Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

XII

Три офицера сидели в командирском помещении форта Самана. Действительно, раз Буш теперь командовал фортом, это помещение по-прежнему можно было называть командирским. В углу стояла кровать с сеткой от москитов, в другом конце комнаты сидели на кожаных креслах Бакленд, Буш и Хорнблауэр. Свисавшая с потолочной балки лампа наполняла комнату едким запахом и освещала их потные лица. Было жарче и более душно, чем на судне, но зато здесь, в форте не мучило гнетущее сознание того, что за переборкой лежит безумный капитан.

— Я ни на минуту не сомневался, — сказал Хорнблауэр, — что, когда Виллануэва послал Ортегу сюда начать переговоры о пленных, он велел ему прощупать почву на предмет вывода войск.

— Вы не можете знать это наверняка, — сказал Бакленд.

— Ну, сэр, поставьте себя на место Ортеги. Стали бы вы хотя бы намекать на такое важное дело, если б вас на это не уполномочили? Если б не получили на этот счет конкретных распоряжений?

В этом никто, знавший Бакленда, не усомнился бы, и для него самого это было наиболее убедительно.

— Значит, Виллануэва думал о капитуляции с тех самых пор, как узнал, что мы взяли форт и "Слава" сможет встать на якорь в бухте.

— Полагаю, так, — неохотно согласился Бакленд.

— А раз он готов говорить о капитуляции, он или отъявленный трус, или в серьезной опасности, сэр.

— Ну...

— Нам, для того чтоб вести с ним переговоры, неважно, как на самом деле обстоят дела, реальная это опасность, или мнимая.

— Вы говорите, как сутяжник, — сказал Бакленд. Его пытались логическими рассуждениями принудить к быстрому решению, а он этого не хотел, и, обороняясь, употребил одно из самых оскорбительных слов, которые знал.

— Простите, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Я не хотел проявить непочтение. Я позволил себе разболтаться. Конечно, ваше дело решать, в чем состоит ваш долг, сэр.

Буш заметил, что слово "долг" заставило Бакленда напрячься.

— Ну ладно, как вы думаете, что за всем этим скрывается? — спросил Бакленд. Вопрос был задан для того, чтоб оттянуть время, но он позволил Хорнблауэру дальше излагать свои взгляды.

— Виллануэва уже несколько месяцев удерживает от восставших этот конец острова, сэр. Мы не знаем, какая территория у него осталась, но можем догадаться, что маленькая — возможно, до того хребта на противоположной стороне бухты. Порох... пули... кремни... обувь — всего этого ему наверняка не хватает.

— Судя по тем пленным, которых мы взяли, это верно, — вставил Буш. Он затруднился бы объяснить, что заставило его внести в разговор свою лепту. Возможно, его интересовала истина сама по себе.

— Может и так, — сказал Бакленд.

— И тут появляемся мы, сэр, и отрезаем его от моря. Он не знает, сколько мы тут пробудем. Он не знает, каковы ваши инструкции, сэр.

Хорнблауэр тоже не знает, заметил про себя Буш. Бакленд при упоминании инструкций беспокойно заерзал.

— Это к делу не относится, — сказал он.

— Он видит, что отрезан от моря, а припасы тают. Если дело пойдет так, он вынужден будет сдаться. Он предпочтет начать переговоры сейчас, пока он еще держится и ему есть о чем поторговаться, не дожидаясь последнего момента, когда придется капитулировать безоговорочно, сэр.

— Ясно, — сказал Бакленд.

— И он предпочтет сдаться нам, а не неграм, сэр, — заключил Хорнблауэр.

— Да, конечно, — сказал Буш.

Все хоть немного да слышали о зверствах, творимых восставшими рабами, которые за восемь лет залили остров кровью и выжгли огнем. Все трое некоторое время молчали, обдумывая смысл последнего замечания.

— Ну что ж, очень хорошо, — сказал наконец Бакленд, — Давайте послушаем, что он скажет.

— Привести его сюда, сэр? Он уже давно ждет. Я могу завязать ему глаза.

— Делайте, что хотите, — покорно ответил Бакленд.

При ближайшем рассмотрении, когда с него сняли повязку, полковник Ортега оказался моложе, чем могло показаться издалека. Он был очень строен, и носил свой потрепанный мундир с претензией на элегантность. Мускул на его левой щеке непрерывно подергивался. Бакленд и Буш медленно поднялись. Хорнблауэр представлял офицеров друг другу.

