Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Горы

Часть первая

Постелью нам будет лесная трава,
И ночь нас укроет своим покрывалом.
Партизанская песня

I

Неизвестный шел издалека и устал. Это был молодой парень, непривычный к зимней непогоде и длинным горным переходам. Он с трудом взбирался по склону, от голода его мучили рези в желудке, кость правой руки повыше локтя изрядно ныла.

Окрик застал его врасплох. Рядом затрещали сучья.

— А ну-ка, подними руки и хлопай в ладоши!

Они окружили его, и парень почувствовал на своем лице учащенное, жаркое дыхание. Чьи-то жесткие пальцы прощупали его карманы, пояс…

— Откуда?

— Из Афин!

Ему протянули руки, поздоровались.

— Пойдем к нашим.

Через кустарник пробрались к большому шалашу.

Горячий, спертый воздух ударил ему в лицо. Губы сразу запеклись, глаза залило слезами.

Вокруг угасающего костра спали, прижавшись друг к другу, человек тридцать. Дрова уже прогорели и не дымили, они тихо излучали тепло и как будто тоже спали, окутанные золой.

Несколько человек повернулись к вошедшим.

— Кто такой?

— Из Афин, товарищ комиссар! — громко отрапортовал сопровождающий.

Протирая глаза, встал комиссар. Встали и сгрудились вокруг партизаны.

— Неужели из Афин?

— Правда?

— Дайте ему сперва согреться.

Его раздели, растерли руки, грудь, плечи. Кто-то стянул с ног ботинки.

— Эй, Спифас! — крикнул комиссар, и у двери, отбросив войлочную попону, вскочил худенький подросток. — Сооруди-ка чайку...

Сердито запыхтел котелок. Запахло горным чаем, Спифас поднес гостю полную кружку. — Не торопись, глотай полегоньку!

— А как там дела в Афинах?

— Хорошего мало. Лучше вы расскажите, что нового в горах.

Гость отогрелся возле огня, и его одолевала дремота. Теплые волны приливали к лицу, голова клонилась к разостланным на земле веткам. И как будто издалека, приглушенные, долетали до него голоса.

— Наши новости ты и без нас узнаешь. Да их и не много, новостей-то... Голыми руками не навоюешься. Про голод и холод я не говорю, считай, что к этому мы привыкли. А вот поди приучись воевать без оружия. Шапками немца не закидаешь, да и шапок-то нет, разуты и раздеты...

— А что же англичане? Так ничего и не сбрасывают?

— Союзники у нас вежливые, не отказывают. Чего ни попроси — конечно, пожалуйста...

— Ну?

— Ну, и надувают...

Спать расхотелось. Кто-то снова раздул костер, подкинул сухих веток. Гость полез в карман и вытащил пачку сигарет. На каждого приходилось по половинке. Спифас взял нож и приступил к дележу.

— Дели по справедливости, как бог!

— Почему как бог? — пожал плечами Спифас. — По-партизански.

Курили торжественно и сосредоточенно. Потом разровняли золу и хворостиной чертили план. Все собрались вокруг, объясняли, показывали. Слева немцы, справа националисты. Война на два фронта. Справиться с националистами не трудно. Пусть дадут на это двадцать четыре часа и ни секунды больше. Двадцать четыре часа — большего националисты не стоят. Главные силы у них в Эпире. Туда-то и надо ударить.

Многие из партизан были эпирцами. Они особенно ждали приказ о наступлении. Эпирцем был и Тзавелас, паренек лет восемнадцати. В прошлом году националисты отрезали ему уши. Его поймали, когда он шел с донесением в Аграфа. Бумажку с донесением Тзавелас проглотил, и националисты долго мучили его, выпытывали, что там было написано. Потом привязали к дереву и отрезали ухо. Кровь текла ручьем. Когда рана стала запекаться, ему отрезали второе ухо. Потом развязали и сказали: «Если бог даст и ты выживешь, передай привет товарищам».

Тзавелас сам подбросил веток в огонь, чтобы показать, что с ним сделали националисты. Оба уха были отрезаны до основания. Но еще страшнее, чем две дыры, зиявшие на месте ушей, были рубцы на щеках — следы глубоких ножевых ударов.

— Ну, хватит! Спать! — приказал комиссар. — И ты, товарищ, ложись. Как тебя зовут?

— Космас.

— Ложись на мое место, товарищ Космас. Спокойной ночи.

Командир подвинулся. Кто-то из партизан накрыл Космаса темной шинелью.

II

Он проснулся с приятным ощущением тепла и сразу почувствовал, что выспался. Костер погас, в шалаше ни души, поверх черной шинели наброшено еще несколько одеял.

В щели просачивался яркий дневной свет. Космас отодвинул закрывавшее вход одеяло и зажмурился. Блестели мокрые ветви. Дымился испарениями лес. Рыхлый снег таял, с деревьев и с крыши шалаша капало.

— Ну, как выспался, товарищ?

На поваленном дереве сидела девушка, маленькая и круглая, в просторной шинели, подпоясанной патронной лентой. В руках у нее было вязанье, на коленях винтовка. Девушка назвалась Бубулиной.

