Глава 1

Измотанные тяжелыми боями, части Народной армии откатывались с рубежей на реке Нактонган все дальше и дальше на север.

Шоссе Ковон — Хамхын было забито отступавшими войсками. И только один человек не спеша продвигался против течения. Погруженный в свои думы, он, казалось, не замечал никого и ничего вокруг. Все — и солдаты, и мирные жители — устремлялись на север, и только он один шагал на юг. Его провожали косыми, подозрительными взглядами.

На окраине Ковона возле моста дорогу ему преградил часовой.

— Куда?

Человек остановился и посмотрел на часового. Маскировочный плащ солдата в нескольких местах порван. Наверное, он совсем недавно тоже был там, в самом пекле боев.

— В город...

— Нельзя! — отрезал часовой и жестом приказал вернуться.

— Мне необходимо...

— Сказано, нельзя!

— У меня там дело...

— Нельзя! Город эвакуируется. Поворачивайте! — часовой слегка подтолкнул неизвестного автоматом. Но тот не двинулся с места и только внимательно посмотрел вдаль.

Ковон горел. Языки пламени, вырываясь из клубов черного дыма, полыхали над домами. Ветер гнал дым и пепел над городом. Мутный солнечный диск, похожий на голову подсолнечника, еле проглядывал сквозь застилавшую небо пелену. Словно огромные стога сена, пылали здания универмага и школы.

— Я это знаю... Но мне необходимо, — человек в упор взглянул на часового. Он, видимо, не собирался отступать. На его скулах перекатывались желваки, в глазах возникли злые искорки.

— Да вы рехнулись! Что вам делать на пустых улицах?!

— Товарищ, ведь я хозяин этого города. Понимаете, хо-зя-я-ин!.. Вы не имеете права меня задерживать.

— Нечего шуметь. В городе вам делать нечего. Там пожары, — часового все больше и больше раздражало упрямство этого человека. «Наверное, у него свой домишко в городе. Поэтому и считает себя хозяином... Должно быть, хочет спасти кое-что из барахла...» — подумал часовой. Он не мог даже предположить, что перед ним был секретарь уездного комитета партии Чо Хи Сон.

Последние слова народноармейца больно задели Хи Сона. Он не сразу нашелся, что ответить. Часовой, конечно, по-своему прав: на то он здесь и поставлен, чтобы не пропускать жителей в горящий город. Но ведь он партийный руководитель этого города.

— Поймите, товарищ, я был хозяином Ковона. Знаю вашего командира... — неожиданно мягко проговорил Хи Сон.

— Это не имеет значения.

— Как не имеет значения? — секретарь полез во внутренний карман пиджака и нащупал удостоверение, но не вытащил его.

— Где ваш командир?

Часовой не ответил, а подозвал второго солдата. Хи Сон последовал за ним в караульное помещение, устроенное в небольшом сарае внизу под мостом.

«А часовой устав знает... хотя в армии, должно быть, совсем недавно», — шагая к мосту, подумал Хи Сон и невольно улыбнулся. Секретарь поздоровался за руку с вышедшим навстречу командиром роты и поднялся на мост через реку Токчиган.

Обида прошла. Теперь Хи Сона волновало другое. Накануне он вместе с работниками парторганизации, не зная и минуты отдыха, руководил эвакуацией города, стараясь предусмотреть все до мелочей. Секретарь покинул город, когда уходили последние жители. Теперь Хи Сон возвращался. Он испытывал такое чувство, будто покинул родной дом, позабыв что-то очень нужное. Ему хотелось еще раз пройти по улицам, заглянуть в самые глухие уголки. Ковон не такой уж большой город, но он расположен на пересечении важных дорог. Угольные шахты и рудник Ковона известны далеко за его пределами. Хи Сон считал свой уезд одним из самых значительных в стране и гордился им. И вот теперь плоды многолетнего труда пошли прахом, город разрушен вражескими бомбежками, превращен в руины... Что он может теперь сделать? Да и нужен ли он теперь городу?

На пустынных улицах бушевал огонь, воздух был насыщен парами бензина и гарью, дышать становилось все труднее. Двухэтажное здание, где раньше размещались Женский союз и Минчхон{1}, представляло собой огромный костер. Слева высоко поднялся столб огня, здание вздрогнуло и накренилось. А через секунду оно рухнуло, и ветер разнес над городом еще одно огромное облако пепла и дыма. Все вокруг горело. Пожару никто не мешал. На улицах не было видно ни души. Хи Сон с горечью вспомнил, как до войны он отчитывал своих сотрудников, если где-либо случался хотя бы незначительный пожар. А теперь горел весь город, буквально на глазах он превращался в ничто. Погибал город, который строили не месяц и не год, у которого прошлое уходит в глубь веков, который рос и ширился, впитывая в себя пот и слезы многих поколений. Войне же потребовалось всего несколько дней, чтобы стереть его с лица земли.

Хи Сон не верил своим глазам. Он брел по городу, и на каждом шагу путь ему преграждали оборванные провода, упавшие телеграфные столбы... Теперь в городе всем распоряжался огонь. Точно ненасытный зверь, он пожирал одно строение за другим, ничего не щадил...

