Аквалангисты подо льдом

Меня охватило немалое беспокойство, когда, войдя в кают-компанию, чтобы позавтракать, я обнаружил там двух электриков, занятых демонтажем переборки напротив буфета. На палубе около них лежали снятые с переборки большие панели и секции.

— В чем дело? — спросил я взволнованно.

— Опять замыкание, сэр. В распределительную коробку попадает влага, — ответил мне, указывая на коробку, старший электрик Шейд.

Нам пришлось бороться с замыканиями в электропроводке с тех пор, как «Сидрэгон» начал плавание в холодных арктических водах. После настоящего похода нам будет легче убедить главное управление кораблестроения в необходимости усилить степень изоляции электропроводки и улучшить вентиляцию помещений подводной лодки, предназначаемой для плавания в подобных условиях. Замыкания, если они становятся столь частыми и серьезными, [322] могут привести к пожару, а пожар в условиях подледного плавания — к катастрофе. Я взял телефонную трубку и соединился с вахтенным офицером.

— Как состояние погоды? — спросил я сухо.

Ответ последовал лишь после нескольких секунд напряженного молчания.

— Погода пасмурная, сплошная облачность, сэр, — послышалось в трубке. — Над нами торосистый лед, свисающий на двадцать пять — двадцать семь метров. Полыньи встречаются довольно часто. Видимость на телевизионном экране отличная.

Пока выполнялись обычные утренние работы, такие, как очистка мусоропровода, продувание сточной цистерны санитарных узлов, дополнительная дифферентовка корабля, я наблюдал за экраном телевизора. Изображение было ясным. Острые кромки открытых трещин в ледяном поле вырисовывались необыкновенно четко. В промежутки между огромными беспорядочно нагроможденными глыбами льда проникали солнечные лучи, которые резко подчеркивали их причудливую форму и толщину. Иногда на экране было видно даже отражение от легкой зыби на поверхности небольших полыней. Я приказал включить записывающее устройство видеомагнитофона, чтобы запечатлеть на пленке эту чарующую картину.

Когда все работы были выполнены, я приказал вахтенному офицеру уменьшить скорость хода до семи узлов и подвсплыть на глубину сорок пять метров, а сам стал внимательно наблюдать за эхоайсбергомером. Импульсы на экране были нечеткими, а звуковые сигналы — значительно слабее, чем в тех случаях, когда перед «Сидрэгоном» были айсберги. Казалось, что перископ можно было поднять без особого риска, хотя я сознавал, что льдина с тридцатиметровой подводной частью снесла бы перископ начисто.

На всякий случай уменьшив скорость хода до трех узлов, я включил подъемное устройство перископа. С трудом преодолевая давление забортной воды, он начал медленно подниматься. Я откинул рукоятки вниз, как только они показались из колодца, и с нетерпением прильнул глазами к окуляру еще до того, как перископ остановился в верхнем положении.

Моему взору открылось потрясающее зрелище. На какой-то момент я буквально остолбенел от ужаса. В прозрачной синей воде на опасно близком расстоянии от перископа [323] проплывали гигантские сине-черные массы свисающего сверху льда. Я с трудом удержался от того, чтобы не дать команду опустить перископ и перевести «Сидрэгон» на более безопасную глубину.

— Какая осадка льда над нами? — спросил я дрогнувшим голосом.

— Проходим под восемнадцатиметровым льдом, — раздался спокойный ответ.

В тот момент мне показалось, будто я нахожусь в комнате и смотрю в окно, а мимо со скоростью сто метров в минуту проносятся льдины. «Мы идем на слишком опасной глубине», — подумал я, поеживаясь от страха и разворачивая при помощи правой рукоятки призму, чтобы взглянуть в верхнем направлении. Казалось, что на корабль падает целая серия гигантских ледяных глыб. Никогда еще у меня не было такого сильного желания уйти на глубину.

— Боже мой! — услышал я взволнованный возглас позади себя.

Оглянувшись, я увидел группу людей, столпившихся у экрана телевизора и так смешно выглядевших, что я забыл на мгновение о своем страхе и рассмеялся. Однако я тут же снова прижал глаза к окуляру и стал смотреть на спокойно плывущую мимо нас грозную панораму. По сравнению с черно-белым телевизионным изображением через перископ картина представала совсем иной, гораздо более ясной, в захватывающих дыхание красках, так как объектив перископа находился в два раза ближе ко льду, чем объектив телекамеры. Я был уверен, что, если впереди появится опасная для нашего корабля глубоко сидящая льдина, то эхоайсбергомер предупредит нас об этом за несколько тысяч метров. Просмотр толщины воды через перископ по горизонтали, в направлении движения «Сидрэгона», ничего не давал из-за сравнительно слабой освещенности сверху. Постепенно я успокоился.

