Глава 6

Ранним утром 19 апреля я снова оказался в Пирл-Харборе. Позади осталось 16578 миль воздушного пути. Я не был в своем штабе 28 дней, но личные наблюдения и встречи полностью окупали столь длительное отсутствие на основной работе. Без меня всеми делами ведали командир 4-го соединения подводных лодок капитан 2 ранга Браун и мой начальник штаба капитан 2 ранга Григгс.

В мое отсутствие главнокомандующий Нимиц дал указание чаще проводить операции по минированию прибрежных вод противника. Я не сторонник того, чтобы заменять торпеды минами, но у нас был кризис с торпедами, и командующий хотел как-то сократить их расход. Кроме того, постановка мин доставила бы противнику немало хлопот и вынудила бы его заняться тралением в широком масштабе, для чего требовалось большое количество медного кабеля и резины, то есть тех самых стратегических материалов, которые японцам приходилось импортировать. Особенно плохо дело обстояло у них с медью. Руководствуясь всеми этими соображениями, мы и отправили пять подводных лодок на минирование подходов к Гонконгу, Шанхаю, заливу Вэньчжоувань (Китай), к городу сталелитейной промышленности Муроран (остров Хоккайдо), а также на минирование рейда Касима-Нада (восточное побережье острова Хонсю).

Примерно в это время главнокомандующий военно-морскими силами издал директиву о разработке тактики «волчьих стай». Я давно уже мечтал о том времени, когда у нас будет достаточно подводных лодок, чтобы применять такую тактику. Сама по себе эта мысль была не новой. В середине двадцатых годов тактика «волчьих стай» была известна под названием «групповых атак». На эту тему было написано немало литературы, но от тактики «групповых атак» решили отказаться ввиду того, что она стесняла свободу действий [119] отдельных подводных лодок и грозила столкновением под водой. Обучение экипажей этой тактике в мирное время было признано слишком рискованным и не оправдывающим затрачиваемых усилий.

Накануне войны в экспериментальных целях были проведены ночные учения с одновременным участием в атаке нескольких подводных лодок. Однако связь оказалась не на должном уровне и не обеспечивала той безопасности, которая требуется в условиях мирного времени. Теперь все переменилось. На подводных лодках появились радиолокатор и высокочастотный радиотелефон. Ушли в прошлое старые трудоемкие методы зашифровки и расшифровки телеграмм. Ключом к решению проблемы была связь, а связь у нас была отличная. Короче говоря, мы имели все необходимое, не хватало только подводных лодок.

Тем не менее Браун и его помощники из отдела боевой подготовки штаба 4-го соединения подводных лодок приступили к претворению в жизнь идеи совместной атаки, создав для этого «Конвойный колледж», как они его назвали. Пол танцевального зала в офицерском клубе подводников в Пирл-Харборе был выложен черными и белыми плитами размером в один квадратный метр и напоминал огромную шахматную доску. На этой великолепной доске офицеры отдела боевой полготовки совместно с командирами подводных лодок и личным составом боевых постов управления торпедной стрельбой начали овладевать тактикой действий групп из трех подводных лодок.

Если не было торпедных стрельб в море, то в часы, отведенные на боевую подготовку, они ежедневно собирались в танцевальном зале, где, отгородившись ширмами, чтобы создать видимость боевой обстановки, и всецело полагаясь только на связь и лишь изредка поглядывая в «перископ» после «появления на горизонте судов противника», приступали к «уничтожению конвоя».

Впоследствии, заручившись согласием главнокомандующего Нимица, мы предупреждали конвои, следовавшие из Сан-Франциско в Пирл-Харбор, о том, что в сутки, предшествующие их прибытию, они будут «атакованы» нашими подводными лодками. Самолеты контр-адмирала Прайса с [120] базы Канэохэ обнаруживали конвой на расстоянии 400-500 миль от Дайамонд-Хед, после чего в дело вступали «волчьи стаи». Нередко подводным лодкам грозило столкновение, но их командиры быстро постигали науку, и в этом им помогали радиолокационные установки, на экране которых суда конвоя были отлично видны и днем, и ночью. Эти учения много дали подводникам.

Неисправно действующие торпеды доставляли нам все больше неприятностей. Количество преждевременных взрывов возросло с пяти до девяти процентов. Командиры подводных лодок возвращались из боевого патрулирования, проклиная все на свете. Артиллерийское управление посылало к нам своих лучших специалистов, но и они не могли ничем помочь. В виде опыта восьми подводным лодкам было дано указание выключить магнитные взрыватели на один поход, а затем снова включить их, чтобы получить сравнительные данные.

Но и с плохо действующими торпедами наши подводные лодки продолжали топить суда противника. По послевоенным данным, в апреле подводными силами в южной и центральной частях Тихого океана было потоплено 18 судов. Поврежденных судов было, по-видимому, раза в два больше.

Рекорд в этом месяце был установлен подводной лодкой «Гаджон», которой командовал капитан-лейтенант Пост. 28 апреля она наткнулась в море Сулу на транспорт «Камакура Мару» тоннажем в 17520 тонн. Атака производилась ночью. «Гаджон» едва сумела догнать этот быстроходный транспорт, поэтому Пост был рад и тому, что ему удалось послать две торпеды под углом встречи 170 градусов вдогонку судну. Торпеды попали в корму транспорта, и он тотчас же оказался в бедственном положении. Еще не смолкли взрывы торпед, как «Камакура Мару» с сильным дифферентом на корму ушел под воду, и на поверхности остались только спасательные шлюпки, плоты да вопившие японцы. Очевидно, капитан плохо смотрел за дверями в водонепроницаемых переборках, ибо иначе трудно объяснить, почему двух попаданий в корму оказалось достаточно для потопления такого большого транспорта. «Гаджон» потопила также грузовое судно тоннажем в 5800 тонн и сторожевой катер. С последнего она подобрала трех филиппинцев. [121]

Если бы у нас был учрежден приз «За лучшую фотографию месяца», то его следовало бы вручить капитан-лейтенанту Гроссу, командиру подводной лодки «Сивулф», за восемь превосходных снимков, сделанных через перископ во время потопления сторожевого катера № 39. Одна из фотографий с автографом командира «Сивулф» висит сейчас над моим письменным столом. Гросс возвратился из боевого патрулирования в заливе Лусон. Кроме катера, он потопил грузовое судно тоннажем в 4575 тонн северо-восточнее Марианских островов и эскадренный миноносец к юго-востоку от Формозы.