— Время идти, в батальоне ждут.

— Далеко отсюда батальон?

— Два шага. Там тебя большой командир дожидается.

— Большой командир? Кто?

— Комиссар Леон.

Бубулина вскинула винтовку на плечо, и они двинулись в путь.

— Какой он из себя, комиссар Леон?

— Молодой, красивый...

Бубулина не умолкала и не сбавляла ходу. Одной рукой она отводила ветви, а другой, в которой держала вязанье, показывала Космасу, какой высокий комиссар Леон и какие закрученные у него усы.

Бубулинины два шага растянулись на многие километры. Они перевалили через хребет, и тогда, протянув руку, Бубулина показала куда-то вниз:

— Видишь мельницу?

В нескольких метрах от их ног начинался крутой обрыв, и далеко-далеко внизу белело величиной с горошину какое-то строение.

— Вижу. Там и есть батальон?

— Там мельница. Пройдем ее — и считай, что прибыли!

Она уже направилась было к спуску, но Космас удержал ее за руку:

— Давай передохнем!

— Запоздали мы, товарищ!

— Две минутки. — Он решил растянуть их, как Бубулина свои два шага.

Солнце заходило за гору. Вечерняя прохлада пробиралась за шиворот. Небо заволакивали тучки — ночью, видно, снова выпадет снег. Обрыв ждал их, молчаливый и бесконечный. Ныли ноги, колючая боль терзала руку... Но думать об этом не хотелось.

Космас присел на камень. Он впервые видел так близко эти глубокие снега, высокие пики и крутые склоны, поросшие елями, кедрами, буками... Издали горная громада представлялась ему неразрывной и однообразной, на самом же деле это была очень запутанная страна бесконечных суровых гряд, то лесистых, то голых и хмурых, разметанных в разные стороны, как каменные космы. Теперь горы не казались ему неподвижными. Они расступались, открывая взору все новые и новые цепи холмов. Где-то там, за холмами, Космас найдет Янну, Спироса... При мысли об этом холодный ветер казался теплее, спуск с обрыва уже не пугал крутизной, и шаги Космаса становились такими же широкими, как у Бубулины, — с одной вершины на другую.

— Что скажешь, Бубулина, до ночи доберемся?

— Только бы мельницу пройти, а там…

* * *

На этот раз Бубулина сказала правду. Они миновали мельницу и не успели оглянуться, как оказались в штабе партизанского батальона.

Навстречу им выбежали девушки. А следом за ними еще трое партизан.

— Вот и комиссар! — сказала Бубулина.

Космас хотел было спросить, который из трех комиссар Леон, но не успел — их окружили партизанки. Сдерживая смешок смущения, девушки поздоровались с Космасом за руку. Космас назвал им себя, и в ответ зажурчали, полились их имена. Все знаменитые героини были налицо: Манто, Аретуса, Хайдо, Тзавелена...{65}

— А ну, дай-ка я обниму тебя, Космас!

Высокий партизан раздвинул девушек и подошел к Космасу. И голос, и смеющиеся глаза очень знакомы. Но борода, усы, военный мундир... Партизан крепко обнял и дважды поцеловал Космаса. Потом отстранился.

— Так ты все еще не узнал меня?

Ну да! Это был Телемах!

* * *

— Знаю, все знаю... И от Спироса, и от Янны...

Они не виделись больше года, и Космасу сразу бросилось в глаза, как мало напоминал теперь комиссар Леон скромного учителя Телемаха, колесившего по Афинам с информационными сводками и подпольными газетами. Новыми были не только имя, борода, военный мундир и начищенные связным сапоги. Что-то новое появилось и в его речи: «Мой ординарец», «Моя лошадь»... Леон произносил эти слова очень естественно и, видно, привык к ним, как привык к немецкому «вальтеру», висевшему у пояса в новенькой кобуре.

— В тот день меня послали к вам в типографию. И если б ты задержался, в ловушке оказался бы я, а следом Спирос и Янна... Я затесался в толпу и видел, как тебя вывели и бросили в машину. Ну, думаю, пропал парень.

— Видать, не судьба мне погибнуть во цвете лет!

— Нет, ты просто молодчина! О твоем побеге я узнал от Спироса уже здесь. Он сказал, что ты в надежном месте и собираешься к нам. Боялся, что не долечишься и сбежишь раньше времени. Может быть, ты и впрямь поторопился? Как рука?

Вместо ответа Космас обхватил Леона за плечи. Тот поморщился.

— Как видишь, здоровее здоровой. Иногда чуть гноится, но это пустяки... Пройдет...

— Смотри, не храбрись попусту. У нас здесь и холод, и грязь. Запустишь — потом греха не оберешься. Приедем в штаб дивизии, покажись врачу.

— Да брось ты о руке. Скажи лучше…

— Ну?

— Как дела у Спироса?

Леон лукаво рассмеялся.

— Хорошо. Ждет тебя, И он, и дочка, по-моему, тоже. Ты уж так прямо и спрашивал бы.

