3

Этой ночью на переправе было немного народу, и бригадир решил оставить на работе одну лодку, а мамашу Дыок отпустили домой. К полуночи она была уже у своей хижины. Привычным движением прислонила весло к стене и вошла в дом. Было тихо, и только издали доносился рокот волн. Мамаше Дыок не хотелось спать. Она села на лавку, прислонившись спиной к столбу, который подпирал крышу хижины. Кажется, ничто не изменилось в доме после ухода сына в армию. В полночь или утром, возвращаясь с работы, она всегда заставала в хижине дочь и мужа. Сын жил отдельно от стариков.

Она долго сидела так, зажав в руке кусок материи защитного цвета, словно боялась, что кто-то может прийти и отобрать у нее этот зеленый лоскуток. Когда-то это была простая белая тряпка, но ее покрасили в зеленый цвет, сшили из нее маскировочную накидку...

Старый Дыок где-то слышал, что с самолетов особенно заметны белый и черный цвета, а мамаша Дыок круглый год ходила в черной кофте и черных шароварах. Когда американцы начали бомбежки, Дыок, не спрашивая совета жены, поручил кому-то купить в Донг-Хое маскировочную накидку. Честно говоря, мамаше жаль было тратить деньги на такую покупку, но муж твердо стоял на своем. Она не стала спорить с ним, хотя в душе смеялась над упрямцем: лодочники работали ночью, и маскировочные накидки им были не нужны. Однако каждый вечер, отправляясь на работу, мамаша Дыок, чтобы не обидеть мужа, брала с собой этот зеленый плащ.

А когда самолеты врага стали летать и днем и ночью, накидка пригодилась: по утрам сын забирал ее с собой. Так она и служила: днем сыну, а ночью матери. И с этого времени мамаша перестала жалеть деньги, потраченные на ее приобретение.

А теперь лоскуток, может быть оторванный когда-то от накидки и валявшийся без дела, стал для старой женщины чем-то вроде талисмана. Она бережно разглаживала его и все больше предавалась мыслям о сыне. Потом вспомнила о тех молодых ребятах, которые недавно подходили к их причалу на небольшом военном корабле. Почему они до сих пор не вернулись? Она не знала их, но беспокойство за них, как и за своего сына, все сильнее овладевало ею.

Как долго тянется эта темная ночь. Кажется, ей не будет конца... Мамаша Дыок встала и подошла к двери. В ночной тьме слабо мерцал огонек. Женщина поняла, что ее сосед, старик Льен, тоже не спит. Пойти разве к нему?! Вдвоем за разговором легче скоротать ночь.

Старик Льен слыл в деревне знатоком письменности ньо{2}. В прежние времена, до Августовской революции, в этом рыбацком хуторе грамотных людей, можно считать, не было. Пожалуй, только старик Льен умел читать и писать. Конечно, уровень его знаний был не ахти какой, но среди неграмотных односельчан он слыл ученым человеком. Рыбаки уважали старика и звали его «ученый дед».

Поговаривали, что в молодости Льен часто менял местожительство. В древней императорской столице Хюэ он служил в суде. А когда работал в Ханое, поддерживал связи с образованными людьми. Поэтому-то жителям здешних мест он и казался грамотеем.

Если кто-нибудь справлял свадьбу, ставил дом или устраивал какое-то торжество, непременно приходил к старцу и приглашал его, «умеющего сочинять стихи», в гости, намекая при этом, что было бы неплохо, если бы «ученый дед» принес готовое четверостишие. К старику иногда обращались за помощью артисты самодеятельного ансамбля, когда надо было сочинить песенку на местные темы.

Из всех хуторян самое близкое знакомство со стариком Льеном было у семейства Дыок. Их дома, разделенные невысокой изгородью, стояли рядом. Но до революции этот плетень был как бы высокой стеной, разделяющей две семьи. По одну ее сторону жил человек, хоть и не носивший титул чиновника, но чем-то близкий этому кругу людей, хотя бы тем, что умел писать. Не богач, конечно, но живший в довольствии.

