4. ...А процессия двигалась вблизи капуцинского некрополя
Как и в июне прошлого года, как пять и пятьдесят лет тому назад, солнце медленно начало спускаться по готическим фиалам главной башни собора святого Стефана, чтобы сперва позолотить ее кровлю, а затем внезапно перелиться через край на северо-восточный фасад собора. Но мостовой оно на этот раз не достигло, как и в июне прошлого года, как пять и пятьдесят лет тому назад.
Ибо, как всегда в праздник тела господня, свободное пространство вокруг собора было запружено людьми — они стояли здесь с раннего утра, а некоторые даже с ночи, заняв место, откуда можно было бы хоть краешком глаза увидеть что-либо из того, что будет происходить перед центральным порталом собора.
Уже в пять утра полицейские оцепили обширный квадратный плац, куда теперь на смену им вступали гвардейцы, пехотинцы из личной дворцовой охраны императора в темно-зеленых мундирах и шлемах с высоким плюмажем из конского волоса, струистого, черного; лишь вензеля шнурков на груди да эполеты поблескивали золотом; к противоположной стороне квадрата выдвинулись гвардейские кавалеристы в красных, обшитых галунами мундирах и белых лосинах, уходивших в высокие голенища черных лакированных сапог. Черными были и их лошади, лишь султаны из конского волоса на шлемах сверкали нетронутой белизной. С боков пространство замкнули гвардейцы-мадьяры из личной охраны императора в пурпурно-золотистой униформе с гусарскими позументами, с леопардовой шкурой, переброшенной через левое плечо, и белыми перьями райской птицы на меховом кивере; все на белых конях.
Уже одно это зрелище стоило того! Эти четко обозначенные цветовые полосы, резкие цветовые контрасты: черное, красное, белое, протканные золотыми жилками и оплетавшие пышной паутиной груди и плечи гвардейцев, наголовники лошадей, края чепраков! А стоило повеять ветру, как султаны конского волоса на шлемах, султаны белые и черные, начинали трепетать, клонясь в одну и ту же сторону, словно под оглаживающей их невидимой ладонью.
Окна близлежащих домов заполнялись зрителями медленнее. У счастливых обитателей этих домов и их гостей, гостей, вознаграждавших хозяев добрым словом или деньгами, времени было достаточно: основное зрелище начнется лишь в половине седьмого, когда станут съезжаться участники крестного хода, придворная элита.
И вот гвардейская кавалерия расступилась, образовав несколько брешей, через которые сперва поодиночке, а затем все более частыми и многочисленными группами стали подкатывать в своих каретах и экипажах представители знати, армии, высших органов государственной власти в парадных униформах, сверкавших яркими красками, позументом, цифровкой, поблескивавших орденами, звездами, перевязями, саблями, шпагами. Немногочисленные черные цилиндры совершенно терялись среди пестрого смешения униформ; кивера гусарских офицеров, щегольские плюмажи уланских касок и золотистые шлемы драгун то и дело расступались, чтобы пропустить какую-нибудь генеральскую шляпу, ядовито отливающую смарагдовой зеленью перьев.
Таким все это представало взорам наблюдавших из окон людей, которые подносили к глазам театральные бинокли, чтобы приблизить к себе лица, особенно лица тех, кто как раз выходил из экипажей с гербом на дверце. Люди называют имена, обмениваются репликами, шепотом сообщают интимные тайны...
Вот в открытом экипаже подъезжает венский бургомистр, красавец Луегер, и это означает, что вскоре прибудет...
Да, да, собственной персоной!
С находящейся неподалеку улицы Ров грянул ружейный залп, и военный оркестр на площади заиграл кайзер-марш.
Запряженная восьмеркой липицианских альбиносов, мелкими шажками вытанцовывающих по мостовой и крепко удерживаемых длинными вожжами, укрощающими их темперамент, приближается остекленная, вызолоченная императорская карета, на заднем пурпурном сидении которой восседает его величество император Франц Иосиф I.