— Я и спрашиваю. Когда ты видел ее в последний раз?

— Дней пять-шесть назад. Но не знаю, застанешь ли ты ее.

— Уехала?

— Собиралась. Правда, дороги сейчас перекрыты, операции в самом разгаре. Будем надеяться, что успеешь.

Неужели не успеет? Космас как будто предчувствовал это. Еще в Афинах, собираясь в горы, он почему-то больше всего боялся разминуться с Янной в дороге.

Янна ушла в горы на месяц раньше. Они простились субботним вечером в том домике в Метаксургио, где Космас залечивал свои раны. Янна пришла, и радостная, и грустная, и вдруг сказала, что завтра уезжает.

— Ничего, — успокоил ее Космас, — я скоро поправлюсь и приеду тоже.

Она села к нему на кровать. Оба были очень взволнованы, даже потрясены предстоящей разлукой.

— Через месяц я буду в горах! Как только поправлюсь... Мне обещали...

— А я ведь могу еще вернуться!

— Нет, нет! Дожидайся меня там! Хочу увидеть тебя в роли Жанны д'Арк — на коне и с копьем в руке!

III

Утром их ждал покалеченный «джип». Впрочем, от «джипа» сохранилось одно только название. По существу же этот странный драндулет был заново создан шофером. Чтобы оценить его изобретательность, достаточно было взглянуть на мотор — хитрую мозаику из проволоки, телефонных проводов и жестянок: то тут, то там торчали затычки — разноцветные тряпки, пакля, лоскуты кожи.

Однако удивительнее всего был сам шофер Гефест, высоченный парень лет двадцати, рядом с которым громоздкий «джип» казался детской игрушкой. Уверенный вид шофера действовал успокаивающе. Не будь Гефеста, ни один разумный человек не отважился бы сесть в его «джип». Зато с Гефестом волноваться было нечего: в случае опасности он сумел бы, одной ногой упершись в землю, притормозить, а то и совсем остановить машину.

Труднее всего оказалось сдвинуться с места. Гефест крутил ключ и затыкал дыру в капоте. Леон давал газ, а Космас, сидя на корточках, придерживал какой-то клапан. Как только мотор заработал, из клапана вырвался столб черного дыма и обжег ему руки.

Мотор зарычал, и машина, не дожидаясь, пока шофер сядет за руль, покатилась по дороге.

— Садись! Живо! — приказал Гефест, упершись плечом в капот и не позволяя «джипу» двинуться с места.

Потом он вынул ключ и одним прыжком оказался на своем месте. В течение нескольких секунд, пока он не завладел рулем и педалями, «джип» почувствовал себя на свободе и резво подскочил, а Леон с Космасом слетели с сиденья и больно ударились о доски. Гефест весело расхохотался, и машина рванулась вперед.

— На кой черт понадобилась тебе эта развалина? — возмутился Космас. — Этот обормот вывалит нас где-нибудь на дороге!

— Ш-ш! — Леон приложил палец к губам. — Молчи лучше, а не то высадит. Связных и лошадей я отослал вперед. Придется идти пешком.

Пока дорога шла по ельнику, путешествие было довольно приятным. Потом начался спуск. Машину бросало из стороны в сторону. Мотор то задыхался, то снова набирался сил. Каждую секунду они могли сорваться с откоса. Минуя опасное место, Гефест довольно посмеивался, и его спокойствие понемногу передавалось Космасу. Стремительный спуск возбуждал в нем азарт. Обеими руками ухватившись за поручни, он приподнялся, наклонился к Гефесту и крикнул, чтобы тот прибавил скорость. Гефест, очевидно впервые встретив такую поддержку, засмеялся и в знак согласия кивнул головой.

В Леоне заговорило благоразумие. Он схватил Космаса за руки и заставил его сесть.

— Ты с ума сошел! Масла в огонь подливаешь! Вот-вот полетим вверх тормашками...

Но тут мотор выпустил черное облако дыма и, коротко взвизгнув, умолк. Гефест с плоскогубцами в руках выскочил из машины.

— Что случилось? — спросил Космас.

— Затычка выскочила!

Затычку водрузили на место и заново повторили весь обряд отправления. Потом стали выскакивать провода, жестянки... По звуку, который издавал мотор при каждой остановке, Гефест определял причину. Он вытаскивал из-под сиденья ящик с инструментами и быстро исправлял поломку. Но однажды «джип» остановился совершенно беззвучно. Такого случая в практике Гефеста еще не было. Склонившись над мотором, он озадаченно чесал за ухом.

— Ну, а теперь в чем дело, Гефест?

Гефест не ответил. Он поднял капот и стал копаться в моторе. Потом полез под машину. Космас переспросил еще раз.

— Да отвяжись ты!

До этой минуты, вопреки шоферской традиции, Гефест не проронил ни одного бранного слова. Зато теперь профессиональная привычка взяла свое, и ругательства, одно хлеще другого, вылетали из-под машины, как пулеметные очереди.

— Пойдем-ка лучше пешком, — предложил Леон. — До деревни уже недалеко.

Они вышли из «джипа».

