III

Наступил февраль.

Политическая ситуация в стране все обострялась. Коммунисты подготавливали съезд заводских комитетов и крестьянских комиссий, чтобы отразить выпады реакционных партий. Лесовские пограничники, патрулировавшие государственную границу, ежедневно сообщали о сосредоточении американских войск. Хоккейные матчи с американцами на Грифике прекратились... Прапорщик Содома усилил требования к подчиненным. На заставу часто приезжал просветработник, который разъяснял пограничникам ситуацию в стране. Состоялось собрание вахмистров — членов КПЧ. Председательствовал Слава Хлоупек. На заставу приехал и Йозеф Ножичка, который служил уже в Плане. [121]

— Возможно, потребуется помощь КНБ, — сказал он. — Иначе социализм погибнет. Мы должны действовать заодно с рабочими, с Готвальдом!

Обстановка в Лесове тоже становилась все более напряженной. Лесничий Лишка созывал одно собрание за другим; в секретариате партии национальных социалистов в Плане он проводил времени больше, чем в лесничестве. Цыган и Стромек решили взять под контроль его деятельность. Кроме того, установили наблюдение за некоторыми работниками таможни.

Однажды после обеда Стромек пришел вне себя от гнева.

— Знаешь что? К Лишке приехало партийное начальство, три автомашины. Одна даже с пражским регистрационным номером. Но я, друг, тоже не так прост: пан председатель национальных социалистов остался без телефонной связи.

С высокого сугроба Стромек забрался на телеграфный столб, отрезал метров десять провода, ведущего к лесничеству, и забросил его за кладбищенскую ограду.

— Чего ты этим добьешься? — спросил его Цыган.

— По служебным делам он может звонить от нас или со станции КНБ. Понимаешь? — проворчал в ответ Стромек. — А здесь пану председателю особенно разговориться не удастся. В случае чего, мы его сразу же вышвырнем. У меня нет желания возвращаться к капитализму,

Однако кроме политики их в те дни волновал и лесовский бал. Вечером они зашли к Киндлу в ресторанчик, чтобы обсудить подробности. Все шло как по маслу.

— Музыка есть, — потирал руки Стромек, — мясо то же, напитков у тебя, Франта, хватит, а об остальном мы позаботимся. А теперь дай-ка нам три стаканчика рому, только в кредит. Себе тоже налей. Заплатим в получку.

— Само собой, — согласился Киндл и опрокинул свой стаканчик раньше, чем вахмистры успели сделать по глотку. — Старуха ругается, — объяснил Франта с кислой миной.

Двери распахнулись, и вошли таможенники Долежал и Гонза Шпачек. Они были на службе и зашли по пути на Двур. Взяв по стаканчику грога, подсели к вахмистрам.

— Так что же слышно насчет бала вашего замечательного подразделения? — поддел их Долежал. [122]

— А вы разве не пойдете? — улыбнулся Стромек.

— Все зависит от того, какая там будет музыка, — задумчиво сказал Шпачек.

— Оркестр КНБ из Карловых Вар. Тридцать чело век! Такого еще не бывало. Его будет слышно даже по ту сторону границы!

Долежал не был склонен вступать в разговор. Его одолевали свои заботы: Лишка считал его кандидатом на пост председателя будущего комитета в Лесове. Кто мог в тот момент думать, что через год и след их простынет?.. Когда они расплатились, к ресторанчику подъехала повозка. Байер, отец Ярки, привез подстреленную им косулю. Он распорядился положить тушу в коридоре. Из охотничьей сумки достал три ножа.

— Освежуем ее сразу же. Пани Киндлова сможет засолить мясо. И пусть сделает нам гуляш. Поскольку косулю застрелил я, то, по старому обычаю, требуха при надлежит мне. А вас, господа, — обратился он к вахмистрам, — я угощаю.

Цыган поднялся с места. Ведь это был отец Ярки. И, взглянув на Киндла, Яниш сказал:

— Дай нам, Франта, литр рома. За мой счет. Пришли еще два вахмистра — Мачек и Манек. Хозяин

принес гармошку, и через час в ресторанчике стало очень весело. Цыган пил осторожно. Он был свободен от службы и обещал Ярке встретиться вечером, а пока он обнимал за шею ее отца и вместе с остальными распевал народные песни.

— Ты, Вацлав, хороший парень, — повернувшись к Цыгану, говорил Байер, — но слишком уж ты увлекаешься политикой, и притом странной политикой. То, чего хо чет ваша партия, не выход из положения...

Это был отец Ярки. «Тесть, — с горечью думал Яниш. — Был бы моим тестем, если б не тот, второй, который сейчас в армии...»

— Оставим политику, — ответил он, склонившись к потному лицу подвыпившего лесничего, — все равно мы ни до чего не договоримся. Время нас рассудит, пан Вайер.

— Жена мне задаст жару, — спохватился лесничий, — ведь я обещал сразу же вернуться домой.

— Я провожу вас, — предложил Цыган. [123]

— Как мою дочку, плут ты этакий! — рассмеялся лесничий.

— Ее еще охотнее, пан Байер, только она ведь уже занята, — съязвил Яниш.

Лесничий неуверенно держался на ногах: слишком много выпил.

— Я тебе покажу Ярку! — шутливо погрозил он. — Для нее у меня есть другой жених.

Цыган отвел глаза. «Знал бы ты», — подумал он. В это время пришли Белка и Липар. В ресторанчике стало шумно и многолюдно. Киндлова с Мачеком вихрем носились в танце, стаканчик следовал за стаканчиком. Вдруг с Цыгана мгновенно слетел хмель. Как раз когда он обнимал лесничего за шею, в дверях появилась Ярка. Она хмурилась.

— Папа, — сказала она, — немедленно иди домой.

— У меня было здесь дело, Яруня, — ответил тот растерянно.

— Он свежевал косулю, — добавил Цыган. — И готовил гуляш. Ну, и мы немножко пели.

— Дай моей дочке грогу, — приказал Байер хозяину. Она села рядом с Цыганом и прошептала:

— Эх ты!

Он понял: не пришел на свидание и выпиваешь с моим отцом...

Из-за стола они встали только около часу ночи. На улице их обдало холодом. Шли втроем — Ярка, ее отец и Цыган. Подвыпивший лесничий без конца повторял что-то. Деревня спала, только на заставе, как обычно, горел свет. Яниш помог девушке довести отца до кухни. Ярка уложила его в постель и вернулась к Цыгану, ждавшему ее внизу, у двери.

— Ему нехорошо, — сказала она, — но мама о нем по заботится.

— Это замечательно! — ответил Яниш. — Значит, я смогу на минутку заглянуть к тебе? — набрался он храбрости.

— А что тебе там делать? — улыбнулась она. Он обнял ее.

— Это я тебе скажу там, Ярка, — шептал он ей на ухо. — Ты уже давно мне обещала, что я как-нибудь буду у тебя, совсем с тобой...

— Ну ладно, на минутку, — уступила она. Яниш [124] снял ботинки и последовал за ней в темноте незнакомого дома. По дороге они поцеловались. Вот и ее комнатка... Свет они зажигать не стали.

В ту ночь в комнате общежития спал один Стромек.

И вот пришел день, которого все так ждали. В этот день в Лесове должен был состояться бал. Все, что можно было сделать силами членов ЧСМ, было сделано на славу. Только оркестр мог испортить всем настроение, если бы вдруг не приехал, но автобус с музыкантами уже прибыл в Лесов. Стромек повел их наверх, в раздевалку, а Цыган подождал дирижера, чтобы договориться с ним о программе.

— Вам повезло, ребята, — сказал дирижер, — у нас уже введена боевая готовность. Долгое время не было известно, поедем ли мы вообще...

Стромек встретил и проводил в зал Павелку, Зиму и капитана Кучеру из Планы; Цыган — Лишку и семьи таможенников. Приехали несколько вахмистров и с соседней заставы. Они сразу же обосновались в буфете. На большом столе лежали всевозможные призы, предназначенные для лотереи. Торты, с помощью которых кавалерам предстояло расплачиваться с дамами после «сладкого» танца, пока еще хранились в холодном чулане. Вахмистры ходили в белых перчатках, наскоро купленных в Плане, и льнули к девушкам в длинных, совершенно новых белых платьях. Народу собралось так много, что те, кто жил поближе, принесли из дому стулья.