На площади в лучах солнца сверкнули выхваченные из ножен сабли гвардейских офицеров, воинские подразделения берут на караул, цилиндры тонут в пучине толпы.
Как только император вышел из кареты и проследовал по ковровой дорожке в сумрачный грот кафедрального собора святого Стефана, к порталу стали подъезжать другие дворцовые экипажи — это приезжали эрцгерцоги, каждому из которых полагалась упряжка из четырех лошадей. Все они в генеральской униформа с широкой орденской лентой через плечо и с орденом Золотого Руна на цепочке вокруг шеи.
Тут интерес зрителей несколько ослабевает, поскольку толпа дипломатического корпуса, военачальников, членов правительства и т. д., и т. д. уже отнюдь не столь занимательна.
И пока внутри собора святого Стефана происходит нечто столь недоступное простым смертным, что это даже не возбуждает их любопытства, зрители начинают готовиться к долгому ожиданию; при этом никто не покидает своего места и каждый старается как можно веселее провести время. Кто взял с собою детей, тому есть чем заняться: ребятишек нужно развлечь, прежде всего показывая на парадные униформы военных, на лошадей гвардейцев, на оркестр, а когда терпение детворы вконец истощается, на смену этой программе приходит завтрак, на который дома ввиду столь раннего ухода времени не было. И это тоже стало традицией, так как опыт показал: еда — самый верный способ помочь детям забыть о том, что у них болят ноги, что им негде посидеть и не на что больше поглядеть. Кто не обременен семейством, мигом налаживает контакт с рядом стоящими, благо недавнее зрелище дало более чем обильную пищу для разговоров.
Но вот наконец-то начинается...
Из главного соборного портала выползает тонкой змейкой вереница сирот из детских приютов. Они идут парами, одетые в темные костюмчики; крепко держатся за руки, идут и поют. Они поют тонкими, неокрепшими голосками, не спуская глаз с фигуры молодого священника, идущего впереди. Направление их пути, теряющегося в узких улочках старого города, обозначено зеленью разбросанной травы, смягчающей шаги по твердой мостовой.
После сирот поток процессии густеет, рассиявшись белизною и золотом, — это идут епископы и аббаты в островерхих скуфьях и с увенчанными завитушкой посохами в руках; следом прелаты и рядовые священники из венских костелов и монастырей; за ними бородатые иерархи греко-католической церкви в выпуклых коронах.
Но все это лишь предвестники, идущие впереди основного, отмеченного особой святостью, ядра торжественной процессии. Из сумрака собора святого Стефана выплывает на солнечный свет пышный парчовый балдахин, под сенью которого архиепископ несет огненно-лучезарную дароносицу. С обеих сторон руки архиепископа поддерживают молодые священнослужители, помогая ему нести тяжелую драгоценную ношу. А вокруг священнослужителей под балдахином многочисленные министранты{57} неутомимо размахивают кадилами, словно сизые облачка дыма долженствуют облегчить массивность сверкающего видения. В знак того, что этот символ, святая святых церкви, находится под защитой династии и двора, его эскортируют шеренги марширующих гвардейцев из личной охраны императора.
И только потом, соблюдая надлежащую дистанцию, отдельно ото всех, шествует император в белом маршальском мундире и алых штанах с широкими золотыми лампасами. Он идет с обнаженной головой, в правой руке держа шляпу с плюмажем из зеленых перьев, а левую возложив на эфес сабли!
Он смотрит прямо перед собой, он сосредоточен, он недосягаем, один посреди свободного пространства. Если по прибытии люди на тротуарах и в окнах домов встречали его громкими приветственными возгласами и цветами, то теперь никто в теснящейся толпе зрителей не рискует нарушить тишину, в которой слышатся лишь робкие, нежные голоски министрантских колокольцев.
