Часть третья

I

Одним глотком Джойс выпил стаканчик виски. Изнурительный поход почти не сказался на нем. Он хорошо выглядел, глаза излучали живой блеск. Еще не сняв тайской одежды, в которой Ширс и Уорден с трудом признали его, Джойс начал докладывать о важнейших добытых сведениях.

— Дело вполне осуществимо, сэр, я абсолютно уверен. Операция предстоит нелегкая, не стоит тешиться иллюзиями, но без сомнения перспективная. Джунгли там густые. Река широка. Мост начинается у обрыва, оба берега крутые. Они не смогут поднять поезд без специального тяжелого оборудования.

— Давайте по порядку, — сказал Ширс. — Или, может, сначала душ?

— Я не устал, сэр.

— Оставьте его, — протянул Уорден. — Неужели вы не видите, ему не терпится выговориться. Какой тут отдых!

Ширс улыбнулся. Он не меньше Джойса горел нетерпением узнать, в чем дело. Они поудобнее устроились возле карты. Прозорливый Уорден налил Джойсу второй стаканчик.

— Поход был довольно утомительным, сэр, — начал Джойс. — Пришлось идти три ночи сквозь джунгли, и по какой тропе! Партизаны сдержали слово. Как было договорено, они вывели меня на вершину горы на левом берегу реки Квай, откуда просматриваются и долина, и лагерь, и мост. Превосходный наблюдательный пункт.

— Надеюсь, вас не засекли?

— Исключено, сэр. Мы двигались только по ночам, и тьма была такая, что мне приходилось держать руку на плече провожатого. На день мы забирались в густую чащу, чтобы нас случайно не увидел кто-нибудь. Это, кстати, было излишней предосторожностью — район дик и безлюден. Вплоть до самой реки мы не встретили живой души.

— Ясно, — сказал Ширс. — Продолжайте.

Слушая доклад младшего лейтенанта, Первый исподволь наблюдал за Джойсом, как бы проверяя сложившееся ранее впечатление. Отправляя его на разведку, он хотел дать товарищу по группе проявить себя в ситуации, когда придется действовать в одиночку. Первое впечатление после возвращения было хорошим. Неплохим признаком была и похвала местных проводников — Ширс не сбрасывал со счета такую подробность. Джойс, правда, был несколько взбудоражен — и тем, что он видел, и самим рассказом, и неожиданным переходом к мирной атмосфере бивака после опасностей пути, но он прекрасно владел собой.

— Таи говорили чистую правду, сэр. Это действительно впечатляющее сооружение...

Срок дела приближался по мере того, как на насыпь, проложенную сквозь Бирму и Таиланд ценой стольких усилий союзных военнопленных, ложились стальные нити рельсов.

Ширс и его товарищи день за днем следили за дорогой; Джойс часами выверял трассу на основе последних данных. В конце недели он наносил красным карандашом на карту уже законченный участок. Красная черта теперь тянулась, почти не прерываясь, от Бангкока до Рангуна. Наиболее интересные места были помечены крестом. Характеристика всех инженерных сооружений содержалась в картотеке, которую вел Уорден, любивший во всем порядок.

И чем полнее представала перед ними дорога, тем чаще их внимание возвращалось к мосту через Квай, тому самому, на который они обратили внимание в самом начале; мост рисовался им в каком-то ореоле. Это место самой судьбой было предназначено для дела. Пока что у них не было четкого плана проведения операции, и они расцвечивали его фантастическими деталями — характерная черта исполнителей из "Фирмы подрывных работ". Еще через какое-то время все их помыслы сошлись на мосте через реку Квай, и они уже не могли думать ни о каком другом объекте.

— Авиация тут бессильна, — заключил Ширс. — Разбомбить деревянный мост очень трудно. Бомба, даже если попадет в цель, сломает от силы две-три опоры, не больше. Японцы научились прекрасно чинить такие разрушения, мастерски. Мы же сможем не только взорвать опоры, но и обрушить мост в тот момент, когда по нему пойдет поезд. Состав рухнет в реку, и после этого вряд ли останется целой хоть одна доска. Я уже видел однажды подобное. Движение застопорилось на несколько недель. А это было в Европе, где противник смог доставить подъемное оборудование. Здесь, я вас уверяю, им придется вести дорогу в обход и заново строить мост. Не считая потери поезда со всем грузом. Адское зрелище! Я представляю себе...

Все трое представляли себе это дивное зрелище. Дело обрело крепкий костяк, и теперь воображение покрывало его причудливыми узорами. Картины, то мрачные, то красочные, теснились во сне перед взором Джойса. Он видел в малейших деталях предстоящее дело: вот поезд въезжает на мост; под ним глубоко внизу поблескивает река Квай; по обоим берегам высится темная стена джунглей. Его рука сжимает рукоять подрывного ус-тройства. Глаза неотрывно смотрят в одну точку посреди моста. Расстояние между точкой и паровозом быстро сокращается. Остается уже несколько футов, потом один фут... Твердой рукой он опускает рукоять. На этом, увиденном во сне, мосту он отыскал точку, лежащую ровно на его середине!

— Сэр, — обеспокоенно сказал он однажды, — а летчики не могут перебежать нам дорогу?

— Я передал, чтобы авиацию не посылали сюда, — ответил Ширс. — Надеюсь, они дадут нам спокойно поработать.

