Глава 8

Проходили часы, бесконечные часы под безветренным синим небом и палящими лучами тропического солнца. Все так же первая шлюпка упорно шла на юг со второй шлюпкой на буксире. Обычно на спасательной шлюпке имеется запас горючего, которого хватает примерно на сто миль при скорости в четыре узла. Поэтому мотор используется лишь при чрезвычайных обстоятельствах: уйти побыстрей от тонущего корабля, найти уцелевших при кораблекрушении или спасти утопающих и поддержать шлюпку на плаву в сильный шторм. Но Маккиннон проявил сообразительность и забросил в шлюпку несколько дополнительных канистр бензина. Даже учитывая возможную плохую погоду, у них было более чем достаточно бензина, чтобы добраться до Лепара, острова размером примерно с остров Шеппей, оставшийся справа по борту, когда они проходили пролив Макклсфилд. У капитана Файндхорна за плечами был пятнадцатилетний опыт плавания в районе этого архипелага, и он знал остров достаточно хорошо. Но еще важнее, что он знал, где на Лепаре можно достать бензин, причем в неограниченном количестве. Единственным неизвестным оставались японцы. Они уже могли захватить остров, но поскольку они уже и так расползлись по всем близлежащим островам, то все же была надежда, что они не высадили свой десант в таком незначительном месте. С достаточным количеством бензина и пресной воды спасательная шлюпка может пройти значительное расстояние. Вероятной была и возможность добраться до Зондского пролива между Суматрой и Явой, особенно если начнутся северо-западные муссоны, дующие в попутном для них направлении.

Но в данный момент не было никакого ветра, даже легчайшего дуновения бриза. Они шли словно в безвоздушном, удушающе жарком пространстве. Медленное движение их шлюпки не нарушало неподвижности воздуха и не приносило намека на прохладу. Сверкающее солнце клонилось к закату, уходя далеко на запад, но все еще было жарким. Николсон сделал из обоих парусов подобие тента, стараясь растянуть их так, чтобы появилась тень. Но тенты не избавляли от духоты. Жара держалась между двадцатью пятью и тридцатью градусами при высокой влажности воздуха, приблизительно в восемьдесят пять процентов. В Восточной Индии в любое время года температура довольно редко падает ниже двадцати пяти градусов. Избавиться от жары не было никакой возможности, даже вода за бортом нагревалась до двадцати шести — двадцати восьми градусов. Пассажирам оставалось только молча страдать и молиться о быстрейшем заходе солнца.

Пассажиры... Николсон сидел на корме с румпелем в руке. Он медленно обозрел людей в шлюпке, определяя их состояние, и огорченно сжал губы. Доведись ему выбирать, с кем плавать в открытой шлюпке в тропиках за сотни или тысячи миль в стороне от помощи, возле враждебных островов, он вряд ли набрал бы столь неподготовленных к плаванию людей, имеющих самые малые шансы выжить. Конечно, были исключения вроде Маккиннона и ван Оффена. Такие люди всегда исключительны, но что касается остальных...

Если не считать его самого, в шлюпке находилось семнадцать человек. Из них только двое имели ценность для боя или для управления шлюпкой. Он их уже отметил. Невозмутимый, толковый и полный сил Маккиннон мог заменить любых двух, а ван Оффен, во всех других отношениях неизвестная величина, уже доказал свои мужество и умение в самых чрезвычайных ситуациях. Про Вэнниера трудно было что-то сказать. Возможно, юноша сможет противостоять длительным испытаниям и трудностям, но это покажет только время. Уолтерс, выглядевший все еще болезненно-измученным, окажется нужным, когда наберется сил. Всех их можно было зачислить в актив.

Гордон, второй стюард, с узким лицом и водянистыми глазами, удивительно скрытный человек и известный вор, проявил себя тем, что отсутствовал на посту, который должен был занимать в чрезвычайной обстановке. Не моряк и не боец, ничего доверять ему нельзя, разве лишь спасение собственной шкуры. Ни мусульманский проповедник, ни озадачивающий, таинственный Фарнхолм, сидящие вместе на одной скамье и тихо беседующие, не проявили себя достаточно хорошо в этот жаркий день, жаркий во всех смыслах. Среди живущих на земле не было более доброго и доброжелательного человека, чем Уиллоуби, но за пределами машинного отделения корабля и в отсутствие его любимых книг от него было мало толку. Несмотря на все его горячее стремление оказаться полезным, он только мешался под ногами. Более беспомощного человека, чем добряк второй механик, в шлюпке не имелось. Капитан, рулевой Эванс, Фрейзер и Дженкинс были сильно изранены. Какая от них помощь? Разве что чисто символическая. Молодой солдат Алекс (Николсон узнал, что его фамилия Синклер) оставался в шоковом состоянии. Его широко раскрытые глаза напряженно глядели в пустоту, беспокойно сновали по всем сидящим в шлюпке, а пальцы непрерывно шевелились, словно что-то искали. Еще в шлюпке находились три женщины и маленький Питер. А в придачу, с горечью подумал Николсон, не стоит забывать о Сиране и шестерке его приятелей-головорезов, болтающихся не далее шести метров позади. Общая картина складывалась неблагоприятно.

