Глава 10

Чика Пера нехожеными тропами вел их к безлесым склонам над Логом и Илоком.

По пути он все время уходил от них вперед и оборачивался, точно старательный пес, который недоумевает, почему овцы и люди тратят понапрасну столько времени. Но они двигались медленно. Том и Бора, меняясь, несли Марко с кем-нибудь из пленных. Однако и без Марко они шли бы ненамного быстрее, потому что Марта совсем стерла ноги, а Андраши все больше слабел. Корнуэлл и Митя шли то впереди, то сзади, охраняя их.

Том шагал в тупом унынии — мокрый от пота, измотанный, он подставлял плечи под те же шесты, что и пленные, ощущал ту же тяжесть. Он шел вперед, а ему казалось, что он, точно каторжник, топчется на месте, вертя ножную мельницу, и этому не будет конца. Им владело чувство бессмысленной непричастности, и он шел в ногу с пленными, разделяя с ними ношу — одни и те же шесты давили их плечи, и судьба у них была одна.

Под вечер Бора выбрал для ночлега каштановую рощу. Почва там была сухой и мягкой. Том заснул, вдыхая чистый запах земли и ранней жимолости.

На рассвете он с глубоким вздохом проснулся, перекатился на спину и увидел над собой широкий полог листвы и ясное небо за ним. Рядом с ним, точно мертвый, лежал Бора. Но Бора был жив. Они все были живы. Он сел, испытывая неожиданный прилив бодрости. Позади Боры лежал Марко. Его открытые глаза смотрели прямо вверх. Он тихонько окликнул:

— Как ты, Марко?

Не поворачивая головы, Марко ответил:

— Ничего. Я спал. Потом он спросил:

— А остальные? Они спят?

— Разбудить их?

— Нет. Слушай, Никола! — Марко захрипел, стараясь говорить шепотом. — Идти в Илок нельзя. Ты понял?

— Мы все-таки попробуем.

— Незачем. Доктор в Илоке — фашист. До этого наступления с ним еще можно было иметь дело — раза два мы к нему обращались. Когда отряд был тут и мы контролировали Плаву Гору. Но теперь... теперь, даже если вы и приведете его из Илока, он вернется и донесет на вас.

— Мы его не отпустим.

— В том-то и дело, дурак, — прохрипел Марко. — Он это сообразит и добровольно с вами не пойдет. А вас слишком мало, чтобы увести его насильно.

Бора вырвался из глубин сна, пробурчал что-то и опять заснул.

— Ты не пойдешь туда, Никола. Понятно? И Митю не пустишь. Вам его не увести. А если бы и удалось, так они вас выследят.

Бора проснулся и сразу вскочил на ноги.

Тому было ясно, что они с Митей обязательно пойдут в Илок.

Они шли через западные леса. Деревья редели, склон полого уходил к западной равнине, где сейчас царило затишье. Он подозвал Митю и заговорил о том, как им пробраться в Илок. Оказалось, что Митя уже придумал план. Они обсуждали его на ходу и верили, что сумеют это сделать.

Днем они вышли к западной окраине лесов и увидели теряющуюся в дали желтовато-зеленую равнину. Чика Пера отправился дальше один — разузнать, как обстоят дела в Логе.

Через два часа он вернулся — совсем запыхавшись, потому что всю дорогу бежал. Пошатываясь, он добрался до опушки, где они прятались, и прежде, чем он перевел дух и выговорил первые слова, они уже поняли, что он скажет.

— В Логе фашисты.

Они набросились на худого жилистого старика, словно виноват в этом был он, засыпали его сердитыми вопросами.

— Я их насчитал двадцать, а то и больше.

— Усташи из Илока?

— И немцы тоже, Бора.

Постепенно их злость сменилась тупой усталостью.

— А они тебя видели?

Чика Пера счел это оскорблением.

— Ну ладно, ладно, — извинился Бора. — Я ведь только спросил.

— Вопрос в том, — сказал Митя, — что нам теперь делать.

— Подождать здесь и посмотреть, что сделают они, черт побери,

— А тогда пойти в Илок. Ясно.

— Да нельзя этого, — перебил Чика Пера, переминаясь с ноги на ногу. — Они идут сюда.

И вновь их охватила злость.

— Так что же ты сразу не сказал?

— Да вы мне слова...