Музыканты сыграли туш, и Павелка, поднявшись на сцену, пожелал всем хорошо повеселиться. В первую очередь вахмистры пригласили на танец жен гостей, потом — знакомых, и только лишь через некоторое время очередь дошла до любимых девушек... Прапорщик танцевал то с одной дамой, то с другой и был исключительно галантен и внимателен.

— Старик превзошел самого себя, — сказал Цыгану Хлоупек, сопровождая свою прекрасную генеральшу.

В десять вечера трубач исполнил соло в честь организаторов бала и членов КНБ. После белого танца Цыган и Стромек ненадолго присели к столу Благоутов, выпили с их девушками по рюмочке и отправились дальше. Забот у них было много: как проходит лотерея, есть ли закуска и выпивка у музыкантов, каков кассовый сбор? В одиннадцать часов был объявлен «сладкий» танец. Ребята [125] поставили на стол чудеса кондитерского искусства, автором которых был Франта Киндл. Продавщицами были Милуша и Гита. Мужчины принялись заказывать для своих партнерш соблазнительные лакомства. Буквально через три минуты ничего не осталось.

Затем наступил черед чардаша для местных словаков, лесной польки для лесников и охотников, вальса для таможенников. Капитан Кучера выиграл бутылку коньяка, Зима — ром, а Павелка — без всякой протекции — большой круг колбасы. Некоторые в качестве призов получили живых кроликов, кур или карпов. Интендант Тонда привез все это из Планы. Всеобщее восхищение вызвали несколько пачек американских сигарет, оставшихся после побед на Грифике в хоккейных матчах ЧСР — США. Деньги, вырученные на вечере, ребята положили в сейф у Киндла. Наконец-то и сами организаторы бала могли потанцевать.

Цыган подошел к Ярке. Оркестр заиграл танго. В зале воцарился полумрак. Яннш прижал к себе девушку.

— Я хочу быть с тобой, как сегодня ночью. Я приду к тебе, Ярка.

— Нет, — сказала она, — я так боялась, Вашек. Вдруг Репка хлопнул его по плечу.

— Тебя вызывает Павелка. Там и дежурный. Что-то случилось.

Цыган про себя выругался и направился к выходу, где уже стояли Павелка, Хлоупек и Мачек. По их лицам Яниш сразу понял, что для него бал уже кончился.

— Объявлена боевая готовность, — прошептал Хлоупек. — Мы немедленно выезжаем.

Прапорщик отвел их в сторону и тихо сказал:

— Хлоупек, Яниш, Стромек, Мачек, Манек и Роубик, через час вы выезжаете из Лесова. Остальные в бое вой готовности находятся на заставе. Это не моя выдумка, ребята, приказ пришел из Тахова. Даю вам десять ми нут на прощание со знакомыми. А потом — пошевеливайтесь.

Девушки уже обо всем догадались. Огорченные, они собирались группками. Ярка с трудом сдерживала слезы. Ребята бегом отправились на заставу. Они быстро собрали вещевые мешки, надели форму, получили у дежурного личное оружие, на складе взяли пулемет. Шутить и разговаривать им было некогда, [126]

— Я слушал последние известия, — сказал дежурный. — В Праге, кажется, произошли важные события. Только мне не удалось много послушать — времени не было.

Им было понятно, почему именно они уезжают из Лесова. Остальные коммунисты сражались с бандами. Тонда, как интендант, должен был остаться из-за своих служебных обязанностей. Густа был шофером. Иван Олива, Пепик Репка, Гофман и Гаек оставались в Лесове.

Павелка выдал командировочные удостоверения, проверил обмундирование и оружие. В ожидании автобуса все молчали. Вот так кончился для них бал. Через полчаса пришел автобус, уже наполовину заполненный сонными вахмистрами с соседних застав и из Тахова. При свете фар Цыган увидел тетю Благоутову. Она успела сбегать домой и принесла кое-что «своим» ребятам на дорогу. Слезы стояли у нее в глазах. Они поблагодарили ее, и автобус тронулся с места, взяв направление на Гуть. Они проехали мимо ярко освещенного ресторанчика. Оркестр играл танго...

В автобусе никто не знал подробностей. На соседней заставе к ним присоединилось еще пять вахмистров. Потом они ехали по .незнакомой дороге через пограничные горы. Ребята спали на своих вещмешках, обмотав ремни автоматов вокруг ладоней. Пробираясь по высоким сугробам, автобус раскачивался из стороны в сторону. Не спал только молодой просветработник, сидевший рядом с водителем. Он следил за дорогой. Только этим двоим была известна цель поездки.

Цыган проснулся от холода. Им оставалось проехать еще несколько километров пути. Он потянулся и пытался понять, глядя в замерзшее окно, где они находятся. Просветработник обратился к Янишу:

— Разбуди остальных. Сейчас мы будем на месте.

— Я чувствую себя совсем разбитым, — ворчал Роубик. — И голова болит. Проклятый бал!

— Ничего, вещмешок на спину, и все пройдет, — усмехнулся Мачек.

— Не надо было тебе столько пить вчера, — заметил Стромек, шаря под сиденьем в поисках свалившейся туда фуражки.

Автобус въехал в какую-то деревню. Начинало светать, в окнах зажигались огни. Наконец автобус остановился [127] у большого двухэтажного здания. Сквозь переднее стекло было видно оживление, царившее во дворе. Ребята вышли в морозное утро. Во дворе на вещевых мешках сидели пограничники. Их было человек пятьдесят. Подняв воротники, они курили и тихо разговаривали. Цыган, Стромек и другие увидели здесь и некоторых знакомых по пограничной школе. Мачек сразу исчез куда-то, но вскоре вернулся с котелком горячего чая.

— Без рома, но сейчас и так сойдет...

— Если бы он был с ромом, то я скорее бы замерз, чем прикоснулся бы к нему. После того, что было вчера... — проговорил Стромек, с жадностью глотая горячий чай.

Они закурили. Есть не хотелось. Сверток, принесенный тетей Благоутовой, остался нетронутым, как неприкосновенный запас. Всех мучило любопытство: что будет? Подъехал еще один автобус, полный вахмистров. Только они вышли, как во дворе появился высокий капитан и приказал маленькому прапорщику объявить построение. Офицер принялся проверять, с каких застав и сколько людей прибыло. Оказалось, что некоторые еще запаздывают.

— Подождем, — решил капитан. — Разойдись!

Ребята сидели на морозе, окоченевшие, невыспавшиеся, и ждали. Некоторые шепотом ругались: неужели нельзя было разместить их где-нибудь потеплее? Вскоре, однако, появился старый, ободранный, залепленный снегом автобус. Он привез подкрепление. После новой переклички оказалось, что во дворе собрались все, кроме тех, кто был серьезно болен. Так, по крайней мере, доложили командиры групп.

— Хорошо, — сказал прапорщик. — Теперь пойдемте в учебный класс на первом этаже.

При входе каждый получил по банке мясных консервов; буханка хлеба выдавалась на двоих. Некоторые вахмистры тут же принялись за еду. В восемь в учебный класс вошли трое — капитан, прапорщик и старший вахмистр Трнени, которого лесовские ребята хорошо знали: до того как его перевели на должность просветработника в Пльзень, он служил на соседней заставе. Трнени тоже узнал их, и они улыбнулись друг другу. Потом он обратился ко всем собравшимся:

— Товарищи! Вы здесь для того, чтобы в случае необходимости навести порядок в столице. Реакция выступила [128] открыто, она готовит удар по нашему общественному строю. У нас есть сведения о некоторых действиях, которые она собирается предпринять. Был обнаружен и склад оружия. У наших границ отмечается повышенная активность иностранных войск. Вы относитесь к числу тех, кому можно больше всего доверять. Вы проявили себя как сознательные и дисциплинированные воины. Теперь мы ждем приказа двинуться к Праге. Это все. В классе поднялся шум.

— Спокойно, — приказал только что вошедший прапорщик, — одна рота, которую мы здесь сформировали, отправится немедленно! Остальным оставаться в полной боевой готовности.

Он порылся в списках и принялся читать состав взводов новой роты. Воинские звания он не называл. В списках первого взвода лесовских ребят не оказалось. Они переглянулись: неужели их оставят здесь, когда в Праге дело принимает скверный оборот? Первый взвод направился к дверям.

