День девятый

Суббота, 11 декабря

Пентагон

Женщина в форме старшины первой статьи придержала дверь перед Тайлером. Он вошел в кабинет и увидел генерала Харриса, который стоял перед огромным столом с разложенными на нем картами, изучая расположение крошечных фигурок кораблей.

— Вы, должно быть, Скип Тайлер, — поднял голову Харрис.

— Да, сэр. — Тайлер замер по стойке смирно, насколько это позволял его протез. Харрис быстро подошел к нему и пожал руку.

— Грир говорит, вы в прошлом футболист.

— Так точно, генерал. Был правым защитником, играл за Аннаполис. Хорошее было время. — Тайлер улыбнулся, разминая пальцы — у Харриса была медвежья хватка.

— О'кей, раз вы играли в футбол, называйте меня Эдом. — Харрис дружески ткнул его в грудь. — У вас был номер семьдесят восемь, и вас включили в сборную «все звезды», верно?

— Второй состав, сэр. Приятно, что кто-то ещё помнит об этом.

— Я находился тогда несколько месяцев на временной службе в академии и побывал на паре матчей. Никогда не забываю хорошо атакующего защитника. Когда-то я и сам играл в Монтане, в тамошней сборной. Впрочем, это было так давно. Что у вас с ногой?

— В мою машину врезался пьяный водитель. Мне ещё повезло, а вот сам он погиб.

— Так ему и надо, сукину сыну.

Тайлер согласно кивнул, но почти тут же вспомнил, что у пьяного рабочего с верфи осталась семья, о чем ему сообщили позже в полиции.

— Куда делись все остальные? — спросил он.

— Члены Объединенного комитета начальников штабов принимают участие в обычном — обычном для рабочих дней недели, не для субботы, — брифинге по разведке. Вернутся через несколько минут. Значит, теперь вы преподаете на инженерном факультете в Аннаполисе, верно?

— Да, сэр. Я имею степень доктора.

— Меня зовут Эд. Итак, сегодня утром вы намерены рассказать нам, как мы сумеем сохранить у себя сбежавшую русскую подлодку?

— Да, сэр, — то есть, Эд.

— Расскажите мне, но сначала давайте выпьем кофе. Они подошли к угловому столику, где их ждали чашки с кофе и тарелки с пончиками. Минут пять Харрис молча слушал объяснения молодого человека, поглощая один пончик за другим и запивая их кофе. Не просто насытить человека такой комплекции, подумал Тайлер.

— Черт возьми, — заметил начальник управления J-3, когда Тайлер закончил свой рассказ, и подошел к карте. — Весьма интересно. Правда, успех вашей идеи требует ловкости рук. Однако держать их придется подальше от того места, где мы собираемся все это провернуть. Примерно вот здесь, а? — Харрис постучал ногтем по карте.

— Да, генерал. Судя по ходу их операции, мы сможем сделать это мористее от них…

— И провести за нос обоих. Мне нравится эта мысль. Точно, нравится, но Дэн Фостер не придет в восторг, когда узнает, что ему предстоит потерять одну из собственных подлодок.

— Я бы сказал, что такой обмен — в нашу пользу.

— Я тоже, — согласился Харрис. — Но это не мои лодки. А где после этого мы спрячем ракетоносец — если сумеем заполучить его?

— Генерал, есть несколько отличных мест прямо здесь, в Чесапикском заливе. Одно глубокое место в реке Йорк и ещё одно в реке Патьюксент, причем оба принадлежат ВМС и обозначены на картах, как запрещенные для мореплавания. У подлодок есть одно хорошее свойство — они считаются невидимыми. Надо только найти достаточно глубокое место и заполнить балластные цистерны. Разумеется, я предлагаю всего лишь временное решение проблемы. Для постоянной стоянки можно выбрать атоллы Трук или Кваджелейн в Тихом океане. Славные местечки и далекие отовсюду.

— И вы полагаете, что Советы не обратят внимания, что там неожиданно появился тендер для обслуживания подлодки и три сотни инженеров-подводников? К тому же вы не забыли, что эти острова больше нам не принадлежат, а?

Тайлер и не рассчитывал, что генерал окажется тупицей.

— Ну и что случится, если русские узнают об этом через несколько месяцев? Что они сделают, заявят об этом на весь мир? Не думаю. К тому времени вся нужная нам информация будет у нас в руках, а для офицеров, попросивших политического убежища, мы устроим впечатляющую пресс-конференцию. Как им это понравится? К тому же через некоторое время мы разберем ракетоносец. Реактор отправим для испытаний в Айдахо. Ракеты и боеголовки снимем. Электронное снаряжение отправим в Калифорнию для исследования, а ЦРУ, АНБ и морская разведка кинутся на шифровальное оборудование. Опустевший корпус отведем на место поглубже и затопим. Никаких улик. Нам ведь не нужно вечно хранить это в тайне, достаточно нескольких месяцев.

— Извините, что я выступаю в роли адвоката дьявола. — Генерал поставил на стол пустую чашку. — Вижу, вы все продумали. Отлично, мне представляется, что этим можно заняться всерьез. Понадобится координация действий, но это не станет помехой тому, чем мы занимаемся сейчас. О'кей, вы убедили меня.

Через несколько минут прибыли члены Объединенного комитета начальников штабов. Тайлер ещё никогда не видел такого скопления генеральских и адмиральских звезд.

— Ты хотел встретиться с нами, Эдди? — спросил Хилтон.

— Да, генерал. Познакомьтесь, это доктор Скип Тайлер. Адмирал Фостер подошел к нему первым и пожал руку.

— Значит, это вы расщелкали нам технические характеристики «Красного Октября», о которых мы только что слышали на брифинге. Отличная работа, капитан.

— Доктор Тайлер считает, что нам следует оставить этот ракетоносец у себя, если, конечно, удастся заполучить его. — Лицо Харриса было непроницаемым. — И, по его мнению, есть способ осуществить это.

— Была мысль ликвидировать всю команду… — сказал командующий корпусом морской пехоты генерал Максуэлл, — однако президент не пожелал и слышать об этом.

— Господа, а если я скажу вам, что есть способ отправить членов команды домой и они не будут даже подозревать, что подлодка осталась у нас? Ведь в это упирается вся проблема, правда? Необходимо вернуть членов команды в Россию-матушку. И я утверждаю, что существует способ сделать это, остается лишь вопрос, где спрятать ракетоносец.

— Слушаем вас. — В голосе Хилтона звучало недоверие.

— Так вот, сэр, следует действовать чрезвычайно быстро. Нужно срочно перевести «Авалон» с Западного побережья. «Мистик»{18}. уже на борту «Пиджина» в Чарлстоне. Нам понадобятся оба и ещё какой-нибудь наш старый ракетоносец, без которого мы можем обойтись. Это материальная часть. Однако самое трудное заключается в точном расчете времени — и нам нужно найти «Красный Октябрь». Это может оказаться самым сложным.

— Может быть, и нет, — покачал головой Фостер. — Сегодня утром адмирал Галлери доложил, что «Даллас» вроде бы обнаружил его. Доклад адмирала почти полностью совпадает с вашей компьютерной моделью. Через несколько дней будем иметь более точные данные. Продолжайте.

Тайлер начал объяснять. Ему потребовалось десять минут, поскольку пришлось отвечать на вопросы и изобразить на диаграмме ограничения по времени и месту. Когда он кончил, генерал Барнз уже стоя у телефона, говорил с командующим военно-транспортной авиации, Фостер вышел из комнаты, чтобы связаться с Норфолком, а Хилтон поехал в Белый дом.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

В кают-компании собрались все офицеры, за исключением тех, кто находились на вахте. Дверь снова была заперта на замок, на столе стояло несколько чайников, к которым никто не прикоснулся.

— Товарищи, — доложил доктор Петров, — зараженным оказался и второй комплект радиационных значков.

Рамиус заметил, что Петров выглядел потрясенным. Зараженными оказались не первый и не второй комплект, а третий и четвертый после выхода в море. Он правильно выбрал судового врача.

— Надо же, испорченные дозиметры… — проворчал Мелехин. — Какой-то мерзавец или шутник в Североморске, — а может, и шпион, играющий в свои империалистические игры… Пусть только поймают этого подонка, я лично пристрелю его, кем бы он не оказался! Это же самая настоящая измена!

— В соответствии с инструкцией я обязан был доложить об этом, — заметил Петров. — Несмотря на то что стационарные датчики не показывают повышенный уровень радиации.

— Вы правильно поступили, товарищ доктор. Объявляю вам за это благодарность, — произнес Рамиус. — Инструкции требуют, чтобы мы провели дальнейшую проверку. Мелехин, вы и товарищ Бородин лично займетесь этим. Сначала проверьте сами стационарные датчики — убедитесь, насколько правильно они измеряют уровень радиации внутри подлодки. Если они функционируют нормально, тогда портативные дозиметры — нагрудные значки, которые носит каждый из нас, — либо имели дефекты, либо кто-то намеренно их испортил. Если ситуация обстоит именно так, я в своем отчете о случившемся потребую принятия соответствующих мер. — Были известны случаи, когда пьяных рабочих судовой верфи отправляли в лагеря на исправительные работы. — Товарищи, я считаю, что пока у нас нет оснований для беспокойства. Если бы действительно происходила утечка радиации, товарищ Мелехин обнаружил бы её несколько суток назад. Так что возвращайтесь к работе.

