День восьмой

Пятница, 10 декабря

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

Райан проснулся в темноте. Шторки на двух маленьких иллюминаторах были задернуты. Он несколько раз тряхнул головой, стараясь отогнать сон, и огляделся по сторонам, оценивая, что происходит вокруг. «Инвинсибл» раскачивался на волнах — хотя и меньше прежнего. Райан встал, подошел к иллюминатору, отодвинул шторку и увидел за кормой багряный свет заката под низко клубящимися облаками. Он посмотрел на часы и после несложных подсчетов заключил, что по местному времени сейчас шесть часов вечера. Следовательно, ему удалось проспать почти шесть часов. Райан чувствовал легкую головную боль, явно от бренди — лишний аргумент против теории, что после хорошего спиртного голова болеть не будет. Мышцы тоже одеревенели, и он сделал несколько приседаний, чтобы размяться.

Рядом с каютой находился небольшой туалет — гальюн, поправил себя Райан. Он несколько раз плеснул в лицо холодной водой и прополоскал рот, стараясь не смотреть в зеркало. Впрочем, сделать это придется, решил он. Самозванец он или нет, а форма морского офицера обязывает. Понадобилась минута, чтобы пригладить волосы и привести в порядок мундир. В ЦРУ неплохо сумели его подогнать, особенно если принять во внимание недостаток времени. Закончив, он вышел в коридор и направился к адмиральскому мостику.

— Чувствуете себя лучше, Джек? — Адмирал Уайт сделал жест в сторону подноса с чашками. В них был всего лишь чай, но для начала годилось и это.

— Благодарю вас, адмирал. Я вполне пришел в себя. Полагаю, что успел к ужину.

— К завтраку, — улыбнулся Уайт.

— Что.., извините, адмирал? — Райан недоуменно покачал головой. Он все ещё не пришел в себя.

— Это восход, капитан, а не закат. Приказы изменились, и мы снова направляемся на запад. «Кеннеди» полным ходом идет на восток, а наше соединение займет позицию у побережья.

— Кто отдал такой приказ?

— ГЛАВКОМАТФЛОТ. Насколько я понял, это совсем не понравилось Джошуа. Пока вам приказали оставаться с нами, и при таких обстоятельствах мне показалось разумным не будить вас. Вам нужно было выспаться.

Значит, я проспал восемнадцать часов, подумал Райан. Не мудрено, что так затекли мышцы.

— Зато теперь выглядите вы куда лучше. — Уайт встал со своего кожаного вращающегося кресла, взял Райана под руку и повел в сторону кормы. — Пора завтракать. Я ждал вас. Капитан Хантер посвятит вас в изменившиеся планы. Мне сообщили, что через несколько дней погода улучшится. Эскортные корабли меняются местами. Теперь мы будем действовать с вашей группой «Нью-Джерси». Через двенадцать часов начинаем противолодочные операции. Хорошо, что сумели выспаться, дружище. Поверьте, это вам весьма пригодится.

— Где можно побриться, сэр? — Райан провел ладонью по лицу.

— У нас по-прежнему разрешено носить бороды. Давайте подождем до конца завтрака.

Хотя адмиральские апартаменты на авианосце флота Ее величества «Инвинсибл» и уступали по роскоши каюте адмирала Пойнтера на «Кеннеди», но лишь немногим. У адмирала Уайта была собственная столовая. Стюард в белой ливрее умело обслужил их, приготовив третий прибор для капитана первого ранга Хантера, который появился через несколько минут. Когда между офицерами начался разговор, стюард неслышно удалился.

— Итак, через два часа у нас состоится рандеву с парой ваших фрегатов типа «нокс». Мы уже видим их на экране радиолокаторов. Еще два фрегата 1052-х, а также танкер и два «перри» присоединятся к нам в течение следующих тридцати шести часов. Они шли домой из Средиземного моря. Вместе с нашими собственными эскортными кораблями это составит девять боевых единиц. Мне кажется, достаточно внушительная эскадра. Мы займем позицию в пятистах милях от побережья, причем соединение «Тарава» — «Нью-Джерси» будет находиться в двухстах милях к западу от нас.

— «Тарава»? — недоуменно спросил Райан. — Зачем нам полк морской пехоты?

— Между прочим, не такая уж плохая мысль, — закончил краткое объяснение Хантер. — Мне представляется забавным, что теперь, когда «Кеннеди» устремился к Азорам, на нас возложена задача охранять американское побережье. — Он усмехнулся. — Пожалуй, впервые Королевский военно-морской флот занимается этим — во всяком случае с тех времен, когда побережье принадлежало нам.

— А что русские?

— Первые «альфы» достигнут ваших берегов сегодня вечером, четыре из них опережают остальные. Советский надводный флот вчера вечером прошел Исландию. Он разделен на три эскадры. Первая концентрируется вокруг авианосца «Киев», в неё входят два крейсера и четыре эсминца; вторая, по-видимому флагманская, состоит из «Кирова» с тремя крейсерами и шестью эсминцами; в состав третьей эскадры входит «Москва», сопровождаемая ещё тремя крейсерами и семью эсминцами. У меня создалось впечатление, что Советы собираются использовать соединения «Киева» и «Москвы» ближе к побережью, а боевая группа «Кирова» будет прикрывать их со стороны моря. Однако передислокация «Кеннеди» может заставить русских изменить свои планы. Независимо от всего этого у советского флота большое количество ракет класса «корабль-корабль», и мы чувствуем себя потенциально в немалой опасности. Чтобы помочь нам, ваше командование ВВС выделило один Е-3 «сентри», который прибудет сюда через час для совместных учений с нашими «харриерами», а когда наше соединение перейдет дальше на запад, мы получим поддержку со стороны самолетов, базирующихся на береговых аэродромах. В целом нашему положению трудно позавидовать, но и у Ивана положение не лучше. Что касается обнаружения «Красного Октября», — Хантер пожал плечами, — организация поиска будет зависить от того, как русские разместят свои силы. Сейчас мы занимаемся главным образом слежением. Передовая «альфа» находится в восьмидесяти милях к северо-западу от нас и мчится со скоростью больше сорока узлов. За ней следует наш вертолет — в этом и заключается слежение, — закончил начальник оперативного управления британского соединения. — Вы не хотите пройти с нами вниз?

— Как ваше мнение, адмирал? — Райану хотелось побывать в центре боевой информации «Инвинсибла».

— Да, конечно.

Через тридцать минут Райан оказался в темном тихом помещении, стены которого покрывали многочисленные электронные приборы и экраны с проецируемыми на них картами. Атлантический океан кишел русскими подводными лодками.

Белый дом

Советский посол вошел в Овальный кабинет минутой раньше назначенного срока, в 10.59. Это был невысокий полный мужчина с широким славянским лицом и непроницаемым взглядом, которым мог бы гордиться профессиональный картежник. Он был кадровым дипломатом, занимал видные посты, работал во многих Западных странах, словом, уже тридцать лет был в номенклатуре Иностранного отдела ЦК КПСС.

— Доброе утро, господин президент, доктор Пелт, — вежливо приветствовал Алексей Арбатов американцев, находившихся в кабинете. Он сразу обратил внимание на то, что президент остался сидеть за письменным столом. Раньше он всегда вставал навстречу, обменивался с ним рукопожатием и затем садился рядом.

— Если желаете, налейте себе кофе, — произнес доктор Пелт. Арбатов был хорошо знаком с помощником президента по национальной безопасности. До службы в Белом доме Джеффри Пелт являлся видным политологом и сотрудником Центра стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета — враг, но хорошо воспитанный, культурный враг. Арбатов любил хорошие манеры и культурное поведение. Сегодня Пелт стоял рядом со своим боссом, не желая слишком близко подходить к «русскому медведю». Арбатов решил воздержаться от кофе.

— Господин посол, — начал Пелт, — мы обратили внимание на заметный рост числа советских кораблей в Северной Атлантике, что немало нас тревожит.

— Вот как? — Брови Арбатова удивленно поползли на лоб, что, впрочем, никого не обмануло. Он отлично понимал это. — Я не знал этого. Как вам известно, я никогда не служил на флоте.

— Может быть, не станем морочить друг другу голову, а? — заметил президент. Подобная резкость ничуть не удивила Арбатова. Наоборот, она напомнила послу поведение советских руководителей, и рядом с американским президентом, как и в России, стояли профессионалы вроде доктора Пелта, готовые сгладить острые углы. — Почти сотня советских боевых кораблей действует сейчас в Северной Атлантике или направляется к нашим берегам. Несколько лет назад председатель Нармонов и мой предшественник договорились, что подобные операции не будут проводиться без заблаговременного уведомления. Как вам известно, такая договоренность была достигнута для того, чтобы не допустить возникновения ситуации, которая могла бы показаться провокационной другой стороне. Эта договоренность строго выдерживалась — до сих пор.

И вот теперь мои военные советники докладывают мне, что в Северной Атлантике проводится нечто, крайне напоминающее военные маневры, более того, грозящее стать началом военных действий. Каким образом можно провести разграничительную черту между первым и вторым? Сейчас ваши корабли проходят к востоку от Исландии и скоро окажутся способными перерезать наши торговые коммуникации с Европой. Возникла ситуация, которая является по меньшей мере тревожной, более того, способной повлечь за собой серьезные и непредсказуемые последствия. Масштабы предпринятых вами действий ещё не стали известны широкой публике. Но это скоро изменится, и тогда, Алекс, американский народ потребует от меня решительных действий.

Президент сделал паузу, ожидая ответной реакции от советского посла, но тот всего лишь кивнул.

— Господин посол, — теперь речь президента продолжил Пелт, — ваша страна сочла возможным нарушить соглашение, которое в течение ряда лет служило образцом сотрудничества между Востоком и Западом. Неужели вы полагаете, что мы можем отнестись к вашим действиям как-то иначе, чем как провокации?

— Господин президент, доктор Пелт, уверяю вас, я не имею ни малейшего представления о происходящем. — Арбатов лгал с предельной искренностью, достойной настоящего дипломата. — Я обещаю немедленно связаться с Москвой и запросить факты, имеющие отношение к делу. Вы не желаете передать что-нибудь от вашего имени?

— Да. И вы сами и ваши руководители в Москве не можете не понимать, что мы развернем наши корабли и самолеты для наблюдения за вашими кораблями, — заявил президент. — Этого требует элементарная осторожность. Мы не имеем ни малейшего желания вмешиваться в проводимые вашими силами законные операции. Мы отнюдь не собираемся предпринимать действия, которые могут быть истолкованы как провокационные, но в соответствии с духом и буквой соглашения между нашими странами имеем право знать, что происходит, господин посол. До тех пор пока ситуация не прояснится, мы не сможем дать своим силам определенные указания. Вашему правительству следует принять во внимание, что такое близкое соприкосновение ваших кораблей и самолетов с нашими кораблями и самолетами может привести к очень опасным последствиям. Не исключены несчастные случаи. Действия, предпринятые одной стороной и при другой ситуации истолкованные как не вызывающие опасений, могут теперь приобрести совершенно иную окраску. Вот так и начинаются войны, господин посол. — Президент откинулся на спинку кресла, давая возможность послу лучше уяснить сказанное. Когда он снова заговорил, его тон был менее резким. — Разумеется, я считаю такую возможность маловероятной, но разве не безответственно идти на подобный риск?