По другую сторону стены — крайняя бедность, такая, что беднее и быть невозможно. Здесь жили люди, избегавшие знакомств из-за своей нищеты и боязни причинить кому-то неудобство. И если только в доме гас огонь или остывал очаг, бежали то к одному, то к другому соседу попросить «уголька на растопку».

Но когда «ученый дед» принимался читать вслух старые книги или декламировать классические стихи, этот плетень не был препятствием для матушки Дыок. Сколько раз она тихонечко пробиралась к самой изгороди, садилась подле нее, обхватив руками колени, и слушала, как Льен декламирует стихи из великой поэмы «Ким, Ван и Киеу». И бывало, не раз плакала, слушая повествование о полной тревог жизни девушки по имени Киеу...

Так было до революции. Вряд ли надо говорить о том, какой переворот произвела она во всей стране и в этом приморском районе. И хоть старый плетень стоял на прежнем месте, обитатели двух соседних домов теперь часто без всяких церемоний ходили друг к другу. Для мамаши Дыок «ученый дед» был не просто соседом; она уважала его как человека, имеющего большой жизненный опыт, грамотея, к советам которого надо прислушиваться.

...Старика мучила бессонница. Табак в трубке кончился... Сидеть одному было скучно, и он разбудил жену:

— Ты спишь?

— Да разве с тобой заснешь?

— Забыл тебе сказать, что в этом году во всём Мире отмечают юбилей Нгуен Зу{3}.

Жена «ученого деда» не знала грамоты: ни иероглифов письменности ньо, ни современного алфавита. Но она любила стихи и потому спросила:

— Того самого Нгуен Зу, который написал поэму «Киеу»?

— Конечно! Понимаешь, это такой талант, что юбилей его отмечают во всем мире! Когда-то читать поэму «Киеу» было большим удовольствием! А теперь получаешь удовлетворение в десять раз большее.

И он начал читать:

— Знаешь, кого видели раньше в «синих мухах»? Нет? Прислужников разных, бандитов. А теперь это «ко-нгонг» да «ви жуой» — американские самолеты, жужжащие над нашими головами. Тоже «синие мухи», только современные{5}. И сколько еще эти «синие мухи» будут разбивать в щепы наши прялки и сеять смерть, чтобы не могли распускаться «побеги ивы и ветви абрикоса»?

— Что ты замолчал?.. — спросила жена.

Мамаша Дыок, подходившая в этот момент к хижине «ученого деда», слышала разговор стариков. Сначала она не хотела мешать им, но, когда старик заговорил о бессмертной поэме «Киеу», решилась войти. Старики, несмотря на столь поздний час, обрадовались приходу гостьи. После обычных приветствий Льен спросил:

— Утро на носу, а ты все на ногах. Иль забота какая мучит?

— На душе у меня неспокойно, вот и зашла поговорить с вами, дедушка.

— О! — произнёс «ученый дед», будто ему сразу стало ясно, что волнует женщину. — О! — повторил он еще раз и добавил: — Как говорится, дел никаких, а забота гложет. Не заглянуть ли нам в старинную книгу. Может, там мы найдем стих, который успокоит тебя.

Жена старика, наблюдавшая за мужем, воскликнула:

— Ну и ну! Да разве можно вычитать в одной книге о всех бедах людей?

— Да, если хочешь знать. — Старик нахмурился. — В этой книге написано обо всем: о больших деяниях и о малых делах.

И он прочитал отрывок из поэмы «Киеу»: «Меняются земля и небо, и конец служит началом, а через девять поколений наступят благоденствия».

— Вот, вот! Разве не изменился мир, пока прошел долгий путь до наших дней?! Ну а что касается «девяти поколений», то это, стало быть, произойдет к 1999 году.

— Вот доживем до этого времени, тогда и увидим, — махнула рукой жена.

— Мы-то с тобой, конечно, не доживем. А сейчас ты в это не веришь?

— Ну, положим, верю, но ведь окончательно поверишь, когда увидишь собственными глазами.