— Все пошло прахом... — Хи Сону хотелось как-то остановить этот шквал разрушения, но что он мог поделать против бушующей стихии? Хи Сон с трудом дошел до уездного комитета партии. Это большое двухэтажное здание было одним из самых красивых в Ковоне. Его построили партийные активисты методом общественной стройки.

С первых же дней войны комитет партии переехал в блиндажи на склонах окрестных сопок. С тех пор здание пустовало. Каким-то чудом оно уцелело от бомбежек, Да и огонь по счастливой случайности его не тронул. Хи Сон нажал плечом на массивную дверь, но она не поддалась. «Заколочена гвоздями», — догадался он и заглянул в окно — стекла были покрыты толстым слоем пепла. Хи Сон решил войти в здание со двора. Завернув за угол, он увидел, что огонь уже перекинулся на сарай во дворе и подбирается к зданию. Хи Сон схватил пожарный багор и стал срывать с крыши сарая горящие доски, ногами тушить огонь. Через несколько минут ему удалось сбить пламя.

За его спиной раздались шаги.

— Что вы здесь делаете? — строго спросил офицер.

Чо Хи Сон ничего не ответил и, прикладывая платок к ссадинам на руке, направился к подъезду. Офицер последовал за ним.

— Что вам здесь нужно?

— Допустим, узнаете, а дальше что? — устало проговорил Хи Сон и присел на лестнице. Он вынул сигарету, но спичек не оказалось.

— Зачем вы тушили огонь?

— Он подступал к зданию комитета партии. Вот я и не вытерпел...

— Весь город в огне, а у вас какой-то особый интерес к этому зданию.

— Да, правда... А вы, должно быть, не здешний?

— Мне некогда с вами разговаривать. Предъявите документы!..

— Пожалуйста. — Хи Сон вынул из кармана красную книжечку. Офицер внимательно прочел удостоверение и дружелюбно протянул секретарю зажигалку.

— Советую вам быстрее уходить. Здесь оставаться опасно. Вот-вот начнется бой.

Офицер козырнул и удалился. Хи Сон глубоко затянулся сигаретой, стряхнул пепел и огляделся вокруг. Отсюда хорошо была видна сопка «Рассвет». Хи Сон любил в короткие минуты отдыха смотреть на нее из окна своего кабинета. Но грянула война, на секретаря комитета партии обрушилась лавина забот и тревог. Не стало и этих свободных минут. Чем только не приходилось заниматься ему в первые дни войны: сиротами, беженцами, строительством убежищ. Словом и делом помогал он людям нести страшное бремя, имя которому «война». Но самое тяжелое только еще начиналось. Он должен будет организовать партизанскую борьбу в тылу противника.

В эту минуту Хи Сону вспомнилось недавнее прошлое: как тяжела была жизнь в годы японской оккупации, как после освобождения страны он был избран парторгом своего цеха, затем секретарем волостной партийной организации. Конечно, эти годы не прошли даром. Он накопил опыт. Но то, что предстояло ему теперь, было неизвестным, неизведанным. Справится ли он с этими новыми трудными задачами?

Хи Сон бросил на землю давно потухший окурок и машинально придавил его ногой. Снова поглядел на свою любимую сопку.

«Посмотрим, долго ли им удастся хозяйничать на нашей земле?» — подумал Хи Сон и твердой походкой зашагал к мосту.

Глава 2

Бюро комитета партии возложило на заведующего отделом труда Ким Чор Чуна эвакуацию Ковонской шахты. Он отправился туда за два дня до того, как начали покидать город учреждения. Ему повезло: на вокзале он застал последний эшелон. Все вагоны были уже забиты До отказа ранеными, солдатами, семьями эвакуирующихся, их пожитками. Даже на открытых платформах оказалось так тесно, что, как говорится, негде шило воткнуть.

Чор Чун кое-как примостился с краю на тендере. Здесь уже находились по меньшей мере двадцать солдат. Паровоз кряхтел, отдувался, словно дряхлый старик. Несколько раз резко дергал, пытаясь сдвинуть с места перегруженный состав. А над эшелоном в ночном небе кружил вражеский самолет. Наконец старенький паровоз тихо пополз вперед, постепенно прибавляя скорость. Самолет то круто снижался, то уходил далеко вперед. Он, казалось, играл со своей жертвой. Надрывно захлебывались зенитки. Пассажиры, боясь пошевельнуться, в ужасе замерли на своих местах.

Однако солдаты на тендере не проявляли никакой тревоги. Казалось, единственное, что их беспокоит, — это снопы искр и дым из трубы.

Для Чор Чуна было счастьем очутиться в поезде. Тем более что он видел, сколько испытаний выпало на долю жителей, эвакуировавшихся из Ковона. Вот уже две недели каждый день, каждый час и минуту эти люди чувствовали себя на краю пропасти. Подобно водам реки, они неслись по течению и не знали, что их ожидает завтра.