Спустя полчаса все офицеры снова собрались в кают-компании. Проходящие мимо матросы заметили это, и по лодке поползли слухи.

— Товарищи, у нас возникла серьезная проблема, — сообщил старший механик.

Офицеры, особенно молодые, казались бледнее обычного. На столе лежал разобранный на части счетчик Гейгера. Рядом находился датчик радиации, снятый с переборки реакторного отсека. С него была снята крышка.

— Мы стали жертвой вредительства, — яростно прошипел Мелехин. — Это было страшное слово, от которого бросало в дрожь всякого советского гражданина. В кают-компании воцарилась мертвая тишина, и Рамиус заметил, что Свиядов с трудом сохраняет самообладание, — Товарищи, с технической точки зрения эти приборы очень простые. Как вы знаете, у счетчика Гейгера десять различных степений установки. Мы можем выбрать десять разных уровней чувствительности и с помощью этого прибора обнаружить крошечную утечку радиации или измерить значительную. Это делается с помощью набора вот этого селектора, который включает один из электрических резисторов с возрастающим уровнем внутреннего сопротивления. Даже ребенок может справиться с этим, испортить его или отремонтировать. — Старший механик постучал пальцем по нижней стороне циферблата селектора. — В данном случае кто-то снял обычные резисторы и впаял на их место новые. Резисторы от первого до восьмого имеют одинаковое сопротивление. За три дня до выхода в море все наши счетчики радиации подверглись осмотру одним и тем же техником на верфи. Вот документ, подтверждающий проведенную им инспекцию. — Мелехин с презрением бросил на стол листок бумаги.

— Или он, или другой вражеский агент вывел из строя этот и все остальные счетчики, которые я осмотрел. Квалифицированному специалисту на это нужно не более часа. Теперь относительно вот этого прибора. — Старший механик перевернул стационарный датчик. — Вы видите, что его электрическая схема, кроме испытательного контура, который был перемонтирован, отсоединена. Мы с товарищем Бородиным сняли этот прибор с передней переборки. Все сделано весьма профессионально, дилетанту с этим не справиться. Я пришел к выводу, что враг провел на нашем корабле акт вредительства. Сначала он вывел из строя приборы контроля за радиацией, затем, скорее всего, устроил небольшую утечку радиоактивных газов на трубах горячего контура. Мне представляется, товарищи, что доктор Петров был прав. Где-то, по-видимому, происходит утечка радиации. Приношу нашему врачу свои извинения.

Петров нервно кивнул. Он вполне мог бы обойтись без таких комплиментов.

— Доза радиации, товарищ Петров?

— Самая высокая у матросов в машинном отделении, конечно. Больше всего — по пятьдесят рад — у товарищей Мелехина и Свиядова. У остальных механиков — от двадцати до сорока пяти; накопленная радиация быстро уменьшается по мере удаления от кормы. У торпедистов — примерно пять рад, а то и меньше. У офицеров — за исключением тех, кто работают в машинном отделении, — от десяти до двадцати пяти. — Петров сделал паузу, стараясь говорить как можно убедительнее. — Товарищи, это не смертельные дозы. Человек способен выдержать дозу до сотни рад без отрицательных последствий для своего здоровья и выжить при нескольких сотнях. Мы столкнулись с серьезной проблемой, но для наших жизней угрозы ещё нет.

— Что скажете, Мелехин? — спросил командир.

— Это моя реакторная установка, и я несу за неё ответственность. Мы ещё не знаем, существует ли на самом деле утечка радиации. Нагрудные дозиметры могут быть дефектными или выведенными из строя. Все это может оказаться злобным психологическим трюком со стороны нашего главного противника, направленным на то, чтобы деморализовать нас. Бородин поможет мне. Мы собственными руками отремонтируем эти приборы и проведем тщательный осмотр всех реакторных систем. Я слишком стар, чтобы заводить детей. А пока вношу предложение заглушить реактор и продолжать движение на аккумуляторных батареях. Осмотр потребует не больше четырех часов. Кроме того, я посоветовал бы сократить продолжительность смен у матросов машинного отделения до двух часов. Вы согласны со мной, командир?

— Конечно, товарищ старший механик. Я знаю, что вы способны отремонтировать что угодно.

— Извините меня, товарищ командир, — послышался голос Иванова. — Разве нам не следует сообщить о случившемся в штаб флота?

— У нас приказ — сохранять полное радиомолчание, — ответил Рамиус.

— Зная заранее о приказах, враг вывел из строя наши приборы.., чтобы вынудить нас воспользоваться радиопередатчиком, и тем самым обнаружить себя? — спросил Бородин.

— Да, это не исключено, — ответил Рамиус. — Сначала мы определим, существует ли эта проблема, потом решим, насколько она серьезна. Товарищи, у нас отличная команда и лучшие на флоте офицеры. Мы решим наши проблемы и продолжим выполнение задания. Мы доберемся до Кубы, черт возьми, вопреки всем проискам империалистов!

— Хорошо сказано, — кивнул Мелехин.

— Товарищи, давайте сохраним это в тайне. Не следует будоражить команду из-за того, что вполне может оказаться пустяком, а в крайнем случае мы и сами решим эту проблему, — закончил собрание Рамиус.

Петров был настроен менее оптимистично, а Свиядов всеми силами старался сдержать охватившую его дрожь. Дома его ждала невеста, и он надеялся, что когда-нибудь у них будут дети. Молодой лейтенант был отлично подготовлен, он понимал все, что происходит в реакторе, и знал, как следует поступать в случае нарушений в его работе. Свиядова несколько утешала мысль, что решение проблем, возникающих в реакторе, по большей части можно отыскать в учебнике, кое-кто из авторов которого присутствовали сейчас в кают-компании. Но несмотря на все это, он не мог отделаться от ощущения, будто что-то невидимое и неощутимое вторглось в его тело, и это не могло не вызвать страха у всякого нормального человека.

Совещание закончилось. Мелехин и Бородин прошли на корму, где находился технический склад. Вместе с ними прошел и электрик-мичман, чтобы помочь выбрать необходимые детали. Он обратил внимание на то, что офицеры читают инструкцию по обслуживанию радиационного датчика. Через час мичман сменился с вахты, и вся команда уже знала, что реактор снова заглушили. Мичман посовещался со своим соседом по койке, техником, обслуживающим ракетные установки. Они обсудили причины переборки полудюжины счетчиков Гейгера и других приборов, измеряющих радиацию, вывод был очевиден.

Боцман подлодки услышал их разговор и пришел к собственному выводу. Хотя боцман служил на атомных подлодках уже добрый десяток лет, он был человеком достаточно невежественным и ко всему, что происходило в реакторном отсеке, относился, как к нечистой силе. Оттуда она приводила в действие корабль, а вот каким образом — этого он постичь не мог и не сомневался, что не без участия бесовского отродья. И сейчас в его представлении эта нечистая сила вырвалась из стального барабана. Не прошло и двух часов, как вся команда знала, что произошло что-то необычное и офицеры ещё не придумали, как с этим справиться.

Коки, разнося пишу из камбуза в носовые кубрики, теперь задерживались там как можно дольше. Матросы, которые несли вахту в центральном отсеке, заметил Рамиус, беспокойно переминались с ноги на ногу и после смены тут же спешили в носовые отсеки.

Линейный корабль «Нью-Джерси»

К этому нужно привыкнуть, размышлял коммодор Захари Итон. Когда его флагманский корабль был спущен на воду, он сам ещё пускал кораблики в ванне{19}. В то время русские были союзниками, но союзниками по необходимости — их объединял с американцами общий враг, а не общая цель. Подобно китайцам сегодня, подумал он. В то время врагами были немцы и японцы. За двадцать шесть лет своей службы он часто бывал в обеих странах, а первый корабль, которым он командовал, эскадренный миноносец, вообще базировался в порту Йокосука. Действительно, странный этот мир…

У его флагманского корабля было немало достоинств. Несмотря на огромные размеры, легкое покачивание на десятифутовых волнах напоминало, что он находится в море, а не за столом у себя в квартире. Видимость была около десяти миль, и где-то там, далеко, за её пределами, милях в восьмистах, находился русский флот. К встрече с ним, как и в старые времена, словно авианосцы так и не появились на свет, готовился его линейный корабль. Эсминцы «Кэрон» и «Стамп» находились в пяти милях от него по каждому борту. Чуть дальше по носу держались крейсеры «Биддл» и «Уэйнрайт», которые обшаривали горизонт своими радарами. Боевая группа надводных кораблей просто крейсировала на месте, вместо того чтобы направиться вперед, как бы хотелось коммодору. От побережья Нью-Джерси в сопровождении двух фрегатов к ним спешил десантный вертолетоносец «Тарава»{20}. На его палубе находились десять ударных истребителей AV-8B «харриер» и четырнадцать противолодочных вертолетов, предназначенных для усиления воздушной мощи боевой группы «Нью-Джерси». Это было нелишним, но не особенно волновало Итона. С баз ВВС в штате Мэн действовало авиакрыло «Саратога» и значительное количество самолетов наземного базирования ВВС, прилагающих немало усилий, чтобы освоить искусство нанесения морских ударов. Авианосец Королевского флота «Инвинсибл» находился в двухстах милях к востоку и занимался противолодочным патрулированием, а в восьмистах милях от этой боевой группы плыл «Кеннеди», скрывающийся под атмосферным фронтом недалеко от Азорских островов. Итона несколько раздражала помощь британцев. С каких это пор американский военно-морской флот нуждался в чьей-то помощи при защите своих берегов? Впрочем, мы оказали англичанам немало услуг в прошлом.

