Глава 7

Они отправились почти сразу же. Только Том отнес передатчик на мыс и бросил в Дунай.

— Больше я его не потащу, — сказал он Мите. — Нужно нести винтовку. Да и вообще он весь отсырел.

В любом случае со всеми дискуссиями покончено. Он чуть было не потер руки от облегчения. Но когда Корнуэлл закричал ему в ухо: «Боже милостивый, зачем?», он ничего не сумел объяснить.

— Да вы с ума сошли!

Казалось, Корнуэлл вот-вот сорвется.

— А зачем он нам теперь?

Однако Корнуэлл как-то странно, даже виновато, умолк и, не сказав того, что, видимо, собирался сказать, пошел к лодке.

Они отчалили очень осторожно, потому что лодка была небольшой и узкой. Том стоял с Митей в воде и придерживал лодку, пока остальные укладывали Марко на дно и забирались в нее сами. Они сели, тесно прижавшись друг к другу: офицер в щегольской фуражке, которую он умудрился подобрать, навалился на своего солдата с одной стороны, а Бора — с другой. Выглядело все это нелепо. Андраши вдруг расхохотался. Они с удивлением посмотрели на него.

— Все вместе в одной лодке, так ведь гласит английская пословица? — сказал он.

Никто не засмеялся.

— Садись, Никола, и начинай грести.

Митя изо всех сил толкнул лодку и перевалился через корму. Подхваченная течением лодка повернулась, опасно накренившись.

— Не так! — рявкнул Бора. — Ну-ка дай мне весло!

Они пересекли протоку в угрюмой и сердитой тишине, которая нарушалась только руганью Боры, стуком весла и плеском воды. На стрежне, усеянном пузырьками пены, лодка снова накренилась, так что вода захлестнула внутрь.

— Не шевелитесь! — закричал Бора, сыпля ругательствами, взмахивая веслом, точно косой.

Теперь, сказал себе Том, не хватает только приличного пулеметчика на той стороне. Но та сторона молчала. Возможно, из дота, который горбом вставал на низком северном берегу, их просто не заметили. А затем их укрыла Плава Гора. Деревья уронили завесу между стремительной водой и молочным небом. Лодка ткнулась в песок. Корнуэлл спрыгнул с носа и крепко ухватил ее. Они медленно выбрались на берег.

Когда Марко уложили в носилки из одеял, изготовленные Митей, и они уже готовы были подниматься на обрыв, Бора вернулся к лодке, проломил прикладом борт и наклонил лодку так, что она наполнилась водой. Том смотрел, как она несколько секунд держалась у самой поверхности, а потом перевернулась и скрылась в глубине.

Глава 8

К вечеру Бора после долгого подъема вывел их на первый гребень Плавы Горы и повернул на запад, к виноградникам над Нешковацем, надеясь, как он объяснил, встретить здесь Кару или кого-нибудь еще из связных. Они вышли из-за деревьев прямо в полыхание заката; колья в виноградниках торчали, точно черные памятники в граде мертвых, ярусы крестов, уходящие вверх по склону в пламенеющий задник небес. Они поднялись к первому сараю, ко второму, к третьему... Не двери сарая, в котором жили они с Корнуэллом, была намалевана разлапистая свастика. Том вошел внутрь и увидел разгром — вывороченные половицы, бессмысленные пулевые пробоины в стенах, перевернутые поломанные скамьи и стол. На стене напротив окна чернела еще одна свастика с надписью: «Хайль Гитлер СС Принц Евгений». Он выбрался наружу. Остальные ждали, сбившись в кучку.