С тендера виднелась уходящая в темноту цепочка платформ, нагруженных подбитыми танками и орудиями. Не оставлять же все это неприятелю! В первые минуты Чор Чуну показалось, что его соседи — необстрелянные и не нюхавшие пороха новобранцы. Он даже посмотрел на них с неприязнью. Но вот одна, другая вскользь брошенная кем-то фраза... Гимнастерки, пропитанные потом, в грязи и пыли. Обветренные, исхудавшие лица. Серо-бурые бинты. И Чор Чун понял — он ошибся. Неужели эти солдаты из самого пекла боя, с берегов Нактонгана? А они совсем спокойны. Что это — мужество, выдержка или безразличие отчаяния? Чор Чун представил себе, как много было у них таких бессонных, тревожных ночей, как приходилось им вглядываться в лица погибших товарищей, выносить их с поля боя и наспех хоронить...

Длинные лучи прожекторов разрезали небо. Земля, казалось, дрожала нервной дрожью. Рядом по шоссе мчались грузовики с войсками. Часто попадались санитарные машины. И все это двигалось в одном направлении — на север, к Хамхыну.

Состав медленно остановился у вокзала. К вагонам, на крышах и стенах которого были выведены большие красные кресты, подбежали женщины; они несли ведра с кипятком и узелки с едой. Через несколько минут от поезда в темноту ночи потянулась вереница носилок.

Только на рассвете эшелон прибыл на станцию Чандон. Отсюда было недалеко до Ковонской шахты, и Чор Чун спрыгнул с тендера. Он торопливо зашагал по проселочной дороге, забыв про усталость и тревоги этой ночи. Из-за гор выглянуло солнце, придав долине какой-то празднично-торжественный вид. Будто впервые видел Чор Чун такое синее-синее небо. Трава, поля, деревья казались чисто умытыми. Пьянил утренний воздух. Было прохладно. Впереди по склону горы стлалась пелена тумана и таяла на глазах. Земля просыпалась.

Дорога шла лесом. Справа и слева шептались с ветром золотистые акации. Красно-желтые клены клонились под порывами ветра. Чор Чуну чудилось, что лес ожил и пристально за ним наблюдает.

Вокруг все было до боли знакомое. Здесь он родился и вырос, работал. На шахте по сей день трудится его отец. Показалась узкоколейка. Она на шестьдесят ли{2} тянется от шахты к железнодорожной станции. Чор Чун остановился на развилке дорог. Только сейчас он почувствовал сильную усталость. Вдруг откуда-то издалека ветер принес звуки аккордеона. Чор Чун прислушался. Да, впереди по дороге кто-то беззаботно наигрывал веселый танец. Неужели этот человек не знает, сколько горя и мук кругом: на дорогах, в домах, на фронте? Музыка доносилась из большого дома в долине (местные жители прозвали бывшего хозяина этого дома «старым боровом»). Чор Чун вошел во двор, поднялся по ступенькам и заглянул в приоткрытую дверь. Девушка в белой кофточке и черной юбке разучивала с малышами какой-то танец.

— Попробуем еще раз! Все становитесь налево. Теперь два шага направо. Так, так... — девушка сделала несколько па и слегка наклонила голову, прихлопывая в такт ладонями. Малыши старательно подражали своей учительнице. Она вышла вперед и встала рядом с самым маленьким. Он комично притоптывал ножкой. Девушка вдруг рассмеялась, схватила его на руки и поцеловала. В эту минуту она заметила постороннего и смутилась.

— Вам кого?

— Извините... Я просто так, посмотреть... — улыбнулся Чор Чун и отошел от двери. Да, все-таки остался уголок на земле, где не знают ужасов войны, — уголок мирной жизни. И ему вдруг стало до боли жаль эту девушку: «Она не может и подумать, что я принес приговор, который нарушит безмятежное спокойствие и этого дома и этих малышей».

Ребятишки высыпали во двор. Они с любопытством разглядывали Чор Чуна. А он, словно был в чем-то виноват перед ними, прятал глаза.

Нельзя было терять времени, и Чор Чун направился по направлению к шахте. Шахта жила, работала, работала, казалось, с удесятеренной, почти бешеной энергией. Во дворе сновали вагонетки, тяжело ухал копер, слышались крики людей. Бурая пыль висела в воздухе.

В забое Чор Чун разыскал парторга Хан Чун О — коренастого с узким, как у европейца, лицом. Хан Чун О вопросительно посмотрел на вошедшего. Чор Чун кивком поздоровался и в изнеможении опустился на землю. Снаружи доносились скрежет лебедки, тупые удары парового. молота, а в голове Чор Чуна еще звучала мелодия танца, который разучивали ребятишки со своей учительницей. Парторг с тревогой следил за лицом Чор Чуна, поняв, что тот чем-то взволнован. Он боялся услышать от Чор Чуна неприятные вести. Они были друзьями; их молодость прошла здесь на шахте, где они оба вели партийную работу. Парторг хорошо знал Чор Чуна, но впервые сегодня видел его таким.

