Шаги на лестнице
За столиком уютного кафе сидят два старых друга. Встретившись после долгой разлуки, они всецело во власти воспоминаний. Время от времени тишину полупустого зала нарушает громкий говор Иордана, который не сводит с друга больших голубых глаз. На округлом, ясном лице его играет улыбка.
— Век не забыть, Ване, какие мы были увальни, пока не ушли в партизаны. Совсем зеленые, одним словом — молокососы...
— Да, это верно, — соглашается тот. Рукав его пиджака сдвинулся к локтю, в глазах застыло что-то суровое. — Удивительно, в какие авантюры мы только не пускались, лишь бы прослыть героями... Да и в разговорах с приятелями не особенно осторожничали: загляните, мол, в газеты. Найдете в них сообщение, что «волны Вардара{15} выбросили труп немецкого офицера». Знайте — это наших рук дело... Для начала вроде бы довольно... Так мы считали.
Седые волосы Иордана упрямо спадают на лоб. Он надолго задумывается о чем-то. Потом говорит:
— В тот день я чувствовал себя совсем потерянным.
— И мне было не легче.
— Не помню даже, как управился с дубинкой... Вспоминая сейчас эту историю и слушая твой рассказ, я, кажется, узнаю себя, свои черты характера, привычки.
— Возможно, — усмехается Ване. — Ну что ж, это неплохо.
Они поднимают бокалы за то, что осталось их сокровенной тайной, что неизменно хранят они в своем сердце.
— Слушай, Иордан, — наставлял Ване приятеля, — завтра мы снова встретимся здесь в это же время. Отложи все свои дела.
Эти слова не давали Иордану покоя, особенно сейчас, в минуты ожидания, когда возле комнаты приятеля вот-вот могла показаться Ружица, а следом за ней и офицер. На память пришел вчерашний разговор с Ване. Они разговаривали на полянке, перед дверью дома, сидя на упавшем телеграфном столбе. В сумраке постепенно тонули строения, окрестности. И сами они незаметно терялись в густой мгле.
— Лучше всего накрыть его в передней, тогда легче будет разделаться с ним, — размышлял Иордан, протягивая Ване сигарету. Его слова отдавались в душе Ване тревогой.
— Я тоже так думаю, — согласился он.
— Сегодня я проверю все окончательно.
Во мраке не было видно ни лица, ни рук Ване. Лишь ярко светился огонек зажженной сигареты.
— У тебя все готово?
— Да, все, — заверил Иордан. — Кстати, ты узнал, как нам добраться до партизан?
— Я уже говорил тебе — недавно к ним отправилась небольшая группа.
— Не знаю, — заколебался Иордан. — Мне кажется, это куда проще, чем завтрашнее дело.
— Сделаем, что задумали. — Тон Ване изменился. — Иначе «наверху» все может обернуться для нас по-другому. А так будет с чем прийти к ним. Что нам остается? Ведь никто пока не сказал ни тебе, ни мне: готовьтесь, в такой-то день вас будут ждать связные. Похоже, мы пока молоды для партизан. Но так или этак мы добьемся своего.
В его тоне слышалась решимость, готовность пойти на нелегкое испытание.
Бабка молча смотрела на Ване. С нарастающим чувством тревоги заканчивал он ужин, дожидаясь их прихода. Как они явятся: по одному или вместе? Завернет ли она сюда, к ним? Он терялся в догадках. Но его размышления вскоре были прерваны — на лестнице послышались шаги.
— Пожаловала, будь она проклята, — заворчала бабка.
Он не хотел видеть ее и собирался улизнуть из кухни. Ружица вошла в свою комнату. От дверей донесся ее голос:
— Извините, могу ли я взять у вас теплой воды? У меня сломалась плитка.
— Можете, можете, — отозвалась бабка уже другим, подобревшим голосом.
Склонившись над тарелкой, он попытался мысленно представить себе взгляд Ружицы. Мелькнула мысль: только бы она не заметила его волнения.
