VI

Когда прошел первый приступ дурноты, Хорнблоуэр заметил, что ветер несомненно крепчает. Он был порывистый, с дождевыми шквалами, и капли молотили по кормовой галерее. Хорнблоуэр внезапно встревожился — что случится, если налетит шквал посильнее, а необученная команда не успеет убрать паруса? Мысль, что он может на глазах у всего каравана постыдно лишиться мачты, пересилила даже морскую болезнь. Машинально он прошел в каюту, надел бушлат и выбежал на палубу. Буша уже сменил Джерард.

— Флагман убавляет паруса, сэр, — сообщил он, козыряя.

— Очень хорошо. Уберите бом-брамсели, — сказал Хорнблоуэр, оглядывая горизонт в подзорную трубу.

Караван вел себя, как всякий караван — растянулся по ветру, словно шкипера только и мечтали сделаться добычей каперов. Индийцы держались более или менее организованной кучкой в миле под ветром, но шесть других кораблей вырвались далеко вперед — видны были только их паруса.

— Флагман сигналит конвою, сэр, — сказал Джерард. Хорнблоуэр чуть было не ответил: «Этого я и ожидал» но вовремя сдержался и ограничился односложным «да», в это время новая вереница флажков побежала по фалам «Плутона».

— Позывные «Калигулы», — читал сигнальный мичман.

— «Прибавить парусов. Занять позицию впереди конвоя».

Значит, Болтона посылают вперед, призвать к порядку ослушников. «Калигула» снова поставил бом-брамсели и понесся по сердитому морю вдогонку непокорным транспортным судам. Болтону придется подойти на расстояние окрика, а возможно и выпалить разок из пушки; шкипера торговых судов если и умеют читать флажки, предпочитают их игнорировать. Индийцы тоже убрали бом-брамсели — они имели удобное обыкновение убавлять на ночь паруса. Счастливо обладая монополией на торговлю с Востоком, они могли не торопиться, и, оберегая покой изнеженных пассажиров, не тревожили их ночными свистками и топотом. Но внешне это выглядело так, будто они замышляют еще дальше отстать от «Калигулы», «Плутона» и транспортов. Любопытствуя, как поведет себя адмирал, Хорнблоуэр направил подзорную трубу на «Плутон».

Разумеется, тот разразился очередной вереницей флажков, адресованных непокорным индийцам.

— Бьюсь об заклад, он жалеет, что не может отдать их под трибунал, — со смешком сказал один мичман другому.

— По пять тысяч фунтов за рейс получают их капитаны, — был ответ. — Что им адмирал? Господи, кто по своей воле предпочел бы флот?

Приближалась ночь, ветер крепчал, и было похоже, что караван разбредется в самом начале плавания. Хорнблоуэру подумалось, что адмирал проявил себя не лучшим образом. Нельзя было отпускать транспорты вперед, флот не принимает оправданий, и посему сэр Перси Лейтон виноват. Интересно, как бы он сам поступил на его месте? Ответа Хорнблоуэр так и не придумал, ограничившись признанием глубокой истины, что дисциплина не определяется правом отдать под трибунал. Он не считал, что сам справился бы лучше.

— Вымпел «Сатерленда», — прервал его мысли сигнальный мичман. — «Занять... ночную... позицию»

— Подтвердите, — сказал Хорнблоуэр.

Исполнить это было несложно. Ночью «Сатерленду» полагалось находиться в четверти мили на ветре от каравана. Сейчас он как раз двигался к позиции позади индийцев. «Плутон», следуя в кильватере «Калигулы», обогнал их — похоже, адмирал решил использовать свой корабль как связующее звено между двумя половинками разорванного конвоя. Быстро темнело, ветер по-прежнему крепчал.

Хорнблоуэр попробовал пройтись по качающейся палубе, чтобы хоть немного согреться и унять озноб; пока он стоял без движения, опять напомнил о себе желудок. Он вцепился в поручень, превозмогая дурноту. Меньше всего ему хотелось, чтоб его стошнило перед ироничным красавцем Джерардом. Голова кружилась от усталости и морской болезни. Он подумал, что если ляжет, то, наверно, уснет и во сне позабудет свои мучения. Теплая и уютная койка манила все сильнее. Однако он через силу оставался на палубе, пока в быстро сгущающемся сумраке не убедился, что корабль занял предписанную позицию. Тогда он повернулся к Джерарду.

— Уберите брамсели, мистер Джерард.

Он взял сигнальную доску, и, стараясь не думать про мятежный желудок, тщательно вывел подробнейшие указания для вахтенного, все, какие только мог измыслить. Они сводились к тому, чтобы держаться на ветре от каравана и не терять его из виду.

— Вот приказы, мистер Джерард, — сказал он. На последнем слове голос у него дрогнул, и ответного «есть, сэр» он, сбегая по трапу, уже не слышал.

Желудок был пуст, поэтому рвало особенно мучительно. Когда Хорнблоуэр, пошатываясь, вернулся в каюту, туда сунулся было Полвил. Хорнблоуэр обругал его страшными словами и велел убираться вон, потом повалился на койку и пролежал пластом минут двадцать, прежде чем с усилием встал, стянул бушлат, сюртук и в рубашке, жилете и штанах со стоном забрался под одеяло. «Сатерленд» несся на фордевинд, немилосердно качаясь, древесина стенала и жаловалась на разные голоса. Хорнблоуэр сжимался всякий раз, как корабль взлетал на волне и койка, на которой он лежал, взмывала футов на двадцать вверх, чтобы тут же устремиться вниз. Однако, поскольку он не мог мыслить последовательно, изнеможение все-таки взяло верх. Он так устал, что заснул мгновенно, невзирая на качку, шум и дурноту.

Спал он так глубоко, что, проснувшись сперва не понял, где находится. Первым делом он ощутил знакомую и в то же время неожиданную качку. Сквозь распахнутую дверь из кормовой галереи проникал серый полусвет. Хорнблоуэр, моргая, огляделся. Одновременно он вспомнил, где находится, и ощутил позыв к рвоте. Он осторожно встал, шатаясь прошел через каюту к поручням кормовой галереи и под пронизывающим ветром стал страдальчески вглядываться в серое, освещенное первыми рассветными лучами море. Не видно было ни паруса; он так испугался, что сразу пришел в себя. Натянув сюртук и бушлат, вышел на шканцы.

Джерард все еще был здесь, значит, не кончилась его вахта. Хорнблоуэр угрюмо кивнул на приветствия Джерарда и стал глядеть вперед, на испещренное белыми барашками серое море. В такелаже свистел ветер, крепкий, не настолько, впрочем, чтоб брать рифы на марселях. Он дул прямо с кормы, в спину стоящему у резного поручня Хорнблоуэру. Впереди неровным строем двигались четыре индийца, потом Хорнблоуэр различил пятый и шестой больше чем в миле по курсу. Ни флагмана, ни грузовых судов, ни «Калигулы» — ничего видно не было. Хорнблоуэр поднял рупор.

— Эй, на мачте! Флагман видите?

— Нет, сэр. Ничего не видать, сэр, окромя индийцев, сэр.

Вот оно как, подумал Хорнблоуэр, вешая рупор на место. Многообещающее начало кампании. Судя по курсовой доске, «Сатерленд» всю ночь строго держался выбранного направления, в вахтенном журнале была отмечена скорость то восемь, то девять узлов. Погода ясная, скоро они увидят Уэссан — Хорнблоуэр сделал все, что от него требовалось. Индийцы в пределах видимости, он идет одним с ними курсом, паруса соответствуют погоде. Он был бы больше в этом уверен, если б не тошнотворная тяжесть в желудке, а так — вызванная морской болезнью хандра нагоняла дурные предчувствия. Если начальству потребуется козел отпущения, выберут его. Он прикинул силу ветра и решил, что неразумно прибавлять парусов и догонять остальной караван. Мысль, что никак не может оградить себя от будущих нареканий, успокоила, он даже приободрился. Жизнь в море научила его философски принимать неизбежное.

Пробило восемь склянок, позвали подвахтенных. Буш вышел сменить Джерарда на шканцах. Хорнблоуэр почувствовал на себе пристальный взгляд Буша и сделал суровое лицо. Он взял себе за правило не говорить без необходимости и так был этим правилом доволен, что намеревался следовать ему и впредь. Вот и теперь он с удовольствием не обращал внимания на Буша, который нет-нет да и поглядывал на него озабоченно, словно пес на хозяина, готовый в любую минуту откликнуться. Тут Хорнблоуэру пришло в голову, что выглядит он довольно жалко: взъерошенный, небритый и, вероятно, зеленый от морской болезни. В расстроенных чувствах он зашагал вниз.

В каюте он сел и закрыл лицо руками. Мебель раскачивалась в такт скрипению переборок. Пока он не смотрел на качающееся предметы, его, по крайней мере, не выворачивало. После Уэссана можно будет лечь и закрыть глаза. Тут вошел Полвил, балансируя подносом, как заправский жонглер.

— Завтрак, сэр, — объявил Полвил и продолжил словоохотливо: — Не знал, что вы встали, сэр, пока левая вахта не сообщила мне по пути вниз. Кофе, сэр. Мягкий хлеб, сэр. На камбузе горит огонь, если пожелаете, сэр, я в два счета поджарю ломтики.

Хорнблоуэр с внезапным подозрением взглянул на слугу. Полвил не предложил ему ничего, кроме хлеба — ни отбивной, ни ветчины — ничего из тех вкусных и дорогих вещей, на которые он так безрассудно раскошелился. А ведь Полвилу известно, что капитан со вчерашнего дня ничего не ел, и Полвил имеет обыкновение пичкать его даже чрезмерно. С чего бы это Полвил вдруг предлагает ему французский завтрак? Под взглядом Хорнблоуэра обычно невозмутимый Полвил потупился — это подтверждало подозрение. Для Полвила не тайна, что его капитана укачивает.

— Поставьте на стол, — буркнул Хорнблоуэр, не в силах сказать что-либо еще. Полвил поставил поднос, но не уходил.

— Когда вы мне понадобитесь, я позову, — сказал Хорнблоуэр сурово.

Сжав руками виски, он попробовал припомнить вчерашний день. Не только Полвил, но и Буш с Джерардом — а значит и вся команда — знают о его слабости. Стоило задуматься, и он припомнил кой-какие мелочи, утвердившие его в этой догадке. Сперва он просто расстроился, даже застонал. Потом разозлился. Наконец верх взяло чувство юмора, и Хорнблоуэр улыбнулся. Тут ноздрей его достиг приятный аромат кофе. Он потянул носом: запах пробуждал одновременно голод и отвращение. Победил голод. Хорнблоуэр налил и отхлебнул кофе, тщательно избегая останавливаться взглядом на качающихся предметах. Почувствовав в желудке блаженную теплоту, он машинально откусил хлеба, и, только очистив поднос, засомневался, стоило ли это делать. Однако удача ему сопутствовала: не успела накатить новая волна дурноты, как в дверь постучал мичман и сообщил, что видно землю. Начав действовать, Хорнблоуэр позабыл о морской болезни.

С палубы Уэссан был еще не виден, только с мачты, а лезть по вантам Хорнблоуэр не собирался. Ветер свистел перебирая натянутые тросы у него над головой. Он глядел на серое море, туда, где лежала за горизонтом Франция. Из всех приметных морских ориентиров остров Уэссан, быть может чаще других фигурировал в английской морской истории: Дрейк и Блейк, Шовел и Рук, Хоук и Боскавен, Родни Джервис и Нельсон каждый в свое время глядели отсюда на восток, как сейчас Хорнблоуэр. Три четверти британского торгового флота огибали Уэссан на пути в дальние края и возвращаясь домой. Лейтенантом под началом Пелью Хорнблоуэр мотался на «Неустанном» в виду Уэссана во время блокады Бреста. В этих самых водах «Неустанный» и «Амазонка» загнали «Друа-де-л'ом» в полосу прибоя, отправив на тот свет тысячу французских моряков. Подробности этого яростного сражения тринадцатилетней давности он помнил так же отчетливо, как бой с «Нативидадом» всего шесть месяцев назад — признак надвигающейся старости.

Хорнблоуэр стряхнул накатившую на него задумчивость и занялся делами: проложил курс на Финистерре и заставил индийцев ему следовать — первое оказалось значительно проще второго. Целый час пришлось сигналить и даже палить из пушки, прежде чем ведомые удовлетворительно повторили сигналы, Хорнблоуэру казалось, что шкипера нарочно не понимают сигналов, перевирают или оставляют без внимания. «Лорд Монингтон» десять минут держал сигнал приспущенным, словно нарочно, чтоб его было не прочесть. Только когда «Сатерленд» приблизился почти на расстояние окрика, а Хорнблоуэр дошел до точки кипения, сигнальный фал наконец распутали и подняли флажки правильно.