Эсминец оказался старым кораблем водоизмещением немногим больше 800 тонн. Гросс чувствовал себя виноватым в его потоплении, потому что в те времена у нас не хватало торпед и мы умышленно не атаковали эскадренные миноносцы. Считалось, что они не стоят торпеды. Но этот миноносец помешал выйти в атаку на отличную цель, и раздосадованный Гросс «дал ему на орехи». Это было изумительное зрелище. Торпеда взорвалась под передней трубой, и нос корабля стал плавно погружаться в воду. Приняв вертикальное положение, эсминец устремился в морскую пучину, оставив на поверхности лишь клубы черного дыма. Наши подводники вычеркнули из списков японского военно-морского флота около сотни таких эскортных кораблей.

Капитан-лейтенант Лоуренс, командир подводной лодки «Кингфиш», раньше времени возвратился из боевого патрулирования у берегов Формозы. Он доложил, что японским гидроакустикам удалось обнаружить его подводную лодку и что ей причинены серьезные повреждения. Лоуренс утверждал, что потопил доверху нагруженный транспорт, траулер и, возможно, грузовое судно. Согласно данным объединенного комитета армии и флота по учету потерь, он потопил только один транспорт «Такатихо Мару» тоннажем в 8154 тонны. В свою очередь подводная лодка получила серьезные повреждения во время ответной атаки эскортных кораблей, один из которых сбросил глубинные бомбы настолько близко, что от взрыва лодка упала на грунт на глубине 105 метров. Лоуренс счел за лучшее там и оставаться. Он остановил все механизмы и не двигался с места. [122]

Во время следующей атаки эскортного корабля один из электриков находился в трюме кормового отсека, проверяя, нет ли там каких-нибудь повреждений. В этот самый момент в непосредственной близости от лодки со страшной силой разорвалось несколько глубинных бомб. С быстротой молнии электрик выскочил через дверь в центральный пост и стал клясться, что он видел, как из сальника на переборке вырвалось пламя. Те, кому он рассказал об этом, только недоверчиво покачали головами, но при следующем взрыве глубинных бомб инженер и два других электрика стали уверять, что и они видели пламя. Один ученый объяснил мне это явление, сказав, что они, по всей вероятности, видели звуковые волны, скорость которых приближалась к скорости света. Тем не менее люди с «Кингфиш», наблюдавшие это явление, продолжают утверждать, что видели пламя.

То, что «Кингфиш» смогла возвратиться в базу, — большая заслуга ее конструкторов и строителей. На корпусе подводной лодки образовались большие вмятины, а шпангоуты выпирали, как ребра у загнанной лошади. Мы отослали ее на ремонт в Мэр-Айленд.

Подводная лодка «Хэддок» также попала в тяжелое положение у островов Палау. Она прибавила к своему боевому счету два судна, одним из которых было «Арима Мару» (7389 тонн), и пару вмятин на обшивке боевой рубки. Первая, по нашему предположению, образовалась в результате взрыва глубинной бомбы в непосредственной близости от подводной лодки, когда она находилась на глубине 90 метров; вторая была получена на глубине 125 метров и, несомненно, появилась вследствие сильного давления воды.

«Хэддок» мы также отправили в Мэр-Айленд. Через некоторое время начальник управления кораблестроения и ремонта сообщил мне, что вмятины образовались вследствие просчета при проектировании боевой рубки. Если это и так, то здесь одна из очень немногих ошибок, допущенных при проектировании подводных лодок нашим отлично работавшим управлением кораблестроения, которое возглавлялось вице-адмиралом Нэдом Кокрейном.

Наши подводные корабли пока успешно выдерживали атаки противника, но японские глубинные бомбы день ото [123] дня становились лучше. По-видимому, сведения, выболтанные в начале войны нашими газетами, начали приносить плоды для японцев. Как бы то ни было, глубинные бомбы взрывались теперь на большей глубине, и ходили слухи, что вес их боевого заряда доведен до 454 килограммов.

Подводная лодка «Пайк» прибыла в базу из боевого патрулирования в районе Маршалловых островов. Взрывами глубинных бомб, сброшенных противником довольно точно, была повреждена изоляция токонесущих кабелей главной станции управления электромоторами. Токи большой силы замкнулись на корпус, и лодке пришлось возвратиться в базу. Во всем этом происшествии отрадным явлением было только то, что сварные швы обшивки над электромоторным отсеком успешно выдержали испытание. До этого в кругах конструкторов и строителей было немало споров о том, будут ли сварные швы при бомбардировке подводной лодки такими же прочными, как и клепаные. Испытание, которому подверглась «Пайк», по-видимому, давало ответ на этот вопрос. Сварные швы определенно показали себя с самой лучшей стороны. Поставив станцию на амортизаторы и сменив кабели, подводники были снова готовы к выходу в море.

