Глава шестая

Без пяти восемь Джек Обри быстрой походкой шагал под дождем по мощенному булыжником двору, преследуемый воплями кучера наемного экипажа:

— Всего четыре пенса! А еще барином себя считаешь! Нищий голодранец на половинном жалованье, вот кто ты такой!

Джек пожал плечами и, наклонившись, чтобы не попасть под струю из водосточной трубы, поспешно прошел в холл; миновав главную приемную, он направился в небольшой кабинет под названием «Боцманское кресло»: ему предстояла встреча с Первым лордом Адмиралтейства, не менее. Огонь в камине начал разгораться, и из трубы повалил желтый дым, смешиваясь с желтым туманом. Красные языки пламени с веселым треском прокладывали себе дорогу. Стоя спиной к камину, Джек Обри смотрел на струи дождя и обтирал платком парадный мундир. Несколько прохожих пережидали дождь под аркой Уайтхолла. Штатские прятались под зонтиками, офицерам было не положено защищаться от стихии. Ему показалось, что двух или трех из них он узнал. Один из них определенно был Бренд с «Неумолимого», однако грязь, хлюпавшая в туфлях, мешала Обри сосредоточиться.

Он был в состоянии крайнего нервного возбуждения, как и любой офицер, ожидавший приема у Первого лорда. Однако мысли Джека были заняты не столько предстоящей аудиенцией, сколько необходимостью пользоваться платком и размышлениями о своей бедности.

Первый лорд — старинный знакомый, почти друг, а это гораздо важнее для морского офицера, чем богатство. Конечно, ему хотелось бы снова разбогатеть, ему досаждала невозможность испытывать радость от различных пустяков, унижал собственный восторг при виде гинеи, обнаруженной в кармане старого жилета, напряженное ожидание того, какая выпадет карта. Но карету все-таки следовало нанять из-за немыслимой грязи и этого окаянного зюйд-вестового ветра: парадные мундиры не растут на деревьях, то же можно сказать и о шелковых чулках.

— Капитан Обри, — произнес секретарь. — Его светлость ждет вас, сэр.

— Капитан Обри, рад видеть вас, — приветливо обратился к нему лорд Мелвилл. — Как здоровье вашего батюшки?

— Благодарю вас, сэр. Он в полном здравии и в восторге от результатов выборов, как и все мы. Прошу прощения, милорд, за то, что я начал со своих дел. Позвольте от души поздравить вас с назначением в Палату лордов.

— Вы весьма любезны, — отозвался лорд Мелвилл и, ответив на расспросы Джека Обри относительно здоровья леди Мелвилл и сына Роберта, продолжил: — Вы добирались домой со многими приключениями?

— Действительно, милорд! — воскликнул Обри. — Но я удивлен тем, что это вам известно.

— Я узнал об этом из газеты. В ней было опубликовано письмо одной из пассажирок своей семье, дама описала в нем захват и вторичный захват судна Ост-Индской компании. Ваши подвиги она изобразила в самых ярких красках. Мне показал эту статью Сибболд.

Эта чертова болтушка, мисс Лэмб, должно быть, отправила письмо с таможенным тендером. А он-то, одолжив денег, примчался в Лондон, кишащий судебными исполнителями, которые его ждут не дождутся, чтобы упрятать за долги в тюрьму Флит или Маршалси, где он просидел бы до конца войны, лишившись всех шансов на лучшее будущее. Он знал многих офицеров, чьи карьеры были погублены судейскими крючками, — старика Бейнса, Сироколда… А он носится по городу, разрядившись словно в день тезоименитства короля, привлекая к себе внимание всех полицейских ищеек. От подобной мысли Джеку стало не по себе. Он пробубнил о том, что послал отцу подробное письмо каких-то два часа тому назад, хотя и рассчитывал, что приедет к родителю до того, как оно придет. Но его отец, вероятно, тоже ознакомился с публикацией. Здравый смысл не обманул его, поскольку лорд Мелвилл, с характерным шотландским выговором, заметил:

— Я уверен, что вы сделали все, что было в ваших силах. Жаль только, что вы не обратились ко мне несколько недель или даже месяцев назад, когда еще не успели разобрать лучшие корабли. Мне хотелось бы что-то сделать для вас. В самом начале войны командных должностей было сколько угодно. Я рассмотрю вопрос о повышении вас в чине, что же касается судна, то обещать не могу. Правда, может возникнуть вакансия в какой-нибудь вспомогательной службе или мобилизационном департаменте. Мы считаем, что там тоже нужны деятельные, предприимчивые офицеры.

Ко всему сказанному следовало добавить, что требовались люди состоятельные, желавшие получить береговые должности, любящие комфорт, лишенные честолюбия или уставшие от моря, готовые охранять рыболовство или заниматься такой нудной работой, как призыв новобранцев. Совершенно очевидно, другой службы не предвидится. Вопрос стоял так: сейчас или никогда. После того как человек с волевым лицом, сидевший по ту сторону бюро, сделал Джеку определенное предложение, переубедить его было невозможно.

— Милорд, — со всей решительностью и в то же время почтительно произнес Джек Обри. — Как и любой другой, я предпочел бы хорошее судно, достойное капитана первого ранга, но если бы мне доверили четыре доски, которые могли бы держаться на воде, то я был бы счастлив оправдать это доверие. Я готов служить где угодно, на чем угодно и кем угодно. Я плаваю с четырнадцати лет, сэр, и никогда не отказывался ни от какой службы. Обещаю, что вы не пожалеете о своем решении, сэр. Единственное, чего я хочу, это снова оказаться в море.

— Так, так, — задумчиво произнес лорд Мелвилл, впившись в Джека пронзительным взглядом серых глаз. — И вы не ставите никаких условий? Было много разговоров о том, что ваши друзья желают, чтобы вас произвели в капитаны первого ранга за взятие вами «Какафуэго».

— Совершенно никаких, милорд, — ответил Джек Обри и тотчас замолчал. Он вспомнил, как подвело его злополучное слово «претензия», которое, как назло, вырвалось из его уст в прошлый раз, когда он находился в этом же кабинете, и поэтому решил держать язык за зубами, почтительно глядя на собеседника, хотя справедливости ради надо сказать, что к предыдущему хозяину кабинета он испытывал гораздо больше почтения, чем к любому штатскому.

— Что же, — растягивая слова, изрек после паузы Первый лорд. — Я не могу обещать вам ничего определенного. Вы себе не представляете, сколько головоломных дел нужно решить, сколько совместить интересов… однако отдаленная перспектива может появиться… Зайдите ко мне на следующей неделе. Тем временем я рассмотрю вопрос о вашем производстве в капитаны первого ранга, хотя список кандидатов на этот чин, к сожалению, перегружен. Я взвешу все возможности. Жду вас в среду. Только имейте в виду: если я что-то и подыщу, то это будет не первоклассный корабль. Вот единственное, что я обещаю. И это все, что я могу сказать вам сегодня.

Поднявшись со стула, Джек поблагодарил его светлость за благосклонный прием. Уже неофициальным тоном лорд Мелвилл заметил:

— Хочу сообщить, что нынче вечером будет раут у леди Кейт. Если я выкрою время, то зайду к ней.

— С нетерпением буду ждать вас, милорд, — отозвался Джек Обри.

— Всего наилучшего, — сказал лорд Мелвилл, позвонив в колокольчик и пристально посмотрев на дверь.

— По-моему, у вас очень жизнерадостный вид, сэр, — произнес привратник, разглядывая лицо молодого офицера старыми, с красными склеротическими прожилками глазами. «Очень жизнерадостный» было преувеличением. Точнее было бы сказать «глубоко удовлетворенный». Во всяком случае, это выражение даже отдаленно не напоминало кислую мину человека, которому дали от ворот поворот.

— Вы правы, Том, так оно и есть, — отвечал Джек. — Нынешним утром я шел пешком от Хэмпстеда до Семи Циферблатов. Ничто так не бодрит, как утренняя прогулка.

— Стоящее судно, сэр? — спросил Том.

Байки насчет утренних прогулок с ним не проходили. Он был стар, умен и очень сведущ. Он знал Джека еще сопливым гардемарином. Так же, как и почти всех остальных флотских офицеров чином ниже адмирала, и оттого мог позволить себе некоторую фамильярность, находясь на дежурстве.

— Не совсем так, Том, — признался Джек Обри, внимательно посмотрев на заполонившие Уайтхолл толпы промокших прохожих, на вход в канал, в котором кишмя кишели суда. Какие крейсера, каперы, шхуны скрывались среди них? Какие еще невидимые препятствия его ожидают? Из-за какого угла вынырнут судебные исполнители? — Не совсем. Но вот что я вам скажу, Том. Из дома я вышел без плаща и без денег. Будьте добры, вызовите мне извозчика и одолжите полгинеи.

Том был невысокого мнения о приспособленности морских офицеров к жизни на суше; он ничуть не удивился тому, что Джек оказался без самых необходимых вещей. По выражению лица Джека старый лис понял — у того что-то наклевывается: если даже ему и не присвоят звания капитана первого ранга, в одних только береговых службах могут найтись десятки вакансий. С лукавым, понимающим взглядом он извлек монетку и вызвал кучера.

Джек сел в карету; надвинув треуголку на нос и забившись в угол, настороженно посматривал через забрызганные грязью стекла — неестественно скорчившаяся, привлекающая, едва лошадь начинала идти шагом, внимание прохожих фигура. «Что за мерзкие ублюдки! — думал он, видя в каждом взрослом мужчине судебного пристава. — Боже мой, что у них за жизнь! День-деньской заниматься таким паскудством — да еще таскать с собой пудовый талмуд — нет, такая жизнь хуже собачьей».

Мимо, словно в отвратительном сне, проплывали скучные, серые лица прохожих, спешащих по своим серым, нудным делам, — бесконечная череда промокших, озабоченных, озябших, толкающих друг друга людишек. Порой в толпе мелькало хорошенькое личико продавщицы или служанки, но тоска от этого почему-то становилась еще острее. По Хемпстед-роуд ехала вереница нагруженных сеном телег. Лошадьми правили фермеры с длинными кнутами. Кнуты и дождевики, хвосты и гривы были украшены лентами, а широкие красные рожи возниц сияли в туманной дымке как маяки. Из далеких и не слишком счастливых школьных дней вспомнилось латинское изречение: «О fortunatos nimium, sua si bona norint, agricolas» {32}. «А что, звучит неплохо. Жаль, что нет рядом Стивена, он бы оценил эту цитату. Впрочем, скоро он ее от меня услышит. Ведь на раут к Куини мы поедем вместе. А среди гостей наверняка будут эсквайры, редко покидающие свои поместья, — чем тебе не agricolas? « {33}.

— Как прошла аудиенция? — поинтересовался Стивен, отодвинув в сторону свой доклад и взглянув на Джека с тем же выражением, что и престарелый привратник Адмиралтейства.

— Не так уж и плохо. Теперь, когда камень с плеч долой, я даже могу сказать — вовсе неплохо. Возможно, меня произведут в следующий чин или дадут корабль — не одно, так другое. Если мне присвоят первый ранг, то со временем я смогу получить линейный корабль или хотя бы должность исполняющего обязанности его капитана. Впрочем, сейчас я буду благодарен даже за шлюп.

— А что это такое — исполняющий обязанности?

— Если капитан болен или желает на какое-то время отправиться на берег — это часто происходит, если капитан пэр или член парламента, — то какой-либо капитан на половинном жалованье на срок отсутствия командира назначается вместо него. Рассказывать с самого начала?

— Если угодно.

— Все началось наилучшим образом. Первый лорд Адмиралтейства сказал, что рад видеть меня. Прежде ни один Первый лорд не радовался встрече со мной, во всяком случае не говорил таких слов. В кофейнике ничего не осталось, Стивен?

— Ничего. Но скоро вы сможете заказать пиво: уже почти два часа.

— Ну так вот. Начат-то он за здравие, а продолжил за упокой. Скроил сочувственную мину и сказал, дескать, жаль, что я пришел так поздно, — ему хотелось бы что-то сделать для меня. Потом он чуть не убил меня своими разговорами насчет того, что недурно бы мне было заделаться береговым военным чиновником. Я понял, что должен что-то предпринять, чтобы он не сделал мне конкретное предложение.

— Зачем?

— Отказываться ни в коем случае не следует. Если вы откажетесь от судна, потому что оно вас не устраивает — скажем, потому, что корабль находится на Вест-Индской станции и вы не любите «желтого Джека» {34}, то на вас ляжет пятно. Вполне возможно, что вы больше никогда не получите должности. Высокое начальство не любит тех, кто привередничает и воротит нос. Дескать, прежде все-го нужно заботиться о благе службы, и они совершенно правы. Кроме того, я не мог сказать, что одинаково ненавижу как береговые конторы, так и мобилизационный департамент, и не мог согласиться пойти в канцелярские крысы даже под угрозой ареста.