Видя это, Буш язвительно хохотнул и заметил, что индийцы еще бестолковей военного корабля в начале плавания, но Хорнблоуэр сердито затопал прочь, оставив Буша таращиться ему вслед. Нелепое происшествие разозлило Хорнблоуэра: он боялся, что сам выглядит нелепо. Зато он на время позабыл про морскую болезнь и только простояв некоторое время в одиночестве у правого борта — Буш тем временем отдавал приказы, по которым «Сатерленд» вернулся к позиции на ветре от каравана — и успокоившись, вновь ощутил тревожные симптомы. Он уже шел вниз, когда внезапный крик Буша вернул его на шканцы.

— «Уолмерский замок» привелся к ветру, сэр!

Хорнблоуэр поднял подзорную трубу и направил ее за левый борт. «Уолмерский замок» — передовой корабль каравана — был от «Сатерленда» дальше всего, милях примерно в трех. Ошибиться было невозможно — корабль повернул и теперь несся в наветренную сторону.

— Они сигналят, сэр, — сказал Винсент, — но я не могу прочесть. Может быть, номер двадцать девять, но это «прекратить сражение» — не это же они хотят сказать.

— Эй, на мачте! — заорал Буш. — Что видите на левой скуле?

— Ничего, сэр.

— Этот сигнал спустили, сэр, — продолжил Винсент. — Вот подняли новый. Номер одиннадцать, сэр. «Вижу неприятеля».

— Эй, Сэвидж, — сказал Буш. — Берите подзорную трубу и лезьте на мачту.

Следующий корабль в рассыпанной колонне тоже привелся к ветру. Сэвидж был на середине вант, когда впередсмотрящий закричал:

— Вижу их, сэр. Два люггера на левой скуле.

Люггеры возле Уэссана — французские каперы и никто больше.

Быстрые, маневренные, с большой командой, опытом не уступающей британскому флоту, они пойдут на любую опасность, лишь бы захватить богатенького Ост-Индийца. Такая добыча озолотит их капитанов. Буш, Винсент и все остальные на палубе взглянули на Хорнблоуэра. Если он потеряет хоть один из доверенных его заботам кораблей, то безнадежно уронит себя в глазах Адмиралтейства.

— Свистать всех наверх, мистер Буш, — сказал Хорнблоуэр. Взволнованный приближением боя, он позабыл о драматической стороне дела и не рисовался перед подчиненными, впрочем, занятый расчетами, он и так не обнаружил волнения.

Все индийцы несут пушки — у «Лорда Монингтона» так по восемнадцать орудийных портов в каждом борту — и на большом расстоянии они от капера отобьются. Поэтому люггеры постараются взять их на абордаж — ни абордажные сетки, ни команда торгового судна не остановят снедаемых алчностью французов. Люггеры будут маневрировать, чтоб отрезать кого-то из индийцев от «Сатерленда» — пока тот будет лавировать против ветра, французы захватят судно и уведут из-под самого его носа. До этого доводить нельзя, однако индийцы тихоходны, команда «Сатерленда» необучена, а французы маневрируют с быстротой молнии — к тому же их двое, отбиваться придется сразу от обоих.

Теперь и с палубы можно было различить над самым горизонтом темные прямоугольники обрасопленных круто к ветру парусов. Они приближались, исполненные угрозы, и Хорнблоуэр уже различал не одни призрачные силуэты на фоне ясного неба. Люггеры были малы, не больше чем на двадцать пушек каждый, да и то девятифунтовок — подойди они близко к «Сатерленду», тот потопил бы их двумя бортовыми залпами. Но они быстроходны — над горизонтом уже показались их корпуса, и Хорнблоуэр различал белую воду под водорезами. Люггеры шли по меньшей мере на румб круче к ветру, чем это возможно для «Сатерленда». На каждом человек полтораста, если не больше: каперам не приходится заботиться об удобствах для команды, достаточно выскользнуть из порта, захватить приз и скрыться обратно.

— Мы подготовим корабль к бою? — осмелился спросить Буш.

— Нет, — буркнул Хорнблоуэр. — Поставьте людей на боевые посты и погасите огонь.

Серьезного сражения не предвидится — нет необходимости снимать переборки, подвергать опасности свое имущество и живность. Однако шальное девятифунтовое ядро, угодившее в камбузный огонь, может поджечь все судно. Под приглушенные угрозы и брань унтер-офицеров матросы двинулись к своим постам. Иных пришлось вести или подталкивать — кое-кто все еще путал правый и левый борт.

— Пожалуйста, зарядите и выдвиньте пушки, мистер Буш.

Больше половины матросов никогда не видели стреляющей пушки. Сейчас они впервые услышат сумасшедшую музыку грохочущих по доскам орудийных катков. У Хорнблоуэра при этом звуке перехватило дыхание — столько пробудилось воспоминаний. Он пристально наблюдал за каперами, но тех выдвинутые пушки явно не напугали. Люггеры шли прежним курсом, в бейдевинд, наперехват конвою. Впрочем, опасность, как никакие приказы, согнала торговцев вместе. Только страх мог заставить шкиперов сбиться в такую тесную кучу. По бортам судов натягивали абордажные сетки, выдвигали пушки. Слабая защита, но сейчас главное, что они вообще готовы защищаться.

Громыхнул выстрел, у борта первого капера показался клуб дыма; куда угодило ядро, Хорнблоуэр не видел. Тут на грот-мачтах обоих люггеров взмыли трехцветные флаги; в ответ на этот наглый вызов Хорнблоуэр приказал поднять на флагштоке «Сатерленда» красный военно-морской флаг. В следующий момент люггеры поравнялись с «Уолмерским замком», самым дальним из кораблей. Они явно намеревались подойти еще ближе.

— Поставьте брамсели, мистер Буш, — сказал Хорнблоуэр. — Право руля. Одерживай. Так держать.

«Уолмерский замок» в страхе метнулся вбок и едва не налетел на соседа справа — тот еле-еле успел положить руль на борт. В следующее мгновение «Сатерленд» оказался рядом. Люггеры отпрянули, уворачиваясь от грозного бортового залпа, первая неуклюжая атака была отбита.

— Обстенить грот-марсель! — проревел Хорнблоуэр.

Крайне важно сохранить выгодную позицию на ветре от индийцев — отсюда «Сатерленд» мгновенно устремится туда, где возникнет угроза. Конвой медленно продвигался вперед, люггеры держались впереди. Хорнблоуэр не сводил подзорной трубы с маленьких суденышек, по многолетней привычке удерживая их в поле зрения, как ни кренилась палуба под ногами. Они со слаженностью часового механизма повернули и понеслись к «Лорду Монингтону» на правом фланге, как гончие, преследующие оленя, чтобы вцепиться ему в глотку. «Лорд Монингтон» уклонился от курса, «Сатерленд» понесся к нему, люггеры молниеносно повернули оверштаг и снова двинулись к «Уолмерскому замку».

— Руль круто направо, — отрывисто бросил Хорнблоуэр. К его облегчению «Уолмерский замок» сумел обстенить марсель, и «Сатерленд» поспел к нему вовремя. Он срезал «Уолмерскому замку» корму, и Хорнблоуэр увидел усатого шкипера за штурвалом и полдюжины туземных матросов, в панике носящихся по палубе. Люггеры умчались прочь, вновь увернувшись от пушек «Сатерленда». Вокруг одного из торговых судов клубился дым: очевидно, оно выпустило в никуда целый бортовой залп.

— Зря порох тратят, — подсказал Буш, но Хорнблоуэр, занятый расчетами, не ответил.

— Пока им хватит ума держаться кучей... — начал Кристэл.

Это было очень важно — если караван рассеется, по частям его Хорнблоуэру не защитить. Ни славы, ни чести не сулило ему состязание между линейным кораблем и двумя маленькими каперами — если Хорнблоуэр их отобьет, никто про это потом не вспомнит, если же потеряет хоть одно из вверенных ему судов, навлечет на себя всеобщее негодование. Он подумал было просигналить подопечным, чтоб держались вместе, но тут же отказался от этой мысли. Сигналы только собьют их с толку, да еще половина неправильно прочтет флажки. Лучше положиться на их природный инстинкт самосохранения.

Каперы снова привелись к ветру и двинулись в бейдевинд прямо за кормой у «Сатерленда». По одному их виду, по узким черным корпусам и круто наклоненным мачтам, Хорнблоуэр угадывал, что они замыслили новый маневр. Он не сводил с них напряженных глаз. Передовой люггер повернул направо, второй — налево. Они разошлись и теперь оба неслись в бакштаг, накренясь под резким ветром, словно олицетворение зловещей целесообразности, и вода пенилась под их носами. Оторвавшись от «Сатерленда», они атакуют караван с противоположных флангов. Едва успев отогнать одного, он должен будет возвращаться и отгонять другого.

На секунду Хорнблоуэр подумал, не привести ли ему весь караван к ветру, но только на секунду. В попытке выполнить такой маневр торговые суда либо рассеются, либо покалечат друг друга, и, в любом случае, станут легкой добычей неприятеля. Остается разбираться с каперами по очереди. Похоже, что это безнадежно, но отбросив единственно возможный план, ничего не выиграешь. Хорнблоуэр решил играть до последнего.

Он выпустил из рук подзорную трубу и, цепляясь за бизань-ванты, вспрыгнул на поручень. Сосредоточенно вгляделся в своих врагов, поворачиваясь то к одному, то к другому, прикидывая их скорость, просчитывая курс. Лицо его застыло от напряжения. Правый люггер был чуть ближе к каравану — он и нападет первым. Если сперва разделаться с ним, останется минута, чтоб вернуться и атаковать второй. Еще взгляд на противника — и Хорнблоуэр утвердился в принятом решении. Теперь он готов был поставить на него свою репутацию, о которой, впрочем, от волнения позабыл и думать.

— Два румба вправо, — крикнул он.

— Два румба вправо, — откликнулся рулевой.

«Сатерленд» двинулся из кильватера каравана наперерез первому люггеру. Тот, в свою очередь, метнулся вбок, чтоб не угодить под сокрушительный бортовой залп, и теперь быстро удалялся. Более ходкий, он обгонял и караван и эскорт. «Сатерленд», стараясь держаться между капером и торговыми судами, увлекался все дальше и дальше от второго люггера. Это Хорнблоуэр предвидел, на этот риск он шел с самого начала — если французы будут действовать слаженно, он проиграет. Ему не удастся отогнать первый люггер далеко в подветренную сторону и быстро вернуться ко второму. Он и так сильно продвинулся по ветру, однако продолжал нестись прежним курсом, теперь вровень с караваном и первым люггером. Тут второй люггер повернул, готовясь атаковать караван.

— Командуйте к брасам, мистер Буш! — крикнул он. — Руль круто направо.

«Сатерленд» развернулся и, накренясь, ринулся в галфвинд, неся чуть больше парусов, чем это разумно. Рассекая воду, мчался он к индийцам — те в смятении пытались уклониться от врага. Словно сквозь лес парусов и мачт Хорнблоуэр видел темные паруса люггера, настигавшего беззащитный «Уолмерский замок» — то ли тот плохо слушался руля, то ли им плохо управляли, в общем, он подотстал. Хорнблоуэр просчитывал десяток факторов разом. Мозг его работал как сложнейшая машина, предугадывая курс люггера и шести индийцев, учитывая возможные вариации, вызванные личными особенностями капитанов. Надо было держать в уме скорость «Сатерленда» и ветровой снос.

Обходить рассыпавшийся караван — слишком долго, это лишит его преимуществ внезапности. Хорнблоуэр тихо приказал рулевому править в сужающийся просвет между двумя судами. На «Лорде Монингтоне» увидели, что к ним несется двухпалубник, и повернули — Хорнблоуэр на это и рассчитывал.

— Приготовиться у пушек! — прогремел он. — Мистер Джерард! Дадите бортовой залп по люггеру, когда будем проходить мимо.

«Лорд Монингтон» остался позади, теперь впереди «Европа» — она только что повернула и, казалось, сейчас врежется в «Сатерленд».

— Чтоб ей лопнуть! — орал Буш. — Чтоб...

«Сатерленд» срезал «Европе» нос, ее ватерштаг чуть не проехал по их бизань-вантам. В следующую секунду «Сатерленд» проскочил в сужающийся просвет между двумя другими судами. Вот и «Уолмерский замок» — люггер, не ожидающий увидеть «Сатерленд» так близко, уже взял его на абордаж.