Однако чувство уверенности в прочности корпусов наших лодок было поколеблено известием о том, что подводная лодка «Пиккерел» не прибыла в срок из боевого патрулирования у северо-восточного побережья Японии, а подводная лодка «Тритон» не возвратилась из района севернее Новой Гвинеи. После войны выяснилось, что обе лодки были потоплены глубинными бомбами. По данным объединенного комитета по учету потерь, «Пиккерел» во время своего последнего похода потопила морской охотник и грузовое судно, а «Тритон» прихватила с собой на дно моря грузовое судно.

Самый большой успех в апреле выпал на долю «Флайинг Фиш», которая потопила три судна противника на подходах к городу Хакодатэ, в районе между островами Хонсю и Хоккайдо. Однако северные воды Японии оказались чрезвычайно опасными для наших подводников, и мы, потеряв несколько подводных лодок, на время прекратили патрулирование в этом районе. [124]

8 мая в базу возвратилась подводная лодка «Скорпион», которая во время патрулирования у берегов Японии потопила два судна, в том числе грузо-пассажирский пароход «Юдзан Мару» (6380 тонн). В этом походе погиб старший помощник командира подводной лодки. На пути в базу «Скорпион» наскочила на небольшой сторожевой корабль, переоборудованный из траулера. Десятки таких судов, снабженных радиолокаторами, несли патрульную службу примерно в 600 милях от берегов Японской империи. Снарядом, попавшим в машинное отделение, «Скорпион» остановила японца, но не могла потопить его огнем своего небольшого 76-мм орудия; продолжая идти в надводном положении, подводная лодка приблизилась к противнику и с расстояния пяти кабельтовых выпустила торпеду. В этот момент последней пулеметной очередью с обреченного корабля был убит капитан-лейтенант Реймонд, способный молодой офицер, который до назначения в Пирл-Харбор служил вместе со мной в Лондоне. Я тяжело переживал эту утрату.

Потери, понесенные подводными лодками «Граулер» и «Скорпион» от пулеметного огня противника, заставили нас заняться вопросами обеспечения более надежной защиты личного состава лодки, находящегося на мостике. Я вовсе не собирался толкать командиров лодок на «абордажные бои» с противником, ибо подводная лодка очень уязвима и всякое попадание может иметь серьезные последствия. Однако нельзя было сбрасывать со счета возможность внезапного столкновения с противником в ночное время. Когда мы поставили этот вопрос перед управлением кораблестроения и ремонта, вице-адмирал Кокрейн ответил, что на строящихся лодках уже применяется сталь, обработанная особым способом, и что при первой же возможности ее поставят на всех остальных лодках.

В Пирл-Харбор теперь ежемесячно прибывало по четыре-пять новых подводных лодок с обученными экипажами. В 1943 году мы получили 52 подводные лодки и три только что построенные плавучие базы: «Бушнел», «Орион» и «Юриейл». Кроме того, с Атлантического океана на Тихий была переведена старая плавбаза «Бивер». «Отус», начавшая войну в качестве плавучей базы подводных лодок, была переведена в юго-западную часть Тихого океана и стала обслуживать [125] торпедные катера. Таким образом, мы имели девять плавучих баз в центральной части Тихого океана и еще три — в австралийских водах.

Чрезвычайно заинтересованный новыми подводными лодками, я систематически выходил на них из Пирл-Харбора, чтобы проверить, как действует новая техника. По указанию начальника отдела боевой подготовки каждая новая подводная лодка закреплялась за командирами дивизионов. Эту дополнительную нагрузку пришлось нести всем командирам дивизионов подводных лодок, базировавшихся на Пирл-Харбор. Почти все эти люди имели боевой опыт. Когда к ним поступала новая подводная лодка, они переходили на нее и в течение одной-двух недель занимались боевой подготовкой экипажа. Они оказались хорошими учителями, хотя до меня иногда доходили слухи, что некоторые из них несколько сурово обходились с командирами лодок.

Один командир дивизиона, про которого говорили, что он слишком строг, но который, между прочим, ни разу не был в боевом походе, явился однажды ко мне с просьбой дать ему подводную лодку и послать в боевое патрулирование. Я пошел ему навстречу и должен с радостью констатировать, что он прекрасно провел поход и возвратился с хорошими результатами. Я уверен, что приобретенный опыт пошел на пользу как ему лично, так и его будущим ученикам.

Аналогичными просьбами меня осаждали командиры всех дивизионов и соединений, офицеры моего штаба и даже Джон Браун, начальник отдела боевой подготовки. Я с сочувствием рассматривал эти просьбы, так как понимал, что боевой опыт пригодится и самим офицерам, и подводным силам в целом. По мере возможности я старался удовлетворить все эти просьбы. Сам я тоже чувствовал, что мне недостает боевого опыта, и рискнул обратиться к главнокомандующему Нимицу с просьбой разрешить мне выйти в боевое патрулирование сокращенной продолжительности — дней на сорок. Адмирал Нимиц очень любезно ответил, что командующий подводными силами должен находиться там, откуда его можно срочно вызвать, если он понадобится главнокомандующему. В заключение Нимиц писал: «Я понимаю и разделяю Ваше стремление принять личное участие в боевых операциях, но, пока мы [126] с Вами выполняем порученные нам обязанности, мы должны оставаться на наших командных пунктах».

Однако время от времени мне разрешалось совершать четырехдневные переходы на подводной лодке на атолл Мидуэй. Это давало мне возможность проверять состояние боевой подготовки и материальной части наших подводных лодок, судить о настроении личного состава и прочищать свои легкие соленым ветерком. Я рассчитывал и в дальнейшем как можно чаще пользоваться этой возможностью.