— Мы пойдем пешком, товарищ Гефест! — крикнул Леон, заглядывая под машину.

— Скатертью дорога!

Деревня оказалась поблизости. Они были уже на подступах к ней, как вдруг позади послышалось тарахтенье «джипа».

— Едет! — закричал Космас и выбежал на середину дороги.

— Напрасно радуешься! — разочаровал его Леон. — Не посадит.

И в самом деле, «джип» на полном ходу промчался мимо. Гефест торжествующе гудел и даже не взглянул в их сторону.

* * *

Они уже подходили к деревне, когда через заслон горных гряд до них донеслась далекая канонада. На узеньких улочках было многолюдно. Крестьяне и партизаны гнали в гору длинную вереницу нагруженных мулов. Такая же вереница спускалась им навстречу порожняком. Чтобы пропустить их, то и дело приходилось прижиматься к стенам домов.

— Как вы во-о-о-время, комиссар! — воскликнул старик партизан, встретивший их в домике интендантства.

— Что случилось, Колокотронис?

Трудно было найти человека, которому так не подходило бы это имя. Мало того что старик интендант мог бы уместиться в шлеме Колокотрониса, он к тому же и заикался. После долгих переспросов они поняли, что заместитель начальника штаба находится сейчас в деревне и уже справлялся о Леоне.

— Хорошо! — сказал Леон. — Пошли за ним и дай чего-нибудь поесть. А то мы с голода непонятливые стали...

— У меня есть фа-а-фа-фа... — с радостью начал было старик.

— Понятно, — не дождался Леон, — у тебя есть фасоль.

— Факес{66}, — поправил интендант.

— Тем лучше!

Они так проголодались, что чечевица с оливковым маслом, которое бог знает откуда раздобыл Колокотронис, показалась им королевским блюдом.

Пришел заместитель начальника штаба с воспаленными от долгой бессонницы веками.

— Придется тебе срочно выехать в первый полк, — сказал он Леону. — Вчера там ранили командира, ты его заменишь.

— Где теперь первый полк?

— Под Лукавицей. Сейчас там самая заваруха. Немцы прорвали линию ЭДЕС{67} и давят на нас.

IV

За ночь они ни разу не остановились. Падал снег. Дорога была хорошо укатана, и лошади шли ровно и бодро. Леон сказал, что в седле тоже можно спать, и сразу заклевал носом.

Едва забрезжил рассвет, внизу, возле реки, показалась белая лента шоссе. По обе стороны между стволами деревьев мерцали огни костров, чернели фигуры людей. Многие, подстелив охапку веток, спали прямо на снегу. Услышав стук копыт, люди высыпали на дорогу.

— Что вы здесь делаете? — спросил Леон. Впереди всех оказался старик, закутанный в рваный войлок.

— Пришли в горы, еле ноги унесли. Все пошло прахом, вся Деревня сгорела, что твой стог соломы! Мы здесь со вчерашнего утра. Отсюда смотрели, как наше добро пропадало... Была деревня, и нет деревни!

Старик перекрестился. Из-под войлока, надвинутого по самые брови, на партизан глянули красные, воспаленные глаза.

— Где сейчас немцы? — спросил связной.

— Бог знает, а нам откуда знать... Мы чуть услышим топот, думаем — немцы!.. Нет ли у вас табака, ребята? Затянуться бы разок-другой, а там и помирать можно...

Люди все подходили и подходили.

— Куда нам теперь деваться? — кричали женщины. — Разве от них скроешься?

Из-за поворота шоссе послышалась песня. Прошло несколько минут, и они увидели мужчину на ослике. За осликом послушно шагали мулы. Женщины еще издали узнали ездока по голосу.

— Эй, Никитас!..

— Добрый день! — приветствовал их Никитас. — Что нового?

— Это ты нам скажи, что там нового, — спросил связной. — Куда едешь?

— За хлебом и патронами!

— И как это тебя еще не повесили, непутевый? — зашумели женщины.

— А меня уже раз повесили, да веревка не выдержала...

Никитас привез хорошие новости. Минувшей ночью партизаны подорвали колонну грузовиков и большой мост, без которого немцы не могут сделать ни шагу.

— За новости спасибо, — поблагодарил Леон. — А теперь послушай, товарищ Никитас! Собери самых слабых и больных и переправь их на своих мулах в деревню.

Леон написал записку в народный совет деревни, и всадники двинулись в путь. Позади гремел раскатистый бас Никитаса: женщины собирают вещи, больные садятся на мулов, по дороге он разучит с ними новую песенку...

* * *

— По этому шоссе, — рассказывал Леон, — немцы двинулись в самом начале операции. Но партизаны заминировали большой отрезок дороги и заняли все высоты по обе стороны реки.

Тогда немцы попытались проникнуть сюда с севера. Там стояли части ЭДЕС, они дрогнули при первом же натиске. Многие отступили на территорию, охраняемую отрядами ЭЛАС, и теперь вместе с крестьянами-беженцами скитались по придорожным склонам. Группу таких дезертиров Леон и Космас встретили на шоссе.

