Глава восьмая

После отъезда Августа Баха Анна-Луиза занялась различными делами по дому и в саду. Она старательно вымыла пол в кухне, прокипятила остатки супа и почистила курятник. В четыре часа она встретила Ганса у начальной школы. Они прошли мимо пожарного депо, на Мауэрштрассе свернули направо. Это была главная улица, которая тянулась вдоль древней альтгартенской стены.

Большая часть стены еще сохранилась, и кафе-кондитерская фрау Вир было встроено в ее массивные камни. Со второго этажа кафе открывался вид на отдаленную возвышенность, где рядом с сооружениями системы водоснабжения находились теплицы бургомистра Альтгартена. С другой стороны из кафе был виден отель "Вальд", занятый эсэсовцами. Отель теперь обнесли высоким забором из колючей проволоки, вдоль которого непрерывно рыскали сторожевые собаки.

Альтгартенские домашние хозяйки, любившие и себя показать, и людей посмотреть, ежедневно в послеобеденное время собирались на часок-другой в кафе-кондитерской фрау Вир. Их обычно сопровождали дочери в искусно сшитых темных платьях и бережно сохраняемых модных туфельках. Не удивительно поэтому, что и офицеры инженерных войск, и военные врачи, и чиновники административных органов из лечебного центра для больных с ампутированными конечностями любили выпить чашку чая в кафе фрау Вир.

Ганс и Анна-Луиза поделили между собой кусочек яблочного пирога из слоеного теста. Кофе здесь тоже был неплохим, к тому же фрау Вир обычно приберегала для мальчика небольшую чашечку молока. "Людям в крупных городах так хорошо не живется", —думала Анна-Луиза. Жизнь теперь казалась ей невероятно прекрасной. Очень скоро она станет фрау Бах, и все эти дамы в модных шляпках будут кивать ей в кафе уже без той снисходительной улыбки, которой сопровождаются эти кивки сейчас.

Жена архитектора фрау Хинкельбург относилась к Анне-Луизе так же снисходительно, как и все другие, но она, по крайней мере, была приветлива и вежлива. Сегодня она села за один столик с Анной-Луизой и Гансом и стала рассказывать все известные ей новости.

В Альтгартене постоянно рассказывали различные истории о русских военнопленных, которых содержали в здании неработающей фабрики позади пивоваренного завода. Граждане Альтгартена с возбуждением говорили о большевиках и даже немного побаивались их.

— Чтобы русские не вздумали ночью проникнуть за забор, рассказывала фрау Хинкельбург,— спустили двух злейших сторожевых собак. Собаки были настолько голодные и злые, что даже их хозяева носили толстые защитные перчатки. И все же утром оказалось, что собак сварили и съели. Остались только косточки.

Фрау Хинкельбург сделала паузу, чтобы отрезать кусочек кекса и отправить его в рот. Анна-Луиза почувствовала, что собеседница ждет от нее каких-то слов, до не стала делиться своими замечательными новостями, приберегая их, чтобы наслаждаться ими пока в одиночку. Не успела фрау Хинкельбург проглотить кусочек кекса, как снова улыбнулась Анне-Луизе и продолжала:

— А фрау Керстен хочет посадить яблони за кладбищем и купила земельный участок, который арендовала до этого у фрау Рихтер. Это, наверное, все на те деньги, которые она получает за свой картофель. — Она смахнула крошку кекса с уголка рта. — Я слышала, что фрау Керстен складывает деньги в обитый кожей сундучок,' который прячет в спальне. Говорят, она не сдает деньги в банк, так как боится, что с нее будут взимать налоги.

— Ее дом заново штукатурят, — сказала Анна-Луиза.

— Да-да, и делают это французские военнопленные, — добавила фрау Хинкельбург. — А вы заметили среди них такого высокого, с крошечными усиками?

— Тот, который отдает всем распоряжения?

— Э-э, если правда то, что говорят о нем и фрау Керстен, он не только отдает распоряжения, дорогая моя девочка.

— Но ведь фрау Керстен почти пятьдесят лет!

— Э, милочка, на старой скрипке еще можно сыграть много замечательных мелодий!-громко засмеялась фрау Хинкельбург и зажала рот рукой таким жестом, который казался ей весьма изящным. Бриллианты на ее пальцах засверкали. — До француза она, говорят, метила кое на кого повыше.

— Что вы говорите! На кого же это? — воскликнула Анна-Луиза.

— На вашего хозяина, дорогая.

