Хлев опустел
Облава кончилась. Крестьяне дождались наступления темноты и, забрав детей, кое-какой скарб и уцелевших буйволов, покидали родную деревню. Почти все крестьяне вынуждены были временно переселиться в общину Тхай-Хок.
Община Хонг-Фонг опустела. Раньше в ней насчитывалось около пятисот жителей, а в ту ночь осталось не более сорока человек. Посмотришь вокруг и лишь кое-где увидишь в окнах мерцающие огоньки. Смолкли разговоры и смех.
Семья тетушки Бай тоже переселилась в Тхай-Хок. Дау остался в родной деревне, но дом его опустел. Сам Дау ушел в караул. Чо все еще находился у Тоая. Тринадцатилетнего Сона отец унес в деревню Минь-Кхай, к лекарю Куангу: мальчику нужно было подлечить ногу.
Было совсем поздно, когда Дау вернулся с поста. Он прилег, поспал немного, но вскоре проснулся и собрался идти за травой для буйвола. Спустив ноги с кровати, Дау вспомнил, что буйвола дома нет. Хлев пуст. Вечером, когда Дау понес Сона в деревню Минь-Кхай к лекарю Куангу, Ча и Хоать угнали буйвола в Тхай-Хок. У них был один буйвол на троих.
Печальное зрелище представляли собой опустевшие хлевы! Оставлять буйволов в деревне было рискованно, поэтому их угнали в Тхай-Хок, но, переправив их туда, жители не переставали беспокоиться: ибо и на той стороне было тоже небезопасно. Дау слышал, что в общине Тхай-Хок у бывшего старосты Ча есть шурин, который мог бы поговорить со старостой, выдать буйвола Дау за своего собственного и получить на него удостоверение. Но ведь если французам захочется мяса, они не посмотрят ни на какое удостоверение и заберут буйвола. Разве можно с ними спорить или жаловаться на них?
Французские солдаты ни с чем не считаются! Верить им нельзя: они обещают одно, а делают совершенно другое.
В районе, контролируемом постом «Девятый километр», они забрали недавно у крестьян двадцать шесть буйволов. В этом районе французы во время облав открыли дзот и велели жителям загонять туда буйволов, обещая позднее их выпустить. Крестьяне послушались их. Действительно, после облавы французы разрешали крестьянам забрать своих буйволов. В то же время буйволов, не загнанных в дзот, французы убили, а мясо забрали себе. Так повторилось несколько раз. Число буйволов, загнанных в дзот, каждый раз увеличивалось. Некоторые крестьяне даже начали расхваливать французов этого дзота — спасителей их буйволов. Полмесяца назад во время облавы жители загнали в дзот двадцать шесть буйволов. Французы закрыли дзот, а затем забрали себе всех буйволов. Когда жители пришли жаловаться, французский начальник сделал вид, что страшно возмущен случившимся, обрушивался на тех, по чьей инициативе якобы была организована облава и отобраны у жителей буйволы. Вину за совершенное им и его солдатами преступление он взвалил на других и кричал об этом на всех перекрестках. Зачастую французы, отобрав буйволов у жителей какого-нибудь уезда, перегоняли животных в другой уезд и там раздавали крестьянам с целью привлечь их на свою сторону, поручали старостам распространять известия, что французы ведут себя справедливо, покровительственно относятся к населению. Некоторые простаки попадались на эту лживую удочку, верили документам, которые выдавали французы, а в конце концов оказывались обманутыми и лишались буйволов.
Дау от подобных размышлений стало не по себе. Он глубоко вздохнул, поднял голову и посмотрел на небо. Утренняя звезда еще не появилась на горизонте. Заснуть он больше не смог. Оп достал узелок с поношенной одеждой, который подкладывал под голову, когда спал, вытащил оттуда лист табака, скрутил сигарету и пошел в кухню за огоньком. Затем Дау уселся на траве у хижины и, попыхивая сигаретой, огляделся по сторонам.