Откуда-то поблизости донесся голос Боры. Том и Корнуэлл спустились к нему и увидели, что Бора стоит на коленях возле кострища с кучкой золы посредине. Они подошли к нему поближе, чтобы лучше видеть, потому что сумерки уже сгущались. Он что-то сжимал в одной руке, а другой осторожно копался в золе. Он медленно повернул к ним голову и поднял руку с обугленной детской сандалией. Потом отвернулся, вытащил руку из золы и встал. На его раскрытой ладони что-то белело. Они поняли, что это кусок черепа — хрупкий, маленький, он почти светился на ладони Боры, как прозрачная скорлупка. Несколько минут спустя, заглянув еще в один сарай, они обнаружили труп женщины. Она лежала на соломе, на ее лице и горле толстой коркой запеклась кровь. Бора положил обломок черепа на пол возле нее, они вышли, заставляя себя не торопиться, и захлопнули дверь, из которой тянуло смрадом смерти.

Когда они вернулись к остальным, Бора остановился чуть в стороне — богатырская тень в сумраке.

— Расскажите им о том, что мы видели.

И когда Корнуэлл выполнил его просьбу, Бора сказал:

— Они не хотят верить. — В его глазах блеснули отблески заката. — Отведите их туда. Покажите.

Митя повел их туда.

Марта тоже хотела пойти, но Андраши ей не позволил.

Когда Андраши, офицер и его солдат вернулись с Митей, наступило выжидательное молчание.

Потом Бора сказал — непонятно спокойный, без горечи, без гнева:

— Ну вот, вы видели.

Лицо Андраши пряталось в тени. Его рука лежала на плече Марты.

Корнуэлл сказал внезапно:

— Значит, не может быть и вопроса о том, что они и мы одинаковы, как вы утверждали? Вы же теперь убедились? Они совершают подобные преступления...

— Это ложь! — произнес по-английски чей-то голос.

Они вздрогнули, как от пощечины. Красивый молодой офицер в дурацкой фуражечке улыбался им, старательно улыбался с вызовом и презрением.

— Наши войска таких преступлений не совершают. Но они заметили, что, бросая им этот вызов, он весь дрожит от напряжения. Они не знали, что сказать. Том вспотел от бессильной ярости. Он услышал, как Корнуэлл спросил резко:

— Вы ведь нацист?

— Я принадлежу к венгерской национал-социалистской организации.

— Но вы же видели там...

— Это сделали не наши войска.

— Так кто же? — крикнул Том.

Офицер вложил в свою улыбку весь отчаянный вызов, на какой он был способен, его темно-карие, почти без зрачков, глаза горели неистовым презрением.

— Красные, кто же еще? Партизаны. — Он дернул плечом, сбрасывая предостерегающую руку Андраши, и продолжал по-английски, обращаясь к Корнуэллу: — Мы с вами встречались до войны, помните? Почему вы теперь предаете Европу? Гитлер не хотел воевать с англичанами.

Позднее Том попытался поговорить с Корнуэллом:

— Бора просил, чтобы я вас предупредил: с этим пленным мы черт знает как рискуем. Если он сбежит... Я, конечно, не за то, чтобы расстреливать пленных, но...

— Нет, Том. Как вы не понимаете? Именно потому, что он ожидает, что мы... а, да какой смысл спорить!

— Может, вам еще отчего-то не по себе? От вас тут ведь ничего не зависело.

Но Корнуэлл снова замкнулся. После некоторого молчания он сказал через плечо:

— Вы ведь собирались сказать, что все это в природе вещей?

— А разве нет? — Он увидел лицо Корнуэлла, истерзанное, пронизанное мукой, не допускающее снисходительного сочувствия.

— Ну ладно, — сказал он. — Я ведь только предупредил вас.

— Спасибо, Том, — ответил Корнуэлл, отвернувшись. — Но помните одно: я справлюсь, вот увидите. Я справлюсь.

Глава 9

И все-таки, несмотря на все это, вдруг наступило непредвиденное затишье. На следующий день они прошли несколько миль и устроились в сараях над западным концом Нешковаца. Опасность погони, по-видимому, миновала. Только есть было нечего. С тех пор как кончился запас хлеба и сала, прошло уже два дня.