Анна-Луиза добродушно рассмеялась:

— Герр Бах и эта жирная старая фрау Керстен?..

— Да-да, милочка, фрау Керстен была бы весьма счастлива иметь такого мужа, как герр Бах, — произнесла фрау Хинкельбург после секундного размышления.

— С герром Бахом была бы счастлива любая женщина.

Фрау Хинкельбург пристально посмотрела на Анну-Луизу. У нее был весьма чуткий слух ко всяким случайно оброненным словам и замечаниям, и она никогда не пропускала мимо своего внимания ни одного косвенного намека.

— В самом деле? — всего только и сказала она на это, но Анна-Луиза поняла, что какая-то доля ее секрета больше уже не оставалась тайной. Фрау Хинкельбург положила свою веснушчатую, унизанную драгоценностями руку на тонкую белую руку Анны-Луизы и заговорщически проговорила: — О, дорогая, вас здесь не было, когда отель "Вальд" был действительно отелем. Какое это было замечательное место! Шеф-повар был француз из Монте-Карло. Сюда приезжали люди изо всех уголков Европы и даже из Америки! Приезжали, чтобы хорошо покушать и остановиться в номерах, откуда открывался очаровательный вид на сады и лес. Летом там сверкали в лучах света фонтаны, играл оркестр. Когда я была молоденькой, то, бывало, открою окна в своей спальне и слушаю, как играет оркестр и доносятся голоса богатых людей. На Мауэрштрассе этих людей обычно ожидали вереницы машин с шоферами. Да, больше такого мы наверняка никогда не увидим.

— Когда война кончится, может... — хотела было возразить Анна-Луиза.

— Нет-нет, мир с тех пор переменился, — перебила ее фрау Хинкельбург. — Места для романтики теперь уже нет. — И снова коснулась руки Анны-Луизы. Кольца на ее пальцах засверкали в лучах солнца.

* * *

Обер-лейтенант Август Бах шел вдоль мягкого песчаного берега, освещенного сумеречным светом. По земле стлался туман и, оседая клочьями на холодных деревьях и высоких дюнах, превращал их в крохотные изолированные островки. Ближе к морю ветер кое-где разгонял туман, и то тут, то там показывался золотистый горизонт, но потом Август вновь и вновь попадал в полосу тумана, который окутывал его, словно ватой.

Желтый мак и морская песчанка, обладающие глубокой корневой системой, вели постоянную борьбу за существование с перемещающимся песком, который в один день обнажал их корни, а в следующий погребал под собой не только корни, но и сами растения. Вдоль прибрежной полосы, куда доходила вода во время приливов, как обычно, накопилось множество различных обломков и мусора, покрытых толстым слоем поблескивающей нефти, которая пропитывала свежий бодрящий соленый ветерок неприятным запахом гниения.

Бах постучал ногами, стряхивая с ботинок приставший песок, поднялся по короткой деревянной лестнице и открыл дверь в свое жилище. Когда Бах облюбовал этот возвышавшийся над дюнами ветхий, почти развалившийся домик в качестве своего жилья, его подчиненные подумали, что он сошел с ума. Однако по приказу Баха под домик подвели новые металлические балки, приподняли его и изолировали таким образом от сырости и крыс. Внутри домика были книги, печка, простая солдатская койка, старое кресло и стол, за которым Август работал. В роте связи люфтваффе, которой командовал Бах, насчитывалось сто четырнадцать человек, и он был бы счастлив жить и кушать вместе со своими подчиненными. Однако тем, кто подчиняется приказам, необходимо предоставлять возможность поворчать и пожаловаться в условиях, когда офицер их не слышит, и его маленький домик, расположенный в полукилометре от всех других зданий радиолокационной станции, обеспечивал им такую возможность.

Сейчас Август вспомнил об Анне-Луизе и почувствовал приятное удовлетворение от недавней близости с ней. И тут же подумал, что, поскольку он уже приступил к работе, предаваться сентиментальным воспоминаниям не следует. Август протер линзы своего полевого бинокля и подошел к окну, выходящему на побережье. В это окно на фоне многочисленных дюн были видны здания его радиолокационной станции, а когда не было тумана, то через бинокль можно было рассмотреть верхушки антенн соседней радиолокационной станции, расположенной на этом же побережье.

