Книга третья

Глава первая

Между тем с востока, из страны ругов, по дремучим лесам к гуннскому лагерю тянулся небольшой поезд, состоявший из десяти мужчин и двух женщин, все верхом. Повозки, в которых обыкновенно женщины ездили на большие жертвенные празднества, не могли бы проехать по узким лесным тропинкам, извивавшимся среди густой чащи кустарников и деревьев.

Женщины проводили ночи под парусиновой палаткой, навьюченной на одной из лошадей, и спали на одеялах; мужчины ночевали под открытым небом, завернувшись в плащи, и по очереди сторожили стоянку. Лошадей же стреноживали и привязывали к деревьям на длинном поводе, так что они свободно могли щипать густую сочную траву.

Путники только что окончили завтрак. Перед палаткой догорал костер, на котором готовилась добыча вчерашней охоты. У огня сидели оба начальника и девушка поразительной красоты. Старший из двух задумчиво смотрел на угасавшие уголья.

Прекрасная девушка заметила печаль на лице старика и нежно провела по его лбу своей белой, полной, узкой рукой.

— Отец, — сказала она, — о чем ты так задумался? Как я желала бы снять с твоего сердца все заботы!

— В самом деле, король Визигаст! — вскричал сидевший возле него юноша. — Что тебя тревожит? О чем или о ком горюешь ты?

— О будущем, а еще более — о вас двоих!

— Я не боюсь ничего и никого, ни даже его! — горячо вскричал Дагхар. Ильдихо с гордой радостью посмотрела на него.

— Он прав, отец, — спокойно сказала она, — ничья рука не может вырвать любовь и верность из наших сердец. Но король покачал седою головою.

— Странно и непостижимо, однако, откуда мог он так скоро узнать о вашей помолвке? Едва лишь я объявил об этом в своем дворце, как на двор уже прискакал его гонец с напоминанием древнего закона, по которому дети подвластных гуннскому царю королей не могут сочетаться браком, не испросив на него разрешения у властителя. Для вас не оставалось иного выбора, как повиновение или быстрое бегство.

— Или открытое сопротивление! — вскричал Дагхар. — Я не намерен бежать от Аттилы. О, если бы ты послушался меня и восстал бы против него тотчас!

— Слишком рано, сын мой! Другие еще не готовы. Я предпочел отправиться вместе с вами, хотя и с тяжелым сердцем. Кто знает, что на уме у этого чудовища, и как он поступит! Откуда проведал он это так скоро?

Ильдихо отвернулась, чтобы скрыть невольный румянец.

— Эллак! — вскричал заметивший ее движение отец. — Ты понравилась ему! Наверное, он хочет через своего отца добиться твоей руки?

— Пусть попытается, — свирепо проворчал Дагхар.

— Нет, не думаю, — отвечала девушка, — этот необыкновенный отпрыск гунна неспособен на такой поступок. К тому же ему известна сила моего характера. Он знает, что я люблю Дагхара и что никогда...

— Ни я, ни Дагхар, ни сильнейшие из нас не смогут защитить тебя от произвола Аттилы, — сказал король.

— Мы будем вполне беспомощны в его лагере, и если он повелит тебе стать женою Эллака, что можешь ты сделать против него?

— Я могу умереть! — воскликнула девушка, схватив за руку мрачного Дагхара. — Не беспокойся, Дагхар! Я буду твоя или ничья! И горе тому, кто захочет овладеть мною!

Глава вторая

В эту минуту издалека раздался громкий, пронзительный звук рога: один из часовых дал сигнал тревоги. Тотчас же все вскочили, мужчины схватились за оружие.

Рог прозвучал вторично, но уже тише и успокоительно, и двое ругов привели к палатке всадника, который немедленно соскочил с коня и приветствовал принцессу глубоким поклоном, а королю и Дагхару протянул левую руку.

— Эллак! — произнес Визигаст, смерив его недоверчивым взглядом и нерешительно беря протянутую руку. — Это вы? Что привело вас сюда?

— Забота о вас. Отец мой гневается. Самовольная помолвка...

— О которой он узнал так скоро!

— Да, но не от меня, — возразил Эллак. — Я догадался о ней там, в лесу, у источника Фригги и, вернувшись домой в лагерь царя, был встречен его гневным возгласом: «Вот тебе твои верные и послушные союзники, за которых ты вечно заступаешься! Король Визигаст просватал свою дочь за принца скиров, не спросясь меня, против закона!» — «Откуда ты знаешь это?» — со страхом спросил я. — «Все равно, это тебя не касается, — отвечал он, — мне было это открыто в ночные часы. Я прикажу привести их сюда в цепях всех троих!»

Дагхар хотел было возразить, но Визигаст знаком удержал его.

— Я успокоил его, как мог, и уговорил не прибегать пока к насилию, поручившись за вас, что вы охотно явитесь к нему по его приглашению. Он проницательно посмотрел на меня со странным, доселе мне непонятным выражением лица, и отвечал: «Хорошо, пусть будет по-твоему. Я пошлю им приглашение. Ты прав: это благоразумнее, хотя ты, конечно, не знаешь, почему». — И он улыбнулся той злобной улыбкой, которая у него страшнее всяких грозных слов. Я тотчас же поскакал к вам навстречу посоветовать вам торопиться: опасно заставлять его ждать. И еще. Я хотел просить вас быть осторожными в лагере. Умерь свою горячность, отважный Дагхар! А ты, благородная королевская дочь, умерь свою гордость!