Русские разделились на три соединения, причем авианосец «Киев» находился на восточном фланге против боевой группы «Кеннеди». Группа «Нью-Джерси» отвечала за соединение, где флагманом была «Москва», тогда как британскому авианосцу «Инвинсибл» противостояло соединение во главе с «Кировым». Данные по всем трем русским соединениям постоянно поступали в центр управления огнем линкора, и оперативный штаб непрерывно перерабатывал их, составляя флагманский план. И все-таки коммодор не мог понять, что замышляют русские.

Итону сообщили, что якобы они ищут пропавшую подлодку, но он верил этому ничуть не больше, чем, например, известию о продаже Бруклинского моста.

Скорее всего, подумал он, они хотят продемонстрировать, что обладают мощным океанским флотом и могут в любой момент подойти к нашим берегам, создав тем самым прецедент.

Это не нравилось Итону.

От собственной роли в операции он тоже не был в восторге. Поставленные перед ним задачи не сочетались друг с другом.» Следить за действиями русских подводных лодок было достаточно трудно само по себе. «Викинги» из авиакрыла «Саратога» не действовали в выделенном ему районе, несмотря на посланный запрос, да и большинство «орионов» находилось мористее, ближе к «Инвинсиблу». Его собственные противолодочные силы были едва достаточными для защиты от вражеских подводных лодок и не могли принять участия в преследовании русских субмарин. С прибытием «Таравы» ситуация изменится, но одновременно расширится и район его действий. Вторая задача Итона заключалась в том, чтобы установить и поддерживать контакт с группой «Москва» и немедленно докладывать о любой необычной активности кораблей этой группы главнокомандующему Атлантическим флотом. Вот это имело смысл — по крайней мере до некоторой степени. Если русские надводные корабли предпримут агрессивные действия, в распоряжении Итона достаточно средств справиться с этим. Сейчас принималось решение, на каком расстоянии будет осуществляться слежение за ними.

Проблема заключалась в том, находиться ли поблизости или сохранять дистанцию. Поблизости означало расстояние в двадцать миль — дальность артиллерийской стрельбы. У «Москвы» было десять эскортных кораблей, ни один из них не выдержит двух попаданий его шестнадцатидюймовых снарядов, чтобы остаться наплаву. На расстоянии двадцати миль коммодор мог выбирать: использовать обычные полнокалиберные или подкалиберные снаряды, причем последние наводились на цель с помощью лазерного прицела, установленного на вершине главной мачты линкора. Испытания, проведенные в прошлом году, показали, что он может вести непрерывный артиллерийский огонь со скоростью три снаряда в минуту, причем лазерное наведение будет переключаться с одной цели на другую до тех пор, пока их больше не останется. Однако при этом и сам линкор и сопровождающие его корабли станут уязвимыми для торпедного и ракетного огня русских кораблей.

Отойдя подальше, Итон по-прежнему мог вести огонь подкалиберными снарядами с расстояния в пятьдесят миль, но при этом снаряды будут направляться на цель лазерным прицелом, находящимся на вертолете линкора. При этом вертушка окажется уязвимой для обстрела ракетами «земля-воздух» и для атак советских вертолетов, вооруженных по имеющимся сведениям, ракетами «воздух-воздух». Для решения этой проблемы «Тарава» доставит сюда два ударных вертолета типа «апачи», вооруженных лазерами, ракетами типа «воздух-воздух» и собственными ракетами типа «воздух-земля» — это были противотанковые ракеты, и предполагалось, что они окажутся эффективными против небольших кораблей.

В этом случае корабли его боевой группы окажутся уязвимыми для ракетного огня, но за свой флагманский корабль Итон не боялся. Если только у русских нет ракет с ядерными боеголовками, их противокорабельные ракеты не смогут нанести серьезного ущерба линкору — он был покрыт бронированными плитами толщиной более фута. Разумеется, русские ракеты могут вывести из строя его радиолокационное снаряжение и средства связи и, что того хуже, потопить эскортные корабли боевой группы, у которых тонкая броня. На его кораблях находились свои противокорабельные ракеты — «гарпуны»{21} и «томагавки»{22} — хотя их было не так много, как хотелось бы коммодору.

А что если за ними охотится русская подводная лодка? Итона не информировали об этом, но ведь никогда не знаешь, где скрывается вражеская субмарина. Ну да ладно — нет смысла беспокоиться обо всем сразу. Подводная лодка может потопить «Нью-Джерси», но для этого ей придется изрядно потрудиться. Если русские действительно готовы на агрессивные действия, они успеют выстрелить первыми, но Итон будет предупрежден об опасности, успеет выпустить свои ракеты и открыть артиллерийский огонь, одновременно вызвав воздушную поддержку. Впрочем, ничего этого не случится, он не сомневался.

Он пришел к выводу, что русские решили провести что-то вроде разведывательной операции и что его задача продемонстрировать им всю опасность подобных действий.

Авиабаза ВМС США, Норт-Айленд, Калифорния

Огромный трактор с прицепом медленно вползал в грузовой отсек транспортного самолета С-5А «гэлэкси». С него не сводили глаз сержант, ответственный за погрузку, два офицеров ВВС и шесть морских офицеров. Как ни странно, только последние, хотя и не имели знаков принадлежности к авиации, хорошо разбирались в процедуре погрузки. На тракторе был точно помечен центр тяжести, и морские офицеры наблюдали за тем, как отметка приближается к определенной цифре, выгравированной на полу грузового отсека гигантского самолета. Погрузка должна быть выполнена с максимальной точностью. Любая ошибка роковым образом нарушит дифферент самолета и подвергнет смертельной опасности жизни экипажа и сопровождающих груз пассажиров.

— О'кей, стоп! — скомандовал старший офицер. Водитель был только рад этому приказу. Он оставил ключи в замке зажигания, затянул тормоза и, поставив рычаг переключения передачи на скорость, спустился из кабины. Кто-то другой выведет трактор с прицепом из самолета на противоположном побережье страны. Сержант и шестеро солдат тут же принялись за работу, прикрепляя стальные тросы к рым-болтам на тракторе и прицепе, чтобы накрепко застопорить тяжелый груз. При смещении груза самолет редко удавалось спасти, а С-5А не был оснащен катапультируемыми креслами.

Убедившись, что его подчиненные работают должным образом, сержант подошел к пилоту. Ему было двадцать пять лет, и он любил этих летающих гигантов, несмотря на их несколько подмоченную репутацию.

— Капитан, а что это за штуковина?

— Это ГСУ — глубоководное спасательное устройство, сержант.

— А сзади написано «Авалон», сэр, — не успокоился сержант.

— Значит, у него есть имя. Это что-то вроде спасательной шлюпки для подводников. Спускается на большую глубину, чтобы вызволить команду, когда с подлодкой что-то случается.

— А-а. — Сержант задумался. Ему приходилось перевозить танки, вертолеты, другие грузы, однажды целый батальон на своем — он считал самолет своим — «Гэлэкси». Но впервые доводилось перевозить корабль. Если у него есть название, решил сержант, значит, это корабль. Черт побери, выходит, «Гэлэкси» на все способен! — А куда мы должны доставить его, сэр?

— На базу ВМС в Норфолке, я сам там ни разу не был. — Пилот внимательно наблюдал, как укрепляют груз. Дюжину тросов уже протянули, после того как протянут ещё двенадцать, их закрепят, чтобы не допустить ни малейшего смещения груза. — По нашим расчетам на перелет потребуется пять часов сорок минут — полностью на топливе внутренних баков. Струйное течение сегодня попутное. Погоду обещают приличную до самого Восточного побережья. Там сутки отдохнем, вернемся в понедельник утром.

— Парни ваши быстро работают. — Старший из флотских офицеров, лейтенант Эймс, подошел к летчику.

— Да, лейтенант, ещё двадцать минут, и все будет готово. — Пилот посмотрел на часы. — Вылетим вовремя.

— Не спешите, капитан. Если эта хреновина сдвинется во время полета, у нас пропадет весь день. Где мне разместить людей?

— Впереди, в носовом отсеке верхней палубы. Там хватит места человек для пятнадцати.