Среди них были раненые: у кого забинтована голова, у кого рука на перевязи, В хвосте колонны плелись пленные итальянцы.

— Куда вы?

— Нам разрешили подлечиться в вашем госпитале.

— Раненые — в госпиталь, ну, а те, кто здоров? Вы-то куда бежите? Идите к нам в ЭЛАС!

Никто не ответил.

— Это итальянцы с вами?

— Итальянцы.

— Ну что ж, итальянцев тоже заберем и пойдем воевать с немцами.

Леон говорил так бойко и задорно, будто нанимал их на сбор винограда.

— Да что тут раздумывать, пойдемте с нами. А когда кончатся бои, отправитесь куда глаза глядят.

— У нас нет оружия!

— Отберем у немцев! Ну как, по рукам? Кто объяснится с итальянцами?

Итальянцы все уже поняли и спорили между собой. Наконец они объявили, что пойдут с эласитами{68}.

— Аванти контра фашиста! — крикнул Космас.

— Мы тоже антифашисты! — загалдели итальянцы. — Будь проклят поганый фашизм!

Судьба этих итальянцев была трагична, как судьба всех побежденных, оставшихся на земле противника. Три года назад они пришли сюда поборниками фашизма, а теперь воевали, чтобы его свергнуть. В первый год оккупации Космас не раз отведал итальянских кулаков. Били нещадно, норовили ударить в живот... Тогда Космас ненавидел их лютой ненавистью, но теперь, когда судьба их так переменилась, они вызывали у него жалость.

— Аванти! — весело крикнул Космас. — Долой Муссолини!

— Долой подлеца! — подхватили итальянцы и запели песенку, которую сложили греческие солдаты: «Дурак Муссолини...»

Они веселились до тех пор, пока на дороге не разорвался первый снаряд.

* * *

Из толпы беженцев, которая двигалась им навстречу, кто-то крикнул:

— Космас! Космас!

Космас приостановился, разыскивая взглядом того, кто его окликнул. Наконец его глаза выхватили из толпы юношу, который тоже остановился и с улыбкой смотрел на Космаса.

— Натан!

Космас соскочил с лошади и обнял его.

— Как ты здесь очутился, Натан? Куда ты идешь? Они вместе учились в предпоследнем классе гимназии и были очень дружны. Натан Алкалаи, его сестра Руфь, мать и отчим, который служил бухгалтером в филиале Национального банка, прожили в их городке только один год. Потом отчима перевели в другое место, и они уехали. Руфь была на два года старше брата, тонкая, подвижная девушка со смуглой бархатной кожей, которая многим тогда вскружила голову. Руфь играла на фортепьяно и очень хорошо танцевала...

— Куда ты, Натан?

— И сам не знаю! Может, здесь, в горах, уцелеем...

Космас поискал в толпе беженцев родных Натана, но увидал только жалкую, скрюченную старушку, которая подошла и встала рядом с Натаном.

— Это моя тетя! — сказал Натан.

— А остальные? Руфь?

— Нет больше Руфи, Космас! Ни Руфи, ни матери, ни отца...

Его голос дрожал, лицо исказилось гримасой боли.

— Даже не знаю, где они! В каком-нибудь лагере, если еще живы... Однажды ночью, когда меня не было дома...

Космас поспешил отвлечь его:

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Пойдем с нами!

— Правда? — оживился Натан. — Ты так думаешь, Космас?

— Что тут раздумывать? Будем воевать вместе... Если бы Натан был один, он, конечно, согласился бы.

Но тетя, которая до этого стояла рядом, безмолвная и недвижимая, словно мумия, вдруг встрепенулась и ожила.

— Натан! — Она схватила Натана за руку и заговорила с ним на своем языке. Он слушал, молчаливый и серьезный.

Потом старуха обернулась к Космасу.

— Нет! — сказала она. — Натан не пойдет!

Космас увидел в ее взгляде ужас и отчаяние, он попробовал успокоить ее.

— Нет! Нет! — еще решительнее сказала старуха и дернула Натана за руку.

Тот не сопротивлялся. Он пошел следом за ней, то и дело оглядываясь на Космаса. В его по-девичьи кротких глазах застыла глубокая тоска.

— Ну что ж, счастливого пути, Натан! — с грустью сказал Космас. — Желаю удачи!

Едва Натан и старуха догнали остальных, на дороге снова разорвался снаряд. Послышались испуганные крики и детский плач. Космас хотел вернуться, но Леон не позволил: нужно было торопиться. Космас очень сожалел, что не сумел уговорить Натана. Эта старуха с лицом Сивиллы всецело властвовала над его душой. Настаивать было бесполезно.

V

Офицер ЭДЕС в мундире и с оружием спешил им наперерез.

— Прошу вас, задержитесь на минутку! Не знаю, что с ними делать!

Неподалеку, под развесистым деревом, стояла группа мужчин.

— Там майор Квейль, представитель английского командования. Чуть-чуть не попал в плен и теперь нервничает. А что я могу для него сделать? Языка английского я не знаю, переводчик сбежал. Они тоже вас просят, подойдите.