— А ты так все еще ничего и не увидела! — «Ученый дед» вскочил и начал что-то искать на полке. Наконец он достал потрепанную книжицу с загнутыми уголками ярко-желтых страниц, протянул ее жене и что было сил закричал:

— Но разве Нгуен Зу, сочиняя «Киеу», все видел своими глазами? Нет, старая, он не видел. Он предвидел и предсказывал. В поэме 3254 строки. В 1954 строке говорится: «И, стиснув зубы, разломил строку единую, сделав из нее две!» Разве тебе не понятен смысл этих слов? Ведь тут речь идет о разделе Вьетнама, о Женевских соглашениях.

— Ну и разъяснил, нечего сказать!

— Да ты взгляни, вот она, книга, перед тобой!

— Это еще ничего не значит. Ты почитай, а я послушаю.

— Прости меня, небо! Сколько же лет я ждал, сколько рису успел съесть и дождался наконец: моя старуха лично попросила меня почитать ей стихи!

Он еще несколько раз с нескрываемым удовольствием произнес «лично», «лично», но читать стихи не стал. Старуха, явно раздраженная, сказала:

— Ну, я жду!

«Ученый дед» сделал вид, будто не слышит. Он сидел на лавке и покачивал головой, словно соглашался с какими-то своими сокровенными мыслями.

Старуху это бесило. Наконец она не выдержала, вскочила, схватила книжку и плюхнулась на кровать. Больше она не разговаривала с дедом.

Мамаша Дыок тоже была не согласна с туманными намеками, рассуждениями и беспочвенными выводами «ученого деда», но решила не подливать масла в огонь и заговорила о другом.

— Дедушка, помнишь, к нашему причалу подходил военный корабль? Он ведь давно ушел и все не возвращается.

— Да-а, — протянул старик, — я тоже все время жду этих ребят. Бывает, по целой ночи глаз не смыкаю...

Уже несколько ночей в хуторе ждали возвращения ушедшего куда-то в море военного корабля. Люди, жившие здесь, в младенчестве засыпали под песню волн. Став взрослыми, они дружили с морским ветром, надувавшим паруса их джонок и сампанов. Они были рыбаками, и море делалось для них родным домом. С флотом их связывали крепкие узы. И это было так же естественно, как то, что вода в море соленая. На флоте служили их сыновья, и, что еще важнее, это была их гордость, сила, надежда. Куда и зачем уходили корабли — рыбаки не знали, но каждый раз хуторяне ждали и встречали моряков, как близких родственников. Если даже корабль долго не возвращался, его все равно ждали. Верили и надеялись... Ждали все без исключения: ополченцы и матери-солдатки, дети рыбаков и старик Льен, веривший предопределениям свыше и ставивший их рядом с указаниями президента Хо Ши Мина.

Мамаша Дыок поняла, что «ученый дед» пытается скрывать свои суждения за мудростью бессмертной поэмы «Киеу». Когда же она его прямо спросила, что он думает о судьбе моряков того военного корабля, он ведь не полез за ответом в книгу, а сказал ей просто, по-человечески:

— Эти люди знают, куда им плыть и что делать. Наверное, им хорошо известно и то, как возвратиться обратно.

У них нет духа — покровителя на небесах. У них есть только море, бескрайнее море. Моряки знают, что за спиной у них родная земля, и чувствуют, что мы их ждем. Иначе и быть не может! Успокойся и иди спать.

Не успела мамаша Дыок подняться, как в хижину неожиданно вошел Кань.

— Здравствуйте, бабушка и дедушка. Извините за столь ранний визит. — Кань повернулся к мамаше Дыок: — Я сразу понял, что вы здесь, раз вас нет дома.

— Что случилось?

Заметив настороженные взгляды собеседников, Кань рассмеялся:

— Не волнуйтесь! У меня радостное известие: к нам направлена зенитная батарея.

— Неужели! У нас будут зенитчики! — обрадовались старики. «Ученый дед» удовлетворенно хмыкнул и важно закурил трубку, словно в только что услышанных словах был какой-то особый, одному ему понятный, смысл.

— Их уже переправляют. Скоро пропоют петухи, а нам надо успеть подготовить позицию, пока не рассвело совсем и не рассеялся туман. Придется перетаскивать пушки прямо по песку, через дюны, а там и тягачи не пройдут. Я прошу вас, мамаша Дыок, обойдите всех ополченцев и объясните им, что дело весьма срочное.

