Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава седьмая

Наиболее умудренным опытом офицером на аэродроме Уорли-Фен был, по общему мнению, старший лейтенант Лонгфелло. Он служил, и не без достаточных оснований, в разведке. Это был высокий голубоглазый мужчина тридцати восьми лет. В юношеские годы, будучи студентом Кембриджского университета, он увлекался боксом и занимал среди любителей этого вида спорта довольно высокое место. В его ведении находилось помещение, предназначенное для инструктажа экипажей самолетов, — большой деревянный барак, в котором на скамейках размещалось до ста пятидесяти человек. В одном конце барака был сооружен помост, а позади него во всю ширину помещения на стене висела большая карта Европы. Карту прикрывал красный занавес, который раздвигался в стороны, если потянуть за шнур. Занавес по установившейся традиции открывал командир авиационной базы.

В бараке висели обычные для таких помещений плакаты вроде "Неосторожный разговор ведет к потере жизни", а также доска объявлений, на которой в настоящий момент красными кнопками были прикреплены несколько справок с данными разведки. Под потолком висели модели самолетов противника и союзников. В стороне у края помоста стояла похожая на мольберт подставка, приготовленная для сводки метеорологической службы. С другой стороны помоста до самого потолка были развешаны аэрофотоснимки, показывающие точность бомбометания. Эту экспозицию составляли фотоснимки, сделанные каждым экипажем бомбардировщика сразу после того, как взрывались сброшенные им бомбы. Фотоснимки экипажа Ламберта занимали одно из верхних мест, а экипажа капитана Суита — одно из последних, в самом низу.

Сейчас в этом помещении собрались экипажи всех шестнадцати бомбардировщиков. Летчики с бледными напряженными лицами сидели на скамейках и с нетерпением ждали, когда им разрешат курить. По мере того как приближалось время вылета, люди становились все более унылыми и замкнутыми. Каждый старался быть рядом не столько со своими друзьями, сколько с теми шестью коллегами, которым в ближайшие часы предстояло разделить с ним благополучный или фатальный исход.

Так, два стрелка из экипажа Ламберта, Бинти Джонс и Флэш Гордон, больше двух месяцев назад начали смертельно враждовать, но сейчас они обменивались шутками точно так же, как в старые добрые времена. Это были крепкие молодые парни, отобранные для этой специальности, как и большинство других воздушных стрелков, благодаря их малому росту, поскольку это необходимое условие для людей, имеющих дело с турельной установкой с силовым приводом. Флэш, шахтер из Ноттингема, был смугл, с редкими зубами. Его пристрастие к позолоченным опознавательным цепочкам, кольцам с эмблемой смерти из черепа и костей и белым шелковым шарфам, а также его сугубо штатская осанка послужили основанием для присвоения ему его прозвища (повеса — англ.). Несмотря на освобождение от военной службы, он пошел на нее добровольно, когда ему исполнился двадцать один год. Он мечтал об одном — выжить на войне и получить работу в каком-нибудь учреждении.

Бинти, продавцу молока из Уэлша, тоже был двадцать один год. Обычно он занимал на самолете место в верхней средней турели, хотя несколько раз, когда у Флэша случался насморк, они менялись местами. А насморк у Флэша бывал часто и, по его словам, все оттого, что обогреватель в хвостовой турели действовал не всегда исправно.

Бинти поступил в королевские военно-воздушные силы в семнадцать лет, и, чтобы стать воздушным стрелком, отвечающим требованиям мирного времени, ему потребовалось всего несколько недель. О превосходстве Бинти над другими, по крайней мере по его собственному представлению, говорили очень коротко подстриженные волосы, начищенные до умопомрачительного блеска ботинки и пуговицы, а также острые, как бритва, складки на брюках, чего он добивался, смазывая их с внутренней стороны мылом.

Он любил пользоваться терминологией старослужащих солдат, уснащенной неправильно произносимыми арабскими словами и неверно осмысленными словами языка хинди. Молодых женщин он называл "bint" (женщина — араб. разг.) и употреблял это слово довольно часто, ибо, несмотря на непривлекательную внешность, слыл порядочным бабником. Бинти обладал острым зрением и живым, сметливым умом и считал это не чем иным, как проницательностью, в то время как остальные члены экипажа единодушно называли это его качество хитростью.