— Господин президент, вы, как всегда, ясно выразили свою точку зрения, но ведь вам известно, что морское пространство свободно для прохода всех кораблей, и потому…

— Господин посол, — прервал Арбатова доктор Пелт, — давайте рассмотрим простой пример. Ваш сосед начинает расхаживать по своему участку с заряженным ружьем в руках, в то время как рядом, в вашем собственном дворе, играют ваши дети. В нашей стране подобные действия не будут считаться нарушением закона — с формальной точки зрения. Но даже в этом случае, неужели это не вызовет у вас беспокойства?

— Да, конечно, доктор Пелт, но ситуация, которую вы описали, резко отличается…

В разговор снова вмешался президент.

— Вы совершенно правы, господин посол, ситуация действительно совершенно иная. Более того, сейчас она куда более опасная. Возникшая ситуация является нарушением достигнутого соглашения, и я считаю такое нарушение вызывающим особую тревогу. Я надеялся, что начинается новая эра в отношениях между Советским Союзом и Америкой. Мы урегулировали наши торговые разногласия, только что подписали договор о поставках зерна. Вы, господин посол, сыграли в этом видную роль. Америка и Советский Союз начали продвигаться вперед в своих отношениях — так неужели происходящее станет концом всему? — Президент выразительно покачал головой. — Я не верю в это, но выбор пути зависит теперь от вас. Отношения между нашими странами могут основываться только на доверии.

Господин посол, надеюсь, я не слишком встревожил вас. Вы знаете, что я предпочитаю говорить прямо. Мне не нравятся хитрые игры и изощренные уловки дипломатии. Когда возникают подобные ситуации, мы должны устранять их быстро и решительно. Мои военные крайне озабочены и мне необходимо знать — сегодня, — что замышляет ваш флот. Не позже семи вечера я жду ответа. В противном случае я свяжусь прямо с Москвой и потребую объяснений. Арбатов встал.

— Господин президент, я немедленно передам ваш запрос. Прошу вас, однако, принять во внимание разницу во времени между Москвой и Вашингтоном…

— Мне известно, что у вас уже начался уик-энд и что Советский Союз — земной рай для трудящихся, но все-таки надеюсь, что кто-то из ваших руководителей, несущих ответственность за судьбу страны, находится на рабочем месте. Короче говоря, я больше не смею задерживать вас. До свиданья.

Пелт проводил Арбатова и затем вернулся в Овальный кабинет.

— Может быть, я говорил с ним излишне резко, — заметил президент.

— Да, сэр. — По мнению Пелта, президент явно вышел за пределы разумной вежливости. Сам Пелт не испытывал к советскому послу особого расположения, но считал необходимым соблюдать тонкости дипломатического этикета. — Думаю, вам удалось дать понять ему, что нас беспокоит.

— Он знает, в чем дело.

— Знает, конечно. Но не догадывается, что и нам это известно.

— «Мы полагаем», — по лицу президента пробежала гримаса отвращения. — Какими безумными играми нам приходится заниматься! И с каким сожалением, Пелт, я вспоминаю, как безмятежно жилось мне в бытность судьей. Сажал мафиози за решетку… Ты думаешь, он проглотит приманку, которую я подкинул ему?

— Насчет «законных операций»? Еще как! Вы видели, как дернулись у него руки, когда он услышал эту фразу? Да он накинется на нее, как щука на пескаря! — Пелт подошел к кофеварке и наполнил свою чашку. Ему нравился этот кофейный сервиз с элегантной золотой каемочкой. — Интересно, какое название для этих «законных операций» придумают русские? Скорее всего.., да, пожалуй, назовут это «спасательной операцией». Если сообщат, что это флотские учения, то признают, что нарушили протокол о заблаговременном предупреждении. А вот «спасательная операция» оправдывает резкое увеличение активности, поспешность, с которой она проводится, и скрытность действий. В советской прессе никогда не сообщают о таких мерах. Так что, думаю, русские назовут это «спасательной операцией», заявят, скажем, что пропала подводная лодка, может быть, пойдут так далеко, что сообщат об исчезновении подводного ракетоносца.

— Нет, на это они не решатся. У нас ведь заключено соглашение о том, что ракетоносцы не должны находиться у берегов обеих стран ближе, чем за пятьсот миль. Думаю, Арбатов уже получил инструкции о том, что ответить нам, но он постарается затянуть с ответом как можно дольше. Кроме того, нельзя исключить и того, что он не ознакомлен со всеми подробностями случившегося. Ты ведь знаешь, как у русских с секретностью — они скрывают друг от друга все, что возможно. Тебе не кажется, что мы преувеличиваем его способность напускать дипломатический туман?

— Не думаю, сэр. Один из принципов дипломатии, — заметил Пелт, — заключается в том, что для убедительной лжи нужно знать хотя бы часть правды.

Президент улыбнулся.

— Ну что ж, для такой игры у них было предостаточно времени. Надеюсь, моя запоздалая реакция их не разочарует.

— Нет, сэр. Алекс ожидал, наверно, что вы вышвырнете его за дверь.

— Должен заметить, что мне приходила в голову такая мысль. Его дипломатическое обаяние на меня не действует. У русских есть любопытная черта: уж очень они напоминают мне главарей мафии, с которыми мне приходилось иметь дело в суде. Такой же внешний лоск, культура и кажущаяся образованность, а под ними — полное отсутствие моральных принципов. — Президент недовольно покачал головой — он снова походил на ястреба. — Не уходи далеко, Джефф. Через несколько минут придет Джордж Фармер, но ты понадобишься мне, когда вернется наш русский друг.

Пелт вышел в коридор и направился к себе в кабинет, размышляя над последним замечанием президента. Оно было точным, признался он, хотя и слишком грубым. Нет большего оскорбления для образованного русского, чем назвать его некультурным — впрочем, перевод не передает всех оттенков значения. Скорее, человеком с низким интеллектом. Ведь те же самые люди, что сидят в позолоченных ложах Большого театра и способны прослезиться при последних тактах «Бориса Годунова», могут тут же, не моргнув глазом, отдать приказ о ликвидации сотни людей. Странные люди, ещё более странные из-за их политической философии. Но президент бывает временами излишне резок, и Пелту хотелось, чтобы он научился сдерживаться. Одно дело — выступать перед ветеранами «Американского легиона» и совсем иное — беседа с послом иностранной державы.

Штаб-квартира ЦРУ

— У Кардинала неприятности, судья. — Риттер вошел в кабинет директора ЦРУ и сел.

— Ничего удивительного. — Мур снял очки и потер уставшие глаза. Когда Райан читал последнее донесение Кардинала, ему не показали сопроводительную записку от главы московской резидентуры, в которой говорилось, что Кардинал, посылая свое последнее донесение, обошел половину цепи связных, доставляющих его материалы из Кремля в посольство США. К старости этот агент становился излишне смелым. — И что говорится в донесении резидента? Дословно!

— Там сказано, что Кардинал слег в больницу с воспалением легких. Может быть, это и так, но…

— Он уже старик, там суровая зима, однако трудно верить в совпадения. — Мур посмотрел через стол на своего заместителя. — Как ты считаешь, а что будет, если русские сделают его двойным агентом и заставят работать на себя?

— Он тихо и незаметно выйдет из игры — умрет, так сказать. Все зависит от того, кто займется этим. Если КГБ, им захочется что-то получить от него, тем более что после смерти нашего друга Андропова их престиж заметно упал. Но я так не думаю. Принимая во внимание то какую должность занимает его покровитель, это вызовет слишком большой скандал. То же самое, если ту же попытку сделает ГРУ. Нет, они потратят несколько недель на допросы, затем незаметно покончат с ним. Открытый процесс принесет больше вреда, чем пользы.

Судья Мур нахмурился. Разговор напоминал беседу врачей, обсуждающих судьбу смертельно больного пациента. Мур даже не знал Кардинала в лицо. Где-то в досье хранилась его фотография, но директор ЦРУ не видел её. Так всегда проще. Занимая должность судьи в апелляционном суде, Мур никогда не встречался с обвиняемым лицом к лицу — он всего лишь изучал приговор с точки зрения его законности. Перейдя в ЦРУ, он попытался перенести такую отрешенность и сюда. Мур знал, что его поведение могут истолковать как трусость и оно резко отличается от поведения, которого ждут от директора ЦРУ, но стареют даже шпионы, у стариков возникают сомнения и угрызения совести, что редко случается с молодыми сотрудниками. Да, пришло время покинуть ЦРУ. Почти три года на посту директора, вполне достаточно. Он достиг того, чего от него ждали.

— Передай главе резидентуры, чтобы он оставил его в покое. Никаких запросов относительно Кардинала. Если он действительно болен, то выздоровеет и снова свяжется с нами. Если нет, то и об этом нам скоро станет известно.

— Понял, сэр.

Риттеру удалось проверить достоверность донесений Кардинала. От одного агента ему стало известно, что советский флот, вышедший в море, усилен дополнительными политруками. Другой агент сообщил, что надводными кораблями командует известный адмирал, завоевавший высокую репутацию своими научными разработками, друг Горшкова. Он прилетел в Североморск и поднялся на борт «Кирова» за несколько минут до отплытия. Стало известно, что вместе с ним отправился инженер, принимавший участие в проектировании «Красного Октября». Британский агент прислал донесение, где говорилось, что детонаторы для различных систем вооружения были поспешно доставлены на борт кораблей с военно-морских складов на берегу. Наконец, прибыл ещё не подтвержденный доклад, что адмирал Коров, командующий Северным Флотом, исчез со своего командного пункта и его местонахождение установить не удалось. Все это стало достаточным подтверждением донесения «ИВЫ». В Лэнгли ожидали дальнейших докладов.

Военно-морская академия США

— Скип?

— А-а, как поживаете, адмирал? Не хотите посидеть со мной? — Тайлер указал на свободный стул у обеденного стола.

— Из Пентагона для вас сообщение. — Суперинтендант Военно-морской академии, бывший офицер-подводник, опустился на стул. — Вам назначено прибыть туда сегодня в 19.30. Это все, что передали.

— Отлично! — воскликнул Тайлер. Он только что закончил ланч. Начиная с понедельника, день ото дня он почти круглые сутки занимался разработкой программы, и теперь она была близка к завершению. Сообщение из Пентагона означало, что сегодня вечером ему предоставят компьютерное время на суперкомпьютере «Крей-2», принадлежащем ВВС.

— А в чем дело?

— Извините, сэр, не имею права рассказывать об этом. Вы ведь понимаете.

