Глава третья.

Уход без фанфар

Все еще 1943 год, но в Англии уже сентябрь, и дни становятся короче. «Джонни-новички» теперь почти ветераны той войны, которая ведется в Лондоне. Комитетам по-прежнему несть числа, повестке дня по-прежнему конца не видно, зато теперь американцы отдают себе ясный отчет в своем положении — весьма неясном, если не считать, что от них ждут подготовки целой армии для вторжения в Европу.

В списке дел, предстоящих «Джонни-новичкам», первое место занимала задача подыскания прибрежного участка для подготовки войск вторжения — задача, увы, уже не новая, ибо в Соединенном Королевстве для нас не находилось ни единой мили на всем побережье. Наконец мы отыскали такой участок близ деревушки Эплдор; теперь надо было оборудовать его для учебных целей. Он получил название Штурмового учебного центра. Молодой полковник инженерной службы Поль Томсон возвел там точную масштабную копию немецкого укрепленного района в полторы квадратных мили, с бетонными дотами в шесть футов глубиною. За этим участком лежала береговая полоса в четыре мили, где можно было производить высадку с десантных судов. Морское министерство США, наконец, раскачалось и прислало нам настоящего «живого» адмирала и даже экипажи [61] десантных судов, которые этот адмирал должен был» обучать перевозке войск. По мере прибытия штурмовые дивизии направлялись в Учебный центр — иногда в составе до полка, — повышали там свою боевую подготовку или же проходили обучение заново.

Единственное осложнение заключалось в том, что, после того как мы отыскали подходящий участок на побережье, соорудили там бетонные доты и обеспечили курсы инструкторами, у нас обнаружилось отсутствие учебной программы. «Оверлорд» осторожно воздержался от указаний относительно проведения десантной операции, — какое вооружение следует использовать, какие формирования будут принимать в ней участие, когда она будет предпринята, днем или ночью. Все эти указания должны были исходить от КОССАКа, но, столкнувшись с вопросом вплотную, КОССАК не смог придти к какому-либо определенному решению. И вот американский полковник Поль Томсон и подчиненные ему тридцать — сорок офицеров получили приказ от Деверса: не ждать указаний сверху, а действовать на собственный страх и риск, не боясь ошибок, и передать свой опыт хотя бы американским войскам.

Для достижения любой военной цели есть два способа: внезапность и подавляющий перевес сил. Внезапные атаки лучше всего удаются под покровом темноты, подавление силой — при ярком свете дня. Томсону и тем, кто с ним работал в Штурмовом учебном центре, следовало прежде всего — решить, что выгоднее — прокрасться ли на берег тайком, в ночное время, или же ворваться среди бела дня. Опыт высадки десанта на неукрепленное побережье в Африке не имел в данном случае никакой цены. На берегах Ла-Манша английские коммандос, с вымазанными черной краской лицами, штурмовали только ночью. План не оставлял на этот счет никаких сомнений: все говорит против высадки на берег, когда противник видит вас. Орудия, стреляющие с судовых [62] палуб, никогда не сравнятся по силе огня и точности прицела с теми, которые стоят на твердой земле. Противник ведет наблюдение с берега, видит вас с высот, — а вы движетесь по гладкой отмели. Он сидит в укрытиях, он спрятан от ваших глаз, его позиции замаскированы, — тогда как вы уподобляетесь мухе, ползущей по голому животику ребенка. У него есть то, что именуется «полями обстрела», он изучил местность и поставил свои огневые точки в тех местах, которые господствуют над всеми подходами, — вы же, наступая с моря, обладаете полем обстрела только с ваших плавучих десантных средств, да и то не глубже края побережья.