Бинти и Флэш уже участвовали в пятнадцати рейдах, причем все они проходили под командованием Ламберта. Они были большими друзьями почти целый год: вместе пили, вместе сражались, вместе посещали девушек, вместе готовились к экзаменам на стрелков, у них были общие сигареты и мотоцикл, и все это до тех пор, пока молодые люди не встретили в каком-то баре в Питерборо женщину по имени Роуз. Ее муж, капрал, находился в Восьмой английской армии в Северной Африке. Флэш Гордон заявил, что им больше не следует встречаться с этой женщиной, а Бинти, наоборот, был абсолютно убежден в обратном и провел у нее на квартире куда больше ночей, чем на своей базе. После этого Флэш и Бинти горячо возненавидели друг друга, однако в данный момент никто не догадался бы об этом. Бинти читал юмористический журнал и непрерывно кивал в знак согласия, а Флэш рассказывал ему что-то о мотоцикле, который намеревался продать электротехник из первого авиаотряда.

Инструктаж затягивался. Стрелки на больших часах показывали семнадцать ноль пять, а половину стульев на платформе еще не заняли. Помощник начальника штаба Джамми Джайла, разумеется, был на месте. Опершись плечами о спинку стула, он наклонялся назад до тех пор, пока стул готов был повалиться. Начальник разведывательного отделения Лонгфелло стоял позади Джамми и подталкивал стул в обратную сторону всякий раз, когда тот в своем движении назад пересекал линию равновесия и грозил упасть. Но Джамми и сам не допускал, чтобы стул опрокинулся.

По мере того как из штаба авиагруппы поступали все новые и новые распоряжения и приказы, трескотня телетайпов в оперативном отделе усиливалась. В коридорах сильно пахло свеженатертыми полами и заваренным чаем. В углу одного из опустевших кабинетов стоял командир эскадрильи подполковник Джон Мунро. В то время как полковнику подчинялся весь аэродром, от зубного врача до кузницы, Джон Мунро командовал только бомбардировщиками и их экипажами.

Если кто и наложил на эскадрилью отпечаток своей личности, то это, несомненно, Джон Мунро. Все ошибки и недостатки эскадрильи он считал своими ошибками и недостатками, но и все ее достоинства и достижения он также относил на свой счет. Сейчас Мунро очень устал. Ему вовсе не положено было участвовать в столь многих рейдах, но он считал себя обязанным делать это и не пропустил ни одного из них.

Мунро стоял, опираясь на трость, и энергично попыхивал трубкой. Рядом с ним находились авиационный инженер и три старших сержанта из команды наземного обслуживания. Они обсуждали неожиданно возникшую проблему: на самолете сержанта Томми Картера обнаружилась неисправность в электропроводке, которую невозможно было устранить до вылета в рейд.

— Единственная резервная машина у нас — это самолет, вернувшийся с задания сегодня утром, — сказал старший сержант Уортингтон. — Но ему придется идти в рейд без проверочного взлета.

— Другого выхода нет, сержант, — заметил Мунро. — При этом по возможности снимите с пего всю второстепенную броню. Каждый снятый с самолета фунт груза дает возможность поднять его еще на один фут высоты.

Уортингтон взял под козырек и торопливо вышел, чтобы собрать нужных ему людей. Им придется напряженно работать без перерыва до позднего вечера.

Мунро поворошил спичкой пепел в трубке. Сегодня его последний вылет. На следующей неделе он должен будет передать эскадрилью новому командиру.

К тому моменту, когда Мунро появился в помещении для инструктажа, там все уже собрались. Мунро поднялся на помост и подождал, пока наступит тишина.

— Джентльмены! Командир базы! — скомандовал он через некоторое время.

Экипажи самолетов встали. По среднему проходу между скамейками, мягко ступая, шел командир базы. Он легко поднялся на помост и бросил на стул фуражку с золотым шитьем. Широко улыбнувшись, провел рукой по седым волосам и посмотрел на собравшихся так, будто был весьма удивлен, что они стоят, по стойке "смирно".

— О'кей, друзья, — весело сказал он. — Садитесь, курите. — И потянул за шнур. Пронзительно скрипя роликами, занавес над картой раздвинулся в стороны. — Цель сегодняшнего налета, — продолжал командир, — Крефельд в Руре.

До этого ходили слухи, что очередная цель для бомбардировки будет легкой. Теперь все убедились в обратном: Крефельд никак нельзя было отнести к легким целям, ибо он находился в наиболее хорошо обороняемой зоне Европы.

