Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

2

— Вчера в семидесяти трех семьях наши односельчане справляли поминки. Девяносто пять человек колонизаторы убили в нашей деревне в годы Сопротивления. Сегодня американцы убили еще трех. Значит, в будущем году будут поминать уже девяносто восемь, и среди них дочь тетушки Кон, которую так и не удалось спасти...

Дыок говорил тихо, словно обращался не к дочери, а размышлял вслух. Перед глазами встали тревожные картины прошлого... Вот на окраине хутора взметнулся в небо столб пламени. Какой-то человек, явно нездешний, пытается скрыться, и Дыоку пришлось тогда немало потрудиться, чтобы взять его живым. Много женщин и детей погибло в ту темную ночь...

— А что делать сейчас? Не плакать же всей деревней, чтобы о горе узнала округа и крестьяне из соседних поселков прибежали на хутор. Нет, сегодня ни в одной хижине не плачут. Люди словно сговорились. Залатаны пробитые крыши и стены. Спрятаны окровавленные, рваные рубашки. Погибшие должны совершить свой последний путь... Уходя из жизни, они оставили живым всю свою ненависть — и на сегодня, и на будущее.

Разговаривая с дочерью, Дыок чувствовал, как его все сильнее охватывает ненависть к этим воздушным пиратам. «Ну погодите, — думал он. — Недолго вам осталось летать над нашей головой!»

Дыок сидел под молодым бамбуковым деревцем. Ночью во время бомбежки ему опалило лицо, и теперь щеки и лоб его горели. Редкие седые волосы рыбака шевелил ветерок. Дыок, задумавшись, прикусил нижнюю губу и тяжело дышал. Вид его говорил о глубокой скорби и большой решимости.

Соа сидела неподалеку и рассеянно слушала уже знакомые ей рассуждения отца. Она понимала, что старику хочется, чтобы дочь поддержала разговор, но тем не менее молчала. Да и к чему разговоры, столько раз уже говорено-переговорено. Отец знает, что дочь согласна с ним.

Девушка протирала велосипед старшего брата, которого, как и отца, звали Дыок. Брат был бережлив, да и к тому же не такое простое дело — купить велосипед! Поэтому, прокатившись на велосипеде брата, Соа каждый раз тщательно протирала его.

«Они наверняка что-то замышляют, раз с самого раннего утра в небе их самолеты, — думала Соа. — Да еще эта неожиданная ночная бомбежка. Надо узнать, возвратился ли военный корабль, который ушел третьего дня... А еще нужно достать лекарства для тетушки Вьепг и сказать в ячейке, чтобы ребята пошли по хутору и раздобыли одежду для ее приемного сына, — перебивали мысли одна другую. — А тут еще Зюе со своими разговорами о «старике». Сегодня утром они должны встретиться: «старик» ждет от нее ответа. Он, разумеется, хочет, чтобы она все ему сказала, а сделать это трудно».

В школьные годы Соа восхищалась им как преподавателем. Он умел разъяснять самые сложные вещи. И сейчас ничего не изменилось. Она по-прежнему ценила его, но в девичьем сердце места для «старика» не находилось. Соа не замечала, как он смотрит на нее, и поэтому девушку испугали слова любви, которые он однажды сказал ей.

Соа понимала, что в ее жизни не произошло пока ничего важного, серьезного. Она не умела еще разбираться в собственных мыслях и чувствах. Девушке очень хотелось стать твердой и закаленной. Втайне она мечтала о том, как будет мужественно выдерживать самые тяжелые испытания. И если к тому времени учитель не разлюбит ее, она ответит ему. А сейчас? Нет, сейчас это просто невозможно. Соа прямо сказала парню:

— Подожди, я себя испытаю. Потом тебе отвечу.

А он, нетерпеливый, как и все влюбленные, хотел сразу узнать, какое испытание она считает самым серьезным.

Да разве сама она знала?

