Окно
Иоже и Дарко ползут от камня к камню, от дерева к дереву, извиваясь, будто две гусеницы на корявой дубовой коре. В ушах стоит свист пуль, некоторые из них яростно ударяются о камни, впиваются в стену, в землю, в стволы деревьев, ломают ветви...
Совсем недавно они стояли у родного села. Над ними было чистое небо, вокруг — поля, рощи, дома, раскиданные по склону, будто на картинке.
Смотрел Иоже на свое село, на свой дом и никак не мог осознать, что скоро наступит желанный отдых.
Командир внушал:
— Товарищи, прошлой ночью мы разгромили усташей. Теперь должны разбить немцев. Пусть и здешние люди вздохнут свободно.
— Разобьем! — подхватили бойцы. Они чуть не валились с ног от усталости, но им было известно, что отдохнуть хорошо можно, только разбив врага.
С гребня горы немцы стреляли из минометов, окрестные холмы оглашались частыми разрывами; враг закрепился и в школе, возвышавшейся над селом, превратил ее в главный опорный пункт. Сквозь бойницы, устроенные в заложенных камнями окнах, неистово хлестали пулеметы.
Лицо у командира было серым от усталости, язык едва ворочался. Ему не пришлось воспользоваться даже минутным отдыхом, отведенным бойцам, — вместе со связными и местными жителями он появлялся в разных местах, выбирая направление атаки. Впалые щеки потемнели, брови были насуплены.
— Нужны добровольцы, гранатометчики, — обратился он наконец к бойцам. — Надо отбить школу. Без нее нам туго придется.
Вызвалось два десятка людей, и среди них Иоже. Командир отобрал девять человек. Им предстояло идти на приступ школы с трех сторон. Иоже в группу не попал.
— Товарищ командир, — заклинал он, — послушай, товарищ командир, пошли меня, это моя школа, еще в прошлом году я ходил туда. Они убили учительницу... и Милана... и Мирко. Я знаю там все камни и стены.
— Не хочу, чтобы ты нашел свою смерть у родного села, — возразил командир. — Да и молод ты еще.
Положив на плечо Иоже руку, он занялся инструктажем группы.
— Мне уже пятнадцать... Прошу тебя, товарищ... Прошу, — прервал его Иоже, дергая за рукав и умоляюще глядя ему в глаза. — Послушай... послушай меня. Они убили Милана и Мирко... Прошу тебя.
Командир задумался. Сгрудившиеся рядом бойцы всем своим видом показывали, что они за то, чтобы включить парня в группу.
— Не струсишь? — подумав, спросил командир.
— Нет, не струшу.
— Ну ладно, согласен. Пойдешь с Дарко. Пусть это будет четвертая группа. Держитесь тропинки у стены.
Трое партизан, укрывшись за стенами, методично обстреливали окна, мешая противнику вести наблюдение и прицельный огонь, а короткие очереди ручного пулемета долбили, подобно дятлу, камни по краям бойниц, откуда выглядывали пулеметные стволы...
Иоже ползет по тропе вдоль низкой ограды. Перед ним маячит Дарко. Сквозь дыру в куртке просвечивает плечо, брюки у пояса вытерлись, оголив местами бедра. Иоже с трудом поспевает за своим старшим другом — тот упрямо, старательно продвигается вперед, Иоже предан ему, как брату. Однажды Дарко вынес его, раненного осколком снаряда, с поля боя. В другой раз они четверо суток томились вдвоем в яме, застигнутые врасплох усташами, и с тех пор держались друг друга. Теперь они вместе пробиваются к школе. Вокруг свистят пули, поднимают фонтанчики земли, мины сносят изгороди, рушат стены, разметывают стога сена. Иоже и Дарко то и дело припадают к земле.
День выдался ясным. Зеленеют стройные деревья, легкий ветерок чуть колышет листья, небо чистое и голубое. Иоже и сейчас помнит, как два года назад прогонял тут овец. Тогда, в сельской тиши, ему казалось, что его деревня совсем одинока, оторвана от всего остального мира, что ничего вокруг не существует, да и село выглядело по-другому. А сейчас все изменилось: совершились важные события, и он нашел свое место в них. Иоже, глядя на Дарко, прижимается всем телом к земле. Его мучает чувство одиночества. Кругом ни души. Только выстрелы напоминают о том, что жизнь в этом вымершем краю еще продолжается. Противник где-то далеко-далеко. Иоже думает, что они с другом угодили в огненный водоворот, и куда плыть дальше, вперед или назад, — безразлично, все равно смотреть смерти в глаза. Каждый метр кажется бесконечным. Но и загнанный в огненный круг, он не теряет головы. Правда, выбился из сил: три дня во рту не было ни крошки хлеба.
— Дарко... Дарно... — чуть слышно зовет он. — Не спеши...