Он отфокусировал бинокль по отдаленному, поросшему травой участку побережья; взмах крыла — и над краем находившегося в траве гнезда на мгновение вытянулась длинная шея. Серые цапли все еще обитали в дюнах. Обычно они селились поближе к свежей морской воде, особенно в летнее время, но, поскольку этот участок побережья был объявлен запретной зоной, жизнь болотных птиц здесь стала более оживленной. В мае цапли отложили яйца. Сейчас для них почти уже настало время покидать эти места. Август с интересом подумал, вернутся ли цапли сюда следующей зимой. Он считал этих птиц хорошим предзнаменованием.

Убедившись, что с цаплями все нормально, Август стал переодеваться в старое, более удобное обмундирование. Когда чайник начал потихоньку шуметь, Август взял телефонную трубку и попросил своего заместителя Вилли.

— Чашечку шоколада, Вилли? — предложил он.

— Спасибо, герр обер-лейтенант.

Через несколько минут Вилли Рейнеке тихо постучал в дверь и получил разрешение войти. Он тщательно стряхнул мокрый песок со своих сапог и встал по стойке "смирно". На столе Августа уже дымилась чашка шоколада, но дисциплинированные служаки сначала поприветствовали друг друга, совершив необходимый ритуал отдания чести.

Когда Вилли был юношей, все его считали весьма симпатичным дамским угодником. Но однажды, когда он выглянул из-за бруствера окопа, рядом с ним взорвалась граната. Ее осколки рассекли ему нос, сильно поцарапали щеку и оторвали ухо. Чтобы скрыть отсутствие уха, Вилли отрастил очень длинные волосы.

Но, пожалуй, куда больше, чем его внешность, поражало мастерство Вилли Рейнеке, которое он проявлял на командно-дальномерном посту, разгадывая намерения противника. На некоторых бомбардировщиках противника имелось устройство, показывающее летчику, что его машина находится в невидимых лучах вражеской радиолокационной станции. Эти самолеты обычно резко отворачивали, уклоняясь таким образом от преследования. Вилли в подобных случаях переводил свой указатель в такую точку в пространстве, где, по его мнению, должен был появиться уклонившийся бомбардировщик, а Август выводил в эту точку истребитель. Просто удивительно, как часто Вилли разгадывал действия английских летчиков!

Вилли повесил шинель за дверью. Август уселся в кресло, а Вилли, в насколько принужденной позе, — на стул по другую сторону стола. Когда Август придвинул к нему чашку шоколада, Вилли вежливо поклонился в знак благодарности, взял чашку в иссеченные шрамами руки, подержал ее некоторое время, как бы согревая их, и отпил несколько глотков.

Обведя комнату обер-лейтенанта внимательным взглядом, Вилли ощутил прилив гордости оттого, что вхож сюда. Даже старших офицеров, приезжавших для осмотра радиолокационной станции, Август редко приглашал в свое жилище. На стене, прямо над столом, были приклеены репродукции с эскизов крыла Леонардо да Винчи, и несколько фотографий летящих чаек, шилоклювок и луней.

— Прошлой ночью мы наблюдали на экране радиолокатора несколько интересных перелетов птиц, — доложил Вилли.

— Записывайте все это в журнал, Вилли, — оживленно заметил Август. — Наша станция расположена в таком месте, что все эти данные могут оказаться очень ценными. До настоящего времени орнитологи и не предполагали, что птицы могут перелетать в ночное время.

На рабочем столе Августа стояло чучело черноголовой чайки, которое смастерил Вилли. "Никто не поверит, что вы занимаетесь этим впервые", — сказал ему тогда Август.

Сейчас Вилли с гордостью повернул чучело в пол-оборота и спросил:

— Вы уже посмотрели на цаплю?

— Я собираюсь жениться, Вилли, — неожиданно сказал Август.

— Очень хорошо, командир.

— На моей домашней работнице.

— Вполне разумно. В наше время мужчина хочет иметь женой здравомыслящую женщину, а не пустоголовую размалеванную девчонку.

Август улыбнулся:

— Боюсь, что многие мои друзья так именно и скажут, Вилли. Она еще очень молода, лишь немногим старше моего сына.

Вилли смутился, но это не обескуражило Августа. Он был охвачен тем приятным теплым чувством, которое испытывает каждый влюбленный. Выдвинув ящик стола, он извлек из него бутылку немецкого брэнди. Плеснув напиток в чашку Вилли, Август сказал:

— Пейте, Вилли. Выпейте за то, что мы не на месте англичан, ибо, по-моему, сегодня мы добьемся больших успехов.

— За наш успех! — согласился Вилли и выпил шоколад с брэнди.

Они сидели молча, потягивая брэнди и наблюдая, как тени становились все длиннее и длиннее и как солнце опускалось в дымку над морем.