Чтобы прогнать эти мысли, девушка стала быстро вращать педали перевернутого вверх колесами велосипеда. Заднее колесо, звеня спицами, бешено закрутилось. Дыок обернулся на шум и спросил:

— Послушай, Соа, а ты сказала, чтобы берегли пулемет?

— Конечно. Ты же знаешь, кончится курс военной подготовки — и бойцы принесут его обратно.

— Да что там пулемет! Вот если бы они изучили какую-нибудь пушку или гаубицу, а потом и нам рассказали бы. Вот это было бы дело!

Старик рассмеялся. Однако девушка уловила в его смехе оттенок недоверия к молодым ополченцам. Видимо, Дыок и сам почувствовал это и добавил:

— Я ведь почему говорю это: доведись мне еще разок в жизни пострелять из пулемета, я показал бы врагам!

Если бы в этот момент к ним не подошел старший брат Соа, неизвестно, что бы еще наговорил вошедший в азарт Дыок.

Внешне Дыок-младший сильно походил на сестру, но характеры у них были разные. Он посмотрел на Соа и спросил:

— И давно ты этим занимаешься?

— Не цепляйся, — не оборачиваясь, бросила сестра. Брат помолчал немного. Потом подошел к отцу и одним духом выпалил:

— Послушай, отец, я ухожу в армию!

Старик посмотрел на него снизу вверх и в растерянности снова опустил глаза.

— Пришла повестка. Отправление завтра, на заре.

— Ты в самом деле должен идти?

— Конечно. Я не шучу.

Вопрос вырвался у отца нечаянно. Он хорошо знал характер сына: парень редко шутил, а что касается дела, так здесь не допускал никакого легкомыслия. Разумеется, он говорил правду, и отец понимал, что сын никогда не изменит своего решения.

Соа кончила возиться с велосипедом и бросилась к брату, расспрашивая его о подробностях.

Старик не принимал участия в разговоре. Он еще крепче прижался спиной к стволу бамбука, под которым сидел. Потом поднял голову и стал смотреть на верхушку дерева и слушать, как его листья, купаясь в горячих лучах солнца, о чем-то шепчутся друг с другом. Мысли старика бежали наперегонки, сменяя одна другую, и от этого Дыоку казалось, что у него чуточку кружится голова.

Если говорить положа руку на сердце, то старик не думал, что все произойдет так быстро. Отечественная война Сопротивления все остальное отодвинула на задний план. А может быть, он был просто-напросто осторожным, если не сказать трусливым, отцом? Может быть, он не хотел, чтобы сын уходил воевать? Нет. Просто отцовские чувства переполняли сердце Дыока.

В годы первого Сопротивления ему пришлось непродолжительное время жить на территории, оккупированной противником. Тогда он работал паромщиком, перевозил грузы по морю. Как-то к нему пришли солдаты из экспедиционного корпуса и приказали перебросить в Тхыа-Тхиен интендантский отряд, перевозивший продовольствие. Пришлось везти. На лодку его погрузили оружие, провиант, снаряжение. Пришло двое французов из экспедиционного корпуса и несколько солдат-охранников из марионеточных войск.

Старик договорился с друзьями лодочниками, чтобы те взяли к себе в лодки конвой. На пароме же оставил только одного солдата. Улучив удобный момент, Дыок размозжил ему череп и столкнул труп в море. Трофеи же доставил партизанам провинции Тхыа-Тхиен. Но автомат убитого им французского солдата решил увезти с собой, в партизанский район провинции Куанг-Бипь.

Целую неделю провел он тогда у партизан провинции Тхыа-Тхиен. Товарищи беседовали с ним, разъясняли непонятное. Он слушал и запоминал. За день до отъезда Дыок встретился с несколькими ранеными бойцами-земляками. Поговорили. Вспомнили родные места. Дыок подумал и решил оставить «свой» автомат партизанам провинции Тхыа-Тхиен.

Рассказывая впоследствии эту историю, старик не без удовольствия вспоминал, как совершенно неожиданно для него руководство партизанских соединений Куанг Виня наградило его похвальным листом и присвоило ему звание заслуженного ветерана.