Кань ушел. Вслед за ним поспешила и мамаша Дыок. Старики остались одни. Вдруг «ученый дед» хмыкнул и набросился на супругу:

— Ты, я вижу, сидишь и ни о чем не думаешь! Ступай разведи огонь в очаге, да побыстрей!

— Хорошо, — ответила жена, не преминув, однако, поддеть ворчуна: — А ты, старый, пойди-ка срежь свежих листьев чая. Приготовим зеленый чай. Да поторопись!

— Ладно, ладно! Да ты что за чайник хватаешься? В него и воды-то входит на два-три глотка! Возьми кастрюлю, самую большую...

Старики засуетились, заспешили, будто готовились к большому пиру. Выйдя во двор, «ученый дед» увидел, как по всему хутору зажигались огоньки, слышались громкие голоса...

* * *

Если верить часам, то утро уже пришло, пока старики Льен кипятили воду для чая. Но солнце еще не поднялось из-за моря, и сегодня пока не наступило. До рассвета оставалось еще достаточно времени, чтобы позавтракать и выйти в море без опоздания. А хватит ли его, чтобы подготовить позицию для нескольких орудий?

...Склон горы Ниенг облепили черные фигурки. Сколько их было? Наверное, товарищ Кань и даже командир артиллерийского подразделения не смогли бы дать точный ответ. Ясно было одно: крестьян пришло если не в четыре, то уж наверняка в три раза больше, чем просили артиллеристы. Едва только пронеслось по хутору: «Пушки пришли, нужны люди на земляные работы», как все жители до единого пришли сюда, на склон горы Ниенг. Разве могли они оставаться дома в такой час? Среди них были и земледельцы, чьи руки привыкли к мотыге, и рыбаки, сроднившиеся с морем, просоленные его водой и закаленные его ветрами. Даже домохозяйки не остались в хижинах и пришли сюда, захватив с собой лопаты и мотыги, корзины для переноски земли, и требовали, чтобы им дали работу.

И вот наконец наступил момент, когда началась прокладка подъездных путей к позиции.

— Сюда, на мою сторону еще двое с лопатами!

— Хватит, бегай побыстрее, тогда и не потребуется никаких лопат!

Землю переносили в корзинах на плечах. Мерно подымались и опускались, вгрызаясь в землю, кирки. Летняя ночь коротка, а позицию надо подготовить к утру. Артиллеристы достойны того, чтобы о них позаботились, а они ответят тем же жителям этой героической дельты, которых они должны защищать. Орудия, словно стальные слоны, стояли поодаль. На них смотрели с любовью. Это они, подымая к небу свои хоботы, преграждали путь стервятникам, хватали их за шиворот и швыряли оземь. Да разве нашлась бы такая семья, такой двор, где о них не позаботились бы? Какой бы высоты ни потребовался бруствер, какой бы ни была позиция — ее сделают до рассвета. Поморяне хотят не только помочь зенитчикам подготовить позицию. Они хотят сделать за этих бойцов все, а те пусть отдохнут немного.

Старики Льон были на позиции с самого начала работы. Старушка сидела под высокой сосной, бережно держа в руках тщательно укутанную кастрюлю с горячим зеленым чаем. Старик же наливал пахучую жидкость из чайника в чашки и раздавал желающим. Морской ветер растрепал ему бороду, но не мог заглушить его веселые возгласы «Кому чаю?!», не мог испортить «ученому деду» настроение.

Когда старик подошел к брустверу, который насыпали девчата из женского взвода Соа, он воскликнул:

— Ха-ха! Да здесь внучки Чынг и Чьеу{6}. Может, кто хочет попить, девушки?

— Мы все умираем от жажды, дедушка.

Зюе, стоявшая рядом с Соа, залпом выпила чай и, возвращая старику чашку, сказала:

— А почему нет стихов, дедушка?! Почитайте нам что-нибудь. Тогда и жажда уменьшится и усталость отступит.

— И правда! — искренне обрадовался старик. — Ну слушайте. Я расскажу вам, как АН Зыонг Выонг за одну ночь возвел огромное укрепление!