— И вы избежали невозможного для себя предложения?

— Да. Отказавшись от претензий на чин капитана первого ранга, я заявил лорду Мелвиллу, что согласен на любую посудину. Мысль эту я выразил предельно кратко, но он тотчас понял, что я имел в виду, и, что-то промямлив, сказал, что на днях может появиться отдаленная перспектива. И добавил, что подумает о моем повышении. Мне не следует считать, что он пообещал мне что-то определенное, но я должен явиться к нему снова на следующей неделе. Услышать подобное от такого человека, как лорд Мелвилл, по-моему, много значит.

— По-моему, тоже, дорогой мой, — произнес Стивен как можно убедительней, поскольку уже имел дело с упомянутым джентльменом, который все эти последние годы распоряжался секретными денежными средствами разведки. — По-моему, тоже. Так что давайте есть, пить и веселиться. В буфете имеется колбаса, в синем кувшине пиво. Я же буду наслаждаться поджаренным сыром. Французские каперы обобрали Стивена до нитки: он лишился брегета, а также большей части одежды, инструментов и книг, но его желудок сам по себе был точен как часы, и, когда оба уселись за столик возле камина, на колокольне ударили в колокол. Трофеем экипажа быстроходной «Беллоны» стали и деньги, которые доктор вез из Испании — тогда это была их первая и основная забота, — и со дня высадки в Плимуте они с Джеком жили на очень скромные средства, тотчас выделенные им генералом Обри, а также рассчитывали обменять на наличные вексель, выписанный барселонским коммерсантом по имени Мендоза, малоизвестным на лондонской бирже. Они жили неподалеку от Хита в идиллическом коттедже с зелеными ставнями и жимолостью над дверью — точнее сказать, идиллическом в летнюю пору. Обслуживали себя сами, экономя каждый пенс. Не было более наглядного подтверждения их дружбы, чем та стойкость, с которой оба переносили весьма серьезные трудности быта. По мнению Джека, Стивен был, можно сказать, неряха: бумаги, огрызки засохшего хлеба, намазанного чесноком, бритвы и нижнее белье громоздились на столе и валялись на полу, усугубляя впечатление убогости и нищеты. Посмотрев на парик с проседью, который служил ухваткой для кастрюльки, в которой Мэтьюрин подогревал молоко, можно было понять, что он завтракал повидлом. Джек снял мундир, повязал, оберегая жилет и панталоны, передник и отнес посуду в мойку.

— Моя тарелка и чайное блюдце мне еще пригодятся, — заупрямился Стивен. — Не надо их мыть — я на них подул. И я хочу, Джек, — вскричал он, — чтобы вы оставили эту кастрюльку в покое. Она чиста! Что может быть более гигиенично, более целебно, чем кипяченое молоко? Я вытру посуду! — крикнул он в открытую дверь.

— Нет, нет! — воскликнул Джек, как-то уже видевший доктора за этим занятием. — Тут для двоих нет места, я уже почти все вытер. Вы только присмотрите за камином, хорошо?

— Может, мы что-нибудь сыграем? — спросил Стивен. — Фортепьяно вашего друга в сносном состоянии, а я нашел немецкую флейту. Чем вы сейчас заняты?

— Драю камбуз. Подождите пять минут, и я к вашим услугам.

— Можно подумать, будто произошел всемирный потоп. Эта ваша излишняя забота о гигиене, Джек, эта суеверная борьба с грязью, — качая головой, заметил смотревший на огонь Стивен, — напоминает религиозное почитание чистоты индийскими браминами. От такого рвения один шаг до брезгливости, а брезгливость это, друг мой, болезнь — какотимия.

— Может быть, и так, — отвечал из кухни Джек Обри. — Надеюсь, она заразна? — ехидным тоном спросил он. — Ну, сэр, — продолжал Джек, появившись в дверях со свернутым фартуком под мышкой, — где же ваша флейта? Что мы будем исполнять? — Он уселся за пианино и пробежался пальцами по клавишам, напевая:

— Разве не так? Разве они не хотят выбить нас из Гибралтара?

От одной мелодии он рассеянно переходил к другой, в то время как Стивен неторопливо настраивал флейту. В конечном счете из какофонии звуков возникло адажио к сонате Гуммеля.

«Неужели играть так вульгарно его заставляет скромность? — удивлялся Стивен, ломая голову над сложным пассажем. — Могу поклясться, Джек понимает душу музыки — он высоко, больше чем что-либо другое, ценит ее.

А между тем извлекает из инструмента эти бессмысленные звуки. С инверсией же будет еще хуже… этакая сентиментальная пошлость. А ведь он старается, он исполнен доброй воли и прилежания, однако не может извлечь из скрипки ничего, кроме банальностей, за исключением тех случаев, когда ошибается. На фортепьяно у него получается еще хуже, хотя ноты звучат верно. Можно сказать, что это играет девочка — этакая милая крошка под триста фунтов весом. Однако лицо выражает не пустую сентиментальность, а страдание. Боюсь, что он очень страдает. Его игра очень напоминает манеру Софи. Понимает ли он это? Сознательно ли подражает ей? Не знаю; во всяком случае, их стиль очень похож, то есть сходство в отсутствии стиля. Возможно, это застенчивость, осознание того, что они не должны преступать определенные пределы скромности. Да они очень схожи. Джек, понимая истинную природу музыки, может играть как какой-нибудь неуч, но знает ли, что такое настоящая музыка, Софи?.. Впрочем, возможно, я недооцениваю ее. Возможно, передо мной человек, исполненный подлинных поэтических чувств, который в состоянии петь лишь о лужочках да цветочках, не находя иного выражения этим чувствам. Боже мой, как он печален. Чего доброго, еще расплачется. Это лучшее из созданий — я очень люблю его, — но он англичанин, не более, — чувствительный, как все они, до слезливости».

— Джек, Джек! — воскликнул Стивен. — Вы ошиблись во второй вариации.

— Что? Что? — резко и страстно воскликнул он. — Зачем вы мешаете мне, Стивен?

— Послушайте. Вот как она должна звучать, — спокойно ответил Стивен, склонившись к нему и исполнив пассаж.

— Вовсе нет! — вскричал Джек. — Я исполнял правильно! — Встав, он стал взволнованно расхаживать по комнате, заполняя тесное пространство своей массивной фигурой. Джек как-то странно покосился на доктора, но, сделав один или два поворота, улыбнулся и сказал:

— Давайте-ка поимпровизируем, как это бывало возле берегов Крита. С какой мелодии начнем?

— Вы знаете «День святого Патрика»?

— А как она звучит? — Стивен заиграл. — Ах, эта? Ну, конечно, знаю. Мы ее зовем «Бекон с зеленью».

— Нет уж, увольте. От такого названия я буду думать не о музыке, а о еде. Давайте начнем с «Призрака чулочника», а потом посмотрим, во что это выльется.

Музыка то звучала, то затихала, одна баллада превращалась в другую; звуки пианино сменялись звуками флейты, потом все происходило наоборот. Иногда оба еще и пели простые матросские песни, которые так часто слышали в море.

— Смеркается, — заметил Стивен, оторвав губы от флейты.

— «На скалах прибрежных он встретил рассвет», — снова пропел Джек. — Действительно смеркается. Так оно и есть. Слава богу, что дождь кончился, — определил он, наклонившись к окну. — Ветер повернул на ост, чуть к норду. Так что прогулка будет сухой.

— Куда же мы идем?

— Разумеется, на раут к Куини. К леди Кейт. — Стивен с сомнением посмотрел на рукав сюртука.

— При свете свечей ваш сюртук будет выглядеть вполне сносно, — произнес Джек. — И даже отлично, если к нему пришить среднюю пуговицу. Снимайте-ка его и передайте мне эту шкатулку со швейными принадлежностями. Я приведу ваш сюртук в порядок, а вы тем временем завязывайте галстук и надевайте чулки. Да непременно шелковые. Эту шкатулку Куини подарила мне, когда я впервые выходил в плаванье, — заметил он, обматывая нитку вокруг пуговицы и откусывая ее у самого основания. — А теперь приведем в порядок ваш парик — немного муки из мешка, как дань моде. Позвольте, я почищу ваш сюртук… Великолепно — можно пойти хоть на прием к премьер-министру, клянусь честью!

— А зачем вы кутаетесь в этот подозрительный черный балахон?

— Господи! — воскликнул Джек, положив руку на грудь Стивену. — Я же вам ничего не сказал! Одна из девиц Лэмб отписала о наших злоключениях своему семейству, и это письмо тиснули в газете. Там упоминается мое имя, а это значит, что судейские крысы уже начали на меня охоту. Так что закутаюсь в плащ, а когда мы сядем в омнибус, натяну на нос треуголку, — глядишь, и пронесет.

— А вам обязательно нужно туда? Стоит ли риск оказаться в долговой яме пустой светской болтовни?

— Стоит. Там будет лорд Мелвилл, и к тому же я должен увидеться с Куини. Я к ней очень привязан, а кроме того, мне следует позаботиться о своей карьере — там будет адмирал и полдюжины других важных лиц. Я вам все объясню по пути. Там столько улиц, что запутаешься…

— Я слышу крик нетопыря! Чу! Тихо! Снова крикнул! В такое позднее время года! Это же чудо.

— Это хорошая примета? — спросил Джек, прислушиваясь. — По-моему, это добрый знак. Может, теперь тронемся? Немного прибавим шагу?

До Аппер-Брук-стрит они добрались, когда гости стали съезжаться. В свете факелов выстроилась цепочка экипажей, ждавших своей очереди, чтобы высадить пассажиров у дома номер три. Навстречу двигалась другая вереница карет, пытавшихся добраться до номера восемь, где принимала друзей миссис Деймер. На тротуарах стояла плотная толпа зевак, желавших поглазеть на гостей и обменяться замечаниями по поводу их нарядов; всюду сновали босоногие мальчуганы, открывавшие дверцы экипажей, вскакивавшие на запятки, суетившиеся среди карет и из озорства пугавшие лошадей. Джек намеревался выскочить из экипажа и безопасности ради тут же броситься вверх по лестнице, но медлительные олухи, притащившиеся пешком или оставившие свои экипажи на углу Гросвенор-сквер, роились, словно пчелы, у входа и мешали войти.

Он притулился на краю сиденья и выжидал, когда в толпе появится брешь. Арест за долги был обыденным явлением — он всегда помнил об этом, — несколько его друзей были препровождены в долговую тюрьму, откуда они писали самые слезные жалобы, но с ним самим ничего подобного никогда не случалось, и его представления о законах и отправлении правосудия были весьма смутными. В воскресные дни — в этом он был уверен — и, пожалуй, в день рождения короля можно было ничего не бояться; он также знал, что неприкосновенны особы пэров и что некоторые места — такие, как Савой и Уайтфрайерс, являются убежищами, и надеялся, что особняк лорда Кейта, возможно, является одним из таких мест. Его взор был прикован к спасительной открытой двери в освещенный холл.

— Шевелись, твое благородие! — воскликнул кучер.

— Не споткнитесь, ваша честь, — произнес какой-то мальчишка, придерживая дверцу.

— Шевелись, копуша! — закричал возница. — Ты что, дерево собрался сажать?

Делать было нечего. Джек спустился на тротуар и остановился рядом со Стивеном в еле продвигавшейся вперед толпе, закрывая плащом лицо.

— Не иначе сам император Марокко, — произнесла ярко раскрашенная гулящая девка.

— Да нет, это поляк-монстр из цирка Эшли.

— Покажи личико, милашка.

— Да он никак нами брезгует!

Некоторые считали, что он иностранец, «французская собака» или турок, другие предполагали, что это переодетый Старик Мур или даже Мамаша Шиптон. Джек с трудом продирался к освещенным дверям, и когда чья-то ладонь хлопнула его по плечу, он обернулся с выражением такой ярости, которая еще больше раззадорила всю глумливую толпу, за исключением мисс Ренкин, которая наступила на собственную нижнюю юбку и с размаху шлепнулась оземь.