Единственным беззаботным и счастливым человеком в двух шлюпках был Питер Теллон, одетый в белые короткие шорты. Жара, казалось, никак на него не действовала, да и все другое тоже. Он с любопытством лазил по корме шлюпки, и малыша часто нужно было одергивать, чтобы он не свалился за борт. Питер еще не вполне избавился от прежних страхов, потому настороженно относился к Николсону, сидевшему у румпеля и находившемуся ближе всех к малышу. Когда тот предлагал мальчику кусок галеты или чашку разбавленного концентрированного молока, Питер робко ему улыбался, наклонялся вперед, хватал предложенное, отступал назад и, отвернувшись в сторону, принимался за еду, изредка поглядывая на Николсона с подозрительным прищуром. Но когда Николсон протягивал к нему руки, малыш сразу бросался к сидевшей на корме по правому борту мисс Драчман и прижимался к ней, глядя на Николсона сквозь растопыренные пальцы, за которыми он прятал лицо. Это был любимый трюк малыша, ибо он воображал, что так его никто не видит. Когда Николсон обращал взор на мальчика, то забывал и о войне, и об их безнадежном положении. Но неизбежно приходилось думать о действительности, и тогда возникал страх за малыша при мысли о возможной вероятности угодить в лапы японцев.

Они обязательно попадут к японцам. Николсон знал об этом, знал наверняка. Да и капитан понимал это, хотя давал приказ плыть на Лепар, к проливу Сунда. Позиции японцев находились в нескольких милях. Они найдут их и подберут в любой момент, когда захотят. Удивительно, что они все еще этого не сделали. Николсон подумал, знают ли остальные, что часы их свободы и безопасности ограничены, что кошка играет с мышкой. Но по поведению людей и их виду невозможно было это определить. Беспомощные пассажиры являлись бесполезной гирей для любого, кто попытался бы уйти на шлюпке к свободе. Но Николсон должен был признать одно: если не принимать во внимание Гордона и находившегося в шоке Синклера, моральный дух пассажиров был превосходным.

Они добросовестно и аккуратно разложили все наспех набросанные в шлюпку вещи и припасы, освободили побольше места раненым, молча переносившим страдания. Они беспрекословно выполняли все приказы Николсона и безропотно переносили тесноту в шлюпке. Две медсестры, которым на удивление умело помогал бригадный генерал Фарнхолм, занимались ранеными без отдыха уже два часа. Строгое требование иметь в спасательной шлюпке набор необходимых медикаментов никогда еще не приходилось так кстати и редко когда так полновесно использовалось. Ампулы для инъекций, сульфамидные препараты, кодеин, повязки, жгуты, марля, вата, присыпка для обожженных — все имелось в аптечке и все пошло в дело. У мисс Драчман был с собой набор хирургических инструментов. С помощью имевшегося в шлюпке топорика и собственного ножа Маккиннон соорудил из отщепленных от скамьи планок удобную шину для изувеченной руки капрала Фрейзера.

А мисс Плендерлейт была великолепна. Иначе просто не скажешь. Она имела талант успокаивать людей в самых сложных ситуациях и совершенно спокойно могла бы остаток жизни провести в открытой шлюпке. Она принимала вещи такими, как есть, и старалась использовать их как можно лучше. Кроме того, у нее хватало энергии заставить других заниматься тем же. Она завернула всех раненых в одеяла, подложила им под головы спасательные жилеты, ругая их при этом, как непослушных детишек, если они хоть чуть-чуть не слушались ее. Дважды мисс Плендерлейт не приходилось ругать никого. Она заставила их поесть и попить, строго проследила за тем, чтобы все выполнили ее указание. Она отобрала у Фарнхолма саквояж и положила под скамью, на которой сидела, взяла оставленный Маккинноном топорик и, сверкая глазами, заявила кипевшему от злости бригадному генералу, что дни его пьянства закончены, а содержимое саквояжа будет в дальнейшем сохранено лишь для медицинских целей. Фарнхолм, конечно, готов был вступить в дискуссию по этому поводу, но воинственный вид мисс Плендерлейт не оставлял надежды на победу. Затем, что казалось совсем невероятным, она достала из своей просторной сумки спицы и клубок шерсти и спокойно принялась за вязание. И вот теперь она, положив доску на колени, тщательно резала хлеб и мясо, делила галеты, куски сахара и все уменьшающееся количество концентрированного молока, командуя мрачным и хмурым Маккинноном, которого вынудила помогать ей, как надежного, но не слишком сообразительного ученика. «Восхитительно, — подумал Николсон, стараясь сохранить такое же непроницаемое лицо, как у боцмана, — просто замечательно, другого слова не придумаешь». Внезапно она чуть не взвизгнула:

— Мистер Маккиннон, что вы делаете, скажите, ради всех святых!

Боцман, уронив последнюю порцию хлеба с мясом, бросился на колени и начал всматриваться из-под навеса. Она повторила вопрос. В третий раз не получив ответа, обиженно поджала губы и свирепо ткнула боцмана в ребра рукоятью ножа. На этот раз боцман отреагировал.

— Поглядите, что вы сделали, вы, неловкий болван, — сказала мисс Плендерлейт, указав на кусок мяса, который боцман придавил коленом.