Ламберт, Коэн и Мики Мерфи прибыли сюда вместе. До этого они уже выслушали предварительный инструктаж на верхнем этаже. Позади них сидели Флэш Гордон, Кинти Джонс и Дигби, который курил небольшую сигару. Коэн держал в руках раскрытую записную книжку.

Не все экипажи сидели вместе. Суит всегда сидел в переднем ряду, рядом с группой офицеров. Его бортинженер Мики Мерфи, как и до перевода на самолет Суита, сидел рядом с Ламбертом. С другой стороны рядом с Ламбертом сидел Бэттерсби и рассматривал неотмывающиеся следы масла и грязи на своих руках. Он с гордостью заметил, что его руки быстро становятся руками бортинженера — такими же, как и у Мики Мерфи.

Командир базы повернулся к карте. Обозначенные ярко-красными и белыми ленточками линии маршрутов к объектам бомбардировки и обратно образовывали слегка приплюснутый ромб с центром над Северным морем. Вершина правого острого угла ромба упиралась в сильно защищенный центр германской тяжелой индустрии — Рур.

— Крефельд — это сосредоточение объектов тяжелой индустрии, текстильной и легкой промышленности и важный железнодорожный узел, — быстро проговорил полковник. — Налет сегодня будет огромным: в нем примут участие более семисот самолетов бомбардировочного командования плюс действующие самолеты учебно-тренировочных частей, которые сбросят листовки. Час "Ч" — ноль один тридцать. Вылет в двадцать четыре двадцать.

Полковник посмотрел на журналистов и капитана из отдела печати министерства авиации, которые сидели в самых задних рядах. Он говорил скорее для них, чем для экипажей, поскольку летчики не раз слышали то же самое и раньше.

— В районе Рура трудно опознавать все объекты. Хотя метеорологи и обещают нам слабую облачность или даже чистое небо и ночь будет светлой, над объектами бомбардировки наверняка будет дымка от промышленных предприятий, она никогда не рассеивается. Будьте внимательны, друзья! Наугад бомбы не сбрасывать. Сегодня наши самолеты будут идти в составе группы наведения бомбардировщиков, поэтому мы должны показать хорошие результаты. Не сбрасывайте бомб и не обозначайте цели просто потому, что это сделал впереди идущий. Один самолет может свести на нет весь налет, а это значит, что через неделю нас снова пошлют на выполнение той же самой задачи. Поэтому всем необходимо дойти до указанного объекта и точно обозначить цели, чтобы основные силы смогли безошибочно нанести мощный удар.

Сказав все это, полковник сел. В бараке поднялся гул одобрительных голосов: никому из присутствующих не хотелось бы вновь лететь на Рур на следующей неделе.

Затем встал флагманский штурман капитан Ладлоу. Он проинструктировал штурманов на верхнем этаже час назад и теперь кратко охарактеризовал маршрут для остальных.

— Район сбора — над береговой чертой, над Саутуолдом. Вам почти не придется менять курс до точки поворота над побережьем Голландии. Оттуда по прямой до самой цели. Я сброшу желтую ориентирно-сигнальную бомбу в пятнадцати милях от цели, в соответствии с этим вы должны произвести расчет на бомбометание. В противном случае вы неизбежно окажетесь на пути бомбардировщиков следующей волны. Вот и все, что я хотел сказать. Если у кого возникнут вопросы, обращайтесь ко мне после инструктажа.

Опасаясь занять место кого-нибудь из ветеранов, все недавно зачисленные в экипажи располагались на задних скамейках. Когда после флагманского штурмана поднялся Джамми Джайлз, он обратился главным образом к этим новичкам.

Капитан авиации Джайлз, помощник начальника штаба и одновременно флагманский бомбардир, был шумлив, лысоват и склонен к полноте. Среди менее тщательно отобранных людей необычное телосложение Джамми осталось бы незамеченным, однако среди летчиков его брюшко казалось фальстафовским, его лысая макушка наводила на мысль о членах Пиквикского клуба, а его большой нос заставлял вспомнить о Сирано.

— О'кей, — начал он свою речь. — Прекратите разговоры там и послушайте! Мне наплевать, что вы уже слышали это много раз...