— Обри! Джек Обри! — воскликнул его старый сослуживец Хинидж Дандес. — Я сразу узнал тебя со спины. Уж тебя-то я узнаю где угодно. Как поживаешь? Ты что, простудился? Доктор Мэтьюрин, как поживаете? Вы идете сюда? Я тоже, ха-ха-ха. Как жизнь? — Дандес недавно получил чин капитана первого ранга и тридцатишестипушечный «Френчайз». Сейчас он любил весь мир, и его веселый, дружелюбный разговор помог им пересечь запруженную подгулявшими зеваками панель, и, поднявшись по лестнице, они вошли в холл. Собрание имело ощутимый морской душок, однако в великосветском мире леди Кейт была тонким политиком и другом очень многих выдающихся людей. Джек оставил Стивена в обществе джентльмена, который изобрел бур, обладающий свойствами алмаза, и направлялся по просторной гостиной, через галерею, где было меньше народа, в сторону небольшой ротонды, где находился буфет: вино «Констанция», пирожки, пирожные, снова вино. Здесь-то леди Кейт, сопровождавшая крупного джентльмена в небесно-голубом сюртуке с серебряными пуговицами, и отыскала его:

— Джек, дорогой, позвольте представить вам мистера Каннинга. А это капитан королевского флота Обри.

Джеку сразу же пришелся по душе этот господин, и во время обмена ничего не значащими любезностями чувство приязни усилилось. Каннинг был широкоплеч, и, хотя не так высок, как Джек, его манера высоко поднимать небольшую голову, закидывая ее назад, задрав подбородок, делала его выше ростом и придавала ему повелительный вид. Он не носил парик: хотя ему было меньше сорока, тугие короткие кудри окружали сверкающую лысину, и он походил на одного из полных и веселых римских императоров. У него было жизнерадостное, добродушное лицо, тем не менее выдававшее большую силу характера. «С таким шутки плохи», — подумал Джек и с серьезным видом порекомендовал попробовать «один из этих восхитительных пирожков» и бокал «Констанции».

Мистер Каннинг был коммерсантом из Бристоля. Это известие весьма удивило Джека Обри. Он никогда еще не встречал торговца, который предпочел бы своим гроссбухам светские разговоры.

На своем веку Джеку приходилось встречать некоторых банковских воротил и финансовых тузов — все они казались ему существами бескровными, людьми второго сорта. Но почувствовать превосходство над мистером Каннингом было невозможно.

— Очень рад знакомству с вами, капитан Обри, — произнес тот, съев еще два пирожка. — Я давно наслышан о вас и только вчера прочитал о ваших новых подвигах в газете. Я написал вам письмо с целью выразить мое отношение касательно «Какафуэго» еще в 1801 году и чуть было не отправил его. Наверное, я так бы и поступил, если бы нас связывало хотя бы шапочное знакомство. К сожалению, для незнакомца это была бы слишком большая вольность. В конце концов, что бы значила моя похвала? Праздное славословие восхищенного невежды.

Джек от смущения рассыпался в благодарностях:

— Вы слишком добры… превосходный экипаж… испанец неудачно выбрал позицию…

— Впрочем, не такой уж я невежда, — продолжал Каннинг. — Во время последней войны я экипировал несколько каперов и совершил на одном из них плавание в Горе, а на другом до Бермуд, так что имею некоторое представление о море. Конечно, никакого сравнения с вами быть не может, но отчасти и мне пришлось понюхать пороху.

— Вы служили в Королевском флоте, сэр?

— Кто, я? Нет. Я же еврей, — многозначительно произнес Каннинг, оценивающе взглянув на Обри.

— Ах вот что, — отвечал Джек. Он смущенно отвернулся, делая вид, что хочет высморкаться, увидел в дверях лорда Мелвилла, смотревшего на него, поклонился ему и произнес: — Добрый вечер.

— А за время этой войны я снарядил уже семь кораблей, восьмой еще на стапелях. В этой связи я вспоминаю «Беллону», капер из Бордо. Она захватила два моих торговых судна буквально в день объявления войны. Затем ее трофеем стала «Нереида» — мой самый тяжелый капер, вооруженный восемнадцатью двенадцатифунтовыми пушками. Во время следующего крейсерства ее добычей стал «Лорд Нельсон», на котором находились вы. Великолепный ходок, не правда ли, сэр?

— Изумительный, сэр, изумительный. Идя в крутой бейдевинд, при слабом ветре «Беллона» в два счета оторвалась от «Бланша». Прибегнув к уловке, она обезветрила паруса и все равно делала шесть узлов против четырех «Бланша», хотя плавание в крутой бейдевинд — это сильная сторона «Бланша». К тому же она находится в отличных руках. Ее капитан — бывший королевский офицер.

— Верно. Это Дюмануар — Дюмануар де Плесси. У меня имеются чертежи этого судна, — сказал облокотившийся о буфетную стойку Каннинг, являя собой воплощение жизнелюбия и бодрости. — По этим чертежам я и строю восьмой корабль — точную копию «Беллоны».

— Не может быть! — воскликнул Джек.

Каперы с водоизмещением фрегата были обыкновенным явлением во Франции, но по эту сторону Ла-Манша они были неизвестны.

— Только вместо длинноствольных пушек я вооружу его двадцатичетырехфунтовыми карронадами и восемнадцатифунтовыми погонными орудиями. Как вы полагаете, он выдержит их?

— Надо бы взглянуть на чертежи, — поразмыслив, отвечая Джек. — Думаю, выдержит, и легко. Только мне непременно хотелось бы взглянуть на чертежи.

— Но корабль это всего лишь дерево и железо, — махнул рукой Каннинг. — Главное — команда. Разумеется, успех дела зависит от нее и от капитана, и тут я хотел бы получить от вас совет и руководящие указания. Я бы не постоял за ценой для того, чтобы воспользоваться услугами смелого, предприимчивого командира — разумеется, опытного морехода. Признаю, я не собираюсь равнять мои корабли с королевским флотом. Но я пытаюсь ввести на них порядки, которые придутся по нраву любому офицеру флота Его Величества, — твердую дисциплину, порядок, чистоту. Но никаких черных списков, никакой бессмысленной муштры и как можно меньше телесных наказаний. Насколько я понимаю, сэр, вы не большой сторонник порки?

— Не сторонник, — отвечал Джек Обри. — Когда имеешь дело с бойцами, нельзя по каждому пустяку пускать в ход линек.

— Вот именно, с бойцами. Это как раз то, что я могу предложить, — отличные рубаки, настоящие моряки. В основном бывшие контрабандисты, выходцы из западных графств, в море они чуть ли не с пеленок и готовы на все. Добровольцев у меня больше, чем свободных мест. Я могу выбирать, и те, кого я выберу, пойдут за настоящим командиром в огонь и воду, будут ходить по струнке и слушаться, как агнцы. Хороший матрос капера — это вовсе не грабитель и насильник, если только он находится под началом стоящего капитана. Я прав, сэр?

— Пожалуй, вы правы, сэр, — задумчиво произнес Джек.

— Для того чтобы найти такого командира, я готов предложить ему жалованье капитана первого ранга, пенсию до семидесяти четырех лет и гарантированную тысячу фунтов стерлингов в год в качестве призовых. Ни один из моих капитанов не зарабатывал меньше, а капитан этого нового корабля будет получать еще больше. Грузоподъемность моего капера будет вдвое больше обычной, а численность команды — не менее двух-трех сотен. Если вы примете во внимание, сэр, что частный военный корабль не тратит время на блокады портов, доставку почты и перевозку войск, а разрушает морскую торговлю противника, то, учитывая, что такой фрегат может находиться в крейсерстве по полгода, вы убедитесь, что его возможности просто огромны… — Джек кивнул головой: это было правдой. — Но где мне найти такого командира?

— А где вы нашли остальных?

— Подобрал из местных. По-своему это неплохие капитаны, но под их началом небольшие команды, составленные из родни, приятелей и подельников по контрабандным рейдам. Тут совершенно иная задача, нужен другой человек, гораздо более крупного масштаба. Могу ли я просить вашего совета, капитан Обри? Не приходит ли вам на ум достойная фигура, кто-нибудь из ваших соплавателей?.. Я дам ему карт-бланш и стану всячески поддерживать его.

— Мне нужно подумать, — ответил Джек Обри.

— Конечно, конечно, — отозвался Каннинг. К буфету подошло сразу с десяток гостей, так что приватный разговор пришлось прекратить. Собеседник протянул Джеку визитку, написал на ней адрес и негромко сказал: — Я пробуду здесь всю неделю. Дайте мне знать в любой момент, и я буду весьма благодарен вам за встречу.

Они расстались, вернее, их разнесло круговоротом платьев, фраков и мундиров в разные стороны. Джек пятился до тех пор, пока не уперся в подоконник. Предложение, сделанное ему, было откровенным, но достаточно пристойным для находящегося на службе офицера. Каннинг понравился Джеку с первого взгляда, что с ним редко случалось. Должно быть, он чрезвычайно богат, если строит первоклассный корабль водоизмещением в шестьсот-семьсот тонн. Для частного лица это огромные капиталовложения. Однако слова Каннинга вызвали в нем одно лишь удивление, а не сомнения; в честности коммерсанта он даже не сомневался.

— Ну же, Джек, идите, — говорила леди Кейт, дергая его за руку. — Где же ваши манеры? Вы ведете себя словно медведь.

— Милая Куини, — отвечал Джек, расплываясь в улыбке. — Простите меня, я не могу прийти в себя. Ваш друг Каннинг хочет подарить мне состояние. Он действительно ваш друг?

— Да. Его отец обучал меня ивриту. Добрый вечер, мисс Сибил. Он очень богатый молодой человек и такой предприимчивый. Он восхищен вами.

— Он этого и не скрывает. А он говорит на иврите, Куини?

— Знаете, достаточно для своего «бар митцвах». Он не более ученый, чем вы, Джек. У него много друзей в окружении принца Уэльского, но пусть это вас не пугает, он не кичится своими связями. Зайдем в галерею.

— Бар митцвах, — глубокомысленно повторил Джек, следуя за ней в тесно заполненную гостями галерею.

Там он тотчас заметил знакомое красное лицо миссис Уильямс, окруженной четырьмя мужчинами в черных сюртуках. Разгоряченная мамаша в пышном платье восседала возле камина. Рядом с ней находилась Сесилия. Джек не сразу понял, как они здесь очутились: они принадлежали другому кругу, миру, а для него — еще и другому времени. Свободного места рядом с ними не нашлось. Когда леди Кейт подвела его к ним, пожилая матрона что-то буркнула насчет Софи, но в подробности вдаваться не стала.

— Так вы вернулись в Англию, капитан Обри? — спросила она в ответ на его поклон. — Ну надо же!

— А где остальные ваши девочки? — поинтересовалась леди Кейт, оглядываясь.

— Я была вынуждена оставить их дома, ваша светлость. Френки сильно простудилась, а Софи осталась, чтобы ухаживать за ней.

— Она не знала, что вы будете здесь, — успела шепнуть ему Сесилия.

— Джек, — произнесла леди Кейт. — Мне кажется, лорд Мелвилл, говоря вашим языком, подает сигнал. Он хочет поговорить с вами.

— Первый лорд? — воскликнула миссис Уильямс, привстав в кресле и вытянув голову. — Где он? Где? Который из них?

— Господин со звездой, — отвечала леди Кейт.

— Всего два слова, Обри, — сказал лорд Мелвилл, — а затем мне нужно уходить. Вы не можете зайти ко мне завтра, а не на следующей неделе? Это не расстроит ваши планы? Тогда всего наилучшего. Премного обязан вам, леди Кейт, — произнес он, посылая ей воздушный поцелуй. — Ваш преданнейший, покорный…

Когда Джек повернулся к дамам, его лицо и глаза светились, словно озаренные восходящим солнцем. По закону общественной метафизики, частица звезды Каннинга — великого человека — взошла над ним под тихий звон золотых монет. Он чувствовал себя хозяином положения — любого положения, несмотря на рыскающих за порогом судейских шакалов. Безграничная уверенность в себе удивляла Джека. Что за чувства скрывались на самом деле под захлестнувшей его жизнерадостностью? Этого он и сам не знал. Столько событий произошло за последние недели и дни — даже его старый плащ все еще пах порохом — и происходит до сих пор, что сразу он не мог в них разобраться. Так иногда бывает в бою, когда получаешь удар: это может быть смертельная рана, легкая царапина или просто ссадина — сгоряча сразу не разберешь. Он не стал копаться в себе и переключил все внимание на миссис Уильямс, сразу заметив, что та чувствует себя не в своей тарелке. Здесь она выглядела жалкой провинциалкой, то же самое можно было сказать и о Сесилии с ее кудряшками и безвкусными украшениями. Сесилию извиняло то, что в душе она была поистине добросердечным ребенком. Миссис Уильямс смутно сознавала неопределенность своего положения. У нее был глуповатый, неуверенный вид, к Джеку она обращалась, можно сказать, почтительно, хотя тот чувствовал, как закипает от возмущения ее разум. Заметив, насколько был любезен с ним лорд Мелвилл, джентльмен до мозга костей, матрона сообщила Джеку, что они прочитали о его освобождении в газете. Она решила, что его возвращение означает, что его дела устроились лучшим образом. Но как он оказался в Индии? Насколько она поняла, он попал на континент вследствие какого-то… словом, на континент.