В весенние месяцы 1943 года нас познакомили с планом захвата острова Кыска. Правда, впоследствии было принято решение занять остров Атту. В операцию были назначены подводные лодки «Нарвал» и «Наутилус». Высадка, первоначально намеченная на 7 мая, была перенесена на 9-е, но состоялась только 11 мая. В 03.09 солдаты 7-й разведывательной роты оставили подводные лодки и на резиновых шлюпках направились к берегу. «Наутилус» некоторое время оставалась на месте, посылая инфракрасный луч к месту высадки, чтобы не дать разведчикам сбиться с курса. Затем обе лодки ушли в Датч-Харбор, предоставив нашим надводным кораблям полную возможность атаковать любую замеченную в этом районе подводную лодку.

Следует отметить, что перевозка такого большого количества солдат была сопряжена с некоторыми трудностями. Задержка с высадкой десанта и длительное пребывание подводных лодок в подводном положении (иногда с 05.30 до 23.00) при наличии 200 человек на борту приводили к резкому сокращению запасов кислорода и возрастанию количества углекислоты, которое примерно к 17.00 достигало предельного уровня — трех процентов, и подводным лодкам приходилось подвсплывать до оголения шахты подачи воздуха для вентиляции лодки. В водах, где действовали японские подводные лодки, это был далеко не безопасный маневр.

Капитан-лейтенант Джон Скотт, командир подводной лодки «Танни», по возвращении из района порта Трук рассказал удивительную историю о том, как он атаковал авианосное соединение. В то время японцы перевозили в Трук большое количество самолетов для действий против наших частей на Соломоновых островах, и мы усиленно вели патрулирование [127] в этом районе. 9 апреля в 22.28 «Танни», патрулировавшая юго-западнее Трука, обнаружила с помощью радиолокатора соединение кораблей, находившееся в 75 кабельтовых от нее. Подводная лодка определила его курс и скорость, достигавшую 18 узлов. Высокая скорость указывала на возможность того, что в состав соединения входит авианосец. Скотт перешел в позиционное положение, чтобы уменьшить видимые размеры лодки, и полным ходом пошел на сближение. Противник упростил ему эту задачу, изменив курс таким образом, что подводная лодка оказалась прямо впереди соединения. На экране радиолокатора появился большой корабль, шедший справа по носу подводной лодки, а слева в кильватерной колонне шли два корабля меньших размеров; впереди по обеим сторонам строя находились два эскадренных миноносца. «Танни» приготовилась войти в промежуток между большим кораблем и двумя кораблями, шедшими в кильватерной колонне. Скотт был уверен, что это авианосная группа соединения. Такая встреча — мечта подводника.

Убедившись, что торпедные аппараты изготовлены к бою, Джон решил, резко развернувшись влево, произвести залп из шести носовых торпедных аппаратов по колонне из двух кораблей и одновременно выстрелить из кормовых аппаратов четырьмя торпедами по большому кораблю, следовавшему отдельно.

Внезапно слева по носу на расстоянии не более 2,5 кабельтова появились три небольших корабля, по всей вероятности миноносцы. Мгновенно изменив план атаки, Скотт развернулся вправо и погрузился на глубину 12 метров. Теперь на поверхности моря была видна лишь антенна радиолокатора. Мучительно долго тянулись секунды. Большой корабль, находившийся, предположительно, прямо по носу, было трудно поймать в перископ, но какой-то заботливый японец вдруг стал сигналить прожектором. Положение сразу прояснилось, и в 22.48, всего через 20 минут после начала сближения, «Танни» произвела залп из четырех кормовых торпедных аппаратов по головному кораблю колонны из двух кораблей с дистанции 4,4 кабельтова и вслед за этим выпустила шесть торпед из носовых торпедных аппаратов по большому [128] кораблю с дистанции 3,25 кабельтова. Затем «Танни» ушла на глубину. Четыре взрыва послышались с кормы и три по носу — вероятно, семь хороших попаданий. Но, увы, большинство взрывов оказалось преждевременным. Мы знаем теперь, что повреждение получил только эскортный авианосец «Тайё». Однако это не помешало ему вовремя прибыть в пункт назначения. Так из-за неисправного взрывателя окончилась неудачей атака, осуществленная безупречно и с необыкновенной дерзостью.

Справедливости ради я должен признать, что артиллерийское управление делало все от него зависящее, чтобы разрешить проблему взрывателя. В начале мая с Александрийского торпедного завода в Пирл-Харбор прибыл специалист, чтобы внести конструктивные изменения во взрыватель типа «Мк-6», которые, как предполагалось, должны были устранить его дефекты. Вновь прибывший произвел хорошее впечатление, и мы с огромным интересом следили за его экспериментами, которые давали некоторую надежду на благополучное решение вопроса. Поэтому я решил, что мы можем потратить примерно месяц на испытания модернизированного взрывателя, а если количество преждевременных взрывов не уменьшится, — обратиться к главнокомандующему с просьбой разрешить нам не пользоваться магнитными взрывателями.

В это время капитан 2 ранга Марри, который был у меня начальником штаба во время моего командования подводными силами юго-западной части Тихого океана, прибыл в Пирл-Харбор и занял такую же должность на новом месте, сменив капитана 2 ранга Григгса. Последний принял командование формировавшимся в это время 12-м соединением подводных лодок.

Дела, казалось, шли неплохо, и 12 мая я отправился на подводной лодке «Финбэк» на атолл Мидуэй. Четырехдневные переходы морем к атоллу Мидуэй были для меня большим отдыхом. С момента выхода из Пирл-Харбора подводные лодки должны были соблюдать радиомолчание, и я мог посылать радиограммы только в экстренных случаях. Таким образом, вся полнота ответственности ложилась на плечи моего заместителя капитана 2 ранга Брауна, а я мог спокойно [129] изучать жизнь на той подводной лодке, на которой мне случалось совершать поход. Я ходил по подводной лодке во время учебных тревог, беседовал с личным составом, проникался атмосферой кают-компании, короче говоря, я снова чувствовал себя боевым офицером-подводником.