— Второй взвод, — продолжал прапорщик и первыми прочитал фамилии всех лесовских ребят. Те сразу же схватили свои вещмешки и направились к выходу — вдруг начальство передумает. У выхода стоял Трнени. Он по хлопал Стромека по плечу:

— Ну, лесовчане, покажите, на что вы способны! Выйдя во двор, Хлоупек, командир их группы, сказал:

— Надо держаться всем вместе, ребята. При любых обстоятельствах не откалываться.

— Не бойся, — заверил Мачек. — А вот теперь я чего-нибудь съел бы.

— Сейчас не будем ничего разворачивать, — отрезал Яниш. — Потерпи, пока тронемся в путь.

Их построили и повели к маленькому вокзалу.

— Покажите им кузькину мать, этим буржуям! — кричал какой-то усатый железнодорожник. — Смело, товарищи!

— Не бойтесь! Мы постоим за Готвальда! — ответили пограничники. Началась посадка. Цыган оказался в вагоне первым и занял для лесовчан единственное купе первого класса, за что заслужил от товарищей похвалу. Они забросили, свои вещмешки в багажное отделение, а оружие повесили. Мачек снова заныл:

— Я умру с голоду, — а сам тем временем уже ловко [129] разрезал хлеб, вспомнив свое поварское ремесло. Цыган разделил на шесть равных частей добрый кусок копченой свинины.

— Домашнего копчения, — вздохнул он, — это тебе не то же самое, что из магазина. А еще здесь есть сало со шкварками, шпиг и пироги. Золотая тетя Благоутова...

— Как там кончился бал? — вспомнил Цыган.

— Да что там, — проворчал в ответ Хлоупек, — ты же знаешь, что хорошо. Павелка все устроил. Да, жаль, жаль...

Все подумали о том, что было бы там после полуночи: проводы девушек, расставания возле спящих домов, поцелуи. Но все это не состоялось. Их ждала Прага, там происходили важные события. Просветработник довольно долго растолковывал им, что перед ними стоят сейчас и другие задачи, а не только охрана границ. Маленький прапорщик то и дело проходил по вагону, проверяя, чем они заняты.

— Подготовиться, — сказал он, — сейчас мы высаживаемся.

— Что за переполох? — удивился Мачек. — Где мы, кстати, находимся?

— Здице, — ответил Роубик.

На станции их уже ждали грузовики. Пограничники забрались в них, по целому взводу в один грузовик, шофер закрыл борта, натянул брезент, и колонна тронулась в путь через городок. Минут через тридцать, преодолев длинный и крутой подъем, машины остановились во дворе какого-то замка. Все высадились. Их обступили те, кто прибыл сюда еще раньше. Звучали приветствия. Старые знакомые встречались вновь.

— Мы будем находиться здесь в полной боевой готовности, — прозвучал приказ. — Только что прибывшая рота разместится на втором этаже с левой стороны.

Их ждала не комната с койками, а громадный пустой зал. На полу — несколько охапок прессованной соломы, а в углу, у дверей, — большая железная печь.

— Холодно, как в Сибири, — проворчал Стромек.

— Долго вы здесь не пробудете, — сказал прапорщик, с утра сопровождавший их. — Мы просто немного передохнем. Думаю, что эти трудности вам по плечу.

Мачек попытался затопить печь, но она так страшно задымила, что всем пришлось выйти в коридор, где было [130] еще холоднее. Однако через полчаса дело наладилось, и в комнате стало тепло. Все расселись вокруг печи. Мачеи подбрасывал в большие железные дверцы быстро горящую солому.

— Сожжешь ее всю, дурень, — ворчал Роубик. — Интересно только, на чем ты будешь спать ночью?

— Не знаю... В таком холоде я все равно не засну. И он сжег всю солому. Около печки становилось все

теплее, но чуть подальше стоял лютый мороз, в оконных рамах зияли щели. Прислонившись к стене, ребята вопросительно смотрели на Мачека, а тот отправился в поисках топлива. Когда он вернулся, с ног до головы покрытый пылью и паутиной, огонь в печи давно уже погас. Однако кое-что он все-таки принес. Мачек отыскал на чердаке старые поломанные картинные рамы. Бросив их на пол рядом с дремлющими товарищами, этот самоотверженный, добрый парень снова ушел. Вернувшись, он развел огонь и с торжествующей улыбкой наблюдал за тем, как ребята все дальше и дальше отодвигаются от раскаленной печки. Чудесный он был товарищ. Потом, довольный, уселся рядом с друзьями.

К полуночи печь остыла. Холод становился все сильнее. Один за другим ребята просыпались. На верхнем этаже бегали и топали ногами продрогшие пограничники.

В два часа ночи был получен приказ строиться. Замок заполнился стуком кованых сапог, лязгом оружия. Во дворе дул такой же холодный ветер, как бывало по дороге на Грифик. Грузовик отвез их обратно в Здице. Их состав с надписью «военный поезд» все еще стоял там. Лесовчане благодаря чистой случайности вновь заняли свое купе первого класса и сразу же уснули. Спали до тех пор, пока их не растормошил Мачек:

— Ребята, Браник. Мы в Праге!

Около часу поезд стоял в Смихове, потом через главный туннель подъехал к Центральному вокзалу и остановился на последнем пути.

— Без команды не выходить! — пронеслось по вагону. Ну, а раз так, ребята продолжали дремать на мягких

сиденьях. Хлоупек достал из вещевого мешка полотняный мешочек и не спеша начал заряжать запасной диск автомата. Остальные молча последовали его примеру. Стромек заменил тонкие носки на более теплые.

— Ноги должны быть в порядке, — сказал он. [131]

— Особенно твои, — рассмеялся Хлоупек. — Ну, здесь тебе ходить будет хорошо: ни камней, ни корней.

Роубик смочил в туалете полотенце. Все протерли лица, причесались, привели в порядок обмундирование и принялись ждать. Около поезда суетилось несколько человек в военной форме, но все оставалось по-прежнему. Курить, курить...

— Больше я не могу, — сказал Мачек и исчез. Вскоре он вернулся с пачкой сигарет: обменял их у кого-то из соседей на консервы. Только они разделили курево, как прибежал связной:

— Строиться по отделениям!

Они вышли из вокзала и строем пошли по улицам» Праги.

Достаточно было сделать несколько шагов, чтобы понять, что в столице царит атмосфера возбуждения. Почти на каждом здании развевался красный флаг, висели наспех написанные лозунги в поддержку коммунистической партии, Готвальда и народно-демократического строя. Вагоновожатые-коммунисты разукрасили свои трамваи. Группами стояли люди, приехавшие из провинции. Уверенной поступью шагали по улицам рабочие патрули — с' по два человека в каждом. Люди останавливались, многие приветствовали марширующих пограничников. Лишь кое-где группки молодежи высказывали свое удивление и пренебрежение.

— Эти нам не рады, — сказал Цыган. — Золотая молодежь.

На Вацлавской площади гремели громкоговорители. Люди слушали, иногда смеялись, иногда возмущенно кричали. Мимо проехал грузовик специальной заставы КНБ Словакия. Среди этих ребят в коротких полушубках, подбитых кроличьим мехом, мог быть и Храстецкий. Лесовчане громко приветствовали их.

Стромек читал лозунги вслух. Цыгану пришлось его одернуть: оставь, парень, смотри себе под ноги, а то вмиг растянешься! Ноги скользили на трамвайных рельсах. Нелегко было идти в тяжелом обмундировании и с оружием. Столько членов КНБ Прага еще не видала! Глядя на их лица, каждый понимал, что шутки с этими ребятами плохи. У каждого на груди висел советский автомат... Они дошли до Вршовиц и направились к заводу. [132]

Двое несших охрану рабочих открыли железные ворота и приветствовали их.

На мощеном и заполненном народом дворе их ждал майор Бук, высокий, стройный командир их пограничного батальона из Пльзеня, бравый офицер с энергичными чертами лица. Затем их отвели в зал, где было центральное отопление. Вдоль стен и между станков лежали приготовленные для них матрацы. Какой-то высокий рабочий в новой спецовке, сопровождавший прапорщика, сказал:

— Отдохните здесь, товарищи. Вам никто не будет мешать, работает тут только ночная смена. Рядом душ, вы можете помыться и побриться.

Ребята бросились на матрацы, но Хлоупек сразу же поднял их.

— После душа спится лучше, ребята. Нужно воспользоваться такой возможностью. Пошли!

Они достали полотенца, кусочки мыла и пошли босиком, в одних трусах, за Славой. Теплая вода привела их в восторг. Они кричали от удовольствия, а Мачек никак не хотел уступать место тем, кто ждал очереди.