Бамбук, банановые пальмы, хижины крестьян — все сгорело. Когда опустилась роса, от пепелища пошел тяжелый запах гари. Французы на этот раз не подожгли хижину Дау, но, по правде говоря, гореть в ней было нечему: от нее остался фундамент и четыре обуглившихся бамбуковых столба да несколько старых почти не пригодных циновок. Больше двадцати раз французы поджигали жилище крестьянина. У Дау была заготовлена соломенная крыша, но он не решался возводить ее. Опасаясь, что французы сожгут ее, он спрятал крышу в кустарнике. Но французы все-таки нашли крышу и сожгли. На тропинке, которая вела к хижине, среди густого кустарника Дау спрятал семена риса. Но французы вырубили весь кустарник, а на семена положили солому и подожгли. Скоро начнется сезон дождей и ветров. Нет у Дау ни бамбука, ни соломы для постройки жилища. Это еще не так страшно, гораздо хуже то, что нет семян для посева... Французы не только убивают крестьян, они еще хотят, чтобы крестьяне умирали с голоду: радуются засухе, уничтожают семена, ломают повозки для воды, убивают буйволов. Какая жестокость! Дау посмотрел вокруг, взгляд его упал на пустой осиротевший хлев. Сигарета почти сгорела, он совсем забыл о ней. Задумавшись, Дау не заметил, как к околице подошел учитель Луан. Дау обернулся только тогда, когда Луан спросил:
— Не спишь? Куришь?
— Ах, это вы, учитель!
Луан, давно уже никого не обучал, но все по старой памяти продолжали называть его «учителем». В руках он держал черпак. Подойдя к Дау, он положил черпак на траву, присел, достал кисет и сделал самокрутку. Дау принес ему из кухни огонька. Ночью, во время караула, Дау встретился с Луаном у защитного забора. Луан был стар, поэтому его освободили от караулов, но в эти дни многие жители покинули деревню, людей не хватало, и Луан добровольно пошел в дозор. Вечером видели, как он с черпаком в руках шагал вдоль забора и зорко смотрел по сторонам — не покажется ли враг.
Ночью Дау встретился с ним в тот момент, когда Луан разговаривал с Тиком о необходимости усилить караулы. Решено было ввести смены караулов и дежурить всю ночь. Тик оказался в первой смене и должен был стоять на посту с вечера и до появления утренней звезды. Жена его тоже должна была идти в караул. Но последнее время у них болел ребенок, его мучил кашель, и жена осталась дома, а Тик ушел на пост. По его возвращении жена должна была встать на пост.
Старый Луан попал во вторую смену — с восхода утренней звезды и до рассвета. Вторая смена была короткой, но очень ответственной: обычно в это время французы переправлялись через реку и нападали на деревню. Поговорив с Луаном, Тик велел ему идти домой отдыхать, а ночью приходить на пост. Жители деревни видели, как они расстались, и не могли понять, почему Луан долго потом бродил по хутору с черпаком в руках. Когда Луан закурил, Дау спросил у него:
— Почему вы не ложитесь спать, ведь скоро вам идти в дозор?
— Очень жарко, все равно не засну.
Он поднял полы пиджака и обмахивался ими, хотя стало уже довольно прохладно. Вид у старика был очень печальный.
Дау вспомнил про мученическую смерть Баи, хотел сказать Луану что-нибудь утешительное, но не нашел слов. Голос его задрожал от волнения.
— Дорогой учитель... Как жестоки французы...
Луан, подняв голову, все еще смотрел на небо и продолжал говорить о погоде:
— Уже начало месяца, а небо по-прежнему безоблачно. Когда же будет дождь? Хоть небольшой...
Дау тоже посмотрел на небо.
— Давно не было такой засухи, как в этом году!
Он подсел поближе к Луану. Заметив, что тот продолжает смотреть на небо, Дау поглядел на мерцавшие звезды и прибавил:
— Наверное, дождя нет потому, что мы много стреляли и разогнали облака. Мы воюем, в Корее тоже воюют.
Луан, устремивший задумчивый взгляд на небо, живо отозвался:
— Хоать, обозлившись на засуху, сказал однажды: «Уже несколько лет наши сердца, даже сердца ребятишек, полны ненависти к врагу. Эта ненависть поднимается во все стороны и не позволяет облакам собраться, поэтому нет дождя».