Вечером Том отправился с Борой на поиски еды. Они спустились в деревню и нашли груду развалин, в которых ютилось несколько стариков и старух. Кары и Мары среди них не было. О Неле и других связных им не удалось узнать ничего верного — кто-то спрятался и спасся, кого-то убили, кого-то солдаты увели в Илок. Они пробыли в деревне около часа, выслушивая правду, а на закате отправились назад. Они прошли мимо дома старосты — мимо обугленной груды балок, досок и черепицы, из которой уродливо торчали остатки закопченных стен. Им нечего было сказать друг другу. Гнев и отчаяние не укладывались в слова, и они молча прошли мимо церкви, позеленевший медный купол которой блестел от вечернего дождя — священник уже давно укрылся в каком-то дальнем городе, а для врага она служила конюшней и отхожим местом. Все так же молча они шли через кладбище, где покоились люди, умершие в своих постелях, и через заброшенные виноградники поднялись к благоухающему лесу. Их никто не окликнул, никто не вышел взглянуть, кто они такие.

— Они не очень-то с нами разговаривали, Бора.

— А что они могли сказать?

— Они нас винят, так ведь?

Взгляд Боры был пристальным и смутным.

— За что? За то, что мы живы?

— Нет. За то, что случилось с ними.

Бора ответил сурово, раз и навсегда покончив с этим вопросом:

— Я сам нешковацкий.

Том оставил эту тему. Но на следующее утро снова начал ее обдумывать, уже по-другому. Они увидели, что по крутому склону над Нешковацем, медленно переставляя негнущиеся ноги, взбирается сгорбленный крестьянин с узелком на плече. Он брел к ним, низко опустив голову, поочередно перенося тяжесть тела с одной разбитой сандалии на другую. Наконец он остановился и посмотрел на них красными, воспаленными глазами. Они выслушали то, что он им сказал, с удивлением, со стыдом.

— Я принес вам поесть, милые мои, — объявил он надтреснутым, дрожащим голосом, которому мог бы позавидовать клоун. — Мы вас накормим, это уж как водится. — Он извлек из узелка три пшеничных хлеба и кусок копченой свинины. — Они у нас не все отобрали, — продолжал он с энергией отчаяния, точно торопился договорить, пока не иссякли силы. — Немного, конечно, да только больше-то у нас нет, мы себе самую малость оставили.

Бора крепко обнял старика, и они зашатались, как пьяные.

Том был рад, что Корнуэлл видит это и что Андраши тоже смотрит на них.

Митя взял старика за руку:

— Спроси его, Бора, что нам делать. Бора насмешливо улыбнулся.

— Он же просто старый крестьянин из моей деревни, откуда ему знать?

Старик стоял перед ними, широко расставив ноги в стоптанных сандалиях, и трудно было понять, слушает он или нет.

Бора крикнул:

— Слышишь, дядюшка, нам нельзя тут оставаться! Старик смотрел на них, и в его глазах был слепой, равнодушный страх.

— Они вернутся, — объявил он и заговорил о том, что сделали с деревней. Он поднимал трясущиеся руки и разводил их, будто обмахиваясь, а его лысая голова подергивалась на тощей шее. Он словно читал главу из какой-то книги мертвых.

— И они ушли, милые мои, и сказали нам, что вернутся. Вернутся, потому что им приказано, понимаете? Приказано, милые мои, приказано.

Бора кивнул. Его лицо было изуродовано ненавистью.

— Верно, дядюшка. Я и сам так думал. — Он повернулся к Мите. — Помнишь, в прошлый раз они прошли через Плаву Гору и думали, что добились своего. Только они ничего не добились, совсем ничего. Мы бежали от них, но мы остались живы. Разве это называется бежать? Сам небось помнишь. — Он почесал черные перья на круглой макушке. — Ну вот они кое-чему и научились. Даже они сумели сообразить. И потому придут еще раз, а потом еще. Чтобы довести дело до конца.

— Значит, нам надо уходить.

— Да, черт побери, надо.

— Но куда? Спроси у него.