— Так и было, мадам. Мы с Мэтьюрином поехали во Францию, где этот негодяй Бонапарт едва не посадил нас в тюрьму.

— Но вы прибыли домой на индийском судне. Я сама читала об этом в газетах — в «Таймс».

— Совершенно верно. Это судно сделало заход в Гибралтар.

— Понимаю. Теперь тайна раскрылась. Я так и думала, что сумею добраться до сути.

— Как поживает милый доктор Мэтьюрин? — спросила Сесилия. — Я надеюсь увидеть его.

— Да, как поживает достойный доктор Мэтьюрин? — вторила ее мать.

— Он вполне здоров, спасибо. Еще несколько минут назад он находился в соседней гостиной, где беседовал с начальником санитарной службы флота. Что это за удивительный человек! Он вылечил меня от жестокой лихорадки, которую я подхватил в горах: дважды в день доктор пичкал меня лекарствами — до тех пор, пока мы не добрались до Гибралтара. Если бы не он, не видать бы мне английских берегов.

— Горы, Испания, — с явным неодобрением произнесла миссис Уильямс. — Меня хоть озолоти — я бы туда ни ногой, уверяю вас.

— Так вы путешествовали по самой Испании! — ахнула Сесилия. — Наверно, это было страшно романтично: руины, монахи?

— Конечно же, там были и руины, и монахи, — отозвался Джек, улыбаясь девушке. — А также отшельники. Но самой романтичной была Скала (Здесь имеется в виду Гибралтар) , поднимавшаяся в конце нашего пути, словно вздыбленный лев. Скала и еще апельсиновое дерево в замке Стивена.

— Замок в Испании! — воскликнула Сесилия, соединив пальцы рук.

— Замок! — вскричала миссис Уильямс. — Чепуха. Капитан Обри имеет в виду какую-нибудь развалюху, которой дали такое громкое название, душа моя.

— Нет, мадам. Замок с башнями, укреплениями и всем, чему полагается быть в замке. И с мраморной отделкой. Мрамор там не только на стенах: ванна, которая стояла рядом с винтовой лестницей — гладкая как яйцо — была тоже высечена из цельной глыбы мрамора — нечто поразительное. Во внутреннем дворе росло дивное апельсиновое дерево, со всех сторон окруженное аркадами. Все это напоминало монастырь. В одно и то же время там зрели апельсины, лимоны и мандарины. Райский аромат… Вот вам романтика! Когда я там был, апельсинов было немного, зато свежие лимоны были каждый день. Я, должно быть, съел…

— Следует ли понимать, что доктор Мэтьюрин — человек состоятельный?! — воскликнула матрона.

— Разумеется, мадам. Там, где мы переходили через горы, у него огромное поместье и пастбища, на которых пасутся овцы-мериносы…

— Мериносы! — воодушевленно закивала миссис Уильямс, слыхавшая о такой породе. — Те самые, что дают мериносовую шерсть?

— У него есть еще вилла неподалеку от Лериды. Между прочим, я не справился относительно миссис Вильерс. Ну что я за грубиян. Надеюсь, она здорова?

— Да, да, — отвечала миссис Уильямс, даже не назвав ее по имени. — Но я думала, что он всего лишь судовой врач.

— Я бы выразился иначе. Он человек очень богатый и к тому же врач. О нем весьма высокого мнения в…

— Так отчего же его угораздило стать именно судовым врачом? — недоверчиво спросила миссис Уильямс.

— А что может быть лучше для любителя путешествий? Свежий воздух, просторная каюта, и за все это платит король.

Последний довод сразил матрону напрочь. Несколько минут миссис Уильямс переваривала полученные сведения. Она слышала о замках в Испании, но не помнила, хороши они или плохи. Поди пойми! Судя по тому, как был любезен лорд Мелвилл, очевидно, хороши. Ну, конечно, хороши, очень хороши!

— Надеюсь, что доктор зайдет к нам в гости. Надеюсь, вы оба навестите нас, — решилась она наконец. — Мы остановились у моей сестры Пратт на Джордж-стрит. Дом одиннадцать.

Джек был крайне признателен: к сожалению, у него официальная встреча, он не хозяин своего времени, но уверен, что доктор Мэтьюрин будет в восторге. Он попросил, чтобы миссис Уильямс передала особый привет мисс Софи и мисс Френсис.

— Вы, конечно, слышали, что моя Софи, — миссис Уильямс, на всякий случай, начала сочинять очередную ложь, затем пожалела об этом и, не зная, как выкрутиться, добавила: — …что Софи, как бы это сказать, хотя ничего официального пока не…

— А вон Ди, — прошептала Сесилия, толкнув Джека локтем.

Диана неспешным шагом вошла в галерею в сопровождении двух высоких мужчин. На ней было темно-синее платье, на шее черная бархотка, оттенявшая великолепную белую грудь. Джек почти забыл эти черные, воронова крыла, волосы, стройную шею и черные, издали сияющие очи. Ему незачем было прислушиваться к своим чувствам. Его сердце, безмятежно-спокойное, когда он искал свободное место возле миссис Уильямс, теперь забилось с удвоенной силой, в душе пронеслось множество чувственных воспоминаний, он с откровенным удовольствием смотрел на нее. Какие у нее великолепные манеры! Однако ей, похоже, встреча с Джеком не доставила радости; она отвернулась от него, вздернув подбородок столь знакомым ему движением.

— Джентльмен, который ее сопровождает, — это полковник Колпойс, свояк адмирала Хаддока, приехавший из Индии. Диана остановилась у супруги полковника Колпойса на Брутон-стрит. Убогий, тесный домишко.

— Какой он красивый! — негромко заметила Сесилия.

— Полковник Колпойс? — вскричала миссис Уильямс.

— Да нет же, мама, джентльмен в синем сюртуке.

— Ну что ты, душка, — понизив голос, прикрыв рот рукой и уставившись непроницаемым взглядом на Каннинга, произнесла она. — Этот господин — и-у-дей.

— Выходит, он некрасив, мама?

— Конечно, нет, душа моя, — объясняла она, словно имела дело с дурочкой. — Я тебе только что сказала, что он — она снова понизила голос, — и-у-дей. — Поджав губы, миссис Уильямс с осуждением покачала головой.

— Ах вот что, — разочарованно протянула девушка. «Что ж, одно могу сказать, — проговорила она про себя, — я бы хотела, чтобы меня повсюду сопровождал такой кавалер. Он почти весь вечер находится рядом с ней. Мужчины всегда вьются вокруг Ди. А вот еще один».

Этот, армейский офицер, пробивался сквозь толпу с высоким тонким бокалом шампанского, держа его обеими руками, словно священный сосуд. Но прежде чем он успел попросить подвинуться вытаращившую на него глаза толстую даму, появился Мэтьюрин. Лицо Дианы тотчас изменилось: на нем появилось выражение откровенного, почти мальчишеского восторга. Когда Стивен приблизился к ней, она протянула обе руки и воскликнула:

— О, Мэтьюрин, как я рада видеть вас! С возвращением.

Военный, Каннинг и Джек внимательно наблюдали за встречей; казалось, ничто не должно было смутить их. Нежный румянец, покрывший лицо Дианы до самых ушей, свидетельствовал о нескрываемой радости. Бледность молодого доктора, его некоторая рассеянность были полной противоположностью ее непосредственности. Кроме того, он выглядел слишком заурядным человеком: невзрачным, неухоженным, каким-то потертым.

Джек опустился в кресло, решив, что его наблюдение было ошибочным, и обрадовался своей ошибке. Он часто воспринимал происходящее так, как ему хотелось. Затем Джек допустил еще одну оплошность.

— Вы невнимательны, — пожурила его Сесилия. — Вы так едите глазами господина в голубом сюртуке, что ничего не слышите. Мама говорит, что они намерены посмотреть на Магдалину. Как раз на нее показывает доктор Мэтьюрин.

— Что, что? Ах да, конечно! Это кисть Гвидо, я полагаю?

— Нет, сэр, — возразила миссис Уильямс, которая, как ни странно, разбиралась в таких вещах больше других. — Это картина, писанная маслом. Очень ценное полотно, хотя не в современном вкусе.

— Мама, можно я догоню доктора Мэтьюрина и пойду с ними? — спросила Сесилия.

— Ступай, душка, и передай доктору Мэтьюрину поклон от меня. Нет, капитан Обри, не вставайте: вы должны рассказать мне о вашем странствии по Испании. Больше всего меня интересуют путешествия, и, если бы у меня было здоровье, я бы стала знаменитой путешественницей, второй… второй…

— После апостола Павла?

— Нет, нет. Второй леди Мэри Уортли Монтегю {35}. А теперь расскажите мне о хозяйстве доктора Мэтьюрина Джек мало что мог рассказать ей об этом. Тогда он был нездоров, порой впадал в беспамятство и ему было не до того, чтобы считать чужие деньги, — миссис Уильямс вздохнула при этом — Джек не видел списка угодий и не знал, во что обходится аренда, но предположил, что имение было «довольно велико». Оно занимало много земли в Арагоне и Каталонии. Главный недостаток этих владений заключался в том, что они кишели дикобразами. За ними охотились при лунном свете с помощью чистокровных ищеек, и охотники для защиты от игл, которые мечут дикобразы, имели зонтики из дубленой козлиной кожи.

— Вы, джентльмены, всегда так увлечены своими забавами, а ведь следовало хоть немного поинтересоваться арендной платой, штрафами, отводами земель; я, например, отвожу себе участок от общинных земель Мейпс. А вот и милый доктор Мэтьюрин!

Доктор редко давал волю своим чувствам, но пылкий прием миссис Уильямс заставил его удивленно открыть глаза. Однако первый же ее вопрос все поставил на свои места.

— Я слышала, что у вас имеется мраморная ванна. Должно быть, это большое удобство — в таком-то климате.

— Конечно, мадам. Я полагаю, что она относится к эпохе вестготов.

— Так она не из мрамора?

— Из вестготского мрамора, моя дорогая мадам, из баптистерия, разрушенного маврами.

— И у вас есть замок?

— Совсем небольшой. Я поддерживаю одно крыло в порядке, чтобы время от времени приезжать туда.

— Несомненно, чтобы охотиться на дикобразов?

— Что касается выплачиваемой мной арендной платы, мадам, — произнес Стивен с поклоном, — в этом отношении Испания более благополучная страна, чем Англия, и, когда мы говорим, что арендная плата у нас непомерно высока, то так оно и есть. С наших арендаторов нередко снимают шерсть вместе со шкурой.

Джек нашел Диану в буфете, где незадолго перед этим она беседовала с Каннингом. Каннинга при ней уже не было, зато вместо него появились еще два офицера. Обе руки Джеку она не протянула: в одной у нее был бокал, во второй кусочек пирожного, но ее приветствие было таким же веселым, жизнерадостным и откровенным, как и то, которое предназначалось Стивену. Возможно, даже более теплым, поскольку она отодвинулась от спутников, чтобы поговорить с ним.

— Как мы скучали по вас в Мейпс, Обри, как мне вас недоставало! Представьте, целый женский полк сидит взаперти и раскладывает по банкам варенье из крыжовника. Господи помилуй! Чего стоил один занудный мистер Докинс. Пойдемте посмотрим на новое приобретение леди Кейт. Вот оно. Что вы думаете об этой картине?

Было ясно, что Магдалина еще не раскаялась: она стояла на пристани, на фоне тающих в голубой дымке руин. Голубой цвет всех оттенков, начиная от платья и кончая морем, преобладал на полотне. На пунцовой ткани теснились золотые тарелки, кувшины и кубки, на нежном лице застыло выражение умиротворенности. Голубое платье грешницы распахнул ветер — свежий бриз, при котором берут двойные рифы на марселе. Ветер сорвал с нее прозрачное белое покрывало, обнажив прекрасные руки и тугую, хотя и полную грудь. Джек уже давно постился по части прекрасного пола, и именно эта подробность привлекла его внимание. Сделав над собой усилие, он принялся разглядывать остальные фрагменты картины, пытаясь сказать нечто подобающее моменту, возможно даже остроумное. Но тонкие и глубокие суждения не шли ему на ум, вероятно от обилия впечатлений дня, и Джек был вынужден ограничиться фразой: «Великолепно, сколько синего». Затем его внимание привлекло находящееся в левом нижнем углу полотна небольшое судно, похожее на пинк. Оно лавировало по направлению к гавани, но, судя по направлению, в котором ветер вздымал складки платья, было очевидно, что, едва судно обогнет мыс, ему несдобровать.