Мягко улыбнувшись, Луан продолжал:
— Хоать часто шутит, но его шутки полны глубокого смысла. Многие считают, что дождя нет потому, что французы вырубают леса, взрывают горы, уничтожают растительность. Да, небо тут ни при чем, надо гневаться не на небо, а на французов!
Лицо Луана, минуту назад немного посветлевшее, снова стало хмурым.
Дау не заметил этого.
— Да, во всем виноваты французы: если бы они не уничтожали все на своем пути, мы могли бы обрабатывать землю и бороться с засухой... Французы не дают нам возможности спокойно трудиться. Во время уборки урожая они не дают нам передышки, хотя бы на полдня. А сейчас новая беда: пришлось угнать буйволов в Тхай-Хок...
Старый Луан обычно говорил мало. Дау замолк, ожидая его ответа. Но учитель молчал, и Дау спросил:
— Землю можно обрабатывать, если есть буйвол, а что делать без буйвола?
Луан ничего не ответил. Дау взял табачный лист и, скручивая сигару, добавил:
— Партизаны помогут нам пригнать обратно буйволов, тогда мы сможем работать... А партизанский отряд... Да! Вы слыхали, что Тян тоже переселился в Тхай-Хок?
Луан вздрогнул.
— Что?
Он задумался о чем-то, вопрос Дау перебил его мысли. Хотя известие о том, что Тян перебрался в общину Тхай-Хок и не было для него новостью, он сказал:
— А, Тян тоже переехал? В этом нет ничего удивительного.
Дау согласился с ним:
— Да, вы правы, рано или поздно семья Тяна должна была переселиться в Тхай-Хок. Меня возмущает, что в такие тяжелые времена они хотят жить только в свое удовольствие и ради этого перешли к французам, не заботясь о том, что это повредит многим.
Учитель живо переспросил:
— Как вы сказали?
— Люди говорят, что благодаря Тяну, французам удалось раскрыть тайное убежище партизан. Жена Фана жаловалась на Тяна в Комитет Сопротивления. Она глубоко возмущена тем, что партизаны не арестовали Тяна, допустили его переселение в Тхай-Хок.
— Партизаны разбирают сейчас этот вопрос. Ведь французы по пятам преследовали Тяна, возможно, он испугался и поспешил поскорее скрыться в убежище, может быть, именно поэтому французам удалось найти убежище. Не следует пока утверждать, что Тян намеренно, со злой целью, показал французам убежище. Это несправедливо. Надо винить не Тяна, а До Бьена и французов, которые раскопали убежище и расправились с двумя нашими товарищами... Во всем виноваты враги...
С этими словами Луан поднялся и взял черпак. Это был тот самый черпак, который Баи бросила в реку после того, как Тик дал ей гранаты. Вечером, после похорон дочери, Луан достал этот черпак и взял его с собой на пост. Сейчас он стоял, опираясь на рукоятку черпака, — она была ему по грудь (а Баи доходила до самого плеча). Постояв минуту, он сказал Дау:
— Ну, я пойду.
Дау тоже поднялся.
— Вы идете сменить Тика?
— Да. А вам следовало бы хоть немного поспать.
Дау посмотрел на восток: звезда все еще не появилась на горизонте.
— Все равно не засну, — сказал он со вздохом. — Почему-то сегодня никак не спится.
Луан помолчал и вдруг сказал дрогнувшим голосом:
— Вот и я также. С вечера, как только закрываю глаза, я вижу голову Баи... и боюсь ложиться спать... Эх...
Горестно и безнадежно махнув рукой, он направился в сторону защитного забора.
Когда Луан скрылся из виду, Дау хотел идти в хижину. Но на середине двора он остановился в нерешительности, не зная, что делать. Лечь спать? Или заняться приготовлением еды? Готовить завтрак еще рано. Машинально он повернул к хлеву. Вечером, вернувшись домой, он нашел его пустым и все же хорошенько закрыл на засов. И сейчас Дау снова подошел и проверил, хорошо ли он заперт. После этого крестьянин долго стоял возле хлева и с тоской смотрел на него.