И лишь на расстоянии нескольких шагов от императора процессия снова вспыхивает красками и золотом военных, дипломатических и чиновничьих униформ. Вслед за многочисленной группой эрцгерцогов появляется нескончаемая вереница генералов — предводителей рыцарских орденов в ниспадающих складками пурпурных и белых мантиях с белыми и черными крестами, министров с золотыми галунами, тайных и имперских советников...
И как всегда, процессия шаг за шагом медленно движется в такт многочисленным военным оркестрам, в звучание которых время от времени врывается грохот ружейной пальбы с улицы Ров; она движется по Каринтскому проспекту, через Новый Рынок к капуцинскому костелу, перед входом в который высится алтарь, — здесь процессия сделает первую остановку, священник прочитает соответствующий пассаж из Евангелия и благословит знатных паломников. Всего в нескольких метрах под мостовым покрытием, там, где остановилась процессия с императором, в цинковых и бронзовых гробах и саркофагах лежат предки Франца Иосифа, а в самом конце длинной череды склепов находится усыпальница, которую распорядился приготовить и отделать для себя сам Франц Иосиф; выложенная белым кафелем, она напоминает скорее мясную лавку, однако вместо соответствующего товара здесь уже помещены гробы с останками единственного сына императора кронпринца Рудольфа и императрицы Элизабет, которых уложили сюда самоубийство и убийство...
И как всегда, из года в год, в урочное время процессия снова приходит в движение, чтобы сделать вторую остановку перед алтарем у дворца Лобковица, где зачитывается следующий отрывок из Евангелия;
третья остановка — перед костелом святого Михаила и последняя — у подножья морового столпа на улице Ров...
...Как всегда, из года в год, как всегда...
5. Газеты
Прагер Тагблатт, 18.6.
Во вторник 16 июня ученики второго «Ц» класса пражского Коммерческого училища совершили экскурсию в Конопиште, чтобы осмотреть тамошний парк, доступ в который для широкой публики открыл на несколько дней эрцгерцог Франц Фердинанд. Они осмотрели замок и все достопримечательности обширного парка, вызвавшие у них неподдельное восхищение. Прежде чем они ступили в самую красивую часть парка — в розарий, с руководителем экскурсии учителем Рашнером долго беседовал сам наследник престола, который вместе с супругой как раз совершал прогулку по парку. Наследник расспрашивал об учебном заведении, откуда прибыли экскурсанты, спросил, понравился ли им парк. Он выразил удовлетворение по поводу того, что ученики в восторге от достопримечательностей замка, показал им дорогу к розарию и затем самым радушным образом попрощался с ними. После осмотра ученики-экскурсанты отправились в Жабовржески — одно из самых очаровательных местечек империи. Вечером экскурсанты возвратились из Бекешова в Прагу.
В том же месяце
Новый прибор, предотвращающий морские катастрофы
Известный изобретатель Хайрем Максим изобрел прибор, благодаря которому любое судно может плыть по морю в полной темноте, ночью и в тумане. Идею прибора Максиму подсказали... летучие мыши. Речь идет о приборе, который состоит из передатчика и приемника и вызывает колебания воздуха наподобие тех, какие производит крыльями летучая мышь. Но вместо ничтожных сил животного в приборе используется двигатель в двести или триста лошадиных сил. Мощные воздушные волны наталкиваются на препятствия, встречающиеся на пути плывущего судна, и, отражаясь, возвращаются назад, улавливаемые приемником. Колебания воздуха прибор Максима вызывает с помощью пара, и таким образом судно как бы чувствует в темноте преграду.