В прошлом Джамми несколько раз приглашал на помост кого-нибудь из невнимательных слушателей и приказывал ему повторить все то, о чем только что сказал проводивший инструктаж. Джамми знал, как заставить такого человека почувствовать себя буквально ребенком. В результате экипажи стали слушать инструкции более внимательно.

— Первым,— продолжал он после короткой паузы,— цель обозначит красными ориентирно-сигнальными бомбами самолет "москито". Затем самолеты наведения сбросят над ними длинные серии светящих бомб. После них самолеты-осветители сбросят короткие серии светящих бомб непосредственно над точкой прицеливания. Наконец на цель выйдут основные самолеты наведения и обозначат точку прицеливания желтыми ориентирно-сигнальными бомбами. Самолеты, оборудованные соответствующей аппаратурой, должны уточнить свое положение визуально и при помощи радиолокационных станций, потому что все самолеты главных сил будут ориентироваться по этим желтым ориентирно-сигнальным бомбам. Операция тщательно спланирована, друзья, поэтому вам остается только еще и еще раз все проверить, прежде чем сбрасывать бомбы. Нельзя допустить ни малейшей ошибки.

В бараке послышались слова одобрения и возбужденное покашливание. Ламберт предложил членам своего экипажа сигареты. Мики Мерфи взял одну.

— Ну что ты скажешь на это, Сэм? — спросил он.

— Операция разработана, кажется, довольно тщательно, — сдержанно ответил тот.

— С такой же уверенностью говорят о противозачаточных средствах, а что толку? — заметил Мики и осклабился, показав неровные зубы. Он лукаво посмотрел на Бэттерсби, и тот, польщенный тем, что его приобщают к шутке, быстро улыбнулся в ответ.

На помосте Джамми продолжал:

— Вот так, друзья. В последней волне будут самолеты поддержки. У вас есть зеленые ориентирно-сигнальные бомбы. Я буду наблюдать за вами, как кот за мышами, и, если кто-нибудь из вас ошибется и запутает разработанную мной систему целеуказания, пусть пеняет на себя и не ждет никакой пощады. Понятно?

Авиаторы на скамейках засмеялись: Джамми всегда заканчивал свой инструктаж этими словами. Какая-нибудь новая шутка наверняка насторожила бы экипажи; в такие моменты они предпочитали слова и вещи, которые уже не раз слышали и к которым привыкли.

— Теперь еще одна вещь, — продолжал Джамми. — Аварийное сбрасывание бомб. За последние месяцы мы и янки сбросили на Великобританию намного больший бомбовый груз, чем проклятые люфтваффе.— В бараке поднялся страшный шум и свист. Джамми утихомирил аудиторию взмахом руки. — Да-да, вам легко смеяться здесь, на инструктаже, но когда нам приходится иметь дело с управлением тыла и транспортным управлением или когда мы просим обезвредить на своей территории невзорвавшиеся бомбы, то, смею вас заверить, смеяться нам не приходится. Если вам придется сбросить бомбы аварийно, дайте точное время, место по карте и данные о взрывателе немедленно после посадки. Конечно, гораздо легче промолчать об этом. — Он улыбнулся. — Именно поэтому я и настаиваю на применении дисциплинарных мер по отношению ко всему экипажу, который не донесет об аварийном сбрасывании бомб.

Настроение у всех поднялось.

— Правильно, правильно, Джамми. Дай им жару! — выкрикнул кто-то из рядов.

Когда следующим на помост поднялся офицер разведки старший лейтенант Лонгфелло, в бараке воцарилась такая тишина, что стали слышны звуки, доносившиеся из соседней деревни. За окном скрипело каштановое дерево, трещали стрижи, пел дрозд, теплый ветерок приносил запах свежескошенного сена. Трудно было поверить, что здесь, в этой пасторальной тихой заводи, разрабатываются планы уничтожения города.

Лонгфелло вставал со стула неторопливо, заручаясь уверенностью в том, что он привлек внимание аудитории. Его писарь приколол к доске схему результатов бомбометания с заголовком "Сползание назад". На схеме была обозначена длинная полоса бомбовых разрывов, упиравшаяся в стрелу с надписью: "Линия пути колонны бомбардировщиков".

То, что происходило сейчас здесь, в бараке, глубоко волновало Лонгфелло. Здесь делалась история. На прошлой неделе он посылал этих людей на бомбардировку Кельна. Это непостижимо: сидящие здесь молодые ребята за каких-нибудь неполных два часа уничтожили или превратили в руины то, что созидалось тысячелетиями!