— Приятного аппетита.
— Спасибо, — ответил Ване. Он приподнял голову, ожидая увидеть ее в цветастой блузке, но на ней была черная кофточка, плотно облегавшая шею. Слева на груди была приколота позолоченная брошь.
— Как живешь? Давно не видела тебя.
— Я-то здесь всегда, не то что ты.
Ване умолк. Взгляд его скользнул мимо Ружицы, остановился на картине, висевшей на стене.
— Все в загадки играешь. Может, влюбился? — уронила она уже с порога, держа кастрюлю с водой.
В кухне остался ее аромат, столь знакомый и некогда желанный. Он с болью и наслаждением вдохнул его.
— Что ты с ней миндальничаешь? — спросила бабка. — Не смотрела бы на нее! Все для чужих прихорашивается. А уж как зачастили к ней гости, просто возненавидела ее. Но терплю — оделяет нас немецким пайком.
«Еще рано», — подумал Ване, пока бабка изливала душу.
По ступенькам лестницы поднимался офицер. Ване взглянул на часы. Пришел раньше, чем он рассчитывал. Прислушался к его тихим шагам. «Видимо, у него мягкие подошвы без подковок... Все идет как надо», — решил он.
Офицер постучал в дверь ее комнаты. Она открыла. Защебетала притворным, чуть удивленным голосом, будто не видела его целую вечность.
Не находя себе места, он с нетерпением ждал момента, когда можно будет выскочить на улицу. В комнате Ружицы шел невнятный разговор, он не понял ни единого слова, хотя отчетливо различал голоса. Успела уже научиться немецкому, надо же как-то объясняться в любви...
Где лучше всего встретить его? Он вглядывался в окно, прикидывая, как будет удобнее сделать это. В такой темени трудно было разобрать что-либо, но он ясно представлял себе весь этот дом, стену, где проходила лестница. Стена пообветшала, треснула и обвалилась в том месте, где лестница поворачивает влево. Кругом была темнота — хоть глаз выколи, но он явственно видел отвалившийся кусок бетона на четвертой ступеньке, посредине. Металлические перила лестницы покосились, стали серыми от скопившейся пыли. Его память цепко хранила все, что он видел когда-то прежде.
Ване неслышно подкрался к ее двери.
— Нога болит, — уловил он голос Ружицы. — Лечусь теплыми компрессами.
Он представил себе, как она ощупывает больное место. Ее голос звучал в дальнем углу комнаты, где стоял диван. Офицер молчал, а может, Ване просто не слышал его. Не иначе как гладит ей ногу. Видно, не зря просила теплой воды.
Те же слова она говорила ему как-то вечером, два года назад. Позвала растереть ногу — вывихнула, мол. Он увидел точеную ножку, глаз не мог отвести. У нее и теперь крепкие, стройные ноги. Кожа нежная и белая. Тогда ему казалось, что когда он коснулся ее ноги, ее печальное лицо осветилось скрытой улыбкой. Она не отодвинула ногу. Что с ним творилось тогда! Он больно сжал ее лодыжку. Она вскрикнула и крепко схватила его за руку. «Не полегчало?» — спросил он. «Нет», — ответила она. Он замолк. Тепло ее тела лишило его дара речи, он не мог найти слов... Он резко привлек ее к себе, поцеловал, потом молча поднялся с дивана. Она не двигалась, волосы ее растрепались. Долгим взглядом она проводила его до двери. Он повернул ключ и возвратился к ней...
Должно быть, офицер подсел к Ружице — скрипнули пружины дивана. Перестав навещать ее, Ване ни в чем не винил себя и ни к кому не ревновал ее. Напротив, в нем пробуждалось даже скрытое удовлетворение, что офицер наведывается к ней чуть ли не каждый вечер.