— Извините, мисс Плендерлейт, извините. — Боцман встал, рассеянно вытирая колено, и обратился к Николсону: — Приближается самолет, сэр. Он уже достаточно близко.

Николсон, прищурившись, взглянул на него, перестал жевать и уставился на запад из-под навеса. Он сразу увидел самолет, не далее чем в двух милях, летевший на высоте шестисот метров. Уолтерс находился впередсмотрящим на носу, но не увидел его вовремя. Это было неудивительно: самолет заходил на них со стороны солнца. Чувствительный слух Маккиннона уловил отдаленный звук двигателя. Как ему это удалось, невзирая на словесный поток мисс Плендерлейт и ровный стук их собственного двигателя, Николсон не мог представить. И даже сейчас он ничего не слышал.

Николсон вернулся на корму и посмотрел на капитана. Файндхорн лежал на боку, то ли заснул, то ли потерял сознание. Но сейчас было не до этого.

— Опустите паруса, боцман, — быстро приказал он. — Гордон, помогите ему, да побыстрее! Четвертый!

— Да, сэр. — Вэнниер был бледен, но держал себя в руках.

— Оружие. Возьмите себе, дайте бригадному генералу, боцману, ван Оффену, Уолтерсу и мне. — Он взглянул на Фарнхолма: — Там имеется автоматический карабин, сэр. Знаете, как с ним обращаться?

— Конечно!

Выцветшие голубые глаза заблестели. Фарнхолм протянул руку за карабином, умелым движением отвел предохранитель, передернул затвор и приготовился встретить приближающийся самолет. Старый боевой конь почувствовал запах сражения, и ему это нравилось. Даже в эти мгновения спешки Николсон успел поразиться полному преображению генерала по сравнению с ранним утром: человека, который с благодарностью скатился в безопасную буфетную, как будто и не существовало. Невероятно, но именно так. Николсон смутно подозревал, что бригадный генерал слишком последователен в своей непоследовательности, что в основе его странного поведения лежит хорошо скрытая целенаправленность. Но это было лишь подозрение. Николсон не мог сделать из своего подозрения никаких разумных выводов. Возможно, он увидел в странном, дерганом поведении Фарнхолма то, чего там и в помине не было. Но сейчас не было времени искать какое бы то ни было объяснение.

— Все опустите оружие. Спрячьте его. Остальным лечь на дно шлюпки.

Николсон услышал отчаянный рев Питера, которого уложила рядом с собой медсестра, и намеренно отогнал от себя все мысли о мальчике.

Странно выглядевший самолет — гидроплан никогда прежде не виданного Николсоном типа — направлялся к ним и находился уже в полумиле от шлюпки. Неуклонно снижаясь, он приближался, но очень медленно, так как не был скоростным. Вот он лег в вираж и стал кружить над шлюпками. Николсон рассматривал его в бинокль. На фюзеляже выделялась эмблема восходящего солнца. Самолет облетал их с юга и востока. «Неуклюжий какой-то, — подумал Николсон. — Годится лишь для разведки на малых скоростях». Тут Николсон вспомнил, как спокойно кружили над ними три истребителя «зеро», когда они покидали горящую «Вирому», и сразу же обо всем догадался.

— Можете спрятать оружие, и все могут сесть, — сказал он спокойно. — С этого самолета в нас стрелять не будут. У японцев множество бомбардировщиков и истребителей, чтобы быстро расправиться с нами. Они не послали бы старую клячу, которую легко можно сбить. Они послали бы истребители и бомбардировщики.

— Я в этом так не уверен. — Кровь Фарнхолма взыграла, и ему не хотелось отказаться от желания увидеть японский самолет на мушке своего прицела. — Я бы ни на грамм не стал доверять этим ублюдкам.

— А кто бы стал? — согласился Николсон. — Но сомневаюсь, чтобы у летчика имелось в самолете нечто большее, чем пулемет. — Гидросамолет все еще кружил на приличной Дистанции. — Считаю, что они хотят взять нас живыми. Но бог знает, зачем это им нужно. И этот парень в самолете, как сказали бы американцы, просто держит нас на льду. — Николсон провел слишком много лет на Дальнем Востоке, чтобы не знать мрачных подробностей о зверствах японцев и их варварской жестокости во время войны в Китае. Он понимал, что для гражданского человека из страны, воюющей с японцами, смерть — более предпочтительный исход в сравнении с теми пытками, какие его ожидают в японском плену. — Почему мы им так нужны, не могу даже догадаться. Давайте просто прочтем свои молитвы и еще немного побудем живыми.

— Согласен со старшим помощником. — Ван Оффен спрятал оружие. — Этот самолет — как бы точнее выразиться? — просто присматривает за нами. Он оставит нас в покое, бригадный генерал. Не волнуйтесь по этому поводу.

— Может, оставит, а может, и не оставит. — Фарнхолм демонстративно выставил карабин. — Нет никаких причин не брать его на мушку. Черт побери, ведь он же наш противник! — Фарнхолм тяжело дышал. — Пуля в двигатель...

— Вы не сделаете ничего подобного, Фостер Фарнхолм, — холодно и властно сказала мисс Плендерлейт. — Вы ведете себя как идиот, как капризный ребенок. Немедленно спрячьте карабин. — Под ее твердым взглядом Фарнхолм как-то сразу сник. — Зачем ворошить муравейник? Вы выстрелите в него, и тогда он потеряет хладнокровие и откроет огонь по шлюпкам. Половину из нас убьет. К сожалению, гарантировать, что вы окажетесь среди этой половины, невозможно.

