умереть, чем гнить заживо в тюрьме. Если побег удастся, можно будет по-настоящему включиться в борьбу с врагами!
Мен Ок казалось, что надзиратель догадался о ее намерении. И она все время уголком глаза следила за ним. Он, втянув шею в воротник, насвистывал какую-то мелодию. Потом перестал свистеть и начал проклинать рябого, который не шел на смену.
Наконец рябой явился. Он еле держался на ногах.
— Ты опять нализался?
— Начальник угостил... за то, брат... что я много поймал красных!..
— Сукин ты сын! Один пьянствуешь! — проворчал первый полицай и, волоча по земле винтовку, побрел к дороге.
С наступлением ночи на улицах стало очень шумно, кричали пьяные американцы, то и дело раздавались выстрелы.
Вдруг тревожно завыла сирена. Напротив, со стороны дороги, горело здание полицейской управы. Огненный столб все выше поднимался к небу.
— Фу ты, опять пожар! — проворчал рябой, выбегая на дорогу.
Красные языки пламени перекинулись на соседние здания. В квартале началась паника.
Мен Ок ликовала. «Гори! Гори! Ничего не оставляй врагу!» — шептала она про себя. Через мгновение она опомнилась и огляделась вокруг. Рябой все еще стоял на дороге. Другие полицаи тоже смотрели на пожар. Мен Ок воткнула лопату в землю. Не отрывая взгляда от полицаев, она попятилась назад. По спине пробежала дрожь. Мен Ок на миг остановилась. Но, вспомнив, как гордо уходили товарищи на расстрел, взяла себя в руки. Резко повернувшись, она что было сил побежала через дорогу в сторону горы.
— Стой! Стрелять буду!
В темноте раздались выстрелы. Мен Ок бежала и бежала. Наконец она добралась до квартала на склоне горы. Полицаи уже настигали ее. Сзади слышался конский топот. Мен Ок выбилась из сил. Она повернула налево и спряталась под полуразрушенной каменной оградой. Затаив дыхание прислушалась. Полицаи, остановившись у ограды, оглядывались по сторонам. Нервы Мен Ок были напряжены до предела.
Неожиданно кто-то закричал:
— Что вы тут делаете? Бегите за мной!
Полицейские побежали дальше.
Мен Ок облегченно вздохнула. Не зная, что делать, она боялась покинуть свое убежище. «Как проскочить сквозь густую сеть полицейских патрулей и добраться до квартала Чанинри к подруге? — думала она. — Медлить нельзя ни секунды!»
Мен Ок вдруг вспомнила, как однажды она с мужем ходила в сад «Освобождение». Они шли туда по горной тропинке. Если идти по этой тропинке через перевал, можно попасть в квартал Чанинри Мен Ок огляделась и побежала в горы.
Она добралась до Чанинри только на рассвете. О том, где скрывается подруга Ден Сун, она знала: Чер Ун говорил ей. Но она с трудом нашла дом Ден Сун. Впоследствии она узнала, что Ден Сун жила под видом торговки яблоками.
Волнуясь, Мен Ок тихонько постучалась в дверь кухни. Ей никто не ответил. Может быть, она ошиблась домом... Тихо постучалась еще раз.
— Кто там? — послышался хрипловатый мужской голос. У Мен Ок упало сердце. Но она тут же успокоила себя: «Может, это дедушка Цой?» Снова тот же голос спросил:
— Кто там?
Дверь осторожно открылась и показалась чья-то голова. В полутьме Мен Ок узнала дедушку Цоя. От радостного волнения она не могла произнести ни слова.
— Кто это? — снова спросил старик.
— Это я, дедушка! — И у Мен Ок хлынули слезы... Старик узнал ее.
— О! Это ты, Мен Ок? Заходи скорее!
Мен Ок вошла в пустую, необжитую комнату. На крышке котла еле-еле горела коптилка, придавая комнате мрачный вид.
— Где Ден Сун? — спросила Мен Ок.