— Я взял с собой еще одни трусы с рукавами, — смеялся он. — Одену-ка я их, — размахивал он кальсонами.

Прапорщик вызвал Хлоупека в импровизированную канцелярию. Вахмистр одевался злой, но вернулся довольный.

— Отделение, внимание! Будет выдаваться жалование. Здесь оно у меня, господа. По тысяче на брата и продовольственные карточки для лиц, занятых физическим трудом. Сейчас вы все получите. Я только не знаю, будем ли мы по-прежнему вместе.

Спали они крепко и проснулись только утром. Стромек со взъерошенными волосами уселся на матраце. Он первый заметил, что ночью в цеху работа шла своим чередом. Даже шум станков их не разбудил.

— Спали как убитые, — расхохотался он.

Они уже умылись и оделись, когда какой-то незнакомый вахмистр, стоя в дверях, объявил, что внизу работает столовая, где можно хорошо поесть. При этом он размахивал куском колбасы, в котором было не меньше полкилограмма. Ребята плотно позавтракали: каждый взял то, что хотел. Стромек сумел даже раздобыть газету.

— Ну вот. Снова народные социалисты нападают на КНБ. Съезд делегатов заводских комитетов назначен [133] на 22 февраля. Бенеш якобы поддерживает Зенкла и его коллег. Обстановка начинает проясняться, господа. Приехали мы, кажется, как нельзя вовремя.

— Только бы не проторчать нам эти события здесь, — озабоченно заметил Мачек.

— Вот именно! — засмеялись остальные. — Нас вызвали в Прагу не для того, чтобы набивать брюхо и валяться на матрацах.

В этот момент дверь распахнулась, и в зал вошли майор Бук с прапорщиком. Ребята вскочили и встали по стойке «смирно». Майор обвел взглядом зал и, остановившись на группе Хлоупека, указал на них пальцем.

— Вот вы, шесть человек из Лесова, собирайтесь!

— Есть! — прокричал в ответ Хлоупек, и они сразу же схватили автоматы, моментально уложили в сумки запасные диски, остатки еды и щетку для обуви. Вещевые мешки сложили в кучу и наказали товарищам:

— Ребята, если вы вдруг переедете, не забудьте о нашем барахле!

Остальные смотрели на них с некоторой завистью: идут первыми...

— Возьмите с собой пулемет, — распорядился Бук. Роубик забросил автомат за спину, схватил пулемет и движением головы показал Манеку на ящик. В канцелярии майор уточнил приказ:

— Поезжайте на трамвае к музею. Там у главного входа вас будет ждать поручик КНБ. Вы поступаете в его распоряжение. Когда выполните поставленную перед вами задачу, возвращайтесь сюда. Какая это будет задача, я не знаю. А теперь поторапливайтесь, уже пора.

Дорогу им показывал Мачек, хорошо знавший Прагу. В трамвае крикливо одетые молодые люди смотрели на них враждебно, косились на пулемет Роубика. Через полчаса они были у музея, бегом поднялись по лестнице к главному входу, но двери оказались закрытыми. Поручика нигде не было видно. Тогда они уселись на холодные ступени, наблюдая за движением на площади. Внизу перед зданием издательства «Мелантрих» толпились люди. Что там происходило, ребята не знали. Поручик пришел через полчаса, как раз из «Мелантриха». Ему было лет сорок. Волосы с проседью, атлетического сложения, с большим пистолетом на ремне. [134]

— Вас прислал майор Бук? — спросил он у ребят, вставших по стойке «смирно».

— Да, пан поручик, — ответил Цыган.

— Товарищ поручик, — засмеялся офицер. — Товарищ! Мне нравится, когда ко мне обращаются так.

— Товарищ поручик, командир группы вахмистр Хлоупек, — представился Слава. — Мы с границы, из Лесова, район Планы.

— Значит, найдем общий язык? Есть у меня, ребята, работа для вас. — И он нажал на кнопку звонка в дверях. — Какая, я вам расскажу.

Старый, сгорбленный служитель с улыбкой открыл им дверь. Он, вероятно, уже знал поручика или был предупрежден о его приходе и протянул ему большой ключ. Они пошли за офицером по винтовой лестнице к железным дверям. Климеш (это была фамилия поручика) открыл их и вместе с ребятами вышел на крышу исторического здания. Там гулял холодный ветер, и поручик поднял воротник.

— Так вот, товарищи, вы будете охранять здание музея. Наблюдайте за крышами соседних домов и ближайшими окрестностями, прежде всего за улицами, ведущими от Центрального вокзала, и за Вацлавской площадью. Сейчас я распоряжусь, чтобы сюда, к дверям, поставили телефон. Звонок будет хорошо слышен. Впрочем, пусть лучше один из вас сидит у телефона. Я буду внизу. Вы можете в любой момент обратиться ко мне. Ожидается демонстрация студентов и представителей некоторых партий. Оружие, в принципе, не применять. И старайтесь оставаться незамеченными. Мы не знаем, какой оборот может принять дело. Ясно?

— Ясно, товарищ поручик.

— Значит, лекцию вам мне читать не нужно?

— Нет, — засмеялись они.

— Еда у вас есть?

— Кое-что. Наверное, хватит.

— Что-нибудь придумаем. Ну, привет, ребята. Хлоупек обошел крышу и разделил группу на две

части. Поскольку на лестнице было тепло, а наверху — собачий холод, он решил, что они будут дежурить у телефона по очереди. Цыган, Роубик и Манек взяли под наблюдение перекресток под собой и направление к вокзалу; Мачек со Стромеком — Вацлавскую площадь и крыши [135] домов вокруг нее. Все видно было как на ладони. Толпа, собравшаяся было перед зданием «Мелантриха», уже разошлась, однако возле громкоговорителей еще стоя ли люди. Они слушали последние сообщения правительства и спорили о судьбе республики и ее будущем. Ребята бегали к телефону греться и опять мерзли на крышей! Поручик пришел к вечеру. Они не могли сообщить ему что-либо особенное. Его симпатичное лицо было, однако, очень серьезным, и он дважды подряд позвонил куда-то. Потом сказал, что через час их заменит другая группа, а они получат новую задачу. После семи вечера пришли вахмистры с заставы КНБ Словакия, а лесовчан поручик отправил вниз, в зал.

— Прежде всего сходите поешьте. Только где-нибудь поблизости, чтобы в восемь быть на Центральном вокзале. Будете патрулировать в его помещениях вместе с сотрудником вокзальной станции КНБ. В случае провокации со стороны каких-либо групп или отдельных лиц примете необходимые меры. Задержанных доставляйте на станцию КНБ. К полуночи, когда движение утихнет, вам будет подготовлено временное общежитие. Там, на станции КНБ, знают также, где вы можете меня найти. Действуйте энергично, но корректно. И побрейтесь, чтобы быть в полном порядке.

— С этим дело обстоит хуже: бритвенные приборы у нас на заводе. Что-нибудь придумаем... — сказал Хлоупек. — Если только это возможно, товарищ поручик, не посылайте нас обратно. Раз уж мы за это взялись, мы хотим оставаться с вами.

— Так и будет. Вас направили в мое распоряжение. Довольны?

Они удовлетворенно кивнули головами. Замечательный человек этот офицер. Они вышли из здания, и Мачек сразу же сориентировался, куда пойти. Он привел их в маленькую закусочную, полную приятных ароматов. Красивая барышня в чепце, стоявшая за стойкой, весьма внимательно обслужила их. В момент все было съедено. Пива им даже не хотелось. Цыган, Мачек и Роубик взяли себе горячего молока.

По дороге они встретили несколько патрулей. Патрулировали пограничники со словацкой заставы. В половине восьмого они стояли перед вокзалом. Мачек, как всегда, нашел выход из положения. Он кивнул на парикмахерскую, [136] где четыре дамы в белых халатах скучали без работы. Еще не было и восьми часов, когда подстриженные, побритые и надушенные лесовчане появились на станции КНБ. Два старших прапорщика сидели за столом и ужинали. Вахмистр уже ждал их.

— Пока я покажу вам, где вы потом будете отдыхать.

Он отвел их в заднюю комнату, где для них были приготовлены кровати со свежим постельным бельем. Возле каждой стоял ночной столик. В комнате было фантастически тепло.

— Превосходно, пан вахмистр! — поблагодарил Мачек. — Мы к такому не привыкли.