В наступившей тишине слышен был лязг оружия — французы карабкались на низкую палубу индийца. Тут они увидели несущийся на них линейный корабль. Матросы попрыгали обратно в люггер, и объединенными лихорадочными усилиями двухсот рук подняли громоздкий марсель. Люггер развернулся, как волчок — но поздно.

— Обстените крюйсель, — бросил Хорнблоуэр Бушу. — Мистер Джерард!

«Сатерленд» замер, готовясь нанести сокрушительный удар.

— Цельсь! — завопил Джерард, вне себя от возбуждения. Он был у баковой секции пушек, которой предстояло первой поравняться с люггером. — Ждите, пока пушки укажут на него! Пли!

Корабль медленно разворачивался, пушки стреляли одна за другой — время для Хорнблоуэра замедлилось, и ему казалось, что это длится минут пять. Выстрелы шли неравномерно, некоторые канониры явно поджигали раньше, чем их орудия поравнялись с люггером. Углы тоже были выбраны неверно — ядра падали по обоим бортам люггера и далеко за ним. И все же кто-то попал. От люггера полетели щепки, порвались несколько вант. На людной палубе возникли как бы водовороты — это там, где пролетело ядро.

Свежий ветер мгновенно развеял пороховой дым, открыв взорам люггер в сотне ярдов от «Сатерленда». Расправив паруса, он быстро скользил по воде — он еще мог спастись. Хорнблоуэр велел рулевому спуститься под ветер — он хотел дать еще один бортовой залп. В это мгновение девять клубов дыма над бортом люггера возвестили, что французы стреляют из своих пушечек.

Целили они метко. Коротко пропело в ухе пролетевшее над головой ядро, затрещали доски — еще два ядра угодили в корпус. Дистанция большая — толстая деревянная обшивка должна выдержать.

Хорнблоуэр, перегнувшись через поручень, услышал, как грохочут катки — на «Сатерленде» снова выдвигали пушки.

— Цельте лучше! — прокричал он. — Ждите, пока пушки поравняются с люггером!

«Сатерленд» продолжал уваливаться, пушки гремели по одной, по две. На каждую из семидесяти четырех пушек приходилось лишь по одному опытному матросу, и, хотя офицеры, распоряжающиеся батареей левого борта, отослали часть своих людей на правую, опытных канониров они, естественно, на всякий случай приберегли. А в старой команде и не было семидесяти четырех опытных наводчиков — Хорнблоуэр вспомнил, как трудно было составлять вахтенное расписание.

— Запальные отверстия закрыть! — прокричал Джерард. Голос его звенел от волнения. — Отлично! Молодцы, ребята!

Большая грот-мачта люггера вместе со стеньгой и вантами наклонилась к борту и зависла на несколько мгновений, прежде чем рухнуть. Однако французы отстреливались — один раз выпалило ближайшее к корме орудие. Хорнблоуэр повернулся к рулевому. Он собирался подвести «Сатерленд» на расстояние пистолетного выстрела и добить противника. Волнение обуревало. В последнюю секунду он вспомнил про свои обязанности: он дал другому люггеру время подобраться к каравану, и теперь дорога каждая секунда. Приказывая положить «Сатерленд» на другой галс, он отметил свое возбуждение как занятный психологический феномен. Вдогонку им с люггера выстрелили еще раз — грохот дико прокатился над бурным морем. Черный корпус люггера походил на искалеченного жука-плавунца. На палубе кто-то размахивал трехцветным флагом.

— Прощай, мусью, — сказал Буш. — Придется тебе попотеть, пока доползешь до Бреста.

«Сатерленд» мчался новым курсом; индийцы развернулись и, словно овечье стадо, подгоняемое псом-люггером, устремились к «Сатерленду». Увидев, что тот несется навстречу, капер вновь метнулся в сторону и повернул оверштаг, чтоб вновь атаковать «Уолмерский замок». Хорнблоуэр развернул «Сатерленд», и «Уолмерский замок» бросился под его защиту. Отбиваться от одного врага несложно было даже неповоротливому «Сатерленду». Через несколько минут это поняли даже французы — бросив преследование, они двинулись на подмогу покалеченному товарищу.

Хорнблоуэр наблюдал, как развернулся и наполнился большой люггерный парус, как суденышко накренилось и пошло в бейдевинд; другой капер, тот, что лишился мачт, уже пропал из виду. Приятно было видеть, как удирает последний француз. На месте его капитана, Хорнблоуэр бросил бы товарища — пусть выбирается, как знает — а сам преследовал бы конвой до темноты; глядишь, ночью кто-нибудь из торговцев и отстанет.

— Можете закрепить пушки, мистер Буш, — сказал Хорнблоуэр наконец.

Кто-то на главной палубе закричал «ура!»; вся команда подхватила. Матросы размахивали шапками, словно только что выиграли Трафальгарское сражение.

— Молчать! — заорал Хорнблоуэр вне себя от ярости. — Мистер Буш, пошлите матросов ко мне на корму.

Они подошли, ухмыляясь, толкаясь и дурачась, как школьники, даже новички в пылу сражения позабыли про морскую болезнь. При виде такого идиотизма у Хорнблоуэра закипела кровь.

— Молчать! — рявкнул он. — Чем это вы таким отличились? Отпугнули пару люггеров не больше нашего барказа! Двумя бортовыми залпами с семидесятичетырехпушечного корабля сбили одну-единственную мачту! Да вы должны были разнести его в щепки! Два бортовых залпа, приготовишки несчастные! К настоящему сражению вы научитесь стрелять — об этом позабочусь я и девятихвостая кошка. А как вы ставите паруса! Португальские негры и те управляются лучше!

Нельзя отрицать, что слова, идущие от чистого сердца куда действеннее любых риторических ухищрений. Матросов глубоко впечатлил неподдельный гнев капитана, раздосадованного их бестолковостью и неповоротливость. Они повесили головы и переминались с ноги на ногу, осознав, что не совершили никаких особенных подвигов. Надо быть справедливым — столь бурное ликование больше чем наполовину было вызвано последним отчаянным маневром, когда они неслись между близко идущими судами. В последующие годы они приукрашивали и приукрашивали эту историю, ставшую излюбленной матросской байкой, пока не стали уверять, будто Хорнблоуэр в ревущий шторм провел двухпалубный корабль сквозь эскадру в сто судов, причем все сто в это время двигались разными курсами.

— Прикажите играть отбой, мистер Буш, — сказал Хорнблоуэр. — А когда матросы позавтракают, можете устроить парусные учения.

Теперь возбуждение сменилось реакцией, и ему хотелось поскорее укрыться на кормовой галерее. Но вот Уолш, врач, рысцой подбежал по палубе и козырнул.

— Докладываю, сэр, — сказал он. — Один уорент-офицер убит. Никто из офицеров и матросов не ранен.

— Убит? — У Хорнблоуэра отвисла челюсть. — Кто убит?

— Джон Харт, мичман, — отвечал Уолш. Харт был способным матросом на «Лидии», Хорнблоуэр сам выхлопотал ему уорент-офицерский патент.

— Убит? — повторил Хорнблоуэр.

— Если хотите, сэр, я помечу его «смертельно ранен», — сказал Уолш. — Ему оторвало ногу девятифунтовым ядром, влетевшим в орудийный порт номер одиннадцать нижней палубы. Он был еще жив, когда его принесли вниз, но в следующую минуту умер. Разрыв подколенной артерии.

Уолш был назначен недавно и под началом Хорнблоуэра не служил — не то воздержался бы от таких подробностей.

— Прочь с дороги, черт вас подери, — рявкнул Хорнблоуэр.

Желанное одиночество испорчено. Позже предстоят похороны — флаг приспущен, реи в знак траура наклонены. Уже это раздражало. И погиб Харт — улыбчивый долговязый юноша. Всякая радость улетучилась. Буш на шканцах счастливо улыбался, довольный недавним успехом и предстоящими учениями. Он охотно побеседовал бы с капитаном, Джерард — он стоял рядом — похоже, рвется обсудить свои драгоценные пушки. Хорнблоуэр посмотрел на них сурово, подождал — не заговорят ли. Однако они не зря служили с ним столько лет — оба разумно промолчали.

Он повернулся и пошел вниз; индийцы подняли сигналы, дурацкие поздравления, вероятно, половина безграмотная. Можно положиться на Буша — он будет сигналить «не понял», пока эти идиоты не исправятся, а потом поднимет единственный сигнал — подтверждение. Хорнблоуэр не хотел никого видеть, не хотел никого слышать. Лишь одно утешение обрел он в этом ненавистном мире — пока «Сатерленд» идет на фордевинд, а караван под ветром, на кормовой галерее можно укрыться от всех, даже от назойливых подзорных труб, направленных с других кораблей.

VII

Хорнблоуэр докуривал сигару, когда наверху заиграли построение. Запрокинув голову и глядя из-под укрытия кормовой галереи на блаженно-голубое небо, он выпустил дым, потом поглядел вниз, на синее море и ослепительно-белую кильватерную струю, вырывающуюся из-под кормового подзора. Над головой отдавалась чеканная поступь морских пехотинцев (они выстраивались на полуюте), а затем — короткое шарканье тяжелых ботинок (это они по приказу своего капитана выровняли строй). Когда все снова стихло, Хорнблоуэр выбросил сигару за борт, одернул парадный мундир, водрузил на голову треуголку и — левая рука на рукояти шпаги — с достоинством вышел на полупалубу. На шканцах ждали Буш, Кристэл и вахтенный мичман. Они отдали честь, с кормы донеслось щелк-щелк-щелк — пехотинцы взяли на караул.

Хорнблоуэр неторопливо огляделся: воскресной его обязанностью было осматриваться судно, и он, пользуясь случаем, наслаждался живописной картиной. В такт качанию судна в голубом небе над головой медленно кружили пирамиды парусов. Палубы были белы, как снег — Буш добился этого десятидневными упорными трудами: и в это утро воскресного смотра напряженная упорядоченность военного корабля ощущалась особенно остро. Из-под опущенных ресниц Хорнблоуэр украдкой обозревал команду, выстроившуюся одной длинной шеренгой на переходном мостике и главной палубе. Матросы стояли навытяжку, молодцеватые в парусиновых штанах и рубахах. Его интересовало их настроение, и он знал, что со шканцев увидит больше, чем проходя вблизи. Можно угадать некий вызов в том, как стоит недовольная команда удрученную выдадут вялость и апатия. К своей радости Хорнблоуэр не приметил ни того, ни другого.

Десять дней тяжелого труда, постоянной муштры, неусыпного надзора, суровости, смягченной добродушием — все это пошло матросам на пользу. Три дня назад Хорнблоуэр вынужден был пятерых выпороть. Он с каменным лицом выстоял экзекуцию, хотя от свиста девятихвостой кошки у него сжималось внутри.

Одному из наказанных — старому матросу, который подзабыл, чему его учили, и нуждался в напоминании — это, возможно, будет в некотором роде наукой, четырех остальных исполосованные спины не научат ничему. Хорошими моряками им не стать, обычные скоты, которых скотское обращение по крайней мере не сделает хуже. Пусть на их примере самые своенравные поймут, чем чревато непослушание — люди необразованные усваивают лишь то, что видели своими глазами. Лекарство это сильнодействующие, тут важно не пересолить, однако и слишком малая доза может не подействовать. Беглый взгляд со шканцев убеждал Хорнблоуэра, что отмерено было в аккурат.

Он еще раз огляделся, любуясь красотой образцового судна, белых парусов, голубого неба, багряно-белыми мундирами морской пехоты, сине-золотыми офицеров; законченный артистизм картине придавал последний штрих, легкое напоминание, что даже в день смотра не прекращается напряженное биение корабельной жизни. Более четырехсот человек стоят навытяжку, ловя малейшее капитанское слово, однако рулевой у штурвала не сводит глаз с нактоуза и нижней шкаторины грота, впередсмотрящий на мачте и вахтенный офицер с подзорной трубой своим видом напоминают, что корабль движется выбранным курсом и готов исполнять свой долг перед королем и Отечеством.

Хорнблоуэр начал обход. Он прошелся вдоль выстроенных в шеренги пехотинцев, но глаза его скользили по солдатам, не замечая их. Капитан Моррис и сержанты без него проследят, чтобы пуговицы были начищены, а портупеи натерты белой глиной. Пехотинцев, в отличие от матросов, муштровали до полного автоматизма — Хорнблоуэр мог не забивать себе ими голову. Даже сейчас, спустя десять дней после выхода в море, он не знал в лицо и по имени почти ни одного из девяноста стоящих на палубе солдат.