Белый дом

Советский посол прибыл в резиденцию главы исполнительной власти в четыре вечера. Чтобы избежать внимания прессы, он вошел в здание министерства финансов на противоположной стороне улицы, и оттуда по подземному туннелю — о существовании которого мало кто знал — его провели в Белый дом. Президент рассчитывал, что такая процедура встревожит Арбатова.

Пелт поспешно вошел в Овальный кабинет за несколько минут до посла.

— Господин президент, — доложил Арбатов, вытянувшись по стойке смирно. Президент не знал, что посол когда-то проходил воинскую службу. — Мне поручено передать вам сожаление нашего правительства по поводу того, что оно не сумело раньше проинформировать вас о сложившейся ситуации. Исчезла одна из наших атомных подлодок, и мы опасаемся, что с ней произошло несчастье. Сейчас проводится срочная операция по поиску подлодки и её спасению.

Президент понимающе кивнул и пригласил посла сесть в кресло. Пелт сел рядом.

— Видите ли, господин президент, возникла неловкая ситуация. Вам хорошо известно, что служба на атомных подлодках у нас на флоте, как и у вас, исключительно ответственна и потому мы отбираем для такой службы наших самых образованных моряков, людей, на которых можно положиться. В данном случае несколько членов команды — офицеров конечно — являются сыновьями высокопоставленных партийных деятелей. Один из них — я не могу, разумеется, назвать его фамилию — сын члена Центрального комитета КПСС. Так что усилия, предпринятые военно-морским флотом по поиску и спасению верных сынов родины, вполне объяснимы, хотя и, должен признаться, несколько беспорядочны. — Арбатов мастерски играл роль человека, смущенного создавшейся ситуацией и вынужденного открыть сокровенную семейную тайну. — Вот почему это вылилось в то, что ваши моряки называют операцией, в которой задействованы все силы. Вам известно, разумеется, что меры по спасению были приняты практически за одну ночь.

— Понимаю. — В голосе президента звучало сочувствие. — Теперь мне спокойнее, Алекс. Джефф, день подходит к концу. Не выпить ли нам чего-нибудь, а? Вам бурбон, Алекс?

— Да, сэр, благодарю.

Пелт подошел к шкафчику розового дерева у стены. В старинном шкафчике с изысканной инкрустацией находился небольшой бар с ведерком для льда, который ежедневно обновлялся. Президент порой любил пропустить стаканчик-другой перед ужином, чем напоминал Арбатову своих соотечественников. У доктора Пелта накопился немалый опыт по части исполнения обязанностей бармена при президенте. Через несколько минут он вернулся со стаканами в руках.

— Признаться, мы и сами думали, что это спасательная операция, — доверительно сказал Пелт.

— Не знаю, как бы наши парни справились со столь опасной работой, — заметил президент, делая несколько глотков. Арбатов не счел нужным сдерживать себя и осушил стакан. На здешних приемах с коктейлями он часто говорил, что предпочитает американский бурбон родной водке. Может быть, это и соответствовало истине. — Насколько я припоминаю, мы тоже в свое время потеряли две атомные подлодки. А какие потери у вас, Алекс — три или четыре?

— Не знаю, господин президент. Полагаю, ваши сведения надежнее моих, сэр. — Президент отметил, что советский посол впервые за вечер сказал правду. — Но я согласен с вами — профессия подводника весьма изнурительная и опасная.

— Сколько людей на борту пропавшей подлодки, Алекс? — спросил президент.

— Не имею представления. Думаю, человек сто, а может, и меньше. Мне ни разу не приходилось бывать на военном корабле.

— Зеленые юнцы, наверно, как в составе наших команд. Весьма печально, что взаимные подозрения вынуждают наши страны подвергать так много молодых людей подобным опасностям, когда существует риск не вернуться обратно. Но что поделаешь? — Президент замолчал и повернулся к окну.

На Южной лужайке таял снег. Пауза затягивалась, пора было произносить следующую реплику.

— А ведь мы, пожалуй, сможем прийти на помощь, — произнес президент, словно размышляя вслух. — Да, конечно, следует воспользоваться этой трагедией, чтобы хоть чуточку уменьшить взаимные подозрения. Может быть, из этого удастся извлечь какую-то пользу, продемонстрировать миру, что отношения между нашими странами улучшились.

Пелт отвернулся в поисках своей трубки. За столько лет дружбы с президентом он так и не понял, каким образом тому удается обернуть, казалось бы, самую проигрышную ситуацию в свою пользу. Они встретились ещё в Вашингтонском университете, где президент завершал юридическое образование, тогда как сам Пелт специализировался в политологии. В то время будущий президент страны был президентом любительского театрального общества. Не приходилось сомневаться, что актерские навыки немало способствовали его дальнейшей карьере. Ходили слухи, что по крайней мере один «крестный отец» был осужден и отправлен в тюрьму исключительно благодаря голой риторике прокурора. Президент любил говорить, что при исполнении своих обязанностей руководствовался только искренностью.

— Господин посол, я предлагаю вам помощь и ради поиска пропавшей подлодки и ваших соотечественников отдаю в распоряжение вашей страны все ресурсы Соединенных Штатов.

— Это весьма любезно с вашей стороны, господин президент, но…

— Никаких «но», Алекс. — Президент поднял руку. — Если мы не можем сотрудничать в столь трагический момент, как же нам рассчитывать на сотрудничество в других серьезных делах? Если мне не изменяет память, в прошлом году один из патрульных самолетов нашего флота потерпел аварию возле Алеутских островов, и ваш рыболовный траулер — на самом деле это было судно, занимающееся электронной разведкой, — взял на борт наших летчиков, спас им жизни. Алекс, мы перед вами в долгу, это долг чести, и никто не посмеет заявить, что Соединенные Штаты не платят свои долги! — Президент сделал эффектную паузу. — Только, увы, скорее всего, все они уже погибли. Не думаю, что при аварии подводной лодки у её команды больше шансов уцелеть, чем при авиакатастрофе. Но по крайней мере семьи погибших будут знать, что случилось с их парнями. Джефф, у нас есть специальное снаряжение для спасения подводных лодок, попавших в беду?

— При тех огромных ассигнованиях, которые выделяются флоту? Наверняка есть. Я позвоню адмиралу Фостеру.

— Отлично, — кивнул президент. — Алекс, наивно рассчитывать, что наши взаимные подозрения исчезнут из-за помощи в таком пустяшном деле. И ваша история и наша красноречиво говорят об этом. Но пусть это станет первым крошечным шагом на пути к доверию между нашими странами. Если мы можем пожимать друг другу руки в космосе или за столом переговоров в Вене, может быть, это удастся нам и здесь. Я отдам необходимые распоряжения командующим родами войск, как только мы закончим нашу беседу.

— Спасибо, господин президент. — Арбатов старался скрыть беспокойство.

— И прошу вас передать мои самые глубокие соболезнования президенту Нармонову, а также семьям пропавших молодых людей. Я высоко ценю его доверие — и ваше тоже, — что нам была предоставлена эта информация.

— Непременно, господин президент. — Посол встал, обменялся с американцами рукопожатиями и покинул Овальный кабинет. Что же задумали американцы? Ведь он предостерегал Москву: стоит назвать поиски «Красного Октября» спасательной операцией, как они начнут соваться со своей помощью. Сейчас на дворе это их дурацкое Рождество, а американцы помешаны на «хэппи энде». Просто безумие не назвать поиски беглецов как-то иначе — и наплевать на дипломатический протокол.

И все-таки, несмотря ни на что, посол не мог не восхищаться американским президентом. Странный человек, такой, казалось бы, простодушный, а полон коварства, почти всегда дружелюбный — и в то же время постоянно готов воспользоваться любой слабостью противника. Арбатов вспомнил рассказы бабушки о том, как цыгане подменивали младенцев — уж очень что-то президент походил на русского.

— Ну что ж, — заметил президент, после того как за советским послом закрылась дверь Овального кабинета, — теперь мы сможем внимательно следить за их действиями, и у русских не будет оснований на жалобы. Они лгут, и мы знаем об этом, а вот сами не подозревают, что нам это известно. Мы тоже лжем, и у них, несомненно, есть основания подозревать нас в этом, но они не могут понять, почему мы лжем. Боже милостивый! А ведь только сегодня утром я сказал ему, что опасность заключается в том, что мы не знаем причины происходящего. Так вот. Джефф, я все обдумал. Мне не нравится, что столько русских военных кораблей находится у наших берегов. Райан был прав, когда сказал, что Атлантика — это наш океан. Я хочу, чтобы наша авиация и военно-морской флот сплошь покрыли Северную Атлантику. Это действительно наш океан, и я хочу, чтобы русские поняли это, черт побери. — Президент осушил стакан. — Что касается сбежавшей лодки, пусть наши люди как следует осмотрят её, а если кто-то из команды попросит политического убежища, мы позаботимся о них. Не поднимая шума, разумеется.

— Да, конечно. Практически заполучить русских офицеров с «Красного Октября» — достижение ничуть не меньшее, чем захват самого ракетоносца.

— Однако военно-морской флот все-таки хотел бы сохранить его.

— Не представляю, как можно сделать это без устранения всей команды, а этого делать мы не будем.

— Да, ты прав. — Президент вызвал звонком секретаря. — Соедините меня с генералом Хилтоном.

Пентагон

Вычислительный центр военно-воздушных сил находился в полуподвальном помещении Пентагона. Температура здесь была заметно ниже семидесяти градусов по Фаренгейту. Этого было достаточно, чтобы у Тайлера заныла нога — в том месте, где культя соединялась с протезом из металла и пластика. Но он уже привык к таким болям.

Тайлер сидел у пульта управления. Он только что закончил экспериментальный прогон своей программы, которую назвал «Мурена» — по имени хищного угря, населяющего океанские рифы. Скип Тайлер гордился своими способностями программиста. Он взял допотопную программу из картотеки в лаборатории Тейлора, адаптировал её к языку, применяющемуся в министерстве обороны, АДА, названному так в честь леди Ады Лавлейс, дочери лорда Байрона, а затем сжал её. У большинства программистов на это ушел бы месяц. Скип сделал все за четверо суток, работая почти без сна, и не только потому, что ему посулили большие деньги, но ещё и по той причине, что это был профессиональный вызов. И теперь он был доволен собой: он не только сумел уложиться в практически немыслимый срок, но сделал это даже раньше. Сейчас было восемь вечера. Он только что прогнал «Мурену» через тесте одной переменной, и сбоя не произошло. Он был готов к работе.