— Полковник Ортега говорит, что не знает английского.

Хорнблауэр лишь слегка нажал на слово "говорит" и лишь слегка задержал взгляд на старших офицерах, но предупреждение было ясно.

— Хорошо, спросите, чего он хочет, — сказал Бакленд.

Были произнесены первые церемонные фразы на испанском; каждый из говоривших, очевидно, прощупывал слабые места противника, пытаясь в то же время скрыть свои. И даже Буш уловил момент, когда кончились общие фразы и начались конкретные предложения. Ортега вел себя так словно делает одолжение; Хорнблауэр — так, как если бы это одолжение его не волновало. Наконец он повернулся Бакленду и заговорил по-английски.

— Он предлагает вполне сносные условия капитуляции — сказал он.

— Ну?

— Пожалуйста, не показывайте ему, что вы думаете сэр. Но он хочет свободного перемещения для гарнизона — военные — штатские — корабли. Пропуска для судов на проход в испанские владения — иными словами, на Кубу или на Пуэрто-Рико, сэр. В обмен он передает нам все остальное нетронутым. Боеприпасы. Батарею на той стороне бухты. Все.

— Но... — Бакленд отчаянно пытался не выдать своих чувств.

— Я не сказал ему ничего существенного, сэр, — произнес Хорнблауэр.

Ортега внимательно наблюдал за их мимикой. Голова его была высоко поднята, плечи расправлены. Он снова заговорил с Хорнблауэром. Голос его звучал страстно, однако, хотя это мало вязалось с его достойной манерой держаться, одну из своих фраз он сопроводил странным жестом: резким движением руки изобразил, что его рвет.

— Он говорит, иначе они будут драться до последнего, — переводил Хорнблауэр. — Он говорит, на испанских солдат можно положиться, они скорее умрут, чем примут бесчестие. Он говорит, больше, чем мы сделали, мы уже не сделаем, это, так сказать, предел наших возможностей, сэр. И что мы не решимся долго остаться на острове, чтобы взять их измором, из-за желтой лихорадки — vomito negro{3}, сэр.

В водовороте прошлых дней Буш начисто забыл о желтой лихорадке. Он понял, что при ее упоминании сделал озабоченное лицо, и попытался поскорей изобразить безразличие. Глядя на Бакленда, он увидел на его лице в точности такую же смену выражений.

— Ясно, — сказал Бакленд.

Это было ужасно. Если вспыхнет желтая лихорадка, через неделю на "Славе" не хватит матросов, чтоб управлять парусами.

Ортега вновь разразился страстной речью.

— Он говорит, его солдаты прожили здесь всю жизнь. Они не подхватят желтую лихорадку так легко, как наши. А многие уже ей переболели. Он говорит, он сам ее перенес, сэр...

Буш вспомнил, как выразительно Ортега ударял себя в грудь.

— ... И что негры считают нас врагами после того, что случилось на Доминике, сэр, так он говорит. Он может заключить с ними союз против нас. Тогда они смогут послать армию на форт завтра же. Пожалуйста, не показывайте вида, будто вы ему верите, сэр.

— Ко всем чертям, — обессилено сказал Бакленд. Буш про себя гадал, что же случилось на Доминике. В истории — даже в новейшей — он был не силен.

Снова заговорил Ортега.

— Он говорит, это его последние слова, сэр. Он говорит, это благородное предложение, и, по его словам, он не отступит ни на йоту. Теперь, когда вы его выслушали, вы можете отослать его и сказать, что ответ дадите завтра утром.

— Очень хорошо.

Оставалось еще произнести церемонные прощания. Ортега поклонился так вежливо, что пришлось Бакленду и Бушу неохотно подняться и снизойти до ответных поклонов. Хорнблауэр вновь завязал Ортеге глаза и вывел его из комнаты.

— Что вы об этом думаете? — спросил Бакленд у Буша.

— Я хотел бы обмозговать это, сэр, — ответил Буш. Когда вернулся Хорнблауэр, они все еще обсуждали этот вопрос. Прежде чем обратиться к Бакленду, Хорнблауэр глянул на них обоих.

— Я еще понадоблюсь вам этой ночью, сэр?