Он прошел мимо выстроенных в шеренгу матросов, мимо застывших перед строем дивизионных офицеров. Это было любопытнее. Матросы стояли подтянутые, ладные в белой одежде — интересно, многие ли догадываются, что плату за штаны и рубахи удержали из нищенского жалованья, которое выдали им при вербовке? Некоторые новички страшно обгорели, неосторожно подставившись вчера под палящее солнце, у светловолосого верзилы сошла почти вся кожа с плеч, загривка и лба. Хорнблоуэр узнал Уэйтса, осужденного за кражу овец на выездной сессии в Экстере — неудивительно, что он так обгорел, ведь за долгие месяцы в тюрьме кожа его совершенно побелела. Волдыри наверняка причиняют чудовищную боль.

— Проследите, чтоб Уэйтс зашел сегодня к врачу, — сказал Хорнблоуэр дивизионному офицеру. — Пусть ему дадут гусиного жира или что там пропишет врач.

— Есть, сэр, — отвечал унтер-офицер.

Хорнблоуэр прошел вдоль шеренги, внимательно разглядывая каждого. Лица, которые прочно засели в памяти, лица людей, чьи фамилии он и сейчас с трудом припоминал. Лица, которые он изучал два года назад в далеком Тихом океане на борту «Лидии», лица, которые он впервые увидел несколько дней назад, когда Джерард привез из Сент-Ива полную шлюпку ничего не соображающих пленников. Смуглые лица и бледные, мальчишеские и пожилые, глаза голубые, карие, серые. Множество мимолетных впечатлений застревали у Хорнблоуэра в мозгу — он будет переваривать их позже, одиноко прогуливаясь на кормовой галерее и намечая, как еще он улучшит команду.

«Этого Симса надо произвести в бизань-марсовые старшины. Он справится. А это кто? Даусон? Нет, Даукинс. Стоит с кислой миной. Из шайки Годдара и, похоже, до сих пор недоволен, что Годдара высекли. Надо запомнить».

Солнце палило, корабль мягко качался на спокойном море. С команды Хорнблоуэр перенес внимание на корабль — крепление пушек, укладку тросов, чистоту палуб, камбуза, полубака. Делал он это для проформы: небеса обрушились бы прежде, чем Буш недоглядел за своими обязанностями. Но Хорнблоуэр продолжал с самым важным видом осматривать корабль. Странным образом это производит впечатление на матросов — бедные глупцы будут больше стараться для Буша, полагая, что Хорнблоуэр за ним приглядывает, и больше стараться для Хорнблоуэра, полагая, что от его взгляда ничего не укроется. К каким только обманам он не прибегает, чтоб завоевать уважение команды! Незаметно для других, Хорнблоуэр невесело усмехнулся.

— Я доволен смотром, мистер Буш, — сказал он, вернувшись на шканцы. — Не надеялся застать корабль в таком порядке. Буду ожидать дальнейших улучшений. Теперь можете оснастить церковь.

Воскресные службы ввело богобоязненное Адмиралтейство, иначе Хорнблоуэр, как истинный последователь Гиббона, постарался бы без них обойтись. По крайней мере ему удавалось не брать на борт капеллана — священников он не выносил на дух. Он смотрел, как матросы тащат скамейки для себя и стулья для офицеров. Работали они весело и споро, хотя и не с той заученной слаженностью, которая отличает вышколенную команду. Браун — старшина капитанской шлюпки — накрыл скатертью шканцевый нактоуз, сверху положил Хорнблоуэровы библию и молитвенник. Хорнблоуэр не любил эти службы: всегда оставалась вероятность, что какой-нибудь начетчик из числа подневольных прихожан — католик или сектант — не пожелает присутствовать. Религия — единственная сила, способная разорвать дисциплинарные путы; Хорнблоуэр не забыл одного не в меру ревностного штурманского помощника, утверждавшего, что капитан якобы не вправе читать благословение — как будто он, королевский представитель, Божий представитель, в конце концов — не может благословлять, если ему вздумается!

Он сумрачно оглядел рассевшихся матросов и принялся читать. Раз уж приходится это делать, можно с тем же успехом делать хорошо. Читая, он, как всегда, восхитился красотой Кранмеровской прозы и блеском интерпретации. Кранмера сожгли на костре двести пятьдесят лет назад — лучше ли ему оттого, что сейчас читают его молитвенник?

Буш оттарабанил отрывок из священного писания громко и без выражения, словно окликал впередсмотрящего на фор-салинге. Потом Хорнблоуэр прочел начальные строки псалма, скрипач Салливан заиграл первые ноты, Буш подал сигнал петь (сам Хорнблоуэр никогда бы на такое не решился, оправдываясь тем, что он не фигляр и не итальянский оперный дирижер), команда разинула глотки и взревела.

Но и псалмы бывают не вполне бесполезны. По тому, как поет команда, капитан может многое узнать о ее настроении. В это утро то ли псалом попался особенно любимый, то ли матросы радовались солнечному свету, но горланили они от души, а Салливан запиливал на скрипке экстатическое облигато. Корнуольцы, видимо хорошо знавшие псалом, пели на голоса, привнося гармонию в немелодичный ор остальных. Хорнблоуэр этого не замечал — его немузыкальное ухо не различало мелодий, и прекраснейшая музыка вдохновляла его не больше, чем грохот телеги по булыжной мостовой. Слушая непонятный гул, глядя на сотни разинутых ртов, он по обыкновению гадал: неужели легенда о музыке имеет под собой какое-то основание? Неужели другие люди слышат что-то кроме шума, или он единственный на борту не подвергся добровольному самообольщению?

Тут он увидел юнгу в первом ряду. Вот для кого псалом, безусловно, не просто шум. Юнга плакал навзрыд, стараясь в то же время держать спину прямой, а большие слезы бежали по его щекам и нос шмыгал. Что-то растрогало бедного мальчугана, задело какую-то струну в его памяти. Может быть, он последний раз слышал этот псалом дома, в знакомой церквушке, рядом с матерью и братьями. Сейчас он охвачен нестерпимой тоской по дому. Когда пение смолкло, Хорнблоуэр порадовался и за себя, и за юнгу — следующий ритуал приведет мальчика в чувство.

Он взял «Свод Законов Военного Времени» и стал читать, как предписывало ему Адмиралтейство. «Свод Законов Военного Времени» звучал каждое воскресенье на каждом из кораблей Его Британского Величества. Хорнблоуэр читал его пятисотый, наверно, раз, он помнил наизусть каждую строчку, каждый период, каждый поворот фразы, и читал он хорошо. Это лучше, чем долгое богослужение или тридцать девять догматов англиканского вероисповедания. Вот сухой, без полутонов, кодекс, суровый призыв к долгу простому и ясному. Какой-то адмиралтейский клерк или крючкотвор-стряпчий был не меньше Кранмера одарен умением облекать мысли в слова. Здесь не было ни трубного зова, ни трескучего призыва к чувствам, лишь холодная логика, поддерживающая в море британский флот и вот уже семнадцать лет спасающая Англию в отчаянной борьбе за существование. По гробовому молчанию слушателей Хорнблоуэр знал, что внимание их приковано к чтению. Сложив бумагу и подняв глаза, он увидел суровые, решительные лица. Юнга в первом ряду позабыл про слезы, похоже, он только что твердо решил в дальнейшем неукоснительно исполнять свои обязанности. А может, он размечтался о будущих подвигах, когда и он станет капитаном в мундире с золотым позументом, и тоже будет командовать семидесятичетырехпушечным кораблем.

Во внезапном приливе чувств Хорнблоуэр гадал, защитят ли возвышенные чувства от летящего пушечного ядра — ему припомнился другой корабельный юнга, которого у него на глазах размазало в кровавое месиво ядром с «Нативидада».

VIII

В тот вечер Хорнблоуэр расхаживал по шканцам. Предстояло решить сложнейшую проблему, и кормовая галерея не годилась — чтобы думать, надо было ходить быстро, так быстро, как не позволяла низкая балюстрада, где все время надо было пригибаться. Офицеры, видя его состояние, отступили на подветренную сторону и освободили ему наветренную, почти тридцать ярдов шканцев и переходного мостика. Взад и вперед ходил он, взад и вперед, набираясь мужества осуществить то, чего страстно желал. «Сатерленд» медленно скользил по волнам, западный бриз дул с траверза, караван сгрудился всего в нескольких кабельтовых под ветром. Джерард со щелчком сложил подзорную трубу.

— От «Лорда Монингтона» отвалила шлюпка, сэр. — Он торопился предупредить капитана, чтобы тот, если пожелает, успел затвориться в каюте. Впрочем, Джерард не хуже Хорнблоуэра знал, что капитану не следует слишком явно пренебрегать важными господами, следующими на кораблях Достопочтенной компании.

Хорнблоуэр следил, как приближается похожая на жука шлюпка. Предыдущие десять дней сильный норд-ост не только подгонял конвой — сейчас они были уже на широте Северной Африки, отсюда индийцам предстоит добираться на свой страх и риск — но и до вчерашнего дня не позволял обмениваться визитами. Вчера шлюпки так и сновали между индийцами, сегодня гостей предстоит принимать Хорнблоуэру. Отказать он не может, тем более что через два часа расставаться — испытание надолго не затянется.

Шлюпка подошла к борту, и Хорнблоуэр пошел встречать гостей: капитана Осборна с «Лорда Монингтона» в форменном кителе и высокого сухопарого незнакомца в цивильной одежде с лентой и звездой.

— Добрый вечер, капитан, — сказал Осборн. — Позвольте представить вас лорду Истлейку, назначенному губернатором в Бомбей.

Хорнблоуэр поклонился, лорд Истлейк тоже.

— Я прибыл, — прочистив горло, сказал лорд Истлейк, — дабы просить вас, капитан Хорнблоуэр, принять для вашего судна этот кошелек с четырьмя сотнями гиней. Пассажиры Ост-Индских судов собрали их по подписке в благодарность за мужество и сноровку, проявленные командой «Сатерленда» в стычке с двумя французскими каперами возле Уэссана.

— От имени моей команды благодарю вашу милость, — сказал Хорнблоуэр.

Жест весьма любезный, и Хорнблоуэр, принимая кошелек, чувствовал себя Иудой — он-то знал, какие планы вынашивает в отношении Ост-Индской компании.

— А я, — сказал Осборн, — должен передать вам и вашему первому лейтенанту самое сердечное приглашение отобедать с нами на «Лорде Монингтоне».

На это Хорнблоуэр с видимым огорчением покачал головой.

— Через два часа нам расставаться, — сказал он. — Я как раз собирался поднять соответствующий сигнал. Глубоко сожалею, что вынужден отказаться.

— Мы на «Лорде Монингтоне» будем весьма опечалены, — сказал лорд Истлейк. — Из-за непогоды мы все десять дней были лишены вашего общества. Возможно, вы измените свое решение?

— Я впервые совершаю этот переход так быстро, — вставил Осборн. — И, кажется, должен сказать «увы», ибо именно из-за этого мы не сможем повидаться с флотскими офицерами.

— Я на королевской службе, милорд, и подчиняюсь строжайшим приказам адмирала.

Против такой отговорки будущий губернатор Бомбея возразить не сможет.

— Понимаю, — сказал лорд Истлейк. — Могу ли я, по крайней мере, познакомиться с вашими офицерами?

Опять весьма любезный жест. Хорнблоуэр подозвал одного за другим: просоленного Буша, изящного красавца Джерарда, Морриса, капитана морской пехоты и двух его долговязых субалтернов, остальных лейтенантов и штурмана, вплоть до младшего мичмана. Все были польщены и взволнованы знакомством с лордом.

Наконец лорд Истлейк собрался уходить.

— Всего доброго, капитан, — сказал он, протягивая руку, — желаю вам успешных действий в Средиземном море.

— Спасибо, милорд. Вам счастливо добраться до Бомбея. Успешного и славного губернаторства.

Хорнблоуэр взвесил на руке кошелек — вышитый парусиновый мешочек, над которым кто-то изрядно потрудился в последние дни. Он ощущал тяжесть золота и хрустящие под пальцами банкноты. Ему хотелось бы посчитать это призовыми деньгами и взять себе соответствующую долю, но он знал, что не может принять награду от штатских. Тем не менее, команда пусть продемонстрирует должную благодарность.

— Мистер Буш, — сказал он, когда шлюпка отвалила. — Прикажите матросам выстроиться на реях. Пусть трижды крикнут «ура! ».

Лорд Истлейк и Осборн в шлюпке на эти бурные изъявления благодарности приподняли шляпы.