— К отцу заходил? — Чун О не выдержал гнетущего молчания.

Вместо ответа Чор Чун покачал головой, но глаза его по-прежнему оставались закрытыми.

— У нас только что было производственное совещание. Молодежь ушла на фронт, не хватает людей, план срывается. Решили привлечь всех работоспособных. Это предложил твой отец. Знаешь, какой план нам установили на год? То-то... А как с ним справиться, ума не приложу...

Чор Чун словно очнулся от забытья. Он резко встал, усталость пропала.

— Прошло время говорить о планах... Какие участки шахты можно вывести из строя, чтобы их подольше нельзя было восстановить? Забои, двигатели, копер, электростанции, еще...

Лицо Чун О исказилось гримасой отчаяния. Он удивленно смотрел на товарища и наконец проронил:

— Тебе лучше знать...

Парторг бессильно опустил руки.

— Созови партийное собрание. Впрочем, сначала пойдем к директору. Он на месте? — спросил Чор Чун.

— Иди один, я не могу.

— Это еще что?! Ты же парторг!..

Хан Чун О нерешительно поднялся.

— Директора убедить — не сложное дело, — будто про себя буркнул парторг. Они пошли вместе.

Кабинет директора Хо Хак Пина был недалеко. Тут же помещался и главный инженер. С первых же дней войны, когда шахту стали бомбить, они оба перебрались под землю. Директор, моложавый человек лет сорока, разговаривал по телефону и не обратил внимания на вошедших. Он улыбался: видимо, собеседник сказал что-то смешное.

Положив телефонную трубку, директор поднял глаза на вошедших и протянул Чор Чуну руку.

— Рад гостю. Хотя бы и в этой мышиной норе. Как вам здесь нравится? Ничего не поделаешь... Тут у меня теперь штаб отряда самообороны. А охрана не задержала вас, не удивилась гостю? — он повернулся к телефону, вызвал пост и тем же, как могло показаться, шутливым тоном проговорил:

— ...Допустим, вы узнали заведующего отделом труда и не спросили документов... А ведь к нам могут пожаловать и диверсанты с юга. Нежеланные гости. Друзья, не зевать! Договорились? То-то! — и он, рассмеявшись, положил трубку.

Чор Чун не выдержал затянувшихся шуток директора и подчеркнуто официальным тоном начал:

— Товарищ директор, обстановка изменилась. Надеюсь, вы знакомы с обращением Председателя Кабинета Министров? Так вот, не позднее завтрашнего вечера шахту нужно взорвать.

Хо Хак Пин с силой пнул ногой стол и вскочил с места, весь побагровев.

— Взорвать?! — повторил он, прохаживаясь по комнате. — Но в обращении говорится о районах, которые находятся под угрозой вражеской оккупации. Там — да, надо взрывать предприятия... Нет, таких указаний я не получал ни из министерства, ни от Военного совета.

Хо Хак Пин дрожащими руками вынул трубку. Ему с трудом удалось зажечь спичку. Хак Пин глубоко затянулся и тут же закашлялся. Парторг никогда еще не видел директора таким. Распахнулась дверь, вошел главный инженер в толстых роговых очках. В одной руке он держал пивную бутылку, в другой — какой-то тяжелый сверток.

— Эта штучка, пожалуй, вас обрадует больше, чем бутылка, — и главный инженер положил на стол самодельную ручную гранату.

Но директор внезапно оборвал его:

— Ты можешь собственными руками перерезать себе горло? Можешь?

Главный инженер не понял слов директора и в растерянности огляделся вокруг. Только теперь он заметил сидевших с поникшим видом Чор Чуна и парторга. Понял, что случилось несчастье.

— Товарищ директор, садитесь. И вы тоже, — Чор Чун потянул за руку главного инженера и усадил его на стул рядом с собой. Главный инженер осторожно поставил на пол бутылку. Директор продолжал ходить вдоль комнаты, жадно глотая табачный дым. — Из города эвакуировался уездный комитет партии. Все учреждения. И только одна Ковонская шахта по-прежнему будет добывать уголь? — Чор Чун едва сдерживался, но старался говорить спокойно.

— Вот как... Что, испугались? Один останусь рубить уголь. Рабочие и отряд самообороны сумеют постоять за себя. Мы не можем бросить шахту. Да вы поймите, что от нас требуете! — Хо Хак Пин зло бросил на пол потухшую трубку.

— Товарищ директор... Тут все понятно. Положение на фронте ухудшилось. Как же мы будем работать, когда здесь скоро может быть враг? — вступил в разговор Чун О.

Директор внезапно остановился и в упор посмотрел на парторга.

— И ты с ними заодно?

— Дело не во мне; это указание партии, — твердо ответил Чун О.

— Мы передаем вам директиву свыше. В нашей провинции находится заместитель Председателя Кабинета Министров, он облечен чрезвычайными полномочиями и руководит эвакуацией, — поддержал парторга Чор Чун.

— Заместитель Председателя?

— Да.

— Тогда это приказ из центра?

— Конечно.