Но тот не слушает его, быстро скользит по камням, Иоже еле поспевает за ним.
Вдруг Дарко замирает, как-то странно вытянувшись. Иоже бросается к нему:
— Дарко... Надо ползти.
Дарко не шелохнется. Иоже трясет его, приподнимает голову. Из раны надо лбом и изо рта струится кровь, глаза закрыты.
— Дарко, друг! Дарко... — шепчет Иоже.
Он с трудом перетаскивает тело друга к стене. Наклоняется к нему, прижимается головой к его груди. У него вдруг появляется желание затаиться, закрыть глаза, заткнуть уши. Одолеваемый страхом, Иоже не смеет поднять голову. В сознании мелькают какие-то разрозненные картины. Слушая грохот выстрелов, он не может ничего осмыслить, на что-то решиться. Внезапно он видит перед собой озабоченные лица товарищей, задумчивый взгляд командира. Они ждут минуты, когда замолкнут пулеметы. Иоже выпрямляется, садится возле мертвого друга, не сводя с него глаз. Дарко лежит на спине, голова повернута вправо, глаза закрыты. Он словно спит. Совсем рядом за оградой слышен грохот мины. Внутри у него что-то обрывается. Не выдержав, рушится часть стены, опрокидывая его на землю.
— Вперед, — почти в бреду шепчет Иоже. — Вперед, Дарко!
Собрав последние силы, он вылезает из-под камней, бросает последний взгляд на бледное, спокойное лицо Дарко и ползет вдоль стены, шепча:
— Дарко... Друг мой... Дарко...
Иоже ползет торопливо. Руки и колени его кровоточат, ежевика и терновник в клочья раздирают одежду. Но он ничего не замечает и не слышит, кроме ритмичного стука партизанского пулемета, который теперь для него единственный ориентир и опора.
У края стены Иоже вынимает гранату и стремительно бросается к зданию школы. Над головой его свистят пули. У угла здания он плашмя падает на землю и оказывается недосягаемым для вражеских пуль. В горле его что-то судорожно бьется. Невдалеке слышен грохот разорвавшейся мины. Он бросается в другую сторону.
Подросток оказывается будто в огненном мешке: из школы бьют немцы, по зданию школы стреляют партизаны, а тут еще мины, которые стали падать совсем близко. Перед глазами его встает облик мертвого Дарко.
— Вперед... Дарко... Вперед... — как во сне, шевелит он губами. Но вот, словно проснувшись, осознает: там, внизу, наши следят за ним, ждут, когда он приступит к делу. С его глаз будто спадает пелена. Он видит винтовочный ствол, торчащий из бойницы всего в трех шагах от него. Со страхом Иоже смотрит на ствол, как на дикого зверя. Смотрит, не зная, что делать. Но потом какая-то сила резко толкает его вперед, он подскакивает к бойнице и бросает туда гранату, за ней другую. Слышатся грохот, стоны, крики.
Мгновенно он перебегает к другой стене, к наполовину заделанному камнем окну, и тоже бросает туда гранату, еще одну кладет к двери, прижимается к стене, достав пистолет и новую гранату. Раздается взрыв. Иоже вбегает по разбитым доскам в вестибюль, выстрелив несколько раз. В вестибюле с высоким потолком и вымощенным плитами полом тихо. Лишь откуда-то издалека доносятся глухие выстрелы. Иоже кажется, что он понемногу тонет в этой тишине и вот-вот пропадет в ней, обратившись в песчинку. От всего здания веет страхом.
Дверь, ведущая в классную комнату, прикрыта. Он толкает ее и с гранатой наготове врывается внутрь.
На полу просторного класса валяются немцы. Один из них, навалившись грудью на подоконник, стоит на своих ногах, как живой.
Стены оголены, осталась лишь полусгоревшая географическая карта, тут и там зияют пробоины от пуль пулемета. В левом углу свалены две поломанные парты, по полу, искореженному кое-где гранатами, растеклись лужи крови, везде разбросаны патронные гильзы. Только кафедра, придвинутая к правой стене, возле двери, осталась нетронутой.
Все увиденное потрясает его. Иоже кажется, что он очутился в каком-то другом мире, что все это сон. И снова в его сознании беспорядочно мелькают разрозненные картины, неистово колотится сердце, рвется наружу. Он начинает бояться, что кто-то войдет. Мучимый страхом, ошеломленный увиденным, подросток снова обводит взглядом тела на полу, смотрит на замершего у окна немца.
...Все спокойно сидят за партами, головы повернуты к кафедре. За второй партой — Милан, Мирко, далее Иосип, его друзья. В классе стоит необычная тишина, он окутан легкой полутьмой — свет проникает только через одно окно...