— Что-нибудь покороче, дедушка! Старик рассмеялся:

— Ну да, вы ведь носите землю и все время ходите туда-сюда. Когда же вам слушать мои рассказы? Может быть, внучки, лучше прочесть вам из «Киеу»?

Девушки не знали, что ответить ему. Тогда вмешалась Соа:

— Дедушка, а зенитчики еще больше, чем мы, хотят пить!

«Успеем ли мы подготовить позиции, свою крепость?» — стала думать Соа.

— О чем задумалась, Соа?

— Я думаю, Зюе, о том, что, когда мы поедем в Ханой, обязательно посмотрим крепость Ко-Лоа, ладно?

— Конечно, но только после того, как разобьем врага.

— Разумеется. Поедем вместе, хорошо?

— Хорошо. По величине она, наверное, такая же, как крепость, о которой говорил дедушка Льен? Старики на своем веку сделали немало великих дел.

— А разве сейчас наш народ не совершает великие дела?

Зюе не ожидала, что Соа задаст ей такой вопрос. Конечно, работу, которую они сейчас делают, не назовешь обычной. Еще вечером здесь, на горе Ёиенг, росли кусты, а теперь тут позиция для зенитных орудий. Разве это не чудо?

И нужно было преодолеть трудности, чтобы это чудо свершилось. Подумав так, Зюе обернулась к Соа и спросила уже совсем другим тоном:

— Соа, можно считать эту ночь самым трудным для тебя испытанием?

— Ты что, решила разгадывать секреты?

Подруги рассмеялись. Если бы испытания в борьбе с таким жестоким врагом, как американские империалисты, состояли только в бессонных ночах, в тяжелом труде, в ожидании, что в небе вот-вот вспыхнет ракета или повиснет осветительная бомба, то разве стоило бы говорить о каких-то испытаниях? Тогда и агрессоры не стоили бы того, чтобы называть их жестокими, а мы не были бы достойны звания героев. Нет, борьба с американскими пиратами, вторгающимися в Северный Вьетнам, только началась, и все испытания Соа были еще впереди.

К первым петухам строительство позиции было закончено.

Тетушка Дыок наконец решилась чуточку передохнуть. Она бегала, призывая женщин и подростков носить бревна и доски для прокладки дороги, чтобы зенитки могли преодолеть песчаную полосу. Взяла кусочек бетеля и положила в рот. Каким вкусным он ей показался! Перед глазами женщины был участок дороги, выстланный досками, которые скрыли все неровности песчаных дюн. Кое-где доски были расщеплены колесами тягача. Но женщина не замечала того. Дорога казалась ей гладкой и красивой. Дыок хорошо помнила, кто какую доску принес на каждый метр дороги. Чего здесь только не было! Обрезки досок, створки ворот, бортовые доски от старой ЛОДКРГ.

Эта гать должна была прожить очень короткую жизнь: поднять на свою спину тяжелые пушки, чтобы они проехали по ней на боевую позицию.

Еще до вторых петухов первый огневой взвод двинулся на ту самую позицию, которая была подготовлена бойцами женского взвода самоообороны. Девушки бросились навстречу:

— От имени женщин-бойцов отряда самообороны, охраняющего дельту нашей реки, разрешите приветствовать вас!

Бойцы растерянно оглядывались: вокруг были одни девушки. Но скоро они нашли общий язык. Возможно, потому, что и те и другие испытывали одну и ту же радость: зенитки прибыли на место, и позиция для них была подготовлена.

Вдруг перед Соа выросла фигура бойца.

— Зенитчики приветствуют командира женского взвода самообороны! Постой-ка, да это же Соа!..

То, что ее имя известно, не удивило Соа — подруги, толпившиеся вокруг нее, несколько раз обращались к ней. А как звали этого парня — девушка не знала и не решалась спросить. Только один раз она взглянула на бойца, но хорошо запомнила его высокую фигуру, коротко остриженные волосы, смуглое лицо.

На хуторе прокричали вторые петухи. Утро вступало в свои права.

У солдат и крестьян оставалось еще много работы, и они продолжали трудиться, чтобы закончить все до того, как станет совсем светло.