Даже если бы у старого Дыока был только один сын, он все равно отпустил бы его. А жизнь сложилась так, что в доме Дыока уже в третий раз готовились провожать солдата.

В семье было трое сыновей и дочь Соа, младшая. Старшим среди братьев был Дыок. В годы первого Сопротивления он служил в армии, воевал, потом демобилизовался. Вернувшись в родную деревню, женился и теперь жил отдельно от отца.

Второй сын ушел на фронт, когда войска Народной армии одерживали один успех за другим и война Сопротивления близилась к концу. Но он не дошел до родного дома: пал смертью храбрых в боях за освобождение провинции Куанг-Бинь.

Когда началась война Сопротивления против американских интервентов, старик приготовился к тому, что и третий его сын станет бойцом. Так и случилось. Парень ушел добровольцем.

И вот снова семья старого Дыока готовит прощальный обед. Ведь сын уходит на войну.

Так уж повелось, что в дом к тому, кто уходит в армию, без всякого приглашения приходят друзья. В хижине Дыока полным-полно народу. Пришли ребята из Союза молодежи, женщины из Союза борющихся матерей. Подарки, напутствия, дружеские рукопожатия.

«А все же нынешняя война Сопротивления сильно отличается от первой! — решил старик, глядя на молодежь. — Тогда умеет парень стрелять, знает, как обращаться с гранатой, — и готов боец! А сейчас изучают разные автоматы, пулеметы, легкое и тяжелое оружие, способы борьбы с военными катерами и самолетами. Много военных премудростей знают теперешние солдаты!»

Дыок понимал, что сыновья его, простые крестьянские парни, приобретут необыкновенную силу, встав в строй вместе со своими сверстниками, одетыми в зеленые гимнастерки и каски солдат Народной армии.

Радовало его и другое: молодые бойцы уходили в армию весело. Они были уверены в победе и в том, что после победы обязательно вернутся домой. Его сын думал точно так же. И это была не только его убежденность. Это была убежденность и самого старика, человека, прожившего нелегкую жизнь.

С высоты своих лет он никогда не отделял горе от радости, печаль от веселья.

«Это просто замечательно, что у них такое настроение, — думал старик. — Но нередко юнцы думают, что бить врага так же просто, как бросать крабы в корзину!»

В разгар прощального ужина старик поднял чашу и сказал:

— Ну вот что, новобранец! В годы первого Сопротивления мы не посрамили чести семьи. Твой брат отдал за народ жизнь. Сейчас враг еще болев жесток и хитер.

Помни это всегда. Учись, готовься к боям — и тогда тебе все будет нипочем. И... береги себя! Сын рассмеялся и ответил:

— Не беспокойся, отец. Я не собираюсь погибать. В разговор вступила мать:

— Типун тебе на язык, старый. Твой сын уходит на войну, а ты...

— Постой, жена! — перебил ее Дыок. — Ты хочешь, чтобы мы изгнали врага, чтобы наша страна снова стала единой? Тогда скажи, разве бывало так, чтобы народ воевал с врагом, бил его и обходился без жертв?! Я вовсе не хочу, чтобы наш большак остался лежать в сырой земле вдали от дома. И в том, что я говорю с солдатом о трудностях войны, нет ничего удивительного. Он не мальчик и все прекрасно понимает.

Старик еще долго ворчал на супругу, а когда все разошлись, сказал ей шепотом:

— Знаешь, старая, на войне тот побеждает смерть, кто ее не боится. Ох, как я хочу, чтобы он остался жив!

Старик, конечно, понимал, что сын и без него знает, что такое война. Он ведь и после демобилизации оставался командиром взвода народного ополчения. К тому же сам был уже отцом. Но нельзя же было не сказать ему напутственного слова.

Дыока-младшего на защиту родины призвало правительство, которое выбирал он, Дыок. Так разве могло быть у него какое-то «особое мнение» на этот счет.

