День первый

Пятница, 3 декабря

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Капитан первого ранга Военно-морского флота СССР Марк Рамиус был одет соответственно арктическим условиям, обычным для базы подводных лодок Северного флота в Полярном: пять шерстяных свитеров, а поверх — непромокаемый комбинезон. Черный от копоти портовый буксир развернул нос его подводной лодки на север, в сторону канала. Док, внутри которого два последних долгих месяца находился «Красный Октябрь», теперь снова стал наполненным водой бетонным ящиком, одним из тех, что предназначены для укрытия подводных ракетоносцев стратегического назначения от суровых арктических погод. Моряки и портовые рабочие, собравшиеся на краю дока, наблюдали за выходом в море подводной лодки в принятой у русских манере — молча и без восторгов.

— Малый вперед, Комаров, — скомандовал капитан. Буксир отвернул в сторону, и Рамиус посмотрел на корму, за которой от мощного потока, отбрасываемого двумя бронзовыми винтами, яростно бурлила вода. Капитан буксира помахал рукой, и Рамиус поднял руку в ответ. Буксир справился со своей несложной работой быстро и умело. «Красный Октябрь», подводная лодка типа «тайфун»{1}, направился теперь к главному судоходному каналу — выходу из Кольского залива.

— А вот и «Пурга», товарищ командир. — Григорий Комаров показал на ледокол, который будет сопровождать их до моря.

Рамиус кивнул. Предстоящий двухчасовой переход по заливу потребует не столько особого искусства, сколько просто терпения. Дул холодный северный ветер, единственный, что господствует в этой части света. Поздняя осень в этом году выдалась на удивление погожей, и снега, глубина которого здесь обычно измеряется метрами, выпало немного. Неделю назад на Мурманское побережье обрушился свирепый шторм, который разрушил арктические паковые льды, так что присутствие ледокола было действительно необходимо. «Пурга» будет расчищать путь для подлодки, расталкивая льдины, которые может занести за ночь на фарватер. Будет совсем некстати, если такая замерзшая глыбина морской воды случайно выведет из строя новейший подводный ракетоносец советского военно-морского флота.

По широкому заливу катились крутые волны, подгоняемые свежим ветром. Порой они перехлестывали через овальный нос «Красного Октября», скатываясь потоками с плоской ракетной палубы перед отвесной черной стеной рубки, или «паруса», как называют рубку подводники. Поверхность грязной воды была подернута слоем нефти, оставленной здесь бесчисленными судами. При низких здешних температурах испаряться она не способна, и на скалистых берегах залива остаются черные полосы, словно тут купался неопрятный великан. А ведь и впрямь удачное сравнение, подумал Рамиус. Советскому великану нет дела до грязи, которую он оставляет на поверхности земли. Рамиус учился морскому делу мальчишкой на рыбачьих судах, не покидавших прибрежных вод, и хорошо понимал, как важно быть в ладу с природой.

— Увеличить обороты до одной трети, — произнес он. Комаров передал команду капитана в машинное отделение по телефону на мостике. Шум воды за бортом усилился, и «Красный Октябрь» двинулся следом за «Пургой». Капитан-лейтенант Комаров был на «Красном Октябре» штурманом, а до перевода на него служил портовым лоцманом и занимался проводкой крупных военных кораблей, которые базировались по обеим берегам широкого залива. Оба офицера наблюдали за ледоколом, который двигался в трехстах метрах впереди. На юте ледокола приплясывали от холода матросы, один из них даже был в белом фартуке корабельного кока. Всем хотелось стать свидетелями первого выхода в море могучего ракетоносца, да и вообще матросы рады всему, что способно хоть как-то нарушить монотонное течение их службы.

В другое время такой эскорт вызвал бы раздражение Рамиуса — фарватер здесь был широким и глубина не вызывала опасений, — но не сегодня. Лед — дело серьезное. Да и все остальное было не менее важным для капитана.

— Ну вот, товарищ командир, мы снова выходим в море во имя защиты нашей родины! — Капитан второго ранга Иван Юрьевич Путин высунул голову из люка и, как всегда, без разрешения поднялся на мостик с неловкостью сухопутного моряка. На крошечном ходовом мостике, где стояли командир, штурман и безмолвный впередсмотрящий, и без того было тесно. Путин занимал должность замполита — заместителя командира корабля по политической части. Все, что он делал, совершалось во славу Родины, Отечества — эти слова были для русских святыми, как и имя Ленина, которого волей Коммунистической партии просто обожествляли.