Во время войны был разработан новый способ определения места корабля по звездам после полного наступления темноты, явившийся одним из достижений в мореходной астрономии. Когда я был штурманом, мы определялись по звездам либо перед рассветом, либо в вечерних сумерках, пока горизонт был еще виден, но если в это время небо заволакивали тучи, все шло насмарку. — Штурманы нового поколения, умеющие различать звезды только по навигационным пособиям, выходят теперь на мостик с заранее подготовленным списком звезд, которые они намерены «взять». После этого они «берут» секстаном пять или шесть звезд и, рассчитав пересечение их линии азимутов, получают точное определение.

Однажды ночью, наблюдая эту процедуру, я решил узнать, возьмет ли штурман высоту Полярной звезды, которая смотрела прямо на него. Когда он окончил определение и уже направлялся к люку, я спросил:

— Вы взяли Полярную звезду?

— Нет, сэр, — ответил он, — ее сегодня не видно.

От этих слов штурманы прежних времен, вероятно, перевернулись в своих гробах.

Мы прибыли на атолл Мидуэй в воскресенье днем, и я с огорчением убедился, что окончание строительства базы для подводных лодок затягивается. Строители, от которых зависело осуществление всех наших проектов, работали главным образом на летчиков. Землечерпалки, которые были нужны нам для расчистки отмелей вблизи порта, куда я предполагал перевести соединение подводных лодок вместе с новой плавбазой «Сперри», продолжали углублять дно лагуны, предназначенной для якорной стоянки оперативного соединения крейсеров. Я не представлял себе, как авиация или оперативное соединение крейсеров, действуя с атолла Мидуэй, сможет выиграть войну, но зато понимал, что наша база, обеспечивая ремонт от 8 до 20 подводных лодок одновременно [130] и ускоряя тем самым их возвращение в районы боевого патрулирования, сможет сыграть огромную роль в экономической блокаде Японии.

Создание защищенного бассейна, в котором можно было бы поставить плавучие базы и производить ремонт подводных лодок в любую погоду, представлялось мне совершенно необходимым. Подрядчики, производившие дноуглубительные работы, были на моей стороне, потому что с приближением зимних штормов им срочно требовалось место для укрытия оборудования.

Возвратившись в Пирл-Харбор, я встретился с офицерами штаба ВМС США на Тихом океане, чтобы решить этот вопрос, не дававший мне покоя. Начальник штаба был непреклонен, и я в конце концов попросил разрешения обратиться лично к адмиралу Нимицу.

— Хорошо, — последовал ответ, — если вам хочется продолжать биться головой о стенку, ступайте к адмиралу Нимицу.

— Знаете что, сэр, — возразил я, — мне не раз приходилось пробивать своей головой стены, но она у меня все еще цела.

Итак, сопровождаемый своими главными советниками — капитаном 2 ранга Брауном и капитаном 2 ранга Марри, я направился к адмиралу Нимицу.

Должно быть, мы говорили с большой убежденностью и эта убежденность в необходимости неотложного удовлетворения наших нужд была, по-видимому, написана на наших лицах. Ну, а адмирала Нимица характеризует то, что он всегда умеет выслушивать доводы без предвзятого мнения, даже если они идут вразрез с ранее принятыми решениями. Дело кончилось тем, что адмирал сказал:

— Пожалуй, вопрос этот придется пересматривать.

В результате на свет появилась директива о том, чтобы производить работы по оборудованию якорной стоянки для оперативного соединения крейсеров и ремонтного бассейна для подводных лодок на равных началах.

Когда директива попала к нашим подрядчикам, я уже не сомневался, что победа будет на моей стороне. Так оно и вышло. До самого конца войны ни один крейсер так и не [131] зашел в лагуну атолла Мидуэй даже после того, как там были оборудованы якорные стоянки. Зато сотни подводных лодок заходили туда для приема топлива и десятки из них становились там на ремонт. Я начал с того, что послал на Мидуэй плавбазу «Сперри», которая стала флагманским кораблем командира 10-го соединения подводных лодок капитана 2 ранга Стайера. Она немедленно включилась в работу, и скоро число подводных лодок, ремонтирующихся одновременно, было доведено до восьми.

В мае, несмотря на высокий процент преждевременных взрывов торпед, нам удалось потопить наибольшее число судов по сравнению со всеми предыдущими месяцами войны. По данным объединенного комитета по учету потерь, в этом месяце было потоплено 34 японских судна, из которых на долю 16 подводных лодок приходилось 30 общим тоннажем в 128138 тонн. Подводники действовали активно во всех районах патрулирования — в районе островов Палау, в море Сулу, Восточно-Китайском и Желтом морях, в районе Марианских островов, Новой Гвинеи, Маршалловых островов, у берегов собственно Японии.

Большого успеха добилась подводная лодка «Сори», потопившая в Восточно-Китайском море четыре судна, в том числе один танкер тоннажем 10000 тонн.

Доклад командира подводной лодки «Планджер» капитан-лейтенанта Басса, возвратившегося из боевого похода, свидетельствовал о непоколебимой решимости, проявленной им во время патрулирования в районе острова Трук — Марианские острова.