Лейтенант Эймс знал об этом и сам, но промолчал. Ему не раз доводилось летать со своим ГСУ через Атлантику, а однажды и через Тихий океан, и всякий раз на С-5, но каждый раз на другом.

— Вы не знаете, из-за чего такая спешка? — поинтересовался пилот.

— Представления не имею, — ответил Эймс. — Приказали, чтобы я со своей крошкой прибыл в Норфолк.

— А вы на самом деле опускаетесь на глубину в этой красотке? — не успокаивался сержант.

— За это мне и платят. Однажды я опускался в ней на глубину четыре тысячи восемьсот футов, почти на милю. — Эймс с гордостью посмотрел на свой подводный корабль.

— На целую милю под водой? Боже милостивый! Э-э, извините меня, сэр, и вам не страшно? Давление воды и все такое?

— Не так чтобы очень. Я опускался на двадцать тысяч футов в «Триесте»{23}. На такой глубине очень интересно. Столько необыкновенных рыб. — Хотя Эймс являлся кадровым подводником, его призванием были научные исследования. Он имел ученую степень по океанографии и опускался в морские глубины или командовал всеми глубоководными устройствами военно-морского флота, за исключением атомного NR-1. — Разумеется, давление воды превратит тебя в лепешку, если что-то случится, но все произойдет так быстро, что ничего не успеешь заметить. Если вы, парни, хотите побывать со мной под водой, может быть, мне удастся договориться об этом. Поверьте, там, внизу, совершенно другой мир.

— Спасибо, сэр, не стоит. — Сержант отправился поторопить своих ребят.

— Вы ведь несерьезно? — поинтересовался пилот.

— Почему же? Ничего страшного. Мы все время опускаемся со штатскими пассажирами, и, поверьте, это куда менее опасно, чем управлять вот этим огромным белым китом во время дозаправки в воздухе.

— Пожалуй, — с сомнением кивнул пилот. Он осуществлял дозаправку в воздухе сотни раз. Для него это была самая обычная работа, и пилота удивило, что кто-то считает её опасной. Конечно, нужна осторожность, но ведь, черт возьми, она не лишняя и на шоссе, когда утром едешь на службу. Пилот был уверен, что в случае катастрофы с этой карманной подлодкой от человека останется так мало, что и креветкам на завтрак не хватит. В конце концов, каждому свое, решил летчик.

— Но ведь вы не выходите в море на этой штуке сами по себе?

— Нет, обычно мы работаем с борта спасательного судна «Пиджин» или «Ортолан». Можем действовать также и с обычной подлодки. Это приспособление, которое вы видите вон там, на прицепе, называется соединительной манжетой. Мы опускаемся на кормовую часть подводной лодки у её спасательного люка, закрепляемся там, и подводная лодка доставляет нас, куда нужно.

— Это как-то связано с шумихой на Восточном побережье?

— Весьма вероятно, но официально никто ничего нам не говорил. В газетах пишут, что у русских пропала подлодка. Если это так, мы опустимся вниз, осмотрим её, может быть, спасем тех членов команды, которые остались в живых. За один раз мы можем поднять от двадцати до двадцати пяти человек. Наша соединительная манжета спроектирована таким образом, что годится как для русских, так и для наших подлодок.

— Тот же размер?

— Почти. — Эймс многозначительно поднял брови. — Стараемся предусмотреть все нештатные ситуации.

— Интересно.

Северная Атлантика

Истребитель Як-36 взлетел с палубы «Киева» полчаса назад. Сначала его курс определял гирокомпас, а затем локатор на коротком стабилизаторе руля. Задача у старшего лейтенанта Виктора Шаврова была непростой. Ему предстояло приблизиться к американскому самолету раннего электронного обнаружения Е-ЗА «сентри» — последние трое суток один из них постоянно следовал за его соединением. Американский самолет типа АВАКС проявлял осторожность и всегда барражировал за пределами дальности действия ракет типа «корабль-воздух», но держался достаточно близко к советской эскадре и докладывал на базу о каждом её маневре. Он походил на грабителя, следящего за чьей-то квартирой на глазах владельца, который не в силах что-либо предпринять.

Задача Шаврова состояла в том, чтобы что-то предпринять. Разумеется, он не имел права открывать огонь. Приказ адмирала Штралбо на авианосце «Киров» был недвусмысленным. И все-таки у Шаврова висели под крыльями две ракеты теплового наведения типа «атолл», и уж, будьте уверены, буржуи их увидят. Летчик, как и его адмирал, полагал, что таким образом американцам будет преподан урок: советский военно-морской флот не любит, чтобы вокруг крутились империалистические ищейки, и не ровен час… Его миссия заслуживала затраченных усилий.

А усилия требовались весьма значительные. Чтобы избежать обнаружения радаром, Шаврову пришлось лететь так медленно и низко, как только позволяли возможности самолета — всего в двадцати метрах над бушующей Атлантикой. Таким образом он надеялся затеряться в бликах, отражающихся от морских волн на экране радара. Его скорость составляла двести узлов. Это способствовало экономии горючего, чтобы запаса хватило на продолжительный полет. Но из-за малой высоты истребитель резко бросало в неспокойном над бушующими волнами воздухе. Над самой морской поверхностью висел туман, ограничивающий видимость несколькими километрами. Тем лучше, подумал Шавров. Из-за характера операции выбор не случайно пал на него. Шавров был одним из немногих советских летчиков, имевших опыт полетов на малой высоте. Он стал морским летчиком не сразу. Сначала он летал на штурмовых вертолетах фронтовой авиации в Афганистане, и после года кровавых боев его повысили и перевели в штурмовую авиацию. Шавров стал мастером бреющих полетов по необходимости — преследовал бандитов и контрреволюционеров, которые бежали в горы, словно крысы от воды. Этот опыт был ценным для морской авиации, и лейтенанта перевели на авианосцы, даже не поинтересовавшись его согласием. За несколько месяцев Шавров освоился с новой службой, тем более что дополнительные блага и более высокое жалование выгодно отличали её от прежней на авиабазе у китайской границы. Шавров был причислен к нескольким сотням советских летчиков, получивших право летать с авианосцев, и это смягчило горечь того, что теперь он не, мог попробовать новый МиГ-27, хотя, если повезет и будет наконец закончено строительство первого полноразмерного советского авианосца, у него появится шанс полетать на морском варианте этой замечательной птички. Ради этого можно было и подождать, а после нескольких успешных вылетов вроде нынешнего ему могут дать и эскадрилью.

Однако в сторону мечтания. Операция требует особой сосредоточенности. Вот это дело для настоящего летчика! Шавров никогда не мерялся силами с американцами, только изучал оружие, которым они снабжали афганских бандитов. Немало его друзей погибли от этого оружия, а несколько сбитых, но уцелевших, встретили кровавую смерть от рук бандитов, причем по сравнению с их жестокостью даже немецкие изуверства казались детскими шалостями. Неплохо бы преподать урок империалистам!

Радиолокационный сигнал становился все сильнее. Магнитофон под его катапультируемым креслом непрерывно записывал характеристики радиолокационных сигналов, излучаемых американским АВАКСом, чтобы затем советские ученые нашли способы, как глушить и ставить в тупик этот хваленый американский летающий глаз. Их воздушный радар представлял собой всего лишь переоборудованный Боинг-707, знаменитый гражданский извозчик, вряд ли являющийся достойным противником для такого аса, как он. Шавров сверился с картой. Нужно побыстрее обнаружить противника. Затем он проверил запас топлива. Последний подвесной бак он сбросил несколько минут назад, и теперь летел на горючем во внутренних баках. Турбовентиляторный двигатель прямо-таки жрал топливо, и с датчика горючего нельзя спускать глаз. Обычно он так рассчитывал запас топлива, чтобы при посадке на авианосец его оставалось на пять или десять минут летного времени. Это его не беспокоило: он совершил уже больше сотни посадок.

Наконец-то! Острый глаз Шаврова заметил солнечный блик, отразившийся от металла в направлении на час. Он плавно потянул рычаг на себя и несколько увеличил мощность двигателя, набирая высоту. Через минуту он достиг высоты две тысячи метров. Теперь он отчетливо видел «сентри», голубая окраска которого сливалась с цветом темнеющего неба. Шавров заходил ему под хвост, и в случае удачи хвостовое оперение американского самолета заслонит его от вращающейся радиолокационной антенны. Просто блеск! Он промчится несколько раз мимо «сентри», даст возможность экипажу увидеть висящие под крыльями «атоллы» и затем…

Шаврову понадобилось несколько мгновений, чтобы заметить летящий рядом истребитель.

Два истребителя.

В пятидесяти метрах слева и справа летела пара американских «иглов». Прямо на него из-под темной маски смотрели глаза американского летчика.

— Як-106, Як-106, отвечайте на вызов. — Голос по каналу единой полосы радиочастот говорил по-русски безупречно, без малейшего акцента.

Шавров не отозвался. Они прочли номер его самолета на кожухе двигателя ещё до того, как он успел их заметить.

— Сто шестой, сто шестой, вы приближаетесь к самолету «сентри». Просим назвать себя и сообщить о намерениях. Нам не нравится, когда к нам приближается истребитель, поэтому последние сто километров за вами следуют три наших перехватчика.