— Ушла по делу, — сдержанно ответил старик.
Мен Ок села на кудыль. И ей сразу стало легче. Но она вспомнила о товарище Цое, сыне доброго дедушки... «Как сказать ему?» — думала Мен Ок. Эта мысль не давала ей покоя. Между тем старик говорил ей что-то дружеское, ласковое. Кажется, он упомянул имя ее сына, произносил утешительные слова. Вдруг он спросил:
— Как Чер Ун?
Этот вопрос вывел Мен Ок из задумчивого состояния. Она сразу поняла, что старик боится спросить о своем сыне.
— Чер Ун здоров!
Последовало тяжелое молчание... Мен Ок видела, что старик сильно волнуется. Но о Цое он не спрашивал. И это мучило Мен Ок. Наконец, тяжело вздохнув, старик искоса взглянул на нее и спросил:
— Ну, как мой-то? Достойно держался?
Тяжелый комок застрял в горле, но Мен Ок справилась с ним. Склонив голову, она тихо прошептала:
— Да, дедушка! Товарищ Цой боролся с врагами до последней минуты!.. — Мен Ок запнулась. Она не могла больше говорить. Ей вспомнился тот день, когда товарища Цоя повели на казнь...
— Это правда? — только и спросил старик; он мужественно встретил страшное известие.
— А я беспокоился... — Не докончив фразы, старик вздохнул. Мен Ок заплакала. Старик гладил ее голову ласково, по-отцовски... Его глаза оставались сухими. Когда Мен Ок подняла голову и взглянула на старика, его глаза выражали муку и в то же время гордость за сына.
Старик рассказал о себе, о прошлой жизни. Его путь — это путь всего корейского народа.
— Человеку без родины — жизнь не жизнь! Поэтому весь народ поднялся на священную борьбу. Враг рано или поздно будет побежден!
Слушая слова дедушки, Мен Ок еще сильнее почувствовала, как дорога ей родина! Она поняла, что судьба родины — это ее судьба.
Старый Цой рассказал о том, что народ повсеместно поднимается на борьбу. Мен Ок почувствовала прилив энергии и бодрости. И ей хотелось скорее включиться в эту борьбу, быть похожей на Ден Сун.
Настало утро. Ден Сун все еще не было. Мен Ок сомневалась: «А вдруг Ден Сун не согласится взять меня на выполнение важного задания?»
А Ден Сун в ту ночь взорвала склад с оружием.
Только к вечеру следующего дня Мен Ок встретилась с Ден Сун. Ден Сун была членом Трудовой партии. С первых дней оккупации она вместе с мужем выполняла секретные задания партии. Она уже не раз участвовала в операциях по взрыву складов вооружения, подвергаясь при этом смертельной опасности. Еще активнее она стала выполнять задания, когда арестовали ее мужа.
Ден Сун обрадовалась встрече с человеком, который сидел в одной камере с ее мужем. Повидимому, она уже знала кое-что о Мен Ок.
— Мен Ок! Давай вместе бороться с врагами! Пусть наши маленькие силы станут искрои в пламени общей борьбы за родину, — сказала Ден Сун.
Мен Ок была счастлива и очень благодарна Ден Сун за доверие. В тот же день Мен Ок приняла участие в распространении листовок, которые Ден Сун принесла из штаба подполья. Листовки призывали к смелой борьбе с врагами.
Неизвестные герои повсюду вели борьбу с оккупантами. Совсем недавно кто-то поджег склад обмундирования на берегу моря. На мосту Гундягё патруль задержал женщину, а у нее была ручная граната. Видя, что она в безвыходном положении, женщина незаметно сняла предохранительное кольцо и бросила гранату. Вместе с ней погибли американцы, которые задержали ее. Таких примеров много.