— А теперь можете начинать, — сказал один из прапорщиков.

— Вот об этом и речь. Ведь мы никогда не дежурили на вокзале.

Те рассмеялись, но сразу же стали серьезными.

— Это важный объект. Поезда привозят представителей рабочих и крестьян, разные делегации, а золотая молодежь уже пыталась устраивать провокации. Если вдруг дело дойдет до чего-нибудь серьезного, нам придется оборонять вокзал. Тогда вахмистр объяснит вам, что делать. А пулемет, ребята, оставьте здесь. Я закрою его в канцелярии. Для пассажиров это, пожалуй, слишком. Вон вы какие молодцы, справитесь и без него.

Вокзал напоминал муравейник. Люди толпились, собирались группами, спали на лавках. Ресторан был забит до отказа. Лесовчане рассказывали вахмистру о своих приключениях на границе, прежде всего о забавных; Патрулировали они у входа и на перронах. Вахмистр завидовал им.

— В Праге, — жаловался он, — работать приходится много, а жалованье маленькое. Жить же в столице толь ко на продовольственные карточки не очень-то сладко.

Оснований для какого-либо вмешательства пока не было. А служба шла. Это была не такая служба, как на границе: оживление здесь наступало, лишь когда приходил поезд. В Прагу съезжались делегаты. Из толпы часто доносилось слово «товарищ», некоторые приезжали в национальных костюмах, под пиджаками голубели рубашки ЧСМ. Около полуночи вахмистр отвел их на станцию КНБ. [137]

— Я тоже часок передохну, — сказал он устало, — и снова пойду до утра, до пяти часов.

— Нелегко тебе приходится, друг, — кивнул головой Стромек. — И ты пойдешь один?

— С прапорщиком, — вздохнул тот и лег на одну из кроватей поверх одеяла.

— Когда вернешься утром, растолкай нас, — сказал Хлоупек.

Они забрались под пахнувшие мылом одеяла.

— Какой тут сон, — жаловался Стромек, — вот в Лесове спишь как убитый, а здесь галдеж, трамваи. Эх, граница, дорогая!..

Утром он и в самом деле поднялся первым и сразу же отправился узнать у дежурного по станции КНБ, не спрашивал ли их кто-нибудь.

— Нет, — проворчал в ответ прапорщик в очках. — Спите, господа, спите, вы еще не знаете, что вас ждет.

Но они больше уже не заснули и начали одеваться, в животах у них бурчало. Цыган отправился на вокзал раздобыть чего-нибудь на завтрак. Принес он только свежие булки и три бутылки молока. Стромек с Цыганом разделили между собой газеты и за едой жадно принялись изучать основные сообщения.

— Ну, что нового в газетах? — спросил Мачек.

— Только число, — язвительно ответил Стромек. — Снова будут обсуждать в правительстве вопрос о КНБ. Не похоже, чтобы Готвальд нас распустил. Сегодня с утра по всей Праге проходят собрания КПЧ и профсоюзных организаций. Реакция хотела бы накануне выборов установить власть чиновников. Почему, черт побери? Вы видели вчера лозунги? Правильно! Заводы принадлежат тем, кто на них работает! Долой реакцию! Привет съезду заводских комитетов! Да... Но где же поручик? Он как будто забыл о нас!

Поручик пришел в восемь и застал свою команду за оживленной политической дискуссией.

— Хлоупек, — обратился он к Славе, — получай следующее задание. Отправляйтесь к зданию ЦК КПЧ. Там вы должны быть в девять. У входа подождите меня. Я дол жен еще кое-куда забежать.

В окно они увидели, как поручик садился в легковой автомобиль. Довольные, что им так доверяют, ребята собрались с быстротой молнии. Поблагодарили за хороший [138] ночлег и как следует убрали после себя комнату. Не все пограничники знали, где находится здание Центрального Комитета КПЧ, но Мачек и Цыган уверенно повели товарищей через привокзальный парк.

У здания Центрального Комитета царило необычайное оживление. Тротуары и прилегающие переулки были заставлены десятками автомашин. Дверь не закрывалась ни на секунду. Здание охраняли сотрудники КНБ. Несколько рабочих с красными повязками на рукавах проверяли документы у входа. Перед зданием стояли толпы любопытных. Может, они интересовались, какие новые меры примет партия коммунистов, а может, ждали своих товарищей, находящихся где-то в здании.

— Наконец-то, — поздоровался с ребятами молодой вахмистр. — Замена?

— Пока не знаем, товарищ. Это станет известно через двадцать минут. Просто мы должны здесь подождать.

— Мы о вас, товарищи, уже знаем, — вступил в раз говор крепкого сложения рабочий в коротком пиджаке. — Проходите внутрь. Климеш должен вот-вот подойти.

Они встали в коридоре у батареи центрального отопления и закурили. Коридоры были переполнены: наряду с посетителями и сотрудниками ЦК здесь можно было видеть вооруженных рабочих и пограничников с заставы КНБ Словакия.

— Вот если бы где-нибудь оказался здесь Храстецкий, — сказал Цыган и направился к ребятам с этой заставы. Нет, те не знали Храстецкого, но, вероятно, он, как и все, расположился в школе на Панцкраце, там его и можно найти...

Пришел поручик.

— Рад вас видеть, товарищи вахмистры, — улыбнулся он. — Вы останетесь здесь и смените охрану здания. Они, бедняги, находятся здесь уже третий день подряд. За мной!

Пограничники поднялись на второй этаж. На лестничной площадке за небольшим, столом сидело несколько товарищей с красными повязками на рукавах. Перед ними лежали какие-то списки.

— Товарищ Кос, я привел охрану, — сказал поручик и поднял руку к козырьку фуражки. Один из сидевших за столом мужчин встал и крепко пожал им руки.

— Задачу я объясню каждому в отдельности, — сказал [139] он им. — Четверо из вас будут находиться внизу у входа. Ио очереди вы всегда можете отлучиться. Контроль осуществляют наши товарищи, а вы там будете на всякий случай. Возможно, к нам пожалуют и незваные гости. После шести часов вечера мы закроем вход и тогда распределим вас по постам в соответствии с ночным графиком дежурств. Двум другим поручается охранять запасный выход. Он закрыт, но всякое может случиться. Остальные будут в нашем распоряжении в качестве связных. Кто у вас командир?

— Вот этот вахмистр, — указал поручик па Хлоупека.

— Распредели своих ребят, товарищ. А если вы захотите есть или пить, то внизу есть маленький буфет. Мы не думали, что нам предстоит такая работа. Я скоро забегу к вам.

Это был трудный, напряженный день. Час неизбежного столкновения приближался. Вахмистрам нравилось нести охрану ЦК. Ночь прошла спокойно. Они урывками спали в глубоких и мягких креслах в одной из комнат. Несколько сотрудников органов безопасности в штатском охраняли те комнаты, где работа шла всю ночь напролет. Их было подавляющее большинство. Ночью тоже приезжали коммунисты из районов и областей, рассказывали, что происходит в их краях, советовались. Буфет был открыт всю ночь. Пожилая женщина готовила там чай. Она была рада ребятам с границы и, когда у нее выдавалась свободная минутка, охотно с ними беседовала.

Утром в здание Центрального Комитета должны были приехать товарищ Клемент Готвальд и другие члены президиума. К двенадцати часам суета прекратилась. Прибыл Готвальд. В руках он держал трубку, с которой никогда не расставался. Его видели все лесовчане, кроме Мачека и Роубика, спавших в креслах после ночного дежурства. Совещание продолжалось со второй половины дня до позднего вечера. Было получено сообщение, что министры — члены национальной социалистической партии заявили президенту Бенешу о своей отставке. Тем же вечером ЦК КПЧ сделал заявление в связи с текущим моментом. В течение всей ночи в здание приходили делегаты от заводов и из деревень, чтобы выразить свою поддержку политике партии. В ту ночь почти никто не спал. Без конца звонили телефоны. Здание было переполнено людьми. Милиционеры сообщили, что в Прагу приехали [140] новые подразделения пограничников, потому что состав пражского отделения КНБ оказался не на высоте в политическом отношении. А момент был ответственный. Поговаривали, что на улицах Праги имели место бесчинства студентов — членов национальной социалистической партии. Лесовчане с радостью отправились бы туда, на улицы, но поручик Климеш забежал к ним только в середине ночи.

— Не горюйте, — успокоил он их, — не век же вы здесь будете сидеть.