Тем временем в деревню со всех сторон стекались новые сведения. Партизаны продолжали следить за мостом с вершины горы. Англичане больше не появлялись там, опасаясь, как бы в округе не разнеслась весть о присутствии белых. Ловкие разведчики-таи не только описали, но и нарисовали на песке контур моста. Диверсанты следили из своего убежища за всеми этапами строительства, удивляясь, насколько упорядоченно и методично разворачивались работы. Во всем этом чувствовалась чья-то умелая рука. Разведчики привыкли выуживать сведения даже из случайных разговоров. Поэтому они прислушивались к восхищенным рассказам таев. Те, естественно, не могли оценить ни техническое умение капитана Ривза, ни организаторские способности полковника Никольсона; однако было ясно, что на реке Квай возводится мост, никак не напоминавший привычные для японцев шаткие сооружения. Техническое совершенство таи умели ценить.

— Бог ты мой! — время от времени восклицал Ширс. — Они так говорят, что можно подумать, здесь строится новый мост Джорджа Вашингтона. Как бы наши друзья янки не лопнули от зависти!

Этот неожиданный размах, почти роскошь — рядом с рельсами по мосту, говорили таи, идет проезжая часть, где могут разъехаться два грузовика, — вызывали у Ширса беспокойное любопытство. Такой крупный объект будет, несомненно, под особой охраной. Очевидно, ему отводилось большее стратегическое значение, чем они предполагали. Что ж, дело, значит, получится еще весомей.

Таи часто рассказывали о пленных. Как те работают без отдыха почти голые на жгучем солнце под окрики конвойных. Трое англичан переставали тогда думать о предстоящей акции и переключались мыслью на несчастных соотечественников. Им было известно об обращении японцев с пленными, и они легко представляли себе, как жестоки должны были быть порядки на строительстве подобного объекта.

— Если бы они знали, что мы неподалеку, сэр, — промолвил однажды Джойс, — что враги так и не смогут воспользоваться мостом, они воспрянули бы духом.

— Может быть, — ответил Ширс. — Но нам нельзя входить с ними в контакт. Это не полагается. В нашей работе приходится таиться от всех, даже от друзей. Они бы вообразили бог знает что, им захотелось бы нам помочь. И в результате, пытаясь своими силами вывести из строя мост, они поставили бы под удар всю операцию. Кроме того, они взбудоражили бы раньше времени джапов{3} и вызвали против себя бесцельные репрессии. Нет, пленных надо исключить из дела. Джапам не должна прийти даже мысль об их возможном соучастии.

В конце концов, выслушав очередной невероятный рассказ о стройке на реке Квай, Ширс, относившийся ко всему с недоверием, внезапно решился:

— Надо одному из нас сходить туда посмотреть. Работы вот-вот закончатся, больше нельзя строить планы на рассказах таев. Это милые люди, но то, что они рассказывают, смахивает на фантастику. Пойдите вы, Джойс. Это, кстати, будет для вас прекрасной тренировкой. Мне надо знать, как в действительности выглядит этот мост, вы поняли? Каковы точные размеры? Сколько опор? Точные цифры. Как к нему подобраться? Какая охрана? Словом, каковы возможности для дела? Постарайтесь при этом особенно не высовываться — о нас не должны знать, помните. Но разузнайте, наконец, все в точности об этом чертовом мосте!

II

— Я видел его в бинокль, как вижу вас, сэр.

— Давайте по порядку, — повторил Ширс, хотя сам сгорал от нетерпения. — Маршрут?

Джойс вышел вечером в сопровождении двух проводников, привыкших к тайным ночным походам: им не раз приходилось контрабандой переплавлять из Бирмы в Таиланд партии опиума и ящики сигарет. Они клялись, что знают верные тропы; однако, чтобы не выдать присутствия белого возле железной дороги, Джойс переоделся в костюм крестьянина-таи и намазал лицо специальным коричневым составом, изготовленным в Калькутте для подобных случаев.

Джойс быстро убедился, что провожатые говорили правду. Они не встретили в джунглях никого, если не считать москитов и пиявок-кровососов; те без конца впивались в голые ноги, заползали под платье. Проводя рукой по телу, Джойс чувствовал сплошную скользкую массу. Приходилось усилием воли превозмогать отвращение и стараться не думать о них. Это удавалось с трудом. Ночью от них не было покоя, а взять сигарету, чтобы прижечь пиявок, он не решался; да и нельзя было потерять шедших впереди таев.

— Дорога тяжелая? — спросил Ширс.

— Достаточно тяжелая, сэр. Я говорил уже вам: приходилось держать руку на плече проводника. А их "тропы" идут не по ровному месту!

Три ночи они вели его, заставляя то карабкаться на холмы, то спускаться в овраги. Они шли по каменистому дну ручьев и по кучам тошнотворно пахнувшей гниющей зелени. Спотыкаясь, Джойс каждый раз забирал с собой новую партию пиявок. Проводники прекрасно знали тропу и могли бы идти по ней с закрытыми глазами. Так они двигались всю ночь, до зари. С первыми лучами разведчики забирались в заросли и торопливо проглатывали немного взятого с собой вареного риса с кусочками мяса. После этого оба таи садились на корточки, прислонясь спиной к дереву, и застывали до вечера, попыхивая из неразлучного кальяна. Таким способом после ночной усталости они набирались сил. Порой, не вынимая изо рта трубок, они дремали, сидя все в той же позе.