— Это просто фантастично, посмотрите, Стронг, — обратился я к старшему помощнику, заметив по выражению его лица, что ему, так же как и мне, хотелось увеличить на всякий случай глубину погружения «Сидрэгона».

Когда он подошел к перископу и приложил глаза к окуляру, я понял, какой вид был у меня в только что прошедшие минуты. Все мышцы его тела как-то напружинились, словно через них пропустили электрический ток. Не говоря ни слова, он торопливо и резко разворачивал перископ [324] и призму, чтобы рассмотреть свисающие грозные выступы льда над нами. Отходя от перископа, он произнес многозначительно:

— Ну и видик! Вот это да!

Следующим к перископу подошел доктор Лайон. Я удивился, что его реакция была точно такой же.

— Разве вам не приходилось наблюдать такой картины раньше? — спросил я этого ветерана «Наутилуса», «Скейта» и «Сарго».

— Но ведь на «Наутилусе» и «Скейте» не было эхоайсбергомера, а «Сарго» совершал переход в темное зимнее время, — ответил он просто.

Затем я предоставил возможность посмотреть через перископ поочередно каждому члену экипажа и всем нашим гражданским специалистам. Разумеется, на это ушло немало времени. После этого я приказал перевести «Сидрэгон» на привычную для него глубину. Около четырех часов дня 23 августа мы начали подыскивать подходящую полынью для всплытия.

Через некоторое время я увидел через перископ свежезамерзшую полынью. Доктор Лайон, находившийся у эхоледомера, заявил, что толщина ледяного покрова полыньи менее пятнадцати сантиметров. Я решил, что лучшего случая запечатлеть на видеомагнитофоне картину всплытия с пробиванием льда нам не представится. Включив записывающее устройство и телевизионную камеру, я направил ее на ограждение мостика, и мы начали медленно всплывать. Мостик было видно на экране так хорошо, как если бы мы смотрели на него, стоя на палубе в надводном положении.

Все свободное место у двух телевизионных экранов тотчас же заполнили не занятые на вахте люди. Внезапно в совершенно чистой воде над нами появилась плавающая льдина. Пришлось снова уйти на глубину и начать всплытие из другого места, в котором над нами, казалось, не было никаких льдин. Глубиномер показал восемнадцать метров, затем пятнадцать, потом, без какого-либо толчка, рубка пробила тонкий лед и вышла на поверхность. На льду вокруг рубки мгновенно появились расходящиеся во все стороны трещины и покачивающиеся на волнах небольшие льдины.

Осторожно подняв перископ и осмотревшись вокруг, я убедился, что тяжелого льда поблизости не было, но корпус [325] лодки еще оставался под тонким льдом, покрывавшим полынью. Я приказал продуть главные балластные цистерны. Всплывая, корпус «Сидрэгона» проломил лед по всей длине корабля. Мы находились в нормальном надводном положении. Поднявшись на мостик, я сразу же приказал подготовить к спуску наших легководолазов. Лучших условий для их погружения под лед желать было нельзя.

Через входной люк носового торпедного отсека на палубу вытащили оранжевый четырехместный резиновый спасательный плотик, воздушные баллоны, ласты и тридцатипяти — и шестнадцатимиллиметровые кинокамеры. Затем на палубу поднялся лейтенант Брюер в своем легководолазном костюме, удивительно хорошо сохранявшем тепло. Во время последнего погружения Брюер находился в холодной воде в течение семидесяти минут, и это не привело ни к каким последствиям простудного характера. За ним в таких же костюмах появились старший торпедист Кроули и машинист Куик. Все они прошли соответствующую подготовку в водолазной школе в Ки-Весте.

Корабельный врач Ситон проверил готовность и исправность всей аппаратуры и снаряжения. Каждый водолаз имел на себе специальный утяжеленный пояс, нож, наручные часы, наручный глубиномер, ласты и маску. Удовлетворившись осмотром, Ситон подошел к мостику, чтобы получить мое окончательное разрешение на спуск водолазов. Все они были тщательно проинструктированы внизу, перед тем как подняться на палубу. Каждый хорошо знал, что будет делать под водой. Я согласился с предложением Ситона отправить в воду одновременно всех троих, несмотря на то что при этом у нас не оставалось никого в резерве на случай необходимости оказать помощь находящимся под водой. Я считал, что два человека на месте окажут помощь третьему, если с ним что-нибудь случится, скорее, чем резервный водолаз, который доберется к месту происшествия лишь через некоторое время. А чтобы водолазы не потеряли друг друга, к их поясам присоединили общий сигнальный линь.