Ване отошел от двери. В его комнате тусклый свет лампочки ровно падал на клеенку, покрывавшую стол, на книги, тетради. В пепельнице стоял пузырек с чернилами. Теперь его ничто не связывало с учебой. Пришла пора расстаться с ней, сейчас она ни к чему. Вскоре предстоят совсем другие экзамены...
Только бы скорее выбраться в горы, к партизанам! Его мало волновало, как сложится жизнь среди новых людей. Со дня гибели отца в апрельской войне{16} в нем зрели какие-то скрытые силы, звавшие его к мести.
Он подошел к столу, накрыл ладонью тетрадь. Взглянул на пальцы: они слегка подрагивали. Лишь бы Иордан не смалодушничал, не струсил — за ним это водилось в былые времена, во время набегов на чужие сады. Впрочем, знал ли он Иордана? Может быть, сейчас он поведет себя совсем иначе.
Томила тревога. Лениво тянулись минуты. Казалось, ожиданию не будет конца. Это еще больше угнетало его. Он так и не смог взять себя в руки, пока они не встретились.
— Посмотрим, на что мы способны, — старался не выдать своего волнения Ване, вновь встретившись с другом в тусклых вечерних сумерках. — Только уговор — будем действовать сообща.
Они уселись на телеграфный столб, лежавший на земле и сильно подгнивший с одного конца.
— Подай мой ранец, спрячу его в сарайчике. Там безопаснее, никто не увидит его, — сказал Ване.
Иордана выдала еле приметная дрожь в голосе, когда он сказал:
— Не хочу скрывать — моим показалось, будто я выгляжу не так, как всегда.
— Уже проведали?
— Нет, они ни о чем не догадываются, но их почему-то смутило мое лицо. Мать даже спросила, не болен ли я и отчего беспрестанно хожу по комнате.
— Пока не покончим с ним, забудь думать обо всем другом. План вроде бы верный, теперь дело за нами.
Иордан поставил ранец у ног Ване:
— Она дома?
— После обеда никуда не выходила. И бабка улеглась, плохо себя чувствует... Сначала поднимусь я. Ты пойдешь следом за мной. Только осторожно.
Придерживая ранец, Ване исчез в темноте.
Иордан остался один. Сорвав какую-то травинку, он стал нервно жевать ее. Затем резко встал и вошел в дом, прикрыв за собой входную дверь. На ступеньках почувствовал, что его шатает от нахлынувшей вдруг слабости. Увидел бы его таким Ване, сразу выпроводил бы домой.
Тяжким бременем стали для него слова друга: «Ты сильнее меня. Вот тебе дубинка, трахни его как следует по башке. Я буду рядом».
Иордан крепко сжимал увесистую дубинку, чувствуя, что понемногу приходит в себя. Прислонившись к лестнице, Ване снова нашептывал ему и без того хорошо известный план. Голос друга ободрял, придавал сил. Иордан чутко прислушался к тишине, ему казалось, что он полностью сливается с ней. От сильного напряжения в висках стучала кровь.
Он с трудом расслышал, как дверь тихо открылась и так же бесшумно закрылась. Видно, посетитель неплохо изучил особенности здешних дверей. Рука Иордана потянулась к выключателю, но лестничная лампочка не вспыхнула. Ване крепко стиснул его руку. Иордан с нетерпением ждал, что вот-вот появится тот, кто им нужен. Шаги медленно приближались. Офицер тихо насвистывал нехитрую мелодию. Иордану показалось, что он слышал ее в каком-то фильме. Боясь споткнуться, офицер осторожно нащупывал ногой ступеньки. Во мраке его фигура проступала смутным силуэтом, а высокая фуражка казалась расплывчатым кругом.
В какое-то мгновение почудилось, будто офицер слегка перегнулся через перила. Они уже слышали его дыхание. Иордан занес дубинку и с силой опустил ее на голову немца. Тот качнулся и тихо свалился на ступеньки.