— Пойдем, Космас, — сказал Леон. — Видать, мы так и не доберемся сегодня до полка. Ты ведь знаешь английский?

— Объясниться сумеем. Пошли!

— Слава богу! — облегченно вздохнул эдесит. — Ну и намучался я с ними!

— А чего они хотят?

— Сами не знают. Боятся, что их схватят немцы. Много слышал Космас об английском хладнокровии, но эти англичане не могли им похвастать. Майор Квейль, длинный, худой, с рыжей шевелюрой и рыжими бровями, не скупясь на проклятия, ругал эдеситов за то, что они не сумели удержать своих позиций по крайней мере до тех пор, пока не обеспечат отступление.

— Скажи ему, Космас, — попросил Леон, — что наши передовые части держатся крепко. Пусть успокоится!

— Ему нелегко будет успокоиться, — вставил офицер ЭДЕС. — Чуть-чуть не угодил к немцам.

— Чего вы от нас хотите? — спросил Космас англичанина.

— Мы хотим добраться до штаба английской миссии. Мы хотим, чтобы нам дали лошадей, идти пешком мы больше не можем... И пусть нас сопровождают офицеры ЭЛАС, ну, скажем, вы двое! — Тон англичанина становился все более требовательным.

— Переведи ему, — резко сказал Леон, — что мы не находимся у него в подчинении. И если он будет продолжать в таком духе, мы не станем его слушать.

— Помилуйте, — пошел на попятный Квейль, — наша просьба никак не носит характер приказа.

— Что случилось, Леон?

Они оглянулись. На дороге остановились трое всадников. Один из них спешился и направился к дереву. Космас узнал его сразу. Это был Спирос — в шинели и пилотке, но совсем прежний, штатский, похожий больше на крестьянина, чем на комиссара дивизии.

Он поздоровался с каждым за руку, а Квейля приветствовал как старого знакомого.

— Как вы поживаете?

— Хорошо!

Космаса Спирос узнал не сразу и, протягивая ему руку, как видно, приняв его за переводчика.

— Ты? — поразился он. — Откуда ты свалился?

Он привлек Космаса к себе.

— Так как же это, Космас? Когда ты прибыл? Здоров?

— Да, здоров...

— Совсем здоров?

— Да, да...

Спирос недоверчиво посмотрел на него и снова обернулся к Квейлю.

— Ну вот, пожалуйста! — сказал Квейль. — Опять мы у вас в плену.

— В плену у просчета, — улыбнулся Спирос. — Мы же предупреждали, что ЭДЕС не удержится.

В руках у Спироса был пастушеский посох. Квейль попросил разрешения рассмотреть его получше.

— Хорошая работа!

— Возьмите его себе!

— Нет, нет, как можно...

— Я найду себе другой. Если нравится, берите.

Квейль поблагодарил и не взял. Спирос вернулся к прерванному разговору:

— Нужно оружие. С оружием и отряды ЭДЕС продержались бы дольше. Греки — и правые, и левые — умеют воевать, было бы чем.

— На весь батальон у нас был один «брем», — вмешался офицер-эдесит, — да и тот без лент.

— Вот видите! — воспользовался поддержкой Спирос. — А мы воюем только тем, что отбираем у немцев и итальянцев.

Он распрощался с англичанами и подошел к Леону.

— Лошадей придется отдать. Штаб уже близко, вон под той скалой.

— Отдать, конечно, можно, но лошади не кормлены и еле-еле идут. Как бы не свалились по дороге...

— Другого выхода нет. Хорошо, если ты дашь им связного.

Он еще раз попрощался и направился к лошади, но на полдороге обернулся и позвал Космаса:

— Поди-ка сюда! Тебе ничего не нужно? Как рука?

— Хорошо!

— Куда ты теперь?

— С Леоном...

Спирос взял Космаса под руку, и они вместе пошли к лошади.

— А Янна надеялась застать тебя в Афинах... Она уехала по заданию...

Когда Космас вернулся под дерево, англичане уже получили лошадей и собирались в дорогу. Офицер ЭДЕС считал, что его миссия окончена. Он хотел присоединиться к Леону.

— С удовольствием, — радушно пригласил его Леон. — Если англичане не возражают...

Космас передал Квейлю просьбу офицера.

— Нет! — запротестовал англичанин, — Он состоит в частях ЭДЕС, вы не имеете права его мобилизовать!

— А мы и не мобилизуем его. Он сам хочет остаться...

— Нет, он нам нужен!

— Вот тебе и на! — расстроился эдесит.

Прощаясь, Квейль поблагодарил Космаса за помощь.

— Идите к нам переводчиком! Не пожалеете.

— Я всего лишь четвертый день в горах и хочу на передовую. Еще встретимся...

— Вы хорошо говорите по-английски. Где вы учили язык?

— Сначала сам, по учебнику. А в позапрошлом году в Афинах у меня был случай попрактиковаться. Я прятал английского офицера, он жил у меня целый месяц...

Англичане заинтересовались и засыпали Космаса вопросами.

— Это, по-видимому, майор Стивене!

— Вы знаете его?