— Ох, черт возьми, лучше вам остаться. Вы знаете об этих донах больше нас. Что вы об этом думаете?

— Его аргументы довольно убедительны, сэр.

— Я тоже так подумал, — с явным облегчением сказал Бакленд.

— Не можем ли мы их как-нибудь прищучить, сэр? — спросил Буш.

Хотя сам он не мог предложить ничего конкретного, ему не хотелось так легко соглашаться на условия, предложенные иностранцем, пусть и самые заманчивые.

— Мы можем провести судно вглубь бухты, — сказал Бакленд. — Но фарватер опасный — вы это вчера видели.

Господи! Только вчера "Слава" пыталась пробиться в бухту под градом каленых ядер. Бакленд, проведший относительно спокойный день, не заметил ничего странного в этом "вчера".

— Хотя этот форт в наших руках, батарея за бухтой все равно будет нас обстреливать, — продолжал Бакленд.

— Мы наверняка сможем обойти ее, — возразил Буш. — Надо будет держаться ближе к этому берегу.

— Ну обойдем мы ее. Они отверповали свои суда обратно вглубь бухты. Осадка у них на шесть футов меньше, чем у нас. А если они не полные идиоты, они облегчат свои суда, отверпуют их еще дальше на мелководье. Ну и дураки же мы будем, если окажется, что они вне досягаемости, и нам придется выбираться обратно под огнем. Тогда они смогут упереться и не согласиться даже на те условия, которые предлагают сегодня.

При мысли о том, что придется докладывать о двух кровавых неудачах, Бакленд явно запаниковал.

— Понятно, — подавленно ответил Буш.

— Если мы согласимся, — вернулся Бакленд к своей теме, — негры захватят эту часть острова. Тогда каперы не смогут использовать бухту. Кораблей у негров нет, а и были бы, им с ними не справиться. Мы выполним наши приказы. Вы не согласны, мистер Хорнблауэр?

Буш перевел взгляд. Утром Хорнблауэр выглядел усталым, а днем почти не отдохнул. Лицо его осунулось, глаза покраснели.

— Мы могли бы... могли бы прищучить их, сэр, — сказал он.

— Как?

— Опасно вести "Славу" дальше в бухту. Но мы могли бы достать их с полуострова, сэр, если вы прикажете.

— Господи, помилуй! — вырвалось у Буша.

— Что я прикажу? — спросил Бакленд.

— Мы могли бы установить пушку на дальнем конце полуострова, откуда простреливается та часть залива, сэр. Каленые ядра нам не понадобятся — в нашем распоряжении будет целый день, чтоб разнести их в куски, даже если они будут менять стоянку.

— Так мы и сделаем, клянусь Богом, — сказал Бакленд. Лицо его оживилось. — Сможете вы перетащить туда одну из здешних пушек?

— Я думал об этом, сэр, и боюсь, что не сможем. По крайней мере, не сможем быстро. Двадцатичетырехфунтовки по две с половиной тонны каждая. Гарнизонные лафеты. Лошадей у нас нет. Сто человек не перетащат их через эти овраги — там больше четырех миль.

— Тогда к чему весь этот разговор? — спросил Бакленд.

— Нам не придется тащить пушку отсюда, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Мы сможем воспользоваться одной из корабельных пушек. Длинной девятифунтовкой, которую мы используем как погонное орудие. У этих девятифунтовок дальность почти такая же, как у двадцатичетырехфунтовок.

— Но как мы ее туда доставим?

Ответ забрезжил перед Бушем раньше, чем Хорнблауэр сказал:

— Отвезем ее на барказе, сэр, с талями и канатами, примерно туда, где вчера высаживались. Обрыв там крутой, и на нем растут большие деревья, за которые можно привязать канат. Мы достаточно легко сможем втянуть туда пушку. Эти девятифунтовки весят всего по тонне.

— Это я знаю, — сухо сказал Бакленд.

Одно дело — предлагать неожиданные решения, и совсем другое — напоминать опытному офицеру о том, что тот прекрасно знает.

— Да, конечно, сэр. Но с вершины обрыва девятифунтовку уже нетрудно будет перетащить через перешеек, и тогда мы сможем держать бухту под обстрелом. Овраги пересекать не придется. Полмили — вверх, но не круто — и дело будет сделано.

— И что потом?