Хорнблоуэр наблюдал, как шлюпка ползет обратно к «Лорду Монингтону». Четыреста гиней. Деньги большие, но его так просто не купишь. И в это самое мгновение он окончательно решился сделать то, о чем неотступно думал последние двадцать четыре часа. Он покажет Ост-Индийскому каравану, что капитан Хорнблоуэр независим в своих поступках.

— Мистер Рейнер, — сказал он, — изготовьте барказы номер один и два. Положите руль на борт и подойдите к каравану. К тому времени, когда мы с ним поравняемся, шлюпки должны быть на воде. Мистер Буш. Мистер Джерард. Я попрошу вашего внимания.

Под свистки и суету маневра, под скрип сей-талей, Хорнблоуэр коротко отдал распоряжения. Осознав, что замыслил его капитан, Буш первый и последний раз в жизни осмелился возразить.

— Это толстопузые индийцы, сэр, — сказал он.

— Я и сам догадывался, что дело обстоит именно так, — съязвил Хорнблоуэр.

Да, он рискует, забирая матросов с кораблей Ост-Индской компании — он одновременно входит в конфликт с могущественнейшей из английских корпораций и преступает адмиралтейские инструкции. Но люди ему нужны, нужны позарез, а суда, с которых он их заберет, не увидят суши до самого острова св. Елены. Пройдет три-четыре месяца, пока протест доберется до Англии, шесть — пока ответная кара настигнет Хорнблоуэра в Средиземном море. За преступление полугодовой давности слишком сурово не накажут, а возможно, через полгода его и не будет в живых.

— Раздайте команде шлюпок пистолеты и абордажные сабли, — сказал он, — просто чтоб показать, что это им не шутки. Возьмете по двадцать человек с каждого корабля.

— По двадцать человек! — Буш от восхищения раскрыл рот. Это уже значительное нарушение закона.

— По двадцать с каждого. И попомните мои слова, только белых. Никаких ласкаров. И чтоб все были опытные моряки, умели брать рифы и править. Разузнайте, кто там канониры, и заберите их. Джерард, вам пригодятся опытные артиллеристы?

— О да, клянусь Богом.

— Очень хорошо. Приступайте.

Хорнблоуэр отвернулся. Он принял решение без посторонней помощи и не собирался обсуждать его теперь. «Сатерленд» двинулся к каравану. Сперва первый, затем второй барказ коснулись воды и устремились к скоплению кораблей.

«Сатерленд» отошел дальше под ветер и, положив грот-марсель на стеньгу, стал ждать.

В подзорную трубу Хорнблоуэр различил блеск стали — это Джерард взял «Лорда Монингтона» на абордаж и взбежал на палубу с оружием в руках — чтоб заранее отбить охоту защищаться. Хорнблоуэра лихорадило от волнения, которое он лишь большим усилием скрывал. Он резко сложил подзорную трубу и заходил по палубе.

— От «Лорда Монингтона» к нам отвалила шлюпка, сэр, — сказал Рейнер. Он был взволнован не меньше капитана и отнюдь не пытался этого скрыть.

— Очень хорошо, — сказал Хорнблоуэр с деланым безразличием.

Он немного успокоился. Если бы Осборн отказал Джерарду наотрез, призвал матросов к оружию и постарался отразить нападение, дело могло бы обернуться плачевно. Если бы в потасовке, вызванной незаконным требованием Хорнблоуэра, кто-то погиб, трибунал мог расценить это как убийство. Впрочем, Хорнблоуэр рассчитывал, что десант застигнет Осборна врасплох, и тот не окажет реального сопротивления. Так и вышло: Осборн посылает протест. Пусть себе возмущается на здоровье, хорошо бы еще остальные Ост-Индийцы последовали примеру коммодора и ограничились протестами, пока с них будут забирать матросов.

Через входной порт поднялся Осборн собственный персоной. Лицо у него было багровое.

— Капитан Хорнблоуэр, — начал он с порога. — Это возмутительно! Я решительно протестую, сэр. В эту самую минуту ваш лейтенант выстраивает мою команду, намереваясь провести принудительную вербовку.

— Он действует в соответствие с моим приказом, сэр, — отвечал Хорнблоуэр.

— Когда он это сказал, я с трудом поверил своим ушам. Знаете ли вы, сэр, что ваши действия противоречат закону? Это вопиющее нарушение адмиралтейских регуляций. Это грубый произвол, сэр. Суда Достопочтенной Ост-Индской компании освобождены от принудительной вербовки, и я, как коммодор, буду до последнего издыхания протестовать против любого нарушения этого закона.

— Рад буду выслушать ваш протест, сэр, когда вы соблаговолите его изложить.

— Но... но... — Осборн захлебнулся. — Я его изложил. Я заявил свой протест, сэр.

— А, понятно, — сказал Хорнблоуэр. — Я думал, это было предисловие к протесту.

— Ничего подобного. — Дородный Осборн только что не топал в исступлении ногами. — Я заявил протест и не остановлюсь на этом. Я дойду до самых высоких инстанций. Я с края света вернусь, лишь бы свидетельствовать против вас на трибунале. Я не успокоюсь... я не остановлюсь ни перед чем... я употреблю все мое влияние, чтоб это преступление не осталось безнаказанным. Я сотру вас в порошок... я вас уничтожу...

— Но, капитан Осборн, — начал Хорнблоуэр, меняя тон как раз вовремя, чтобы Осборн, уже собравшийся театрально удалиться, помедлил. Уголком глаза Хорнблоуэр видел, что его шлюпки направляются к двум последним жертвам; очевидно, с остальных они уже забрали, кого возможно. Как только Хорнблоуэр намекнул, что может и передумать, Осборн сменил гнев на милость.

— Если вы вернете людей, сэр, я с радостью возьму свои слова обратно, — сказал он. — Заверяю вас, никто и не узнает о случившемся.

— Не позволите ли мне хотя бы поспрашивать в вашей команде добровольцев? — взмолился Хорнблоуэр. — Может быть, кто-то пожелает перейти на королевскую службу?

— Ну... ладно, я соглашусь даже и на это. Быть может, в ком-то взыграет дух приключений.

Со стороны Осборна это был верх великодушия, впрочем, он справедливо полагал, что в эскадре не много найдется глупцов, желающих променять относительно покойную службу в Ост-Индской компании на суровую жизнь Королевского флота.

— Я так восхищен вашим беспримерным мастерством в стычке с каперами, сэр, что мне трудно вам в чем-либо отказать, — миролюбиво сказал Осборн. Шлюпки уже подошли к последнему из индийцев.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр, — сказал Хорнблоуэр с поклоном. — В таком случае, позвольте проводить вас в вашу гичку. Я отзову мои шлюпки. Волонтеров мои офицеры брали в первую очередь, значит, надо полагать, все желающие в шлюпках. Остальных я верну. Спасибо, капитан Осборн. Спасибо.

Подождав, пока капитан Осборн спустится в шлюпку, Хорнблоуэр вернулся на шканцы. Рейнер, изумленный этим внезапным поворотом в настроении, смотрел на него во все глаза. Хорнблоуэру это было приятно — скоро Рейнер удивится еще сильнее. Перегруженные барказы шли к «Сатерленду». Они разминулись с гичкой Осборна, медленно ползущей в наветренную сторону. В подзорную трубу Хорнблоуэр видел, как Осборн из гички машет рукой: очевидно, он что-то кричал проходящей мимо шлюпке. Буш и Джерард, разумеется, не обратили на него внимания. Через две минуты шлюпки подошли к борту, и сто двадцать человек, нагруженные скромными пожитками, высыпали на палубу. Их сопровождали тридцать матросов с «Сатерленда». Команда, широко ухмыляясь, приветствовала пополнение. Насильно завербованный британский моряк всегда радуется, видя новых товарищей по несчастью: так бесхвостая лиса из басни мечтала, чтоб и остальные лишились хвостов.

Буш и Джерард выбрали отличных моряков. Хорнблоуэр разглядывал их лица. Одни выражали апатию, другие — растерянность, третьи — угрюмую злобу. Этих людей в считанные минуты вытащили с комфортабельного судна, где регулярно платят, хорошо кормят, а дисциплина не слишком строга, и завербовали на суровую королевскую службу, где жалованье под вопросом, кормежка скудна, и по единому слову нового капитана их могут выпороть кошками. Даже простой матрос с удовольствием предвкушает, как вступит на щедрую индийскую почву; теперь эти люди обречены два года сносить однообразие, нарушаемое только опасностями, болезнями и вражескими ядрами.

— Поднимите шлюпки, мистер Рейнер, — приказал Хорнблоуэр.

Рейнер сморгнул — он слышал, что Хорнблоуэр пообещал Осборну, и знал: из ста двадцати человек охотников остаться будет немного. Шлюпки придется тут же спускать снова. Но если каменное лицо Хорнблоуэра что и выражало, так это твердую уверенность в отданном приказе.

— Есть, сэр, — сказал Рейнер. Подошел Буш с листком бумаги — они с Джерардом только что подвели общий итог.

— Всего сто двадцать человек, как вы и приказывали, сэр, — сказал Буш. — Один купорский помощник — доброволец, сэр. Сто девять матросов — двое из них добровольцы. Шестеро канониров. Четверо новичков — эти вызвались добровольно.

— Отлично, мистер Буш. Прочтите им приказ о зачислении. Мистер Рейнер, как только шлюпки будут подняты, обрасопьте паруса фордевинд. Мистер Винсент! Сигнальте каравану: «Все завербовались добровольно. Спасибо. Всего доброго». Слова «завербовались добровольно» вам придется передавать по буквам, но они того стоят.

Опьяненный успехом, Хорнблоуэр забылся и произнес лишнюю фразу, однако за оправданиями дело не стало. У него сто двадцать новобранцев, почти все — опытные матросы, команда «Сатерленда» укомплектована почти целиком. Мало того, он оградил себя от грядущего гнева. Когда из адмиралтейства придет неизбежное укоризненное письмо, он ответит, что позаимствовал матросов с ведома и разрешения коммодора. Если повезет, можно будет проволынить дело еще месяцев шесть. За год он убедит новобранцев, что они завербовались по собственному почину. Хотя бы часть их, пообвыкнув, полюбит новую жизнь и поклянется в чем угодно; многие уже и помнить не будут, что произошло. Адмиралтейство склонно глядеть на незаконную вербовку сквозь пальцы — теперь будет лазейка, чтоб не наказывать его слишком строго.

— «Лорд Монингтон» отвечает, сэр, — сказал Винсент. — «Не понял сигнала. Ждите шлюпку».

— Сигнальте «Всего доброго» еще раз, — сказал Хорнблоуэр.

На главной палубе Буш еще читал новобранцам «Свод Законов Военного времени» — как только он покончит с этой необходимой формальностью, они превратятся в королевских слуг: с этого момента их можно вешать и наказывать кошками.

IX

До места встречи у мыса Паламос «Сатерленд» добрался первым, так что ни флагмана, ни «Калигулы» не обнаружил. Корабль под малыми парусами неторопливо лавировал против слабого юго-восточного ветра, и Джерард, пользуясь временной передышкой, натаскивал матросов в стрельбе. Буш вдосталь погонял команду на реях, теперь пришло время повозиться с большими пушками. Под обжигающим полуденным солнцем голые по пояс матросы обливались потом, выдвигая и задвигая пушки, разворачивая их правилами. Каждый по очереди орудовал гибким прибойником — все эти движения надо было довести до автоматизма, чтобы потом выдвигать, палить, банить и перезаряжать час за часом в густом пороховом дыму, среди смерти и разрушения. Скорость в первую очередь и лишь потом меткость, однако полезно время от времени и пострелять в цель — это некоторым образом вознаграждает матросов за утомительный труд.

В тысяче ярдов по левому борту подпрыгивала на волне шлюпка. Послышался всплеск, и на воде заплясало черное пятнышко — со шлюпки сбросили бочонок и тут же принялись грести подальше от линии огня.

— Пушка номер один! — заорал Джерард. — Цельсь! Взвести затворы! Пли! Запальные отверстия закрыть!

Громыхнула ближайшая к носу восемнадцатифунтовка. Десяток подзорных труб следил за ядром.

— Перелет и далеко вправо, — объявил Джерард. — Пушка номер два!

По очереди выпалили восемнадцатифунтовки главной палубы, затем двадцатичетырехфунтовки нижней. Даже опытные канониры тридцатью семью выстрелами с такого расстояния вряд ли поразили бы бочонок; он, целехонький, приплясывал на волнах. Пушки левого борта выстрелили еще по разу — бочонок был по-прежнему невредим.