— Как только на него обрушится порыв бриза, пиши пропало, — заметил Джек. — Под этими допотопными латинскими парусами судно не сможет оставаться на курсе, а места для поворота через фордевинд нет, так как оно оказалось у подветренного берега. Бедные ребята. Боюсь, что им не спастись.

— Мэтьюрин заявил, что именно это вы мне и скажете, — воскликнула Диана, сжимая ему руку. — Как хорошо он вас изучил, Обри.

— Не надо быть Нострадамусом, чтобы знать, что скажет моряк, увидев такую посудину, оказавшуюся у подветренного берега. Но Стивен очень проницательный человек, это правда, — добавил он с обычным добродушием. — И, без сомнения, большой знаток искусства. Что касается меня, то в живописи я совершенно не разбираюсь.

— Я тоже, — сказала Диана, уставясь на полотно. — Похоже, что эта особа живет припеваючи, — добавила она со смешком. — Недостатка в поклонниках у нее нет. Пойдемте выясним, не найдем ли мы мороженого. Я умираю от духоты и усталости.

— Посмотрите на эту вызывающую прическу, — произнесла в адрес Дианы миссис Уильямс, когда пара направилась в большую гостиную. — Впрочем, огородное пугало тоже привлекает внимание. Софи было бы полезно взглянуть на то, с каким наглым видом она вышагивает рядом с бедным капитаном Обри. Вцепилась в него прямо-таки мертвой хваткой.

— Скажите мне, — произнесла Диана. — Каковы ваши планы? Вы вернулись навсегда? Мы будем иногда встречать вас в Сассексе?

— Не уверен, — отвечал Джек. — Видите джентльмена, который прощается с леди Кейт? Да вы же знаете его. Он только что разговаривал с вами. Каннинг.

— Ну так что?

— Он предложил мне должность капитана новейшего судна, военного корабля, тридцатидвухпушечного фрегата.

— Великолепно, Обри! Капер — это то, что вам нужно… Я сказала что-то не так?

— Нет, нет, вовсе нет. Добрый вечер, сэр, — это был адмирал Бриджес. Слово «капер» меня вовсе не смущает. Как имеет обыкновение говорить Стивен, не надо быть узником предрассудков.

— Совершенно верно. Кроме того, какое это имеет значение? Это все равно что поступить на службу к туземным принцам в Индии. Никто о вас не думает хуже, и все завидуют тому состоянию, которое вы себе зарабатываете. Такая работа именно для вас — вы сами себе хозяин, не надо расшаркиваться перед Уайтхоллом, никаких адмиралов, которые будут заставлять вас выполнять тупые приказы и отхватывать львиную долю ваших призовых денег. Превосходная идея для такого человека, как вы, человека с характером. Независимый командир! Тридцатидвухпушечный фрегат!

— Предложение столь великолепное, что я в замешательстве.

— Да еще под патронажем Каннинга! Уверена, вы найдете с ним общий язык. Мой кузен Джерси знает его. Семейство Каннингов безумно богато, денег у них не меньше, чем у индийского магараджи; но, в отличие от своих родственников и большинства соплеменников, он прямодушен и смел. — Выражение ее оживленного лица изменилось. Оглянувшись, Джек увидел пожилого мужчину, вставшего рядом.

— Дорогая, — произнес пожилой господин. — Шарлотта прислала меня сказать вам, что скоро собирается домой. Мы должны отвезти Чарлза в Тауэр до двенадцати.

— Сейчас иду, — отозвалась Диана.

— Не торопитесь, вы еще успеете доесть свое мороженое.

— Ах вот как? Позвольте представить вам капитана флота Его Величества Обри, соседа адмирала Хеддока. Полковник Колпойс, который любезно разрешил мне погостить у себя.

Они обменялись светскими любезностями, и полковник ушел, чтобы вызвать свой экипаж.

— Когда я увижу вас снова? Вы не зайдете ко мне на Брутон-стрит завтра утром? Я буду одна. Вы можете отвезти меня в парк, поводить по магазинам.

— Диана, — негромко произнес Джек. — По мне давно плачет долговая тюрьма. Мне нельзя разгуливать по Лондону.

— Нельзя? Вы боитесь, что вас арестуют? — Джек кивнул. — Боитесь? Клянусь, я не ожидала услышать подобное от вас. Как вы полагаете, зачем я вас представила полковнику? Затем, чтобы вы могли нанести мне визит.

— Кроме того, мне приказано явиться завтра в Адмиралтейство.

— Какая неудача, — заметила Диана.

— Можно мне прийти в воскресенье?

— Нет, сэр, нельзя. Я не так часто приглашаю к себе мужчин… Нет, конечно же, вы должны позаботиться о своей безопасности, разумеется. Во всяком случае, для вас в городе меня больше не будет.

— Карета мистера Уэллса, карета сэра Джона Бриджеса, карета полковника Колпойса, — объявлял мажордом.

— Майор Леннокс, — произнесла Диана, когда один из ее знакомых проходил мимо, — будьте настолько любезны, принесите мой плащ.

«Надо попрощаться с леди Кейт и моей тетушкой», — заметила она про себя, взяв веер и перчатки.

Джек последовал за полковником и миссис Колпойс, Дианой Вильерс, неизвестным Чарлзом, Ленноксом и Мэтьюрином. Он стоял с обнаженной головой на ярко освещенном тротуаре, в то время как кареты медленно подъезжали к парадному входу особняка.

В его сторону не было брошено ни слова, ни даже взгляда. Наконец дам рассадили, и экипажи тронулись. Джек со Стивеном не спеша вернулись обратно.

Они поднялись по широкой лестнице, пробиваясь сквозь встречный поток гостей, успевших попрощаться; разговор друзей был обрывочен и малозначителен, сводился к общим замечаниям, и все же, когда они поднялись наверх, оба почувствовали, что их отношения, закаленные испытаниями последних месяцев, дали трещину.

— Пойду откланяюсь, — сказал Стивен, — а затем, пожалуй, загляну в собрание Общества естествоиспытателей. Вы, очевидно, еще задержитесь? Когда соберетесь уходить, настоятельно прошу сесть в экипаж у самых дверей и сразу ехать домой. Вот наш общий кошелек. Если вы увидитесь с Первым лордом, вы должны находиться в уравновешенном и неомраченном состоянии духа. В глиняном кувшинчике молоко — подогретое молоко поможет расслабить нервы.

Джек подогрел молоко, плеснул в него рома из фляжки, выпил. Однако, несмотря на его веру в снадобье, нервы были как натянутые струны, а на душе скребли кошки.

Черкнув Стивену записку, в которой сообщал, что скоро вернется, и оставив свечу зажженной, он направился в сторону Хита. Сквозь тучи пробивалось достаточно лунного света, чтобы можно было видеть перед собой дорогу, смутно различимую среди отдельных деревьев. Шел он быстро и вначале запыхался, но вскоре обрел второе дыхание. Правда, все равно изрядно взмок: в плаще было невыносимо жарко. Сняв его и туго скатав, он взял плащ под мышку и стал подниматься по склону холма, затем спустился к каким-то прудам, потом дорога вновь пошла вверх. Джек едва не наступил на влюбленную пару, которой в столь поздний час так приспичило, что они улеглись чуть ли не в лужу. Он повернул направо, и отдаленные расстоянием огни Лондона оказались у него за спиной.

Впервые в жизни он отпраздновал труса. В ушах вновь и вновь звучали его собственные жалкие слова: «Мне грозит долговая тюрьма», и он был готов сгореть со стыда. Но как она могла склонять его к тому, чтобы он сам сунул голову в петлю? Как она могла требовать подобного безрассудства? Он думал о ней уже с холодной враждебностью. Ни один друг так бы не поступил. Она не глупа, не неопытная девочка: ей было известно, чем пришлось бы ему рискнуть.

Презрение Дианы было невыносимо. Тем более что на его месте она бы пришла, в грош не ставя каких-то судебных исполнителей. В этом он был уверен. Да и вызов в Адмиралтейство был жалкой отговоркой.

А что, если рискнуть и появиться на Брутон-стрит утром? Но если он согласен командовать капером, то назначение Уайтхолла теряет смысл. Однажды с ним уже обошлись недостойно, такого с ним никогда еще не случалось, и нет никакой уверенности в том, что завтрашняя встреча что-то исправит. В лучшем случае, ему предложат какую-нибудь тыловую должность, что успокоит совесть Первого лорда и позволит ему заявить: «Мы предложили ему место на службе, но он не счел нужным принять его». Очевидно, это будет какой-нибудь блокшив или транспортное корыто. В любом случае, лорд Мелвилл не присвоит ему звание капитана первого ранга и не предложит фрегат — единственное, что могло бы исправить несправедливость и дать Джеку возможность почувствовать себя нужным. Думая о том, как с ним обошлись, он закипал, на ходу вспоминая недостойные перетасовки, когда офицеров, не имевших и десятой доли его заслуг, через его голову десятками производили в следующий чин. Его рекомендациями пренебрегали, его мичманов списывали на берег.

Если бы Каннинг стал для него Первым лордом, секретарем и Высшим советом Адмиралтейства в одном лице, как бы все изменилось! Превосходный корабль, отважная и умелая, полностью укомплектованная команда, свобода действий во всех океанах — Вест-Индия, откуда можно быстро вернуться, привычные районы крейсирования флота Английского канала {36}, а если Испания вступит в войну (в чем он был уверен), то и средиземноморские коммуникации, которые он так хорошо изучил. Далеко за пределами действия крейсеров и каперов есть еще побережье Мозамбика, подходы к Иль-де-Франс, Индийский океан и его восточные районы, острова Пряностей и испанские Филиппины. А за экватором, у самого мыса Доброй Надежды и южнее до сих пор можно перехватывать на возврате домой французские и голландские суда, торгующие с Индией. Если бы он попал в зону муссонов, то с подветренной стороны оказалась бы Манила — и испанские галеоны, нагруженные сокровищами. Но необязательно заплывать так далеко: один-единственный приз позволил бы ему рассчитаться с долгами; второй снова поставил бы его на ноги. Было бы странно, если бы за год он не захватил пару призов в почти свободном от конкурентов море.

Эти мысли постоянно мешались с воспоминаниями о Софи. Со дня бегства во Францию он старался забыть ее. Он ей не пара, к тому же до Софи так же далеко, как до адмиральского чина.

Вот она ни за что не обошлась бы с ним так. Поддавшись воображению, он представил себе тот же вечер, но в обществе Софи — ее необыкновенно грациозные движения, столь непохожие на резкость Дианы, трогательную нежность во взоре, бесконечно искреннее желание защитить его. Но как бы все произошло в действительности, если бы он увидел Софи сидящей рядом с ее матерью? Поджал бы хвост и скрылся в самой дальней зале, выжидая момента, когда сможет удрать? Как бы повела себя она сама?

— Боже мой! — произнес он вслух, в ужасе от следующей, ошеломившей его мысли. — А если бы я увидел их вместе?

Он вообразил себе эту картину, воочию представив смотрящие прямо на него нежные, внимательные глаза Софи, думающей: «Неужели это ничтожество и есть Джек Обри?», и для того, чтобы отделаться от очень неприятного представления о себе самом, повернул налево, затем еще раз налево и быстро зашагал по пустынному Хиту, пока не попал на первую тропу, где под мелким дождем белым пятном выделялась купа берез. Он решил, что ему надо разобраться в том, какого рода чувства он испытывает к обеим женщинам. И все-таки было что-то отвратительное, крайне непристойное в самой попытке сравнивать их, ставить рядом, оценивать. Недаром Стивен бранил его за упрямство, преднамеренное упрямство, нежелание доводить мысли до логического конца: «В вас есть все английские пороки, мой любезный, в том числе упрямая сентиментальность и лицемерие». Но разве не глупо прибегать к логике в тех вопросах, где она бессильна? Холодно рассуждать в подобном случае — невообразимая гадость; логику можно применять лишь в том случае, когда речь идет о преднамеренном соблазнении или браке по расчету.

Разобраться в себе самом — это совершенно другая задача: он еще никогда этого не делал, не пытался выяснить подлинную природу своих нынешних чувств. Он всегда относился с глубоким недоверием к попыткам такого рода, но теперь это было важно, первостепенно важно.