— Их корабли окажутся под огнем. Всего-навсего девятифунтовка, но я думаю, им и этого хватит. За двенадцать часов непрерывного обстрела мы разнесем их в щепки. Может даже быстрее. Я думаю, при необходимости мы могли бы греть ядра, но это ни к чему. Я думаю, сэр, достаточно будет открыть огонь.

— Почему?

— Доны побоятся потерять эти корабли, сэр. Ортега утверждал, что может заключить с неграми перемирие, но это пустое хвастовство, сэр. Дай неграм такую возможность, и они всем им перережут глотки. И я их не виню — простите, сэр.

— Ну?

— Эти корабли для донов — единственный шанс на спасение. Если доны увидят, что мы вот-вот их потопим, они испугаются. Для них это будет значить, что придется сдаваться неграм. Негры перережут всех до единого. А у них женщины. Они лучше сдадутся нам.

— Сдадутся, клянусь Богом, — сказал Буш.

— Вы думаете, они пойдут на уступки?

— Да. То есть я так думаю, сэр. Тогда вы сможете назначить свои условия. Безоговорочная капитуляция для солдат.

— То есть то, с чего мы и начали, — сказал Буш. — Раз им придется сдаваться, они лучше сдадутся нам, чем неграм.

— Чтоб пощадить их гордость, сэр, вы сможете согласиться на некоторые послабления, — продолжал Хорнблауэр. — Позволить, чтоб женщин, если они захотят, отправили на Кубу или на Пуэрто-Рико. Но ничего серьезного. Эти корабли будут нашими призами, сэр.

— Призами, клянусь Богом! — сказал Бакленд.

Призы означали призовые деньги, и Бакленд в качестве командующего офицера получит львиную долю. И не только это — возможно, деньги волновали его меньше всего — но призы, с триумфом приведенные в порт, произведут куда большее впечатление, чем суда, потопленные вдали от глаз начальства. А безусловная капитуляция придаст всему этому завершенность — большего достигнуть уже нельзя.

— Что вы сказали, мистер Буш? — спросил Бакленд.

— Я думаю, стоит попробовать, сэр, — сказал Буш.

Он смирился с Хорнблауэром. Раздражение, вызванное его неутомимой изобретательностью, достигло пресыщения и умерло само собой. В отношении Буша к Хорнблауэру было что-то от покорности судьбе, но присутствовало в нем и восхищение. Буш был великодушен и не стыдился этого. От него не ускользнуло, как ловко Хорнблауэр управляется со старшими, и он по-хорошему завидовал его такту. Буш честно признался себе, что, как ни мало хотелось ему принимать условия Ортеги, он не мог ничего придумать, чтобы их изменить, а Хорнблауэр смог. Хорнблауэр — блестящий молодой офицер, решил про себя Буш. Сам он не претендовал на такое определение. Наконец он перешагнул через свое недоверие к умникам, заставил себя отбросить осторожность и высказался определенно.

— Я считаю, мистер Хорнблауэр заслуживает полного доверия, — сказал Буш.

— Конечно, — ответил Бакленд. Некоторое удивление, прозвучавшее в его голосе, показывало, что сам он так не считает. Чтоб не говорить об этом больше, он переменил тему. — Мы начнем завтра же. Как только матросы позавтракают, я спущу оба барказа. К полудню... в чем дело, мистер Хорнблауэр?

— Ну, сэр...

— Давайте, выкладывайте.

— Завтра утром Ортега явится выслушать наши условия, сэр. Я думаю, он встанет на заре или чуть позже. Он позавтракает. Потом он переговорит с Виллануэвой. Потом он будет идти на веслах через залив. Он будет здесь в восемь склянок. Может, немного позже...

— Какое нам дело, во сколько Ортега завтракает? К чему вся эта чушь?

— Ортега будет здесь в две склянки дополуденной вахты. Если он узнает, что мы не теряли ни минуты, если вы скажете ему, что начисто отметаете его условия, сэр, и более того, если вы покажете ему установленную пушку и скажете: не сдадитесь без всяких условий, мы через час откроем огонь, — впечатление будет гораздо сильнее.

— Это верно, сэр, — сказал Буш.

— В противном случае все будет куда сложнее, сэр. Вам придется либо тянуть время, пока пушку не установят, либо прибегнуть к угрозам. Мне придется сказать ему: если вы не согласитесь, мы начнем поднимать пушку. В обоих случаях, вы дадите ему время, сэр. Он сможет придумать какой-нибудь выход. Погода может испортиться — может даже подняться ураган. Но если он увидит, что мы шутить не намерены, сэр...