— Ты прав, Иван Юрьевич. — Голос Рамиуса звучал приветливо, никак не отражая его истинных чувств. — Одно удовольствие провести пару недель в море, особенно после дока. Место настоящего моряка в море, а не на суше, где его постоянно теребят бюрократы. Да и эти работяги в грязных сапогах изрядно надоели, снуют повсюду. Ну, и согреемся наконец.

— Вы считаете, что сейчас холодно? — недоуменно спросил Путин.

Уже в который раз Рамиус подумал, что Путин истинный замполит. Его нарочито громкий голос и самоуверенная манера держаться никому ни на минуту не позволяют забыть, кто он такой. Идеальный политрук, но человек в высшей степени не безопасный.

— Я слишком долго плаваю на подводных лодках, мой друг, так что привык к умеренной температуре и надежной палубе под ногами. — Путин не заметил скрытого намека на свою слабость — его перевели на подводные лодки после того, как выяснилось, что хроническая морская болезнь не позволяет ему служить на эсминцах. А может быть, ещё и потому, что замполит не страдал клаустрофобией, боязнью замкнутого пространства, невыносимой для многих внутри подводных лодок.

— Подумать только, Марк Александрович, сейчас в Горьком розы цветут!

— Что вы имеете в виду, товарищ замполит? — спросил Рамиус, не отрываясь от бинокля. Был полдень, но солнце едва поднялось из-за горизонта на юго-востоке, отбрасывая оранжевые косые лучи и пурпурные тени на отвесные скалистые берега вдоль залива.

— Морозные розы, разумеется, — громко рассмеялся Путин. — В такой день у детей и женщин расцветает румянец во всю щеку, пар от дыхания, а водка особенно хороша! Вот бы сейчас туда!

Этому подонку надо в Интуристе работать, подумал Рамиус, только вот Горький закрыт для иностранцев. Сам он бывал там дважды. Горький показался ему обычным советским городом — ветхие дома, грязные улицы, серые, плохо одетые люди. Как и в большинстве советских городов, зима там — лучшее время года. Под снегом не видно грязи. Рамиус, полулитовец по национальности, вынес куда более приятные воспоминания о месте, где вырос, прибрежном селении с рядами чистеньких построек — наследии ганзейских времен.

Находиться на борту советского военного корабля — больше того, командовать им — было в высшей степени необычно для нерусского. Однако отец Марка, Александр Рамиус, был видным партийным деятелем, правоверным коммунистом и служил Сталину верой и правдой. Когда Советский Союз в 1940 году оккупировал Литву, Рамиус старший активно участвовал в арестах недовольных, священников, владельцев фабрик и магазинов, а также всех тех, кто оказались неугодными новому режиму. Арестованных вывезли неизвестно куда, и теперь даже Москва могла всего лишь гадать о постигшей их судьбе. Когда год спустя на страну напали немцы, Александр пошел на фронт, стал комиссаром, отличился в боях под Ленинградом. В 1944 году он вернулся на родную землю с передовыми частями Одиннадцатой Гвардейской армии и начал беспощадно карать всех тех, кто сотрудничали с немцами или кого в этом подозревали. Отец Марка был просоветски настроенным человеком, и Марк испытывал за него глубокий стыд. Здоровье матери было подорвано длительной блокадой Ленинграда, и она умерла при родах. Мальчика растила бабушка, мать отца, жившая в Литве, в то время как сам отец важно расхаживал по Центральному комитету партии в Вильнюсе в расчете на повышение и перевод в Москву. В конце концов это свершилось. Он был уже кандидатом в члены Политбюро, когда скоропостижно умер от сердечного приступа.

Но с именем отца у Марка было связано не только чувство стыда. Видное положение родителя позволило ему достичь нынешнего собственного высокого положения. И сейчас Марк намерен был осуществить свой план, считая, что возмездие окажется достаточным, чтобы упокоить души тысяч соотечественников, погибших ещё до его рождения.

— Там, куда мы идем, Иван Юрьевич, ещё холоднее.

Путин похлопал капитана по плечу. Интересно, его расположение ко мне притворное или искреннее? — подумал капитан. Пожалуй, это все же не игра. Будучи честным человеком, Рамиус не мог отказать этому низкорослому крикливому типу во всех человеческих чувствах.

— Скажите, товарищ командир, почему, выходя в море, вы всегда с такой радостью покидаете родные берега?

По лицу Рамиуса, скрытому биноклем, скользнула улыбка.

— У моряка, Иван Юрьевич, одна родина, зато две жены. Вам этого не понять. Вот и сейчас я отправляюсь к своей второй жене, холодной и бессердечной, которой принадлежит моя душа. — Рамиус замолчал, лицо его сделалось жестким. — Тем более что теперь это моя единственная жена.