— Это уж одному богу известно. — Бора как будто совсем отчаялся. Он хмуро смотрел на старика и молчал.

— Спроси у него, Бора, — не отступал Митя.

Но старик ответил сам. Он замахал костлявыми руками и вдруг снова заговорил:

— Даринка наказала мне: скажи им, чтобы шли в Лог. Пусть идут в Лог, говорит она. Пусть идут туда. В Лог никто больше не ходит. — Он умолк, словно удивившись звуку собственного голоса.

— А кто такая Даринка?

— Господи, а я и забыл про Лог, — пробормотал Бора. — Послушай, дядюшка, а как Чика Пера?

— Жив он.

— Ну так Чика Пера проведет нас туда? В Лог, как сказала Даринка?

— Может, и проведет.

— Проведет. Чика Пера — он проведет! — Маленькие глазки Боры насмешливо заблестели. Он положил руку Мите на плечо. — Вот видишь. Всегда можно найти выход. Надо только подумать хорошенько. Мы идем в Лог. — Он постучал себя по лбу. — Эх, черт, совсем я думать разучился! Лог... а я даже не вспомнил.

Старик ушел вниз разыскивать Чику Перу, который был жив, а они принялись расспрашивать Бору про Даринку.

— Вы Даринки не знаете? — отвечал Бора, глядя на них недоверчиво, без дружеской симпатии. — Да, вы не с Плавы Горы. Да, вы тут чужие.

— Ладно тебе! А кто она такая?

Бора не хотел отвечать. В конце концов он нахмурился и сказал:

— Даринка... она жена Чики Перы. Младшая сестра моей матери, второй жены моего отца, понимаете? Которую он взял отсюда, из Нешковаца. Он жил на равнине, понимаете? Но мы у них бывали, а они у нас.

— Она твоя тетка?

— Ну да, тетка. С материнской стороны, понимаете?

Вечером к ним пришел Чика Пера, тоже старик, но еще крепкий, сохранивший в теле жизненные соки. Казалось, он готов был вести их в Лог охотно, даже с радостью.

— Здравствуй, Чика Пера.

— Здравствуй, Бора. Ну, как ты, жив?

— Сам видишь. Ты нас проводишь?

— Отчего же не проводить? Вот послушай...

После разговора с Чикой Перой Бора принялся рассказывать им про Лог. Идти в Лог и оставаться там опасно, но выбора у них нет. Лог и еще две-три деревни не слишком привлекали к себе внимание илокского гарнизона, потому что были расположены ниже по западному склону, за пределами леса.

— И все-таки Лог — наша деревня. Только люди оттуда уходили драться в горы, а не здесь, понимаете?

Оставалась одна трудность — что делать с Марко. По словам Андраши, его рана не подживала, но, во всяком случае, она не загноилась, — пока еще не загноилась.

— Ногу надо бы ампутировать, — объявил Андраши. — Однако не перочинным ножом, без наркоза, без бинтов...

— Бинты-то есть, и доктора тоже, только где их теперь найдешь?

Но в Логе они попробуют найти партизанского врача. Лог, казалось, обещал им все.

Они посоветовались с Марко.

Доктор Дода, конечно, ушел с отрядом, ему положено всегда быть с отрядом.

— Но, может, в Логе?.. В Илоке был врач. Но я не знаю, согласится ли он.

«Только не оставлять Марко, — подумал Том, когда Марко сказал это. — Ни в коем случае его не оставлять — теперь это главное. Вот почему я выбросил передатчик. Только так мы еще сможем выбраться».

Митя говорил:

— Мы заставим его прийти, Марко. Мы сходим за ним. Пусть даже в Илок.

По мнению Чики Перы, до Лога они должны были добраться часов через десять. Том мысленно удвоил это время, но все равно остался доволен. Они тронулись в путь перед полуднем, с радостью покинув место своего ночлега, и пошли на запад за Чикой Перой, который бодро семенил впереди.