— Уменьшим расстояние. Мистер Буш, положите руль на борт и подведите корабль на кабельтов к бочонку. Ну, мистер Джерард.

С двухсот ярдов бочонок могут достать и карронады; пока «Сатерленд» подходил к нему, их расчеты встали к своим орудиям. Пушки выпалили почти одновременно, корабль содрогнулся до основания, густой дым окутал полуголых людей. Вода кипела, разорванная тонной железных ядер, вдруг бочонок выпрыгнул из пенной воды и рассыпался на составные планки. Орудийная прислуга закричала «ура!».

Хорнблоуэр дунул в серебряный свисток, чтоб больше не стреляли. Сияющие матросы хлопали друг друга по плечам. Радость увидеть, как разлетается в щепки бочонок, по их мнению, сполна вознаграждала за два часа изнурительных учений.

Со шлюпки сбросили еще бочонок, батарея правого борта приготовилась стрелять. Хорнблоуэр, стоя на шканцах, блаженно щурился в ярком солнечном свете. Жизнь прекрасна. У него полностью укомплектованная команда, а умелых марсовых — больше, чем он смел надеяться. Пока все здоровы, новички быстро осваиваются с парусами, с пушками освоятся еще быстрее. Сухое летнее тепло действовало на него благотворно. Радуясь, как быстро сплачивается его команда, он позабыл тревожиться о леди Барбаре. Он наслаждался жизнью.

— Отличный выстрел! — сказал он. Одна из пушек нижней палубы удачным попаданием разнесла второй бочонок в щепки. — Мистер Буш! Проследите, чтоб сегодня вечером этому расчету выдали по чарке.

— Есть, сэр.

— Вижу парус! — донеслось с мачты. — Эй, на палубе! Парус прямо на ветре, быстро приближается.

— Мистер Буш, отзовите шлюпку. Положите судно на правый галс, пожалуйста.

— Есть, сэр.

Даже здесь, в каких-то пятидесяти милях от Франции, в двадцати от подвластной французам Испании, корабль, тем более идущий таким курсом, вряд ли окажется французским — в противном случае он был полз вдоль берега, не отваживаясь выйти в море и на милю.

— Эй, на мачте! Что нового?

— Корабль, сэр, под всеми парусами. Вижу бом-брамсели и брам-лисели.

— Отставить! — закричал боцман поднимавшим шлюпку матросам.

Корабль с полным парусным вооружением — не люггер, не бриг и не тартана — никак не может оказаться французским. Вероятно, это «Калигула» или «Плутон». Через минуту догадка подтвердилась.

— Эй, на палубе! Похоже на «Калигулу», сэр. Вижу его марсели.

Значит, это Болтон, проводивший грузовые суда в Маон. Через час «Калигула» подойдет на выстрел.

— «Калигула» сигналит, — сказал Винсент. — «Капитан — капитану. Рад встрече. Не отобедаете ли со мной?»

— Поднимите утвердительный, — сказал Хорнблоуэр.

Дико взвыли боцманские дудки, приветствуя Хорнблоуэра на борту, фалрепные замерли по стойке «смирно», морские пехотинцы взяли на караул; Болтон шел навстречу с протянутой для рукопожатия рукой и улыбался во весь рот.

— Первым поспели! — сказал Болтон. — Сюда, сэр. Страшно рад вас видеть. У меня двенадцать дюжин хереса. Испробуете? Вестовой, бокалы где? Ваше здоровье, сэр!

Капитан Болтон обставил каюту не чета Хорнблоуэру. На рундуках атласные подушки, с палубных бимсов свешиваются серебряные лампы, на белой полотняной скатерти тоже сверкает серебро. Болтон удачлив — командуя фрегатом, он за одну только кампанию получил пять тысяч фунтов призовых денег. А ведь Болтон начинал простым матросом. Хорнблоуэр позавидовал было и тут же успокоился — он заметил дурной вкус хозяина и вспомнил вульгарную миссис Болтон. Мало того — Болтон явно ему обрадовался и говорил с неподдельным уважением. Все это прибавляло Хорнблоуэру уверенности.

— Быстро вы шли, коли оказались здесь раньше нашего, — заметил Болтон. Они заговорили о ветрах и течениях, да так увлеченно, что даже обед не заставил их переменить тему.

Кто бы объяснил Болтону, какой обед стоит подавать в палящий средиземноморский зной? Принесли гороховый суп, очень вкусный и очень густой. За ним последовала копченая кефаль, купленная в Маоне перед самым отплытием. Седло барашка. Стилтонский сыр, уже изрядно пересохший. Приторно-сладкий портвейн. Ни салата, ни фруктов не приобрел Болтон на зеленой Менорке.

— Баранина, увы, из Маона, — говорил Болтон, орудуя ножом. — Последняя английская овца скончалась от неведомой болезни у Гибралтара и пошла кают-компании на обед. Положить вам еще, сэр?

— Спасибо, нет, — сказал Хорнблоуэр. Он мужественно одолел щедрую порцию и теперь, объевшись бараньим жиром, исходил потом в душной каюте. Болтон придвинул ему бутылку, и Хорнблоуэр плеснул несколько капель в наполовину пустой бокал. Он давно научился делать вид, будто пьет наравне с хозяином, выпивая на самом деле в три раза меньше. Болтон осушил бокал и снова налил.

— А теперь, — сказал Болтон, — мы должны в праздности дожидаться сэра Mucho Pomposo, контр-адмирала Красного Флага.

Хорнблоуэр изумленно поднял на Болтона глаза. Сам он никогда не осмелился бы отозваться о вышестоящем офицере как о Mucho Pomposo, что по-испански означает крайнюю степень чванства. Мало того, ему и в голову не приходило так думать о Лейтоне. Он не стал бы критиковать начальника, в чьих способностях не имел случая убедиться, а мужа леди Барбары — тем более.

— Mucho Pomposo, — повторил Болтон. Он уже слегка перепил и снова подливал себе портвейна. — Он тащится на своей старой посудине из Лиссабона, а мы тут просиживай себе штаны. Ветер юго-восточный. И вчера был такой же. Если он третьего дня не прошел через пролив, раньше чем через неделю мы его не дождемся. А если он не перепоручил управление судном Эллиоту, то не дождемся вообще.

Хорнблоуэр озабоченно глянул на световой люк. Если до начальственных ушей дойдет отголосок их разговора, Болтону несдобровать. Тот понял, о чем Хорнблоуэр подумал.

— Бояться нечего, — поспешил успокоить Болтон. — Мои офицеры не проболтаются. Что им адмирал, который меньше моего смыслит в навигации! Ну, какие будут соображения, сэр?

Хорнблоуэр предположил, что один из кораблей мог бы отправиться на север, к побережью Испании и Франции, пока другой останется ждать адмирала.

— Мысль стоящая, — сказал Болтон.

Хорнблоуэр стряхнул навалившуюся после обильной трапезы апатию. Только бы отправили его! Мысль, что, возможно, скоро он начнет действовать, бодрила. Пульс участился — чем дольше он думал о своей идее, тем сильнее желал, чтобы выбор пал на него. Перспектива день за днем лавировать у мыса Паламос отнюдь его не прельщала. Конечно, если надо будет, он стерпит — двадцать лет на флоте приучили его ждать — но как же не хочется терпеть!

— И кто это будет? — спросил Болтон. — Вы или я?

Хорнблоуэр взял себя в руки.

— Вы — старший офицер на позиции, — сказал он. — Решать вам.

— Да, — задумчиво произнес Болтон. — Да.

Он оценивающе взглянул на Хорнблоуэра.

— Вы отдали бы три пальца, чтоб отправиться самому, — сказал он вдруг, — и вы это знаете. Вам все так же неймется, как бывалоча на «Неустанном». Помнится, сек я вас за это — то ли в девяносто третьем, то ли в девяносто четвертом.

Хорнблоуэр вспыхнул. Из памяти его и по сю пору не изгладилась унизительная экзекуция, когда лейтенант Болтон выпорол его, мичмана, перегнув через пушку. Но он проглотил обиду: не хотелось ссориться с Болтоном, особенно сейчас. Да и Болтон, в отличие от Хорнблоуэра, не считал порку оскорблением.

— В девяносто третьем, сэр, — сказал Хорнблоуэр. — Я только что поступил на судно.

— А теперь вы капитан, один из самых заметных в нижней половине списка, — заметил Болтон. — Господи, как время-то летит. Я бы отпустил вас, Хорнблоуэр, в память о прошлом, если бы мне самому не хотелось так же сильно.

— Ox, — сказал Хорнблоуэр. От разочарования лицо его так комично вытянулось, что Болтон невольно рассмеялся.

— Поступим по-честному, — сказал он. — Бросим монетку. Идет?

— Да, сэр, — с жаром отозвался Хорнблоуэр.

Лучше равные шансы, чем никаких.

— И вы не обидитесь, если выиграю я?

— Нет, сэр. Ничуть.

Медленно-медленно Болтон полез в карман и вытащил кошелек. Вынул гинею, положил на стол — Хорнблоуэр ерзал на стуле от нетерпения — и также неспешно убрал кошелек в карман. Поднял гинею, положил на узловатые большой и указательный пальцы.

— Орел или решка? — спросил он, глядя на Хорнблоуэра.

— Решка, — сказал Хорнблоуэр, сглотнув. Монета подпрыгнула в воздух, Болтон поймал ее и звонко шлепнул об стол.

— Решка, — объявил он, поднимая руку. Вновь Болтон полез за кошельком, убрал монету, убрал кошелек в карман. Хорнблоуэр наблюдал за его движениями, принуждая себя сидеть спокойно. Теперь, когда он знал, что скоро начнет действовать, это было уже не так трудно.

— Черт возьми, Хорнблоуэр, — сказал Болтон, — а я рад, что выиграли вы. Сможете болтать с даго по-ихнему, чего о себе сказать никак не могу. Все складывается как нарочно для вас. Не задерживайтесь больше чем на три дня. Я все изложу письменно, честь по чести, на случай если Их Всемогущество изволят прибыть раньше. Хотя верится в это слабо. Удачи, Хорнблоуэр. Подливайте себе еще.

Хорнблоуэр наполнил бокал на две трети — если оставить на дне, он выпьет всего на полбокала больше, чем желал бы. Отхлебнул, откинулся на стуле, сдерживая нетерпение. И все же оно взяло верх. Хорнблоуэр встал.

— Лопни моя селезенка! Вы что, уже уходите? — изумился Болтон. Он не верил своим глазам, хотя поведение Хорнблоуэра было совершенно недвусмысленным.

— Если вы позволите, сэр, — сказал Хорнблоуэр, — ветер попутный...

Он начал, запинаясь, выкладывать доводы. Ветер может перемениться: если отбывать, то лучше сразу, чтоб быстрее вернуться. Если «Сатерленд» доберется до берега в темноте, то, возможно, на рассвете захватит приз. Он излагал все мотивы, кроме одного — не может он сидеть спокойно, когда перед ним уже забрезжила перспектива действовать.

— Ладно, будь по-вашему, — проворчал Болтон. — Надо так надо. Вы бросаете меня с недопитой бутылкой. Должен ли я из этого заключить, что вам не понравился мой портвейн?

— Ни в коем разе, сэр, — поспешно отвечал Хорнблоуэр.

— Тогда еще бокал, пока зовут ваших гребцов. Гичку капитана Хорнблоуэра к спуску.

Последняя фраза было произнесена во весь голос и адресовалась закрытой двери, часовой тут же подхватил, и приказ побежал дальше по цепочке.

Боцманские дудки гудели, провожая Хорнблоуэра с «Калигулы», офицеры стояли по стойке «смирно», фалрепные замерли в строю. Гичка на веслах летела по серебристой вечерней воде, рулевой Браун искоса поглядывал на капитана, пытаясь угадать, к чему этот поспешный отъезд. Тревожились и на «Сатерленде». Буш, Джерард, Кристэл и Рейнер ждали Хорнблоуэра на шканцах. Буша, похоже, подняли с постели известием, что капитан возвращается.

Хорнблоуэр оставил без внимания вопрошающие взгляды — он давно взял за правило ничего никому не объяснять. Разбуженное любопытство подчиненных приятно щекотало его гордость. Гичка еще качалась на талях, когда он уже распорядился обрасопить паруса фордевинд и развернуть корабль к испанскому побережью — к неведомым приключениям.

— «Калигула» сигналит, сэр, — доложил Винсент. — «Удачи».

— Подтвердите, — сказал Хорнблоуэр.