Джойс тоже пытался спать, чтобы не ослабеть; ведь от этого зависел успех задания. Он начинал с того, что выковыривал из-под кожи пиявок. Некоторые успевали отвалиться сами, оставив после себя укус, наполненный черной кровью. Другие, еще не напившись, цеплялись за свою жертву, которую превратности войны загнали в таиландские джунгли. Поднося к ним зажженную сигарету, Джойс видел, как корчились, а потом падали наземь их тела; здесь он их давил камнем. После этого англичанин ложился на холстину и немедля засыпал; но муравьи не надолго позволяли ему сомкнуть глаза.

Привлеченные запекшимися капельками крови, муравьи дожидались, пока он заснет, чтобы начать развернутое наступление. Их черно-красные колонны окружали спящего со всех сторон. Вскоре Джойс научился распознавать их в полусне по первому прикосновению. С красными муравьями он не мог совладать. Когда они кусали, казалось, что к телу прикладывали добела раскаленные клещи; не было мочи выдержать один-единственный укус, а они подходили батальонами. Джойс оставлял позицию и пытался найти другое место, где можно было бы поспать до того, как муравьи снова обнаружат его. Черных же, особенно больших черных муравьев еще как-то можно было терпеть. Они не кусали, и он не просыпался от их прикосновения, если при этом только не открывались старые ранки.

Так или иначе ему удавалось собраться с силами, чтобы с наступлением вечера вновь карабкаться по скалам таиландских гор. Джойса подхлестывало чувство ответственности — он был в одиночной разведке, а разведка эта была первым этапом дела. Теперь от его воли, решительности и находчивости зависел конечный успех, и эта убежденность придавала ему новые силы. Он смотрел куда-то вдаль, где ему рисовался призрачный образ, придававший любому, казалось бы, заурядному шагу скрытую мощь, открывал путь к победе.

* * *

Мост во плоти, мост через реку Квай предстал перед ним совершенно неожиданно. Они забрались на вершину горы, возвышавшейся над долиной. Этот последний подъем был самым тяжелым. В ту ночь они шли очень долго: солнце успело уже встать, когда они достигли наблюдательного пункта, о котором говорили таи-партизаны. Он увидел мост, словно приблизившись к нему на самолете, в нескольких сотнях метров под собой — светлую дорожку, пролегшую между двумя лесными массивами. Мост чуть опрокидывался вправо — ровно настолько, чтобы он увидел геометрически четкий строй опор. Он долго стоял так, не видя ничего больше, — ни лагеря напротив у своих ног, ни даже пленных, суетившихся на стройке. Наблюдательный пункт был действительно превосходен: Джойс чувствовал себя в полной безопасности. Японские патрули вряд ли углублялись так далеко от реки.

— Я видел его, как сейчас вижу вас, сэр. Таи не преувеличивали. Это очень большой мост, прекрасно сделанный. Ничего общего с тем, что обычно строят японцы. Вот несколько набросков. А кроме того...

Он узнал мост с первого взгляда. Подобная материализация призрака не удивила его, он просто узнал: да, это то. Мост выглядел точно таким, каким он его выстроил в воображении. Джойс всматривался в него — вначале чуточку с тревогой, а потом все более и более уверенно. Картина в целом тоже походила на ту, которую он уже видел многократно мысленным взором. Кое-какие мелочи были иными. Вода не сверкала. Она была мутной, грязноватого оттенка. Он было огорчился, но затем подумал, что этот маленький недостаток им как раз на руку.

Два дня, затаившись в кустарнике, он жадно высматривал в бинокль местность, где должно было совершиться дело. Он запомнил общую расстановку, затем мелкие детали, сделал карандашный набросок, отметив на нем тропинки, лагерь, бараки японцев, излучины реки и даже скальные выступы, видневшиеся кое-где посреди течения.

— Течение не очень быстрое, сэр. Реку вполне можно пересечь на маленькой лодке или вплавь, если человек хорошо держится на воде. Вода мутная, илистая. На мосту действительно есть проезжая часть для автомобилей... И под ним в самом деле четыре ряда опор. Я видел, как пленные загоняли их в дно копром. Пленные — англичане. Они почти уже достигли левобережья, сэр, — там, где наблюдательный пункт. С противоположной стороны навстречу им движется другая бригада. Через какой-нибудь месяц мост будет готов.

В голове у него теснилось столько сведений, что он никак не мог изложить их по порядку. Ширс слушал его не прерывая. Когда Джойс кончит, у него будет время задать уточняющие вопросы.

— Фермы состоят из геометрической сети распорок. Впечатление, что все сделано очень грамотно. Балки вымерены и как следует подогнаны. Я видел стыки в бинокль... Все выполнено крайне тщательно, сэр... и прочно, хочу особо подчеркнуть это. Мост не удастся обрушить, выбив пару опор. Я долго думал на месте, как это сделать самым простым и верным способом. Мне кажется, следует заминировать опоры под водой. Вода непрозрачная. Заряды будут не видны. И в этом случае мост рухнет разом.

— Четыре ряда опор, — задумчиво перебил его Ширс, — это крепкий орешек. Какого дьявола им взбрело строить тут какой-то особенный мост!