Вечером 8 мая он обнаружил севернее островов Трук конвой, включавший в свой состав пять больших судов, шедших в Японию в сопровождении двух эскортных кораблей. После наступления темноты Басс всплыл, обогнал конвой и в 03.00 9 мая, находясь на перископной глубине, произвел атаку, которая, как он полагал, закончилась успешно, потому что его акустики слышали шумы, возникающие обычно при затоплении отсеков, разрушении переборок и т.п. Час спустя Басс всплыл, но никакого поврежденного судна не обнаружил.

С наступлением рассвета «Планджер» продолжала идти полным ходом в надводном положении, стремясь занять позицию [132] впереди конвоя. Хотя конвой находился в каких-нибудь 200 милях от островов Трук и в 390 милях от Сайпана, самолеты противника не сорвали Бассу охоту. В 16.57 он снова вышел в атаку и на этот раз стрелял одновременно по двум судам. В каждое из них попало две торпеды. Эскортные корабли устремились в контратаку и держали подводную лодку на глубине до самого захода солнца. Когда Басс всплыл, в пределах видимости были три судна: два из них уже скрывались за горизонтом в северо-западном направлении, а третье, очевидно, тонуло. Басс бросился в погоню за двумя удиравшими судами и незадолго перед рассветом послал в них четыре торпеды, три из которых попали в цель.

10 мая в 06.05 Басс обнаружил в перископ большое судно, которое имело сильный крен и стояло без хода. Рядом с ним находился эскортный корабль. Басс устремился вперед, чтобы прикончить свою жертву, но в этот момент заметил самое большое судно конвоя, остановившееся примерно в 20 кабельтовых позади поврежденного судна. Такое счастье редко выпадает на долю подводника, поэтому не удивительно, что Басс отказался от намеченной атаки и направился к новой цели.

В 08.25, когда «Планджер» находилась еще на расстоянии 13 кабельтовых от этого большого грузо-пассажирского судна, его капитан, осознав, очевидно, нелепость своих действий, дал ход. Но две торпеды, выпущенные подводной лодкой, попали в цель, и судно без задержки отправилось на дно. У Басса оставались три торпеды, но он хотел во что бы то ни стало разделаться с последним судном. На протяжении двух суток он не спал, не отдыхал и почти ничего не ел. Он был слишком возбужден, чтобы думать о таких прозаических вещах. Басс потопил несколько судов из состава конвоя, но ему хотелось уничтожить весь конвой, чтобы получить право войти в Пирл-Харбор с голиком, принайтованным к топу мачты.

В 10.20 появились самолеты противника, и обстановка усложнилась. Тем не менее в 12.45 Басс произвел залп двумя торпедами и слышал, как они ударились о борт судна, но... взрывов не последовало. Оставалась одна торпеда. Через час «Планджер» снова всплыла на перископную глубину, чтобы [133] посмотреть, что делается наверху. Положение почти нисколько не изменилось, только теперь судно казалось покинутым. В 13.51 Басс выпустил последнюю торпеду, которая взорвалась, ударившись в борт судна, как раз под трубой. Эскортный корабль сбросил всего одну глубинную бомбу и удалился на безопасное расстояние. Очевидно, он был слишком измотан в борьбе, либо у него иссяк запас глубинных бомб. В течение всего дня «Планджер» держала поврежденное судно под наблюдением, но эскортный корабль находился поблизости, и Басс не мог всплыть, чтобы воспользоваться своим орудием. Однако ночью он все же всплыл и направил мне радиограмму, в которой просил прислать подводную лодку из соседнего района, чтобы прикончить поврежденное судно.

Мы немедленно отдали соответствующее приказание одной из наших подводных лодок — «Уйэл», если мне не изменяет память, но утром следующего дня должны были отменить его. Днем 11 мая «Планджер», убедившись, что эскортный корабль исчез, выпустила по судну 180 76-мм и 1000 20-мм снарядов. Покинутое судно охватило пламя. Басс подошел к корме и прочел название. Это было «Асака Мару».

Май закончился взрывом, который произошел примерно в одном кабельтове от моего штаба. В центре забитой кораблями бухты вырос огромный столб воды. Я в этот момент выходил из своего кабинета, направляясь к адмиралу Нимицу на ежедневное утреннее совещание. Я сказал адмиралу, что это, вероятно, японская торпеда, оставшаяся после 7 декабря и каким-то чудом сработавшая. Каково же было мое замешательство, когда я, возвратившись к себе в штаб, узнал горькую правду. Оказывается, «Сирейвн» произвела случайный выстрел боевой торпедой из кормового торпедного аппарата! К счастью, торпеда взорвалась, ударившись о дно бухты. Если бы она продолжала идти, не сбиваясь с курса, то на воздух взлетел бы док военно-морской верфи. Если же она отклонилась бы чуть вправо, то новое прекрасное грузовое судно осталось бы без носа, а я без должности. На «Сирейвн» торпедисты обучали молодого матроса стрельбе из торпедного аппарата, заполненного водой вместо торпеды. По чьей-то оплошности выстрел был произведен из торпедного аппарата, заряженного боевой торпедой. Все обошлось [134] благополучно, и мы дешево отделались, но урок получили хороший.

В начале июня к нам прибыл мой старый друг генерал-майор Холланд Смит. До этого он служил в Сан-Диего, где занимался обучением морских пехотинцев. Мне показалось, что Смит несколько постарел, и в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание все те годы, которые он провел на Карибском море и в других местах, отдавая все силы делу создания действительно эффективной системы боевой подготовки личного состава десантных войск. Именно по этой причине он и был назначен командующим морской пехотой Тихоокеанского флота. Он должен был разработать и организовать морские десантные операции, которые нашим войскам предстояло осуществить в ходе планировавшегося наступления на Тихом океане. Смит по-прежнему был полон боевого задора, хотя отведенная ему роль и не совсем устраивала его. Ему хотелось получить самостоятельное командование в южной части Тихого океана и самому принять более активное участие в борьбе с японцами.