— Кошелек или жизнь, — произнес чей-то голос совсем рядом.

— Что, что? Что ты сказал?

Из-за деревьев вышел мужчина с мокрой от дождя дубинкой и повторил:

— Я сказал: «Кошелек или жизнь». — И закашлялся.

Джек швырнул ему в лицо плащ. Затем ухватил за ворот и принялся свирепо трясти, оторвав от земли. Рубаха порвалась, и грабитель качнулся, расставив руки. Джек изо всех сил ударил его по левому уху, одновременно свалив подножкой.

Схватив дубинку, он встал над ним, тяжело дыша и тряся левой рукой. Удар был чертовски неудачный, словно он угодил не в ухо, а в дерево. Джек был полон негодования.

— Пес паршивый, — прошипел Джек, ожидая, что тот зашевелится. Но злодей был недвижим, и спустя некоторое время Обри, пнув его ногой, произнес: — А ну, сэр с большой дороги! Вставай. Поднимайся. — После нескольких приказов, отданных довольно громко, он посадил злоумышленника и принялся трясти его. Голова у того болталась из стороны в сторону, влажное и холодное тело обмякло. Он казался бездыханным, словно труп. — Черт бы его побрал! — произнес Джек. — Да он умер у меня на руках.

Усилившийся дождь заставил Джека вспомнить о плаще. Отыскав плащ, он надел его и снова остолбенело застыл над телом. Бедная, несчастная скотина, и ростом-то сморчок. Если он и умер, то скорее всего от страха. Он чуть было не добавил «пожалуйста», потребовав кошелек, да и нападать, похоже, всерьез не собирался. Неужели отдал концы? Нет: одна рука судорожно дернулась.

Джек продрог: разогревшийся от ходьбы и непродолжительной схватки, он успел озябнуть, раздумывая, как быть дальше, и плотнее закутался в плащ. Ночь была холодная, наверняка к рассвету подморозит. Очередная попытка привести бедолагу в чувство оказалась тщетной.

— Господи, вот еще напасть-то, — произнес он.

В море не было бы никаких проблем, но здесь, на суше, у него были куда более строгие требования к чистоте. С отвращением посмотрев на злоумышленника, Джек завернул его в плащ (вовсе не из соображений гуманности, а для того, чтобы не испачкаться грязью, кровью или еще чем-то похуже), взвалил тело на плечо и понес.

Ни первые, ни вторые сто ярдов ноша не казалась ему тяжелой, но затем запах нагретого им самим тела стал ему неприятен, и он обрадовался, увидев, что находится уже там, откуда было видно освещенное окно их дома.

«Стивен поставит его на ноги», — подумал моряк. О Стивене ходили легенды, согласно которым он мог воскрешать мертвых, если, конечно, те были не слишком мертвы. В этом не раз убеждались очень многие.

Но ответа на его оклик не было. Свеча совсем оплыла, вот-вот погаснет, нагар на фитиле не тронут. Записка по-прежнему прислонена к молочной кастрюле. Положив ношу на пол, Джек взял свечу и осмотрел незадачливого злодея. Серое, изнуренное лицо, глаза почти закрыты, заметны лишь полумесяцы белков, щетина на скулах, над бровью запеклась кровь. Тщедушный, узкогрудый заморыш, ни богу свечка, ни черту кочерга. «Лучше оставить его в покое до возвращения Стивена, — подумал он. — Интересно, остались ли сосиски?»

Проходило время, тикали часы, каждую четверть часа отбивали куранты на колокольне. Джек то и дело помешивал угли в камине, уставясь на пламя; нервы совсем успокоились, на него даже снизошло некое подобие умиротворенности.

С первыми лучами солнца появился Стивен. Остановившись в дверях, он внимательно посмотрел на спящего Джека, потом в дикие глаза грабителя, привязанного к резному деревянному креслу.

— Доброе утро, сэр, — произнес со сдержанным поклоном доктор.

— Доброе утро, сэр. О сэр, пожалуйста…

— Это вы, Стивен! — воскликнул Джек. — Я так о вас беспокоился.

— Вот как! — отозвался доктор, положив на стол сверток из капустных листьев, достав из кармана яйцо и каравай хлеба из-за пазухи. — Я принес бифштекс в качестве гонорара за ваше интервью и то, что в здешних местах сходит за хлеб. Я решительно рекомендую вам раздеться, протереть все тело губкой — для этой цели придется нагреть воды — и прилечь на час, закрывшись простынями. Отдохнув, побрившись, выпив кофе и съев бифштекс, вы станете другим человеком. Я особенно настаиваю на этом, потому что по воротнику у вас ползет вошь — pediculus vestimenti {37}, которая, стремясь к повышению, желает стать pediculus capitis {38}. А там, где мы видим одну такую тварь, разумно предположить существование дюжины или двух.

— Фу! — воскликнул Джек, сбрасывая с себя сюртук. — Вот что получается, когда тащишь на себе вшивого бродягу. Чтоб вас черт побрал, сэр.

— Глубоко сожалею, сэр, мне ужасно стыдно, — отвечал грабитель, опустив голову.

— Не осмотрите ли вы его, Стивен? — сказал Джек. — Я разок приложил его по голове. Пойду греть воду, затем прилягу. Вы меня позовете, Стивен?

— Ничего себе удар, — заметил Стивен, промокая рану салфеткой и разглядывая ее. — Хорошо приложили, клянусь честью. Здесь болит?

— Не больше, чем везде, сэр. Вы и без того возитесь со мной, сэр… но не можете ли вы развязать мне руки? У меня все невероятно чешется.

— Да уж я вижу, — произнес Стивен, взяв хлебный нож, чтобы разрезать узел. — У вас какие-то странные повреждения. Что это за следы? Они появились раньше, чем прошлой ночью.

— Это просто кровоподтеки, если я правильно выразился. На прошлой неделе я попытался отобрать кошелек возле Хайгейта. У одного подгулявшего парня с девкой. Мне показалось, что дело пустяковое, но он жестоко избил меня и сбросил в пруд.

— Возможно, ваши таланты не вполне подходят для избранного вами ремесла, что касается вашего питания, то оно и подавно для него не подходит.

— Между прочим, именно мое питание, вернее, его отсутствие погнало меня на Хит. Я не ел вот уже пять дней.

— И каковы были ваши успехи? — поинтересовался доктор.

Разбив яйцо, он влил его в молоко, положил сахара, плеснул туда остатки рома и, хорошенько перемешав, начал кормить грабителя с ложки.

— Никаких, сэр. Как я вам благодарен: это же амброзия. Никаких успехов, сэр. Черная лепешка, которую я выхватил у одного мальчишки на Фласк-лейн, была наивысшим моим достижением. Я уверен, что если бы какой-то человек стал в темноте угрожать мне дубиной и требовать у меня кошелек, то я бы не стал ему перечить. Но мои жертвы не таковы, сэр. Они или избивают меня, или же заявляют, что для меня денег у них нет, а не то просто смотрят как на пустое место и идут дальше, хотя я кричу: «Кошелек или жизнь!» Иные же принимаются стыдить меня, почему я не работаю. Неужели мне не стыдно? Наверно, во мне нет смелости, решительности. Будь у меня пистолет… Нельзя ли попросить у вас немного хлеба, сэр? Совсем маленький кусочек? У меня голодный тигр в животе, но им, увы, никого не напугаешь.

— Вы должны прожевывать более тщательно. И чем же вы отвечаете на их укоры?

— Относительно работы, сэр? Что я был бы рад иметь ее, что готов выполнять любую работу, если бы нашел ее. Человек я очень трудолюбивый, сэр. Могу ли я попросить у вас еще один ломтик? Я бы добавил, что именно из-за работы со мной и приключились все мои несчастья.

— Неужели?

— Вы разрешите мне рассказать о себе?

— Это было бы весьма кстати.

— Я проживал на Холиуэл-стрит, сэр. Я был литератором. Таких, как я, было много — без ремесла и особых знаний, но имевших какое-то образование и достаточно денег, чтобы покупать перья и бумагу: они начали сочинять и селиться в одном квартале города. Удивительное дело, сколь многие из нас были незаконнорожденными. Говорят, что мой отец был судьей. Это вполне вероятно: кто-то же содержал меня в школе возле Слофа, где я какое-то время учился. Некоторые из нас были не без способностей. По-моему, у меня был талант к стихотворчеству. Но это было лишь подножие Геликона, сэр; подобного рода авторы сочиняют такие работы, как «Универсальное руководство для ловли крыс живьем» или «Несчастное рождение, трудная жизнь и жалкий конец предателя апостола Иуды Искариота», и, разумеется, такие брошюры, как «Мысли о современном кризисе, высказанные неким благородным человеком» или же «Новый способ погашения государственного долга». Что касается меня, то я взялся за переводы для книгопродавцев.

— С какого же языка?

— Со всех языков, сэр. Если это был восточный язык или же латинский или греческий, то наверняка до меня с него переводил какой-нибудь француз; если речь шла об итальянском или испанском, то я, в конце концов, мог в них разобраться. То же можно было сказать и о верхнеголландском. Я стал, можно сказать, специалистом в верхнеголландском к тому времени, когда закончил «Элегантные развлечения» Флейшхакера и «Ближайший путь к небесам» Штрумпфа. В целом, сэр, жилось мне довольно сносно, я редко оставался голодным, поскольку был чистоплотен, трезв, пунктуален и, как я уже сказал, трудолюбив: всегда выдерживал сроки, наборщики могли разобрать мой почерк, и я правил корректуру, как только она поступала. Затем один книгопродавец, которого звали… чу, никаких имен — некий мистер Г. послал за мной и предложил мне перевести «Южные моря» Бурсико.

Я с радостью согласился, поскольку с заказами было трудно и мне пришлось жить целый месяц на гонорар за перевод «Беспристрастно рассмотренного дела друидов» — небольшой статьи, помещенной в «Дамском Хранилище». Денег за друидов хватало лишь на хлеб и молоко. Мы договорились, что мне заплатят полгинеи за печатный лист; я не посмел требовать больше, хотя книга была напечатана очень мелким шрифтом, а все сноски — перлом.

— И сколько же у вас выходило в неделю?

— Скажу вам, сэр, что, выравнивая трудные места и работая по двенадцать часов в день, я мог заработать до двадцати пяти шиллингов! Я был чертовски рад, поскольку, наряду с аббатом Прево, Бурсико — автор самого капитального собрания сочинений о путешествиях на французском языке, какое я только знаю, и это самая большая работа из тех, что мне довелось выполнять. Я думал, что смогу еще долго так зарабатывать себе на жизнь. У меня был хороший кредит, поэтому ради лучшего освещения я переехал ниже этажом в комнату, обращенную окном на улицу; приобрел кое-какую мебель и несколько книг, которые мне должны были понадобиться, в том числе ряд очень дорогих словарей.

— Вам понадобился словарь для перевода с французского, сэр?

— Нет, сэр, такой у меня уже был. Я приобрел «Толкователь морских терминов» Бланкли, а также Дю Амеля, Обэна и Саверьена, чтобы понимать трудные слова, связанные с кораблекрушениями и маневрированием, и знать, что предпринимали путешественники. Я нашел в них очень большое подспорье, без них трудно понимать текст, сэр. Я всегда предпочитаю работать добросовестно. Я трудился в своей красивой комнате дни и ночи напролет, отказавшись от двух или трех предложений других книготорговцев, два раза в неделю питался в недорогом ресторане. Это продолжалось до тех пор, пока мистер Г. не прислал ко мне своего секретаря, который передал мне, что он отклонил мой проект перевода Бурсико, поскольку его компаньоны сочли, что стоимость печатных форм будет слишком высока и при настоящем положении дел потребности в моем материале нет.

— А у вас был договор?

— Нет, сэр. У нас, как это называют книготорговцы, было джентльменское соглашение.

— Выходит, надежды нет?

— Совершенно никакой, сэр. Конечно, я попытался отстоять свои права, но лишь собрал горящие уголья на свою же голову. Он рассердился на то, что я с ним якобы недостаточно учтив, и принялся распространять в своем кругу россказни о моей наглости, а это самое последнее, чего может ожидать от поденщика книготорговец. Он даже поместил разносную статью в «Литературном обозрении» по поводу моего перевода одной невинной статьи. Работы я больше получить не смог. Мое имущество было арестовано, мои кредиторы хотели арестовать и меня, но я сумел ускользнуть.

— Так вы знакомы с судебными исполнителями, арестом за долги, соответствующими статьями законов?