Луан, не доходя до забора, встретил Тика и удивленно спросил:
— Почему вы ушли? Почему не дождались меня?
— Меня сменил Льеу.
Тик рассказал, как Льеу очутился на карауле. К вечеру, когда Тян переселился в Тхай-Хок, Льеу закрыл дверь дома и побежал к забору. Встретив по дороге Тика, он попросил:
— Дайте мне гранату. Я покараулю, а вы идите спать. Разрешите мне ходить в наряд, теперь я свободен.
Льеу так настойчиво упрашивал, что Тик дал ему гранату. Льеу запрыгал от радости. С гранатой в руках он помчался вдоль забора. Проходя мимо караульных постов, парень кричал:
— Эй вы, проснитесь, я иду на пост!
Заметив чей-нибудь силуэт, он грозил:
— Кто там? Стой! А то угощу гранатой!
Партизаны остановили его и объяснили, как нужно вести себя во время караула: не следует без толку размахивать гранатой и с криками носиться вдоль забора. Сейчас Льеу остался вместо Тика, который торопился домой к жене — она тоже должна была идти на караул. Выслушав Тика, Луан тихонько засмеялся.
— Да! Он хороший парень.
От хижины Тика остались только четыре столба и завалинка. Жена и двое детишек спали на бамбуковой кровати, которая стояла в углу под бамбуковым навесом. В эту ночь деревню покинули все женщины и дети. Осталась только жена Тика с детьми. Тик подошел к развалинам своего жилья и сказал Луану:
— Наверное, она уснула и забыла о наряде!
Он легонько притронулся к плечу жены.
— Пора вставать...
Женщина проснулась, зевнула и, прикрывая тряпьем голые руки, сказала:
— Мальчик кашлял всю ночь и не давал мне покоя.
Она продолжала лежать на кровати, а около нее спали двое ребятишек. Разглядев Луана, она поздоровалась с ним и встала.
Шум разбудил малыша, он проснулся и раскашлялся. Тик зажег зажигалку. Жена качала ребенка на руках, пытаясь его усыпить. Мальчик сильно кашлял, сбрасывал с себя поношенный пиджак, которым его укрывали. Бледное и болезненное тельце ребенка корчилось от приступов удушливого кашля.
Мать положила сынишку на колени, гладила его, пытаясь успокоить. Затем она расстегнула кофточку и дала малышу грудь. Через некоторое время кашель утих, ребенок уютно уткнулся в грудь матери. Личико его было мокрым от слез. Пососав немного, он уснул.
Дул холодный ночной ветер. Мать заботливо завернула ребенка в потрепанный пиджак.
Тик погасил зажигалку. Он все еще с беспокойством глядел на жену и детей...
Жена уложила ребенка и показала мужу, куда ему лечь. Тик осторожно пристроился около детишек. Он тихонько обнял больного мальчика и пробормотал:
— Черт возьми. Трудно живется нашим детям!
Жена жестом велела ему замолчать, поправила пиджак на ребенке и шепнула:
— Если будет кашлять, придется тебе взять его на руки и укачать.
И вместе с Луаном она ушла на пост. Но вскоре она вернулась обратно. Тик еще не успел заснуть. Увидев жену, он удивленно спросил:
— Почему ты вернулась?
Жена Тика должна была сменить Тхань, дочь Май. Тхань знала, что у ребенка Тика был сильный кашель, поэтому она велела жене Тика вернуться домой и побыть с больным мальчиком. Тхань пообещала караулить вместо нее до самого утра. Жена Тика и слышать об этом не хотела, но Тхань настойчиво уговаривала ее идти домой. Луан тоже поддержал Тхань, он сказал жене Тика:
— Идите к детям. Вашему мужу следует хорошо выспаться, а без вас дети не дадут ему покоя.
Слова учителя возымели свое действие: ведь и вправду, в последнее время Тик так мало спал! И женщина вернулась домой.