— Мы ведь не жалуемся, — соврал Хлоупек, хотя то и дело посматривал на двери: может, Климеш пришлет им замену, а их возьмет с собой.

Утром в половине девятого их всех собрали. По телефону был получен приказ — явиться на Староместскую площадь и присоединиться к своей части. Это было для пограничников неожиданностью. Ребята боялись, что их пошлют обратно, в «казармы», а им, наоборот, хотелось быть «при этом». Одолеваемые противоречивыми чувствами, шли они по улице к площади. По пути навстречу им попался грузовик с вооруженными рабочими в комбинезонах. За Прашной браной собралась большая толпа. Там толкались и несколько подозрительных молодых людей, вероятно студентов.

— Что здесь происходит? — вскипел вспыльчивый Стромек и устремился было к одному из тех, кто беспрестанно кричал о демократии и ругал коммунистов.

— Не ваше дело, — сказал другой в темном английском берете.

— Заберите их, ребята! — Пожилая женщина схватила Цыгана за рукав. Она шла с работы и держала в руках потрепанный портфель и бидон.

Несколько подростков сбились в кучку и бросали на вахмистров угрожающие взгляды. Высокий седоватый мужчина обратился к Хлоупеку:

— Проверьте, товарищи, у них документы. Ругают здесь премьер-министра, без конца болтают о терроре. А мы не хотим возвращаться к капитализму!..

— Разойдитесь, — обратился к собравшимся молодым людям Цыган, а когда те не послушались, резко сказал: — Хорошо, тогда оставайтесь вместе, все пятеро. И вы, товарищи, все пойдемте с нами. Нам нужны свидетели.

Тогда крикуны попытались разбежаться, но рядом с [141] каждым из них молниеносно оказался пограничник и вывел их из толпы. Один молодчик так ожесточенно сопротивлялся, что ударил женщину с бидоном по лицу. В ответ он получил такой удар бидоном, что звон пошел. Скандалистов отвели на ближайшую станцию КНБ. Старый прапорщик составлял там какой-то протокол на двух девиц, доставленных пограничником с заставы КНБ Словакия.

— Ну вот, осталось еще подписать, и все.

Девицы поднялись со своих мест, с ухмылкой подписали протокол и направились к дверям.

— Не торопитесь, — остановил их прапорщик. — Подождите здесь, остыньте. Закон касается каждого. Увести их.

Хлоупек наклонился к прапорщику:

— Через четверть часа мы должны быть на Староместской площади. Вот свидетели и задержанные.

— Что за спешка? — рассердился прапорщик. — Я еще не знаю толком, в чем дело, а ты уже спешишь. Скажи по крайней мере свою фамилию, черт подери! Потом обязательно приходите сюда.

Площадь была переполнена. По всем ведущим к ней улицам шли колонны трудящихся. Ребята безуспешно пытались разыскать свою часть. Они пробирались сквозь толпу, и люди расступались перед ними, полагая, что это идет обычный патруль, следящий за порядком. Площадь была украшена, из громкоговорителей раздавались марши и революционные песни. Наконец возле одного из зданий Стромек увидел ребят из их роты вместе с пограничниками заставы Словакия. Они с трудом протолкались к ним.

Хлоупек негромко отрапортовал прапорщику. Тут они увидели и Климеша.

— Эти останутся здесь только до конца митинга, — сказал Климеш прапорщику. — У меня есть для них другая работа.

— Мне все равно. Майор распорядился, чтобы они были здесь.

— Как только здесь все кончится, возвращайтесь, товарищи, обратно в ЦК.

Ребята узнали, что остальные пограничники из их частей вообще нигде еще не были. Они все время находились в состоянии боевой готовности и жили неподалеку [142] в какой-то школе. О своих вещевых мешках лесовчане могли не беспокоиться: товарищи захватили их с собой.

В десять часов приехал Клемент Готвальд. Он рассказал собравшимся о кризисе в правительстве и сообщил о позиции коммунистов, требующих, чтобы президент принял отставку министров — членов национальной социалистической партии. Готвальд призывал предотвращать провокации, повсюду создавать комитеты действия Народного фронта, очищать их ряды от врагов социализма. Его слова часто сопровождались громкими восторженными криками одобрения и скандированием лозунгов. Готвальд говорил не спеша, но решительно. Потом кто-то прочитал резолюцию, и за нее проголосовали все собравшиеся на митинг люди. Когда руководители ЦК КПЧ покинули митинг, части КНБ отошли в прилегающие к площади улицы. Лесовчан прапорщик отпустил. Все вокруг приветствовали их, мужчины хлопали по плечам. Они еще зашли на станцию КНБ, чтобы узнать о судьбе задержанных студентов.

В здании ЦК их уже ждал поручик. Вахмистров там было намного больше, чем раньше.

— Мы здесь не останемся, — улыбнулся Климеш. — Прошу на улицу, там нас ждет автомашина.

За зданием ЦК стоял старый грузовик. И опять ребята не знали, что им предстоит. Они сидели на ящиках в кузове и гадали, куда везет их этот драндулет. Мачек выглянул наружу.

— Куда-то на Летную.

— Все ясно, — сказал Хлоупек, — везут нас к зданию ярмарки, ребята. Завтра там начинается съезд заводских комитетов.

И в самом деле, грузовик въехал на широкий двор здания ярмарки. Поручик внимательно осмотрел их.

— В первую очередь поесть, а потом побриться и при вести себя в порядок, чтобы прилично выглядеть. Мы должны обеспечивать безопасность работы съезда. На вашу долю приходятся гардеробы, залы ожидания и места сто янки автомашин.

Они нашли запасной вход. Какой-то прапорщик впустил их внутрь. Там было тепло и уютно. Климеш, не говоря ни слова, показал им на умывальню.

— Вот с рубашками дело обстоит хуже, — сказал Хлоупек. — Они, товарищ поручик, путешествуют вместе [143] с нашими вещевыми мешками. У нас есть только те, что на нас. Пожалуй, мы их здесь выстираем, а через два часа они высохнут.

— Придется вам самим позаботиться о рубашках. Ни кто вам здесь не сможет помочь.

— Ясно, — ответил Роубик и решительно направился к умывальне. Там были чистые ванны, теплая вода и зеркала. Ребята принялись стирать под душем свои рубашки, а когда работа была в самом разгаре, кто-то вдруг вспомнил, что ни у кого из них нет с собой бритвенного прибора и бритвы.

— Ну вот, а без рубашек мы никуда и выйти не можем, — принялся сетовать Цыган. Бессильные что-либо сделать, они стали смеяться над этим. Потом выжали рубашки и положили их на батареи центрального отопления. Через некоторое время Цыган застегнул воротник до последней пуговицы и отправился раздобыть бритвенный прибор. Казалось, он и сам мало верил в успех своей миссии, однако не успели товарищи выкурить по сигарете, как Цыган вернулся со всем необходимым.

— От ребят, которые здесь дежурят, щеголи! — И он бросил на колени Мачеку бритвенный прибор. — Так что, цирюльник, нас побреешь. И как следует. Ты ведь знаешь рекламный лозунг: «Быть гладко выбритым — значит иметь успех!»

Рубашки высохли быстро, и вскоре ребят было не узнать, лишь воротнички и манжеты выглядели слегка мятыми. Лесовчане сидели на деревянных решетках в ванной, покуривали и разговаривали.

— Жаль, что не приехал Иван Олива, — сказал задумчиво Стромек, пережевывая зельц. — Парень он что надо. И коммунист.

— А как ты думаешь, — возразил ему Цыган, — надо было и там оставить таких ребят, которые могут присмотреть за порядком? А Ивану есть за кем присмотреть. Возьми хоть Барака. Не наш он какой-то, прямо-таки фанатически верит в бога, читает проповеди словачкам. Чудак...

Вахмистр Барак ходил, например, с женщинами в костел и играл им там на органе церковную музыку. В свободное от службы время он спешил в Уезд: тамошний хозяин ресторана был его земляком. Брат Барака во время войны служил в английской авиации и погиб при [144] налете на Рурскую область. В день его гибели мать потеряла сознание, а придя в себя, заявила, что Карел погиб, что она с ним говорила, видела его якобы в самолете и он сказал ей: «Прощай, мама, я над К». После войны оказалось, что он действительно погиб в этот день и сбили его над Килем. Поэтому Барак часто говорил о передаче мыслей и о боге...