— Нет ничего, что я знал бы лучше. Я родился в долговой тюрьме и провел несколько лет во Флите и Маршалси. Я писал свои «Начала сельского хозяйства» и свой «План воспитания молодых джентльменов и нетитулованного дворянства» в тюрьме Кингс-бенч.

— Будьте так добры, составьте мне краткую справку современного состояния законов по части отношений должников и кредиторов.

— Джек, — произнес Мэтьюрин, — вашу вахту вызывают.

— Что, что? — спросил Джек.

У него была моряцкая привычка мгновенно засыпать и, отдохнув с час, тотчас выходить из этого состояния. Но на этот раз он находился очень, очень далеко на юге, на борту семидесятичетырехпушечника вблизи мыса Доброй Надежды, и купался в теплом как молоко, фосфоресцирующем море. Растерянно протирая глаза, он сидел на краю кровати, с трудом пытаясь вернуться в настоящее. Лорд Мелвилл, Куини, Каннинг, Диана.

— Что вы намерены делать со своим призом? — спросил Стивен.

— С кем? С ним? Наверное, надо передать его констеблю.

— Его повесят.

— Конечно. Чего же вы хотите? Малый будет разгуливать и отбирать у людей кошельки, но вы не желаете, чтобы его повесили? Может быть, его сошлют на каторгу.

— Я дам вам за него двенадцать шиллингов и шесть пенсов.

— Хотите уже сейчас начать вскрытие? — Стивен часто покупал трупы казненных, только что снятых с виселицы. — И у вас действительно есть в кармане двенадцать шиллингов и шесть пенсов? Нет, нет. Я не возьму ваши деньги. Вы получите его в подарок. Уступаю его вам. Я чувствую запах кофе, жареного хлеба!

Джек яростно жевал бифштекс, глядя широко распахнутыми голубыми глазами в какую-то неведомую даль. Оба друга пытались заглянуть в будущее, но сейчас их отвлекал пленник, который сидел на стуле, онемев от страха, исподтишка почесываясь и время от времени делая жесты, свидетельствующие о его покорности. Приглядевшись к нему, Джек нахмурился.

— Вы, сэр! — громко, словно он стоял на палубе, вскричал Джек, отчего у бедняги душа ушла в пятки, и он перестал чесаться. — Вы, сэр! Съешьте-ка вот это, да не зевайте! — С этими словами он отрезал ему жирный кусок мяса. — Я продал вас доктору, так что отныне вы должны повиноваться его приказам, иначе вас засунут в бочку и выбросят за борт. Вы меня поняли?

— Да, сэр.

— Мне нужно идти, Стивен. Пополудни встретимся?

— Мои намерения еще не определились. Возможно, я загляну на Ситинг-лейн, хотя вряд ли это целесообразно раньше следующей недели.

Нырнув во двор Адмиралтейства, Джек вошел в холл, где встретил полдюжины болтавшихся без дела в ожидании вакансий знакомых, услышал сплетни о том о сем. На ступенях лестницы, ведущей в кабинет Первого лорда, опершись о перила, беззвучно рыдал полный офицер, по обвисшим, бледным щекам его текли слезы. За ним с молчаливым сочувствием наблюдали морской пехотинец, стоявший на площадке, и два привратника из вестибюля.

С первого взгляда было ясно, что от приема предыдущего просителя у лорда Мелвилла осталось неприятное впечатление. Ему нужно было собраться с мыслями, поэтому некоторое время он сидел за письменным столом и перебирал бумаги.

— Я только что был свидетелем взрыва эмоций, вследствие которого офицер сильно упал в моих глазах. Я знаю, что вы высоко цените стойкость духа, капитан Обри, что неблагоприятные известия вас не выведут из себя.

— Надеюсь, я их перенесу, милорд.

— Дело в том, что я не могу присвоить вам звания капитана первого ранга за ваш бой с «Какафуэго». Я связан решением моего предшественника и не вправе создавать прецедент. Поэтому корабль первого ранга исключается, что же касается шлюпов, в строю их всего восемьдесят девять, в то время как в списке претендентов на командирские должности насчитывается четыре с лишним сотни офицеров. — Он помолчал, чтобы Джек Обри усвоил сказанное, хотя в этих сведениях не было ничего нового (Джек помнил эти цифры наизусть, но, кроме того, знал, что лорд Мелвилл не вполне искренен, поскольку тридцать четыре шлюпа строились и еще дюжина предназначалась для портовой службы и резерва). — Однако, — продолжал Первый лорд, — от прежней администрации нам достался проект экспериментального судна, которое я готов, с некоторыми оговорками, отнести если не к кораблю первого ранга, то к шлюпу, хотя оно вооружено двадцатью четырьмя карронадами. Корабль был спроектирован для секретного оружия, от которого после испытаний пришлось отказаться, поэтому со стапелей он сойдет как обычная боевая единица флота. Его назвали «Поликрест». Не хотите ли взглянуть на чертежи?

— С большим удовольствием, милорд.

— Это любопытный эксперимент, — продолжал лорд Мелвилл, открывая портфель. — Судно может двигаться против ветра и течения. Его создатель, мистер Элдон, был весьма изобретательный человек, он истратил целое состояние на осуществление своих замыслов и создание моделей.

Эксперимент был действительно любопытный. Джек слышал о нем. Новинку уже окрестили «Ошибкой плотника», и никто из моряков не верил, что она будет спущена на воду. Как же этот проект выжил во время реформ Сент-Винсента? Что за необычное совпадение различных интересов помогло спустить судно с эллинга, не говоря о том, чтобы поставить его туда? У него одинаковые нос и корма, два грот-марсель-рея, фальшивое днище, нет трюма, скользящие кили и рули. На чертежах указано, что корабль строился на частной портсмутской верфи некоего Хикмана — личности с подозрительной репутацией.

— Несмотря на то, что секретное оружие пришлось отвергнуть, сам корабль представлял собой такой шаг вперед в судостроении, что отказ от его использования был бы неоправданной тратой средств. Поэтому, с изменениями, отмеченными в чертежах зелеными чернилами, Совет Адмиралтейства пришел к мнению, что корабль будет чрезвычайно полезен для службы в прибрежных водах.

Его конструкция не позволяет принять на борт достаточное количество припасов для продолжительного плавания, но суда такого тоннажа всегда нужны в Канале, и я предполагаю включить «Поликрест» в эскадру адмирала Харта, действующую у берегов Южной Англии. По причинам, в которые я не стану вдаваться, «Поликрест» следует срочно ввести в строй. Капитану судна надо будет немедленно направиться в Портсмут, проследить за его спешной достройкой и как можно скорее вывести в море. Угодно ли вам принять назначение, капитан Обри?

«Поликрест» представлял собой творение сухопутного теоретика, был построен шайкой мошенников и дельцов, а Джек, согласившись на предложение, окажется под началом Харта — человека, которому он наставил рога, что тот едва ли успел забыть. Что же касается гарантий, данных ему Каннингом, то такая удача больше никогда не повторится. Лорд Мелвилл был далеко не прост, и большинство этих обстоятельств были ему известны. Наклонив набок голову и внимательно рассматривая Джека Обри, он ждал от него ответа, барабаня пальцами по столу. Первый лорд повел себя не вполне достойно: от командования «Поликрестом» многие уже отказались, и, несмотря на попытку исправить положение Джека, ему будет трудно оправдаться перед леди Кейт. Даже его собственная совесть, утратившая чувствительность за долгие годы службы, напоминала ему об этом.

— Если вам угодно, милорд, то я был бы весьма признателен.

— Вот и прекрасно. Тогда поступим так. Нет, не надо меня благодарить, умоляю, — произнес Первый лорд, подняв кверху ладонь и глядя Джеку прямо в глаза. — Это не ахти какой подарок. Я искренне хотел бы, чтобы все было иначе. Но масса металла, выбрасываемого карронадами «Поликреста» во время бортового залпа, превосходит вес бортового залпа многих фрегатов. Я уверен, что при первой же возможности вы отличитесь, и тогда Совет Адмиралтейства будет счастлив присвоить вам звание капитана первого ранга. Что касается офицеров и прочих лиц, то я буду рад пойти навстречу вашим пожеланиям в той степени, в какой это будет возможно. Ваш старший офицер уже назначен: это мистер Паркер, рекомендованный герцогом Кларенсом.

— Я, в свою очередь, был бы рад, если бы мне позволили взять с собой моего судового врача и Томаса Пуллингса, милорд, помощника штурмана на «Софи», который сдал лейтенантский экзамен еще два года назад.

— Вы хотите, чтобы его произвели в этот чин?

— Если вам будет угодно, милорд. — Ему во многом пошли навстречу, и он мог испортить все дело, но Джек решил ковать железо, пока горячо.

— Хорошо. Что еще?

— Нельзя ли мне взять двух моих мичманов, милорд?

— Двух? Пожалуй, что можно… Вы упомянули своего судового врача. Кто это?

— Доктор Мэтьюрин, милорд.

— Доктор Мэтьюрин? — повторил лорд Мелвилл, подняв глаза.

— Так точно, милорд. Вы, возможно, видели его в салоне леди Кейт. Он мой близкий друг.

— Ах да, — отозвался Первый лорд, потупясь. — Я помню его. Итак, сэр Ивен отправит вам ваши документы с посыльным сегодня же. Но, может быть, вы хотите подождать, пока их будут выписывать?

В нескольких сотнях ярдов от Адмиралтейства, в парке Сент-Джеймс, доктор Мэтьюрин и мисс Уильямс гуляли по гравиевой дорожке возле декоративного пруда.

— Я никогда не перестаю удивляться при виде этих уток. Лысухи — всяк из нас не прочь полакомиться лысухами — этими крайне обыкновенными, наполовину одомашненными дикими утками. Иное дело — благородный шилохвост, чернеть морская, золотоглазка! Я полз на животе по замерзающему болоту, чтобы взглянуть на них хотя бы с расстояния двухсот ярдов. Но едва я достал подзорную трубу, как они взмыли вверх и улетели. А здесь, в самом центре современного грохочущего города, они плавают, как ни в чем не бывало, и едят хлебные крошки! Причем они не пойманы, у них не подрезаны крылья, они сами прилетели с высоких северных широт! Я просто поражен.

Софи внимательно посмотрела на птиц и сказала, что она действительно удивлена.

— Бедные лысухи, — добавила она. — У них всегда такой сердитый вид. Значит, это и есть Адмиралтейство?

— Да. Смею предположить, что к настоящему времени Джек уже знает свою судьбу. Он должен находиться за одним из тех высоких окон, что слева.

— Величественное здание, — заметила Софи. — Можем мы подойти к нему поближе? Хочется по достоинству оценить его монументальность… По словам Дианы, Джек очень похудел и не вполне здоров на вид. Стоптался, как она сказала.

— Джек не юноша, а годы идут, — отвечал Стивен. — Но он по-прежнему ест за семерых. Хотя я не назвал бы его сейчас слишком тучным, до худобы ему очень далеко. В отличие от вас, дорогая моя. — Софи действительно похудела; ей это было к лицу: исчезли последние следы детскости, во внешности сильнее ощущалась скрытая сила ее характера; но в то же время исчез отстраненный, таинственный, как бы затуманенный взгляд. Теперь она превратилась в молодую взрослую женщину. — Если бы вы видели его вчера вечером в салоне леди Кейт, вы бы не стали беспокоиться. Правда, он потерял остаток уха на борту «Лорда Нельсона», но это пустяки.

— Потерял ухо! — воскликнула, побледнев, Софи и встала как вкопанная посередине Пэрейд.

— Вы стоите в луже, дорогая. Позвольте вывести вас на сушу. Да, ухо, правое ухо, вернее, то, что от него осталось. Но это пустяки. Я снова пришил его, и, повторяю если бы вы видели его вчера, вы бы так не волновались.

— Какой вы хороший друг, доктор Мэтьюрин. Его остальные друзья так благодарны вам.

— Что правда, то правда — время от времени я пришиваю ему уши.

— Слава Провидению, что у него есть вы. Боюсь, что иногда он рискует очень безрассудно.

— И это тоже правда.

— И все-таки не думаю, чтобы у меня хватило духа увидеть его. Когда мы виделись последний раз, я была очень недобра к нему. — Глаза девушки наполнились слезами. — Как это ужасно — быть недоброй: потом постоянно помнишь об этом.

Стивен посмотрел на нее с глубокой нежностью: это прекрасное создание и впрямь было несчастно, ее широкий лоб перерезала скорбная складка. Но он удержал себя от ответа.

Над Вестминстером стали бить часы, и Софи воскликнула:

— Мы же страшно опаздываем. Матушка будет волноваться. Давайте поторопимся.