— И ты тоже молодец! — ободряла Ден Сун свою подругу. Всякий раз, когда Ден Сун хвалила ее, Мен Ок смущалась, а на душе у нее было радостно. Теперь она знала, в чем смысл ее жизни. Ненависть к убийцам, разрушителям придавала ей смелости. Выполняя задания штаба подполья, она мстила за сына, за родину.
К северу от города, в горах Мябонсан, находился партизанский отряд. На днях партизаны совершили смелый налет на полицейское отделение в квартале Санинри. Это удалось сделать благодаря сведениям, собранным Ден Сун и Мен Ок. Связным был старик Цой. А через несколько дней недалеко от полицейского отделения в квартале Гусонри открылась сапожная мастерская старика Цоя. От него партизаны узнали о расстреле товарища Чер Уна.
Тогда-то Мен Ок решилась рассказать Ден Сун о гибели ее мужа. Их разговор был коротким, без слез. Мен Ок все вспомнила: лицо, голос, слова Чер Уна, товарища Цоя и других патриотов... Под конец, не выдержав, она заплакала. Ден Сун не шевелилась, казалось, она окаменела...
— Мен Ок, — вдруг заговорила она, — если бы ты знала, как мы любили друг друга. Мне тяжело, но я горжусь тем, что он погиб, как герой. Большое горе у меня, но не у меня одной — у всего народа горе! И у тебя, Мен Ок, тоже... Пусть наша печаль превратится в ненависть и поможет нам мстить врагам! Чем больше наше горе, тем сильнее наша ненависть! От нас врагам пощады не будет.
Мен Ок взглянула на Ден Сун и удивилась: она никогда не видела подругу такой суровой и сильной.
Часто Мен Ок спрашивала у Ден Сун о партии. Раньше она думала: «Довольно того, что муж в партии». Но теперь, когда Мен Ок сама включилась в боевую жизнь, она поняла, какие это люди, члены Трудовой партии, — настоящие патриоты, сильные духом, стойкие в борьбе. И хотелось быть похожей на них. Однажды Мен Ок осторожно спросила подругу:
— Ден Сун! Скажи мне, как можно стать членом партии?
— Ты хочешь вступить в партию?
— Да... — ответила Мен Ок и смутилась.
— А ты сама как думаешь, кто может стать членом партии? — спросила Ден Сун.
— По-моему, всякий, кто борется с врагами, не щадя жизни.
Ден Сун кивнула головой.
— Ты права. Именно такие люди достойны звания члена партии!
— Значит, мне еще рано! — печально произнесла Мен Ок.
— Нет, ты уже можешь стать членом партии! Это не только мое мнение. Так думает и партийное руководство, которое непосредственно руководит нами!
— Правда?! — обрадовалась Мен Ок.
«Я обязательно заслужу высокое звание члена нашей славной Трудовой партии!» — поклялась Мен Ок в душе.
— Мен Ок! Что ты будешь делать после войны? — однажды спросила ее Ден Сун.
Мен Ок ни разу не задумывалась над этим. А если и думала, то только о том, с какой радостью она встретится с мужем. Не зная, что ответить, она молчала. Ден Сун продолжала:
— А я часто представляю себе день победы.
Иной раз, вспоминая о своей работе в мирное время, я вижу недостатки, которых раньше не замечала. Главное — тогда я была недостаточно активна... А теперь родина — для меня все: и мать, и муж... Я ничего не пожалею для нее.
«А я? Она говорит, что не все сделала для родины! А я? Я была только преданной женой...» — думала Мен Ок.
Подруги молчали, каждая погрузившись в свои мысли... Наконец Мен Ок нарушила молчание:
— Ден Сун! После войны я буду работать на заводе!
— Правильно! Работать на благо народа — это счастье!
Теперь Мен Ок часто представляла себе, как она будет стоять у станка рядом с мужем и как они будут счастливы.
Однажды, когда Мен Ок была занята чтением устава партии, из штаба подполья вернулась взволнованная Ден Сун.
— Мен Ок! Тебе придется сходить к дедушке, — сказала она.