— Если только это он, — ответил Квейль. — Скорее всего он.

— Не собирается ли он к нам? Хотелось бы повидать его еще раз...

— Не исключено, что увидитесь. А до тех пор постарайтесь не повстречаться с немецкой пулей...

— Благодарю вас, буду иметь в виду... Простились они по-дружески. Первое впечатление от встречи с англичанами постепенно сгладилось.

* * *

Между двумя каменными глыбами был натянут брезент. В глубине укрытия, склонившись над телефоном, сидел на красном войлоке партизан.

— Где командир? — спросил его Леон.

— На наблюдательном пункте, товарищ комиссар!

Метрах в тридцати от палатки, облокотившись о камень, смотрел в бинокль приземистый мужчина с черными, как вороново крыло, волосами. Услышав их шаги, он оглянулся:

— А, Леон!

— Как дела, товарищ полковник?

— Иди посмотри. Опять наступают.

VI

Голые вершины и поросшие елями склоны, снега и камни — все немо и неподвижно. С непривычки бинокль прыгает в руках Космаса, и два круглых стеклышка выхватывают то пятачки пепельно-серого неба, то что-то темное и непонятное.

— Первый раз смотришь в бинокль?

— Первый...

— Вон туда гляди! Видишь?

Космас понял, что задерживает полковника, и вернул ему бинокль. Теперь даже невооруженным глазом он заметил зеленые крапинки, сползавшие по снежному склону на той стороне реки. Это были немцы. На фоне громадных скал и глубоких ущелий они казались совсем ничтожными и безопасными.

Вдруг на небольшой высотке, как раз напротив наблюдательного пункта, разорвалось несколько снарядов.

— Чтоб им пусто было! Где же артиллерия? — Полковник выругался и бросился к телефону. — Эй, Лефтерис! Скажи им... пусть еще раз ударят по церкви!

— Не отвечают, товарищ командир! — отозвался телефонист.

Космас ждал следующего ругательства, но полковник удержался. Прошло несколько минут, и партизанская артиллерия заговорила. Она обстреливала дорогу, по которой немцы посылали подкрепление. Немцы не остались в долгу. Они перенесли огонь поближе, их снаряды рвались теперь возле самого наблюдательного пункта.

— По перевалу целят, — сказал полковник. — Хотят отрезать от нас высотку. Значит, опять будет атака.

Не успел он договорить, как застрочили пулеметы. Леон сообщил, что немцы заходят с фланга, и полковник снова стал проклинать артиллерию...

Ущелье клокотало. Казалось, воздействовать на это исступление никто уже не мог, оставалось только ждать, что выйдет из адского варева.

Однако полковник не отступал. Он кричал в телефонную трубку и рассылал связных, которые вырастали перед ним как из-под земли.

— Видишь, вон скала торчит?

Космас не сразу понял, что полковник обращается к нему. Он оглянулся и только теперь заметил, что Леон исчез. Они были вдвоем.

— Видишь? — переспросил полковник. — Вон справа!.. Так вот, беги туда что есть духу. Скажи взводному — пусть займут Анонимо. Они знают, как действовать.

Когда тебе говорят «беги что есть духу», разве станешь расспрашивать, где эта скала? И Космас сломя голову бросился в том направлении, куда показывал полковник.

— Осторожней на перевале!

Что имел в виду полковник, Космас понял позже, когда спустился к перевалу и оказался на открытой тропе. Он продолжал бежать. Снаряд разорвался совсем рядом, и Космас очутился на земле. На спину ему обрушились камни и комья земли. Стало душно, во рту он ощутил горьковатый привкус. Космас открыл глаза и неподалеку увидел искореженный кусок железа, напоминающий раскрытую ладонь... В ушах звенело, внизу ревело ущелье. Вокруг плотной стеной стояли горы, одна похожа на другую. Где немцы? Где партизаны? Космас не знал. И что хуже всего — он не знал, где эта злосчастная скала. Куда ни глянь — кругом скалы, одна больше другой, и все торчат. «Будь что будет! — подумал Космас. — Назад ходу нет!» И он кубарем покатился по склону.

Его остановил окрик:

— Эй, ты!

Справа под кустом лежал связной полковника.

— Ты что, ранен? — спросил Космас.

— Да ложись ты! Чего стоишь как вкопанный?

Космас послушался и тоже пополз под куст.

— И как ты уцелел, ума не приложу! Идет, понимаешь ли, словно на праздник!

— А как еще идти?

Оказалось, что идти нужно было не по перевалу, а по лесистому склону, там бы Космаса не заметили. Связной показал ему дорогу.

— Пригибайся, пригибайся! — крикнул он вслед Космасу. — Это место тоже просматривается!

Сам он полез в гору. Космас остановился, чтобы посмотреть, как тот пройдет. Он прошел, пригнувшись, тихо и незаметно, как кот. Никто его не обстреливал. И, глядя на него, Космас подумал, что не так уж здесь страшно, как кажется сначала. Нужно только приноровиться.

На этот раз его окликнули снизу, из лощины.