«Раз родина требует, — думал старик. — Ну и натворили дел на нашей земле империалисты, и они должны за все заплатить сполна. Иди, сынок. Иди и отомсти за своего младшего брата, за те бомбы, которые обрушиваются на нашу землю. Отомсти за своих соотечественников, за родную землю!»

Дыок вдруг вспомнил свой утренний разговор с дочерью. Все-таки зря он пытался иронизировать, когда речь зашла о молодежи. Совсем дурной стал, старый: разговаривает с дочерью как со школьницей, а ей ведь уже двадцать два года, вполне самостоятельный человек.

Старик взглянул на дочь, которая о чем-то говорила с братом. Соа была далека от переживаний отца. Она рассуждала так: народ поднялся на борьбу против захватчиков за спасение родины. А что делать молодым, как не идти на фронт. Не сидеть же им дома!

Волнение старика выражалось и в том, что он поминутно обращался к сыну с каким-нибудь вопросом:

— Ты все дела уладил? Дома как? В отряде?

— Все в порядке, отец, не волнуйся. Мои обязанности по отряду ополчения будет пока выполнять товарищ Кань, политрук. Ну а дома... Дома — жена и сын... Будет трудно — помогите им... Вот только одна просьба, даже не просьба, а так, просьбишка. — Сын рассмеялся и лукаво посмотрел на сестру. — Велосипед мой пускай возьмет себе Соа и сохранит до моего возвращения.

— Ты мне оставляешь велосипед?

— Знаешь, сестренка, жене некогда разъезжать на велосипеде. А потом, кто же умеет его так тщательно протирать, как ты? Бери и не возражай, да только пореже давай кататься подружкам!

Вмешался Дыок:

— Ну ладно, ладно. Соа сохранит его. Ну а твоим в случае чего поможем. Так что не беспокойся.

Он встал, обнял сына, и так, обнявшись, они перешли в другую комнату.

Едва они переступили порог, сын протянул отцу длинную бамбуковую трубочку с крышкой:

— Вот, сохрани.

Старик взял трубку, в которой, как он знал, хранилась бумага с родословной их семьи. Он не стал вынимать ее, так как хорошо помнил этот желтоватый листок с аккуратно вырисованными рядами иероглифов. Сам Дыок принадлежал к четырнадцатому поколению. Значит, теперь их семья уже насчитывает шестнадцать поколений, если считать с самого начала, от тех далеких предков, которые поселились в этих краях во время войн между Чинями и Нгуенами{1}. По преданию, предки Дыоков были военнопленными. Их заставили поселиться в дельте этой реки. Сначала тут был военный лагерь, потом выросла деревня. Так шел год за годом. Десятилетие сменялось десятилетием. Частенько, оставаясь наедине со своими думами, старик как бы ощущал, что в его жилах течет воинственная кровь далеких и близких предков. Ведь, как ни говори, он был уроженцем провинции Куанг-Бинь, где в свое время происходили исторические битвы и где До сих пор сохранились остатки былых крепостей. И теперь здесь тоже идет бой. «Ведь и нынче наш Куанг-Бипь — воюющая земля!»

Такие мысли часто одолевали старика, но он никогда не отваживался высказывать их вслух.

— Где повестка брата? — спросил он дочь, выглядывая из комнаты. — Принеси-ка ее сюда. Я думаю, этот случай надо записать в нашу родословную. Тут написано, что в прошлом предки совершали подвиги. А разве внуки недостойны своих предков? Подумать только, наш парень идет в армию. Президент Хо и генерал Зиап учат армию и народ, как надо воевать. То-то!

С этими словами старик рассмеялся. Тем временем возле плетня остановился Кань, издали спрашивая разрешения войти.

— Входи, входи, товарищ секретарь!

Дыок подбежал к плетню и ввел Каня во двор. Подождав, пока гость выпьет чашку зеленого чая, старик торжественно произнес:

— Помнишь, как в годы первого Сопротивления ты был командиром взвода народного ополчения? Я тогда был бойцом и подчинялся тебе. Теперь ты секретарь партячейки и политрук отряда самообороны. Поэтому я слушаюсь тебя вдвойне. Но сейчас ты мой гость, и я попрошу тебя выслушать меня.