Мен Ок тотчас поднялась и стала собираться. Она быстро переоделась в платье, какие носят пожилые женщины. Так она одевалась всегда, когда отправлялась на задание.
Ден Сун придирчиво осмотрела подругу и сказала шутливым тоном:
— Мен Ок! Ты начала стареть!
— Да?
Мен Ок почему-то смутилась.
— Ну! Я на тебя надеюсь, — добавила она.
— Не беспокойся. — Улыбнувшись, Мен Ок вышла.
Нелегко было ей проскочить не замеченной полицейскими патрулями. Но она все-таки благополучно добралась до переулка, откуда хорошо были видны полицейское отделение квартала Гусонри и сапожная мастерская старого Цоя, наспех сколоченная из фанеры. Цой, сдвинув очки на нос, чинил ботинки, а перед ним сидели два полицая с белыми повязками на рукаве и о чем-то болтали. Через некоторое время Мен Ок увидела на другой стороне улицы косоглазого американца, с которым она уже была знакома... Повернувшись, она медленно пошла в обратном направлении. Косоглазый не заметил ее. Он прошел мимо переулка. Спустя некоторое время Мен Ок вернулась на то место, откуда следила за мастерской.
Цой чинил чьи-то ботинки, полицаи все еще сидели перед ним. Теперь она разглядела их лица: один рябой, другой с сильно выступающим вперед подбородком.
— Это правда, что наш начальник женится на дочери миссионера? — спросил второй полицай рябого.
— Правда! Скоро будут венчаться!
— Когда?
— В следующее воскресенье.
— Везет же нашему начальнику! Словно для него город очистили от «красных»!
— Перестань болтать! — крикнул рябой своему другу и сердито обратился к Цою: — Эй, старик! Скоро будет готово?
Старик протянул рябому ботинки. Тот стал придирчиво рассматривать их.
— А здесь почему плохо сделал?
Где?
— Вот здесь! — Рябой просто не хотел платить. — Деньги завтра! — буркнул он и вышел.
Сапожник обратился к другому полицаю:
— Вам чего?
— Смазать гуталином! — И тот поставил ногу на подставку. Цой взял щетку, намазал ее гуталином и стал чистить ботинок.
— Какое счастье! Ваш начальник счастливец! А невеста красивая? — спросил старик.
Полицай, немного помедлив, ответил:
— Откровенно говоря, она урод! Но наш начальник хитер! Дело в том, что миссионер — американец и пользуется у своих хозяев большим доверием. И наш начальник может сделать хорошую карьеру, женившись на дочери миссионера...
— Должно быть, весело будет в воскресенье?
— Еще бы! Вся улица приглашена на свадьбу, — ответил полицай и добавил: — Воображаю, сколько подарков жених с невестой получат. И ты, старик, приготовь хороший подарок, а я его передам начальнику. Может, я его попрошу, и он найдет тебе работу получше.
Сапожник обрадовался.
— Непременно приготовлю подарочек! — охотно пообещал он. — Можно вас спросить?
— Да.
— Это верно, что вчера ночью покончили с красными железнодорожниками в ущелье Доксанкор? — Старик буквально сгорал от любопытства.
— А тебе чего? — Полицай подозрительно посмотрел на сапожника.
— Так... просто! Как же они, черти такие, смели взорвать паровоз?! — Старик кипел от негодования.
— Потому и отправили их в ад! — сказал полицай и вышел, тоже не заплатив ни гроша.
Некоторое время Цой сидел не шевелясь. Потом огляделся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, быстро написал что-то на клочке бумаги, скатал его и вложил в старый ботинок.
Мен Ок видела все это. Улучив момент, она быстро вошла в мастерскую. Цой сделал вид, что занят работой. Мен Ок села перед ним. Старик, передавая ей ботинки, в одном из которых была записка, прошептал:
— Торопись! Вот-вот явится Ким Чи Бу!