Автомобильные катастрофы
Об автомобильных катастрофах пишет известный будапештский автомобилист Герман Гредель:
«Кто в последнее время следит за хроникой автомобильных происшествий, тот, безусловно, не может не заметить, что число их угрожающе возросло. Виной тому прежде всего несоблюдение правил автомобилевождения. Шоферы покушаются даже на тротуары, предназначенные исключительно для пользования пешеходов, вследствие чего последние перестали чувствовать себя в безопасности. Тут сказываются прежде всего легкомыслие молодости, недостаток опыта, стремление обратить на себя внимание. За руль нынче садятся даже молодые дамы в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Автор предлагает (хотя и рискует этим уронить себя в прекрасных глазах молодых дам), чтобы полиция разрешала водить машину женщинам не моложе двадцати лет. Публика вправе рассчитывать на то, что жизнь пешеходов будет цениться больше, нежели хотя и понятная, но рискованная амбициозность молодых представительниц высшего общества».
6. Наследник престола
Еще в конце прошлого года в Чикаго вышел номер газеты сербских эмигрантов «Србобран», передовица которого содержала угрозу: «Наследник австрийского престола объявил о своем намерении посетить будущей весной Сараево. Пусть это врежется в память каждому сербу! Коль скоро наследник престола желает приехать в Боснию, расходы, связанные с этой поездкой, мы берем на себя. Сербы, вооружайтесь, чем можете: ножами, ружьями, бомбами, динамитом! Месть священна! Смерть габсбургской династии! Вечная память героям, которые восстанут против нее!»
Газета нелегально доставляется в Белград и, разумеется, попадает в руки австрийской полиции. Ее кладут ad acta{58}, присовокупляя к другим анонимным угрозам. К весне о ней забывают, поскольку...
Поскольку военный наместник Боснии генерал Потиорек заявил, что полностью ручается за безопасность наследника. Благо 70 000 солдат при полном боевом снаряжении будут участвовать в маневрах в непосредственной близости от Сараева. Он мог бы выставить из них на всем пути следования Франца Фердинанда охранение в шесть шеренг. Сделает ли он это? Разумеется, нет; во-первых, это совершенно ни к чему, а во-вторых, это было бы равносильно публичному признанию, что в лояльность населения не верят, что правительство боится своих подданных.
Из этих же соображений (ввиду абсолютной ненужности подобных затрат) было отклонено предложение Будапешта прислать в Сараево полсотни тайных агентов полиции. Это обошлось бы в двадцать тысяч крон.
Тем более что сами хорваты предложили Потиореку обеспечить безопасность наследника собственными средствами; шпалеры солдат, стоящих вдоль намеченного пути следования, — сущая ерунда: солдаты стоят на определенном расстоянии друг от друга, да еще лицом к проезжей части улицы, то есть спиной к публике. Почем они знают, что затевается у них за спиной! Нужно расставить солдат густой цепью и вдобавок — лицом к толпе.
Закончить свои выкладки депутация хорватов не успела — наместник решительно ее прервал: хотя проявленное рвение и является несомненным свидетельством лояльности хорватов, однако не может быть и речи о том, чтобы воспользоваться их услугами. По сути дела, это было бы проявлением недоверия к австрийским вооруженным силам. Он, Потиорек, берет ответственность на себя.
Правда, посланник Сербского Королевства в Вене Иова Йованович предостерегал: австрийские маневры вблизи сербской границы могут быть восприняты как провокация, особенно если они совпадут по времени с визитом наследника австрийского престола в достопамятный для сербского народа день — Видов дан{59}.
И кто тогда поручится, что какой-нибудь фанатик-одиночка...
Зато архиепископ Верхней Боснии Штадлер, резиденция которого находилась в Сараеве, держался противоположного мнения и не видел ни малейших оснований для того, чтобы эрцгерцог Франц Фердинанд чего-либо опасался...
Опасаться?
Неожиданно эхо этого слова начинает долетать до слуха эрцгерцога то оттуда, то отсюда. Франц Фердинанд склонен угадывать это слово во взглядах своей военной свиты, в озабоченном выражении лица жены, в собственном отражении в зеркале. Но нет, он не боится. Не боится!
Именно тогда просит он аудиенции у императора.
Зачем?.. Ну, это вполне понятно, существует определенная неясность, одно говорит в пользу его участия в боснийских маневрах, другое — против, и в конце концов, решающее слово за императором...