После того как водолазы спустились в воду и вошли под тонкий лед, мы стали свидетелями довольно интересного явления. По мере продвижения каждого из них вперед за ним подо льдом перемещался довольно крупный воздушный пузырь. Когда первый водолаз отошел от корабля примерно на десять метров от сплошного ледяного [326] покрова, над ним внезапно отделилась и подскочила в воздух небольшая льдина, а из образовавшейся лунки тут же показался какой-то черный предмет и начали выходить воздушные пузыри.

— Так он набьет себе шишки на голове, — заметил я.

— Нет, сэр, он пробил лед кинокамерой, — объяснил мне сигнальщик.

И действительно, это была кинокамера, потому что вслед за ней из лунки показалась сначала голова в маске, а, затем и рука водолаза, которой он приветливо помахал нам. Оба его товарища пробили такие же лунки во льду и просунули через них головы.

Затем Брюер и его помощники возвратились к борту «Сидрэгона» и, нацелившись на ближайший ледяной «берег» полыньи, снова ушли под лед. Мы следили за их движением по остававшимся подо льдом и постепенно увеличивавшимся в объеме белым воздушным пузырям. Несколько минут они двигались по прямой, а затем начали заметно уклоняться то в одну, то в другую сторону. Я уже начал было беспокоиться, но, когда Брюер прошел примерно половину пути, он остановился, проделал во льду отверстие, высунул голову и проверил, в правильном ли направлении движется. Затем он снова ушел под лед и продолжил движение к намеченной кромке полыньи. Мы проследили, как воздушные пузыри подо льдом приблизились к кромке полыньи, несколько увеличились в объеме и замерли неподвижно. Я с тревогой перевел взгляд на матроса, державшего сигнальный линь: он продолжал спокойно потравливать его в воду. Значит, наши храбрецы пробирались теперь под кромку тяжелого торосистого льда.

На палубе и на мостике воцарилась напряженная тишина. Все мы в этот момент еще раз представили себе картину, которую недавно наблюдали через перископ: беспорядочно нагроможденные и спаявшиеся друг с другом огромные массы льда. Наши товарищи находились сейчас под ними. Я внезапно подумал о том, что сигнальный линь слишком слаб. Сможем ли мы, если понадобится, вытянуть из воды трех человек? Что будет, если линь зацепится за какое-нибудь препятствие?

Конечно, вслух я не сказал об этом ни слова. Секундная стрелка часов, казалось, шла все медленнее и медленнее. Я наказывал водолазам не уходить под лед дальше, чем на пятнадцать метров. Но я знал, что под водой о расстоянии [327] судить очень трудно. В воде, температура которой минус 2 градуса, человек без водолазного костюма может продержаться только несколько минут.

Взглянув на корму, я заметил Моллоя, сосредоточенно измерявшего высоты Солнца. Меня порадовало также, что и Бёркхалтер использовал все возможности для определения места корабля, поскольку я предупредил его, что сегодняшнее всплытие — это последнее всплытие перед двухдневным переходом к Северному полюсу.

Мы закончим все наши дела здесь в надводном положении несколько позднее, чем намечено по графику, поэтому нам придется поторопиться.

Дул слабый, но очень холодный ветер. Люди на палубе, чтобы согреться, начали постукивать ногой о ногу и похлопывать руками. Нам показалось, что прошло уже очень много времени, когда настал момент подавать водолазам сигнал к возвращению на корабль. Через каждые пять минут матрос дергал за сигнальный линь и получал в ответ такое же подергивание. Наконец он подал сигнал возвращения. Однако ответа не последовало. Сигнал повторили, и снова настала длительная пауза. Наконец пришло ответное однократное подергивание, что означало «Все в порядке». Они хотели побыть подо льдом еще!

Однако с меня было уже довольно. После повторного сигнала к возвращению у кромки полыньи немедленно появились воздушные пузыри, а затем след из них под тонким льдом направился к кораблю.

Когда через некоторое время мы погрузились, Брюер вдохновенно стал рассказывать о подробностях своей вылазки и о том, как они засняли чудесную картину полярного царства, которое до недавнего прошлого могли видеть только рыбы и тюлени.