Она примостилась у ног Тика, рассказала ему обо всем, что произошло. Затем сказала:
— Ну вставай, я лягу рядом с ними.
Тик осторожно поднялся и подсел к жене. Она заботливо спросила:
— Сынок не просыпался?
Тик не ответил, пошел к изгороди, взял там доску, положил около кровати и улегся. Он никогда не отличался разговорчивостью. Жена ласково посмотрела на мужа, затем молча улеглась, прижала к груди ребенка и нежно прошептала:
— Сыночек мой!
Ей хотелось поговорить с мужем, но она боялась разбудить детей, да и мужу нужно было дать выспаться: от бессонных ночей у него совсем ввалились глаза. Она с нежностью беспокоилась о муже, тихонько поглаживала ребенка. Спать уже не хотелось. Тик лежал молча. Она решила, что он спит, но вскоре услышала, как муж встал и отнес доску к изгороди. Жена приподнялась на кровати:
— Почему ты не спишь?
— Пойду на минутку к забору. Проверю караулы.
— Поспи хоть немного. Там Луан проследит за всем.
Муж оглянулся на ходу.
— Если ребенок крепко спит, вставай и начинай готовить завтрак. Люди уже встали.
В некоторых хижинах уже развели огонь. Может быть, в эту ночь никто не смог заснуть, поэтому все поднялись так рано.
У Тика было неспокойно на душе. Как обеспечить безопасность односельчан? Враги, голод, засуха... Партизанский отряд значительно поредел... В партийной ячейке осталось девять человек. Фан был самым решительным борцом, но он погиб. Среди партизан выделялся Чо, но он ранен... Не только крестьяне, но даже и партизаны теряют веру в свои силы, в возможность победы над врагом. Если действовать недостаточно гибко, то французам в конце концов удастся назначить в деревню старосту. Непременно надо что-то предпринять, но что? Где выход? Размышляя об этом, Тик шел к защитному забору.
Караульные сказали ему, что Чо уже вернулся домой. Тик не долго думая направился к Чо.
Чо в доме Тоая хорошо отдохнул, выспался и сразу почувствовал себя лучше. Проснувшись, он не мог сразу понять, где находится. Осмотрелся, увидел Хоэ, который лежал рядом с ним, дотронулся до повязки на голове и мгновенно все вспомнил. Беспощадная ненависть к врагу, глубокое сожаление о Баи и Фане сжали ему горло. Чо с раздражением подумал: «Почему я не с товарищами? Как досадно, что это ранение вывело меня из строя!» Чо винил себя в гибели Фана и Баи. Оставаться здесь, спокойно лежать в постели невыносимо! Кто позаботится о караулах? Одному Тику трудно будет со всем справиться. Чо разбудил Хоэ и стал просить его пойти вместе с ним на пост. Но Хоэ не хотел отпускать раненого Чо. Чо рассердился, он не мог понять, как можно думать только о своем благополучии, когда у защитного забора не хватает дозорных. Домашние Тоая тоже проснулись и уговаривали Чо остаться, но Чо был непреклонен. В конце концов Хоэ согласился пойти с ним. Они пришли к защитному забору. Первым они встретили Луана. Он тоже посоветовал Чо вернуться домой. Чо все же обошел весь забор, затем сел на землю около кустов и стал наблюдать за французским постом. Дау, Хоать и Май подсели к Чо — им хотелось побеседовать с ним. Дау вскоре после ухода Луана не утерпел и тоже пошел в дозор.
Май проснулась в полночь и, не дождавшись Тхань, которая должна была вернуться с караула, пошла за ней к защитному забору.
Хоать только что пришел сюда из Тхай-Хока. Хоать был самый старый человек в деревне, у него давно уже не было зубов, рот ввалился. Если кто-нибудь спрашивал, сколько ему лет, он иногда говорил семьдесят четыре, иногда же семьдесят пять или семьдесят шесть. Он точно не помнил, сколько ему лет. Вчера вечером, когда жители начали переселяться в Тхай-Хок, Хоать пошел туда вместе со всеми. У него не было никакого имущества ни в той, ни в другой деревне. Единственной его собственностью был буйвол, которого он купил вместе с Дау и Ча. Он шутил, что ему принадлежит одна нога этого буйвола. Когда Ча погнал буйвола в общину Тхай-Хок, Хоать последовал за ним, чтобы разведать обстановку. Но ночью он вернулся обратно. Встретив партизан у защитного забора, Хоать сказал смеясь:
— Пришел поспать в своей деревне. Мы привыкли лежать под открытым небом, а в Тхай-Хоке все крепко запирают двери, невозможно уснуть в такой духоте.