— Так с ним и надо обращаться, — вставил Буш.

— Но даже если мы начнем на заре... — начал Бакленд. Произнося эти слова, он увидел другую возможность: — Вы хотите сказать, мы можем начать прямо сейчас?

— У нас впереди вся ночь, сэр. Вы можете спустить на воду оба барказа и погрузить в один из них пушку. Приготовить тросы, стропы и что-то вроде люльки для переноски. Назначить матросов...

— И начать на заре!

— На заре шлюпки могут быть уже за полуостровом. Вы можете послать сюда с корабля матросов со стосаженным линем. Они смогут двинуться по дороге еще до рассвета. Это сэкономит время.

— Так оно и будет, клянусь Богом! — воскликнул Буш. Он без труда представил себе, и как придется втаскивать на обрыв пушку, и какие сложности при этом возникнут.

— На корабле и так не хватает матросов, — сказал Бакленд. — Мне придется задействовать обе вахты.

— Им это не повредит, — заметил Буш. Он не спал уже две ночи кряду и намеревался не спать третью.

— Кого я пошлю? Руководить должен ответственный офицер. И хороший моряк.

— Если хотите, могу я, сэр, — предложил Хорнблауэр.

— Нет. Вы нужны здесь, чтоб разговаривать с Ортегой. Если я пошлю Смита, на судне не останется ни одного лейтенанта.

— Вы можете послать меня, сэр, — сказал Буш. — Тогда вам придется оставить руководство фортом на мистера Хорнблауэра.

— Мм... — сказал Бакленд, — другого выхода я не вижу. Могу я положиться на вас, мистер Хорнблауэр?

— Я приложу все усилия, сэр.

— Надо подумать... — протянул Бакленд.

— Я мог бы вернуться на судно вместе с вами, сэр, вашей гичке, — сказал Буш.

Бушу никогда прежде не случалось побуждать старшего по званию к действиям, но он быстро учился этому искусству. То, что не так давно все трое были заговорщиками, облегчало дело, а как только лед был сломан, как только Бакленд позволил младшим давать себе советы, это с каждым разом становилось все легче и легче.

— Да, думаю, вам лучше так и сделать, — сказал Бакленд, и Буш тут же вскочил на ноги. Пришлось Бакленду последовать его примеру.

Буш оглядел изрядно помятого Хорнблауэра.

— Теперь послушайте меня, мистер Хорнблауэр, — сказал он. — Вы должны поспать. Вам это необходимо.

— В полночь я сменяю Уайтинга на вахте, сэр, — ответил Хорнблауэр. — Я должен буду сделать обход.

— Что ж, в любом случае, до полуночи еще два часа. Идите и спите. И пусть Уайтинг сменит вас в восемь склянок.

— Есть, сэр.

При одной мысли о вожделенном сне Хорнблауэр зашатался от усталости.

— Вы можете приказать это, сэр, — предложил Буш Бакленду.

— Что это? Ах да, отдохните, пока есть время, мистер Хорнблауэр.

— Есть, сэр.

Буш, следуя за Баклендом по пятам, спустился по крутой дороге к пристани и уселся рядом с ним на кормовое сидение гички.

— Никак я этого Хорнблауэра не раскушу, — не без сварливости произнес Бакленд, когда гичка на веслах шла к стоявшей на якоре "Славе".

— Он хороший офицер, сэр, — рассеянно ответил Буш. Он уже обдумывал, как поднять длинную девятифунтовку на обрыв, мысленно отбирал необходимые приспособления, продумывал необходимые приказы. Чтоб надежно закрепить шлюпки, мало будет кошек, понадобятся два тяжелых якоря. Надо будет подпереть банки, чтоб они выдержали вес пушки. Подвижный блок. Стропы... надежнее всего будет зацепить пушку за цапфы и винград.

Буш не принадлежал к тому типу людей, которые находят удовольствие в теоретических рассуждениях. Спланировать кампанию, мысленно поставить себя на место противника, найти неожиданное решение — все это значительно превосходило его способности. А вот иметь дело с отдельной, конкретной задачей, с веревками, талями — опыт всей жизни укрепил в нем природную к этому склонность.

Дальше