— Другие предприятия... тоже?

— Разумеется.

— Значит, взрывать? — в голосе Хак Пина не было ни злости, ни раздражения, только какая-то обреченность. Он вернулся за стол, скорее упал, чем сел, на стул, снова закурил.

Молчавший до сих пор главный инженер резко встал и выбежал, захлопнув за собой дверь. В комнате воцарилась тишина. Снаружи по-прежнему доносился тягучий скрип лебедок, ухающие удары копра, лязг ударяющихся друг о друга вагонеток. Глухо ударил где-то в шахте взрыв. Директор вздрогнул, но не поднялся со своего места, будто не было сил оторваться от стула. На его юношески свежем лице четко проступили морщины. На лбу заблестели капельки пота. Теперь он казался постаревшим лет на десять.

Чор Чун видел, как сильно переживает директор, понимал его состояние. Конечно, другого выхода не было. Надо выполнить приказ партии. И эта тяжелая задача выпала на долю его, Чор Чуна, и директора. Такова война — безжалостная, жестокая. Размышляя об этом, Чор Чун пытался приободрить себя, найти силы для предстоящих нелегких разговоров с людьми.

— Надо сейчас же вызвать начальников участков и бригадиров, — сказал Чор Чун. Но Хак Пин, казалось, не слышал.

— Товарищ директор, поймите, время не ждет, надо действовать быстро, — нетерпеливо повторил Чор Чун.

Директор повернулся на крутящемся стуле к телефону.

— Извините меня. Все произошло так неожиданно... Голова пошла кругом... Легко ли расстаться с тем, что создано вот этими руками и куда вложена половина жизни? Взорвать шахту трудней, чем полоснуть себя по горлу ножом.

Он взял трубку.

— Начальникам участков, мастерам забоев, начальникам подвижного состава и механических мастерских, всем бригадирам... Немедленно прекратить работы. Не позднее чем через двадцать минут явиться ко мне. Всем... в строго обязательном порядке...

Секретарь Сон Хи вслух прочла написанное. Что бы это значило? Что? Смутное предчувствие нахлынувшей беды подступило к сердцу.

Убедившись, что все записано правильно, директор бросил в трубку: «Хорошо» — и повесил ее. А через секунду девушка диктовала приказ тем, кому он предназначался.

Хак Пин вынул платок, вытер лоб.

— Здорово вы приспособились к военному времени. Немало пришлось похлопотать, директор? — Чор Чун показал на ручную гранату. Пока Хак Пин говорил по телефону, он успел внимательно ее осмотреть.

— Может, и не так хорошо подготовились, но, откровенно говоря, надеялись собственными силами оборонять шахту, вооружили небольшой отряд. А гранаты — затея главного инженера.

— Хороша штучка. Много успели наделать?

— Две-три сотни есть.

— Будем уходить, прихватим с собой. Они еще пригодятся. Не лишний груз.

— Уходить, говорите... Надо бы договориться о том, кто и что скажет людям. Они сейчас сюда подойдут. Что надо вывести из строя? По-моему... — Теперь директор не был похож на того бушевавшего человека, который и слышать не хотел о том, что шахту надо взорвать. Вернулось обычное деловое спокойствие, словно речь шла о каких-то текущих производственных трудностях.

— Говорите, — кивнул Чор Чун.

— В первую очередь надо взорвать забои и подъемные клети. Это — самые важные участки. Согласны?

— Это, конечно, так. А железнодорожная ветка полностью достроена?

— Почти что да. Если бы не война — давно бы работала...

— Надо и ее повредить. Она может быть полезной оккупантам.

— Что толку, если будет взорвано несколько метров полотна. Может, снимем рельсы? — предложил Чун О, до того казавшийся безучастным.

— Нет, если взрывать, так в первую очередь мост, — возразил Хак Пин.

Чор Чун тоже собирался это сказать, но его опередил директор.

— Итак, кого пошлем? Надо выделить лучшего подрывника. Далековато, да и небезопасно, — обратился Чор Чун к парторгу.

— Лучшего подрывника? Тогда посоветуюсь с начальником шестого участка, — Чун О крутнул ручку телефона и вызвал шестой участок.

Глава 3

Совещание кончилось быстро. Определили, что нужно уничтожить перед эвакуацией. Дали задание подорвать забои и подъемные устройства, подготовить оборудование для отправки в тыл.

Чор Чун последовал за начальником шестого участка. Всю дорогу старый мастер молчал, изредка глухо покашливая. Вид старика говорил о крайней усталости. Глаза ввалились, лицо исчерчено черными от пыли морщинами. Клеть стремительно падала вниз. На подъемной площадке стояла очередная вагонетка с углем. Она быстро поползла вверх. Сопровождавшая ее работница беззаботно напевала какую-то песенку.

— Пок Сир, кончайте работу и идите в контору, — распорядился на ходу начальник шестого участка.

Блеснула белозубая улыбка девушки.

— Это зачем? Опять собрание? — Звонкое эхо голоса отдалось далеко вверху.