Николсон с усилием сохранял хладнокровие. Где закончится их прогулка, он не имел никакого понятия, но пока что взаимная антипатия Фарнхолма и мисс Плендерлейт обещала доставить пассажирам небольшое развлечение. Никто еще не слышал, чтобы они общались друг с другом приветливо.

— Послушайте, Констанция, — произнес бригадный генерал, то ли нападая, то ли защищаясь. — Вы не имеете права...

— Не называйте меня Констанцией, — сказала она ледяным тоном. — Просто положите оружие. Никто из нас не желает стать жертвой на алтаре вашей запоздавшей доблести и неуместного боевого азарта.

Она пристально посмотрела на него в упор, а потом демонстративно отвернулась. Вопрос больше не обсуждался, и Фарнхолм был побежден.

— Вы давно знакомы с бригадным генералом? — осмелился спросить Николсон.

Мисс Плендерлейт перевела свой холодный взгляд на Николсона, и тот подумал, что зашел слишком далеко. Но потом она поджала губы и кивнула:

— Долго. Для меня слишком долго. У него в Сингапуре был полк. Но сомневаюсь, видели ли его хоть раз его подчиненные. Он дневал и ночевал в Бенгальском клубе, и, конечно, всегда пьяный.

— Ради бога, мадам! — закричал Фарнхолм, сердито сдвинув седые кустистые брови. — Если бы вы были мужчиной...

— О, успокойтесь, — устало прервала она. — Когда вы слишком часто твердите одно и то же, Фостер, это становится чересчур утомительным.

Фарнхолм что-то сердито пробормотал про себя, но тут всеобщее внимание было внезапно привлечено гидросамолетом. Гул его двигателя изменился, и на какой-то момент Николсон решил, что тот собирается атаковать, но почти сразу же увидел, что круги самолета становятся шире. Он просто с трудом набирал высоту, продолжая кружить. На высоте около тысячи пятисот метров круги стали составлять семь-восемь километров в диаметре.

— Как вы думаете, для чего он это делает? — спросил Файндхорн. Его голос прозвучал твердо и четко впервые с момента ранения. — Весьма любопытно, вам не кажется, мистер Николсон?

Николсон улыбнулся ему:

— Думал, что вы все еще спите, сэр. Как вы себя чувствуете?

— Проголодался и хочу пить. О, спасибо, мисс Плендерлейт. — Он протянул руку за чашкой, поморщился от внезапно пронзившей его боли и опять посмотрел на Николсона: — Вы не ответили на мой вопрос.

— Извините, сэр. Трудно объяснить. Полагаю, что он поджидает кого-то из своих приятелей и указывает им наше местонахождение. Он служит своеобразным маяком. Конечно, это только моя догадка.

— Ваши догадки обладают неприятной особенностью быть чертовски точными.

Файндхорн умолк и вонзил зубы в бутерброд с солониной.

Целых полчаса разведывательный самолет занимал ту же позицию. Это довольно сильно действовало на нервы, к тому же от пристального наблюдения за самолетом в небе у многих заболели шеи. Но теперь стало очевидно, что сам он не грозит враждебными действиями.

Миновало еще полчаса. Кроваво-красное солнце быстро садилось, опускаясь вертикально вниз к зеркально гладкой поверхности моря, которое на востоке темнело и сливалось с неясной линией горизонта, а на западе разливалось необъятной застывшей равниной цвета киновари. С этой стороны поверхность моря не была безупречно гладкой: там виднелись один-два крохотных островка, выделявшиеся черными точками на фоне заходящего солнца. Левее, милях в четырех к юго-юго-западу, лежал больший по размерам низкий остров, выплывающий из мирной поверхности моря.

Вскоре после того, как увидели этот последний остров, они заметили, как самолет стал снижаться на восток по пологой прямой. Вэнниер с надеждой взглянул на Николсона:

— Время исчезнуть сторожевому псу. Наверное, он отправился поспать, сэр.

— Боюсь, это не так, четвертый. — Николсон кивнул вслед удаляющемуся самолету, — В той стороне нет ничего, кроме сотен миль морской поверхности до самого Борнео. Дом нашего дружка совсем не там. Ставлю сто против одного, что он засек своего приятеля. — Он взглянул на капитана: — Что вы думаете, сэр?

— Скорее всего, вы опять правы, черт бы вас побрал, — ответил тот с улыбкой, чтобы смягчить обидный смысл слов. Но когда самолет снизился до трехсот метров и начал кружить, улыбка его медленно пропала, а глаза потускнели. — Да, вы правы, мистер Николсон, — тихо добавил он, с болезненной гримасой пошевелился и уставился вперед. — Как далеко находится остров, о котором вы сказали?

— В двух с половиной — трех милях, сэр.

— Скорее в трех. — Файндхорн повернулся, взглянул на Уиллоуби и затем на двигатель. — Вы можете выжать из этой вашей швейной машинки немного больше оборотов, второй механик?

— Еще один узел, сэр, если повезет. — Уиллоуби положил руку на канат, тянувшийся к шлюпке Сирана. — И два узла, если я обрежу этот канат.