На мгновение он прерывает свои раздумья, воспоминания уносятся в прошлое: не так давно в разговоре с императором он уже не смог сдержаться и стал кричать, что у него в этой стране прав не больше чем у последнего лакея. А когда император заметил, что никто, пока он жив, не вправе вмешиваться в государственные дела, эрцгерцог отрезал: «Хорошо! Но за твои ошибки однажды придется расплачиваться мне». Отвратительная произошла тогда сцена, настолько отвратительная, что оба ее участника при первой же после этого встрече делали вид, будто уже и не помнят о ней, будто ее вовсе и не было.
И вот сейчас она вспомнилась вдруг Францу Фердинанду, вызывая у него неприятное чувство, будто это воспоминание навязывает ему сам император. Как раз в тот момент, когда он, Франц Фердинанд, с такой охотой переложил бы решение на плечи престарелого правителя. Когда он готов был бы отступиться от всех своих суверенных прав, от права распоряжаться собственной персоной.
Представ затем перед дядей и изложив ему свою просьбу решить, целесообразна ли поездка в Боснию, Франц Фердинанд, прежде чем император успел открыть рот, понял, что старик прекрасно знает, чего ждет от него племянник и чего он не дождется. Он понял это по невозмутимому, безучастному взгляду старческих глаз, взиравших на него без малейшего удивления, но и без злорадства или издевки. Нет, ничего этого в глазах императора не было. В них вообще ничего не было.
Император произнес:
— Решай сам, поступи, как хочешь и как считаешь нужным.
На этом аудиенция закончилась.
Когда двери за Францем Фердинандом затворились, император вновь склонился над своими бумагами. Человек, который здесь только что был, вышел не только из кабинета, но и, так сказать, из головы императора. И если все же Франц Иосиф на мгновение задумался, прежде чем погрузиться в чтение документов, то задумался он скорее о себе: если в Боснии и в самом деле что-нибудь случится, не будет ли в этом повинен и он, император? Не следовало ли ему все-таки удержать Франца Фердинанда? Но разве он сегодня куда-нибудь его отослал? Просто он предоставил ему полную свободу действий, а ведь это как раз то, чего наследник постоянно домогался! Если из фанаберии или из-за комплекса неполноценности эрцгерцог предоставленной ему свободой не воспользуется, то это его личное дело. Это уж пусть он сам решает...
25 июня наследник выезжает с супругой в Боснию.
Маневры проходят без всяких инцидентов.
Поездка протекает в строгом соответствии с заранее намеченной программой.
Единственным отклонением от нее явился незапланированный краткий визит эрцгерцога в Сараево. Франц Фердинанд выразил желание посетить город неофициально, без приветственного церемониала.
И эта экскурсия прошла благополучно, оставшись почти незамеченной жителями Сараева.
27 июня вечером (на время маневров августейшую чету разместили в расположенном неподалеку курортном городке Илиджи) кто-то из сопровождавших наследника лиц предлагает на этом поездку в Боснию завершить: маневры закончились, даже Сараево Франц Фердинанд уже посетил...
Эрцгерцогиня Жофия мигом соглашается. Она испытывает чувство облегчения, словно камень с души свалился.
Но со всей допустимой решительностью этому предложению противится военный наместник генерал Потиорек: он воспринял бы это как проявление недоверия к принятым им мерам, равно как и к лояльности жителей Сараева, которые готовят назавтра августейшей чете пышную встречу; да и дислоцированные здесь полки были бы разочарованы, если бы их лишили возможности показать себя на смотру в присутствии представителя царствующего дома. А ведь солдаты как раз только что доказали, что они действительно заслуживают...
Франц Фердинанд мельком окидывает взглядом группу стоящих перед ним офицеров. Все смотрят на эрцгерцога, ожидая его решения. Глаз Жофии Франц Фердинанд избегает.
И вот — кивок головой. Да, завтра едем в Сараево.
Согласно первоначальной программе.