— Моя невеста так прекрасна, что она не может быть достаточно горда! — воскликнул Дагхар.

Эллак глубоко вздохнул.

— Жениху незачем говорить мне это. Она имеет право быть гордой, как богиня. Но все-таки повторяю, на этот раз неправы вы, король и принц, а повелитель гуннов прав. Я даю вам добрый совет. Не все сыновья Аттилы расположены к вам.

— Почему? — спросил Визигаст.

— Они знают, что Аттила не любит германцев. И насколько я держу сторону германцев, настолько же они возбуждают его против них. И он охотнее слушает их, нежели меня... Зато он очень привязан...

— К злому мальчишке Эрнаку и чудовищу Дженгизицу! — вскричал Дагхар.

— Горе нам, когда они будут править нами, — прибавил Визигаст.

— Этого никогда не будет! — рассмеялся Дагхар. Эллак смерил его строгим взглядом.

— Почему не будет, безрассудный юноша?

— Потому что прежде... потому что еще раньше...

— Молчи, Дагхар! — вмешался король. — Потому что мы будем просить Аттилу при разделении царства между его наследниками, — а ведь у него больше ста сыновей! — чтобы нас, германцев, он отдал бы тебе...

— Вот этого так не будет! — покачал головою Эллак. — Братья позавидовали бы такой большой доле для меня! Да, кроме того, Дженгизиц уже выпросил себе у царя некоторых из ваших племен.

— Зачем? — спросил Визигаст. — Ведь он ненавидит нас?

— Именно поэтому Аттила и согласился на его просьбу.

— Горе народам под его владычеством! Он бесчеловечен! — произнес король.

— Словом, он истинный гунн! — сказал с презрением Дагхар.

— Скир! — воскликнул Эллак сдержанно, но с угрозой.

— Прости ему, — попросила Ильдихо, — он не может обидеть тебя, ведь ты наполовину наш соплеменник.

— А Дженгизиц, — гневно продолжал Дагхар, — так это уже чистокровный гунн! Гордость и украшение своего народа.

— Оттого-то отец и любит его, — печально сказал Эллак.

— Да откуда гуннам знать человеческое милосердие, когда они сами нелюди? — горячился Дагхар.

— Что ты говоришь? — спросил Эллак.

— Предание это известно всем германцам, и оно не выдумка.

— Я знаю его. Позади тебя, Дагхар, на дереве висит твоя арфа. Спой мне, прошу тебя, сагу о происхождении гуннов, — и Эллак подал ему маленькую треугольную арфу.

Глава третья

Дагхар ударил по струнам и запел любимую германцами сагу. Все германские племена, говорилось в ней, произошли от светлых богов. Одни лишь гунны рождены злобными, нечистыми финнскими колдуньями, изгнанными за их гибельные чары в далекие степи. Здесь-то от проклятого союза колдуний с духами зла народились отвратительно-безобразные, кривоногие, грязные и коварные гунны.

Дагхар пел с увлечением и страстью, особенно подчеркивая самые обидные для гуннов места.

Ильдихо с участием смотрела на Эллака, стоявшего молча, с опущенными глазами.

— Благодарю, — спокойно сказал он, когда певец кончил. — Пение твое поучительно. Ты лучше всего пел наиболее отвратительные части саги. Очевидно, ты веришь этому. К сожалению, ненависть к гуннам до того въелась в вас, что даже ты не сомневаешься в истине бабьих сказок!

— Верю, потому что мне хочется верить, — упрямо отвечал Дагхар, — сага не лжет. Я пел ее не для тебя, мне жаль было огорчить тебя, но я охотно пропел бы ее кому-то другому, в присутствии его вельмож и гостей!

— Мне приятнее слышать звуки любви. Теперь спой мне любовную песнь. Ты должен быть особенно искусен в этом роде!

— Это правда! — с сияющим взором вскричал Дагхар. — И для моего вдохновения достаточно одного лишь взгляда на нее!

С горячей страстью пропел он песню, полную самой нежной любви, и, окончив, устремил пылающий взор на зардевшуюся невесту. Отбросив арфу, он быстро подошел к ней с раскрытыми объятьями, но она строго отстранила его, лишь на мгновение сжав его горячую руку. Между тем Эллак, подняв отброшенную арфу и печально глядя на счастливую чету, тихо напевал гуннскую песню.

— Прекрасная, печальная мелодия, хотя и гуннского характера, — заметил Дагхар.

— Эллак! — произнесла Ильдихо, глядя в его большие темные глаза, — то высокое благородное побуждение, которое привело тебя к нам, было побуждением гота, а не гунна. Никогда больше я не назову тебя гунном. Ты не чужой нам. Для меня ты сын Амальгильды, а не Аттилы.

— Ты заблуждаешься, принцесса, и несправедлива к могучему завоевателю. Аттила ужасен, но в то же время он велик, и ему доступны доброта и благородство. Это говорю я, ненавидимый им сын. Но теперь поспешите! Король уже велит вести коней. Я сам проведу вас по кратчайшей дороге.