Безжизненное тело стащили вниз. Иордан нанес офицеру еще один удар, заткнул рот платком. Ощупал рукой его лицо, отыскивая следы крови. По телу пробегал неприятный озноб. Рука еще долго чувствовала прикосновение к мягким волосам, неостывшему лицу. «Крови нет, значит, и следов не будет».
Ване вынул из офицерской кобуры пистолет и сказал:
— Не стоит добивать его.
— Я тоже так думаю, — согласился Иордан, но в душе немного опасался, смогут ли они дотащить его таким до Вардара.
Ване сказал:
— Думаю, не очнется. — Он потряс немца за рукав. — Хорошо ты его уложил. Я ждал от тебя именно такого удара.
Они отнесли офицера к выходу.
— Придется тебе тащить его до насыпи, — сказал Ване.
— Хорошо, — согласился Иордан, — только возьми его фуражку.
Слушая шепот Ване, Иордан пытался представить, как выглядит сейчас Ване. Хотелось заглянуть ему в лицо...
— Идти к парку мимо твоего дома опасно. Лучше держаться канала, а потом озерка, — шептал Ване, — иначе нам не миновать встречи с патрулем.
Ване с трудом поднял тело офицера и взвалил его на спину Иордана. Тот согнулся под тяжестью ноши, однако пообещал дотащить немца до самой насыпи. Подтянув свой груз повыше, он медленно пошел вслед за Ване. Его товарищ прокладывал путь, внимательно наблюдая, что делается вокруг. Они ступили на лужайку, обогнули столб, на котором сидели совсем недавно, обдумывая свой план. Ване держал в одной руке пистолет, в другой — офицерскую фуражку. Он настороженно осматривался кругом, вслушивался в тишину.
Иордан крепко держал немца за ноги, висящие руки офицера били сзади ему по ногам. «Мне еще не приходилось так носить людей», — думал он.
Неподалеку, у берега канала, хрустнула ветка. Оба замерли.
— Собака пробежала, — успокоил Ване. — Шагай, нет никого.
— А вдруг кто-то крадется за нами? — встревожился Иордан.
Возле озерка, у мостика, Иордан остановился, дождался Ване, и они снова двинулись в путь. Показалась насыпь, на ней были какие-то люди. Дальше начиналось футбольное поле. Укрывшись в кустах акации, Ване присел на корточки, Иордан сбросил свой груз на землю. Через минуту мимо них прошли три солдата. Теперь Ване взвалил на плечи немца.
Полицейский патруль был уже далеко, когда они, преодолев насыпь, спустились в низину, к футбольному полю, и поспешили в небольшую рощицу на берегу Вардара. Впереди монотонно, глухо шумела река. Иордан видел, что Ване устал, он часто останавливался, тяжело дыша. Наконец, совсем измученный, Ване опустил немца на землю. Вздохнув с облегчением, он достал из кармана проволоку:
— Связать надо. Все остальное сделает за нас река. Принеси-ка пару камней.
Иордан быстро нашел камни. Они привязали их на шею немцу. И снова Иордан испытал тягостное чувство, прикоснувшись к волосам и лицу немца. Он вытер руки песком, однако неприятное ощущение долго еще не покидало его. Иордан связывал ноги офицера — ему было противно притрагиваться к его голове. Они зашли поглубже в воду, и вскоре тело немца скрылось в шумном потоке реки. Потом Ване и Иордан оделись и пустились в обратный путь, поминутно оглядываясь на волны Вардара.
— Теперь нас ждет иная дорога, — помолчав, сказал Иордан, — опасная, незнакомая.
Неожиданно он вздрогнул, из груди вырвалось что-то похожее на стон. Ему все еще мерещилась темень на лестнице...
Иордан проводит языком по пересохшим губам, силится проглотить застрявший в горле ком. Внезапно в кафе врывается шум, и это возвращает его к действительности. Но потом во тьме опять всплывает лицо немца, его фуражка, фигура — он отчетливо помнит все...