Ему ещё не приходилось видеть суперкомпьютер «Крей-2», разве что на фотографиях, и теперь Скип был доволен, что представилась возможность поработать на нем. «Крей-2» состоял из пяти блоков, — каждый с независимым электропитанием, все они имели форму пятиугольника около шести футов высотой и четырех в поперечнике. Наиболее крупный блок представлял собой универсальную вычислительную машину с процессором; остальные четыре, примыкавшие к нему в виде креста, были блоками памяти. Тайлер ввел команду загрузить набор переменных. Для каждого из главных параметров «Красного Октября» — длины, ширины и высоты — он ввел по десять дискретных цифровых величин. Затем пришла очередь шести слегка различающихся величин, касающихся формы корпуса лодки и коэффициентов преломления. Существовало пять вариантов размеров туннелей. В результате образовалось более тридцати тысяч возможных перестановок. Далее Скип ввел восемнадцать энергетических переменных, способных охватить диапазон вероятных двигательных установок. «Крей-2» принял эту информацию и разместил все числа в соответствующем порядке. Теперь он был готов к работе.

— О'кей, действуйте, — объявил Тайлер оператору, главному сержанту ВВС.

— Приступаю. — Сержант набрал на клавиатуре своего терминала команду «Выполнить». «Крей-2» приступил к работе. Тайлер подошел к пульту сержанта.

— Вы ввели неслабую программу, сэр. — Сержант выложил десятидолларовую банкноту на крышку консоли. — Держу пари, что моя крошка справится с нею за десять минут.

— Никогда в жизни. — Тайлер положил рядом с сержантской свою банкноту. — Не менее пятнадцати минут, а то и больше.

— Разницу делим пополам?

— Идет. Где здесь гальюн?

— Как выйдете отсюда, сэр, поверните направо, вдоль по коридору, и увидите дверь слева.

Тайлер направился к двери. Его раздражала неуклюжесть собственной походки, но за четыре года он притерпелся и научился справляться с собой. Главное, что он уцелел. Несчастный случай произошел холодной безоблачной ночью в Гротоне, штат Коннектикут, всего в квартале от главных ворот верфи. В три утра пятницы он ехал домой после двадцати часов работы на верфи, где готовил к выходу в море свою новую лодку. У штатского рабочего верфи позади был тоже длинный тяжелый день, и он заехал в любимый бар, где принял не один стаканчик — так потом установила полиция. Рабочий сел за руль, проехал на красный свет и врезался прямо в бок его «понтиака» на скорости пятьдесят миль. Для самого рабочего несчастный случай оказался смертельным. Скипу повезло больше. Катастрофа произошла на перекрестке, он ехал на зеленый свет и, когда заметил капот «форда» всего в футе от своей левой дверцы, было уже слишком поздно. Он не помнил, как влетел в витрину ломбарда, а вся следующая неделя, когда Скип барахтался между жизнью и смертью в больнице Нью-Хейвена, полностью стерлась из его памяти. Зато у него навсегда остался в памяти момент, когда он пришел в себя — потом ему сказали, что это произошло через восемь суток, — и увидел жену, Джин, которая сидела рядом и держала его за руку. До этого момента его семейная жизнь оставляла желать лучшего, что не было редкостью среди морских офицеров, плавающих на атомных подводных лодках. В тот момент Джин не выглядела красавицей — красные от слез глаза, растрепанные волосы, — но ещё никогда она не казалась ему такой прекрасной. Раньше ему не приходило в голову, насколько она важна для него — куда важнее, чем потерянная половина ноги.

— Скип? Скип Тайлер!

Бывший подводник нескладно повернулся и увидел морского офицера, бегущего ему навстречу.

— Джонни Коулман! Как ты поживаешь, черт побери? Теперь капитан первого ранга Коулман, заметил Тайлер. Дважды они вместе плавали на одной лодке — один год на «Текумсе», другой — на «Шарке». Коулман, специалист по вооружению, за это время командовал уже не одной атомной подлодкой.

— Как семья, Скип?

— С Джин все в порядке. У нас теперь пятеро, ждем шестого.

— Черт возьми! — Они радостно пожали друг другу руки. — Ну, ты по этой части всегда был на высоте. Слышал, ты преподаешь в Аннаполисе?

— Да, и время от времени занимаюсь техническими проектами.

— А здесь что делаешь?

— Да вот, прогоняю программу на компьютере ВВС. Надо проверить новую конфигурацию корабля для Управления морских систем. — Ответ прозвучал вполне правдоподобно. — А ты сейчас где?

— Работаю в ОР-02 начальником штаба у адмирала Доджа.

— Вот как?! — Слова друга произвели впечатление на Тайлера. Вице-адмирал Сэм Додж возглавлял в настоящее время управление ОР-02. Управление заместителя командующего морскими операциями по подводной войне контролировало все стороны деятельности подводных сил. — Наверно, работы — не продохнуть?

— Еще бы! А сейчас и вообще выше головы.

— Что ты имеешь в виду? — Тайлер не слушал новостей и не читал газет с прошлого понедельника.

— Ты что, шутишь?

— Я занимался этой компьютерной программой по двадцать часов в сутки с понедельника, да и оперативных донесений больше не получаю. — Тайлер нахмурился. На днях он слышал что-то в академии, но пропустил мимо ушей. Он принадлежал к числу людей, которые способны с головой уйти в работу.

Коулман посмотрел по сторонам. Был поздний вечер пятницы, и в коридоре было пусто.

— Пожалуй, я могу тебе рассказать. Наши русские друзья проводят какие-то крупные маневры. Весь их Северный флот, или почти весь, вышел в море. Их подлодки шныряют по всей Северной Атлантике.

— И чем занимаются?

— У нас нет точного представления. Похоже, проводят крупную поисково-спасательную операцию. Вот только вопрос, в чем она заключается? Четыре русских «альфы» несутся сейчас полным ходом к нашему побережью, а за ними следом гонится стая «викторов» и «чарли». Сначала мы беспокоились, что они собираются перерезать наши морские коммуникации, но русские промчались мимо них. Они определенно устремились к нашим берегам, и, хотя мы не знаем, что у них на уме, информацию получаем тоннами.

— Какими силами они располагают?

— Пятьдесят восемь атомных подлодок и примерно тридцать крупных надводных кораблей.

— Господи! КОМАТФЛОТ, должно быть, сходит с ума!

— Можешь не сомневаться. Весь наш флот тоже в море, все до последнего. Атомные подлодки поспешно меняют дислокацию. Все Р-3 «локхиды» или сейчас над Атлантикой, или спешат туда. — Коулман сделал паузу. — У тебя по-прежнему есть допуск?

— Разумеется, я ведь работаю с парнями из Кристалл-Сити. Принимал участие в оценке тактико-технических данных нового «Кирова».

— Мне показалось, что я узнал твой почерк. Ты всегда был отличным инженером. Знаешь, старик все ещё вспоминает о том, что ты проделал для него на старом «Текумсе». Может быть, Мне удастся убедить его дать тебе возможность посмотреть на происходящее. Обязательно поговорю с ним Сразу после выпуска из инженерного училища подводников в Айдахо Тайлер получил назначение на подлодку к Доджу. Там он сумел закончить сложный ремонт вспомогательного реакторного оборудования на две недели раньше положенного благодаря технической сообразительности и дружеским каналам, с помощью которых удалось вовремя добыть запчасти. За это они с Доджем получили по благодарности и кучу цветистых похвал от начальства.

— Не сомневаюсь, старик будет рад повидаться с тобой. Ты когда здесь закончишь?

— Думаю, через полчаса.

— Знаешь, где найти меня?

— Разве ОР-02 перевели в другое помещение?

— Нет, мы находимся там же. Позвони мне, когда закончишь. Мой внутренний — 78730. Договорились? Мне пора.

— Пока. — Тайлер смотрел вслед старому другу, пока тот не скрылся, затем направился к туалету. Что же ещё придумали русские? Как бы то ни было, происходит что-то важное, если вице-адмирал и капитан первого ранга, его заместитель, до ночи сидят вечером пятницы, да ещё когда на носу Рождество.

— Одиннадцать минут 51.18 секунды, сэр, — доложил сержант, пряча в карман обе банкноты.

Компьютерная распечатка составила более двухсот страниц, сплошь покрытых цифрами. На верхнем листе была изображена волнистая колоколообразная кривая скоростных характеристик, а под нею кривая вероятности возможных шумов. Дальше шли решения для каждого варианта. Как и следовало ожидать, кривые выглядели довольно беспорядочно. Для кривой скорости большинство решений находится в диапазоне от десяти до двенадцати узлов, а его полная ширина охватывала величины от семи до восемнадцати узлов. Кривая шума была поразительно низкой.

— Сержант, у вас чертовски умная машина.

— Вы совершенно правы, сэр. И очень надежная. За весь месяц у нас не было ни одного электронного сбоя.

— Можно отсюда позвонить?

— Конечно, сэр, выбирайте любой из телефонов.

— Спасибо, сержант. — Тайлер взял трубку самого ближнего. — Да, чуть не забыл. Сотрите программу.

— О'кей. — Сержант набрал инструкции на клавиатуре терминала. — «Мурена».., стерта. Надеюсь, у вас остался второй экземпляр, сэр.

Тайлер кивнул и набрал номер.

— ОР-02А, капитан первого ранга Коулман слушает.

— Джонни, это Скип.

— Отлично! Знаешь, старик ждет тебя с нетерпением. Иди прямо к нам.

Тайлер положил распечатку в портфель и запер его. Он ещё раз поблагодарил сержанта и поковылял к двери. Снова оглянувшись на «Крей-2», он подумал, что хорошо бы ещё когда-нибудь поработать на этой машине.

Ему не удалось найти действующий лифт и потому пришлось тащиться вверх по пологому пандусу. Через пять минут у входа в коридор он увидел морского пехотинца.

— Вы — капитан третьего ранга Тайлер, сэр? — спросил охранник. — У вас есть удостоверение личности?

Тайлер показал капралу свой пропуск в Пентагон, одновременно пытаясь понять, сколько одноногих офицеров-подводников может проходить здесь за сутки.

— Спасибо, капитан. Идите по этому коридору. Вы знаете номер комнаты?

— Да, конечно. Спасибо, капрал.

Вице-адмирал Додж сидел на краю стола, читая донесения, отпечатанные на папиросной бумаге. Это был небольшой напористый мужчина, он завоевал репутацию боевого командира-подводника за время командования тремя различными подлодками, а затем руководил программой разработки и освоения ударной подлодки типа «лос-анджелес», длившейся продолжительное время. Теперь он был «Великим дельфином» — старшим адмиралом-подводником, воюющим с Конгрессом.

— Скип Тайлер! Хорошо выглядишь, парень. — Додж незаметно посмотрел на искалеченную ногу Тайлера, встал и подошел к нему, чтобы пожать руку. — Слышал про твои успехи в академии.

— Вроде не жалуются, сэр. Иногда даже доверяют отбор игроков для некоторых встреч.

— Гм-м, жаль, что тебе не доверили отбор игроков для армейской сборной.

Тайлер театрально покачал головой.

— Мне доверили-таки посмотреть на игры их команды, сэр, — вздохнул он. — Просто в этом году они уж очень здорово играли. Вы ведь слышали об их куотербеке?

— Нет, а кто он? — поинтересовался Додж.