— И откуда ты знаешь?

— Да уж знаю. У Даринки ведь там родственник держит постоялый двор, так? И уж он-то знает, так? Он знает, Бора.

— Погоди-ка... Родственник Даринки в Логе? Это кто же? Бранко Михайлович с постоялого двора? Навозная куча! Жандармский прихвостень!

Чика Пера внимательно посмотрел на Бору и осторожно переступил границу крестьянских приличий:

— Ты и Бранко... Да ведь говорят, не спал он с твоей бабой.

— Это тут ни при чем, — взъярился Бора. Его крючковатый нос заблестел от пота. — Да пусть бы он ни одной бабы на Плаве Горе не пропустил! Плевать я хотел. Если они ничего лучше не нашла, так пусть их. Но он — жандармский прихвостень, и от тебя я такого не ждал!

Чика Пера прищурил морщинистые веки и посмотрел на Бору с некоторым пренебрежением.

— Может, и так, Бора. Но он в родстве с Даринкой. И он мне сказал. Он знает.

Митя спросил:

— Послушай, Бора, это верные сведения или нет? Бора пренебрежительно пожал плечами,

— Конечно, верные.

— Но он же сотрудничает с фашистами, этот человек в Логе? — не отступал Митя.

— А кто против этого спорит, товарищ? — вмешался Чика Пера.

— Крестьяне вы, одно слово.

И вновь ситуация стала абсурдной. Том спросил:

— Ну хорошо, а что нам все-таки делать? Корнуэлл сидел рядом и молчал, глядя в землю. И все молчали.

А потом постепенно выяснилось, что Чика Пера знает ответ на этот вопрос. В прошлом году ему и еще кое-кому из Нешковаца Слободан поручил вырыть две землянки на западной опушке леса.

— Вы таких землянок и не видели!

В одной из них было даже еще внутреннее убежище со входом в дальнем углу, чтобы его нельзя было забросать гранатами снаружи. Во время октябрьского наступления там укрывался Слободан со штабом.

— Ты думаешь, я этого не знаю? — возразил Бора. — Но нам туда нельзя идти.

— А почему?

— Потому что они уже заняты. Там должен быть западный связной. Я как раз хотел сказать, что надо будет завтра его найти.

— Нет его там! — объявил Чика Пера с нервным торжествующим смешком. — Мы на прошлой неделе посылали туда проверить, чтобы все для вас подготовить.

— И ничего нам не сказали, — проворчал Бора.

— Конечно, не сказали. Что же, по-твоему, крестьяне — совсем безответственные люди? Так велел Слободан. Никому не говорите, приказал он. И мы не говорили.

— А теперь ты сказал?

Маленькое узкое лицо Чики Перы сморщилось от беззвучного смеха в кулачок, как у клоуна.

— Теперь другое дело. Теперь там никого нет.

— А Кара?

— Кара ушел за Слободаном и отрядом. Говорят, в горы.

— Так ведь он должен был остаться?

— С чего это ты взял, Бора? — Чика Пера с ухмылкой наклонил голову набок. — Ты ведь всего не знаешь. Мы знаем кое-что, о чем тебе не известно. Кара ушел, потому что получил приказ уйти. Это мы от него узнали.

— Ах, от него? Так какого дьявола вы нам не сказали?

Но Чика Пера был уверен в своей правоте.

— Такой был приказ, сынок. Никому не говорите, сказал Кара. Так велел Слободан.

— Не верю.

— Дело твое. Вот увидишь Слободана, спроси у него. Спроси, что он сказал нам, крестьянам. Вы, крестьяне, сказал он, люди ответственные, вы знаете, что будет и почему. Так помалкивайте. Вот мы и помалкивали. А что? Мы же не фашисты.

— Ну ладно, — неохотно уступил Бора. — А только Бранко...

— Да хватит! — перебил Митя. — А что мы будем есть?

Бора сказал сурово:

— Чика Пера принесет нам еду.

Глава 11

Если бы не Марко, которому как будто стало хуже, чем вчера, Том, когда они вновь углубились в лес, чувствовал бы себя совсем хорошо. В нем опять проснулась надежда. Они медленно поднимались все выше, уходя от реки, и Том думал: ну, во всяком случае, Марко жив, а это уже что-то. Это очень много. И то, что идти в Илок за доктором нельзя, — это тоже было счастье, маленькое трусливое счастьице, но ощутимое, настоящее. Да и лес, молодой лес был куда более зеленым, чем дремучие леса на востоке. Тоненькие ясени и каштаны одевала молодая листва, и он крикнул об этом остальным, сам удивившись бодрости в своем голосе.