— Да, собрание, — ответил мастер. Девушка вряд ли услышала его. Вагонетка стрелой взмыла вверх и скрылась в темном коридоре.

— Что я должен сказать рабочим, товарищ заведующий? — старый мастер будто искал сочувствия у Чор Чуна, но тот промолчал. — Для них шахта — сама жизнь. Родной дом. Уголь их одевает, кормит, дает кров — все. Понимаете ли вы меня? Я всю свою жизнь провел в штреке. И теперь я сам должен предложить им уйти.

Начальник участка глубоко вздохнул.

— Вот он, сверкает, наш уголек! Переливается красками при свете лампы. Настоящие изумруды. Его пласты ох как далеко тянутся. Враги обрадуются, если побывают здесь. Эх!..

В конторе участка уже собрались рабочие, поджидая своего начальника. Стоял приглушенный гул.

— Собрание в рабочее время не положено! — крикнул кто-то, обращаясь к начальнику участка. — Забыли про решение шахтеров...

— Все собрались? — спросил мастер и снял фуражку.

— Еще нет Пок Сир и Цоя, — ответил за всех приземистый крепильщик средних лет. На его рабочей спецовке поблескивал значок отличника труда.

— Пор Сир сейчас поднимается. А где товарищ Цой? В это время снова послышался приглушенный взрыв.

— Что это? В забое остались люди? — начальник с тревогой оглядел окружающих.

— Товарищ Ки Бок, кто не вернулся из штрека? — строго спросил крепильщик Ток Чун здоровенного парня с пневматическим молотком на плече.

— Ли Тхэ Ха. Он там, — недовольным голосом ответил Ки Бок.

— Почему? Не знает о собрании?

— Знает... Оставалось несколько метров пройти, запал уже подложили. Подорвет и быстро здесь будет.

Снова послышался взрыв, на этот раз большей силы...

— Что это значит?! Почему всех не оповестили, немедленно не вызвали сюда? — мастер вопросительно посмотрел на молоденького диспетчера.

— Не смогли сразу со всеми связаться...

Все с тревогой следили за начальником участка. Тишину нарушали отзвуки ударов парового молота.

— Товарищи... Друзья... — выдавил из себя старый мастер, но дальше не смог говорить. Вынул платок и вытер набежавшие слезы.

— Ну, говорите, говорите же, что случилось? — не выдержал один из шахтеров.

Начальник участка повернулся к рабочим, не поднимая головы.

— Товарищи, надо взорвать шахту... — Он произнес эти слова почти шепотом, но они громом отдались в комнате. — Враги уже в Мунчхоне. Значит, конец нашей шахте, ее надо взорвать, а самим уйти, — почти прошептал старик.

— Пусть в Мунчхоне. Ну и что? — раздалось сразу несколько голосов.

— Мунчхон около Ковона. Понимаете?

— Верно. Сегодня Мунчхон, завтра Ковон. Обстановка на фронте сложилась не в нашу пользу. Здесь заведующий отделом труда уездного комитета партии. Он вам расскажет... — старик отвернулся в сторону, считая, что с него уже достаточно.

Шахтеры в упор смотрели на Чор Чуна. Так ли на самом деле?

Чор Чун вышел вперед и привычно уверенным голосом начал:

— Шахта должна быть немедленно взорвана. Пусть врагу не останется ни одной вагонетки угля... Предстоит эвакуация...

Чор Чун кончил говорить, и сразу же вся комната пришла в движение, зашумела.

— Один вопрос. Сколько нужно взять с собой продовольствия?

— Как быть семьям тех, кто ушел в армию?

Ки Бок — молодой парень с пневматическим молотком на плече — категорически заявил:

— Я не пойду. Не могу. Зачем же тогда организовывали отряд самообороны? Чтобы защищать нашу шахту, поселок, ее жителей, Мы ведь поклялись! Значит, отступить от клятвы?

Пожилой шахтер положил ему руку на плечо.

— Паровой котел (это было прозвищем Ки Бока), сядь на свое место. Не лезь вперед и не кричи. Не ты один. Уважай других.

— Но я еще не все сказал... — Ки Бок пытался доказать свою правоту, но уже не так рьяно.

Рабочие еще долго не расходились, задавали вопросы, шумели.

Тем временем старый мастер разбил всех на группы, каждой дал задание на взрывные работы. Чор Чун не вмешивался.

Солнце скрывалось за горами. Дул прохладный осенний ветер, поднимая клубы пыли, играя желтыми листьями. Долина притихла. Замерла узкоколейка. По ней к конторе спешили двое рабочих. Впереди — приземистый крепыш, диспетчер шестого участка. Следом за ним — круглолицый парень. Круглолицый, размахивая с самым беззаботным видом шахтерской лампочкой, подошел к Ки Боку.

— Здорово маханули, проход расчистился, хоть танцы устраивай! — сказал он и громко рассмеялся. Окружающие с удивлением переглянулись, но парень не обратил на это никакого внимания.

— Сколько метров осталось? — спросил Ки Бок, поддавшись его веселому настроению. Видно было, что они большие приятели.