— Расстояние между опорами в ряду? — уточнил дотошный Уорден.

— Десять футов.

Ширс и Уорден быстро подсчитали в уме.

— Будем считать шестьдесят футов в длину для полной уверенности, — промолвил, наконец, Уорден. — Значит, в каждом ряду придется "обработать" по шесть опор, итого — двадцать четыре штуки. Это уже потребует времени.

— Я уверен, мы справимся за одну ночь, сэр. Под мостом можно работать совершенно спокойно. Он такой широкий, что сверху нельзя ничего разглядеть. Постоянный плеск воды о сваи заглушает все остальные звуки. Я знаю...

— Откуда вы можете знать, что делается под мостом? — спросил Ширс, с любопытством глядя на него.

— Дело в том, что я не все успел вам рассказать, сэр... Я там был.

— Как то есть?

— Мне пришлось побывать там, сэр. Вы запретили мне подходить близко к мосту, но как еще я смог бы собрать нужные сведения? Я спустился с горы к реке. Мне казалось, нельзя упускать подобного случая, сэр. Таи довели меня туда кабаньей тропой. Пришлось спускаться на четвереньках.

— Сколько времени это заняло?

— Около трех часов, сэр. Мы вышли в сумерках. Я хотел поспеть туда ночью. Был известный риск, но так заманчиво было посмотреть все самому...

— Иногда бывает полезно толковать инструкции в широком смысле, — сказал Первый, обменявшись взглядом с Уорденом. — Все ведь прошло гладко, да? Это самое главное.

— Меня никто не заметил, сэр. Мы вышли к реке примерно в четверти мили от моста выше по течению. К сожалению, там стоит маленькая туземная деревушка, но все спали. Проводников я отослал назад. Я решил пойти на разведку один. Вошел в воду и тихо спустился по течению.

— Ночь была светлая?

— Довольно. Луны не было, но небо чистое. Мост очень высокий. Сверху нельзя рассмотреть...

— Давайте по порядку, — сказал Ширс. — Как вы подобрались к мосту?

— Я плыл на спине, сэр, выставив из воды только рот. Надо мной...

— Черт побери, в таком деле вы могли бы подумать обо мне, Ширс! — воскликнул Уорден.

— Полагаю, в следующий раз я подумаю скорее о себе, — пробормотал Ширс.

Джойс так увлеченно переживал ночное событие, что оба старших товарища сожалели, что не были там сами.

Решение пришло ему в голову днем, когда после трех ночей изнурительного пути он попал на наблюдательный пункт. Джойс не мог больше ждать. Видеть мост как на ладони и не пощупать его — это было выше его сил.

Лежа в воде и не различая ничего в темноте, Джойс несся по течению, ориентируясь только на длинную поперечину моста. Черной полосой та выделялась на фоне неба. По мере того как он приближался, полоса все больше поднималась к зениту, и звезды над головой гасли, поглощенные этой темной массой.

Под мостом было черным-черно. Он затаился, держась за столб. Холодная вода не могла остудить пылавшее тело. Понемногу он стал различать в чернильной тьме лес гладких деревянных опор, поднимавшихся из стремнины. Его никак не покидало ощущение, что он уже видел это.

— Дело вполне осуществимо, сэр, я уверен. Лучше всего, как мне представляется, доставить взрывчатку на легком плотике; он пройдет незаметно. Люди — в воде. Под мостом можно работать совершенно спокойно. Течение, хотя и сильное, не мешает перебираться от опоры к опоре. На худой конец, можно будет привязаться, чтобы не унесло. Я прошел по всей длине моста и измерил окружность опор, сэр. Они не очень толстые. Хватит заряда средней величины. Вода там мутная, сэр.

— Придется их упрятать поглубже, — сказал Уорден. — Вода может посветлеть перед самым началом дела.

Джойс прорепетировал все необходимые движения. Больше двух часов он щупал столбы, измерял их окружность веревочкой, выбирал пролеты — те, где должна произойти катастрофа, тщательно запоминая малейшие детали. Дважды он слышал над головой тяжелые шаги. По настилу выхаживал японский часовой. Джойс замер, прижавшись к столбу. Солдат небрежно посвечивал вниз электрическим фонариком.

— Единственный риск — если он увидит, как мы приближаемся, сэр. Зато под мостом его слышно издалека. Звук шагов отдается в воде. Мы успеем спрятаться между внутренними опорами.

— Река глубокая? — спросил Ширс.

— Больше двух метров, сэр. Я нырял.

— Ваши соображения о способе взрыва?

— Вот, сэр. Мне кажется, нельзя рассчитывать на автоматическое включение при проходе поезда: негде будет спрятать шнур. Все должно оставаться под водой, сэр... Большую часть электропроводки уложим на дно, выведем на берег здесь, где нависают кусты... на правом берегу, сэр. Я заметил там идеальное местечко. Настоящие джунгли. Там вполне может спрятаться человек. А сквозь ветви прекрасно виден настил.

— Почему на правом берегу? — нахмурился Ширс. — Там ведь лагерь, насколько я понимаю. Почему не на противоположном берегу, где гора и непроходимый кустарник, о котором вы говорили? Отходить ведь удобнее там?