Путин осекся, и это не ускользнуло от внимания капитана. Замполит присутствовал на похоронах и по-настоящему плакал, когда сосновый полированный гроб скользнула печь крематория. Для него смерть Натальи Богдановны Рамиус была волей судьбы, но ещё и безжалостным перстом Божьим, существование которого он так настойчиво отрицал. Рамиус же считал смерть жены преступлением отнюдь не Бога, а государства. Бессмысленным, чудовищным преступлением, которое требовало возмездия.

— Льдина! — впередсмотрящий протянул руку в направлении опасности.

— Дрейфующие льды, откололись от правого берега, а возможно, от ледника на восточной стороне. Пройдем без труда, — отозвался Комаров.

— Товарищ командир, радиограмма из штаба флота, — донесся из динамика металлический голос.

— Читайте, — приказал Рамиус.

— Район учений свободен. Вражеские суда не обнаружены. Действуйте согласно приказам. Подпись: Коров, командующий Северным флотом.

— Принято, — отозвался Рамиус. Раздался щелчок, и динамик отключился. — Значит, американцев поблизости нет?

— Вы сомневаетесь в информации командующего флотом? — спросил Путин.

— Надеюсь, он прав. — Рамиус ответил вполне искренне, чему замполит не очень поверил. — Но вы ведь помните, что нам говорили при инструктаже.

Путин переминался с ноги на ногу. Возможно, и от холода.

— Я имею в виду американские подлодки — 688-е, типа «лос-анджелес», Иван Юрьевич. Помните, что сказал один из их офицеров нашему разведчику? Такая подлодка может подкрасться к, китихе и трахнуть её, прежде чем она это почувствует. Интересно, каким образом КГБ получил такую информацию? Не иначе тут не обошлось без какой-нибудь прелестной шпионки, блондинки, тощей как вобла, в западном вкусе, такие особенно нравятся империалистам… — проворчал капитан, делая вид, что испытывает удовольствие от собственной шутки. — Скорее всего, американский офицер просто прихвастнул, чтобы произвести впечатление. Да и наверняка был навеселе, как это водится у моряков. И все-таки нам следует остерегаться американских «лос-анджелесов» и новых британских «трафальгаров». Они представляют для нас немалую опасность.

— У американцев хорошие инженеры, товарищ командир, — заметил Путин, — но не следует преувеличивать их способности. Американская технология не такая уж и потрясающая. Наша лучше, — закончил он.

Рамиус задумчиво кивнул, думая о том, что замполитам не грех иметь хоть какое-то представление о кораблях, на которые их посылает служить партия.

— Иван Юрьевич, уж у вас-то на Волге знают, что, не спросившись броду, не мечутся в воду. Впрочем, не тревожьтесь. С нашей подлодкой мы им нагоним жару.

— Совершенно верно, товарищ командир. — Путин снова похлопал Рамиуса по плечу. — Я сказал в Главном политуправлении, что «Красный Октябрь» в надежных руках.

Оба офицера — и Рамиус и Комаров — не сдержали улыбки. Вот ведь сукин сын, подумал капитан, он ещё осмелился сказать в присутствии моих подчиненных, что якобы имеет право судить о моей профессиональной подготовке как командира корабля! А сам и с резиновым плотом в тихую погоду не управится! Жаль, что ты не доживешь до времени, когда тебе пришлось бы взять свои слова обратно, товарищ замполит, и провести остаток дней за совершенную ошибку в ГУЛАГе. Пожалуй, ради этого стоило бы сохранить тебе жизнь.

Через несколько минут волнение усилилось, и подлодка начала переваливаться с борта на борт. На высоте рубки качка ощущалась ещё сильнее, и Путин нашел предлог, чтобы поспешно спуститься вниз. Сухопутная крыса. Рамиус переглянулся с Комаровым, который глазами улыбнулся в ответ. Их молчаливое презрение к замполиту свидетельствовало о не слишком большой приверженности к советскому образу мыслей.

Следующий час плавания промелькнул быстро. По мере приближения к открытому морю волнение увеличивалось и сопровождающий их ледокол теперь уже бросало на волнах. Рамиус с интересом наблюдал за «Пургой». Ему не доводилось плавать на ледоколах, вся его служба прошла на подводных лодках — здесь было комфортнее, хотя и опасней. Впрочем, он привык к опасности, и теперь многолетний опыт сослужит ему свою службу.

— Вижу бакен, товарищ командир, — произнес Комаров, указывая направление. Красный зажженный бакен раскачивался на волнах.

— Центральный пост, сообщите глубину, — произнес Рамиус в трубку телефона.

— Сто метров под килем, товарищ командир.