— Он выбрал бронетанковые войска, и его тут же послали в Форт-Нокс — только не осваивать танки, а самому стать танком.

— Вот это да! — засмеялся Додж. — Джонни говорит, что у тебя целая куча новых детишек.

— В конце февраля ожидаем шестого, — не без гордости заметил Тайлер.

— Шестого? Но ведь ты же не мормон и не католик. Откуда такая страсть к высиживанию птенцов?

Тайлер искоса бросил взгляд на своего бывшего начальника. Ему всегда претило предубеждение против многодетных семей, бытовавшее в атомном флоте. Начало этому, как и презрительное «высиживать птенцов», принадлежало Риковеру, который всякую семью, где больше одного ребенка, считал многодетной. Черт возьми, что плохого в том, чтобы иметь детей?

— Поскольку я больше не ныряю, надо же мне чем-то занять ночи и уик-энды. — Тайлер игриво поднял брови. — Между прочим, я слышал, что русские затевают какие-то странные игры.

На лице Доджа мгновенно появилось серьезное выражение.

— Это уж точно. Пятьдесят восемь ударных подлодок Северного флота — все до единой атомные — мчат к нашим берегам вместе с большим соединением надводных кораблей и в сопровождении почти всех своих вспомогательных судов.

— И с какой же целью?

— Может быть, ты сможешь рассказать нам об этом. Пройдем-ка в святая святых.

Додж открыл дверь, и они вошли в просторное помещение, где Скип увидел последнюю техническую новинку: обзорный экран, на котором отражалась ситуация во всей Северной Атлантике — от Тропика Рака до арктических паковых льдов. На огромном экране виднелись сотни кораблей. Торговые суда были белыми с флагами, обозначающими их национальную принадлежность; советские корабли — красными и по форме соответствовали классам судов; а американские и союзные корабли — синими. Океан в самом деле казался переполненным.

— Господи!

— Ты совершенно прав, парень, — мрачно кивнул адмирал. — У тебя какой допуск?

— Высшей степени секретности, и я допущен также к специальным проектам. Просматриваю все, что у нас есть по их технике, а также занимаюсь работой с Управлением морских систем.

— Джонни сказал, что это ты производил оценку тактико-технических характеристик нового «Кирова», только что посланного в Тихий океан, — ничего не скажешь, хорошая работа.

— Эти две «альфы» идут к Норфолку?

— Похоже на то. И сколько нейтронов сжигают по пути! — Додж указал на одну из подлодок. — Вот эта идет к Лонг-Айленду, словно собирается блокировать вход в Нью-Лондон, а эта, мне кажется, направляется к Бостону. Вот эти «Викторы» поотстали, но не очень. Русские лодки уже стоят у входа в большинство британских портов. К понедельнику у них будет по две, а то и больше у каждого из наших.

— Мне это совсем не нравится, сэр.

— И мне тоже. Как видишь, мы вывели в море почти все наши силы. И вот любопытная штука — все-таки не понятно, ради чего они все это делают. Я… — Вошел капитан Коулман.

— Минутку.

— Джеймс Грир? — За спиной Тайлера стоял Додж:

— Ты работаешь на него?

— Грир слушает. Вас зовут Скип Тайлер?

— Да, сэр.

— У вас есть для меня эти сведения?

— Да, сэр, есть.

— Где вы сейчас?

— В Пентагоне, сэр.

— О'кей, сейчас же приезжайте ко мне. Вы знаете, где мы находимся? Охрана у ворот будет вас ждать. Выезжай немедленно, сынок. — Грир положил трубку.

— Ты работаешь на ЦРУ? — спросил Додж.

— Сэр, я не могу ответить на ваш вопрос. Извините меня, сэр, но мне нужно срочно доставить информацию.

— Мою?! — рявкнул адмирал.

— Нет, сэр. Она была уже у меня с собой, когда я пришел к вам. Честное слово, адмирал. И я постараюсь, чтобы она вернулась к вам.

— Позвоните мне, — приказал Додж. — Мы останемся здесь на всю ночь.

Штаб-квартира ЦРУ

Поездка по Джордж Вашингтон-паркуэй оказалась проще, чем ожидал Тайлер. Старое шоссе было забито машинами, владельцы которых совершали рождественские покупки, но двигались автомобили довольно быстро и почти без остановок. Он свернул с шоссе на нужной развилке и подъехал к посту охранника перед главным въездом в Лэнгли. Шлагбаум был опущен.

— Ваше имя Тайлер, Оливер У.? — спросил охранник. — Удостоверение, пожалуйста.

Тайлер передал ему свой пропуск в Пентагон.

— О'кей, капитан. Подъезжайте прямо к главным воротам. Там вас встретят.

Понадобилось две минуты, чтобы проехать к главному входу через почти пустые автостоянки, покрытые льдом после вчерашней оттепели. Вооруженный охранник, ожидавший его, попытался помочь Тайлеру выйти из машины. Скип не любил, когда ему помогали, и отстранил руку охранника. Под навесом главного входа в здание его ждал ещё один встречающий, и Тайлера пропустили прямо к лифту.

Адмирал Грир сидел перед камином в своем кабинете и словно дремал. Скип не знал, что заместитель директора ЦРУ по разведывательной деятельности всего несколько часов назад вернулся из Англии. Адмирал поднялся и отпустил своего офицера службы безопасности, одетого в штатское.

— Вы, должно быть, Скип Тайлер. Подойдите сюда, присаживайтесь.

— У вас отлично горит камин, сэр.

— Его не стоило разжигать. Когда я смотрю на огонь, меня клонит ко сну. Впрочем, сейчас было бы неплохо вздремнуть. Итак, что вы привезли мне?

— Можно спросить, где сейчас Джек?

— Можно. Он в отъезде.

— Понятно. — Тайлер открыл замок портфеля и достал оттуда распечатку. — Сэр, я смоделировал ходовые данные русской подлодки. Я могу узнать её название?

— Да, заслужил это, — усмехнулся Грир. — Она называется «Красный Октябрь». Извини меня, сынок. Последние два дня я был очень занят, а когда устаю, забываю о правилах поведения. Джек сказал, что ты умен и сообразителен. То же самое говорится в твоем досье. А теперь расскажи мне, что ты сумел выяснить. На что способна эта подлодка?

— Видите ли, адмирал, у нас обширный объем данных о ней, и…

— Покороче, капитан. Я не играю с компьютерами. Для этого у меня есть специалисты.

— Ее скорость от семи до восемнадцати узлов, наиболее оптимальная — от десяти до двенадцати. При такой скорости её шум примерно такой же, как и у «янки»{14} при шести узлах, но там следует принять во внимание и шум реакторной установки. Более того, характер шума резко отличается от того, к которому мы привыкли. Эти модели с несколькими импеллерами не издают нормального шума при движении, как подлодки с гребными винтами. У них образуется нечто похожее на грохот с неравномерными гармониками. Джек говорил вам об этом? Такой шум объясняется тем, что в туннелях создается обратная волна, создающая сопротивление потоку воды, отчего и возникает грохот. По-видимому, избежать этого невозможно. Наши парни потратили два года, пытаясь как-то отделаться от такого шума, и вместо этого открыли новый закон гидродинамики. Вода ведет себя почти как воздух в турбореактивном двигателе на холостом ходу или при малых оборотах, если не считать того, что она не поддается сжатию, как это происходит с воздухом. Таким образом, наши парни сумеют обнаружить какой-то шум, но его характер будет иным. Им придется привыкнуть к совершенно иному акустическому почерку. К этому нужно прибавить более низкую интенсивность издаваемого звукового сигнала, и перед вами подводная лодка, которую труднее обнаружить, чем любую другую, имеющуюся сейчас в распоряжении русских.

— Значит, все это объясняется вот здесь. — Грир перелистал страницы распечатки.

— Совершенно верно, сэр. Вам следует показать распечатку своим специалистам. Модель — то есть программу — можно было» бы немного улучшить, но меня поджимало время. Джек сказал, что результаты нужны срочно. Разрешите задать вопрос, сэр?

— Попробуйте. — Грир откинулся на спинку кресла, потирая уставшие глаза.

— Этот, э-э, «Красный Октябрь» сейчас в море? В этом все дело, правда? Они пытаются обнаружить его? — спросил Тайлер невинным голосом.

— Ага, что-то вроде того. Мы не могли понять назначение этих люков. Райан сказал, что вы сможете разгадать эту тайну, и, я думаю, он был прав. Вы заработали свои деньги, капитан. Эти данные могут помочь нам обнаружить лодку.

— Адмирал, мне кажется, что «Красный Октябрь» что-то затевает, может быть, даже пытается перейти на нашу сторону, чтобы сдаться Соединенным Штатам.

Грир резко повернул голову и посмотрел на Тайлера.

— Почему вы так считаете?

— Русские проводят сейчас крупную флотскую операцию. Их подлодки шныряют по всей Атлантике и, похоже, намерены заблокировать наше Восточное побережье. Они объясняют это поисками пропавшей подводной лодки. Я мог бы согласиться с этим, но в понедельник ко мне приехал Джек с фотографиями нового подводного ракетоносца, а сегодня мне стало известно, что все остальные русские ракетоносцы отозваны в порты. — Тайлер улыбнулся. — Странное совпадение, сэр.

Грир повернулся к камину и посмотрел на яркое пламя. Он только поступил на службу в РУМО, Разведывательное управление Министерства обороны, когда армия и военно-воздушные силы провели дерзкий рейд на концентрационный лагерь в Сонг-Тей, расположенный в двадцати милях к западу от Ханоя. Рейд оказался неудачным, потому что за несколько недель до этого вьетнамцы вывезли из лагеря всех захваченных в плен американских летчиков, что определить с помощью аэрофотосъемки было невозможно. Однако сама операция прошла идеально. Проникнув на сотни миль внутрь вражеской территории, группа захвата появилась перед лагерем совершенно неожиданно и в буквальном смысле застала охранников со спущенными штанами. «Зеленые береты» действовали в точном соответствии с полученными инструкциями. Они ворвались в лагерь и затем столь же успешно ушли из него. Во время операции было уничтожено несколько сотен солдат противника, а единственным пострадавшим среди американцев стал десантник, сломавший лодыжку. Наиболее впечатляющей частью рейда, однако, была полная секретность при его подготовке. Операция «Кингпин» готовилась несколько месяцев, и все это время её цель и метод проведения оставались в тайне, так что никто — ни противник, ни американские войска — не могли узнать об этом. Не могли до самого последнего дня, когда молодой капитан из разведслужбы ВВС вошел в кабинет своего генерала и задал вопрос о готовящемся рейде в глубь Северного Вьетнама с целью освобождения американских летчиков из лагеря военнопленных близ Сонг-Тея. Пораженный генерал принялся допрашивать капитана и узнал, что умный и проницательный офицер сумел составить из множества разрозненных слухов четкую картину готовящейся операции. Вот из-за таких-то случаев и возникает язва желудка у сотрудников разведывательных служб.