Пришел Климеш и отвел их в большой зал, где несколько товарищей работали над оформлением. Техники старательно проверяли связь и усилители, а несколько сотрудников министерства внутренних дел наблюдали за их работой. Они знали поручика и поздоровались с ним. Климеш сказал:

— Съезд начнется в девять утра. Ночью, когда уйдут техники, вы останетесь в зале и никого, буквально никого, ни при каких обстоятельствах не пускайте внутрь. Телефон находится в этой комнате, а вот — номер, по которому вы должны позвонить в случае необходимости. Дежурство распределите так, чтобы отдыхать по трое. Остальные будут дежурить в зале. Я вернусь утром около шести часов.

Спать хотелось всем, но они привыкли с этим бороться еще на границе. За всю ночь ничего не произошло. Когда Климеш пришел утром, они уже подкреплялись молоком и хлебом. Начались последние приготовления. Техники вновь взялись за свою работу. Вскоре пришли сотрудники государственной безопасности. Миссия лесовчан закончилась. Они ждали в гардеробе дальнейших распоряжений Климеша: у того было столько работы, что он чуть было не забыл о них. Наконец он подошел к ним.

— Теперь сложите где-нибудь здесь автоматы, оставь те только пистолеты и располагайтесь внизу. Вы будете следить за порядком около гардероба, в вестибюле и у входа для делегатов...

Конечно, ребята мечтали о другом, но и это было почетно. Значит, им доверяли. Они гордились, что присутствуют на таком важном съезде, который ставит своей задачей решительно отразить все поползновения реакции. Ребята спокойно несли дежурство, им и в голову не приходило, что вскоре работы у них будет невпроворот. Запотоцкий и Готвальд приехали незадолго до девяти часов. Съезд назначил на 24 февраля одночасовую забастовку. [145]

В зале еще продолжались выступления, когда Климеш вывел их на улицу.

— Будем ездить по улицам, — сказал он. — Ситуация с каждым часом обостряется. Реакция организовала демонстрации и манифестации, а реакционные студенты собираются идти даже к Бенешу в Град.

Едва они выехали, как сразу же увидели толпу студентов. Их было около ста человек. Они несли антисоциалистические лозунги, пели национальный гимн и шли по направлению к Летной. Поручик распорядился развернуть машину, и боковыми улицами они подъехали к зданию министерства внутренних дел, опередив таким образом демонстрантов.

— Выходи, ребята, и за мной! Оружие не применять!

Демонстрация приближалась. Никто из ее участников не подозревал о присутствии пограничников. Поручик вышел навстречу демонстрантам и громко потребовал, чтобы они разошлись. Те же упрямо продолжали шагать. Из толпы раздались оскорбительные выкрики.

— За что вы выступаете? — спросил Климеш стоявших поблизости от него.

— За демократию! — кричали те.

— Вы говорите «демократия», а сами думаете о капитализме. Идите домой!

Гам усилился. Поручик разделил пограничников на две группы и вынул пистолет из кобуры. Лесовчане взяли автоматы и быстро направились к толпе. Несколько студентов бросились бежать.

Стромек ворвался в толпу и принялся разгонять демонстрантов прикладом автомата. Многие из них пустились наутек. Студентки визжали от страха. Поручик, Цыган и Роубик задержали пятерых, самых агрессивных, и повели их к машине. Разгонять демонстрацию помогали пограничникам и те из прохожих, кто до этого был лишь зрителем. Через десять минут улица опустела. Пятеро задержанных отказывались сесть в машину, однако пограничники решительно заставили их это сделать. Их отвезли на Бартоломейскую, где составили протокол. Это был не первый и не последний случай. Коридоры кишели задержанными за разные провокации на улицах. У некоторых задержанных отобрали оружие.

— Готовятся к путчу, — сказал Климеш. Миновав Народную площадь, пограничники медленно [146] шагали по Вацлавской площади к музею. Прага уже вовсю готовилась к генеральной забастовке. Об этом свидетельствовали лозунги, передававшиеся по радио, и листовки. На заводах создавалась народная милиция, несколько ее патрулей уже встретилось по пути. Перед «Мелантрихом» Климеш остановил их на краю тротуара.

— Что-то там происходит. Народу — тьма. Подойдем поближе.

У здания галдела большая толпа молодежи. Это реакционно настроенные студенты требовали, чтобы их пустили внутрь, и остервенело трясли большие железные решетки, не обращая внимания на призывы к порядку со стороны нескольких милиционеров, стоявших за воротами. Высокий молодчик в красном берете беспрестанно что-то выкрикивал: видимо, он здесь верховодил. Прохожие довольно равнодушно наблюдали за происходящим. Нигде не было видно ни одного сотрудника КНБ.

— Именем закона я требую, чтобы вы разошлись, — обратился к толпе Климеш, окруженный ребятами с автоматами на груди. Те, кто стоял у ворот, на шаг отступили. Поручик, воспользовавшись этим, стал протискиваться к входу, где стояли подстрекатели. Стромек и Роубик помогали ему, остальные оттесняли крикунов от здания. Рабочие за решетками, завидев помощь, что-то кричали, но что — понять было невозможно. Стоял такой гам, что вахмистры и друг друга-то почти не слышали.

— Откройте! — кричал Климеш через решетку рабочим из народной милиции. — Пустите их внутрь!

Те поняли и открыли ворота. Тяжелая железная решетка разошлась в обе стороны, и около десятка зачинщиков ворвалось во двор издательства национальной социалистической партии. Поток людей понес внутрь и Цыгана, но он схватился за решетку и укрылся за воротами.

— Хватит, — закричал поручик. — Закрывайте! Началась нелегкая борьба, но лесовчане и рабочие

действовали слаженно, и ворота снова закрылись. Последним удалось попасть внутрь Стромеку. Какой-то студент из толпы плюнул ему в лицо. Тогда вахмистр приоткрыл решетку и влепил студенту звонкую пощечину. Лесовчане вместе с Климешем устремились за группой, которую впустили. «Свободное слово» в тот день не вышло: передовые силы партии отстранили реакционное руководство. [147] В коридорах валялись документы, печатные материалы, бумага.

Скандалистов заблокировали на втором этаже, откуда те не могли сбежать.

— Ну, господа, чего же вы хотите? — спокойно спросил поручик непрошеных гостей.

— Выпустите нас! — закричал мужчина в красном берете.

— Ведь вы же стремились сюда, не правда ли? — усмехнулся Климеш.

— Вы не имеете права держать нас здесь! — напустился на поручика другой.

— Я и не хочу этого делать. Только сначала вы должны объяснить причину устроенного вами дебоша.

— Мы здесь у себя дома! — истерически закричала какая-то девица.

— Этого, мадам, вы можете мне и не говорить, — рассмеялся поручик. — Лучше приготовьте документы. Все.

Те с неохотой начали доставать свои удостоверения. Милиционеры по распоряжению Климеша позвонили тем временем в органы государственной безопасности. Студенты уселись на лестнице. Их было больше пятидесяти. Они с презрением смотрели на вахмистров и их помощников. На площади уже воцарилась тишина. Лишь небольшая группа прохожих ждала, что будет с теми, кто оказался в здании. Поручик вызывал одного за другим и вместе с Хлоупеком, вопреки многочисленным возражениям, обыскивал задержанных. Печатные материалы антисоциалистического содержания, свернутые транспаранты и подобный материал поручик складывал на стоящий рядом стул. Он отобрал у задержанных также складные ножи, два кинжала и портфель с каким-то белым порошком. Почти все задержанные уже были обысканы, когда Мачек обнаружил в кармане пиджака щуплого очкастого студента пистолет и патроны.

— А это оружие для чего? — спросил поручик. — Раз решение на него у тебя есть?

— Нет.

— Плохо твое дело, приятель, — сказал один из рабочих.

— Ладно, поговорим с тобой потом. [148]

Лесовчан находка изумила. Будь дело на границе, они не стали бы чересчур удивляться. Другое дело здесь, в Праге, в такое неспокойное время.

Хлоупек передал командиру список задержанных. В это время подъехали машины органов государственной безопасности и вошли четверо: один — в штатском, трое — в форме.

— Сколько их? — спросили они.

— В две машины поместятся, — сказал Климеш и передал вошедшим списки, материалы и пистолет. Чело век в штатском даже присвистнул, взглянув на бывшего владельца оружия.