— Увеличить обороты до двух третей, лево руля десять градусов. — Рамиус посмотрел на Комарова. — Сообщи на «Пургу» о перемене курса и проследи, чтобы они не повернули в нашу сторону.

Комаров взял маленький фонарь-мигалку и просигналил на ледокол. Подводный ракетоносец начал медленно увеличивать скорость, преодолевая инерцию своей огромной массы в тридцать тысяч тонн. Наконец мощные двигатели разогнали «Красный Октябрь», и вода, рассекаемая форштевнем, образовала трехметровую пенящуюся арку; волны от неё перекатывались через палубу, разбиваясь об отвесную стену рубки. «Пурга» отвернула вправо, уступая путь ракетоносцу.

Рамиус посмотрел в сторону кормы на отвесные утесы Кольского залива. Тысячелетия назад они обрели такую форму под безжалостным напором гигантских ледников. Сколько раз за двадцать лет службы на Краснознаменном Северном флоте доводилось ему смотреть на этот широкий залив с его скалистыми берегами? Сейчас он видит их в последний раз. Так или иначе он не вернется обратно. Что ждет его впереди? Рамиус откровенно признался себе, что это его не особенно волнует. Может быть, то, что говорила ему в детстве бабушка о Боге и вознаграждении за честно прожитую жизнь, действительно правда. Он очень надеялся на это; как было бы замечательно, если бы Наталья не ушла навсегда. Как бы ни сложилось теперь, пути назад нет. В последнем мешке с почтой, переданном на берег перед самым выходом в море, он оставил письмо. Возврат теперь исключен.

— Комаров, просигналь на «Пургу»: погружаемся в… — капитан посмотрел на часы, — в тринадцать двадцать. Операция «Октябрьский мороз» начинается в соответствии с графиком. Можете приступать к другим обязанностям. Вернемся в назначенный срок.

Комаров передал сообщение на ледокол, нажимая на кнопку сигнального прожектора. Оттуда мигом последовал ответ, и Рамиус без помощи сигнальщика прочитал световые вспышки: ЕСЛИ ТОЛЬКО КИТЫ НЕ СХАРЧАТ ВАС. СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, «КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ».

Рамиус поднял трубку телефона, нажал на кнопку вызова радиорубки и приказал передать аналогичное сообщение в штаб флота в Североморске. Затем он вызвал центральный пост.

— Глубина под килем?

— Сто сорок метров, товарищ командир.

— Приготовиться к погружению. — Рамиус повернулся к впередсмотрящему и приказал ему спуститься внутрь подлодки. Молодой матрос направился к люку. Наверно, он рад был покинуть мостик и снова оказаться в тепле, но приостановился у люка и ещё раз посмотрел на небо, затянутое облаками, и на исчезающие вдали скалистые утесы. Выход в море на подводной лодке всегда одновременно волнует и печалит душу моряка.

— Очистить мостик. Примешь на себя управление, Григорий, когда спустишься в центральный пост.

Комаров кивнул и исчез внутри рубки. Капитан остался один.

Рамиус в последний раз окинул внимательным взглядом горизонт. Солнце едва виднелось за кормой, над головой нависли свинцовые тучи, море вокруг казалось черным, только белели гребешки на вершинах волн. Неужели я сейчас прощаюсь с миром? — подумал капитан. Если так, то я предпочел бы увидеть под занавес что-нибудь повеселее.

Прежде чем скользнуть по ведущему вниз трапу, он осмотрел затвор люка, потянул за цепочку, закрывающую его, и убедился, что автоматическое устройство герметизации сработало надежно. Восьмиметровый спуск внутри паруса к прочному корпусу{2} лодки, ещё два трапа — и центральный пост. Мичман задраил второй люк и резким движением сильных рук повернул до предела запорное колесо.

— Григорий? — произнес Рамиус.

— Полный порядок, — отрывисто бросил штурман, указывая на пульт погружения. Датчики герметизации корпуса светились зеленым светом — корпус надежно задраен. — Все системы проверены. Лодка готова к погружению.

Капитан лично провел визуальный осмотр датчиков механических, электрических и гидравлических систем, кивнул, и вахтенный мичман открыл щит управления клапанами продувки.

— Погружение, — скомандовал Рамиус и прошел к перископу, где сменил своего старпома Василия Бородина.

Комаров нажал на кнопку, и во всех помещениях подлодки прозвучал пронзительный сигнал, эхом отразившийся от корпуса ракетоносца.

— Заполнить главные балластные цистерны. Плоскости горизонтальных рулей вниз на десять градусов, — приказал Комаров, внимательно наблюдая за тем, чтобы каждый матрос точно исполнял его распоряжения.