— Почему вы, дядюшка Дыок, говорите так пышно, даже голова кружится, — Кань улыбнулся. — Говорите, в чем дело.

— Ладно, буду краток! Завтра на заре мой старший сын уходит в армию. Ты это знаешь. Так вот я решил заменить сына в рыбацком кооперативе.

— А вы представляете себе, что это за работа?

— Работа как работа, не хуже и не лучше другой. Но учти, если даже ты не согласишься, я все равно займу место сына.

— Сколько же вам лет?

— Дома мне шестьдесят восемь.

— Так. А в море, значит, всего двадцать? Отлично! Но посудите сами, дядя Дыок. Работу молодых должны выполнять молодые, а у пожилых свои дела, не так ли? Вот, например, сети у нас ветхие. Чинить пора...

— Я пятьдесят пять лет провел на море! Что же касается твоих сетей, то я с ними вожусь уже несколько лет. Сейчас же я говорю о другом. Надо думать о спасении родины. Пришел враг. Он убивает наших людей, разрушает наши хижины. Вот ты, партийный человек, скажи, разве партия велит мне сидеть сложа руки? Ведь везде только и разговоров, что надо помогать армии. Я прошу ячейку, чтобы мне разрешили организовать боевой «отряд седобородых».

— Это дельное соображение, — заметил Кань. — На заседании бюро мы уже обсуждали этот вопрос. Давайте-ка, не откладывая дело в долгий ящик, соберемся сегодня вместе со всеми стариками и потолкуем об этом. Что же касается работы на море, то, поверьте, дядя Дыок, я говорю правду. Я знаю, силы у вас есть, но ведь сейчас не мирное время. Наши рыбаки борются с ураганами, штормами. И это далеко не все. Идет настоящая, страшная война.

— Я знаю, — возразил старик. — Поэтому и прошу. Секретарь партийной ячейки посмотрел старику в глаза. Тот встретил его взгляд спокойно, с достоинством. В глазах старика застыла мольба: «Нет, ты не можешь мне не разрешить!»

Прошло несколько томительных секунд. Наконец Кань сказал:

— Пусть будет по-вашему! Я поговорю с товарищем, ответственным за эту работу.

— Согласен! — радостно воскликнул старик. — Согласен! Если вам надо что-то обсудить — обсуждайте.

Кань, засмеявшись, обернулся к Соа и ее брату:

— Видите, каков боевой дух у наших почетных старцев? А как насчет духа молодежи, Соа?

— Он так же высок, как вершина бамбука!

— Надеюсь, не как вершина росточка, который чуть выше травки? — Кань улыбнулся.

Молодые люди рассмеялись.

— А если говорить серьезно, — продолжал Кань, — то я очень рад, сестренка, что встретил тебя. Дел по горло, выручай. Поинтересуйся, как идут дела в женской бригаде кооператива. Готовься принять дела заместителя командира, отряда самообороны, так как Тханг сегодня тоже уходит в армию. И еще: партийная ячейка думает создать самостоятельный женский взвод народного ополчения, и тебе, видимо, придется командовать им. Завтра утром примешь дела. Идет?

При других обстоятельствах Соа непременно завела бы разговор о том, что она еще молода, что у нее нет опыта, но сейчас то ли из уважения к Каню, то ли из-за слов, только что сказанных отцом, она не посмела отказаться.

— Как бы не сорваться, столько заданий! — произнесла девушка.

— Опыт — дело наживное. Не было еще таких людей, которые рождались бы опытными.

Каня позвал брат. Соа осталась сидеть неподвижно. «Трудностей, конечно, будет хоть отбавляй, — думала она. — Наступает время серьезных испытаний».

Соа, задумавшись, посмотрела в окно. Могучая река Зиань несла в море свои воды. Пусть река и маленькая, но, впадая в море, она помогает ему стать таким огромным и глубоким.

Девушка поднялась и пошла, а потом, не удержавшись, побежала к реке.

Дальше