— Не вводите меня в искушение, второй механик. Выжмите из движка все, что можете. Ладно? — Он кивнул Николсону, который передал румпель Вэнниеру и пододвинулся к капитану. — Каковы ваши предположения, Джонни? — прошептал Файндхорн.

— Что вы имеете в виду, сэр? Какой там корабль или что должно произойти?

— И то и другое.

— О корабле не могу и догадываться. Эсминец, миноносец, рыбацкое судно — все, что угодно. Что касается дальнейшего, ну, сейчас уже ясно, что нужны им мы, а не наша кровь. — Николсон поморщился. — Кровь будет после. Когда они берут людей в плен, то пытают с помощью побегов бамбука, выдергивают ногти на ногах, выдирают зубы, капают водой на голову... и другие обычные ухищрения.

Он плотно сжал губы, и его глаза устремились в сторону кормы, где Питер и мисс Драчман играли, улыбаясь друг другу и забыв обо всем на свете. Файндхорн проследил за его взглядом и медленно кивнул:

— Да, Джонни, мне тоже больно. Больно смотреть на них. Им хорошо вместе. — Он в задумчивости потер подбородок. — «Прозрачный янтарь» — вот выражение, которое использовал какой-то писака, рассказывая о цвете лица своей героини. Чертов дурак, подумал я тогда. Теперь мне бы хотелось перед ним извиниться. Действительно невероятно, не так ли? — Он усмехнулся. — Представьте, какая бы образовалась транспортная пробка, если бы вы привезли ее к себе на Пикадилли!

Николсон в ответ улыбнулся:

— Это просто закат, сэр, и вам слепит глаза. — Он был благодарен старому человеку за то, что тот отвлек его от тяжелых мыслей, вспомнив о которых он снова стал серьезным. — Такой ужасный шрам... Надеюсь, нашим желтым братьям когда-нибудь придется за это расплатиться.

Файндхорн медленно кивнул:

— Нам следовало бы... э-э... по возможности оттянуть наш захват в плен. Пусть побегают за нами еще немного. Такая идея не лишена привлекательности, Джонни. — Он помолчал и спокойно продолжал: — Кажется, я что-то вижу.

Николсон моментально поднес бинокль к глазам. Несколько мгновений обозревал окрестности, поймал на горизонте корпус какого-то корабля, на надстройках которого посверкивало лучами заходящее солнце, опустил бинокль, протер глаза и снова стал смотреть. Через какое-то время он опустил бинокль с бесстрастным выражением лица и молча передал его капитану. Тот взял бинокль, прижал к глазам и опять отдал Николсону.

— Никаких признаков, что удача поворачивается к нам лицом, верно? Сообщите им, хорошо? Когда я пытаюсь перекричать этот чертов двигатель, у меня в горле скребет целый набор рыболовных крючков.

Николсон кивнул и повернулся:

— Прошу у всех прощения, но... боюсь, что на подходе новые неприятности. Нас догоняет японская подводная лодка с такой скоростью, словно мы стоим на месте. Появись она на пятнадцать минут позже, мы могли бы высадиться на тот остров. — Он кивнул в сторону правого борта. — А сейчас дело обстоит так, что они нас догонят, когда мы не преодолеем и половины оставшегося пути.

— И что, по-вашему, тогда случится, мистер Николсон? — хладнокровно спросила мисс Плендерлейт.

— Капитан Файндхорн считает, а я с ним согласен, что они хотят взять нас в плен. — Николсон криво улыбнулся. — Единственное, что я могу сейчас обещать, мисс Плендерлейт, это то, что мы постараемся из последних сил не попасть в плен, хотя это будет сложно.

— Это будет невозможно, — холодно сказал ван Оффен со своего сиденья на носу шлюпки. — Это подводная лодка, приятель. Что могут сделать наши хлопушки с ее корпусом, выдерживающим высокое давление воды? Наши пули будут просто отскакивать от него.

— Вы предлагаете нам сдаться? — Николсон понимал логичность слов ван Оффена и знал, что тот человек бесстрашный, но тем не менее, почувствовал легкое разочарование.

— Ни к чему совершать самоубийство, а именно это вы и предлагаете нам сделать. — Подчеркивая свою мысль, ван Оффен стучал кулаком по планширу. — Позже у нас всегда может найтись лучший шанс бежать.

— Вы, очевидно, не знаете японцев, — устало сказал Николсон. — Это будет не просто лучший шанс, который мы когда-либо получим. Он будет последним.

— А по-моему, вы говорите чепуху. — В каждой складке лица ван Оффена светилась враждебность. — Давайте поставим этот вопрос на голосование, мистер Николсон. — Он осмотрел сидящих в лодке. — Кто из вас...

— Заткнитесь. И не бубните, как попугай, — грубо оборвал его Николсон. — Вы присутствуете не на политическом митинге, ван Оффен. Эти корабли управляются не комитетами, а властью одного человека, капитана. Капитан Файндхорн говорит, что мы должны оказать сопротивление. Вот и все.

— Капитан в этом абсолютно убежден?

— Да.

— Мои извинения, — поклонился ван Оффен. — Я склоняюсь перед властью капитана.

— Спасибо.