— «Красный Октябрь» намерен просить у нас политического убежища, не правда ли? — повторил свой вопрос Тайлер.

Если бы адмирал больше спал предыдущие сутки, он, может быть, и сумел бы как-то выкрутиться, но Грир слишком устал, и ответ выдал его.

— Вы узнали об этом от Райана?

— Сэр, я не говорил с Джеком с понедельника. Это абсолютная правда, сэр.

— Тогда откуда у вас вся эта информация? — резко бросил Грир.

— Адмирал, когда-то я сам был офицером-подводником. Многие мои друзья все ещё служат на флоте. До меня дошли слухи, — уклончиво заметил Тайлер. — А час назад картина прояснилась. Русские ещё никогда не отзывали в порты все свои подводные ракетоносцы. Я знаю это, потому что охотился за ними.

— Джек придерживается такой же точки зрения, — вздохнул Грир. — Сейчас он в море, на одном из кораблей. Капитан, если вы кому-нибудь пикнете об этом, я установлю у себя на каминной доске вашу вторую ногу. Вы меня поняли?

— Так точно, сэр. Как мы собираемся поступить с этой лодкой? — Тайлер внутренне улыбнулся, уж он-то как старший консультант Управления морских систем получит возможность осмотреть настоящую русскую подлодку.

— Вернем её обратно? После того как внимательно изучим, разумеется. Но слишком многое может произойти, чтобы помешать этому.

Скипу потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что сказал адмирал Грир.

— Вернем ее? Но почему, ради всего святого?

— Капитан, как вы оцениваете происходящее? Неужели вы считаете, что вся команда русской подлодки, до единого человека, вот так, сразу, захотела обратиться к нам с просьбой о политическом убежище? — Грир покачал головой. — Разумнее всего предположить, что такое решение приняли одни офицеры, да и то не все, скорее всего, и сейчас они пытаются довести подводную лодку до наших берегов, скрывая свои намерения от остальной команды.

— А-а… — Тайлер задумался. — Полагаю, вы правы. Но зачем отдавать её обратно? Мы ведь не Япония. Если кто-то посадит у нас МиГ-25, мы не вернем его русским.

— В данном случае речь идет не о том, чтобы оставить себе сбежавший истребитель. Подводный ракетоносец стоит миллиард долларов, а то и гораздо больше, если прибавить ракеты и ядерные боеголовки. К тому же президент считает, что, с юридической точки зрения, лодка принадлежит русским. Таким образом, если они узнают, что она у нас, то потребуют вернуть её, и нам придется удовлетворить это требование. Вы можете спросить — как русские узнают, что лодка у нас? Те члены команды, которые не пожелают остаться в Америке, захотят вернуться домой. Всех, кто изъявят такое желание, мы отправим на родину.

— Вы не можете не знать, сэр, что всякий, кто вернется в Россию, тут же окажется по горло в дерьме — извините меня, сэр.

— Не по горло, а с головой. — Тайлер не знал, что Грир прошел всю служебную лестницу и мог ругаться не хуже любого матроса. — Некоторые захотят остаться, но большинство потребуют, чтобы их послали домой. У них семьи. Догадываюсь, что сейчас вы зададите мне вопрос: а почему бы не организовать исчезновение команды?

— Я в самом деле подумал об этом, — признался Тайлер.

— Как и мы. Но это не путь. Убить сотню людей? Даже если бы мы и решились на это, в наше время скрыть подобное невозможно. Черт возьми, сомневаюсь, что даже Советы способны на это. К тому же в мирное время так просто-напросто не поступают. В этом разница между нами и русскими. Можете рассматривать указанные причины в любом порядке.

— Значит, если бы не команда, мы оставили бы «Красный Октябрь» у себя…

— Да, вот только нужно найти способ спрятать его. Будь у свиньи крылья, она бы полетела.

— Существует масса мест, где можно укрыть подлодку, адмирал. Мне известно несколько прямо в Чесапикском заливе, а если переправить её вокруг мыса Горн, в Тихом океане миллион годных на то маленьких атоллов — и все принадлежат нам.

— Но команда узнает об этом, и, когда мы вернем их домой, они расскажут своему начальству, — терпеливо объяснил Грир. — И тогда Москва потребует вернуть ракетоносец. Да, конечно, у нас будет около недели для проверки, скажем, годности лодки к плаванию, карантина, осмотра, чтобы убедиться, не пытаются ли члены команды тайно переправить к нам кокаин. — Грир засмеялся. — Один британский адмирал предложил сослаться на старый закон о работорговле. Это сделали однажды во время второй мировой войны, чтобы захватить немецкий корабль, нарушивший блокаду, за несколько дней до того, как мы выступили на стороне союзников. Таким образом, вернем ли мы лодку или нет, в нашем распоряжении окажутся горы ценной информации.

— Было бы куда лучше оставить лодку у себя, поработать над ней, разобрать на части… — Тайлер мечтательно уставился на оранжевые языки пламени, которые плясали на дубовых поленьях в камине. Но как удержать ее? — Адмирал, что если мы сможем снять команду с «Красного Октября», а они и не заподозрят, что лодка у нас?

— Ваше полное имя Оливер Уэнделл Тайлер? Видите ли, дорогой, если бы вас назвали в честь Гарри Гудини{15}, а не в честь члена Верховного суда, я бы… — Грир посмотрел в лицо морского инженера. — У вас есть конкретное предложение?

Грир внимательно выслушал Тайлера.

— Чтобы осуществить это, необходимо немедленно привлечь военно-морской флот. И в особенности нам понадобится помощь адмирала Доджа. Если я не ошибаюсь в своих расчетах относительно скорости лодки, следует действовать быстро.

Грир встал и несколько раз обошел вокруг дивана, разминая ноги.

— Интересная мысль, — произнес он. — Правда, потребуется практически нереальное совпадение по времени.

— Я и не говорил, сэр, что осуществить это будет легко. Просто сказал, что такое возможно.

— Позвоните домой, Тайлер. Скажите жене, что не сможете вернуться, заняты на работе. Если мне не придется спать сегодня, то не придется и вам. Вон позади стола кофеварка, налейте себе кофе. Сначала мне нужно позвонить судье, потом мы поговорим с Сэмом Доджем.

Ударная подлодка «Поги»

— «Поги», это «Черная Чайка-4». У нас кончается топливо. Возвращаемся на базу, — сообщил координатор тактических действий «Ориона», потягиваясь после десяти часов, проведенных у обзорного экрана. — Вам что-нибудь доставить? Прием.

— Да, пусть пришлют пару ящиков пива, — ответил капитан третьего ранга Вуд. Это была обычная шутка, которой обменивались экипажи патрульных самолетов Р-3 и подводных лодок. — Спасибо за поддержку. Теперь будем действовать самостоятельно. Конец связи.

Высоко в небе «локхид-орион» увеличил скорость и повернул на юго-запад. Сегодня за ужином каждый член его экипажа в дополнение к обычному рациону выпьет кружку-другую пива за своих друзей на подлодке.

— Мистер Дайсон, глубина двести футов. Скорость — одна треть.

Вахтенный офицер отдал соответствующие распоряжения, а капитан Вуд подошел к прокладочному столику.

Подводная лодка ВМС США «Поги» находилась сейчас в трехстах милях к северо-востоку от Норфолка, ожидая появления двух советских подлодок типа «альфа», за которыми, сменяя друг друга, следили несколько противолодочных патрульных самолетов от самой Исландии. Подлодка «Поги» получила свое название в честь знаменитой подводной лодки американского флота, отличившейся во время второй мировой войны, которая, в свою очередь, была названа по имени ничем не примечательной морской рыбы. «Поги» находилась в море в течение восемнадцати часов, она только что вышла из капитального ремонта на верфях Ньюпорт-Ньюз. Почти все её оборудование либо только что было доставлено с заводов-изготовителей, либо прошло через умелые руки кораблестроителей с Джеймс-Ривер. Впрочем, это не означало, что все работало идеально. Кое-какие приборы так или иначе «подгуляли» во время пробных испытаний на прошлой неделе, что было не столько необычным, сколько достойным сожаления, по мнению капитана Вуда. Команда на «Поги» тоже сменилась. Для самого Вуда это было первым назначением на должность командира подлодки после года, проведенного на штабной работе в Вашингтоне. Многие матросы на борту были недавними выпускниками школы подводного плавания в Нью-Лондоне и все ещё обвыкались в своем первом походе. Для людей, привыкших к синему небу над головой и свежему воздуху, не так просто научиться жить внутри стальной трубы диаметром тридцать два фута. Даже опытным подводникам приходилось заново привыкать к своей новой лодке и другим офицерам.

«Поги» сумела показать свою предельную скорость в тридцать три узла на ходовых испытаниях сразу после капитального ремонта. Для подлодки такого типа это была достаточно высокая скорость, но тут она уступала русским «альфам», которых прослушивала. Подобно всем американским подлодкам, её козырем была способность двигаться незаметно, украдкой. «Альфы» не имели представления, где находится «Поги», а потому станут легкой целью для американских торпед, особенно если принять во внимание, что «орионы», патрулировавшие над русскими подлодками, передавали на «Поги» точные координаты и расстояние до целей. При обычных условиях эти данные приходилось рассчитывать на прокладочном столике с помощью пассивной гидролокации.

Капитан-лейтенант Том Рейнолдс, помощник командира, координирующий боевые действия, склонился над столиком.

— Тридцать шесть миль до ближайшей «альфы» и сорок до дальней. — На огневом дисплее русские подлодки были обозначены, как «наживка 1 Поги» и «наживка 2 Поги», — вместе с названием самой подлодки эти обозначения казались особенно забавными.

— Скорость сорок два узла? — спросил Вуд.

— Да, капитан. — Рейнолдс вел радиопереговоры до тех пор, пока «Черная Чайка-4» не сообщила о своем намерении вернуться на базу. — Они гонят свои лодки полным ходом и прямо на нас. У нас готовы огневые решения для обеих. Как вы думаете, что они замышляют?

— Из штаба командующего передали, будто их посол сообщил, что это поисково-спасательная операция — у них пропала подлодка. — По тону командира нетрудно было догадаться, какого мнения он об этом заявлении советского посла.

— Поисково-спасательная операция? — Рейнолдс пожал плечами. — Ну что ж, может быть, они думают, что лодка потонула у мыса Пойнт-Комфорт, потому что если в ближайшее время не сбавят скорость, то окажутся именно там же. Никогда не слышал, чтобы русские «альфы» действовали так близко у нашего побережья. А вы, сэр?

— Нет. — Вуд нахмурился. Характерными особенностями «альф» были большая скорость и шумы. Согласно советской военной доктрине их якобы предполагалось использовать главным образом в оборонительных целях: как «подлодки-перехватчики» они могли защищать собственные ракетоносцы, а при большой скорости атаковать ударные американские подлодки и затем уходить от ответного удара. Вуд не считал, что это разумно, но его такая тактика устраивала.

