На переправе
Батальон шел к переправе. Молодого командира батальона беспокоило, остался ли там паромщик, не ушел ли он вместе с беженцами. Если ушел, батальон не сможет быстро переправиться. Комбат знал эту реку. Широкая и глубокая, она, как и всякая горная река, имела сильное течение и опасные водовороты.
Вот уже несколько дней бойцы шли через опустевшие деревни. За это время они не встретили ни одного человека, у кого можно было бы узнать о пароме. Наконец в маленькой деревушке, в двенадцати километрах от переправы, бойцы батальона разыскали двух стариков. Один из них был лет шестидесяти, высокий и хромой, другой — совершенно седой и настолько ослабевший, что, даже опираясь на палку, передвигался еле-еле. От них командир батальона узнал, что председатель и работники сельского народного комитета ушли из деревни всего три дня назад. Значит, тогда переправа еще была. Но седой старик почему-то уверял, что паромщик со своим паромом и сейчас находится там. — Нет, он ушел. Это ясно! — резко перебил его высокий старик.
— Почему ты думаешь, что он ушел? А я уверен, что он остался. Чтобы он в такое время бросил свой паром?! Или ты забыл, почему его прозвали Медведем? — разгорячился седой и, обращаясь к комбату, взволнованно продолжал: — Молодой человек, идите к реке. Паромщик определенно там. Ведь это же наш Медведь — он не мог покинуть переправу...
— Хм... — с сомнением покачал головой высокий старик. — Будь паромщик даже тигром, он все равно бы ушел. Недавно здесь проходили беженцы, они говорили, что американцы уже захватили уездный город. Паромщик перевез на ту сторону столько наших бойцов... Я думаю, враги точат на него зубы.
— Конечно, если бы Медведь рассуждал так же, как ты, то он непременно ушел бы. Однако он человек с совестью и в такое время не оставит переправу...
Высокий старик больше не стал возражать. Похоже, слова товарища немного смутили его.
— А что за человек паромщик? По вашим словам, он какой-то особенный, — после некоторого молчания продолжал командир батальона.
— О, вы не знаете, какой он! — горячо заговорил седой старик, как будто разговор шел о близком и родном ему человеке. И он рассказал командиру о паромщике, которого все окрестные жители называли Медведем.
Медведь пришел на переправу после смерти своего отца, тоже паромщика. И в течение сорока лет не было такого дня, чтобы его не оказалось на месте. Каждый день он перевозил жителей этого горного захолустья, бедных неимущих людей. И сам Медведь был очень беден, хотя, помимо перевозки, занимался еще и земледелием.
В дождь, в ясную солнечную погоду — всегда можно было видеть его на пароме с веслом в руках. Носил он старые залатанные штаны и такую же рубаху, на голове — дырявую соломенную шляпу. Не раз говорили ему друзья: «Брось ты эту работу и займись чем-нибудь другим, ну, например, пошел бы в горы дровосеком». Но Медведь спокойно отвечал: «Нет, если я уйду отсюда, тогда все вы будете как без ног. Кто же станет заниматься переправой?» И Медведь был прав: уйди он, жители захолустья и впрямь остались бы как без ног. Его любили за неизменное спокойствие, простодушие и отзывчивость. Однако случалось, что паромщик выходил из себя. Упрямый и сердитый, он действительно походил на медведя.
Однажды, когда Медведь был еще совсем молодым, на переправе появился японский полицейский. Самурай влез на паром и потребовал, чтобы паромщик вез его одного. Того возмутило нахальство японца, однако он сдержался. Но когда паром вышел на середину реки и полицейский, чтобы поиздеваться над паромщиком, начал приставать к нему: «А ну-ка, Медведь, позабавь», — терпение обычно спокойного Медведя лопнуло. Он схватил самурая и, высоко подняв его над головой, бросил в воду.
15 августа 1945 года{1} наступило долгожданное освобождение. По-другому зажил корейский народ. Изменилась и жизнь Медведя.
Местный народный комитет по достоинству оценил труд паромщика. Ему назначили жалованье; он стал получать по снабжению продукты и предметы первой необходимости. Наконец-то паромщик сбросил с себя жалкие лохмотья. Теперь он носил чистую полотняную рубаху, а в дождь надевал непромокаемый плащ с капюшоном. Младший сын Медведя поступил в народную школу.
По реке стал ходить новый большой паром. Медведь был счастлив. Вместе со всем народом свободной родины он строил счастливую жизнь.
Началась освободительная война. Старший сын паромщика вступил добровольцем в Народную армию. В то утро, когда сын уходил на фронт, отец перевез его через реку и сказал:
— Я знаю, что мне не придется краснеть за тебя. Я знаю, ты отдашь все свои силы любимой родине, а если потребуется, то, не задумываясь, — и жизнь... Так вот, давай же теперь, ты с оружием в руках, а я со своим веслом, сделаем для нее все, что в наших силах.