Чувствуя себя слегка неловко, Николсон перевел взгляд на подводную лодку. Ее уже было ясно видно во всех основных деталях. Расстояние меньше мили. Самолет все еще кружил над ними. Николсон поглядел на него и усмехнулся.

— Хотелось бы мне, чтобы этот чертов соглядатай убрался отсюда восвояси, — пробормотал он.

— Да, он довольно сильно осложняет ситуацию, — согласился Файндхорн. — Время уходит, Джонни. Они догонят нас через пять минут.

Николсон отрешенно кивнул:

— Нам встречался этот тип подводной лодки, сэр?

— Пожалуй, да, — медленно ответил Файндхорн.

— Значит, встречался, — констатировал Николсон. — Легкие зенитные орудия сзади, пулемет на ходовой рубке и тяжелая пушка калибром три и семь десятых или четыре дюйма, примерно так. Пушка на носу. Если они захотят взять нас на борт, нам придется стать боком вдоль корпуса подводной лодки. Возможно, прямо под боевой рубкой. Ни одно из их орудий и пулемет не смогут опуститься так низко. — Он взглянул на небо. — Через двадцать минут стемнеет. Когда они нас остановят, остров окажется на расстоянии полумили, не дальше. Это шанс, чертовски маленький, но шанс... — Он опять поднял бинокль, поглядел на подводную лодку и медленно покачал головой: — Да, я вспомнил. Пушка калибра три и семь десятых имеет бронеплиту для защиты расчета. Может быть, укрепленную на винтах... — Он неопределенно помолчал, выбивая пальцами по планширу какую-то мелодию. Отсутствующим взглядом посмотрел на капитана. — Это сильно усложняет дело, не так ли, сэр?

— Я вам не помощник, Джонни. — Файндхорн опять заговорил устало. — Кажется, голова у меня не очень-то соображает. Если вы что-то предложите...

— Могу. Идея отчаянная, но может сработать. — Николсон быстро объяснил свою задумку, потом подозвал Вэнниера, который передал румпель боцману и подошел к Николсону. — Вы ведь не курите, четвертый?

— Нет, сэр. — Вэнниер посмотрел на Николсона с недоумением.

— Так вот, начинайте курить. — Николсон сунул руку в карман, достал плоскую пачку сигарет «Бенсон и Хеджес» и коробок спичек, передал их ему и одновременно дал ряд коротких указаний. — Садитесь вперед, рядом с ван Оффеном. Помните, все зависит от вас. Бригадный генерал, секунду внимания, если позволите.

Удивленный Фарнхолм перебрался через ряды банок и сел рядом с ними. Николсон пристально посмотрел на него и серьезно спросил:

— Вы в самом деле умеете пользоваться самозарядным карабином, бригадный генерал?

— Господи! — фыркнул тот. — Я, можно сказать, и изобрел эту чертову игрушку.

— Стреляете метко? — продолжал выяснять Николсон.

— Чемпион, — коротко ответил Фарнхолм. — Вот как метко, мистер Николсон.

— Чемпион? — Брови Николсона поднялись в изумлении.

— Королевский снайпер, — ответил Фарнхолм совсем другим, чем раньше, тоном. Таким же спокойным, как говорил Николсон. — Выбросьте за борт консервную банку, отведите шлюпку на пятьдесят метров, и я вам ее изрешечу в две секунды, — обыденно, но убежденно сказал он. — Продемонстрирую высший класс.

— Сейчас не до демонстрации, — поспешно остановил его Николсон. — Это нам понадобится в последнюю очередь. Касательно братца японца скажу, что у нас нет даже хлопушки. Вот что вам надо сделать...

Он быстро проинструктировал Фарнхолма, потом объяснил задачу каждому члену команды шлюпки. Времени для подробных объяснений и для того, чтобы убедиться, что все его поняли, не оставалось: противник был уже практически рядом с ними.

Небо на западе все еще оставалось живым и сверкающим, переливаясь красным, оранжевым и золотистым. Облака на горизонте горели пылающим пламенем, но солнце уже село. На востоке небо посерело, и по морю расползалась темнота тропической ночи. Подводная лодка подходила к ним с правого борта, мрачная, черная и грозная в наступающих сумерках. По обе стороны носа фосфоресцировала отбрасываемая ею светлая вода. Двигатели подводной лодки снизили обороты, работая едва слышно. Черное зловещее жерло большой пушки на носу, медленно опускаясь, держало их на прицеле, двигаясь в сторону кормы маленькой шлюпки. Раздалась непонятная резкая команда из боевой рубки субмарины. По указанию Николсона Маккиннон выключил двигатель, и металлический корпус подлодки проскрежетал о борт шлюпки.