Офицеры на шканцах переглянулись, гадая, с чего бы это коммодор пожелал им удачи. Хорнблоуэр делал вид, будто не замечает этого обмена взглядами.

— Кхе-хм, — сказал он и с достоинством двинулся вниз — штудировать карты и продумывать кампанию. Древесина поскрипывала, легкий ветер нес корабль по безмятежно-гладкому морю.

Х

— Две склянки, сэр, — доложил Полвил, пробуждая Хорнблоуэра от сладостных грез. — Ветер зюйд-тень-ост, курс норд-тень-ост, поставлены все паруса до бом-брамселей, сэр. Мистер Джерард сообщает, на левом траверзе видать землю.

При этих словах Хорнблоуэр, не раздумывая, вскочил, стянул через голову рубашку и быстро оделся. Небритый и нечесанный, заспешил на шканцы. Было совсем светло, солнце наполовину выглянуло из-за горизонта на левом траверзе и озарило серые громады гор. То был мыс Креус, где отроги Пиренейских гор вдаются в Средиземное море, образуя восточную оконечность Испании.

— Вижу парус! — заорал впередсмотрящий. — Почти прямо по курсу. Бриг, сэр, идет от берега правым галсом.

Этого Хорнблоуэр ждал, и курс задал, чтоб оказаться в этом самом месте в это самое время. Все каталонское побережье до Барселоны на юге и даже дальше захвачено французами. Французская армия — «Очерки современной войны в Испании», оценивая ее численность, сообщали примерно о восьмидесяти тысячах — намерена продвигаться дальше на юг и вглубь континента.

Но ей предстоит воевать не только с испанской армией, но и с испанскими дорогами. Наладить снабжение восьмидесятитысячного войска и большого гражданского населения через пиренейские перевалы невозможно, хотя непокорная Жерона и взята в прошлом декабре после долгой осады. Провиант, осадные материалы, боеприпасы везут морем небольшие каботажные суда — от одной береговой батареи до другой, через лагуны и мелководья от Лионского залива, мимо скалистых испанских мысов, до самой Барселоны.

С тех пор, как отозвали Кохрейна, британцы их практически не трогали. Добравшись до мыса Паламос, Хорнблоуэр поспешил укрыться за горизонтом, чтоб его не заметили с берега. Он надеялся, что за последнее время французы утратили бдительность. Ветер восточный, мыс Креус протянулся почти точно с запада на восток. Смело можно было ждать, что на заре здесь появится какое-нибудь грузовое судно. Чтоб обогнуть мыс, оно вынуждено будет отойти подальше от берега, оторваться от защиты береговых батарей, причем сделает это ранним утром — кто по своей воле отправится в опасный путь ночью? Расчет полностью оправдался.

— Поднимите флаг, мистер Джерард, — сказал Хорнблоуэр. — Свистать всех наверх.

— Бриг повернул, — крикнул впередсмотрящий. — Идет на фордевинд.

— Правьте, чтоб отрезать его от берега, мистер Джерард. Поставьте стаксели.

С легким попутным ветром «Сатерленд» идет лучше всего, что естественно при его неглубокой осадке. В этих идеальных условиях он без труда нагонит тяжело нагруженный каботажный бриг.

— Эй, на палубе! — крикнул впередсмотрящий. — Бриг снова привелся к ветру. Он на прежнем курсе.

Очень странно. Линейный корабль может напрашиваться на поединок, но простой бриг, даже военный, должен устремиться под защиту береговых батарей. Может быть, это английский бриг.

— Сэвидж! Берите подзорную трубу. Скажете мне, что видите.

Сэвидж мигом вскарабкался по грот-вантам.

— Так и есть, сэр. Идет в бейдевинд на правом галсе. Мы пройдем у него сподветру. Несет французский государственный флаг. Бриг сигналит, сэр. Не могу прочесть флажки, сэр, ветер точно в его сторону.

Что за черт? Оставшись с наветренной стороны, бриг подписал себе смертный приговор; если б он повернул к берегу в ту же секунду, как с него заметили «Сатерленд», у французов оставался бы шанс спастись. Теперь это верный трофей — но зачем французский бриг сигналит британскому военному кораблю? Хорнблоуэр вскочил на поручень — отсюда он видел на горизонте топсели брига. Тот по-прежнему шел круто к ветру.

— Могу прочесть сигнал, сэр. «MB».

— Что это, черт возьми, за MB? — спросил Хорнблоуэр Винсента и тут же пожалел о сказанном. Хватило бы и взгляда.

— Не знаю, сэр, — сказал Винсент, перелистывая сигнальную книгу. — Такого кода нет.

— Узнаем скоро, — сказал Буш. — Мы живо его нагоним. Эге! Да он снова поворачивает. Увалился под ветер. Поздно, мусью. Попался. Это наши призовые денежки, ребята.

Возбужденный говорок на шканцах достигал ушей Хорнблоуэра, не проникая в мозг. Теперь, когда француз обратился-таки в бегство, все встало на свои места. Буш, Джерард, Винсент и Кристэл, увлеченные мыслями о призовых деньгах, и не пытались разобраться, что же произошло. А произошло следующее. Завидев «Сатерленд», бриг бросился наутек. Потом с него увидели красный военно-морской флаг и приняли за французский триколор. Такие ошибки и прежде случалось делать обеим воюющим сторонам — и в том, и в другом флаге заметнее всего красный цвет.

Удачно, что Лейтон — адмирал Красного Флага, и «Сатерленд» несет его цвета. Удачно, что голландские корабелы закруглили «Сатерленду» нос, как почти у всех французских линейных кораблей и лишь у немногих английских. С брига приняли «Сатерленд» за французское судно и поспешили продолжить путь. Значит «MB» — французский опознавательный сигнал. Это стоит запомнить. Только когда «Сатерленд» не ответил, как положено, французский капитан осознал и попытался исправить ошибку. Но поздно — «Сатерленд» отрезал ему путь. Между кораблями было каких-то две мили, и расстояние это быстро уменьшалось. Бриг вновь повернул — теперь он шел круто к ветру на другом галсе. Все тщетно — «Сатерленд» быстро его настигал.

— Выстрелите поперек курса, — приказал Хорнблоуэр.

После такого предупреждения французский капитан сдался. Бриг лег в дрейф, трехцветный флаг медленно пополз вниз. На главной палубе «Сатерленда» победно завопили.

— Молчать! — рявкнул Хорнблоуэр. — Мистер Буш, берите шлюпку и высаживайтесь на бриг. Мистер Кларк, поручаю вам командовать призом. Возьмите шесть матросов. Отведете его в Маон.

Буш, когда вернулся, так и сиял.

— Бриг «Амелия», сэр. Шесть дней как из Марселя. Направляется в Барселону с припасами для армии. Двадцать пять тонн пороха. Сто двадцать пять тонн сухарей. Говядина и свинина в бочках. Коньяк. Адмиралтейский представитель в Маоне, как пить дать, купит судно со всеми припасами. — Буш потер руки. — А мы — единственное судно в пределах видимости!

Окажись рядом другое британское судно, пришлось бы делить призовые деньги. Теперь же свою долю получат только адмиралы — командующий Средиземноморским флотом и Лейтон как командир эскадры. Им достанется одна треть, Хорнблоуэру примерно две девятых — по меньшей мере несколько сот фунтов.

— Разверните судно по ветру, — сказал он. Любой ценой надо не показать подчиненными, как обрадовали его эти несколько сот фунтов. — Нельзя терять время.

Он ушел вниз побриться, соскребая со щеки пену и с неудовольствием разглядывая унылое лицо в зеркале, он, в который раз, думал о превосходстве моря над сушей. «Амелия», ничтожно малая по размеру, тем не менее перевозит двести-триста тонн груза — попытайся французы отправить его в Барселону сушей, пришлось бы собирать целый караван: более ста фургонов, сотни лошадей. Все это растянулось бы более чем на милю. Тысячные войска, чтобы обороняться от партизан. Лошадей и солдат надо кормить, значит, еще и еще фургоны. По испанским дорогам караван полз бы со скорость миль этак по пятнадцать в день. Неудивительно, что французы предпочитают посылать припасы морем, невзирая на риск. Серьезным ударом для них будет обнаружить с фланга британскую эскадру, перерезавшую главный их путь снабжения.

Пока Хорнблоуэр в сопровождении Полвила шел на бак, чтобы искупаться под помпой, его осенила новая идея.

— Позовите парусного мастера, — приказал он.

Парусный мастер Поттер подошел и замер по стойке «смирно», пока Хорнблоуэр поворачивался в струе морской воды.

— Мне нужен французский государственный флаг, Поттер, — сказал Хорнблоуэр. — У нас на борту такого нет?

— Французского государственного флага, сэр? Нет, сэр.

— Тогда сшейте. Даю вам двадцать минут.

Хорнблоуэр продолжал поворачиваться под струей, радуясь прикосновению освежающей влаги в нагретом утреннем воздухе. Весьма вероятно, что с мыса Креус не видели, как он захватил «Амелию», с других точек и подавно видеть не могли. Даже если кто-то и видел, пройдет много часов, прежде чем весть о британском линейном корабле облетит побережье. Один раз удалось захватить французов врасплох — теперь надо выжать из ситуации все возможное, не пренебрегая ничем, что могло бы сделать удар более ощутимым. Хорнблоуэр вернулся в каюту, надел чистое белье, при этом не переставая прокручивать в голове планы — расплывчатые вчера, они теперь вырисовывались все четче.

— Завтрак, сэр? — осторожно осведомился Полвил.

— Принесите на шканцы кофе, — бросил Хорнблоуэр. Есть не хотелось, то ли от волнения, то ли после вчерашних гастрономических излишеств.

Со шканцев можно было различить мглистые голубые силуэты на горизонте — вершины Пиренеев, между ними и морем идет дорога из Франции в Испанию. Помощник парусного мастера подбежал с большим свертком в руках.

— Мистер Винсент, — сказал Хорнблоуэр. — Поднимите этот флаг вместо нашего.

Офицеры на шканцах переводили взгляды с ползущего по флагштоку триколора на капитана и перешептывались — так близко от него, всего лишь у противоположного борта, они не решались говорить в полный голос. И волнение их, и приглушенный шепот Хорнблоуэр рассматривал как свою победу.

— Сразу после завтрака пошлите матросов по местам, — сказал он. — Подготовьте корабль к бою, но порты пока не открывайте. Изготовьте к спуску барказы номер один и номер два.

Матросы, галдя, доедали завтрак. Приказ готовить корабль к бою, триколор на флагштоке, испанские горы впереди утренний успех — они были возбуждены до предела.

— Молчать на главной палубе! — заорал Хорнблоуэр. — Можно подумать, это не корабль, а сумасшедший дом!

Гвалт утих, матросы присмирели, как дети в присутствии строгого отца. Переборки убрали, угли из камбуза выбросили за борт. Юнги бежали с порохом для орудий, сетки рядом с пушками наполнили черными чугунными шарами.

— Корабль к бою готов, сэр, — доложил Буш.

— Кхе-хм, — сказал Хорнблоуэр. — Капитан Моррис, если я спущу барказы, в каждом должно быть по двадцать морских пехотинцев. Велите своим людям приготовиться.

В подзорную трубу Хорнблоуэр оглядел береговую полосу — она быстро приближалась. У подножия крутых обрывов, у самой кромки воды, вилась дорога — берег здесь, согласно карте, приглубый. Однако нелишне бросить лот. Он рискует, приближаясь к подветренному берегу, охраняемому тяжелыми батареями — если они откроют огонь, то серьезно повредят «Сатерленд» еще до того, как он успеет отойти в море. Впрочем, Хорнблоуэр рассчитывал не только на фальшивый флаг. Французы скорее всего не поверят, что английское судно отважилось на такой риск.

Появление французского линейного корабля они как-то для себя объяснят — то ли он идет из Тулона, то ли из Атлантики, а может — спасается с недавно захваченных британцами ионических островков и после долгих странствий нуждается во временном убежище. Вряд ли они откроют огонь сразу, не подождав объяснений.

Хорнблоуэр приказал править на север, на расстоянии примерно выстрела от берега. Легкий бриз дул с траверза. Солнце пекло, матросы молча стояли на боевых постах, офицеры толпились на шканцах. Хорнблоуэр, истекая потом, разглядывал берег в поисках подходящей жертвы. Такелаж еле слышно шелестел, перестук блоков казался в наступившей тишине неестественно громким, необычно громко звучали и монотонные крики лотового. Вдруг Сэвидж с фор-салинга заорал:

— Много мелких судов на якоре за мысом, сэр! Я их только что увидел, сэр!