Три? Шавров повернул голову и посмотрел назад. Третий «игл» с четырьмя ракетами «спэрроу» под крыльями висел в пятидесяти метрах от его хвоста, в направлении точно на шесть часов.

— Сто шестой! Наши парни просят передать вам свое восхищение вашим умением летать так медленно и низко.

Лейтенант Шавров буквально дрожал от ярости. Он уже миновал отметку четыре тысячи метров, но все ещё находился на восемь тысяч ниже американского АВАКСа. Как так, ведь при подлете к цели он проверял свой хвост каждые тридцать секунд! Американцы, по-видимому, сначала поотстали, спрятались в тумане, а потом направились к нему по сигналу с «сентри». Шавров выругался про себя, продолжая лететь к цели. Он проучит этот АВАКС!

— Немедленно отверните, сто шестой. — Голос звучал холодно, без всяких эмоций, разве что с оттенком иронии. — Сто шестой, если вы немедленно не отвернете, мы будем считать ваши намерения враждебными. Подумайте об этом, сто шестой. Вы уже за пределами дальности действия радиолокаторов своих кораблей и ещё не вошли в сферу действия наших ракет.

Шавров посмотрел направо. «Игл» отворачивал в сторону, и левый истребитель делал то же самое. Что это значит? Жест доброй воли? Они отпускают его, ожидая, что и он ответит тем же? Или дают возможность открыть огонь истребителю, находящемуся сзади? Черт знает, что придет в голову этим гадам империалистам! Он по-прежнему находился по крайней мере в минуте от дальности действия их ракет. Шавров был далеко не трусом. При этом, однако, он не был и дураком. Он наклонил ручку и отвернул на несколько градусов вправо.

— Спасибо, сто шестой, — отозвался голос. — Тут на борту нашего АВАКСа несколько стажеров, и двое из них — женщины. Нам бы не хотелось расстраивать их при первом же вылете.

Это было уже слишком. Шавров не выдержал и нажал на кнопку радиопередатчика.

— Сказать, что тебе делать с твоими бабами, янки?

— Вы грубиян, сто шестой, — укоризненно упрекнул американец. — По-видимому, ваши нервы пострадали от продолжительного полета над волнами. У вас на пределе запас горючего, сто шестой. И погода не шепчет… Вам не нужна проверка координат?

— Проваливай, янки!

— Как нехорошо, сто шестой. Обратный курс к «Киеву» — сто восемьдесят пять градусов по гирокомпасу. Знаете, в таких высоких широтах пользоваться магнитным компасом следует с большой осторожностью. Расстояние до «Киева» — 318,6 километра. Предупреждаю — с юго-запада быстро надвигается холодный фронт, так что через пару часов летать будет ещё хуже. Вам не нужен эскорт до «Киева»?

Вот свинья! — мысленно выругался Шавров. Он выключил радио, кляня себя за несдержанность — допустить, чтобы американцы так задели его самолюбие! Как и у большинства летчиков-истребителей, у него было больное самолюбие.

— Сто шестой, мы не приняли вашей последней передачи. Два моих «игла» летят в сторону вашего авианосца и проследят за тем, чтобы вы благополучно вернулись домой. Желаю удачи, товарищ. Это был «сентри-новембер», конец связи.

Американский лейтенант повернулся к своему полковнику, его распирало от смеха.

— Господи, я думал, лопну от такого разговорчика! — Он отпил из пластмассового стаканчика кока-колы. — Подумать только, он всерьез был уверен, что сумел подкрасться к нам незамеченным.

— Надо думать, ты обратил внимание, что ему удалось подлететь почти на дальность своего «атолла» — оставалось меньше мили, а у нас не было разрешения открывать огонь, если он не выпустит ракету первым в одного из нас. Это испортило бы нам весь день, — проворчал полковник. — А ты здорово накрутил ему хвост, лейтенант.

— Получил огромное удовольствие, полковник. — Оператор посмотрел на экран. — Ну что ж, он возвращается к мамочке, а «Кобра-3» и «Кобра-4» висят у него на хвосте. Не завидую этому русскому, когда он вернется домой. Если вернется. Даже с подвесными баками он был на пределе дальности полета. — Лейтенант задумался. — Как вы считаете, полковник, если они снова выкинут такую штуку, не предложить ли парню перелететь к нам?

— Из-за Яка? Зачем он нам? Если только морская авиация не прочь заполучить самолет, чтобы поиграть с ним. У них мало русских самолетов, но ведь этот Як только на металлолом и годен.

Шавров с трудом преодолел искушение включить двигатель на форсаж. Для одного дня он и так уже проявил достаточную слабость. К тому же его Як может превысить скорость звука только при крутом пике, тогда как американские «иглы» в состоянии сделать это при наборе высоты и у них много топлива. Он видел у них дополнительные баки, прикрепленные вдоль бортов. Да с ними они смогут пересечь океан! Черт бы побрал этих американцев с их высокомерием! Черт бы побрал офицера разведотдела авианосца, который сказал, что Шавров сможет незаметно подкрасться к «сен-три»! Пусть туда летают Ту-22М{24} с ракетами «воздух-воздух». Вот они справятся с этим хваленым пассажирским автобусом, собьют быстрее, чем успеют отреагировать охраняющие его истребители.

Шавров заметил, что американцы не лгали насчет погоды. В сторону северо-востока нес облака холодный шквальный ветер, и он увидел их на горизонте в тот момент, когда приблизился к «Киеву». При виде русского соединения американские истребители развернулись и разошлись. Один истребитель, пролетев рядом, покачал крыльями. В ответ на прощальный жест Шаврова американец кивнул. «Иглы» выстроились в пару и повернули на север.

Через пять минут после этого его Як совершил посадку на палубу авианосца. Как только под колеса подставили тормозные башмаки, Шавров, все ещё бледный от едва сдерживаемой ярости, спрыгнул на палубу и направился к командиру эскадрильи.

Кремль

Москва по праву славится своим метрополитеном. Буквально за гроши люди могут проехать практически в любое место гигантского города в сверкающих вагонах современной и удобной электрической подземки. В случае войны подземные туннели могут миллионам москвичей послужить бомбоубежищем. Этим горожане обязаны Никите Хрущеву. Когда в середине тридцатых годов началось строительство метро, он высказал Сталину мысль, что закладывать туннели следует поглубже. Сталин одобрил эту идею. Строительство туннелей глубокого залегания на десятилетия опередило время: деление атомного ядра было тогда ещё только теорией, а о термоядерной реакции даже и не думали.

От ветки, соединяющей площадь Свердлова со старым аэропортом, проходящей рядом с Кремлем, проложили туннель, который впоследствии закрыли десятиметровыми железобетонными плитами. Это стометровое подземное помещение соединялось с правительственными зданиями Кремля двумя шахтными лифтами. С течением времени помещение превратилось в аварийный центр управления страной, откуда Политбюро могло руководить жизнью гигантской империи. Туннель позволял также тайно добраться до маленького аэродрома, с которого члены Политбюро могли перелететь в тайное убежище, расположенное под гранитным монолитом в Жигулях. Ни один из этих центров управления не представлял собой тайны для Запада — оба существовали для этого слишком долго, — но КГБ уверенно заявляло, что в западных арсеналах нет оружия, способного проникнуть сквозь сотни метров скального грунта, отделявшего эти убежища от поверхности.

Такого рода предосторожности мало трогали адмирала Юрия Ильича Падорина. Он сидел на дальнем конце длинного стола и смотрел на мрачные лица десяти членов Политбюро. Это был узкий круг руководителей, принимавших стратегические решения, определяющие судьбу всей страны. Ни один из них не был военным. Кадровые военные лишь отчитывались перед ними. Слева от Падорина сидел адмирал Сергей Горшков, который сумел искусно отмежеваться от неприятного инцидента — он даже раздобыл письмо, где возражал против назначения Рамиуса на должность командира «Красного Октября». Падорин, занимавший должность начальника Главного политического управления ВМФ, воспротивился тогда переводу Рамиуса на новую должность, сославшись на то, что подводник, выдвинутый Горшковым на пост командира «Красного Октября», порой запаздывал с уплатой членских взносов и слишком редко для офицера, являющегося кандидатом на столь важный пост, выступал на партийных собраниях. На самом же деле офицер, предложенный Горшковым на должность командира ракетоносца, был более слабым специалистом, чем Рамиус, которого Горшков хотел включить в состав своего оперативного управления и отчего Рамиусу до сих пор удавалось успешно увертываться.

Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза и президент СССР Андрей Нармонов перевел взгляд на Падорина. Лицо его, как всегда, было непроницаемым. По его выражению никто никогда ничего не мог определить, если только Нармонов сам не хотел продемонстрировать это окружающим. Нармонов. — занял пост генерального секретаря после Андропова, когда тот скончался от инфаркта. О смерти Андропова ходило много слухов, но в Советском Союзе все окружено слухами. Еще никогда со времени Лаврентия Берии глава Комитета госбезопасности не оказывался так близко к вершине власти — старейшие члены Политбюро позволили себе забыть о прошлом. Теперь об этом не забывал никто. Понадобился целый год, чтобы снова подчинить КГБ партийной власти. Это явилось первоочередной мерой по защите привилегий партийной элиты от предполагаемых андроповских реформ.