Рамиус прислушивался к происходящему в центральном посту, но не следил за действиями моряков. Комаров был лучшим молодым офицером, когда-либо служившим под его началом, и уже давно завоевал полное доверие капитана.

Корпус «Красного Октября» наполнился шумом воздуха, вырывающегося из открытых клапанов продувки, размещенных в верхней части балластных цистерн. В цистерны, вытесняя воздух, поддерживавший плавучесть подлодки, хлынул поток воды. Процесс погружения требовал времени, потому что в корпусе подводного ракетоносца находилось множество таких цистерн, каждая из которых была разделена на отдельные ячейки. Рамиус отрегулировал перископ и увидел, как черная вода за бортом на короткое время превращается в пену.

«Красный Октябрь» был самой большой и самой современной подводной лодкой из всех, какими доводилось командовать Рамиусу, но у неё имелся один крупный недостаток. На ней была мощная двигательная установка и новый практически бесшумный движитель{3}, который, надеялся Рамиус, сможет сбить с толку как американские, так и советские подводные лодки, однако её водоизмещение было столь велико, что она, подобно раненому киту, слишком медленно меняла глубину погружения. Лодка медленно всплывала и ещё медленнее погружалась.

— Перископ ниже уровня воды. — Рамиус не сразу отошел от прибора. — Убрать перископ, — скомандовал он.

— Проходим сорок метров, — доложил Комаров.

— Выровнять лодку на сотне метров.

Теперь Рамиус наблюдал за работой своих матросов. При первом погружении холодок пробегает по коже даже у опытных моряков, а его команда наполовину состояла из недавних деревенских парней, прибывших на «Красный Октябрь» прямо с подготовительных курсов. Корпус подлодки потрескивал от давления окружающей воды, и к этому тоже надо привыкнуть. У нескольких молодых матросов побледнели лица, но ребята стояли на своих боевых постах, стараясь не подавать виду, что им не по себе.

Комаров приступил к процедуре выравнивания подлодки на заданной глубине. Слушая четкие команды капитан-лейтенанта, Рамиус следил за ним с гордостью, словно за собственным сыном. Комаров был первым, кого он посвятил в свои планы. Моряки в центральном посту безукоризненно повиновались ему. Через пять минут подводный ракетоносец замедлил погружение на глубине девяноста метров, плавно опустился ещё на десять и остановился точно на сотне.

— Молодец, капитан-лейтенант. Прими управление на себя. Снизить обороты до одной трети. Акустикам прослушивать глубины в пассивном режиме. — Рамиус направился к выходу из центрального поста, дав знак Путину следовать за ним.

Итак, началось.

Сопровождаемый Путиным, Рамиус направился в сторону кормы к офицерской кают-компании. Капитан открыл дверь и, пропустив вперед замполита, запер её за собой. Просторная для подводной лодки офицерская кают-компания находилась перед камбузом, рядом с каютами офицеров. Переборки её были звуконепроницаемыми, а на двери был установлен замок: проектировщики знали — не все сказанное здесь предназначено для рядового состава. Весь офицерский состав подлодки мог собраться тут за обеденным столом, тем более что по меньшей мере трое офицеров постоянно находились на вахте. В этом же помещении помещался и сейф с секретными приказами — именно здесь, а не в каюте командира, где её владелец, воспользовавшись одиночеством, может попытаться тайком вскрыть их. На дверце сейфа имелись два цифровых замка. Одну комбинацию доверили Рамиусу, другую — замполиту. Впрочем, так ли это было необходимо, если Путин несомненно знал содержание приказов. Рамиусу они тоже были известны, хотя и не во всех деталях.

Пока Путин наливал чай, капитан сверил свои часы с корабельным хронометром, висевшим на переборке. Еще пятнадцать минут до того, как он должен открыть сейф. От предупредительности Путина Рамиусу стало не по себе.

— Еще две недели в заточении. — Позвякивая ложечкой, замполит помешивал чай.

— Американцы проводят под водой и по два месяца. Правда, их подводные лодки намного комфортабельней, — отозвался Рамиус. Несмотря на огромные размеры «Красного Октября», его команда размещалась в условиях, которые мало отличались от тюремных. Экипаж состоял из пятнадцати офицеров, в распоряжении которых находились довольно удобные каюты, которые размещались в кормовой части лодки, и сотни матросов, спавших на рундуках и койках в носовом кубрике перед ракетным отсеком. «Красный Октябрь» казался таким большим лишь снаружи, внутри же его двойной корпус был до отказа забит снаряжением, необходимым для выполнения боевых задач: ракетами, торпедами, атомным реактором со вспомогательным оборудованием, огромным резервным дизельным двигателем и длинными рядами никель-кадмиевых батарей, расположенных за пределами прочного корпуса, размеры которого в десять раз превосходили корпус американских лодок. Управлять таким кораблем и поддерживать его в исправном состоянии — тяжелейшая задача для столь маленького экипажа, при том что широкое применение автоматики делало «Красный Октябрь» самым современным кораблем Военно-морского флота СССР. Возможно, поэтому-то команде и не требовались хорошие койки, так как матросам доводилось спать в них всего по пять-шесть часов в сутки.