Стивен протянул ей руку, и они поспешили через парк. Доктор поддерживал Софи, потому что глаза ее были полны слез, и через каждые три шага она оглядывалась на окна Адмиралтейства.

В основном, это были окна кабинетов членов Совета Адмиралтейства. Те же, за которыми ждал бумаг Джек Обри, находились в дальнем конце здания и выходили во двор. Он сидел в приемной, где за годы службы успел провести немало тревожных часов. После последней встречи с Первым лордом Джек, убивая время, успел насчитать сто двадцать трех мужчин и двух женщин, входивших и выходивших из-под арки. Вместе с ним в помещении находилось множество других офицеров, которые в течение дня то и дело менялись. Но некоторые из них, и он сам, продолжали ждать, засунув за пазуху назначения и другие документы. Привратники с любопытством поглядывали на капитана Обри: уж слишком он засиделся.

Джек находился в глупом положении. В одном кармане у него лежала расчудесная бумага, которая предписывала ему явиться на борт шлюпа Его Величества «Поликрест», а в другом — тощий кошелек с ничтожной суммой, поскольку все остальные деньги ушли на обычные в таких случаях подарки. Назначение на «Поликрест» в перспективе сулило безопасность, во всяком случае, он так полагал, но почтовое судно в Портсмут отчаливало лишь в одиннадцать вечера. Ему необходимо было добраться из Уайтхолла до Ломбард-стрит, избежав ареста. Видный джентльмен в ярком мундире, он должен был пересечь весь Лондон. Но прежде всего следовало как-то связаться со Стивеном, который ждал его в их коттедже. Однако он не решался покинуть здание; если бы его схватили за порогом Адмиралтейства, он бы повесился от злости. Джек и так успел не на шутку перепугаться, идя по холлу из кабинета секретаря, когда привратник сообщил ему, что «какой-то коротышка в черном плаще и занюханном парике спросил капитана, назвав его имя».

— Послали бы вы его подальше. Скажите, а Том здесь?

— Нет, сэр. Том заступит на дежурство только в воскресенье вечером. Вон тот юркий малый в черном, сэр.

В течение последних сорока минут Джек видел, как этот плюгавый проныра, похожий на судебного исполнителя, неоднократно входил и выходил из Уайтхолла, заглядывал в кареты, едва они останавливались, и даже поднимался на ступеньки экипажей. Кроме того, Джек заметил, как он шушукается с двумя рослыми малыми — то ли ирландскими носильщиками портшеза, то ли переодетыми под них помощниками судебного пристава, — обычный прием судебных исполнителей.

В тот день он не осыпал привратников золотым дождем, однако они понимали затруднительность его положения и, естественно, держали сторону капитана против гражданских чиновников! Один из них, внеся со двора корзину с углем, негромко заметил:

— Ваш знакомец с ухом, похожим на кочан цветной капусты, все еще ошивается перед аркой, сэр.

Весть о человеке с похожим на цветную капусту ухом воодушевила Джека. Он бросился к окну и, как следует разглядев его, обратился к привратнику:

— Будьте любезны, попросите его подняться в холл. Я сейчас же выйду к нему.

Мистер Скрайвен, литератор, пересек двор. Он выглядел постаревшим и усталым, ухо его распухло до безобразия.

— Сэр, — произнес он дрожавшим от волнения голосом, — доктор Мэтьюрин просил передать, что на Сизинг-лейн все в порядке, а он надеется увидеть вас в трактире «Грейпс», что возле «Савой», если у вас нет других планов. Я должен подогнать карету ко двору. Я стараюсь выполнить данное мне поручение, сэр… Я надеюсь…

— Отлично. Великолепно. Давайте же, мистер… Загоните ее во двор, и я сяду вместе с вами.

При слове «Савой», этой благословенной гавани гурманов, привратник бескорыстно порадовался за капитана Обри. По его лицу расплылась одобрительная улыбка, и вместе с мистером Скрайвеном он поспешно вышел, чтобы найти извозчика, провести карету под арку (необычная просьба) и подогнать ее к ступенькам, дав возможность Джеку Обри сесть в нее незаметно.

— Может быть, вам стоит подстелить под себя этот плащ, сэр, — произнес мистер Скрайвен. — Он проутюжен, сэр, — добавил он, видя неуверенность офицера. — Мистер Мэтьюрин был настолько любезен, что обрил меня всего, вымыл горячей водой и одел во все новое.

— Жаль, что я вас так стукнул по уху, — произнес Джек, сидевший на соломе на полу кареты. — Очень больно?

— Вы слишком добры, сэр. Теперь я уже ничего не чувствую. Доктор Мэтьюрин смазал мне ухо мазью из восточной аптеки, что на углу Брутон-стрит, и оно почти не болит. А теперь, сэр, вы можете, если угодно, занять сиденье. Мы находимся в герцогстве.

— Каком еще герцогстве?

— Герцогстве Ланкастер, сэр. От Сесил-стрит до противоположной стороны Эксетер Чейндж территория герцогства. Это не Лондон и не Вестминстер, и законы здесь иные. Судебные повестки отличаются от лондонских. Тут даже часовня — королевская собственность.

— Вот как! — удовлетворенно произнес Джек. — Очень удобная штука королевская собственность, черт побери. Побольше бы ее было. Как вас зовут, сэр?

— Скрайвен, сэр, к вашим услугам. Адам Скрайвен.

— Вы честный малый, мистер Скрайвен. Вот мы и приехали, это «Грейпс». Вы можете заплатить кучеру? Великолепно. Стивен! — воскликнул он. — Как я счастлив вас видеть! У нас еще есть шанс — мы дышим! Мы надеемся. У меня есть корабль, дайте мне только добраться до Портсмута, и если он на плаву, то мы сделаем себе состояние. Вот мои документы, вот ваши. Ха-ха-ха. Как ваши дела? Надеюсь, вы не получили слишком плохих вестей? У вас какой-то подавленный вид.

— Ну что вы! — отвечал Стивен, улыбаясь через силу. — Я обналичил вексель Мендозы. С вычетом всего лишь двенадцати с половиной процентов, что меня удивило, но потом вексель был учтен. Вот восемьдесят пять гиней, — произнес он, подтолкнув к Джеку кожаный мешочек.

— Спасибо, большое спасибо, Стивен, — вскричал Джек, пожимая ему руку. — Какой чудесный звук! Он означает для нас свободу, ха-ха. Я голоден как волк, с самого утра ничего не ел. — Он принялся звать хозяйку заведения, которая сказала, что он может заказать славную пару уток или превосходный кусок холодной стерляди с огурцами, доставленной нынешним утром с рынка Биллингсгейт.

— Давайте начнем со стерляди, а если вы сию же минуту поставите на огонь уток, к тому времени, как мы покончим с рыбой, они будут готовы. Что будете пить, Стивен?

— Джин с холодной водой.

— Этого еще недоставало! Давайте закажем шампанского! Не каждый же день получаешь корабль, причем какой! А теперь все по порядку. — Он подробно пересказал Стивену содержание беседы с Первым лордом, выведя разбавленным джином необычный контур «Поликреста». — Конечно, это нечто немыслимое, не могу себе представить, как такое чудо-юдо смогло пережить реформы Старого Джарви. После того как я посмотрел на его общий чертеж и вспомнил о фрегате Каннинга, который строится у него на глазах по чертежам «Беллоны», мне стало не по себе. Я не успел как следует рассказать вам, какое роскошное предложение он мне сделал. Извините меня, я напишу ему записку и отмечу, что по долгу службы должен его отклонить и так далее. Переделайте, пожалуйста, ее так, чтобы она была как можно более любезной и вежливой, и отправьте ее нынче же вечером с почтовой оплатой в один пенни, поскольку это было самое щедрое и льстящее самолюбию предложение. Мне удивительно понравился Каннинг. Надеюсь увидеться с ним еще раз. Он бы вам понравился, Стивен. Полон энергии, умен, сразу схватывает существо дела, интересуется всем, к тому же вежлив, деликатен и скромен. Настоящий джентльмен. Вы поклялись бы, что он англичанин! Вам следует с ним познакомиться.

— Разумеется, рекомендация отличная, но я уже знаком с мистером Каннингом.

— Вы его знаете?

— Мы встретились с ним на Брутон-стрит. — Джек мгновенно сообразил, почему название Брутон-стрит так резануло ему слух. — Я навестил Диану Вильерс после того, как прогулялся по парку вместе с Софи.

На лице Джека Обри появилось страдальческое выражение.

— Как она? — спросил он, опустив глаза.

— Неважно. Похудела, выглядит несчастной. Но повзрослела. Мне кажется, она стала красивее той Софи, которую мы знали в Сассексе.

Джек молча откинулся на спинку стула. Звон тарелок и блюд, деловитый взмах скатертью, салфетки — и сразу же появились стерлядь и шампанское. Оба принялись за трапезу, говоря главным образом о стерляди — царской рыбе, которую Джек ел впервые. Оказалось, что она довольно безвкусна, что его разочаровало. Затем он произнес:

— Как Диана?

— Настроение у нее, как мне казалось, то поднималось, то опускалось, но выглядела она великолепно и была полна жизненной энергии. — Ему хотелось еще добавить: «И беспричинной недоброжелательности».

— А я даже не знал, что вы будете на Брутон-стрит, — заметил Джек. Вместо ответа Стивен лишь пожал плечами. — И много там было визитеров?

— Трое военных, индийский судья и мистер Каннинг.

— Да, она говорила, что знакома с ним. А вот и наши утки. Выглядят они соблазнительно, не правда ли? — воскликнул он восторженно. — Прошу вас, разрежьте их, Стивен. У вас это получается превосходно. Пошлем кусочек Скрайвену? Кстати, какого вы о нем мнения?

— Не хуже, чем любой другой. Я даже испытываю к нему определенную симпатию.

— Вы намерены оставить его у себя?

— Возможно. Вам положить начинки?

— Буду весьма признателен. Когда еще мы отведаем такую приправу с луком? Как вы полагаете, после того как Скрайвен съест свое жаркое, сможет ли он, по вашему мнению, занять наши места на почтовом судне, пока мы упаковываемся в Хемпстеде? Он вполне может успеть.

— Безопаснее для вас уехать как можно быстрее, Джек. В прессе писали о приеме у леди Кейт, ваше имя упоминается в «Кроникл», а возможно, и в остальных газетах. Ваши кредиторы наверняка знакомы с этими публикациями. Их агенты в Портсмуте вполне способны встретить карету. Мистер Скрайвен на собственной шкуре испытал их дьявольскую изобретательность. По его словам, они бдительны и шустры, как настоящие ищейки. Вы должны отправиться к пристани в дилижансе. Я позабочусь о вашем багаже и отправлю его в фургоне.

— А разве вы не едете со мной, Стивен? — воскликнул Джек, оттолкнув тарелку, и, ошеломленный, уставился на доктора.

— В настоящее время я не собирался в море, — отвечал Стивен. — Лорд Кейт предложил мне должность судового врача на флагманском корабле, но я просил его уволить меня от этой чести. Здесь слишком много дел, требующих моего присутствия; кроме того, я давно не был в Ирландии…

— Но я был совершенно уверен, что мы поплывем вместе, Стивен! — вскричал Джек. — А я-то так обрадовался, когда получил ваши бумаги. Что же я… — Он взял себя в руки, а затем гораздо более спокойным голосом продолжил: — Конечно же, я не имел никакого права решать за вас. Прошу прощения; я тотчас же дам объяснения Адмиралтейству, что это целиком моя вина. Конечно же, флагманский корабль — совсем иное дело. Это не больше, чем вы заслуживаете. Боюсь, я был слишком самонадеян.

— Ну что вы, дорогой! — искренне огорчился Мэтьюрин. — К флагману это не имеет никакого отношения. Начхать мне на любой флагманский корабль. Зарубите это у себя на носу. Я бы предпочел шлюп или фрегат. Не в этом дело. Просто сейчас я не готов отправляться в плавание. Однако оставим пока все, как есть. Мне не хотелось бы предстать в глазах членов Совета Адмиралтейства этаким ветреником, у которого семь пятниц на неделе, — произнес он с улыбкой. — Не надо падать духом, дружище. Меня просто озадачила эта внезапность. Я более рассудителен в своих поступках, не то что вы, вечные морские бродяги. До конца недели я занят, но затем, если ничего не произойдет, в понедельник я присоединюсь к вам с моим корабельным рундуком. Давайте же выпьем ваше вино — восхитительное зелье для такой забегаловки — и закажем еще одну бутылку. И, прежде чем посадить вас в дилижанс, я расскажу вам о нюансах британского законодательства, касающихся отношений должников и кредиторов.