— Не больше четырех. Взрыв удался.

— Удался... Теперь все это ни к чему, — вставил стоявший рядом пожилой шахтер.

— Да, брат Тхэ Ха, ни к чему! Враг уже в Мунчхоне, наверное, сегодня будет и в Ковоне, — вдруг неожиданно каким-то незнакомым голосом проговорил Ки Бок.

Тхэ Ха беспомощно смотрел на начальника участка и других людей, стоявших рядом. В их глазах он видел тоску и уныние.

Кто-то громко выругался:

— Эх, сволочи!

— Что будем делать? — спросил Ки Бок товарища.

— Подамся в армию, — ответил тот и плотно сжал губы. Лицо его вдруг стало совсем детским.

Тхэ Ха направился к мастеру. Чор Чун задумчиво смотрел ему вслед. В памяти возникли картины прошлого... На шахте взрыв газа. Свыше трехсот шахтеров ранены. Жены и дети всю ночь не покидали двора шахты. Плач, слезы. Вместе с матерью рыдает мальчик Тхэ Ха о своем погибшем отце. Потом вспомнились дни, когда Чор Чун работал механиком на шахте. Это было пять лет назад. Окончив работу, Чор Чун шел по штреку и вдруг увидел двух плачущих подростков. Расспросил, в чем дело. Оказалось, что их побил начальник хозотдела Сон Док Ки. В тот день было очень холодно, и ребята пошли погреться. Сон Док Ки застал их у печки и избил.

Начальник участка подвел Тхэ Ха к Чор Чуну.

— Вот этот парень справится со взрывом моста. Не подведет.

— Мы, кажется, уже знакомы. Правда, давно это было... А тот тип все еще работает на шахте? — спросил Чор Чун.

— Да, работает. И сейчас он в хозяйственном отделе заведующим.

— Ну рад встрече. Тем более в такое время, — он положил руку на плечо Тхэ Ха, рассматривая юношу. Те же большие глаза, ровный ряд белоснежных зубов, застенчивая улыбка. Но теперь перед ним стоял рослый, крепко сбитый шахтер.

— Значит, в забое работаешь. Не женился?

— Нет еще, — Тхэ Ха смутился.

— Трудно подобрать?

Тхэ Ха улыбнулся вместо ответа.

— В партии?

— С сорок седьмого.

— Молодец. Очень хорошо, что встретились, — повторил Чор Чун.

— Как же мы теперь будем? Ничего путного в голову не приходит. Наверное, лучше уйти в армию? — спросил Тхэ Ха.

— Самое главное — поступать, как подсказывает совесть. Можно и в армию... Но сейчас не так важно, в военной форме ты или нет. Сражаться можно и без мундира. Вот тебе предстоит важное боевое задание...

— Какое?

— Трудное. О нем тебе расскажет парторг.

Тхэ Ха невольно обернулся и посмотрел на контору, где находился парторг.

Глава 4

Жизнь на шахте замерла. Груженные углем вагонетки застыли на полдороге, бадьи безжизненно повисли в воздухе. Казалось, что составы вагонеток с углем застыли лишь на минуту, но вот-вот снова вздрогнут и потянутся вперед, оглашая привычным лязгом окрестности. Но они не двигались. Смолкли ритмичные вздохи компрессорной установки. Подача воздуха в шахту прекратилась.

Тень умершей шахты легла и на поселок. Хан Чон Ок, обучавшая на школьном дворе детей танцам, распустила их по домам.

Другая учительница, Сук Хи, уложила в футляр аккордеон и вместе с Чон Ок пошла в здание школы. Они принялись торопливо переносить в подвал школы учебные пособия, приборы — все, что представляло ценность. Туда же снесли и музыкальные инструменты.

Сиротливо теперь выглядели классные комнаты. Только парты остались на своих местах — сплошь все в чернилах, усердно поцарапанные и исписанные каракулями своих маленьких хозяев. Чон Ок долгим взглядом обвела комнату. Бросились в глаза диаграммы и рисунки на стене. Она стала срывать их и относить во двор к цветочной клумбе. Вскоре большой костер пожирал работы школьников. Обе учительницы как бы в забытьи наблюдали за догорающим костром. Сколько вечеров потратили они вместе с ребятами, рисовали, вырезали картинки, готовили диаграммы!

Непривычная тишина угнетала. Над клумбой кружили пчелы, и сейчас их жужжание слышалось особенно отчетливо. Вдруг вдалеке, за сопками, два раза что-то глухо ухнуло, заставив девушек вздрогнуть. Трудно было разобрать, что это за взрывы — началась ли бомбежка или обстрел из орудий.

— Вот и конец! — грустно вздохнула Сук Хи, затаптывая ногами огонь. Розовощекая, с необычно большими глазами, словно темно-лиловой амурский виноград, всегда такая жизнерадостная, Сук Хи сейчас как-то присмирела.

— Да. Враги и сюда, наверное, заявятся, — согласилась Чон Ок. Она с тревогой всматривалась в сторону сопки, склоны которой пылали желто-красным убором осенних кленов.