Рамиуса устраивал состав команды. Половина экипажа состояла из новобранцев, у которых это первый серьезный выход в море, да и остальные, более опытные матросы, мало что понимали. В отличие от экипажей подводных лодок западных ВМС сила команды Рамиуса заключалась скорее в одиннадцати мичманах, чем в старшинском составе. Все они были специалистами, получившими специальное образование и обучение, готовыми беспрекословно выполнять приказы своих офицеров. А вот офицеров Рамиус подобрал сам.

— Неужели вам тоже хочется пропадать в море по два месяца? — поднял брови Путин.

— Мне приходилось плавать по два месяца, когда я служил на дизельных подлодках, Иван Юрьевич. Место моряка — в море. Наша задача — внушать страх империалистам. Вряд ли мы добьемся этого, стоя на приколе в Полярном. Просто «Октябрь» не может находиться в море больше двух недель, потому что после этого срока резко снижается работоспособность людей. Через две недели этот детский сад будет не более чем скопищем бездумных роботов. — Именно на этом и строил свой расчет Рамиус.

— Что же, достаточно команде вкусить капиталистической роскоши, и мы избавимся от всех трудностей? — усмехнулся Путин.

— Истинный марксист всегда объективен, товарищ замполит, — осек его Рамиус, наслаждаясь мыслью, что это его последний спор с парторгом. — С точки зрения объективности все, что помогает нам успешно решать поставленные задачи, — это хорошо, а все, что мешает, — плохо. Трудности должны закалять человеческую душу и повышать мастерство, а не притуплять его. Разве плавание на борту подводной лодки само по себе не суровое испытание?

— Но не для вас же, Марк Александрович. — Путин поднес к губам стакан с чаем.

— Я — моряк, в отличие от моей команды. Большинство из ребят никогда не станут моряками. Это деревенские парни, мечтающие стать рабочими и перебраться в город. Следует идти в ногу со временем, Иван Юрьевич. Эти парни иные, чем были мы в их годы.

— Пожалуй, — согласился Путин. — Вы никогда не бываете довольны, товарищ командир. Наверно, люди, подобные вам, и являются двигателями прогресса, заставляют всех нас идти вперед.

Оба хорошо знали, почему советские подводные лодки проводят так мало — всего пятнадцать процентов времени — в море, и это не имело никакого отношения к удобствам, с которыми размещалась команда. На «Красном Октябре» находилось двадцать шесть ракет типа «морской ястреб», СС-Н-20, каждая из которых несла по восемь разделяемых боеголовок индивидуального наведения мощностью в пятьсот килотонн. Эти ракеты были способны уничтожить двести городов. Бомбардировщики наземного базирования могли проводить в воздухе считанные часы, затем им приходилось возвращаться на аэродромы. Ракеты, размещенные вдоль главных советских железнодорожных магистралей, протянувшихся с Запада на Восток, находились под контролем военизированных частей КГБ, готовых принять экстренные меры, если какой-нибудь командир ракетного полка вдруг осознает, какая гигантская мощь в его руках. А вот подводные ракетоносцы уже по определению находятся вне всякого контроля с суши, и их задача только в том, чтобы оставаться невидимыми.

Размышляя об этом, Рамиус изумлялся тому, что правительство вообще решилось обзавестись кораблями такого типа. Их экипажам приходилось безоговорочно полностью доверять. Вот почему они выходили в море реже западных кораблей такого же класса, и, когда находились в море за пределами контроля с суши, на борту рядом с командиром всегда был замполит — что-то вроде второго капитана, на которого каждый раз оглядывались, одобряет ли он приказ.

— Неужели, Марк Александрович, вы решились бы на двухмесячный поход с этой деревенщиной?

— Вы ведь знаете, я предпочитаю иметь дело с полуобученными новобранцами. Их легче переучивать. К тому же у меня свой собственный способ делать из этих парней настоящих моряков. Возможно, я тут грешу культом личности!

Путин засмеялся и закурил сигарету.

— Вы думаете, об этом неизвестно, Марк Александрович? Но лучше вас у нас на флоте нет учителя, да и ваша преданность ни у кого не вызывает сомнений.