Хоать увидел Луана и разговорился с ним. Старик рассказал, что никто из жителей, переехавших в Тхай-Хок, не мог заснуть в прошлую ночь: в хижинах очень тесно, негде ни спать, ни сесть. Но хуже всего было то, что на той стороне люди чувствовали себя еще неувереннее и тревожнее. Вражеские облавы на родную деревню и жестокие преследования французов наводили на всех ужас. Но в Тхай-Хок было еще страшнее: там не было ни партизан, ни защитного забора. Французский пост находился как раз посредине деревни, и новые переселенцы чувствовали себя в чужой стороне как рыба в сети. Хоать добавил: «Дома значительно спокойнее».
— В наших хижинах свободно, двери у всех открыты, из одной хижины видно, что делается в другой. А там едва стемнеет, как все крепко запирают двери. Но от этого им ничуть не делается легче. В комнатах невероятная духота и теснота.
Хоать рассказал об всем этом Чо, Дау и Май. Чо слушал молча. Май и Дау жаловались на трудную жизнь: французы замучили всех облавами, поджогами, расстрелами. После каждого вражеского налета партизан становится все меньше. Кроме того, в этом году сильная засуха, а буйволов пришлось угнать в другую деревню. Дау глубоко вздохнул.
— Следует что-то предпринять, чтобы найти выход из этого трудного положения.
Все задумались. Неожиданно Май сказала застенчиво:
— А я вот так думаю...
Дау и Хоать обернулись к ней. Май, поборов мучительное смущение, продолжала:
— Есть только один путь: пусть правительство уничтожит этот пост.
Дау одобрительно кивнул головой. Воодушевленная его поддержкой Май развивала дальше свою мысль:
— Нужно написать письмо президенту Хо Ши Мину и попросить правительство освободить нашу деревню и уезд. Ведь когда президент утвердил приказ о наступлении в провинции Хоа-Бинь, наши войска выгнали врагов из этих мест и уничтожили двадцать тысяч французских солдат. А здесь французов гораздо меньше.
Хоать засмеялся.
— А если мы сейчас уничтожим пост, вы, бабушка, не испугаетесь мести французов и не переберетесь в общину Тхай-Хок?
У Хоатя была привычка называть всех взрослых «бабушками» и «дедушками», а юношей и девушек — «детками». Хоать хотел подшутить над Май, назвав ее бабушкой, но никто не поддержал его. Тогда старик сам ответил за Май:
— Если пост будет уничтожен, мы не будем бояться французов и не побежим в Тхай-Хок.
Май возразила ему:
— Если мы только частично разрушим пост и уничтожим часть солдат, то оставшиеся в живых французы снова будут угрожать нам. Необходимо уничтожить весь пост, тогда бояться будет нечего.
Хоать вытаращил на нее глаза:
— Как это, частично? Вы, бабушка, скоро начнете повторять слова Ча: он сказал, что французы мстят шш за то, что партизаны нападают на них. Может быть, вы скажете, что партизаны не должны ни стрелять, ни бросать гранаты, что нужно отменить тревоги, уничтожить защитный забор и тайные убежища и пустить французов в нашу деревню? Может быть, они перестанут устраивать поджоги, перестанут убивать и грабить жителей?
Май торопливо перебила его:
— Нет, я не это хотела сказать. Я думала о другом: до тех пор, пока мы будем ограничиваться отдельными налетами на пост и засадами, французы не будут бояться нас. Но если мы предпримем крупные операции, как, например, в прошлом году, когда мы уничтожили пять вражеских машин, или как операция Хоанг Зьеу{6}, французы будут бояться нас и не осмелятся угрожать нам, как сейчас.