Вытянув шею, Николсон быстро осмотрел палубу и боевую рубку подводной лодки. Большое орудие на носу было направлено в их сторону, но, как он и предполагал, значительно выше, хотя оно было максимально наклонено вниз. Легкий зенитный пулемет на корме был наведен прямо в центр их шлюпки. Этого они не могли предусмотреть, но тут уже придется рискнуть. В боевой рубке находились трое, из них двое вооруженных — офицер с пистолетом и матрос с похожим на автомат оружием. У подножия боевой рубки находились пять-шесть матросов, но вооружен из них был только один. В виде комитета по приему капитуляции это выглядело достаточно внушительно, но не настолько, как ожидал того Николсон. Он подумал, что маневр с резким изменением курса шлюпки, рассчитанный на то, что они подойдут к левому борту подлодки, и позволявший им оказаться наполовину в тени, а японцам оказаться четко высвеченными светом заката, мог бы вызвать подозрение противника, но наверняка это было воспринято как отчаянная и бесполезная попытка спастись. Их спасательная шлюпка никому ничем не угрожала, и командир субмарины должен был считать, что принял более чем достаточные меры предосторожности против возможного слабого сопротивления, какое они могли оказать.

Субмарина и две спасательные шлюпки по инерции двигались вперед приблизительно с двухузловой скоростью, когда с палубы субмарины бросили трос, упавший в первую шлюпку. Привычным, отработанным движением Вэнниер поймал его и вопросительно взглянул на Николсона.

— Можно и побыстрее, четвертый, — отрешенно и печально сказал тот. — Как можно противопоставлять кулаки и пару ножей этим типам?

— Разумно, очень разумно, — сказал наклонившийся из боевой рубки офицер подводной лодки. Руки его были скрещены на груди, и дуло пистолета лежало на левом локте. Он хорошо говорил по-английски, и голос звучал весьма самоуверенно. Широкий оскал зубов в улыбке сверкнул на темном пятне лица. — Сопротивление было бы такой неприятностью для всех нас, не так ли?

— Иди к черту! — пробормотал Николсон.

— Ах, как грубо! Никакой вежливости. Настоящая англосаксонская манера, — сокрушенно покачал головой офицер, наслаждаясь своим превосходством, но внезапно выпрямился, сверкнул на Николсона глазами и навел на него пистолет. — Будьте очень осторожны, — словно хлыстом, ударил он словами.

Медленно, не спеша, Николсон закончил вытаскивать сигарету из предложенной ему Уиллоуби пачки, так же медленно зажег спичку, прикурил, дал прикурить Уиллоуби и выбросил спичку за борт.

— Ну конечно! — Офицер коротко и презрительно рассмеялся. — Типичный англичанин! Хотя его зубы стучат от страха, он должен сохранять свою репутацию, особенно перед командой.

На носу шлюпки спичка освещала сигарету, зажатую в зубах Вэнниера.

— Клянусь всеми богами, это возвышенно, это действительно патетично! — Тон офицера резко изменился. — Ну, пошутили — и хватит! Все на борт! Все! — Он направил пистолет на Николсона. — Вы первый.

Николсон встал, одной рукой опираясь о корпус субмарины, а другую прижимая к боку.

— Что вы собираетесь с нами делать, черт побери?! — закричал он с притворной дрожью в голосе. — Убить нас? Пытать? Сдать в какой-нибудь чертов концлагерь в Японии? — Сейчас он уже кричал по-настоящему, добавив в голос страха и злости: спичка Вэнниера еще не перелетела через борт, и шипение на носу шлюпки было громче, чем он рассчитывал. — Почему, во имя всех святых, вы просто не пристрелите нас, вместо того чтобы...

С захватывающей дух внезапностью два огненных шлейфа устремились в темнеющее небо через палубу подводной лодки, примерно под углом тридцать градусов, и в сотне метров над водой вспыхнули два огненных шара осветительных ракет на парашютах. Нужно быть сверхчеловеком, чтобы не обратить внимание на превращение двух ракет в огненные шары высоко в небе. Но команда японской субмарины состояла из обыкновенных людей. Машинально они повернули головы в сторону ракет. Так они все и умерли полуобернувшись в сторону ракет.

Треск выстрелов из самозарядных карабинов, винтовок и пистолетов умолк. Только эхо замерло в отдалении над блестящей поверхностью моря. Николсон крикнул всем, чтобы легли на дно шлюпки. Пока он кричал, два мертвых матроса скатились с наклонной палубы субмарины на корму шлюпки. Один из убитых почти прижал Николсона к планширу. Другой, с болтающимися руками и ногами, летел прямо на маленького Питера и двух медсестер, но Маккиннон успел заслонить всех и отбросить убитого. Два тяжелых всплеска воды слились в один.

Секунда, вторая, третья... Николсон стоял на коленях со сжатыми в напряженном ожидании кулаками и смотрел на подлодку. Наконец он услышал топот ног и тихое бормотание за стальным щитком орудия. Еще секунда, и еще одна. Глаза старшего помощника обшаривали палубу субмарины. Вдруг там остался кто-то живой, ищущий славной смерти за их императора? Николсон не питал никаких иллюзий относительно фанатичного мужества японцев. Но вокруг все было спокойно спокойствием смерти. Офицер безжизненно свесился из боевой рубки, сжимая в руке пистолет:

Николсон убил его из своего пистолета. Двое других, убитые, свисали по сторонам. Четыре безжизненных тела валялись нелепой кучей у основания боевой рубки. Из двух матросов, составлявших расчет легкого зенитного пулемета, не видно было ни одного: автоматический карабин Фарнхолма отбросил их за другой борт.