Это было правдой. Рамиус воспитал сотни офицеров и матросов. Теперь они служили на других подводных лодках, любой командир подлодки мечтал заполучить их к себе. Не менее парадоксальным было и то, что ему удалось окружить себя ореолом доверия в обществе, где люди вообще редко доверяли друг другу. Разумеется, Рамиус был преданным членом партии, сыном видного партийного деятеля, гроб с телом которого несли в последний путь три члена Политбюро, Путин поднял кверху палец.

— Вас следовало бы назначить начальником одного из высших военно-морских училищ, товарищ командир, — авторитетно изрек он. — Там вы могли бы лучше проявить свои способности на благо нашего государства.

— Нет, Иван Юрьевич, я — моряк. Всего лишь моряк, а не школьный учитель, что бы там ни говорили обо мне. Умный человек знает пределы своих способностей. — А смелый использует предоставившиеся возможности, подумал капитан. Все офицеры, находящиеся сейчас на борту «Красного Октября», в прошлом служили под его командованием, исключение составляли трое молодых лейтенантов, но и они будут исполнять приказы командиров так же беспрекословно, как все сопливые матросы, как и корабельный доктор, от которого мало что зависит.

Хронометр пробил четыре часа.

Рамиус встал, подошел к сейфу и набрал свою комбинацию из трех цифр. Путин последовал его примеру, и капитан потянул ручку на круглой дверце сейфа. Внутри лежал запечатанный конверт из плотной бумаги, а также четыре книги с ключами к шифрам и координатами целей для корабельных ракет. Рамиус достал конверт, затем закрыл дверцу сейфа, повернул ручки обоих цифровых замков и снова сел.

— Итак, Иван Юрьевич, как вы полагаете, в чем суть наших приказов? — подчеркнуто высокопарно спросил Рамиус.

— Выполнять свой долг, товарищ командир, — в тон улыбнулся Путин.

— Совершенно верно. — Рамиус сломал восковую печать на конверте, извлек оперативный приказ на четырех страницах и быстро прочитал. Ничего сложного.

— Нам приказывают следовать в квадрат 54-90, где состоится встреча с нашей ударной подлодкой «В. К. Коновалов» — её командиром недавно назначен капитан второго ранга Туполев. Вы знакомы с Виктором Туполевым? Нет? Виктор будет изображать противника, намеренного вторгнуться в наши воды, и мы проведем четырехдневные учения по обнаружению и слежению. Туполев попробует преследовать нас — если сумеет. — Рамиус усмехнулся. — Парни из дивизиона ударных подводных лодок все ещё не могут найти способ, как обнаруживать нашу подлодку с её новым движителем. Не удастся это и американцам. Мы должны ограничить свои действия квадратом 54-90 и прилегающими к нему. Это несколько упростит задачу Виктора.

— Но вы не допустите, чтобы он нас обнаружил?

— Нет, разумеется, — фыркнул Рамиус. — Обнаружить нас? Виктор когда-то учился у меня. Нет, Иван Юрьевич, противнику никогда нельзя уступать, даже во время учений. Уж настоящий-то противник нам точно не уступит! Стараясь отыскать нас в морских глубинах, Туполев приобретает практику, столь необходимую для поиска вражеских подводных ракетоносцев. Впрочем, у него неплохие шансы обнаружить нас — в конце концов, район учений ограничен девятью квадратами, а это всего лишь сорок тысяч квадратных километров. Посмотрим, чему он научился, плавая вместе с нами, — ах да, в то время вы ещё не служили со мной. Туполев плавал у меня на «Суслове».

— Мне кажется, вы чем-то разочарованы?

— Нет, ничуть. Эти четырехдневные учения с «Коноваловым» будут интересными. — Вот ведь мерзавец, подумал Рамиус, ты отлично знал содержание приказов и слышал, разумеется, о Викторе Туполеве. Брехло проклятое! Пора действовать. Путин докурил сигарету, допил чай и поднялся. — Значит, мне снова выпало счастье наблюдать за действиями искусного командира подводной лодки, который будет водить за нос бедного мальчика. — Он повернулся к двери. — Я считаю… — Замполит не успел закончить фразу. В тот момент, когда он сделал шаг от стола, капитан сильным пинком сбил его с ног. Путин упал навзничь, Рамиус вскочил, сильные жилистые руки моряка схватили замполита за голову и ударили затылком об острый металлический угол обеденного стола. Быстрым движением Рамиус нажал на его грудь. Послышался сухой треск, и позвоночник замполита сломался на уровне второго шейного позвонка, там, где обычно ломается шея у повешенного.