...Простившись со стариками и поблагодарив их за рассказ, командир батальона приказал бойцам двигаться дальше, к переправе. Идти было тяжело. Дорога проходила по скалам, глубоким ущельям, через высокие горные перевалы. Вершины гор покрылись серебристым инеем, резкий холодный ветер пронизывал до костей. Путь казался очень длинным. Наконец, с вершины высокой горы бойцы увидели внизу блестящую ленту реки. По реке медленно шел паром. Седой старик был прав!
— Смотрите, переправа работает! Ура! — закричали бойцы.
Батальон подошел к берегу в тот момент, когда паром причалил к пристани.
— Давайте скорее! — крикнул бойцам паромщик, пожилой коренастый человек с обвислыми черными усами на обветренном лице. На первый взгляд, грубо скроенная фигура Медведя не производила приятного впечатления, однако, приглядевшись к его непроницаемому, но немного взволнованному лицу и вспомнив рассказ седого старика, командир батальона невольно почувствовал симпатию и доверие к Медведю.
Всем сразу на пароме места не хватило, и батальон пришлось перевозить в два рейса. Командир последним оставил этот берег. Паром медленно отчалил и, ломая тонкий лед у берега, быстро пошел вперед. Крепкий канат, скользивший на роликах по перекинутому через реку стальному тросу, не давал сильному течению унести его вниз.
— Тяжело вам, должно быть, в такой холод. Вы действительно делаете большое дело, — с чувством проговорил молодой командир, не зная, как иначе выразить свою благодарность этому скромному труженику.
— Какое там большое дело! Какой это труд — грести... — Паромщик чуть заметно улыбнулся. — Вот вам, наверное, тяжело. Ведь воевать — это... — И Медведь еще сильнее заработал веслом.
— А ваш сын уже прошел здесь? — спросил комбат.
Паромщик поднял голову, недоумевая, откуда незнакомый человек знает о сыне.
— Позавчера переехал на ту сторону... Когда вернетесь-то?.. Товарищ командир, наши ведь вернутся скоро, а? — с тревогой спросил паромщик.
— Да, мы обязательно вернемся скоро! — уверенно ответил командир. — А вы почему не уходите? Ведь враг уже дошел до уездного города...
— Нельзя еще уходить, — ответил паромщик... — Без меня отставшим не перебраться на ту сторону. Я уже переправил тысяч десять. Это мой долг. Я так и сказал председателю нашего народного комитета, и он разрешил мне остаться.
Паромщик говорил просто, искренне и так убежденно, что командиру стало неловко за свой вопрос. Получилось, будто он хотел проверить то, что слышал о Медведе.
Легко ударившись о причал, паром остановился. Бойцы быстро сошли на берег. На пароме остались только Медведь и командир батальона. Командир протянул старику руку. Тот крепко пожал ее своей огромной и грубой рукой, похожей на медвежью лапу, и сказал:
— Счастливого пути!
— До свидания! Мы скоро вернемся! Ждите нас! — глухим от волнения голосом проговорил командир.
Батальон двинулся на север. Медведь стоял на берегу и смотрел ему вслед, пока последние ряды бойцов не скрылись за поворотом. Потом он глубоко вздохнул, вернулся на паром и, взявшись за весло, привычным движением оттолкнулся от берега.
Еще издали Медведь увидел на противоположном берегу толпу военных. «Опять бойцы. Сегодня их много», — подумал он и налег на весло. Паром пошел быстрее.
Военные на берегу с явным нетерпением ожидали приближения парома. Они что-то кричали и размахивали руками, но шум бурлящей реки заглушал их голоса. Когда паром пристал к берегу, один военный с выпученными, как у лягушки, глазами прыгнул на него и без всяких объяснений ударил Медведя по щеке. От неожиданности тот попятился назад, но, опомнившись, с яростью схватил своей могучей рукой обидчика за горло, готовый задушить его.
— Собака, ты сейчас перевез красных! Ты тоже красный! Пристрелить тебя мало, собачий сын! — злобно хрипел в тисках железных пальцев тип с лягушечьими глазами.
Только теперь, присмотревшись, паромщик заметил, что форма и вооружение у этих военных не такие, как у бойцов Народной армии.
Пришли все-таки, негодяи. Эти ненавистные злодеи теперь здесь, рядом с ним. Что же он стоит? Их надо бить, уничтожать! Но руки и ноги, словно свинцом налитые, не повиновались Медведю. А глаза его горели лютой ненавистью.
— Убей этого красного, — крикнул кто-то из толпы. Поощряемый остальными, бандит с лягушечьими глазами щелкнул затвором карабина и приставил дуло к груди Медведя.
— Поворачивайся! — взвизгнул он.
Спасения не было. Мгновенно в сознании Медведя пронеслась мысль: надо что-то предпринимать, конечно, можно справиться с пятью — шестью негодяями, но этого мало — надо уничтожить всех. «Только не волнуйся. Спокойно!» — говорил себе Медведь, безмолвно опуская руки.
Бандит не унимался и, тыча в грудь паромщика карабином, истерично визжал:
— Поворачивайся же, ну, живее!
К ним подошел другой военный, с пистолетом в руках, по форме — офицер. Отстранив карабин от груди паромщика, он процедил сквозь зубы, явно подражая американцам:
— Осел! Как ты не понимаешь, болван, что если расправиться с ним сейчас, мы не сможем переправиться на тот берег. Там сообразим... Понятно?