— Так точно, сэр. Однако извольте взглянуть на эту схему. Железная дорога после моста делает поворот перед горой и идет дальше вдоль реки, вниз по течению. Джунгли между рекой и насыпью вырублены. Спрятаться негде. Человеку придется засесть гораздо дальше, у подножия горы... Слишком далеко придется тянуть провод, сэр. К тому же как закамуфлировать его при пересечении железной дороги? Понадобится большая работа.

— Не нравится мне все это, — заявил Первый. — Почему все-таки не на левом берегу, скажем, выше моста?

— Там невозможно подобраться к берегу — обрыв, сэр. А немного дальше туземная деревня. Я был там. Пересек реку и осмотрел железную дорогу. Я сделал крюк, оглядел открытое пространство и вернулся вновь к мосту. Никакой возможности, сэр. Единственное подходящее место — на правом берегу.

— Вот как! — воскликнул Уорден. — Выходит, вы всю ночь кружили возле моста?

— Почти. Но еще до рассвета я был уже в джунглях, на горе.

— А как, по вашему плану, будет уходить человек, приведя в действие подрывное устройство?

— Хороший пловец за три минуты переплывет реку. Я засекал время, сэр. А внимание японцев будет отвлечено взрывом. Кроме того, группа поддержки сможет с горы прикрыть отступление. Если ему удастся пройти открытое пространство и полотно железной дороги, он в безопасности, сэр. В джунглях никто не догонит. Я полагаю, это наилучший вариант.

Ширс, склонившись над Джойсовой схемой, надолго погрузился в раздумья.

— Ну что ж, ваш план стоит принять во внимание, — сказал он наконец. — Естественно, поскольку вы были там, вам и карты в руки. Такое дело стоит риска... Что вы еще видели со своей верхотуры?

III

Солнце было уже высоко, когда он добрался, наконец, до вершины горы. Двое проводников всю ночь беспокойно ожидали его. Джойс едва держался, на ногах. Он лег, сказав, что часок отдохнет, но проснулся лишь к вечеру. Сейчас он смущенно признался в этом.

— Ладно... Но надеюсь, эту ночь хоть вы спали? И наутро приступили к наблюдению?

— Совершенно верно, сэр. Я пробыл там лишний день. Надо было еще многое уточнить.

Ему надо было теперь проследить за людьми. До этого внимание Джойса было целиком захвачено мостом и частью пейзажа — всем, что имело непосредственное отношение к делу. Теперь с болью в душе он смотрел сквозь линзы бинокля на несчастных братьев, превращенных в рабочий скот. Он прекрасно знал, как японцы обращаются с пленными в лагерях. Во многих донесениях содержались подробности.

— Вы сами видели, как их били? — спросил Ширс.

— Нет, сэр. Возможно, это был удачный день. Но не скрою, я с трудом сдерживал волнение, думая о том, что уже столько месяцев они работают в здешнем климате, без нормальной еды и жилья, без лекарств, подвергаясь таким издевательствам!

Он смотрел вначале на группы работавших. Потом стал разглядывать отдельных людей, ужасаясь их виду.

Первый нахмурился:

— В нашем деле нельзя позволить себе разжалобиться, Джойс.

— Я знаю, сэр. Но вы бы видели их — кожа да кости. У большинства руки и ноги в нарывах и язвах. Некоторые едва двигаются. Где еще погнали бы на стройку людей, дошедших до последней степени истощения! Надо только видеть их, сэр. Слезы подступают к горлу. Особенно тяжко тем, кто забивает сваи... Настоящие скелеты, сэр. В жизни еще не видел более жуткого зрелища. Эта стройка — омерзительное преступление.

— Не беспокойтесь, — сказал Тирс. — Они за все заплатят.

— Но я, сэр, восхищен ими. Ни один человек, несмотря на явную физическую немощь, не казался прибитым. Я внимательно наблюдал за ними. Они подчеркнуто не замечают конвойных, такое у меня сложилось впечатление, сэр. Они работают так, словно здесь нет японцев. Они приходят к мосту на рассвете и уходят уже в темноте... и так уже несколько месяцев, наверное, без единого выходного... Но среди них не видно отчаявшихся. Несмотря на тряпье, в которое их одели, несмотря на истощение и худобу, они не похожи на рабов, сэр. Я видел их взгляд, сэр.

Все трое помолчали; каждый думал о своем.

— В английском солдате неисчерпаемый источник противостояния, — промолвил, наконец, Уорден.

— Что еще вы заметили? — спросил Ширс.

— Офицеры, английские офицеры, сэр! Они не работают, только распоряжаются. И солдаты слушаются их, а не конвоиров. Офицеры ходят в форме.

— В форме?

— Со значками различия, сэр. Я видел их звания.

— О черт! — закричал Ширс. — Таи ведь говорили об этом, а я отказывался верить. В остальных лагерях японцы заставляют работать всех без исключения... Там что, есть и старшие офицеры?

— Я видел одного полковника, сэр. Скорей всего это полковник Никольсон. Нам сообщали, что он в этом лагере. Тот самый, что подвергся пыткам по прибытии. Он не оставил стройки. Очевидно, на случай, если придется вмешаться и защитить кого-то из солдат. Инциденты с японцами, должно быть, возникают все время... Вы бы видели тамошних конвойных, сэр. Ничего человеческого, какие-то дикие звери... Полковник Никольсон держится крайне достойно. Мне даже показалось, что именно он командует всеми, сэр.