— Вы являетесь экипажами самолетов наведения бомбардировщиков, — начал офицер разведки. — Я уже говорил об этом тысячу раз и тем не менее вынужден повторять и повторять. Когда вы видите ориентирно-сигнальные бомбы на подходе к цели, вы видите их в перспективе. Такое перспективное восприятие не что иное, как оптическая иллюзия, поэтому не сбрасывайте своих бомб преждевременно, с недолетом. На этой схеме как раз и показана такая тенденция: один самолет не доходит до точки сбрасывания, а каждый последующий увеличивает эту ошибку. Не допускайте такой ошибки! — Он сделал достаточно длинную паузу, чтобы подчеркнуть следующие свои слова и придать им важность:— Вы, друзья, знаете не хуже меня, что сползание назад происходит и еще по одной причине.— Он снова сделал паузу.— Это самый обыкновенный, всем нам знакомый страх, и даже трусость.

В бараке стояла благоговейная тишина. Лонгфелло полностью овладел вниманием экипажей.

— Когда вы попадаете в зону интенсивного зенитного огня, продолжал он, — то испытываете невероятный зуд в руках. Вами овладевает непреодолимое желание избавиться от бомб и поскорее вырваться из этого ада кромешного. Это, несомненно, происходит с каждым из вас. Но поймите: если вы сбросите бомбы на картофельные поля, то за каким же чертом тогда проделывать весь этот длинный путь до Германии? Несколько сот ярдов, которые вы не долетите до цели, джентльмены, определят разницу между тем, чтобы всыпать немцам по первое число, и тем, что вы признаете себя побежденными. — Он снял очки в роговой оправе, но вновь надел их несколько театральным жестом.

У Лонгфелло были свои теории относительно методов проведения инструктажа летных экипажей. Хладнокровное обвинение в трусости, затем несколько слов, произнесенных понимающим тоном, потом несколько логических аргументов и, наконец, обнадеживающие бодрые намеки, рассчитанные на то, чтобы расшевелить и возмутить слушателей, побудить их к действию и закрепить у них решимость выполнить задачу.

— Ох уж эти кабинетные вояки! — пробормотал Дигби. — Они готовы сражаться до последней капли нашей крови.

Бэттерсби нервно усмехнулся.

Старший сержант Ламберт резким движением встал. Раньше он никогда не задавал на инструктажах ни единого вопроса.

— А что, собственно, находится в Крефельде? — спросил он. Что является объектом нашей бомбардировки в центре этого города? — И помахал находившейся у него в руке картой целей.

"Это никуда не годится", —подумал Лонгфелло и провел пальцами по тыльной стороне своей руки, словно примеряя пару замшевых перчаток. Нервно улыбнувшись Ламберту, он быстро припомнил стандартный ответ, приготовленный им на случай подобного рода вопросов:

— Штаб гестапо и завод по изготовлению ядовитых газов — таковы объекты бомбардировки. Вы удовлетворены?

Лонгфелло почувствовал, что настроение людей на скамейках после этих его слов заметно изменилось. Послышались приглушенные возбуждение голоса. Тот элемент гнева, который только что был так несправедливо направлен на него, теперь переключился на действительного противника — на Крефельд.

Затем инструктаж продолжили другие специалисты. Флагманский инженер-механик заявил, что "ланкастеры" продолжают возвращаться из рейдов с повреждениями, причиненными пулями калибра 0,303 дюйма, то есть английскими пулями.

— Это свидетельствует о том, — сказал он в заключение, — что наши стрелки палят без разбора — не по противнику, а по теням. Будьте внимательнее! Лучше смотрите, хорошенько следите за смазкой турелей.

Флагманский связист подробно рассказал о частотах, на которых работают радиомаяки, а метеоролог обрисовал ожидаемые погодные условия:

— Луна полная, взойдет за час до часа "Ч". Восход солнца — в ноль пять сорок шесть. Оно вам не помешает, можете не тревожиться. Над районом цели очень тонкий слой облаков среднего яруса — на высоте между тысячей и двадцатью тысячами футов. Сожалею, но дать более точную высоту я не в состоянии.

— Надо же, черт возьми! — проворчал Дигби, не понижая голоса. — Нам придется, как голенькими, лететь при полной луне, а он успокаивает нас тем, что, мол, нечего бояться восхода солнца.