Он что-то крикнул солдатам, и те гурьбой полезли на паром. На берегу остался один солдат, который в бинокль рассматривал противоположную сторону.
«Переправиться на другой берег, а потом... — Медведь усмехнулся про себя. — Что ж, посмотрим, кто кого!» Он был готов к борьбе и твердо решил победить.
Офицер подошел к паромщику вплотную.
— Слушай, ты! Ты только что перевез на ту сторону красных. Скажи, в какую сторону они пошли. Если скажешь правду, останешься живым. Понятно?
Усмешка скривила губы Медведя.
— Они теперь далеко, Наверное, прошли уже километров десять — двенадцать, — ответил он, зная, что ему не поверят.
— Лжешь, негодяй! Мы преследуем их. Они прошли в этом направлении совсем недавно. Мерзавец! Я вижу, ты настоящий красный! — заорал офицер и ударил Медведя по лицу.
Кровь хлынула паромщику в голову, руки судорожно сжались в кулаки. Он готов был броситься на офицера, но сдержался.
— Если знаете, зачем спрашиваете? — ответил он спокойно.
В это время солдат с биноклем заорал во все горло:
— Есть! Вон там! Смотрите, они взбираются на гору!
Медведь вздрогнул: «Да, должно быть, это они — бойцы и молодой командир Народной армии», — подумал он и стал смотреть, куда, торжествующе горланя, показывал вражеский солдат. Паромщик знал, что батальону нужно перейти высокую гору, чтобы выйти на дорогу, идущую дальше на север. Каждый раз, переправив через реку солдат или беженцев, Медведь до тех пор смотрел им вслед, пока они не исчезали за вершиной горы. Вот и теперь старик с волнением следил за маленькими, чуть виднеющимися фигурками бойцов. Растянувшись в длинную цепочку, они взбирались вверх.
— Стреляйте! Огонь! Дурак, из винтовки не попадешь! Давай пушку! Из пушки, из пушки! — кричал кто-то из солдат. Бандиты засуетились, загалдели.
— Не стреляйте, дурачье! Живо грузите пушку на паром! Будем преследовать! — с налитыми кровью глазами накинулся на солдат офицер.
Солдаты быстро втащили на паром маленькую пушку.
— Давай, греби! — злобно крикнул Медведю лисынмановец, размахивая рукой с пистолетом.
Медведь машинально взялся за весло, оттолкнулся от берега и начал грести. «Нет, эти собаки не должны добраться до того берега! Но что сделать, что придумать?» Его руки механически, по выработавшейся за сорок лет привычке, равномерно двигали весло. Паром, постепенно набирая скорость, приближался к середине реки. «Нужно действовать, пока не поздно», — думал старик, глядя на воду.
Немного ниже по течению, на самой стремнине, шумел и пенился страшный водоворот. Теперь Медведь знал, что делать. Только бы удалось направить паром в водоворот! Бандит с пистолетом повернулся к солдатам и стал что-то говорить. Солдаты слушали его. На паромщика никто не обращал внимания.
Паром достиг середины реки. От сильного течения канат натянулся.
— Пора! — прошептал паромщик и, резко рванув весло вправо, налег на него всей тяжестью своего тела.
Паром дрогнул, повернул в сторону, и канат на мгновение ослаб. Медведь быстрым движением отцепил его от троса — паром рванулся в сторону и по течению понесся прямо к водовороту. Расчет Медведя был точен. От резкого толчка и внезапно начавшейся качки вражеские солдаты потеряли равновесие и многие из них не удержались на ногах. Падая, они судорожно цеплялись друг за друга. Медведь, крепко ухватившись за борт и широко расставив ноги (в этот момент он особенно был похож на настоящего медведя), неподвижно стоял на корме и... улыбался. Лицо его выражало восторг.
— Негодяй! Сейчас же направь паром прямо! — завизжал бандит с пистолетом, подползая на четвереньках к Медведю.
— Не выйдет! — радостно ответил паромщик.
— Ах ты, гадина! Так ты это нарочно подстроил?! — Грянул выстрел. Что-то горячее ударило Медведя в грудь. Он покачнулся, но удержался на ногах, губы его все еще улыбались.
К паромщику подскочил дрожащий от страха бандит с лягушечьими глазами и хотел отнять у него весло. Но Медведь собрал последние силы, сбил лисынмановца с ног и, вытащив из уключины весло, выкинул его за борт.
— Проклятие! Что делать? Спасите! Куда ты нас завез?! — орали вне себя от страха солдаты.
— Туда, куда следует! — истекая кровью, проговорил Медведь. — Я сорок лет работаю паромщиком и всегда перевозил людей туда, куда им нужно. И вас тоже...
Паром закружился в стремительном водовороте, потом его приподняло и, словно щепку, с размаху опрокинуло в бурлящую бездну. Через несколько минут на поверхности показалось что-то черное — это было дно перевернутого парома.
...Река продолжала нести свои быстрые воды.