— Говорят, все уходят... А как нам быть? Чон Ок, ты что решила?

На людях и в присутствии учеников обе девушки старались держаться солидно, как и подобает учителям, а оставшись наедине, они по-прежнему чувствовали себя просто школьными подругами. Они дружили давно, вместе прошло их детство.

— Не знаю... Не думала еще... Посмотрим, как дальше будет... — задумчиво проговорила Чон Ок.

— Все-таки придется уходить...

Но Чон Ок ничего не ответила, устремив взгляд в сторону сопок. В памяти всплыли последние дни, работа в школе, детство. Тревога все глубже закрадывалась в сердце девушки: как же дальше?

— Сук Хи, а ты? Надумала?

— Как скажет отец... Если ты уедешь, то и мне придется с отцом... Ведь он начальник участка, ему оставаться нельзя...

Ан Сын Хун, отец Сук Хи, работал на шестом участке. Чон Ок хорошо знала его. Он добрый человек. Но сейчас Чон Ок не хотела бы, чтобы ее подруга говорила о своем отце. Одно упоминание о нем вызвало волну горьких размышлений. Нет у Чон Ок более близкого человека, чем подруга. От Сук Хи у нее не было никаких секретов. Сук Хи тоже очень привязалась к ней. Бывало, ей первой, а не отцу поведает она свою самую сокровенную тайну. А тут... Когда и без того щемит грудь от свалившихся бед, Сук Хи оставляет Чон Ок. От этого на душе Чон Ок стало еще тоскливей.

— Мне раз пришлось уехать ненадолго в Ковон, — сказала она, — и то все время я считала дни и мечтала о возвращении. Скучала вот по этим кленам. Среди них как дома, они охраняют от всех горестей и бед. У нас так много чиндалле{3}, и все такие пахучие, что голова кружится. А сопки и берег моря — все здесь просто чудесно. За той вон сопкой похоронена моя мама...

Сук Хи не раз слышала об этом, знала, что подруга снова готова расплакаться.

— Не надо вспоминать, а то и я разревусь, глядя на тебя, — тихо проговорила Сук Хи и присела на скамейку.

Скрипнула калитка, и вошел Тхэ Ха. Чон Ок вздрогнула, повернулась и не смогла сдержать радости. Словно из-за тучи выглянуло солнце и осветило ее лицо. Сук Хи с удивлением заметила, как ее подруга взволнована и обрадована.

— Ну как? Управились? — спросил Тхэ Ха. Он выглядел очень усталым. В руках у него был ящик с динамитом.

— Закончили, — ответила Чон Ок.

— Садитесь, — предложила Сук Хи, указав на скамейку.

Тхэ Ха осторожно опустил ящик на землю, вытер платком лицо.

— Что слышно? Говорят, все эвакуируются... — негромко сказала Чон Ок.

— Да, поэтому к вам и зашел. Раз кончили свою работу, ступайте в комитет партии.

— А куда эвакуируются? — Чон Ок виновато посмотрела на Тхэ Ха, как бы извиняясь за свою назойливость.

— Одни в горы, другие — в тыл, — нехотя ответил он и затянулся сигаретой. Трудно было понять, то ли Тхэ Ха рассержен этим вопросом, то ли устал.

— А нам можно в горы? — не унималась Чон Ок.

— Пожалуйста, только не советую. Лучше в тыл. — Тхэ Ха не мог ответить иначе: он любил Чон Ок, боясь даже себе в этом признаться.

— Почему же всем нам не уйти в горы?

— Женщинам там будет трудновато, вот почему.

— Ничего, я выдержу. Пусть другие эвакуируются в тыл, а я останусь здесь.

— Комитет партии не разрешит.

— Нет, разрешит, — не сдавалась Чон Ок.

— Ну и упрямая! По-моему, тебе в горах делать нечего.

Он понимал, что напрасно убеждать Чон Ок, все равно она пойдет к парторгу и будет добиваться своего.

Сильный взрыв где-то совсем недалеко потряс воздух. Девушки невольно пригнулись к скамейке. Тхэ Ха встал. Долина и окрестные сопки содрогались от набегавших волн глухого эха.

— Ничего страшного, — сказал Тхэ Ха, отвечая на немые вопросы девушек. Они побледнели и испуганно оглядывались по сторонам.

— Взорван первый участок шахты. За ним будет третий... — со злостью пояснил Тхэ Ха, поднимая с земли ящик.

Чон Ок встала, с опаской поглядывая на необычную ношу.

— Я зашел сюда по дороге из шахтоуправления. Завтра отправляемся. При всех вариантах советую готовиться, — голос его вдруг погас, и он, согнувшись под тяжестью ящика, медленно побрел за калитку.

— Куда ты? — крикнула ему вслед Чон Ок.

— Взрывать... Кстати, если нравится эта работа, вам помогут в комитете партии, — на ходу кинул Тхэ Ха, не задумываясь, слышат ли его слова девушки. Вскоре сгорбленная фигура Тхэ Ха исчезла за поворотом.