Как аппаратчик Нармонов не имел себе равных. Он стал известен, будучи директором завода, за которым установилась репутация человека, способного выполнять и перевыполнять планы, любой ценой добиваться результатов. Потом он постепенно поднимался по служебной лестнице, используя собственные незаурядные способностями и прибегая в случае необходимости к помощи других, награждая тех, кто были нужны, и пренебрегая теми, без кого можно было обойтись. Власть генерального секретаря КПСС ещё не перешла полностью в руки Нармонова. Он все ещё относился к числу «молодых» партийных деятелей и был вынужден искать поддержку со стороны постоянно меняющейся коалиции других членов Политбюро, которые не были его друзьями, поскольку у таких людей не бывает друзей. Взлет на должность генерального секретаря явился результатом, скорее, связей внутри партийного аппарата, чем личных способностей, и его положение в течение нескольких следующих лет будет зависеть от коллективного мнения остальных членов Политбюро, пока не наступит момент, когда он сам сможет диктовать политическую линию партии.

Падорин заметил, что темные глаза Нармонова покраснели от табачного дыма. Вентиляционная система в этом подземном бункере никогда не работала должным образом. Генеральный секретарь с прищуром смотрел на Падорина с противоположного конца стола, решая, что сказать, что может понравиться членам этой дворцовой камарильи, этим десяти равнодушным ко всему старикам.

— Товарищ адмирал, — начал он холодно, — мы уже знаем от товарища Горшкова, каковы шансы найти и уничтожить мятежную подводную лодку, прежде чем она завершит свое безумное преступление. Мы не удовлетворены его сообщением, равно как и возмущены невероятной ошибкой, совершенной вами при оценке людей, в результате которой командование лучшей стратегической подлодкой советского военно-морского флота попало в руки этого мозгляка и предателя. Мне хотелось бы узнать от вас, товарищ адмирал, что случилось с замполитом «Красного Октября» и какие меры приняты вами для того, чтобы подобное преступление не повторилось.

В голосе Нармонова не было страха, но Падорин знал, что генеральный секретарь напуган. В конечном итоге именно его могут обвинить в этой «невероятной ошибке» те, кто давно стараются посадить в кресло главы партии своего человека, если только Нармонову не удастся переложить вину на кого-то другого, найти козла отпущения. Лучше всего для этой роли подходил он, адмирал Падорин. А для Нармонова было обычным делом спустить шкуру с подчиненного.

Падорин несколько дней готовил себя к этой экзекуции. Он прошел в свое время через пекло непрерывных боев, ему чудом удалось не раз спастись с гибнущих кораблей. И хотя с годами сил не прибавилось, но ум его не оскудел. Каким бы не было наказание, он встретит свою судьбу с достоинством. Если они увидят во мне дурака, то пусть помнят, что это был мужественный дурак. В любом случае у него почти не осталось того, ради чего стоило жить.

— Товарищ генеральный секретарь, — начал он, — замполит на борту «Красного Октября» — капитан второго ранга Иван Юрьевич Путин, преданный член партии, несгибаемый коммунист. Я не могу представить себе…

— Товарищ Падорин, — прервал его министр обороны Устинов, — мы исходим из того, что вы также не могли представить себе неслыханное предательство этого Рамиуса. Неужели вы считаете, что мы сможем положиться на ваше суждение о высоких моральных качествах замполита?

— Нас больше всего беспокоит то обстоятельство, — добавил Михаил Александров, главный теоретик партии, сменивший на этом посту умершего Михаила Суслова и стремящийся теперь доказать, что он защищает чистоту партийной доктрины даже лучше, чем скончавшийся партийный идеолог, — с какой терпимостью относилось Главное политическое управление к этому ренегату. Это кажется тем более невероятным, что предатель даже не скрывал своих усилий, создавая собственный культ среди офицеров-подводников, причем, судя по всему, даже среди политработников. Ваше преступное стремление не обращать внимания на это очевидное отклонение от политики партии ещё более ослабляет наше доверие к тому, как вы оцениваете политические качества людей.

— Товарищи, вы совершенно правильно указываете на то, что я совершил грубую ошибку, поддержав кандидатура Рамиуса на должность командира «Красного Октября», и что мы позволили ему лично выбрать большинство старших офицеров при комплектовании команды ракетоносца. В то же самое время я хочу обратить ваше внимание на то, что несколько лет назад мы приняли решение придерживаться именно такой политики при комплектовании команд подлодок, стараться, чтобы офицеры подольше оставались на одной и той же подлодке, предоставив её командиру самостоятельно решать вопросы, касающиеся службы этих офицеров. Это оперативная проблема, а не политическая.

— Мы уже обсуждали это, — ответил Нармонов. — Действительно, в данной ошибке нельзя винить только одного человека.

Горшков продолжал сидеть словно высеченный из камня, однако слова генерального секретаря ясно показывали, что его усилия выйти сухим из воды оказались тщетными. Нармонову было наплевать, сколько голов понадобится для того, чтобы укрепить его пошатнувшийся трон.

— Товарищ генеральный секретарь, — возразил Горшков, — эффективность нашего флота…

— Эффективность? — перебил Александров. — Значит, речь идет об эффективности. Этот литовский полукровка эффективно дурачит весь флот вместе с отобранными им офицерами, пока наши остальные корабли носятся по океану, как только что кастрированные быки. — Александров тем самым намекнул на то, что начинал свой трудовой путь в совхозе. Нельзя придумать более подходящего начала для идеолога партии, считали многие, поскольку его ненавидели как чуму, но в Политбюро такой человек был необходим. Именно он определял идеологическую политику партии, был «серым кардиналом», делом его рук был выбор «королей», и от него во многом зависело, кто займет пост генерального секретаря. На чьей стороне он теперь — кроме собственной, разумеется?

— Вероятнее всего, Путин убит, — продолжил Падорин. — У него единственного остались дома жена и дети.

— Вот это мой второй вопрос, — вставил Нармонов, заметив слабое место противника. — Почему никто из офицеров «Красного Октября» не имеет семей? Разве это о чем-то не говорит? Неужели мы, члены Политбюро, должны следить даже за такой ерундой? Вы что, не можете думать самостоятельно?

Как будто вы разрешите нам это, подумал Падорин.

— Товарищ генеральный секретарь, большинство командиров наших подлодок предпочитают, чтобы у них служили молодые неженатые офицеры. Морская служба требует от человека всех сил, а мысли одиноких мужчин меньше отвлекаются на проблемы, не связанные с морем. Более того, каждый старший офицер подводного ракетоносца «Красный Октябрь» является достойным членом партии и отлично проявил себя в прошлом. Я не отрицаю, что Рамиус оказался предателем, и я с радостью придушил бы этого мерзавца собственными руками, но он обманул больше умных людей, чем находится сейчас в этом помещении.

— Вот как? — заметил Александров. — Раз мы оказались теперь по горло в дерьме, как нам выбраться из него?

Падорин сделал глубокий вдох. Это был вопрос, которого он ждал.

— Товарищи, на борту «Красного Октября» есть ещё один агент главного политического управления, о существовании которого не известно ни Путину, ни Рамиусу.

— Что?! — воскликнул Горшков. — Почему мне не известно об этом?

— Это первые разумные слова, которые мы услышали сегодня, — улыбнулся Александров. — Продолжайте.

— Этот человек входит в состав команды в качестве рядового матроса. Он связан непосредственно с центральным аппаратом ГПУ, минуя все оперативные и политические каналы. Его зовут Игорь Логинов. Ему двадцать четыре года…

— Двадцать четыре! — негодующе воскликнул Нармонов. — Как вы могли доверить мальчишке столь ответственное поручение?

— Товарищ генеральный секретарь, задача Логинова в том, чтобы ничем не выделяться среди остальных матросов, слушать их разговоры и искать возможных предателей, шпионов и саботажников. На самом деле он выглядит ещё моложе. Логинов служит с молодыми людьми призывного возраста и потому сам должен быть молодым. В действительности же он закончил Высшее военно-морское политическое училище в Киеве и Разведывательную академию ГРУ. Он сын Аркадия Ивановича Логинова, директора казанского сталелитейного завода имени Ленина. Многие из вас знакомы с его отцом. — Сидевшие за столом закивали, вместе с ними кивнул и Нармонов. В глазах его промелькнула искорка интереса. — Для выполнения такого задания выбираются самые надежные и проверенные люди. Я сам встретился и побеседовал с этим молодым человеком. У него безупречное прошлое, и он советский патриот до мозга костей.

— Я знаком с его отцом, — подтвердил Нармонов. — Аркадий Иванович — отличный человек и воспитал достойных сыновей. Какие поручения даны этому юноше?