Мен Ок поспешила уйти. Когда она дошла до переулка, на другой стороне улицы, громко разговаривая с американцами, появился Ким Чи Бу — начальник полицейского отделения. Увлеченные болтовней, они не обратили внимания на женщину.
Когда Мен Ок вернулась домой, Ден Сун писала листовки. Она сразу нашла записку старого Цоя. В ней говорилось:
«1. Вчера расстреляли шестьдесят железнодорожников.
2. В следующее воскресенье свадьба Ким Чи Бу.
3. Пулемет у ворот полицейского отделения убрали.
4. Вчера ночью американцы выехали в направлении города Дяндин».
Ден Сун задумалась, затем встала.
— Куда ты?
— По делам...
Ден Сун не сказала, куда она уходит, и Мен Ок не настаивала. Такое у них было правило.
«Да! В нашем деле сохранять тайну — очень важно... Я должна быть такой же, как Дел Сун», — думала Мен Ок.
Мен Ок помогла подруге одеться. Ден Сун положила деревянное корыто с яблоками на голову и вышла на улицу.
— Ден Сун! Будь осторожна!
— Не беспокойся, милая!
Глядя вслед Ден Сун, Мен Ок прошептала:
— На какое задание ты идешь?
Наступила ночь. Небо заволокло тучами. Темень — хоть глаз выколи. А на улицах все еще было шумно, хотя за последние несколько дней число американцев и лисынмановцев в городе заметно уменьшилось. Танки и пушки непрерывно двигались на север. Местные власти под угрозой смерти выводили население на рытье окопов на горе за кварталом Гусонри.
Народная армия и отряды народных добровольцев сжимали кольцо окружения; операция эта готовилась в районе Дяндин. И американское командование, стараясь вырваться из окружения, сосредоточивало силы на дяндинском направлении. Враг был в панике.
Ругань и крики, пьянство и драка, грабеж и насилие, выстрелы и смерть — все это стало обычным явлением в городе.
Во дворе полицейского отделения в полном разгаре свадьба Ким Чи Бу. Музыка, пение, пьяные крики, громкий смех, танцы... Мелькала длинная тень миссионера.
В сарае, в углу двора, находились арестованные семьи членов Трудовой партии. А из кустарника, на горе за церковью, пять пар зорких глаз следили за пиршеством. Это были Ден Сун, Мен Ок, старик Цой и двое молодых парней из партизанского подполья.
Получив сведения от Ден Сун, штаб подполья решил совершить налет на полицейское отделение квартала Гусонри и в суматохе освободить заключенных, томящихся в сарае, попутно взорвать склады с оружием, расположенные на многих улицах, а главное — разгромить небольшой отряд американцев, расположенный в квартале Ундонри. К операции готовились тщательно, мобилизовав все силы подполья. Каждый участник налета получил задание. Все члены подпольной организации находились в боевой готовности. Группе Мен Ок и деда Цоя было поручено уничтожить врагов в разгар свадебного веселья, а Ден Сун и молодым рабочим — освободить семьи членов партии из сарая. Выполнив свои задания, все подпольщики должны прибыть в штаб партизанского отряда, находящийся в горах Мэбонсан.
Мен Ок, получившая через Ден Сун задание, сильно волновалась. «Справлюсь ли?.. А вдруг не смогу?..» На вопрос Ден Сун, справится ли она, Мен Ок невесело улыбнулась. Но, услышав от подруги, что председатель подпольной парторганизации, с которым Мен Ок еще не была знакома, хвалил ее, Мен Ок обрадовалась и воодушевилась.
— Ден Сун! Я непременно справлюсь!
И старый Цой тоже принял участие в операции, хотя его уговаривали не рисковать жизнью.
Но он упрямо заявил:
— Я должен мстить за сына! Не беспокойтесь за меня.
Цой еще днем ходил в полицейское отделение, куда отнес двух куриц в подарок Ким Чи Бу и запомнил расположение комнат.