— Да, в таких условиях нужно немалое присутствие духа, чтобы не дать солдатам опуститься, — сказал Ширс. — Воздадим ему должное.

Джойса в тот день ждало еще немало сюрпризов. Продолжая рассказ, он как бы призывал своих спутников разделить с ним удивление.

— Я видел, как пленный из дальней бригады прошел по мосту и обратился к полковнику. Он вытянулся по стойке "смирно" в шести шагах, как положено, сэр. Несмотря на дикий костюм, это не выглядело смешным. К ним бросился, размахивая винтовкой, охранник-японец. Очевидно, пленный оставил свое рабочее место без разрешения. И тут полковник так взглянул на караульного... Я прекрасно видел все происходящее, сэр. Вы не поверите, но японец повернулся и пошел прочь! Больше того, незадолго до сумерек на мосту появился японский полковник. По всей видимости, Сайто — нам уже рассказывали о нем — свирепейшая скотина. Так вот, провалиться мне на месте, сэр, но он шел к полковнику Никольсону с почтительным видом. Именно с почтительным, нельзя было обмануться. Полковник Никольсон козырнул первым, но тот тотчас же ответил... с какой-то робостью. Я внимательно следил за ним! Потом они пошли бок о бок. Японец выглядел, словно младший по чину в ожидании приказаний. У меня сердце подпрыгивало от радости, при виде всего этого, сэр.

— Я сам радуюсь, слушая вас, — подхватил Ширс.

— За здоровье полковника Никольсона! — неожиданно провозгласил Уорден, поднимая свой стаканчик.

— Вы правы, за его здоровье, Уорден. И за здоровье пятисот наших несчастных братьев, терпящих такие муки из-за этого треклятого моста!

— Жаль все-таки, что нельзя попросить полковника о помощи.

— Жаль? Конечно. По вы знаете наши принципы, Уорден. Мы обязаны действовать в одиночку... Однако вернемся к мосту.

* * *

Они проговорили о мосте весь вечер, жадно выхватывая сделанные Джойсом наброски и поминутно спрашивая у него разъяснений. Тот охотно дополнял рассказ. Он мог легко нарисовать по памяти любую часть объекта, каждый изгиб реки. Диверсанты начали обсуждать предложенный им план; составили список необходимого; пытались предугадать неожиданности, могущие всплыть в решающий миг. Затем Уорден отправился в соседнюю комнату к рации.

Джойс медленно начал, подыскивая слова:

— Сэр, я полагаю, что плаваю лучше, чем вы, а теперь, когда я знаю местность...

— Об этом позже, — прервал его Первый.

Джойс едва держался на ногах. Ширс посоветовал ему лечь. Спотыкаясь, тот пошел к своей койке. Весь третий день Джойс наблюдал за стройкой из кустарника, а ночью двинулся в обратный путь и за один переход добрался до базы. Останавливались они лишь два раза на короткое время — поесть. Таи с трудом выдерживали заданный им темп. Теперь, одобрительно цокая языком, они рассказывали односельчанам, как молодому белому удалось загнать их.

— Вам надо отдохнуть, — повторил Первый. — Не стоит раньше времени валиться с ног. Вы еще понадобитесь нам. Зачем было возвращаться в такой спешке?

— Мост может быть закончен раньше, чем через месяц, сэр.

Джойс уже спал, не успев даже снять с себя грим. Ширс не стал будить его. Он сидел, погрузившись в раздумье. Ему предстояло распределить роли. Он не пришел к окончательному решению, когда вошел Уорден с пачкой расшифрованных радиограмм.

— Похоже, час пробил, Ширс. Вот данные Центра: железная дорога почти повсеместно закончена. Открытие ожидается через пять-шесть недель. В первом эшелоне — войска, в том числе несколько генералов, прибывших на торжество. Большое количество боеприпасов. Все выглядит неплохо. Центр одобрил план и предоставляет нам полную инициативу. Авиация не вмешивается. Нас будут постоянно держать в курсе дела. Мальчишка спит?

— Не будите. Свой отдых он заработал. Парень прекрасно разобрался на месте, что к чему. Как по-вашему, Уорден, на него можно рассчитывать при любых обстоятельствах?

Уорден задумался:

— У меня впечатление самое благоприятное. Но ничего нельзя знать заранее... Я понимаю, куда вы клоните. Способен ли он за несколько секунд, даже меньше, принять важное решение и привести его в исполнение?.. Почему вы спрашиваете об этом?

— Он сказал: "Я плаваю лучше, чем вы". Это действительно так.

— Когда я вступил в Отряд 316, меня не предупредили, что для особо важных заданий им требуются чемпионы по плаванию, — хмуро сказал Уорден. — Постараюсь потренироваться в ближайшие каникулы.

— Это важно в основном с психологической точки зрения. Если я не пущу его сейчас, он потеряет веру в себя и надолго станет нам непригоден. Ничего нельзя знать заранее, говорите вы... Но ведь человек перегорает, если его вовремя не пустить в дело. Главное, что у него столько же шансов на успех, сколько у вас. Пожалуй, даже больше — он может благополучно выбраться из дела... Ладно, решим через пару деньков. Посмотрим, каков он будет завтра. Постарайтесь какое-то время не говорить с ним о мосте... Мне не понравилось, как он взволновался, увидев пленных. О, сейчас вы мне скажете... я прекрасно знаю. Чувства — это одно, а дело — это совсем другое. Но все же у него излишняя склонность пропускать все через воображение. Понимаете? Он слишком много размышляет.