Темное пятнышко плясало в объективе подзорной трубы. Хорнблоуэр опустил трубу, давая отдохнуть глазу, потом снова поднял. Пятнышко было на месте — это лениво хлопал на ветру трехцветный французский флаг. Хорнблоуэр высмотрел, что хотел — неприятельскую батарею на вершине обрыва. Сорокадвухфунтовки, надо полагать, установлены с умом и, скорее всего, снабжены печами для разогрева ядер — ни одному кораблю против них не устоять. Под обрывом сгрудилась небольшая каботажная флотилия, поспешившая укрыться при виде незнакомого судна.

— Велите вашим людям лечь, — приказал Хорнблоуэр Моррису. Красные мундиры пехотинцев выдали бы национальную принадлежность «Сатерленда».

Корабль продвигался вперед, серые обрывы вырисовывались все отчетливее. Всякий раз, стоило отвлечься от батареи, Хорнблоуэр внезапно видел за обрывами горные пики. Теперь он уже различал в подзорную трубу парапеты и чуть ли не сами пушки. В любую минуту батарея может разразиться грохотом, пламенем и дымом — тогда он принужден будет позорно бежать. Сейчас пушки уже могли бы достать до «Сатерленда». Быть может, французы разгадали хитрость и ждут, пока он подойдет поближе. В таком случае минутой дольше идти вперед — значит минутой дольше отступать под огнем. Если упадет мачта, «Сатерленд» обречен.

— Мистер Винсент, — сказал Хорнблоуэр, не спуская глаз с батареи. — Поднимите «MB».

При этих словах офицеры зашевелились. Они поняли, что задумал Хорнблоуэр. Ложный сигнал увеличивает риск разоблачения, с другой стороны, в случае успеха, дает им больше времени, чтоб подойти к батарее. Если «MB» — французский опознавательный сигнал, и они поднимут его правильно — что ж, хорошо и замечательно. Если нет — батарея не замедлит известить. У Хорнблоуэра бешено колотилось сердце. Он решил, что, сигналя, в любом случае собьет французов с толку и те помедлят открывать огонь. Флажки побежали по фалам, батарея молчала. Теперь цепочка флажков распустилась на флагштоке батареи.

— Не могу прочесть, сэр, — сказал Винсент. — Тут один с раздвоенным хвостом, у нас таких нет.

Раз французы сигналят, они, по крайней мере сомневаются в национальной принадлежности «Сатерленда» — если только не заманивают его ближе. Однако, если батарея промедлит еще немного, ей поздно будет открывать огонь.

— Мистер Буш, видите батарею?

— Да, сэр.

— Вы возьмете барказ номер один, мистер Рейнер — номер два. Высадитесь и захватите ее.

— Есть, сэр.

— Я прикажу, когда спускать шлюпки.

— Есть, сэр.

— Четверть до восьми, — крикнул лотовый.

Хорнблоуэр машинально отмечал про себя результаты каждого замера. Теперь, когда начало мелеть, надо будет прислушиваться к возгласам лотового, продолжая внимательно разглядывать батарею. До нее оставалось четверть мили. Пора.

— Очень хорошо, мистер Буш. Приступайте.

— Есть, сэр.

— Обстените грот-марсель, мистер Джерард. При этих словах спящий корабль очнулся, засвистели дудки, матросы побежали к шлюпочным талям. Сейчас должна оправдать себя утомительная муштра: чем быстрее шлюпки опустятся на воду, тем меньше риск и больше вероятность успеха. Барказы коснулись воды.

— Сбросьте пушки с обрыва, мистер Буш. Если сможете, уничтожьте батарею. Но не задерживайтесь.

— Есть, сэр.

Шлюпки отвалили, матросы гребли, как сумасшедшие.

— Руль под ветер! Мистер Джерард, положите судно на другой галс! Да, и спустите этот флаг, поднимите наш. Ага!

Пушечное ядро разорвало воздух над головой. Корабль содрогнулся от могучего удара. Над батареей поднимался дым — она наконец-то открыла огонь. Слава Богу, думал Хорнблоуэр, что она стреляет по судну — хорош бы он был, если бы ядро угодило в шлюпку. Он так обрадовался, что не подумал об опасности для себя лично.

— Мистер Джерард, посмотрите, не достанут ли наши пушки до батареи. Прикажите стрелять по амбразурам, да проследите, чтоб целили хорошенько.

Еще залп с батареи, опять перелет, ядра просвистели над головой.

Малыш Лонгли, торжественно вышагивавший по шканцам с кортиком на боку, пригнулся было, потом искоса глянул на капитана и пошел дальше прямой, как шомпол. Хорнблоуэр улыбнулся.

— Мистер Лонгли, прикажите немедленно сплеснить грот-стеньги-фал.

Пусть мальчик займется делом — ему будет не так страшно. Пушки правого борта нестройно начали стрелять — каждый канонир поджигал, когда ему казалась, что его пушка наведена. С обрыва посыпались камушки — большинство выстрелов попало футов на тридцать ниже батареи. Но даже если ядро-другое угодит в амбразуру и убьет кого-нибудь из орудийной прислуги, это будет хорошо — помешает артиллеристам сосредоточиться. Еще залп. На этот раз стреляют по шлюпкам. Первый барказ почти исчез во вспененной навесным огнем воде, у Хорнблоуэра перехватило дыхание. В следующий момент барказ появился — он неуклюже двигался боком, видимо, ядром разбило весла по одному борту. Но шлюпки были уже в безопасности — так близко к обрыву пушки их не достанут. Второй барказ вошел в прибойную полосу, первый нагонял. Матросы прыгали в воду и карабкались на берег.

На какое-то мгновение Хорнблоуэру захотелось вопреки приличиям самому оказаться там и возглавить штурм — он испугался, что неорганизованная атака сведет на нет достигнутые преимущества. И тут же понял, что испугался зря — Буш не подведет. Хорнблоуэр видел в подзорную трубу, как тот выскочил на дорогу и обернулся к своему отряду. Вот он размахивает руками, отдавая приказы. Кто-то повел взвод матросов вправо — это Рейнер. Хорнблоуэр, напрягая глаза, различал лысую голову и ссутуленную спину — ни с кем не спутаешь. Моррис вел красный прямоугольник морских пехотинцев влево. Остальных Буш построил посредине — Буш не теряет головы. На обрыве были три промоины, отмеченные редкой зеленью — по ним взбираться легче всего. Как только фланговые отряды добежали до крайних промоин, Буш повел своих людей вверх — Хорнблоуэр видел, как блеснула его шпага. Теперь все три отряда лезли по склону. До корабля донесся слабый боевой клич.

Одна-две пушки стреляли теперь получше. Дважды Хорнблоуэру казалось, что земля сыплется из пораженной амбразуры — это хорошо, но пора прекращать огонь, атакующие уже на склоне. Он дунул в свисток и крикнул, чтоб больше не стреляли. Притихший корабль скользил по воде, все неотрывно следили за десантом — тот взбирался уже на вершину обрыва. Батарея вновь окуталась дымом, стреляли, скорее всего, картечью. От тех, кого застигнет железный шквал, останется мокрое место. На парапете поблескивали сабли, маленькие, с булавочную головку, дымки, означали, что стреляют из ручного оружия. С левой стороны красные мундиры пехотинцев были уже на парапете, в середине размахивал руками одетый в белое матрос. Все прыгали на другую сторону, хотя и на парапете оставались неподвижные красные и белые пятна — убитые. Какую-то минуту ничего не было видно — она показалась часом. Потом трехцветный флаг медленно пополз с флагштока, матросы на главной палубе разразились радостными криками. Хорнблоуэр со стуком сложил подзорную трубу.

— Мистер Джерард, поверните оверштаг. Пошлите дежурные шлюпки за этими судами.

В бухточке под батареей сгрудились четыре тартаны, фелука и два суденышка с оснасткой тендера — неплохой улов, особенно, если они нагружены. Маленькие шлюпки отвалили от корабликов и гребли к берегу — команда спасалась от плена. Оно и к лучшему — пленные были бы обузой. Хорнблоуэр и сам два года протомился в плену — он знал, что это такое.

Что-то скатилось с обрыва, увлекая за собой лавину камней, и грохнулось на дорогу в облаке пыли. То была сорокадвухфунтовая пушка, ее вручную перебросили через парапет. Бушу придется поторапливаться — если Буш жив. Через некоторое время скатилась еще пушка, потом еще.

Пленные суденышки — два буксировали за кормой дежурные шлюпки — лавировали к лежащему в дрейфе «Сатерленду»; наземный десант спускался с обрыва и выстраивался внизу. Кое-кто отстал — это несут раненых. Казалось, развязка не наступит никогда. Громоподобный раскат, облако пыли и дыма над батареей — на мгновение обрыв преобразился в вулкан наподобие тех, у подножия которых «Лидия» бросала якорь в прошлом походе. Взорвали пороховой погреб.

Наконец оба барказа отвалили от берега, и Хорнблоуэр, направив подзорную трубу, различил Буша — живого и, по-видимому, здорового. Тем не менее большим облегчением было видеть, как тот враскачку идет на шканцы, его обветренное лицо расплылось в улыбке.

— Лягушатники сбежали через заднюю дверь, — доложил Буш. — У них потерь почти никаких. У нас...

Хорнблоуэр, стиснув зубы, выслушал скорбный перечень. Возбуждение схлынуло, он чувствовал слабость и дурноту, руки так и норовили задрожать. Он насилу выдавил улыбку, похвалил сперва тех, кого Буш специально отметил, потом всю команду, выстроившуюся на главной палубе. Уже несколько часов вышагивал он по шканцам, притворяясь невозмутимым, теперь наступила мучительная реакция. Оставив Буша разбираться с трофеями — надо было назначить на них сокращенную команду и направить в Маон — Хорнблоуэр без единого слова двинулся в каюту. Только тут он вспомнил, что корабль подготовлен к бою. Одиночество удалось обрести лишь в углу кормовой галереи, где его не видно было из окон кормовой каюты. Там он и сидел на парусиновом стульчике, пока матросы устанавливали переборки и закрепляли пушки. Он откинулся на спинку стула, свесил руки и закрыл глаза. Внизу плескала под кормовым подзором вода, рядом стонали рулевые крюки. Всякий раз, как Буш клал судно на другой галс, голова у Хорнблоуэра переваливалась на другое плечо.

О чем вспоминать было совершенно невыносимо, так это о риске — при одной только этой мысли по спине и ногам пробегал холодок. Он опрометчиво подставил судно под обстрел — ему невероятно повезло, что покалеченный «Сатерленд» не дрейфует сейчас к подветренному берегу, навстречу ликующим врагам. Так уж Хорнблоуэр был устроен, что не ценил своих заслуг, словно и не рассчитал все точно, не предусмотрел вплоть до последних мелочей. Он обругал себя авантюристом, обругал свою привычку прежде лезть в самое пекло и лишь потом оценивать риск.

Стук тарелок в каюте напомнил, что его могут увидеть. Он выпрямился и сделал каменное лицо. Как раз вовремя — на галерею вышел Полвил.

— Я вам перекусить принес, сэр, — сказал он. — Вы не ели со вчерашнего.

Хорнблоуэр вдруг ощутил волчий голод и тут же вспомнил: утром Полвил принес ему на шканцы чашку кофе. Там она наверно и стыла, пока Полвил ее не унес. С удовольствием предвкушая хороший обед, он встал и прошел в каюту. Полвил суетился, разыгрывал из себя няньку и даже, возможно, норовил превысить полномочия, но Хорнблоуэра это почти не раздражало. Холодный язык был превосходен, и Полвил по наитию поставил на стол початую бутылку кларета. В одиночестве Хорнблоуэр редко пил что-нибудь крепче воды, однако сегодня осушил три бокала, чувствуя, что это как нельзя кстати.

Пища и вино подкрепили его, усталость прошла, в мозгу зашевелились новые планы. Неосознанно он начал продумывать, чем бы еще досадить неприятелю. Пока он пил кофе, новые мысли уже зарождались, но он еще этого не знал. Он ощущал только, что каюта вдруг сделалась тесной и душной — его потянуло на свежий воздух, к свету. Полвил пришел убрать со стола и увидел через окно, что капитан расхаживает по кормовой галерее. Прослужив много лет у него под началом, он научился делать выводы по наклону головы, по задумчивости, по тому, как сцепленные за спиной руки сжимаются и разжимаются в такт умозаключениям.

Из того, что рассказал Полвил, нижняя палуба узнала о близкой операции ровно за два часа до того, как Хорнблоуэр поднялся на шканцы, дабы отдать предваряющие ее приказы.