Хоать довольно улыбнулся:
— Ну, это совсем другое дело.
В этот момент пришел Тик. С ним был Хоэ. Тик пришел, чтобы побеседовать с Чо и с Хоатем — ему сообщили, что Хоать только что пришел из Тхай-Хок. Тик заинтересовался беседой. Хоать рассказал:
— Май собирается попросить президента Хо Ши Мина послать в деревню войска, чтобы уничтожить вражеский пост в Тхай-Хок.
Хоать повернулся к Май:
— Пришел Тик. Поговори с ним, может быть, он напишет дяде Хо{7}.
Тик усмехнулся и промолчал. Тогда Хоэ уверенно сказал:
— Я думаю, что правительство считает преждевременным начинать военные операции в нашем районе, но само дело нетрудное. Посты Ком-Лонг и Ай-Ну находились высоко в горах, в джунглях, мы по двадцать-тридцать дней носили туда рис, и все же наши войска уничтожили эти посты, когда это стало необходимо, а пост в Тхай-Хок намного легче уничтожить, чем те посты.
Май вздохнула.
— Хорошо было бы все-таки, если бы правительство приказало войскам атаковать этот пост. Мы так много слышали о победах в Ком-Лонге, Ай-Ну и в провинции Хоа-Бинь, а у нас мы не видели никаких побед.
Хоать посмотрел на Май.
— Эх, бабушка! Вы снова повторяете слова Ча. Он считает, что Ком-Лонг, Ай-Ну и Хоа-Бинь находятся далеко отсюда. А по-моему, они рядом. Провинция Хоа-Бинь, Вьет-Бак, Четвертая зона и Южный Вьетнам тоже недалеко от нас. Победа придет и к нам. Известия о победах нашей армии доходят до нас, ведь это совсем недалеко отсюда.
Все молчали, и Хоать продолжал:
— Недавно офицер Туан из поста в Тхай-Хок поехал в госпиталь в город Хюе. Но вскоре он вернулся обратно и рассказал, что по ночам туда доносится грохот выстрелов и взрывов мин. Похоже, что Народная армия собирается атаковать город. В городе очень неспокойно, в госпитале не хватает медикаментов. Офицер Туан заявил, что лучше уж умереть в деревне, чем постоянно трястись от страха в городе.
— Наши односельчане слышали, как он говорил это, — произнес Хоать, поглядывая на Май. — Вы не верите? Разве Четвертая зона далеко? По-моему, нет. А Вьет-Бак? Вы же, бабушка, сами рассказывали о том, что говорили марокканские солдаты нашим женщинам, которых они арестовали и заставили работать?
Май засмеялась.
— Да, они говорргли: «Женщины во Вьет-Баке очень злые. А марокканские солдаты не хотят причинять им зла. Вьетнамские женщины не должны плохо относиться к марокканцам». Они говорят так, потому что боятся наших женщин. Они даже стали называть вьетнамок «старшими сестрами».
Дау заметил:
— Я тоже слыхал, что эти солдаты явно подобрели к нам. Зато французы еще больше ожесточились.
Хоэ добавил:
— Во Вьет-Баке и французам и марокканцам поневоле приходится быть добрыми. Над солдатами с поста Тхай-Хок, если они плохо выполняют приказы офицеров, постоянно висит угроза, что их отправят во Вьет-Бак. Это для них страшнее любых угроз.
— А разве Вьет-Бак далеко? — снова спросил Хоать. — Почему наши земляки слушают Ча? Наша армия одержала немало побед во Вьет-Баке, там уничтожены тысячи французских солдат. Неужели вы не верите?
Дау вмешался в разговор. Он сказал, выделяя каждое слово:
— Как можно не верить? Кто не верит в нашу армию, в наше правительство? У нас в провинции уже давно не ведутся боевые операции. Но мы все же знаем о смелой операции Хоанг Зьеу. Ча — болтун, не думайте, что он не верит в победу. У нас в деревне очень тяжелое положение; Ча просто устал от всего, но и он мечтает о приходе нашей армии.