Мен Ок сильно волновалась, несмотря на то что уже не впервые участвовала в ночной операции. Ей не терпелось уничтожить Ким Чи Бу, убийцу Сун Дора.
Ден Сун, как всегда, спокойная, занялась починкой одежды. Заметив волнение Мен Ок, она спросила:
— Тебе нездоровится?
— Не-ет!
— У тебя лицо горит.
Мен Ок провела ладонью по лицу.
— Я совершенно здорова!
Вскоре они вышли из дому.
И теперь из кустов Мен Ок наблюдала за окном той комнаты полицейского отделения, где находился Ким Чи Бу. Она чувствовала себя спокойно, уверенно. Сейчас ее занимала только одна мысль: как она, Мен Ок, своей рукой бросит гранаты в это окно. Тогда все янки и предатели, в том числе и Ким Чи Бу, найдут здесь свою смерть; Ден Сун освободит несчастных из сарая; склады с боеприпасами, оружием взлетят на воздух...
Пение церковного хора стихло... Ден Сун двинулась вперед. Товарищи цепочкой последовали за ней. Ден Сун ловко перекусывала кусачками колючую проволоку.
— Мен Ок! Начнем! По местам!
Мен Ок молча кивнула. Ден Сун крепко пожала ей руку.
Мен Ок почувствовала тепло огрубевших пальцев подруги и вдруг вспомнила, как тогда, в тюрьме, Чер Ун сжал ей руку, как бы говоря: «Мен Ок! Верю вам! Вы пойдете по нашему пути!..»
Ден Сун прошла через проход в проволочном заграждении. Следом за ней в темноте исчезли двое молодых партизан. Глазами проводив товарищей, Мен Ок прошептала:
— Желаю удачи!
— Дедушка! Нам тоже пора! — тихо сказала Мен Ок.
Цой кивнул. Стараясь не шуметь, они начали опускаться вниз. От напряжения пятидесятиметровый спуск показался бесконечным. Один раз Мен Ок споткнулась о пенек и едва удержала равновесие, но комок земли скатился вниз.
— Кто там? — вдруг раздался испуганный громкий голос.
Неужели заметили?! Мен Ок и Цой замерли. Из того самого окна, куда они должны были бросить гранаты, кто-то высунулся. Луч карманного фонаря осветил овраг.
«Если нас обнаружили, брошу гранату!» — решила Мен Ок. Она нащупала гранату, висевшую на боку...
— Кто там? — снова раздался голос. Фонарь погас.
Мен Ок слышала тяжелое дыхание старого Цоя. Она машинально закрыла ладонью рот, опасаясь, что и она дышит так же шумно.
Вдруг послышались чьи-то шаги. Мен Ок напряженно прислушалась. Шаги затихли.
— Кто там? — снова спросил тот же голос.
— Это я!
— Почему опоздал?
— Прости! Я был на свадьбе. И ты иди повеселись!
— Эх ты, рябой черт!
Разговор прекратился. Затем опять послышались шаги, они удалялись.
Мен Ок охватило волнение. Как только она услышала слова «рябой черт», перед ней предстала противная рожа бандита.
Со стороны церкви послышались громкие голоса.
«Наверное, расходятся, — подумала Мен Ок, — надо торопиться».
Налет намечалось совершить в тот момент. когда гости пойдут из церкви домой, с тем, чтобы освобожденные семьи членов партии могли смешаться с толпой и скрыться.
Благополучно спустившись с горы, Мен Ок и Цой спрятались в канаве. Было очень темно. И только из окна комнаты Ким Чи Бу падал свет.