Генерал Смит, не умевший кривить душой и всегда называвший вещи своими именами, рассказал, что в Соединенных Штатах циркулирует слух, будто мы освобождаем от командования командира подводной лодки, если он не потопит за время похода ни одного вражеского судна. Появление такого слуха удивило и взволновало меня, потому что мы, напротив, делали все от нас зависящее, чтобы предоставить каждому командиру возможность проявить себя. И только если подводная лодка, действуя в различных районах, и в том числе в таких, которые обычно давали богатый улов, не обнаруживала судов противника или не могла их атаковать, — только в этом случае я, подобно футбольному тренеру, менял капитана незадачливой команды, советуясь при этом с командиром дивизиона и командиром соединения.

В июне список потопленных судов противника неуклонно рос, и мы ожидали, что этот месяц станет рекордным. Однако, как это видно из данных объединенного комитета по учету потерь, в июне было потоплено лишь 26 судов общим тоннажем в 105108 тонн. Два из них были потоплены надводными кораблями или авиацией и одно — неизвестно кем. [135]

Тем не менее мы почти приблизились к норме «одно судно в день», которая на протяжении многих месяцев была моей заветной мечтой.

Самый захватывающий бой в этом месяце не закончился потоплением корабля противника, но явился важной вехой в борьбе за надежный взрыватель в наших торпедах. 11 июня подводная лодка «Триггер» капитана 3 ранга Бенсона, патрулировавшая в 25 милях к югу от входа в Токийский залив, заметила, что к ней приближается японский авианосец, сопровождаемый двумя эскадренными миноносцами и самолетами. Обстановка складывалась весьма благоприятно, и «Триггер» выбрала идеальную позицию на расстоянии шести кабельтовых справа по носу от авианосца. К сожалению, в этот момент эскадренный миноносец находился на траверзе авианосца. Это было чрезвычайно опасно для «Триггер», которая оказалась прямо на курсе эсминца. Тем не менее Бенсон произвел залп шестью торпедами из носовых торпедных аппаратов и видел два взрыва, после чего опустил перископ и ушел на глубину, чтобы уклониться от глубинных бомб, которые, как дождь, посыпались на лодку и рвались вокруг нее с 20.00 до 01.00 следующего дня. Ввиду раннего наступления рассвета в это время года подводной лодке удалось всплыть всего на один час для зарядки аккумуляторной батареи, после чего она снова погрузилась.

Бенсон рассказал мне, что две первые торпеды, за которыми он следил в перископ, взорвались в положенное время. Однако в водяных столбах, поднявшихся перед мостиком авианосца, он обломков не видел, из чего я заключил, что торпеды взорвались преждевременно. Уходя на глубину, командир лодки слышал взрывы двух следующих торпед. Если они попали в цель, то должны были поразить авианосец где-то позади мостика. Пятая и шестая торпеды прошли, по-видимому, за кормой. Впоследствии мы узнали, что японский авианосец «Хитака» с большим дифферентом на корму был приведен в базу на буксире. Если бы все четыре торпеды взорвались под корпусом корабля, он, вероятно, затонул бы. Но авианосец вернулся в строй. Впоследствии он был потоплен самолетами авианосной авиации 5-го флота адмирала Спрюэнса во время первого сражения в Филиппинском море. [136]

Больше всего нас занимал вопрос, не изобрел ли противник какого-нибудь средства, позволяющего взрывать наши торпеды, прежде чем они достигнут цели. Может быть, японцы намагничивали корпуса своих кораблей до такой степени, что взрыв происходил на безопасном расстоянии от них? А может быть, их корабли буксировали своего рода параван с кабелем, через который пропускался электрический ток, и таким образом заставляли срабатывать наши магнитные взрыватели раньше времени? Если японцы располагали такими средствами защиты, то они, разумеется, должны были установить их в первую очередь на самых ценных кораблях, то есть на авианосцах. И как раз в двух последних атаках японских авианосцев у подводных лодок «Танни» и «Триггер» преждевременно взорвалось на редкость большое количество торпед.

Предположение о существовании такого рода охранителя казалось наиболее вероятным. Для случая с «Триггер» напрашивался вывод, что две первые торпеды взорвались около защитного устройства и уничтожили его, позволив тем самым двум следующим торпедам достигнуть цели. Как бы то ни было, размагничивание взрывателя типа «Мк-6» представлялось нам делом абсолютно необходимым. Я созвал совещание всех своих специалистов по торпедному оружию, на котором мы единодушно приняли решение об издании соответствующего приказа.

Однако для этого требовалось получить согласие главнокомандующего Нимица. Я отправился к начальнику артиллерийского управления флота капитану 2 ранга Хиллу. Он познакомил меня с капитан-лейтенантом Джонсоном, который только что возвратился из морского министерства с копией инструкции, разрабатывавшейся в артиллерийском управлении. Этот примечательный документ, правда, не утвержденный еще официально, содержал в себе столько спорного в отношении применения магнитного взрывателя, что целесообразность его использования в торпедах ставилась под большое сомнение.

Хилл был решительным противником магнитного взрывателя. Он и раньше говорил со мной на эту тему, но мне было жалко отказываться от магнитного взрывателя, который [137] имел несомненные преимущества при атаке на встречных курсах, и к тому же я надеялся, что существующие дефекты удастся устранить. Но моим надеждам не суждено было сбыться.

Вместе с Хиллом я явился к адмиралу Нимицу, который, выслушав нас, дал указание издать приказ о выключении магнитного взрывателя. Выходя от адмирала, я сознавал, какое большое облегчение это решение принесет и мне самому, и всем подводникам Тихоокеанского флота.