Ему чудится, что его преследует чей-то взгляд: опрокинувшись на спину, на него уставился стеклянными глазами молодой немец. Какое-то мгновение Иоже не может оторваться от этих застывших глаз. Затем безучастно отворачивается от них. И опять Иоже гнетет чувство ожидания. Он мучительно пытается что-то вспомнить, но не знает что. Взгляд парнишки нечаянно натыкается на кляксу, расплывшуюся на стене. И он снова оказывается в какой-то другой жизни.
...За кафедрой стоит учительница — юная, какой была два года назад, с толстой черной косой, большими глазами. Только на шее ее зияет широкая рана, залившая кровью белый воротничок. А на пороге лежат Мирко с разбитой головой и Милан с простреленной грудью, у ограды свернулся калачиком Иосип, скошенный на бегу пулей. Заламывают руки и причитают матери. По всей школе разносится их плач.
Какой шумной, веселой и дружной была их школа! Как запали в память нежное прикосновение рук учительницы, ее материнские слова, мягкий взор! Не раз он, притаившись на садовой изгороди, подолгу ловил свет школьных окон. Он верил, что школа откроет ему совсем иной, более увлекательный мир.
В тот день в село неожиданно вторглись усташи с немцами, учинили резню. Он успел смешаться с толпой, а потом сумел пробраться в горы. А учительницу и его друзей вывели из школы и застрелили у самых дверей.
Сейчас все они снова сошлись сюда.
В ушах слышится тихая, едва различимая песня...
От какого-то щемящего чувства у Иоже замирает сердце, широко раскрываются глаза.
Наступает тишина, нестерпимо долгая. Иоже уже не понимает, где он и что с ним...
Неожиданно слева от парты раздается выстрел. Со стены рядом с ним отваливается кусок штукатурки. Иоже видит, как из-за парты, выкатив безумные глаза, в него из пистолета целится немец. Раздается новый выстрел. Иоже отшатывается, мгновенно поднимает руку и дважды стреляет в немца. Тот роняет голову на пол.
Иоже мечется по классу, впиваясь взглядом в каждое лицо. Никто не подает признаков жизни. Наконец Иоже подходит к немцу, замершему у окна, тянет за рукав:
— А ну повернись!
Тело медленно поворачивается. Лицо залито кровью, вместо глаза — огромная рана.
Иоже стоит перед ним спокойно, как во сне. Ему вдруг кажется, что и немец и сам он вовсе не существуют, что ему безразлично, враг немец или нет. Его тяготит сознание собственного бессилия. Он осматривается кругом, но не встречает ни одного живого взгляда. И нет ее, учительницы... Неужто он так и будет сидеть сложа руки и лить слезы?
За стенами школы слышится сильная перестрелка.
Прошло немало времени, а своих пока не видно. Иоже смотрит в отверстие бойницы. Внизу все залито солнцем, в зеленых зарослях немцы теснят партизан. Мелкими группами они устремляются вперед, устанавливают пулеметы, видно, пришло подкрепление.
Иоже затыкает за пояс гранату, меняет у пулемета ленту. Патронов у него в избытке. Поймав на мушку группу немцев, возившихся у ограды с пулеметом, он нажимает гашетку и с жадностью смотрит, как смертоносная огненная струя тянется к цели. Пулемет лихорадочно трясется, будто изливая свой гнев. Потом Иоже наводит свое грозное оружие на вражеских солдат, подошедших к партизанским позициям. Опешив от неожиданности, немцы бросаются наутек, решив, что их окружают. Вокруг бойницы в стену впиваются пули, но Иоже ни на минуту не отрывается от немецкого пулемета, посылая одну очередь за другой. Немцы бегут без оглядки из опасной зоны, перемахивают через изгороди, тянущиеся по возвышению близ села.
Вскоре появляются партизаны. Стремительно перескакивая через ограды, они преследуют немцев. Иоже переставляет пулемет на окно и, охваченный ликующей радостью, поливает огнем неприятеля, отступившего к горе.
Партизаны продвигаются вперед. Уже никого не видно ни на полях, ни в селе.
Иоже видит яркое солнце, зелень полей, уходящие вдаль холмы, чистое небо и большое белое облако над лесом. Ему хочется убежать отсюда, убежать от всего страшного, что пришлось пережить. Юный партизан, опершись на подоконник, всем телом перегибается через него. Вдруг он чувствует, что руки его ослабли, лицо окунулось в прозрачный, лучистый воздух. С руки по стене бежит алая струйка. Его наполняет какое-то необычное чувство.
Усилием воли он поворачивает голову и широко открытыми глазами смотрит на огромное белое облако над лесом, ему хочется, чтобы оно не уходило, осталось тут навсегда. Ему кажется, что на молодом дубе возле школы тихо, нежно заводит свою песню какая-то птица...