Бора не отозвался. Промолчал и Корнуэлл, который шагал рядом с Борой. Казалось, прошло уже много дней с тех пор, как Корнуэлл хоть что-то сказал, хоть одно-единственное слово.

Андраши, который шел впереди, спросил:

— Что вы сказали?

— Лес стоит совсем зеленый.

— Вы любите сельскую природу?

Он чуть не взвыл от смеха. Но Андраши не отступал:

— А как же эта война? Долго она будет продолжаться, как по-вашему?

Он был не в силах воспринять Андраши серьезно и сказал:

— Вечность и еще один день. Неожиданно для себя он добавил:

— Но мы доведем ее до конца.

Он подумал: «Черт, я говорю, как заправский политик», и сказал вслух:

— Я говорю, прямо как заправский политик.

— Во всяком случае, весьма категорично.

— Ну да вы-то будете в Лондоне, — возразил он с непонятной непоследовательностью. — Под бомбами. Воздушные налеты, взрывы. А мы... мы уютно устроимся здесь, в лесах. Так не лучше вам остаться? Может выйти безопаснее.

— Собственно говоря, я не особенно ищу безопасности, — заметил Андраши и, замедлив шаг, пошел рядом с ним. — Я не считаю, что вы ее ищете. Но некоторые другие проблемы внушают мне серьезные опасения.

— По-моему, вы напрасно так беспокоитесь, профессор, — сказал он. Ему стало весело. То есть стало бы, если бы не Корнуэлл. Он попробовал еще раз, подстрекаемый молчанием Корнуэлла. — А эти двое, как они? Все еще думают, что мы их прикончим? Как они прикончили бы нас, появись у них такая возможность?

Но Корнуэлл молчал. Или он слушает, как эта девчонка щебечет с пленным офицером? Может быть.

— Вы неспособны понять, — говорил Андраши, — что и среди ваших противников есть честные люди. Это мне совершенно ясно.

— А откуда вы знаете, что эти двое — честные люди?

Наконец Корнуэлл прервал молчание:

— Заткнитесь, Том.

Немного, конечно, но хоть что-то. И он сделал новый заход:

— Такую форму, как у них — вот такую же аккуратную фуражечку, — вы тоже носили в ту войну?

Но задет был Андраши.

— Он офицер венгерской армии, как вы — сержант английской. И кроме того, должен заметить, он — мой родственник.

— Это, конечно, меняет дело, — сказал он как мог ехиднее, с ухмылкой поворачиваясь к Корнуэллу. И сразу пожалел о своем выпаде. Лицо Корнуэлла было бледным и каменным.

А потом они пришли. Неширокая долина пологими изгибами поднималась к востоку, зеленея заливными лугами, осененная лесом на склонах.

— Это речка Лог, — сказал Бора, когда они вышли на глинистый обрыв высотой футов в десять. Футах в двенадцати напротив рыжел такой же обрыв, а между ними катил мутные воды ручей. Тут пахло жимолостью и горьковатой смолой.

Они были рады передохнуть.

— Придется вам промочить ноги, — сказал Чика Пера голосом, дрожавшим не то от возбуждения, не то от страха, — Но это еще ничего. Ноги-то высохнут.

Бора пошел с Никой Перой осмотреть землянки. Том решил пойти с ними. Они спрыгнули в ручей и зашагали вверх по течению, разбрызгивая холодную воду, которая доходила им до лодыжек. Потом Чика Пера остановился и начал разбирать кучу хвороста возле небольшого оползня.

— Настоящий дворец, — сказал он со смешком. — Я сам копал. — За хворостом в обрыве открылась квадратная дыра. — А землю, Бора, мы сбрасывали в речку так, чтобы ее уносила вода. Мы взялись за это ответственно. Ты и следов этой земли не найдешь. — Он поглядел на них, любуясь произведенным впечатлением. — Да, Лог давным-давно унес всю эту землю. — Он потянул Тома за локоть. — Ну-ка, Никола, полезай туда и погляди сам. Только не наследи на берегу. Поставь ногу мне на ладонь.