Кроме того, у противника все преимущества в смысле маневренности,— он может по желанию производить перегруппировку войск позади дюн и по дорожной сети за холмами. У вас же вовсе нет маневренности. Ваши штурмовые эшелоны должны двигаться по узкому фарватеру, проложенному через подводные минные поля. Десантным судам придется следовать одному за другим, точно по рельсам. В тот момент, когда вам понадобятся максимальные силы, когда ваши войска высадятся на берег, оплетенный проволочными заграждениями, заминированный, находящийся под кинжальным огнем, — вы окажетесь в самом невыгодном положении. Ваши солдаты еще не пришли в себя после морского рейса, у них нет тяжелого оружия, при них только боеприпасы, которые можно переносить на руках. Они еще не освоились с обстановкой, действуют несогласованно, не установили между собой связи.

Но если послать войска в ночной десант, беспорядка будет еще больше, а темноту, которая должна прикрывать вас, рассеют вражеские прожекторы. Для ведения перекрестного огня противнику и не придется полагаться на свое зрение, — орудия у него давно пристреляны на береговую линию, и от его солдат не потребуется ничего другого, как нажимать на спуск. Ночью же вражеские минные [63] поля и проволочные заграждения еще более опасны.

В Норфолк-хаузе все еще занимались обсуждением этих проблем, а Томсон и единственный саперный полк, который ему соизволили дать, проверял их на практике в Эплдоре. Уже с самого начала, рассказывал Томсон, он пришел к выводу, что ночная высадка немыслима. Произвели специальный набор в группы коммандос. Бойцы прошли индивидуальное обучение, построили масштабные модели гаваней, которые им предстояло штурмовать, и месяцами практиковались на них, разучивая свои роли, словно балетные танцовщики. Внезапную ночную атаку можно было освоить таким методом, но при условии небольших масштабов операций. Томсон убедился, что подобная техника неприменима для крупных войсковых соединений — дивизий и корпусов. Решающим аргументом служило то соображение, что если даже техника коммандос преодолеет линию береговой обороны с небольшими потерями, те же самые укрепленные огневые точки не потеряют способности обстреливать последующие десантные эшелоны, которые будут прибывать уже на рассвете.

Итак, начинать вторжение ночью невозможно, — значит, надо действовать днем. Но днем противник уничтожит вас, пока вы будете еще на воде. Но операцию надо провести днем — следовательно, нельзя допускать, чтобы противник уничтожил вас на воде. Тогда, рассуждал Томсон, мы начнем с огневой силы, начнем бомбардировкой с кораблей и самолетов, мы будем добавлять, добавлять и добавлять огневую мощь, используя для этого все огневые средства на всех судах, до тех пор, пока не убедимся, что этого достаточно, чтобы сокрушить всякое сопротивление на берегу. Мы используем орудия линейных кораблей, крейсеров, канонерок, миноносцев, используем и полевые орудия, впервые поставленные на десантные суда, погрузим на баржи целые батареи, а наши танки начнут обстрел еще до высадки с палуб. Орудие на орудие, батарею на батарею — мы пустим в ход все, что способно стрелять. Огонь будет не всегда точен, но что из этого. Все, так или иначе, попадет на берег. Добавьте к этому воздушную бомбардировку. Если всего этого будет вдоволь, то скоро на берегу не останется ни одной точки, которая могла бы вести ответный огонь.

Это, разумеется, грубое, упрощенное изложение сложнейшей технической задачи бомбардировки с воздуха и использования корабельной и сухопутной артиллерийской огневой мощи. Но в основе своей это идея вполне разумная, и именно таким путем американские офицеры Штурмового учебного центра пришли к выводу, что при решении этой задачи следует полагаться не на тактику, которая успешно осваивалась группами коммандос, а на голую огневую мощь, которая обрушится на противника при безжалостном дневном свете с воздуха и с моря, из-за ненадежной дымовой завесы, лишь отчасти прикрывающей суда с десантными войсками и орудиями. И на основе этого никем не санкционированного решения офицеры Учебного центра, не дожидаясь никаких санкций, начали обучать войска этой никем не санкционированной штурмовой доктрине{6}. В высоких сферах все еще продолжались споры о том, в какое время суток следует начинать вторжение — днем или ночью, а Штурмовой учебный центр уже давно решил эту задачу и в соответствии со своим решением проводил обучение войск.