— Здесь не может быть общих правил, — возразил рассудительный Уорден. — Иногда излишек воображения и рассудочность дают хорошие результаты. Иногда — нет.

IV

Здоровье пленных было предметом беспокойства полковника Никольсона. За этим он пришел в лазарет к доктору.

— Так больше не может продолжаться, Клиптон, — сказал он сурово. — Я понимаю, что нельзя заставить работать тяжело больного человека, но есть же предел. Вы уложили в лазарет половину личного состава. Как мы, по-вашему, можем закончить мост через месяц?

— Взгляните сами на них, сэр, — ответил Клиптон, пытавшийся сохранить спокойствие и почтительность, которую полковник требовал от всех подчиненных вне зависимости от их званий и должности. — Если бы я стал поступать так, как велит мне профессиональный долг или простое человеколюбие, я бы снял с работы не половину личного состава, а всех до единого. Особенно с такой стройки, как эта!

В первые месяцы возведение объекта шло в ускоренном темпе, останавливаясь лишь в те моменты, когда Сайто впадал в исступление. Комендант вдруг решал, что ему следует напомнить, кто здесь хозяин, и, утопив в алкоголе обычную робость, превращался в жестокого тирана. Но срывы быстро пошли на убыль после того, как стало ясно, что они задерживают строительство. Мост рос со значительным опережением графика, составленного майором Хьюзом и капитаном Ривзом. Однако вскоре климат, усталость, недоедание и плохие условия жизни стали все ощутимее отражаться на здоровье солдат.

Их физическое состояние стало внушать беспокойство. Лишенные мяса — за исключением редких случаев, когда жители соседней деревни соглашались продать лагерю какую-нибудь отощавшую корову, — лишенные масла, лишенные хлеба, питаясь одним только рисом, пленные постепенно превращались в живых скелетов, тех самых, что привели в ужас Джойса. Каторжный труд в "свайной" бригаде — им приходилось целый день налегать на веревку, поднимая и опуская грохочущую чугунную чушку, — сделался подлинной мукой. В остальных бригадах было не слаще. Солдаты, стоя на мостках по пояс в воде, поддерживали сваю, пока сверху по ней, оглушая, ухала чушка.

Пленные еще как-то держались благодаря самоотверженности таких командиров, как лейтенант Харпер. Этот могучий человек и расторопный начальник целый день без устали подбадривал солдат, сам, не колеблясь, включался в дело, помогая слабым, хотя как офицер мог и не тянуть веревку. У англичан оставались даже силы для юмора, и каждое появление Ривза с чертежом, градуированной линейкой, ватерпасом и другими самодельными инструментами встречалось шуточками. Капитан самолично лез в воду и, ступая по шатким мосткам, делал замеры. За ним неразлучно следовал маленький японский инженер, деловито заносивший цифры в свою записную книжку.

Поскольку офицеры ориентировались во всем на полковника, в конечном итоге он один держал в руках судьбу моста. Полковник знал это и испытывал законную гордость, как всякий руководитель, любящий ответственность и не бегущий от нее. Он принял на себя весь груз тягот и забот, связанных с этой частью.

Постоянно растущее число больных стало главной его заботой. Рабочие роты буквально таяли у него на глазах. Каждый день, час за часом жизненные силы покидали пленных, чтобы воплотиться в неживой материал. Их уносила земля, безжалостная растительность, вода и сырой воздух, наполненный тучами насекомых.

Клиптон боялся, что вот-вот в лагере вспыхнет эпидемия, например холеры, о появлении которой сообщали из других лагерей. Пока ее удавалось предотвратить строгими санитарными мерами, но случаи малярии, дизентерии и бери-бери не прекращались. Ежедневно ему приходилось класть в лазарет все большее число людей. Он ухитрялся доставать для тех, кто мог есть, почти сносную пищу, собирая ее из редких посылок Красного Креста, не разворованных японцами. Да и просто передышка в адской работе была бальзамом для многих пленных: чугунная чушка истощала мышцы, корежила нервы. Люди ходили в полубреду, а по ночам мучились в кошмарах.

* * *

Полковник Никольсон, любивший своих солдат, поначалу поддерживал Клиптона и защищал его своим авторитетом. Ему удавалось предотвращать вспышки ярости Сайто, перелагая норму заболевших на плечи здоровых работников.

Но и он считал, что Клиптон зашел слишком далеко. У полковника возникло подозрение, что тот, пользуясь своим врачебным правом, объявляет больными людей, которые вполне еще могли поработать. За месяц до сдачи объекта было не время миндальничать. Поэтому в то утро он явился в лазарет с намерением все увидеть самому, объясниться как следует с Клиптоном и, если понадобится, твердой рукой наставить доктора на путь истинный. Разумеется, он собирался сделать это с надлежащим тактом в отношении майора-медика.

— Что ж, давайте посмотрим, к примеру, вот этого, — сказал он, останавливаясь возле одного больного и обращаясь к нему: — Что у вас болит, мой мальчик?