— Как я уже сказал, товарищ генеральный секретарь, при обычных обстоятельствах он должен прислушиваться к разговорам членов команды, присматриваться к ним и докладывать о том, что ему удалось выяснить. Логинов занимался этим два года и отлично проявил себя. Он не связан с замполитом подлодки и посылает свои донесения прямо в Москву или встречается с одним из моих представителей. С замполитом ему приказано связаться в крайнем случае. Если Путин жив — а я сомневаюсь в этом, — он должен быть одним из предателей, и тогда Логинов не обратится к нему. В случае самой крайней необходимости он получил приказ взорвать корабль и спастись.

— Это действительно возможно? — спросил Нармонов. — Что скажете. Горшков?

— Товарищи, на всех наших кораблях, особенно на подводных лодках, установлены мощные подрывные заряды, способные быстро затопить судно.

— К сожалению, — покачал головой Падорин, — они, как правило, лишены взрывателей и установить их может только капитан. После случая со «Сторожевым» нам в Главном политическом управлении пришлось признать, что подобное может повториться и наиболее опасная ситуация создастся в том случае, если это произойдет с подводной лодкой, вооруженной ядерными ракетами стратегического назначения.

— А-а, — не выдержал Нармонов, — этот юноша служит техником и обслуживает ракетные установки?

— Нет, товарищ генеральный секретарь, он корабельный кок, — ответил Падорин.

— Великолепно! Весь день варит картошку! — Нармонов вскинул вверх руки. Он почувствовал, что его надежды рассыпались в прах и перестал сдерживать ярость. — Вы понимаете, Падорин, что вам угрожает расстрел?

— Товарищ генеральный секретарь, будучи коком, он вне всяких подозрений. — Падорин говорил спокойно и хладнокровно, стараясь показать этим людям, что не боится смерти. — На «Красном Октябре» камбуз и офицерская кают-компания находятся на корме. Кубрики команды — в носовой части, и матросы едят там, потому что у них нет общего помещения. Между камбузом на корме и матросскими кубриками в носу расположен ракетный отсек, и кок вынужден проходить через него десятки раз в день, так что его присутствие в ракетном отсеке не является чем-то необычным. Корабельный морозильник расположен на нижней передней ракетной палубе. Наш план принимает во внимание то обстоятельство, что командир ракетоносца может извлечь взрыватели из подрывных зарядов и спрятать. Прошу принять во внимание, товарищи, что мы тщательно продумали все детали нашего плана.

— Продолжайте, — пробурчал Нармонов.

— Как объяснил раньше товарищ Горшков, на борту «Красного Октября» находятся двадцать шесть баллистических ракет класса «морской ястреб». Они работают на твердом топливе, и на одной ракете находится предохранительное взрывное устройство, срабатывающее на расстоянии.

— Взрывное устройство, срабатывающее на расстоянии? — В голосе Нармонова прозвучало недоумение.

До этого момента остальные военные, приглашенные на заседание, сидели молча. Падорина удивило, когда тишину нарушил генерал В. М. Вышенков, командующий Ракетными войсками стратегического назначения.

— Эти детали прорабатывались нашими исследовательскими бюро несколько лет назад. Как вам известно, при испытании ракет на них устанавливают предохранительные взрывные устройства, действующие на расстоянии. Они предназначены для того, чтобы взорвать ракету, если она отклонится от заданной траектории. В противном случае ракета может упасть на один из наших городов. С баллистических ракет, состоящих на боевом дежурстве, эти устройства обычно сняты — по очевидной причине, иначе империалисты могут найти способ взрывать их в полете.

— Значит, наш юный товарищ из ГРУ взорвет ракету. А что случится с боеголовками? — спросил Нармонов. Будучи инженером по образованию, он всегда интересовался техническими подробностями, и умные идеи привлекали его.

— Товарищ генеральный секретарь, — продолжал Вышенков, — боеголовки на баллистических ракетах приводятся в боевую готовность с помощью акселерометров. Таким образом, взрывные механизмы не будут взведены до тех пор, пока ракеты не достигнут расчетной скорости. Американцы пользуются аналогичной системой и по той же причине, чтобы избежать вредительства. Эти системы абсолютно надежны. Вы можете сбросить такую боеголовку с вершины московской телевизионной башни на стальную плиту, и она не взорвется. — Генерал имел в виду огромную телевизионную башню в Останкино, строительством которой руководил лично Нармонов в бытность министром связи. Вышенков неплохо разбирался в политике.

— На ракете с твердым топливом, — добавил Падорин, понимая, что теперь он в долгу у Вышенкова, и надеясь, что сумеет прожить достаточно долго, чтобы вернуть долг, — предохранительное устройство воспламеняет одновременно все три ступени ракеты.

— Значит, ракета взлетает? — спросил Александров.

— Нет, товарищ академик. Третья ступень может взлететь, если сумеет пробить крышку ракетной установки. При этом ракетный отсек будет затоплен, и субмарина пойдет ко дну. Но даже если этого не произойдет, первые две ступени содержат столько тепловой энергии, что вся подводная лодка превратится в массу расплавленного металла, а это в двадцать раз больше, чем требуется, чтобы потопить её. Логинов знает, как обойти предохранительную систему на ракете, подготовить к взрыву дистанционный механизм, установить таймер и выброситься из подлодки с помощью спасательной капсулы.

— Значит, его задача заключается не только в том, чтобы просто уничтожить корабль? — спросил Нармонов.

— Товарищ генеральный секретарь, — ответил Падорин, — нельзя требовать от молодого человека, чтобы он исполнил свой долг, зная, что при этом его ждет неминуемая смерть. Было бы нереально требовать от него такого самопожертвования. У него должна остаться хоть какая-то надежда на спасение, в противном случае человеческая слабость может помешать ему выполнить поставленную задачу.

— Это разумно, — кивнул Александров. — Молодежь питает надежда, а не страх. В случае успеха Логинов может рассчитывать на высокую награду.

— И он получит её, — согласился Нармонов. — Мы должны принять все меры, чтобы спасти этого молодого человека, Горшков.

— Если только на него действительно можно положиться, — добавил Александров.

— Я знаю, товарищ академик, что от этого зависит моя жизнь. — Падорин выпрямился, глядя прямо перед собой. Он не услышал ответа, только увидел, как почти одновременно кивнули сидевшие за столом. Он не раз смотрел в глаза смерти и сейчас был в том возрасте, когда для мужчины главное — сохранить достоинство.

Белый дом

Арбатов вошел в Овальный кабинет в конце дня, когда часы показывали без десяти пять. Президент и доктор Пелт сидели в креслах у письменного стола.

— Заходите, Алекс. Хотите кофе? — Президент указал в сторону подноса на краю стола. Арбатов заметил, что сегодня нигде не видно стакана с виски.

— Нет, господин президент, спасибо. Могу я спросить…

— Нам кажется, что мы нашли вашу подлодку, господин посол, — ответил Пелт. — Нам только что принесли вот эти донесения, и мы просматриваем их. — Советник по национальной безопасности поднял кверху толстую папку с бланками радиотелеграмм, — Где её обнаружили, разрешите спросить? — Лицо советского посла было непроницаемым.

— Примерно в трехстах милях к северо-востоку от Норфолка. Точные координаты ещё не определены. Один из наших кораблей зарегистрировал подводный взрыв в этом районе — впрочем, нет, все было по-другому. Взрыв был записан на пленку и обнаружен спустя несколько часов при проверке пленки. По мнению подводников, в результате этого взрыва лодка затонула. Извините, господин посол, — виновато покачал головой Пелт, — мне не следовало брать на себя столь сложные объяснения без помощи переводчика. Скажите, на вашем флоте тоже принято говорить на своем, морском языке?

— Военным не хочется, чтобы их понимали штатские, — улыбнулся Арбатов. — Так повелось с тех пор, как доисторический человек впервые поднял камень.

— Короче говоря, сейчас район предполагаемой катастрофы прочесывают корабли и патрульные самолеты. Президент поднял голову.

— Алекс, несколько минут назад я говорил с командующим морскими операциями, Дэном Фостером. По его мнению вряд ли следует надеяться, что удастся спасти кого-нибудь. Глубина там больше тысячи футов, и вы знаете, какой бушует шторм. Мне сказали, что это на самой границе континентального шельфа.

— Норфолкский каньон, сэр, — добавил Пелт.

— Мы ведем самые тщательные поиски, — продолжал президент. — Флот перебрасывает туда специальное спасательное снаряжение, поисковое оборудование и тому подобное. Если удастся обнаружить субмарину, мы опустим на неё спасательное устройство — может быть, кто-то остался в живых. Командующий морскими операциями считает возможным, что внутренние стенки — он назвал их переборками, по-моему, — могли уцелеть. Немаловажная проблема, по его мнению, заключается в запасе воздуха. Боюсь, что это вопрос времени. Подумать только, мы закупаем для них спасательное снаряжение по фантастическим ценам, а они не могут обнаружить утонувшую подлодку прямо у нашего побережья.

Арбатов постарался запомнить слова президента. Фразу о недостаточной эффективности в действиях американских подводников стоит упомянуть в донесении. Случается, что иногда президент допускает…

— Между прочим, господин посол, чем занималась там ваша подводная лодка?