Между тем наверху, на последнем этаже, шло заседание комитета действия работников издательства «Мелантрих»... Климеш оставил свой отряд в здании издательства, а сам уехал. Лесовчане и рабочие по очереди дежурили и отдыхали в креслах или прямо на полу. Утром им на смену пришли двадцать новых членов народной милиции, товарищи с «Вальдески». Завязался разговор, вспоминали прошлое. Через несколько часов вернулся Климеш. Он присоединился к разговору и рассказал, что участвовал в гражданской войне в Испании, был в интернациональной бригаде. Там он воевал в чине капитана, но на родине ему отказались присвоить это звание. Побывал он и в концентрационном лагере, откуда ему удалось бежать. До войны участвовал в движении Сопротивления в районе Ческе-Будейовице. Детство его было тяжелым. Мать ходила по домам стирать белье, часто ели лишь одну похлебку. Друзья вовлекли его в прогрессивное молодежное движение, а когда началась гражданская война в Испании, он пошел сражаться против фашистов...

— Теперь очередь дошла до нас и здесь, — сказал он. — Нужно решительно выступать против каждого, кто хочет повернуть нас вспять...

Они вышли из здания издательства, обошли вокруг музея и боковыми улицами прошли на Карлову площадь. Здесь собралось несколько сотен людей, которые пришли выразить свою поддержку правительству Готвальда. По пути лесовчане встретили двух сотрудников КНБ, конвоировавших трех юнцов на ближайшую станцию КНБ. Один из задержанных кричал:

— Да здравствует демократия! Да здравствует Бенеш! [149]

Лесовчане остановились рядом с группой членов ЧСМ — делегатов вчерашнего съезда заводских комитетов. Делегаты собирались ехать домой, хотя им и не хотелось уезжать, и очень обрадовались, встретив пограничников из своего края. Вдруг к ним подбежал невысокий мужчина в комбинезоне и кожаном фартуке, видимо дворник, и сообщил:

— В Ресловце вышли на демонстрацию студенты. Они несут флаг!

— Обойдем их, — решил Климеш.

Демонстрацию они увидели уже издали, перед зданием факультета. Студенты шли через Карлову площадь, впереди несли государственный флаг.

— За мной! — приказал поручик и вскочил в пустой трамвай. — Поезжай потихоньку в сторону демонстрации, — сказал он водителю, — только очень медленно. Всем лечь на пол. Как только доедем до первых рядов демонстрантов, я выпрыгну и схвачу того с флагом. Остальных мы разгоним!

Судя по транспарантам, студенческая делегация направлялась к президенту в Град. Здесь собралась реакционная молодежь пражских технических учебных заведений.

Когда до первых рядов демонстрации осталось каких-нибудь двадцать метров, трамвай остановился. Поручик и Хлоупек выскочили первыми и в мгновение ока вырвали из рук растерявшегося студента флаг. Поручик свернул его и протянул в трамвай вожатому. Между тем остальные лесовчане тоже выскочили из трамвая и вклинились в толпу студентов. Большинство молодых людей в панике разбежалось. Тех, кто оказался повоинственнее, пришлось задержать. Водитель и несколько прохожих помогли пограничникам. Через десять минут от демонстрации не осталось и следа. Только Манек заработал себе шишку на лбу. Красивая была шишка, хотя он даже не заметил, как в этой суматохе обзавелся ею. У Мачека кровоточила губа, но он считал, что это пустяк.

На этом их рабочий день кончился. Климеш послал лесовчан на отдых. Однако на заводе их роты уже не оказалось. Стоящие на посту милиционеры направили ребят в одну из вршовицких школ. Там наконец-то они нашли свои вещи и улеглись в настоящие постели. Даже умываться не стали, только поели горячего супа и сразу [150] же уснули. На следующий день — день всеобщей забастовки — им предстояло быть утром на Вацлавской площади.

Было еще темно, когда они позавтракали в каком-то буфете. Продавщица, женщина лет сорока, отказалась взять у них деньги и талоны от продовольственных карточек.

— Мой парень тоже служит на границе, в Срне. Ешь те, ешьте, ребята. Вы это заслужили.

Климеш ждал их на Краковской. В центре Праги мундиры КНБ встречались на каждом шагу. На улицах появились и подразделения народной милиции. Спокойные, уверенные в себе, они ходили по городу. Вой сирен известил о начале всеобщей забастовки. Прага будто замерла. Транспорт остановился, предприятия прекратили работу, автомашины стояли у тротуаров. Несколько иностранных автомобилей тщетно пытались продолжить свой путь. Бастующие преградили им дорогу. Весь день заседал президиум исполнительного комитета социал-демократической партии. Там шла борьба между правыми и «левыми».

— Что, если нам туда заглянуть? — предложил Цыган.

— Это не наш район, — ответил поручик. — Работы нам и так хватит.

И он оказался прав. Во второй половине дня Прага напоминала растревоженный муравейник. Пограничникам то и дело приходилось наводить порядок. Вечером на Вацлавской площади собрались тысячи рабочих, требовавших отставки реакционных министров. В здании секретариата социал-демократической партии борьба шла к концу, правые лишились политической власти. Лесовчане с поручиком всю ночь дежурили в центре Праги. Время от времени они заходили погреться в столовые, в виде исключения работавшие всю ночь накануне решающего дня 25 февраля. Только на рассвете измотанные пограничники уселись на стулья на станции КНБ и задремали...

А утром — снова за работу. Вацлавская площадь голубела от комбинезонов народной милиции. Вся страна с нетерпением ждала результатов встречи Готвальда с президентом Бенешем. На главных площадях до каких-либо инцидентов дело не доходило. Не было ни одного задержания. А в полдень дежурство лесовчан окончилось. На [151] послеполуденную манифестацию они шли уже в качестве зрителей.

— Спасибо за работу, товарищи, — прощался с ними поручик. — Держались вы молодцом. Скоро, кажется, все кончится. Если будет время, заеду к вам в Лесов. Привет!

Он крепко пожал каждому руку и ушел. После обеда лесовчане вместе с другими своими товарищами отправились на Вацлавскую площадь. Командиры ломали голову над тем, как бы так сделать, чтобы форма у всех была однообразной. Ведь одни приехали в высоких кожаных сапогах, другие в валенках, а некоторые в лыжных ботинках. Одетых не по форме решили поставить внутрь походного строя. Жители Праги приветствовали их, слышалось «Слава КНБ!», а когда пограничники запели новую, полюбившуюся всем песню «Здесь живем мы по-солдатски, далеко от дома», которую привезли в Чехию ребята с заставы КНБ Словакия, все подхватили ее.

На Вацлавской площади их приветствовало и местное радио. Манифестация начиналась в шестнадцать часов. Волнение людей, переполнивших площадь, возрастало. То и дело слышалось: «Да здравствует КПЧ!» Однако Готвальд все не появлялся. День был холодный, но все готовы были, если нужно, стоять на этой площади хоть до самой ночи. Наконец около пяти часов вечера Готвальд приехал. Его автомобилю долго не удавалось пробраться к трибуне. И вот Готвальд поднялся на нее. Все узнали: решение принято, президент согласился дать отставку министрам! Было создано новое правительство возрожденного Национального фронта, которое уверенно могло опереться на Советский Союз и рассчитывать на его поддержку и помощь. А по площади неслось:

— Где милиция и КНБ, там нет дороги реакции!..

Манифестация уже окончилась, но люди не расходились. Там, где оказывалось хоть немного свободного места, начинались танцы. Подразделение пограничников покинуло Вацлавскую площадь. Их так восторженно приветствовали, что иногда они даже не слышали «свой духовой оркестр» из железнодорожников. Майор спешил: надо было обеспечить порядок и выслать патрули, так как ожидались провокации со стороны некоторых групп, которые еще не поняли, что пришел конец их надеждам.

Лесовчане остались в школе в дежурном взводе. Быть [152] в дежурном подразделении — хуже всего: неизвестно, когда придет твой черед. Время шло, часы сменяли друг друга. Прошла еще ночь, но ничего не происходило.

— Я даже не знаю, какое сегодня число, — пожаловался Цыган, окинув взглядом своих товарищей.

— Уже двадцать седьмое, — ответил Стромек. — Скорее бы домой. Здесь уже все кончено, а там наверняка весело. Голову могу дать на отсечение. Вы думаете, буржуи будут дожидаться счастья здесь, в республике?

— Неужели они побегут именно через Лесов? — улыбнулся Хлоупек.

— В этом ты убедишься, — сказал Стромек. — И очень скоро.