— Может быть, они собираются блокировать Норфолк, — предположил Рейнолдс.

— Не исключено, — согласился Вуд. — Как бы то ни было, мы останемся на этой позиции, сохраняя полную тишину. Дадим русским промчаться мимо. После пересечения линии континентального шельфа им придется сбавить скорость, и мы последуем за ними, незаметно и тихо.

— Слушаюсь, капитан, — ответил Рейнолдс.

Оба офицера подумали о том, что если дойдет до стрельбы, то они смогут убедиться в прочности корпусов этих «альф». Ходили слухи, что они из титана, и офицерам хотелось узнать, действительно ли они способны выдержать силу взрыва в несколько сотен фунтов взрывчатки при прямом попадании. Новая боеголовка кумулятивного типа{16} торпеды «Марк-48» была разработана именно для этой цели и для борьбы с не менее прочными ракетоносцами типа «тайфун». Офицеры тут же отмахнулись от этих мыслей. Их задача заключалась в том, чтобы вести наблюдение.

Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

Лодка, обозначенная американцами как «наживка-2 Поги», в советском военно-морском флоте носила название «Е. С. Политовский» в честь начальника инженерного управления Российского флота, который обошел вокруг света и погиб в Цусимском сражении. Евгений Сигизмундович Политовский верой и правдой служил императору, как и подобало русскому морскому офицеру. Однако в своем дневнике, обнаруженном много лет спустя в Ленинграде, блестящий морской офицер страстно обличал коррупцию и разложение царского режима, что явилось резким контрастом тому беззаветному патриотизму, с которым он сознательно пошел на явную смерть от артиллерии адмирала Того. Это сделало его настоящим героем в глазах советских моряков, стремящихся походить на него. И советское государство назвало в его честь свою самую совершенную подлодку. Однако, к сожалению, подводную лодку «Политовский» преследовали такие же неудачи, как и человека, в честь которого она была названа.

По акустическому почерку подлодку «Политовский» американцы отнесли к категории «альфа-3». Это было неверно — среди ударных лодок такого типа она была первой. Небольшая, веретенообразная ударная подлодка достигла скорости сорок три узла через три часа после начала ходовые испытаний. И уже через минуту после этого испытания пришлось прекратить из-за невероятного происшествия: каким-то образом на пути лодки оказался пятидесятитонный кит, и «Политовский» врезался прямо в бок несчастного животного. При столкновении было смято десять квадратных метров носовой обшивки, уничтожен купол гидролокатора, перекошена торпедная труба и почти залит торпедный отсек. Список этих повреждений не учитывает ущерба, нанесенного почти всем внутренним системам подлодки от электронного оборудования до плиты на камбузе. По мнению многих подводников, если бы командиром лодки был любой другой офицер, а не знаменитый вильнюсский мастер, она непременно погибла бы. С тех пор двухметровое китовье ребро украшает офицерский клуб в Североморске, наглядно демонстрируя прочность советских подводных лодок. На устранение полученных повреждений потребовалось больше года, и когда «Политовский» снова вошел в строй, уже спустили на воду две другие «альфы». Через два дня ходовых испытаний с подлодкой случилось очередное крупное несчастье: на этот раз вышла из строя турбина высокого давления, и на её замену потребовалось шесть месяцев. Далее с лодкой произошли три аварии, правда, не столь значительные, и за «Политовским» прочно укрепилась репутация неудачника.

Старший механик подлодки Владимир Печкосов был правоверным членом партии и убежденным атеистом, но, будучи моряком, не мог не быть суеверным человеком. В старое доброе время его лодку освятили бы при спуске на воду и всякий раз окропляли бы святой водой перед выходом в море. Это был впечатляющий обряд — с бородатым батюшкой, кадилом и молитвами. Но.., времена те прошли, и ему пришлось выйти в море без всего этого, о чем он искренне сожалел. Везения не помешало бы. Дело в том, что у Печкосова возникли проблемы с реактором.

Реактор «альфы» невелик из-за относительно маленького корпуса самой подлодки. Однако несмотря на небольшие размеры, он обладает значительной мощностью, а у «Политовского» он работал на полной мощности уже более четырех суток. Они мчались к побережью Америки со скоростью больше сорока двух узлов. Это была предельная скорость, которую мог развить реактор, построенный восемь лет назад. «Политовского» планировалось поставить на капитальный ремонт, чтобы установить новое гидролокационное оборудование, компьютеры нового поколения и новую систему управления реактором. Печкосов считал безответственным — даже безумным — гнать лодку на пределе возможностей, хотя пока все на ней функционировало должным образом. Еще никогда ни на одной «альфе» реактор не доводили до такого предела, даже новый, а на «Политовском» он дышал на ладан, а теперь стармех заметил первые тревожные признаки.

Начать с того, что в основном насосе высокого давления, прокачивающем хладагент по первичному контуру охлаждения, появилась вибрация, а это зловещий признак. Можно было включить вместо основного насоса запасной, но мощность его была пониже, и это означало, что скорость упадет узлов на восемь. «Альфа» обладала такой высокой мощностью не благодаря натриевой системе охлаждения, как считали американцы, а просто из-за намного более высокого давления, чем у любого корабельного реактора, и применения принципиально новой системы теплообмена, увеличивающей общую тепловую эффективность до сорока одного процента, что намного превышало соответствующую величину у любой другой подводной лодки. Но за все надо платить — и при работе на полной мощности стрелки на всех приборах дрожали у красной черты, и это не было символическим пределом, а означало подлинную опасность.

Это обстоятельство вместе с вибрирующим насосом серьезно беспокоило Печкосова; час назад он обратился к командиру лодки с настоятельной просьбой разрешить на несколько часов сбавить скорость, чтобы дать возможность высококвалифицированным механикам БЧ-5{17}, настоящим мастерам своего дела, провести ремонт. В конце концов, не исключено, что дело всего лишь в подшипнике, а у механиков имелись запасные. Насос был сконструирован таким образом, что легко поддавался ремонту. Капитан заколебался, хотел было согласиться, но вмешался политрук, указав на то, что полученный ими приказ недвусмысленно требует занять выделенную позицию как можно быстрее, так что любое отступление «политически неоправданно». И это решило вопрос.

Печкосов с горечью вспомнил затравленный взгляд капитана. Какой смысл иметь командира на борту корабля, если каждый его приказ должен быть одобрен партийным подхалимом, умеющим всего лишь твердить как попугай предписания партийных боссов. Печкосов был преданным коммунистом и всегда следовал партийной линии, как говорится, с октябрятского возраста, но — черт побери! — зачем тогда специалисты и механики? Неужели партия считает, что физические законы природы можно перекроить по капризу аппаратчика только потому, что у того кабинет с письменным столом и дача в Подмосковье? Старший механик выругался про себя.

Он стоял один у главного пульта управления, который размещался в машинном отделении, в сторону кормы от реакторного отсека. Здесь же размещались теплообменник и паротурбина, которая была установлена прямо по центру тяжести подлодки. Давление в реакторе достигало 2800 фунтов на квадратный дюйм — больше 170 килограммов на квадратный сантиметр. Только часть этого давления была результатом работы насоса. С повышением давления повышалась температура кипения. В данном случае вода нагревалась до температуры выше 900 градусов по Цельсию и образовывала пар, собирающийся в верхней части реактора; сформировавшийся там паровой пузырь давил на воду внизу и препятствовал образованию большего количества пара. Пар и вода удерживали друг друга в неустойчивом равновесии. Причем в результате реакций распада в урановых стержнях радиоактивность воды была опасно высокой. Назначение управляющих стержней состояло в том, чтобы регулировать ход атомной реакции. И здесь равновесие было неустойчивым. В лучшем случае стержни могли поглотить чуть меньше одного процента потока нейтронов, но этого было достаточно, чтобы начать или прекратить реакцию.

Разбуди Печкосова среди ночи, он наизусть отчеканил бы все эти данные. Он мог по памяти начертить схему всей двигательной установки и мгновенно схватывал малейшие отклонения в показаниях приборов. Сейчас он замер у пульта управления, перебегая взглядом от прибора к прибору, и не спускал руки с аварийного выключателя реактора. Вторая его рука лежала на кнопке системы охлаждения.

Вибрация не прекращалась. Не иначе это неисправный подшипник. Судя по неравномерности стука, он вот-вот должен окончательно развалиться. Тогда насос заест и его придется немедленно остановить. При такой аварии, хотя и не опасной для живучести лодки, на ремонт — если вообще насос можно будет отремонтировать — потребуется несколько суток. Однако ситуация была намного хуже, чем предполагал Печкосов, — от вибрации происходили перепады давления в хладагенте.

Чтобы эффективно использовать новейший теплообменник, вода в двигательной установке «альфы» должна быстро проходить через многочисленные контуры и клапаны. Для этого требовался мощный насос, обеспечивающий давление 150 фунтов на квадратный дюйм — почти в десять раз больше, чем считалось безопасным на реакторах западного типа. При таком мощном насосе, когда лодка шла на высокой скорости, в машинном отделении стоял невероятный шум, как в сборочном цехе, где производилась клепка, и вибрация насоса нарушала показания контрольных приборов. Печкосов заметил, что стрелки приборов вздрагивают. Старший механик был прав и одновременно ошибался. Стрелки приборов, регистрирующих давление, действительно колебались из-за тридцатифунтовых волн перегрузки, проносящихся по системе охлаждения. Печкосов не сумел распознать причину колебаний стрелок. Он слишком долго оставался на вахте.

Внутри кожуха реактора эти перепады приближались к резонансной частоте оборудования. Примерно в середине на внутренней поверхности кожуха находился титановый фитинг, составляющий часть запасной системы охлаждения. В случае утечки охлаждающей жидкости и после успешного аварийного заглушения реактора откроются клапаны внутри и снаружи кожуха, охлаждая реактор либо смесью воды с барием, либо в крайнем случае морской водой, которая может быть введена в кожух и выведена из него ценой разрушения самого реактора. Однажды такое решение было принято, и хотя обошлось весьма дорого, действия молодого механика спасли ударную подлодку типа «виктор», иначе бы реактор расплавился.

Сегодня внутренний клапан был закрыт вместе с фитингом, проходящим через корпус лодки. Клапаны были изготовлены из титана, так как только титан гарантировал надежность после продолжительного воздействия высоких температур. Кроме того, титан устойчив к коррозии, а коррелирующее действие воды при высокой температуре особенно губительно. Однако конструкторы не приняли во внимание, что после многих лет непрерывного интенсивного радиоактивного облучения титановый сплав становится хрупким. И вот, когда частота вибрации насоса стала приближаться к той частоте, с которой волны гидравлического давления били по створке клапана, створка все сильнее и сильнее била по запорному кольцу. По краям металла пошли трещины.