Хоэ уверенно заявил:
— Только с приходом Народной армии мы сможем выйти из этого тяжелого положения.
— Армия решает сейчас другие вопросы, — заметил Тик. — У правительства тоже много задач. А мы должны позаботиться о выполнении наших целей. Правительство не забывает о нас. Вы думаете, оно не знает о положении в нашем районе?
Хоэ вскочил с места:
— Значит, к нам скоро придет регулярная Народная армия?
— Вот это будет замечательно! — радостно воскликнула Май.
Хоэ возбужденно подхватил:
— Да! Когда придет наша армия, французам будет конец. Довольно, похозяйничали у нас! — и добавил серьезно: — Наша армия применяет новую боевую тактику, которую мы переняли у китайцев. Там, где применяется эта тактика, наша армия всегда побеждает. Говорят, эту тактику придумал Мао Цзэ-дун. Так ли это?
Хоэ вопросительно посмотрел на Тика. Тик не успел ничего ответить, как в разговор вмешался Чо:
— Ты вот умеешь толковать о тактике, а о караулах забываешь!
Сердито раздвинув кусты, Чо пошел прочь, словно происходивший обмен мнениями вовсе не интересовал его.
Всего минуту назад у партизан было приподнятое настроение. Люди мечтали о скором приходе Народной армии, но после ухода Чо настроение сразу упало. Разговор оборвался. Все молча смотрели на удаляющуюся фигуру Чо. Вдруг он остановился и, прикрыв рукой глаза, стал пристально смотреть в сторону поста. Тик раздвинул кустарник и пошел к Чо. Остальные настороженно наблюдали за ними.
Май не выдержала.
— В чем там дело?
Чо пошел навстречу Тику.
— Там Льеу. Я сначала не узнал его.
Хоать удивился.
— А что он там делает?
Тик показал на поле.
— Он бежит со стороны дороги.
Все посмотрели в ту сторону, куда указал Тик, и увидели Льеу. Льеу действительно бежал со стороны большака, который проходил рядом с постом. Когда Льеу был совсем близко, Чо тихонько окликнул его:
— Льеу! Льеу!
Мальчик увидел Чо и подбежал к нему.
— Куда ты бегал? — строго спросил Чо.
Льеу скрестил руки на груди и весело засмеялся.
— Я... я был на большаке и поставил там несколько фальшивых мин. — и добавил уверенно: — Если французы захотят устроить облаву, они заметят на дороге свежевырытую землю и, наверняка, начнут искать мины. Им придется потратить не один час... — И он снова весело засмеялся.
Те, которые были в кустарнике, не слышали, что сказал Льеу, но по его веселому лицу догадались, что мальчишка задумал обмануть французов.
Все заулыбались.
Тик. который стоял рядом с Чо, сказал Льеу:
— Если ты снова задумаешь пойти туда, то предварительно поставь нас в известность. Твое счастье, что сегодня Чо узнал тебя. Может случиться так, что кто-нибудь из партизан не узнает тебя и бросит гранату или поднимет тревогу.
Но Льеу только усмехнулся и, не дослушав, убежал.
Поля тонули в утреннем тумане. Приближалось самое тревожное время: обычно в эти ранние часы французы устраивали налеты на деревню. Крестьяне прислушивались к каждому шороху у защитного забора. Все позабыли о беседе, прерванной по вине Чо. Пора идти по домам. Здесь останутся только те, которые караулят у забора, остальные должны вернуться к своим делам. Сидеть в кустарнике у забора небезопасно. Люди перекинулись несколькими словами и разошлись.
У Тика стало спокойнее на душе, сомнения, одолевавшие его ночью, рассеялись. Пока еще он не знал, что нужно делать, но после беседы с Хоатем, Дау, Май, Хоэ и Чо, и в особенности после выдумки сообразительного Льеу, пытавшегося обмануть французов фальшивыми минами, он почувствовал новую уверенность в своих силах.
— А где учитель? Почему его нет до сих пор? — спросил Тик.
Чо ответил:
— Он узнал, что мы здесь, и пошел караулить в другое место.