Том нырнул в дыру головой вперед, лег животом на сырую землю и заполз внутрь. Присев на корточки, он начал одну за другой зажигать спички и осматриваться. За входом отверстие расширялось фута на три в обе стороны. Глубина и высота этой пещерки не превышали четырех футов. В ней было душно и сыро. До него донесся голос Чики Перы:

— Лезь дальше, Никола. Это же только сени.

В дальнем углу пещерки чернело отверстие. Он подполз к нему и заглянул во вторую пещерку. Не пожалев еще одной спички, он увидел, что на земляном полу тут настланы доски. В углу лежала немецкая каска.

— Хорошее убежище, — сказал он, выбравшись наружу.

— Еще бы! — негодующе заявил Чика Пера. — Мы его три недели копали. И обо всем позаботились. Отдушины сделали.

Том спросил:

— Кто еще про него знает?

— Никто.

— Не один же ты копал. Ты сам говорил.

Чика Пера посмотрел на Тома, явно сомневаясь, способен ли тот вообще что-нибудь понять.

— Ты про это спрашиваешь? Ну так распоряжался Кара. Само собой. Значит, Кара, я и четыре женщины. Это они сообразили про каску. Ты каску-то видел? А?

Ну, женщины и говорят: нельзя же, чтобы они тут сидели и даже облегчиться не могли. — Он весело покачал головой, сухонький старый крестьянин из Нешковаца на Плаве Горе. — Вот они теперь как. Совсем бесстыжие стали, а ты их слушай. Ну, еще Прента и тот, из Боснии, не знаю, как его кличут, ведь он у нас всего пять лет и живет-то. Ну, и еще двое-трое приходили помочь. Они хорошо работали, ты не думай. Они говорили: кому, как не нам, и показать, что такое настоящая база. Да у нас в Нешковаце землянок нарыто больше, чем в любой другой деревне. Бора, повеселев, поддержал его:

— Это правда, Никола.

Чика Пера завалил вход хворостом, и они пошли по ручью обратно.

— Мы этому научились на угольных шахтах во Врднике, понимаешь, — говорил Бора. — Но в Леденци база тоже хорошая.

— В Леденци? — энергичным фальцетом перебил Чика Пера. — В прошлом октябре они потеряли три землянки. А мы сколько? Нет, ты мне скажи, сколько землянок мы потеряли — а в них ведь половина отряда пряталась! Ни одной!

— Ну уж и половина!

— Около того. Кара целую речь сказал. Что мы — пример для всей Плавы Горы. Для всего Сриема, черт побери. Вот что он сказал.

Крестьяне, думал Том. Они говорят так, словно это — всего лишь продолжение их прежней жизни, необходимый переход к тому, что будет потом. Зло, но зло самое обычное, только, пожалуй, хуже всех прочих зол. Они не вздыхают расчувствованно. И не строят теорий. Они действительно остаются в стороне и ждут. А их сыновья и дочери — с нами. Потому что крестьяне верят, что плохо только одно — смириться с поражением. Вот Чика Пера такой. И даже Бора.

Они снова остановились, и Чика Пера показал им вторую землянку. Но не позволил Тому забраться внутрь.

— Ты только перед входом натопчешь.

Они осмотрели квадратное отверстие в обрыве.

— Она поменьше, и комната всего одна, зато отыскать ее труднее. Потому-то мы и вырыли только одну комнату.

Тут обрыв был густо завит плетями ежевики, которые так хорошо маскировали отверстие, что увидеть его можно было, только подойдя почти вплотную.

Они зашлепали вниз по ручью.

— Я видел землянки и похуже, дядюшка Чика, — примирительно заметил Бора.

— Если тебе больше нечего сказать, Бора, так ты дурак. — Чика Пера теперь почти пританцовывал, хотя вода тут была выше щиколоток.

Остальные ждали их, разлегшись поудобнее на солнцепеке.

Глава 12

Сгустились сумерки, и Бора сказал, что в землянки лучше забраться, пока еще что-то видно. Чика Пера уже ушел в Нешковац, обещав вернуться утром с едой.

Марко почти все время был без сознания. Его рана загноилась.

— Завтра, — объявил Бора, — мы пошлем Чику Перу поискать Доду.