— Куда ты мчишься, товарищ? Иди сюда! Партизаны, молодые парни, лежали под прикрытием каменного обвала.

— Кто здесь командир взвода? — спросил Космас.

Бойцы позвали:

— Керавно-о-ос!

— Вашего командира зовут Керавносом? — обрадовался Космас.

Ответить они не успели. Гулким ручейком посыпались камни, из-за выступа в скале показался сам командир.

— В чем дело, ребята?

— Спрашивают тебя...

Керавнос узнал его сразу.

— Смотри, пожалуйста! Афинянин! Помню я твою хлеб-соль и соседку твою тоже помню. А ты все такой же конспиратор?

Партизаны уже собрались.

— Пошли, ребята, пора.

* * *

Чем дальше они продвигались, тем глуше становился голос командира Керавноса. Ущелье осталось позади. Они вступили в редкий ельник и осторожно перебегали от дерева к дереву.

До сих пор Космас думал, что бой — это стремительное столкновение, подобное вспышке молнии, яркое и скоротечное. Но оказалось, что война подчас бывает медлительной и неповоротливой. Перестрелка началась с самого утра, теперь уже вечерело, а ни конца, ни края не было видно...

Взвод Керавноса, должно быть, уже побывал на этой высотке и раньше. Не дожидаясь распоряжений, партизаны заняли свои места, установили пулемет.

— А ты, брат, иди сюда! — позвал Керавнос Космаса. — Ложись и не своди глаз вон с той скалы. Оттуда пустят зеленую ракету. Смотри не прогляди.

— Я постараюсь, но, может, ты на всякий случай поставишь кого-нибудь еще?

— Да все мы будем глядеть в оба! — засмеялся Керавнос, и Космас успокоился.

Внизу, под ними, шел бой. Дребезжа, на высотку залетали шальные пули. Фигуры немцев темными пятнами выделялись на снегу, прикованные к земле огнем партизанского полка.

Как пустили ракету, Космас не заметил. Позади него рявкнул бас Керавноса, застрекотал пулемет, раздались ружейные выстрелы. Космас оглянулся. Керавнос сложил руки рупором и кричал, как капитан корабля во время шквала...

Потом кто-то подал сигнал: «Бегут!» — и партизаны устремились вниз по склону. Один только пулеметчик остался наверху, он продолжал стрелять.

Немцы поспешно перебирались через реку. С другого берега их прикрывали пулеметы.

Вскоре совсем стемнело. Ружейная стрельба прекратилась. Несколько раз прогрохотали немецкие пушки. Они наугад обстреливали затихшее поле боя.

— Отыгрываются! — усмехнулся Керавнос.

Метрах в десяти от того места, где во время перестрелки залегли Керавнос и Космас, на узкой тропинке, спускавшейся к реке, они нашли первого убитого немца. Это был настоящий великан, в шлеме, с открытыми, казалось, еще видящими глазами. Керавнос нагнулся и снял с него автомат.

— Сними и сапоги, — сказал он Космасу. — Пригодятся!

Космас склонился над трупом. Пальцы его запутались в каком-то ремешке, он потянул за него и вытащил револьвер.

— И сапоги тоже возьми! — повторил Керавнос.

Космас дотронулся до сапог. Но не снял — рука его ощутила мягкое, податливое тело. Он поспешил отойти.

* * *

Под прикрытием скалы они разожгли костер. Курили немецкие сигареты, рассматривали трофеи — оружие и одежду. Самым удачливым признали Космаса. Немецкий парабеллум считался высшей маркой оружия. Партизаны так его расхваливали, что Космас решил уступить кому-нибудь свой трофей. Однако вмешался Керавнос:

— Нет, ты его нашел, ты его и носи!

Пока дожидались ужина, кто-то запел:

Постелью нам будет лесная трава,
И ночь нас укроет своим покрывалом,
От песни и пляски звенит голова,
Сам ветер сегодня у нас запевалой...

В песне говорилось о Греции, о любви, о весне, такой же юной и отважной, как эти ребята.

Правда, трава еще не выросла. Но весна была уже не за горами, она обещала принести им цветы, свободу и любовь. И молодые партизаны прокладывали ей дорогу.

Из темноты послышались голоса. Вместо ожидаемого повара к костру подошел полковник.

— Так ты еще жив? — спросил он Космаса и похлопал его по плечу. — Рановато было посылать тебя в самое пекло. Но раз уж выкарабкался, собирайся в дорогу!

— Куда?

— Сперва к Леону, он тебе объяснит...

Связной полковника доставил Космаса в штаб.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Леон. — Ложись спать, а утром снова в путь.

— В чем дело? Куда?

— Толком и я не знаю. Позвонили из дивизии, велели «виться...

— А как ты думаешь, зачем?

— Сдается мне, что понадобился твой английский язык.

— Только бы не это!

— Что поделаешь! Думаешь, мне больно хочется быть комиссаром?

Нельзя сказать, чтобы последняя фраза Леона прозвучала убедительно. И Космас не преминул его поддразнить:

— Почему, Леон? Тебе так идет быть комиссаром!..

Дальше