— Не имею представления, доктор Пелт.

— Надеюсь, это не был подводный ракетоносец, — заметил Пелт. — Между нашими странами заключено соглашение, что подлодки этого класса не будут приближаться к берегам каждой из стран меньше чем на пятьсот миль. Разумеется, обломки подвергнутся осмотру нашим спасательным батискафом. Если мы узнаем, что это действительно подводный ракетоносец…

— Ваше замечание принято к сведению. И все-таки это международные воды.

— В такой же степени, как Финский залив и, насколько я помню, Черное море, — подчеркнул президент. — Я искренне надеюсь, что мы не хотим возврата к прежнему противостоянию. Скажите, Алекс, это подводный ракетоносец?

— Честное слово, господин президент, не имею представления. Разумеется, надеюсь, что это не ракетоносец.

Президент обратил внимание на то, как искусно сформулирована эта ложь. Интересно, подумал он, признают ли русские, что лодкой командовал офицер, отказавшийся повиноваться приказам. Нет, скорее, будут ссылаться на ошибку в навигации.

— Хорошо. В любом случае мы сами будем вести операции по поискам лодки и спасению уцелевших моряков. Скоро узнаем, что это за подлодка. — Внезапно лицо президента приняло озабоченное выражение. — Тут вот Фостер упомянул ещё об одном. Если мы обнаружим тела — извините, что приходится говорить о таких трагических вещах, особенно вечером субботы, — полагаю, вы захотите, чтобы их отправили на родину?

— По этому поводу я не получил никаких указаний, — честно ответил посол, которого вопрос президента застал врасплох.

— Мне объяснили, и даже слишком подробно, что происходит с человеческими телами при подобной смерти. Попросту говоря, давление воды сплющивает их, и мало кто в состоянии выдержать подобное зрелище. Но это люди, и они заслуживают, чтобы им были отданы последние почести.

— Если это возможно, — согласился Арбатов, — то советский народ, разумеется, оценит столь гуманный жест со стороны Америки.

— Мы сделаем все, что в наших силах.

Все, что в силах Америки, вспомнил Арбатов, включая корабль под названием «Гломар эксплорер». Это знаменитое исследовательское судно было построено по заказу ЦРУ с единственной целью: поднять со дна Тихого океана советский подводный ракетоносец типа «гольф». Затем исследовательскую подлодку поставили где-то в доке, без сомнения, в ожидании следующей благоприятной возможности. И Советский Союз оказался бессилен помешать этой операции, проведенной в нескольких сотнях миль от американского побережья, в трехстах милях от самой крупной базы американских ВМС.

— Надеюсь, правительство Соединенных Штатов сочтет необходимым соблюдать все принципы международного права, господа. Я имею в виду тела погибших и то, что осталось от затонувшего корабля.

— Разумеется, Алекс. — Президент улыбнулся и показал на документ, лежащий на столе. Арбатову пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить самообладание. Его обвели вокруг пальца, как мальчишку, подумал он. Посол упустил из виду, что американский президент — искусный юрист, в совершенстве владеющий тактикой ведения судебных дел, тогда как жизнь в Советском Союзе не готовит людей к подобному. Ну почему он всякий раз так недооценивает этого мерзавца?

Президент тоже прилагал немалые усилия, чтобы держать себя в руках. Ему редко приходилось видеть Арбатова таким расстроенным. Советский посол — достойный противник, его непросто сбить с толку. Если он сейчас улыбнется, подумал президент, испортит этим все дело.

Меморандум доставили от министра юстиции только сегодня утром. Он гласил:

Господин президент,

В соответствии с вашими указаниями я попросил начальника отдела адмиралтейского права изучить вопросы международного права, касающиеся владения затонувшими или найденными на морском дне судами, а также те параграфы закона, где говорится о подъеме затонувших кораблей. В этой области применяется, как правило, закон предыдущих прецедентов. Наглядным примером является дело Далмаса против Статоса (84 F Suff. 828, 1949 А.М.С. 770 (S.D.N.Y. 1949)):

В данном случае неприменимы положения законов других стран, потому что убедительно установлено, что «спасение — это вопрос, основывающийся на jus gentium, и обычно не зависит от законодательства отдельных стран».

Международной основой этого является Конвенция о спасении 1910 года (Брюссель), которая кодифицирует транснациональный характер адмиралтейского закона и закона о спасении. Эта Конвенция была ратифицирована Соединенными Штатами в Акте о спасении в 1912 году, 37 Stat. 242, (1912), U.S.C.A, параграфы 727 — 731, а также в 37 Stat. 1658(1913).

— Мы гарантируем полное соблюдение международного права, Алекс, — пообещал президент, — во всех его деталях. — И все, поднятое нами с морского дна, подумал он, доставят в ближайший порт, Норфолк, где это будет передано приемщику затонувших кораблей, федеральному чиновнику, до предела загруженному работой. Если Советский Союз захочет получить что-нибудь обратно, ему придется обратиться в адмиралтейский суд, роль которого в Норфолке исполняет федеральный окружной суд, и в случае, если Советский Союз выиграет иск, после того как будет определена ценность имущества, поднятого со дна, и после того как ВМС США будут оплачены расходы, связанные с подъемом остатков корабля, там же, в Норфолке, эти остатки будут переданы законному владельцу. Разумеется, следует принять во внимание, что при недавней проверке выяснилось, что этот федеральный окружной суд завален неотложными делами и сможет начать рассмотрение иска о возвращении остатков советской подлодки не раньше, чем через одиннадцать месяцев.

Арбатов решил послать в Москву телеграмму о создавшемся положении, хотя и знал, что это не окажет ни малейшего влияния на решение проблемы. Он не сомневался, что президент не упустит возможности получить изощренное удовольствие от того, что якобы не может воздействовать на абсурдную американскую судебную систему, подчеркивая при этом, что он, как глава исполнительной власти, в соответствии с конституцией не имеет права вмешиваться в деятельность судов.

Пелт посмотрел на часы. Настало время огорошить советского посла очередным сюрпризом. Советник по национальной безопасности не мог не восхищаться президентом. Для человека, всего несколько лет назад владевшего ограниченным опытом в международных делах, президент освоился на удивление быстро. Этот внешне простой и даже заурядный человек лучше всего проявлял себя в сложных ситуациях, и после многих лет работы прокурором все ещё любил изощренные игры, связанные с переговорами и хитроумными уловками. Создавалось впечатление, что он способен манипулировать людьми с пугающей легкостью. Зазвонил телефон, и доктор Пелт поднял трубку.

— Пелт слушает. Да, адмирал, — где? Когда? Только одного? Понятно… В Норфолк? Спасибо, адмирал, это очень хорошая новость. Я немедленно сообщу президенту. Прошу держать нас в курсе. — Пелт повернулся к президенту. — Нам удалось подобрать одного матроса, и его жизнь, слава Богу, можно спасти!

— Подобрали матроса с погибшей подлодки? — Президент встал.

— По крайней мере это русский моряк. Вертолет обнаружил его час назад, и матроса скоро доставят в госпиталь военно-морской базы в Норфолке. Его подобрали в двухстах девяноста милях к северо-востоку от Норфолка, так что, похоже, он спасся с затонувшей подлодки. На корабле говорят, что состояние его тяжелое, но в госпитале готовы немедленно принять спасенного.

Президент подошел к своему письменному столу и снял трубку.

— Грейс, немедленно соедини меня с Дэном Фостером… Адмирал, это президент. Когда доставят в Норфолк спасенного русского? Через два часа? — На его лице появилось озабоченное выражение. — Адмирал, лично позвоните в госпиталь и передайте мое распоряжение сделать для подобранного в море русского все возможное. Я хочу, чтобы к нему отнеслись, как к моему собственному сыну, понятно? Отлично. Докладывайте мне о его состоянии каждый час. Пусть им займутся наши лучшие врачи, самые лучшие. Спасибо, адмирал. — Он положил трубку. — Ну вот, будем надеяться на выздоровление спасенного моряка.

— Может быть, мы проявили излишний пессимизм при оценке ситуации, господин посол, — согласился доктор Пелт.

— Да, пожалуй, — кивнул президент. — Алекс, у вас ведь есть врач в посольстве?

— Есть, господин президент.

— Пусть тоже едет в госпиталь. Ему во всем пойдут навстречу. Я позабочусь об этом. Джефф, поиски других спасшихся в том районе продолжаются?

— Продолжаются, господин президент. Сейчас там дюжина самолетов и вертолетов, ещё два спасательных судна подходят к месту катастрофы.

— Отлично! — Президент с энтузиазмом хлопнул в ладоши, улыбаясь, словно школьник в магазине игрушек. — Если нам удастся отыскать ещё нескольких уцелевших членов команды, может быть, это станет неплохим рождественским подарком для вашей страны, Алекс. Мы сделаем все возможное, даю слово.

— Это очень любезно с вашей стороны, господин президент. Я немедленно передам в Москву, что есть и хорошие новости.

— Не спешите, Алекс. — Президент поднял руку. — Думаю, за это можно и выпить.