Но можно было не сомневаться, что Доды на Плаве Горе нет: доктор Дода, конечно, ушел с Карой на юг, выскользнув из ловушки последним, как и положено настоящему врачу. Том понимал, что Боре это известно не хуже, чем ему.

Марко они отнесли в маленькую землянку среди зарослей ежевики. Было решено, что с ним останутся Митя, Том и Бора, а Корнуэлл устроится с остальными четырьмя в большой землянке и будет сторожить, пока ночью его не сменит Митя. В том, что часовой нужен, не усомнился никто — даже Корнуэлл не стал спорить.

Уложив Марко и оставив с ним Митю, Том и Бора пошли вверх по ручью к большой землянке. Там под надзором Корнуэлла их ждали остальные четверо. Они стояли в воде и перешептывались.

— Пусть лезут в дальнюю комнату, капитан. Ну-ка поможем им.

И Бора схватил солдата, аккуратного щуплого человечка с рыжеватыми мягкими волосами и манерами мелкого чиновника. Тот побледнел от страха.

Они затолкнули его в отверстие. Корнуэлл сказал виновато:

— Боюсь, там будет тесно.

Тон Андраши был язвительным:

— Да, я вижу, что нас многовато. Двое лишних? Или четверо? — Другим голосом он добавил: — Вы бы хоть руки им развязали.

— Мне очень жаль...

— Но ведь нам вы можете доверять.

— Вам, но не им! — почти выкрикнул в темноте Корнуэлл.

Они подсадили офицера и остановились в нерешительности.

— Лезьте теперь вы, — посоветовал Том. Последним в землянку забрался Андраши. Когда он втянул ноги внутрь, они нагромоздили перед входом большую кучу хвороста и пошли к себе. Бора ругался вполголоса. Том поглядел вниз и увидел, как вокруг его сапог закручивается вода, серебряная, безжалостная.

У них в землянке не хватало места, даже чтобы сесть, а уж о том, чтобы лечь, и думать не приходилось. От раны Марко исходил тяжелый запах. Они пробовали заговорить с ним, но он не понимал их, а может быть, и не слышал. В глухие часы между сумерками и рассветом он начал бредить. Прижатые друг к другу, они слушали умирающий голос и ждали конца этой бесконечной ночи, ждали смерти Марко. Митя вернулся, не сменив Корнуэлла.

— Он не хочет. Он сидит там и не хочет ложиться. Говорит, что те спят. Я его уговаривал, но он ни в какую.

Когда они выбрались из землянки, на часах Тома было шесть. Им следовало бы выждать по меньшей мере еще два часа, но они не могли себя заставить.

— Нагрянут так нагрянут, Бора. Но мне тут нечем дышать.

Том вылез вслед за Митей, еще не очнувшись от путаных снов и бредовой яви. Ноги обволок ледяной холод воды, и он зябко поежился. Но даже в тусклом свете ранней зари тут было лучше, чем в землянке.

Когда он подошел к большой землянке, его окликнул Андраши.

— Рад сообщить, что капитан крепко спит. Но мы все здесь налицо. Не тревожьтесь, никто не убежал.

— Поздравляю! — Он помог Андраши выбраться наружу.

Андраши был почти благодушен.

— Мне очень неприятно, что мы причиняем столько забот! — Он улыбнулся. — Но разумеется, все это — непростительная ошибка.

— Ах, так?

Андраши, бесспорно, делал над собой немалое усилие.

— Мне это нравится не больше, чем вам. — Они пошли вниз по ручью. — Вчера я сказал капитану Корнуэллу, что нам следует обдумать наши дальнейшие действия. Но он сидел и молчал.

Они выбрались наверх, в густой малинник, и отошли немного в сторону, чтобы облегчиться. Андраши продолжал:

— Что с ним, собственно, такое, как, по-вашему?

— С кем?

— Вы меня прекрасно понимаете. Он в каком-то странном состоянии. — Они пошли по берегу, радуясь возможности размять ноги. — Здесь наше положение безнадежно, не так ли? А потому я предложил ему... просто спросил, понимаете?.. А почему бы нам не вернуться на тот берег и не поискать убежища там?

— Где же?

— По-вашему, это трудно? Но у меня ведь много друзей, в чьих домах мы могли бы спокойно укрыться. Если бы я мог предвидеть, я предложил бы поступить так с самого начала.