Последним на помост поднялся командир эскадрильи подполковник Мунро. Сегодня был его шестидесятый и последний вылет на бомбардировку. Он начал весьма уравновешенным тоном:

— Сегодня мне говорить почти не о чем, джентльмены. Много интенсивного зенитного огня — карта говорит сама за себя. Выдерживайте место в строю, тогда опасность угодить в такие зоны сведется до минимума...

— А нельзя ли пролететь как-нибудь в обход всех этих зениток в Руре? — выкрикнул Суит.

В бараке раздался общий смех. Подполковник постарался улыбнуться как можно естественнее.

— Держитесь в общем потоке самолетов, друзья, и внимательнее выдерживайте заданную высоту. Опасность столкновения существует только над районом цели, но если вы будете точно выдерживать высоту, то и эта опасность практически исключается. После сбрасывания бомб берите обратный курс и соблюдайте временной график. Это тщательно разработанная операция, друзья. Налет будет осуществляться крупными силами — около семисот самолетов: "ланкастеры", "веллингтоны", "галифаксы" и "стирлинги".

— Ура! — воскликнули несколько человек в задних рядах.

Мунро взглянул на них и улыбнулся. Если ребят утешает тот факт, что вместе с их самолетами полетят бедные старые "стирлинги", которые в силу их невысокой скорости и очень небольшого потолка примут на себя основной огонь зенитных орудий противника, то стоит ли их разочаровывать? Мунро, однако, знал и то, что один из "стирлингов" сегодня ночью будет пилотировать его младший брат, поэтому улыбка его получилась неестественной, вымученной.

Когда инструктаж окончился, Мунро, ухватив капитана Суита за пуговицу, остановил его около двери.

— Умный поймет с полуслова, мистер — Суит, — тихо сказал он. — Относительно этих перетасовок в экипажах: никуда не годится. Если кто захочет перейти в другой экипаж, пусть обращается ко мне.

— Вы имеете в виду Коэна и Дигби?

— Да, я имею в виду Коэна и Дигби. — Лицо Суита озарилось обезоруживающей улыбкой:

— Они просили. Дигби просил, нельзя ли...

— Перед тем как вы продолжите свою мысль, дорогой друг, позвольте доложить вам, что не далее как несколько часов назад старший сержант королевских австралийских военно-воздушных сил Дигби был у меня и наотрез отказался расстаться с экипажем Ламберта. Странно, но эти ребята становятся суеверными, вы заметили это?

— На суеверии войну не выиграешь.

— Я и не рассчитываю на это. Но если ребята чувствуют себя спокойнее и увереннее с дамским шелковым бельем и игрушечными медвежатами, висящими у лобового стекла, пусть на здоровье забавляются этим. Это в равной мере относится и к комплектованию экипажей. Забудьте о том, что вы хотели перевести Дигби в свой экипаж, хотя он и лучший бомбардир в эскадрилье.

Суит опять слащаво улыбнулся:

— О, я хотел перевести его совсем не по этой причине, сэр...

— По какой бы то ни было причине, мистер Суит, забудьте об этом! — резко перебил его Мунро. — Возьмите Коэна, но о Дигби забудьте. И еще один вопрос. Это правда, что Ламберт нарисовал портрет Сталина на своем самолете?

— Сталина, сэр? Нет, сэр, это на самолете Картера.

— А-а, я так и думал. Его заметил командир базы... Это тревожит его.

— Я прикажу закрасить портрет.

— А потом кто-нибудь из ваших ребят напишет об этом в "Дейли миррор"? Нет уж, избавьте меня от этого. Ничего не предпринимайте, пока полковник не скажет вам сам.

— Я подумаю, как избавиться от портрета, сэр, — снова улыбнулся Суит.

— Уверен, что подумаете, — холодно сказал Мунро.

Мунро считал, что после войны в мире, наверное, появится много таких суитов. Человек, встревоженный тем, что машины господствуют над ним, постепенно и сам начинает реагировать на все механически. Его жесты, шутки и покорность становятся жестами, шутками и покорностью робота. Глупый и провокационный вопрос Ламберта на инструктаже, сколько бы ни сожалел о таком поведении этого летчика Мунро, был, по крайней мере, не чем иным, как следствием свойственного человеку заблуждения. А вот такой улыбающийся маленький капитан Суит никогда не задал бы подобного вопроса.

Дальше