Напряжение стало совершенно невыносимым. Большое орудие, как знал Николсон, не могло опустить ствол ниже, чтобы достать выстрелом шлюпку, но он смутно помнил рассказы военных моряков о том, что выстрел прямо над человеком может снести ему голову. Ударная волна окажется смертельной для находящихся под стволом, но узнать об этом точно сейчас было невозможно. Внезапно он выругал себя за глупость и мигом обернулся к Маккиннону:

— Включайте двигатель, боцман. И дайте поскорее задний ход. Боевая рубка прикроет нас от орудия, если оно...

Слова заглушил грохот орудийного выстрела, будто над головой разорвали гигантское полотно, почти оглушив их. Длинный красный язык пламени зловеще сверкнул из жерла орудия, протянувшись почти до самой шлюпки. Снаряд ударил в море, взметнув фонтан на расстоянии около пятнадцати метров. Звук затих. Дым рассеялся. Николсон, мотая головой, потому что заложило уши, уже знал, что они остались живы. И знал, что японцы торопливо перезаряжают орудие, что пришло их время.

— Отлично, бригадный генерал. — Он увидел, как Фарнхолм тяжело поднимается на ноги. — Подождите моей команды.

Он быстро взглянул на нос, откуда раздался выстрел.

— Промахнулся! — с досадой произнес ван Оффен. — Офицер только что выглянул из боевой рубки.

— Держите рубку под прицелом. — Он слышал, как плачет от страха малыш, и знал, что грохот выстрела из большого орудия ужаснул его. Лицо Николсона исказилось от бешенства, и он крикнул Вэнниеру: — Четвертый, сигнальные пакеты. Киньте парочку в боевую рубку. Отвлеките их. — Все это время он прислушивался к движениям расчета орудия. — Все наблюдайте за орудием и люками в передней и задней части субмарины.

Прошло еще целых пять секунд. И он услышал ожидаемый звук: лязганье снаряда, вгоняемого в казенную часть орудия, и щелканье орудийного замка.

— Пора! — резко крикнул он.

Фарнхолм даже не удосужился поднять карабин к плечу, стреляя с руки, будто не целясь. Ему и не нужно было целиться. Он стрелял навскидку, стрелял лучше, чем утверждал. Он сделал не больше пяти выстрелов прямо в ствол орудия и камнем рухнул на дно шлюпки, когда последняя пуля все-таки вызвала детонацию снаряда. Взрыв на таком близком расстоянии прозвучал довольно громко, но несколько приглушенно из-за бронещитка. Большое орудие приподнялось вверх. Куски разорванной казенной части злобно застучали по боевой рубке, со свистом падая в море. Субмарину окружили всплески. Расчет орудия, безусловно, погиб, не успев понять происходящего. В снаряде хватало взрывчатки для уничтожения моста, а тут он разорвался прямо перед их лицами, в стволе.

— Благодарю вас, бригадный генерал. — Николсон поднялся на ноги и придал голосу спокойное звучание. — Мои извинения за все мои прошлые грубости. Полный вперед, боцман. — Пара сверкающих шаров поднялась в воздух и точно опустилась в боевую рубку субмарины. — Хорошо сделано, четвертый. Сегодня вы продлили день.

— Мистер Николсон...

— Сэр? — Николсон взглянул на капитана.

— Не лучше ли нам будет остаться здесь немного дольше? Никто не посмеет высунуть голову из люков и боевой рубки, а через десять-пятнадцать минут будет достаточно темно, чтобы мы успели достичь острова без всякой пальбы этих ублюдков по нам.

— Опасаюсь, что так не получится, сэр, — сокрушенно сказал Николсон. — Сейчас парни внутри ошеломлены, но очень скоро кто-то сообразит, и тогда нас забросают ручными гранатами. Они забросают шлюпку, не показывая нам даже пальца. А для шлюпки хватит и одной гранаты.

— Конечно, конечно. — Файндхорн устало откинулся на скамейке. — Продолжайте, мистер Николсон.

Николсон взялся за румпель, развернул обе шлюпки на сто восемьдесят градусов, обогнул изящную, похожую на рыбий хвост корму субмарины, а четверо вооруженных из шлюпки бдительно наблюдали за ее палубой. У мостика субмарины Николсон замедлил ход, чтобы дать возможность Фарнхолму разбить деликатный механизм зенитного пулемета длинной и точной автоматной очередью. Капитан Файндхорн одобрительно кивнул, медленно осознавая происходящее:

— Вы все предусмотрели, мистер Николсон.

— Надеюсь на это, сэр, — кивнул тот. — Я надеюсь на это.

Остров находился приблизительно в полумиле от субмарины. Они уже прошли четверть пути, когда Николсон нагнулся и достал один из стандартных комплектов «Вессекс» для терпящих кораблекрушение, сорвал с него верхнюю круглую печать, поджег и швырнул за корму шлюпки так далеко, чтобы покрыть и шлюпку Сирана. Едва пакет ударился о поверхность воды, повалило облако дыма оранжевого цвета. Дым повис почти недвижно в безветренных сумерках, создавая непроницаемую завесу для противника. Через минуту-другую с субмарины полетели пули, прорезая оранжевый дым, свистя над головами и шлепаясь в воду, но не причиняя им вреда. В слепой ярости японцы стреляли наугад. Через четыре минуты первая дымовая шашка иссякла. Николсон кинул вторую. Пока та дымила, они успели причалить к берегу и высадились на острове.