Вокруг на бамбуковых нарах лежали пленные. Одни метались в жару, другие неподвижно свернулись под тряпичными одеялами, выставив наружу трупные лица. Клиптон отрезал:

— Минувшей ночью у него была температура сорок, сэр. Малярия.

— Так, — сказал полковник, продолжая обход. — А у этого?

— Тропические язвы. Я вскрыл вчера у него на ноге нарыв... ножом, других инструментов у меня нет. В дырку мог бы войти мяч для гольфа, сэр.

— Значит, это был он. Я слышал вчера вечером, как кто-то у вас кричал, — задумчиво промолвил полковник.

— Это был он. Его пришлось держать четверым товарищам. Я надеюсь, ногу удастся спасти, но... все может случиться, — тихо добавил доктор. — Вы хотите, сэр, чтобы я отправил его на мост?

— Не говорите глупостей, Клиптон. Никто не настаивает. Если вы так считаете... Поймите меня. Речь идет не о том, чтобы гнать на работу больных или раненых. Просто нам надлежит усвоить одно: до сдачи объекта остается ровно месяц. Необходимо собрать все силы для последнего рывка. Я знаю, это тяжело, но что поделаешь. Поймите: ведь как только вы снимаете у меня со стройки одного человека, я вынужден поручать его работу кому-то еще. Я хочу, чтобы вы помнили об этом, ясно? Возможно, что человек, обращающийся к вам, не вполне здоров, но он все же мог бы выполнять какую-нибудь работу, сколачивать балюстраду, например, или наводить глянец — Хьюз вот-вот приступает к этому.

— Полагаю, вы не собираетесь красить мост, сэр?

— Об этом остается только мечтать, Клиптон, — с горечью сказал полковник. — В лучшем случае покроем известковым раствором. Мост и так прекрасная цель для авиации! Не забывайте, что мы воюем.

— Совершенно верно, сэр. Мы воюем.

— Нет-нет, никаких излишеств. Я сам против. Достаточно того, что все будет в идеальном порядке, вычищено... Я приходил к вам за этим, Клиптон. Надо внушить солдатам мысль о солидарности... Вот этот, скажем, что с ним?

— Гнойная рана на руке, которую он получил, поднимая балки для вашего, будь он трижды проклят, моста, сэр! — выпалил Клиптон. — И таких, как он, у меня человек двадцать. Ничего удивительного, что при таком истощении раны не затягиваются, а начинают гноиться. А мне нечем их лечить.

— Я хочу знать, — упрямо продолжал полковник Никольсон, не обращая внимания на дерзость, — не окажет ли нетяжелая работа на свежем воздухе более благоприятное действие на выздоровление, чем неподвижное лежание в четырех стенах вашей хижины. Что ж это такое, Клиптон? Раньше у нас не клали в госпиталь с царапиной на руке. Думаю, что, вы согласитесь со мной.

— У нас, сэр, у нас... У нас!..

Он в бессильном отчаянии воздел руки. Полковник увел доктора в крохотное выгороженное помещение, служившее амбулаторией, и там продолжал отстаивать свою точку зрения. Он взывал к разуму, как поступает в подобной ситуации умный руководитель, желающий убедить подчиненного, а не ограничиться отдачей приказа. В конце концов, поскольку Клиптон слабо поддавался на уговоры, полковник выложил на стол свой самый сильный козырь: если доктор будет упорствовать, японцы выкинут из лазарета всех больных до единого.

— Сайто грозил мне драконовскими мерами, — добавил он.

Это была чистейшая ложь. Сайто к этому времени давно уже отказался от применения силы, поняв, что ничего не добьется этим, и теперь, довольный, наблюдал за тем, как под его формальным руководством возводится самый значительный объект на всей железной дороге. Полковник Никольсон позволил себе исказить истину, хотя ему было и нелегко кривить душой. Но он не мог упустить даже малейшую возможность ускорить завершение моста, воплощавшего в себе неукротимый, не признающий поражения дух человека, способного сохранить честь и достоинство в любом уделе; мост, которому не хватало сейчас нескольких десятков футов, чтобы перегородить долину реки Квай.

Услышав такую угрозу, Клиптон проклял про себя полковника, но согласился отправить из лазарета около четверти больных; выписывая каждого больного, он переживал ужасные муки. Но как бы то ни было, доктор пополнил стройку подразделением калек, легкораненых и малярийных больных — их постоянно бил озноб, но они еще могли таскать ноги.

Больные не роптали. Ведь волею таких людей, как полковник Никольсон, воздвигались пирамиды, мосты и храмы. Такая воля побуждает умирающих людей работать с улыбкой на устах. Призыва к солидарности оказалось достаточным для того, чтобы они без звука цепочкой потянулись к реке. Укрепив на перевязи замотанную в грязные бинты руку, бедняги хватались здоровой рукой за веревку копра и тянули в такт с теми, кто сохранил еще остатки сил. Налегая на нее своим полегчавшим телом, они добавляли свои муки к тем горам страданий, на которых покоился мост через реку Квай.

В результате последнего рывка мост был быстро закончен. Оставалось только "навести глянец", говоря словами полковника, придать объекту "законченность" — ту самую, в которой опытный взгляд в любой части света узнает европейскую выучку и англосаксонскую страсть к совершенству.