Мен Ок не знала, сколько они просидели в канаве. Выбравшись из нее, Мен Ок поползла по направлению к освещенному окну. Она проползла метров двадцать и встала. Очень медленно и осторожно она сделала несколько шагов. И вдруг раздался шум — это Мен Ок задела ногой пустые консервные банки. Она камнем упала на землю и схватилась за гранату. Но вокруг по-прежнему стояла тишина. Мен Ок оглянулась — дед Цой, съежившись, лежал на земле. Мен Ок снова поползла. В темноте она заметила силуэт часового. Он сидел на земле и дремал, опершись на винтовку. Мен Ок узнала в нем рябого. О, как ей хотелось расправиться с ним! Но она вспомнила слова Ден Сун: «Если часовой спит, не трогай его, проскочи незаметно. Твоя основная задача — уничтожить Ким Чи Бу и его шайку. Но если часовой тебя обнаружил, с ним нужно покончить как можно скорее!..»
Когда Мен Ок и Цой поравнялись с часовым, он вдруг вздрогнул и поднял голову.
И в ту же секунду Цой, как тигр, прыгнул на рябого и стал душить его. Хоть и стар был Цой, но руки его, руки рабочего, были крепкие, сильные.
Часовой захрипел.
Вдруг распахнулось окно в комнате Ким Чи Бу. Дед Цой и Мен Ок пригнулись, придавив рябого.
«Неужели упустим? Надо торопиться...» — молниеносно пронеслось в голове Мен Ок.
Из окна кто-то высунулся, плюнул, и окно захлопнулось.
Рябой был мертв. Мен Ок почувствовала облегчение.
Между тем служба в церкви кончилась. Пора! Они приготовились бросить гранаты.
Мен Ок и дед Цой осторожно подошли к окну. Сняв предохранительное кольцо, Мен Ок швырнула в окно гранату.
— Нате, собаки! — крикнул Цой, бросая вторую гранату.
Они бросились бежать, а через мгновение раздался оглушительный взрыв.
— Так вам, гадам, и надо! — крикнул старик, забыв об опасности.
— Скорее в горы! — скомандовала Мен Ок.
Тем временем Ден Сун подала сигнал партизанам. Они напали на полицаев и в одно мгновение покончили с ними. Прихватив с собой их винтовки, они побежали к сараю. А Ден Сун уже снимала засов с его дверей.
— Товарищи! Выходите, скорее! — крикнула она. — Товарищи! Мы партизаны! Скорее выходите и — в горы!
Люди потоком хлынули из сарая.
— И нам пора уходить! — сказала Ден Сун и тоже побежала в сторону горы.
Послышались беспорядочные выстрелы.
— Нам надо спешить! — торопил дед Цой Мен Ок. Мен Ок оторвала взгляд от горящего дома Ким Чи Бу. Кругом мелькали тени. Люди торопились уйти в горы.
«Значит, у Ден Сун тоже удача!» — догадалась Мен Ок и быстро побежала. Старик едва поспевал за ней. Он тяжело дышал. Через некоторое время началась погоня. Меи Ок и Цой укрылись в кустах. Когда полицаи проходили мимо них, она швырнула последнюю гранату. Граната не долетела до преследователей. Однако взрыв вызвал панику среди полицаев. Не рискуя продолжать погоню в такую темень, они повернули назад.
Мен Ок, взобравшись на гору, подала руку деду. Здесь они встретились с товарищами.
Мен Ок и Ден Сун обнялись. Обе были счастливы.
И вдруг с темного неба стали падать ажурные хлопья снега. Это был первый снег. Снежинки падали на разгоряченное лицо Мен Ок, и ей казалось, что с первым снегом придут хорошие вести с севера. А снег все падал и падал, словно желая смыть с корейской земли грязные следы врагов... «Скоро, очень скоро, — думала Мен Ок, — по дороге, покрытой первым снегом, придут родные воины Народной армии».
Перед нею встали лицо мужа, шумные веселые улицы родного города, счастливые люди, заводские трубы, из которых высоко в небо поднимается густой дым.
— Да! Я увижу этот день, день великой победы! — шептала она.
Мен Ок шагала, твердо сжимая в руках винтовку. Она шла с боевыми друзьями в партизанский край, в горы Мэбонсан, где ее ждала новая жизнь.
А первый снег все падал и падал крупными, как лепестки белых роз, хлопьями...