Все произошло мгновенно. Путин попытался было крикнуть, безмолвно открыл рот, но тут же закрыл его, успев судорожно вдохнуть последний глоток воздуха — словно рыба, выброшенная на берег. Широко открытые глаза уставились на Рамиуса. В них не было даже боли — всего лишь удивление. Капитан осторожно опустил тело на плитки пола.

В последний миг на лице умирающего мелькнуло понимание, и тут же взгляд померк. Рамиус протянул руку и нащупал пульс. Прошло почти две минуты, прежде чем сердце замполита остановилось. Убедившись, что тот мертв, капитан взял со стола чайник и пролил на палубу немного воды так, чтобы капли попали и на ботинки лежащего. Затем он поднял тело, положил его на стол и распахнул дверь.

— Доктора в кают-компанию, быстро! — прокричал он. Медпункт находился совсем рядом, и Петров появился через считанные секунды. Следом из центрального поста прибежал старпом Бородин.

— Я пролил чай, и он поскользнулся, — тяжело дыша и делая вид, что массирует сердце Путина, произнес Рамиус. — Мне не удалось удержать его, и Иван Юрьевич ударился головой о край стола.

Петров отстранил капитана, развернул тело замполита, вспрыгнул на стол и встал возле него на колени. Разорвав ворот рубашки, он заглянул в глаза Путина. Зрачки были расширенными и неподвижными. Врач ощупал голову, шею и с мрачным лицом спустился со стола.

— Товарищ Путин мертв. Перелом шеи. — Доктор пальцами закрыл веки покойному замполиту.

— Нет! Не может быть! — вскрикнул Рамиус. — Минуту назад он был жив! — Командир зарыдал. — Это я виноват. Я хотел удержать его, но не успел. Это моя вина! — Капитан рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями. — Моя вина, — повторял он, качая в отчаянии головой и как бы стараясь взять себя в руки. Представление получилось на славу.

Петров бережно положил руку ему на плечо.

— Это несчастный случай, товарищ командир. Такое случается даже с опытными людьми. Вы тут ни при чем.

Рамиус тихо выругался. Казалось, самообладание возвращается к нему.

— Неужели ничего нельзя сделать? Петров покачал головой.

— Это невозможно даже в самом лучшем советском госпитале. При переломе шейных позвонков смерть наступает практически мгновенно — зато безболезненно, — добавил врач в качестве утешения.

Рамиус выпрямился, глубоко вздохнул, черты его лица словно окаменели.

— Товарищ Путин был отличным моряком, верным сыном партии и прекрасным офицером. — Боковым зрением он уловил, как невольно скривились губы его старпома. — Товарищи, происшедшая трагедия не помешает нам выполнить приказ! Доктор Петров, распорядитесь, чтобы тело нашего товарища поместили в морозильную камеру. Знаю, это жестоко, но он заслужил, чтобы его предали земле со всеми военными почестями, в присутствии его близких и товарищей по службе. Это будет после нашего возвращения в порт.

— Мы сообщим о случившемся в штаб флота? — спросил Петров.

— Это невозможно. Приказ предписывает соблюдать строжайшее радиомолчание. — Рамиус передал доктору оперативные распоряжения, которые извлек из кармана кителя. Это не был приказ, который находился в корабельном сейфе. — Откройте третью страницу.

Глаза Петрова расширились от удивления.

— Мне хотелось бы доложить о трагедии, но в нашем приказе ясно сказано: после погружения не выходить в эфир ни по какому поводу.

Петров вернул документ командиру.

— Очень жаль. Но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ.

— И мы выполним его.

— Да, конечно, — согласился доктор. — И сам замполит настоял бы на этом.

— Смотрите, Бородин: в соответствии с инструкцией я снимаю с шеи товарища замполита ключ от пусковых ракетных установок. — Рамиус опустил в карман ключ на цепочке.

— Я занесу это в судовой журнал, — сурово отозвался старпом. Петров привел санитара, тело замполита отнесли в медпункт и там поместили в пластиковый мешок на молнии. Затем санитар с двумя матросами перенесли его через центральный пост в ракетный отсек, расположенный в носовой части подлодки. Дверь в морозильную установку находилась на нижней ракетной палубе. Коки убрали часть продуктов, и мертвое тело замполита осторожно положили в угол. Тем временем врач со старпомом составили список личных вещей Путина, один экземпляр пошел в его личное дело, другой подшили в корабельный журнал, а третий поместили в коробку, которую опечатали и оставили в медпункте.

В центральном посту среди притихших моряков Рамиус принял командование. Он приказал вахтенному офицеру лечь на курс двести девяносто градусов в направлении на северо-запад. Квадрат 54-90 находился к востоку от подлодки.