— А эти двое?

— Майор и бедняга солдатик? Неужели они вас интересуют сами по себе? Мы заберем их с собой на тот берег и отпустим. А они за это ничего о нас не расскажут.

— Вы правда думаете, что он будет молчать, этот типчик?

— Даже у фанатиков есть своя честь. Они остановились у воды.

— И что на все это сказал капитан?

— Ничего. Ни единого слова. — Голос Андраши вновь стал пронзительным и злобно негодующим. — Он завел нас сюда, а теперь сидит как статуя. — Андраши потянул Тома за рукав. — Вот почему я говорю вам об этом. Помогите мне убедить его. Хорошо?

— С какой, собственно, стати?

Он услышал, как Андраши испустил долгий вздох.

— А почему бы и нет?

Даже безмолвная заря словно ждала его ответа, затаив дыхание. Однако Андраши продолжал:

— Если вы считаете нас ответственными за то, что случилось с этими людьми в городе, — с людьми, у которых вы прятались, так вы, безусловно, неправы.

Он спросил:

— С людьми? С какими людьми?

— Ну, эти две женщины. Мать и дочь, кажется. Он смотрел на Андраши и не понимал.

Андраши оборонительно поднял руку — старик с серебряными волосами и черными пуговками прищуренных глаз.

— Они вас прятали. Их арестовали немцы. Говорю же вам — не наша полиция, а гестапо.

Он услышал свой голос:

— Откуда вы знаете?

— Это сказал капитан. Еще на том берегу.

Ноги его не держали, и он сел. Но голос Андраши продолжал сверлить:

— Капитан — он сидел так всю ночь и ничего мне не отвечал. Но я же говорил ему, что мы тут ни при чем. Он не должен себя винить.

Он смотрел на воду. Теперь она была мутной, как в сточной канаве. Он не винил себя — это было совсем другое.

— Я говорил ему, что солдат вынужден рисковать жизнью других людей, а не только своей.

А он сидел и смотрел на воду. Мысли вспыхивали в его мозгу и гасли. Славка. Славка, которая верила во все это. И верила, что он тоже верит. Славка, которая даже не подозревала, что человек может просто плыть по течению, беречь свою шкуру — и все. И ничего больше.

— Я говорил, что он должен быть мужественным и не чувствовать себя виноватым.

Сегед. Концлагерь в Сегеде — вот где она теперь. Господи, думал он. Господи. И ради чего? Попусту. Просто ради дурака и сукина сына, который надул ее, который продал и предал ее. Да, предал.

— Я говорил...

— Уйдите, а? — выдавил он наконец.

Сырая земля под ним была холодной, как будто выброшенная из свежей могилы. Мысли вспыхивали в его мозгу и гасли. Они тонули в тумане и переставали значить то, что значили. Он барахтался в этом тумане, за которым крылась только стыдная злоба. И он отдался этой стыдной злобе, потому что она притупляла все чувства, как наркоз.

Где-то рядом голос Андраши все долбил и долбил — но уже не его, а Корнуэлла.

— Кто виноват, капитан? Но ведь никто, никто не виноват.

Ответ Корнуэлла донесся, как дальний крик. Он посмотрел и понял: Корнуэлл уже вешается, опередив всех.

Андраши доказывал:

— Это не так. Почему вдруг это только ваша вина? Это нелепо. Это ненормально. Теперь мы должны думать о себе. Это необходимо. Нет, нет, вы обязаны мне ответить. Этот мальчишка — дрянь. Я знаю, я знаю. Но он мой родственник, и существует — как бы это сказать — определенная лояльность. И если мы сегодня вечером вернемся к реке и отыщем лодку, он обещает помочь нам на том берегу. Ваши друзья останутся тут и, конечно, сумеют спастись. Они ведь здешние. Но мы... — Голос смолк, потом раздался снова. — Вы ни за что этого не сделаете! О чем вы говорите?

Том снова посмотрел и увидел, как Корнуэлл скорчился у обрыва, зажав голову в ладонях. Он увидел, как Андраши подергал Корнуэлла за плечо — старик, исполненный негодования. Ответа Корнуэлла он не услышал. Зато услышал негодующий вопль Андраши:

— Но почему вы мне не отвечаете?

И тут тишину разорвал треск выстрелов. Где-то совсем близко.