Командующий подводными силами юго-западной части Тихого океана не последовал нашему примеру. Контр-адмирал Кристи был одним из самых рьяных защитников магнитного взрывателя и не переставал надеяться, что он будет действовать исправно. По этой причине нашим подводникам в Австралии пришлось еще с год помучиться с ним. Временами количество торпед, взрывавшихся преждевременно, достигало у них 13,5 процента.

Печальное повествование о несовершенном взрывателе следует закончить письмом контр-адмирала Спайка Блэнди, который писал мне: «В заключение я хочу еще раз подчеркнуть, что наше управление — не замкнутая организация. Подводникам нужно понять, что артиллерийское управление принадлежит им не в меньшей степени, чем всему остальному флоту... В тесном контакте с нами работают представители морской авиации, морской пехоты и всех классов кораблей: авианосцев, линкоров, эскадренных миноносцев, даже торпедных катеров, и только вы, друзья, почему-то остаетесь в стороне. Милости просим к нам. У нас не все гладко, но вместе нам будет легче». С тех пор мы помогали управлению чем только могли.

После долгих месяцев ожидания на Гавайских островах появились электрические торпеды типа «Мк-18». Это были опытные образцы, и мы получили их всего четыре штуки. Они были изготовлены в городе Шарон, штат Пенсильвания, на заводе компании Вестингауз и представляли собой жалкое подобие немецкой электрической торпеды. С большим огорчением мы убедились в том, что их необходимо усовершенствовать, но, приступив к этому делу, натолкнулись на большие трудности. [138]

Первые пять экземпляров торпед, изготовленных вручную, были переданы артиллерийскому управлению и торпедному полигону в Ньюпорте еще в июне 1942 года. Испытания затянулись, и только год спустя первые четыре торпеды были доставлены в базу подводных лодок в Пирл-Харборе. Эти торпеды обладали меньшей скоростью, чем наши парогазовые, но зато не оставляли за собой воздушных пузырьков на поверхности моря, что имело большое значение для командиров подводных лодок, ибо корабли противолодочной обороны не могли теперь по предательскому следу торпеды определить место, откуда она выстреливалась.

Подводники с нетерпением ожидали новые торпеды. Когда они прибыли, оказалось, что работы с ними предстоит еще много: в аккумуляторном отделении скапливался водород, которому некуда было выходить, и это грозило взрывом; рулевые приводы, изготовленные из стали, подвергались коррозии и работали плохо, вследствие чего торпеды сбивались с курса и даже описывали циркуляцию; над пластинами аккумуляторов было оставлено так мало места для электролита, что торпеды часто приходилось вынимать из торпедных аппаратов и производить доливку батарей; нередко при выстреле лопасти винтов ударялись о крышки торпедных аппаратов и повреждались.

Я очень опасался взрыва водорода в торпеде, полностью подготовленной к выстрелу. Не произойдет ли в результате этого детонация зарядного отделения торпеды, начиненной тринитротолуолом? Ответ на этот вопрос могли дать только испытания.

Для начала мы решили произвести взрыв водорода в торпеде без боевого зарядного отделения и посмотреть, какие повреждения будут ей причинены. Положив торпеду посреди бейсбольной площадки и наполнив ее водородом, мы укрылись за песчаной насыпью, чтобы оттуда наблюдать взрыв. Я проверил, все ли в порядке, и спросил лейтенанта Росса, руководившего испытаниями, какой процент водорода в аккумуляторном отделении торпеды. Он назвал цифру 28 и добавил, что при таком содержании водорода взрыв будет иметь наибольшую силу. [139]

— Какой химик-самоучка подсчитал это? — спросил я шутливо.

— Это я подсчитал, но я не совсем самоучка, — отвечал он. — До войны я преподавал химию в Йэльском университете.

Ответ меня вполне удовлетворил, и мы замкнули контакт. Однако взрыва не последовало. Проверив проводку, мы еще раз замкнули цепь, и снова безрезультатно. Тогда лейтенант Росс сказал, что ему надо проверить все от начала и до конца, и я удалился в свой кабинет. Через час мне доложили, что все готово, и я снова отправился на бейсбольную площадку.

— В чем там дело, лейтенант? — спросил я.

Не глядя мне в глаза от смущения, Росс ответил:

— Видите ли, сэр, мы перепугали баллоны с газом и вместо водорода наполнили торпеду азотом.

От взрыва торпеда серьезно пострадала, но взрыв не был сильным. Тем не менее на следующий день мы захватили с собой старый торпедный аппарат и отправились в заросли недалеко от Барберс-Пойнт. Вложив в аппарат торпеду с боевым зарядом и наполнив ее водородом, мы с безопасного расстояния замкнули контакт. Взрыв был едва слышным, и хотя передняя стенка аккумуляторного отделения сильно вдавилась в зарядное отделение, наполненное тротилом, сила взрыва оказалась все же недостаточной, чтобы вызвать детонацию боевого заряда. После этого я решил, что вправе посылать подводные лодки на боевое задание с торпедами типа «Мк-18».

Наша минно-торпедная мастерская разработала способ удаления водорода, который заключался в том, что в торпеду вставлялась проволочка из нихрома, которая, накаляясь докрасна, сжигала водород по мере его образования. На исправление других дефектов торпеды времени ушло больше, но к концу войны удельный вес торпед типа «Мк-18» достигал уже 65 процентов. Мы разрешали командирам подводных лодок, уходящих в боевой поход, самим выбирать торпеды, и электрические, несмотря на их сравнительно малую скорость, стали любимым оружием подводников. [140]