Первым этот низкий звук, проносящийся по переборкам, услышал мичман, который находился в передней части отсека. Он подумал, что это гул от системы внутренней корабельной трансляции, и медлил проверить его происхождение. А когда створка клапана вылетела из выпускного отверстия, проверять было уже поздно. Отверстие было небольшим — всего десять сантиметров в диаметре при толщине металла пять миллиметров. Такой тип фитинга носит название клапан-бабочка, и створка действительно походила на бабочку, когда стала кувыркаться в потоке воды. Будь она из нержавеющей стали, оказалась бы достаточно тяжелой и упала бы на дно кожуха. Но титан, хотя и прочнее стали, намного легче её. И поток хладагента понес створку вверх, к выпускной трубе.

Поток воды затащил створку в трубу с внутренним диаметром пятнадцать сантиметров. Труба была из нержавеющей стали, из сваренных двухметровых отрезков, чтобы их легче заменять в тесном помещении при ремонте. Створку быстро понесло к теплообменнику. Здесь труба изгибалась под углом сорок пять градусов, и створка мгновенно застряла. Это наполовину заблокировало трубу, и прежде чем напор сдвинул застрявшую створку, успело произойти слишком многое. Движущаяся вода, обладая значительной инерцией, столкнувшись с препятствием, образовала внутри трубы обратную волну. Общее давление моментально подскочило до 3400 фунтов на квадратный дюйм, и труба сдвинулась на несколько миллиметров. Возросшее давление, боковое смещение сварного шва и накопившееся воздействие высокотемпературной эрозии стали разрушили шов. Образовалось отверстие диаметром с карандашное острие. Вырвавшаяся через него вода моментально превратилась в пар, и тут же сработали датчики тревоги в реакторном отсеке и соседних с ним помещениях. Вода быстро разрушала шов, стремительно увеличивая отверстие, пока хладагент реактора не начал фонтаном вырываться наружу. Струя пара вывела «из строя кабели системы управления реактором. Произошло самое страшное, что могло с ним случиться, — потеря охлаждающей жидкости (ПОЖ).

В течение трех секунд давление внутри реактора упало до нуля. Многие галлоны хладагента превратились в пар, наполнивший соседние отсеки. Аварийные датчики на главном щите тут же сработали, сигнализируя о катастрофе, и в мгновение ока Владимир Печкосов воочию столкнулся с кошмаром, постоянно преследующим каждого механика, управляющего атомным реактором. Его первой автоматической реакцией было нажать на кнопку системы аварийного отключения реактора и заглушить его, однако пар в кожухе вывел из строя систему управления стержнями, и на решение проблемы не было времени. Печкосов мгновенно понял, что его корабль обречен. Он тут же открыл аварийные клапаны охлаждения реактора, впустив в него морскую воду. И тут же автоматически включились сигналы тревоги по всей лодке.

Капитан, находившийся в центральном посту, мгновенно понял характер аварии. Они были на глубине ста пятидесяти метров. Следовало немедленно поднять лодку на поверхность. Капитан отдал приказ сбросить балласт и поднять вверх до предела рули глубины.

Авария подчинялась теперь физическим законам. Поскольку внутри реактора не осталось хладагента, способного поглощать тепло, выделяемое урановыми стержнями, атомная реакция практически прекратилась — в реакторе не было воды, которая приняла бы поток нейтронов. Это, однако, не решило проблемы, потому что остаточного тепла распада хватило для того, чтобы расплавить все, что находилось в реакторном отсеке. Холодная вода, хлынувшая в реактор, понизила температуру, но при этом задержала слишком большое количество нейтронов внутри реактора. Это вызвало самопроизвольную атомную реакцию, в результате которой образовалось ещё большее количество тепла, которое не мог контролировать никакой охладитель. То, что началось с потери хладагента, превратилось в нечто гораздо худшее: аварию с холодной водой. Оставались считанные минуты до того, как расплавится весь реактор, а до поверхности «Политовскому» было ещё далеко.

Печкосов оставался на своем посту в машинном отделении и делал все возможное. Он знал, что наверняка погибнет, но хотел дать капитану время вывести лодку на поверхность. Механики часто проводили учения, принимая во внимание именно такую ситуацию, и старший механик отдал приказ прибегнуть к аварийным правилам. Однако это только ухудшило положение.

Дежурный электрик побежал вдоль линии электрических щитов, переключая электрическую сеть лодки с основной на аварийную, потому что пар, ещё оставшийся в турбогенераторах, вот-вот кончится и тогда управление лодкой будет полностью зависеть от аккумуляторных батарей.

Подача электричества на триммеры, расположенные на задних плоскостях рулей глубины, прекратилась, и произошло автоматическое переключение на электрогидравлическое управление, контролирующее не только маленькие триммеры, но и рули глубины целиком. Системы управления тут же переключились на угол подъема в пятнадцать градусов — а ведь лодка продолжала идти со скоростью тридцать девять узлов. Поскольку сжатый воздух, действующий в аварийном режиме, полностью выбросил воду из балластных цистерн, подлодка стала очень легкой и помчалась вверх, как самолет, набирающий высоту. Через несколько секунд подводники, находившиеся в центральном посту, с изумлением почувствовали, что лодка поднимается уже под углом сорок пять градусов и этот угол все увеличивается. Еще через мгновение их единственной заботой было удержаться на ногах. Теперь «альфа» поднималась почти вертикально вверх со скоростью тридцать миль в час. Всех членов экипажа и незакрепленные предметы понесло в сторону кормы.

В кормовом моторном отсеке матрос упал на главный распределительный щит, замкнув телом все его контакты, и подача электричества полностью прекратилась. Кок, который в момент аварии проводил осмотр спасательного снаряжения в носовом торпедном отсеке, успел натянуть гидрокостюм и забраться в спасательный цилиндр. Имея за плечами всего год плавания на подводных лодках, он все-таки догадался, что значат ревущие сигналы тревоги и странное поведение подлодки. Кок задраил люк и нажал на рычаг выброса, как его учили в школе подводников.

«Политовский», словно гигантский кит, взмыл над поверхностью Атлантики на три четверти своей длины и тут же рухнул обратно.

Ударная подлодка «Поги»

— Капитан, вызывает гидропост.

— Слушаю, гидропост. Это капитан.

— Шкипер, вам нужно бы послушать это. С «наживкой 2» что-то стряслось, — доложил старший акустик.

Вуд через несколько секунд был уже в гидропосту. Он надел наушники, подключенные к магнитофону, действующему с опозданием на две минуты, и услышал рев воды, врывающейся в корпус лодки. Шум двигателя смолк. Через несколько секунд послышался взрыв сжатого воздуха и потрескивание корпуса лодки, быстро меняющей глубину.

— Что там происходив? — с недоумением спросил Вуд.

Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

В реакторе «Политовского» самопроизвольная атомная реакция практически уничтожила как поступающую сюда морскую воду, так и топливные урановые стержни. Их остатки скопились в кормовой части кожуха реактора. Через минуту образовалась метровая лужа радиоактивного расплава, достаточно большая, чтобы там в свою очередь образовалась своя критическая масса. Атомная реакция продолжалась, ничуть не ослабевая. На этот раз она была направлена непосредственно против прочной брони кожуха, сделанного из нержавеющей стали. Ничто созданное руками человека не в состоянии выдержать температуру в пять тысяч градусов. Через десять секунд стенки кожуха реактора не выдержали. Расплавленная масса урана прорвалась через образовавшееся отверстие на кормовую переборку.

Теперь у Печкосова не было сомнений, что он погиб. Старший механик увидел, как почернела краска на переборке перед ним, и последнее, что предстало его взору, — это появление окруженной голубым сиянием темной массы. Через мгновение тело стармеха превратилось в пар, и радиоактивная масса набросилась на следующую кормовую переборку.

Почти вертикальное положение лодки стало меняться. Сжатый воздух вырвался из нижних балластных цистерн, и они наполнились водой, снижая угол подъема лодки и погружая её в воду. Из носового отсека доносились панические крики. С трудом поднявшись и не обращая внимания на сломанную ногу, капитан как-то пытался овладеть положением и помочь команде выбраться из подводной лодки, прежде чем станет слишком поздно. Однако рок Евгения Сигизмундовича Политовского продолжал преследовать лодку. Спасся всего один человек. Кок сумел открыть спасательный люк и выбраться наружу. Следуя наставлениям, полученным в школе подводников, он попытался закрепить крышку люка, чтобы остальные члены команды могли последовать за ним, однако, когда лодка скользнула вниз, водой его отшвырнуло от корпуса.

Когда угол подлодки изменился, расплав урана выбросило на палубу машинного отделения. Сначала он прожег стальную палубу, а затем титан корпуса. Через пять секунд в машинном отделении образовалось отверстие, и самый крупный отсек «Политовского» быстро наполнился водой. В результате это уничтожило тот небольшой запас плавучести, который ещё оставался у подлодки, и она начала свое последнее погружение.

Корма опустилась вниз как раз в тот момент, когда капитан сумел заставить матросов снова подчиняться приказам, но тут его швырнуло головой о щит управления. Со смертью капитана погибли и те слабые надежды на спасение, которые ещё оставались у команды. «Политовский» устремился вниз, к морскому дну, и его винт под потоком мчащейся навстречу воды вращался в обратную сторону.

Ударная подлодка «Поги»

— Шкипер, я служил на «Чоппере» в шестьдесят девятом, — сказал старший механик, имея в виду ужасную катастрофу этой дизельной подводной лодки.

— Да, похоже на то, — согласился капитан, прислушиваясь к отдаленным звукам в акустической установке. Ошибиться в этом невозможно. Было слышно, как заполнялись балластные цистерны; это могло означать только одно: во внутренние отсеки ворвалась вода. Будь они ближе, услышали бы ещё и крики людей, обреченных на смерть в металлической ловушке. Слава Богу, что они этого не слышали. Рев воды, врывающейся в корпус гибнущей лодки, был страшен и без этого. Там, в морской глубине, гибли люди. Это были русские, враги его, Вуда, страны, но это тоже были люди, мало чем отличающиеся от него самого, а он был бессилен им помочь.

Капитан Вуд отметил, что вторая «альфа», «наживка I», продолжала мчаться вперед, не заметив гибели своей спутницы.

Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

Понадобилось девять минут, чтобы «Политовский» опустился на две тысячи футов к морскому дну. Падение было столь стремительным, что подлодка со страшной силой ударилась о твердый песок континентального шельфа. К чести её строителей внутренние переборки выдержали удар. Все отсеки от реакторного и до кормовых были затоплены, и в них погибла половина команды, однако носовые отсеки остались герметичными. Но даже это было, скорее, проклятием, чем благом. Поскольку воспользоваться резервным запасом воздуха, который находился в кормовых цилиндрах, оказалось невозможно, а сложные системы очистки работали только от аварийных аккумуляторных батарей, у сорока подводников остался всего лишь ограниченный запас воздуха. Они спаслись от мгновенной смерти в ледяных водах Северной Атлантики лишь для того, чтобы принять медленную смерть от удушья.