Тем временем американский штаб в Лондоне заинтересовался новым оружием — единственным новым секретным оружием вторжения. Это был танк-амфибия «ДД», который представляет собой обычный танк с толкающим гребным винтом, держащийся [65] на воде при помощи больших брезентовых кринолинов. Проект его — британского происхождения. Изобрел его один английский офицер, который не смог продать свое изобретение военному министерству и явился с ним к Джеки Деверсу. Деверс передал чертеж начальнику оперативного отдела штаба, который распорядился испытать этот новый вид оружия. Танк «ДД» должен был шлепнуться из разгрузочного люка судна прямо в воду и дальше идти своим ходом.

Во время испытания шкипер десантной баржи перепутал данные ему инструкции, но «ДД» все же поплыл. Секретное оружие, выдвинувшее танк в первую волну вторжения, было выковано. До сих пор обороняющийся противник мог не бояться танков, пока пехотные десантные части не форсируют береговые укрепления, дав, таким образом, возможность танковым частям пройти линию прибоя.

История рождения этого нового вида оружия весьма показательна для характеристики тех трудностей, с которыми приходилось сталкиваться штабу американских войск. Переоборудование обычных танков в амфибии «ДД» несложно, и когда испытания дали положительные результаты, британское военное министерство изъявило согласие переоборудовать известное число танков — как для себя, так и для американцев. Задача была не настолько сложна, чтобы обращаться за ее разрешением в Америку и нарушать производственные планы американских заводов. Это была секретная операция небольшого масштаба, и для нее требовалось лишь отдать соответствующие распоряжения и наладить серийное производство. Однако за то время, которое протекло с момента решения произвести переоборудование танков, и до срока, когда должны были появиться первые амфибии (американцы уже начинали вежливо спрашивать, скоро ли следует ждать их доставки), британское военное министерство ухитрилось каким-то непостижимым образом вообще забыть о своем [66] заказе. Это обнаружилось буквально в самую последнюю минуту. Подобная волокита — явление нормальное в любой армии, но производство танков «ДД» — совершенно секретного оружия, которому предстояло в серьезной степени повлиять на состав штурмовых десантных частей, — не следовало предоставлять на милость рутинеров-волокитчиков.

У «Джонни-новичков» не было друзей ни до, ни во время, ни после конференции в Квебеке. На средиземноморском театре военных действий союзные войска высадились в Сицилии в начале июля, но Квебекская конференция еще раз подтвердила, что эта операция носит отвлекающий характер и ее основная цель — произвести нажим на Италию и вывести ее из числа воюющих держав. Союзники ни в коем случае не хотели подниматься вверх по итальянскому сапогу. Сейчас, в первую неделю сентября, вторжение в Сицилию оправдало возлагавшиеся на него надежды. Итальянское правительство капитулировало, и официально Италия вышла из войны. Но эта победа отнюдь не высвободила американские войска и плавучие средства, — наоборот, как оказалось, потребность в том и в другом стала там еще острее. На средиземноморском театре военных действий решено было преследовать противника и посуху и по морю. Приходилось вести борьбу даже за те части, которые нам были обещаны с этого фронта.

И все же в Англии, несмотря ни на что, продолжали вести подготовка к вторжению. В одной области, по крайней мере, мы добились кое-каких успехов, а именно в области доставки снабжения. Возможно, что друзья у нас все-таки были, ибо если в высших сферах Вашингтона к нам проявляли равнодушие, то в сферах не столь высоких, а именно, в рабочем аппарате военного министерства США, творили чудеса. Все, что мы просили, нам присылалось, по мере того как наши заказы обеспечивались тоннажем морских караванов. [67]

Вот что стало теперь камнем преткновения — транспортные корабли. И опять-таки повинен в этом был Средиземноморский фронт. Он не только скупился отдавать то, что нам причиталось, но, как выяснилось на совещании с представителями морского командования, которые заняли на Гровенор-сквере соседнюю с нами комнату, растущие с каждым днем требования Средиземноморского фронта лишали нас даже судов, доставляющих наши грузы в Англию. Первенство на европейском театре военных действий было признано за нами только на бумаге, и все связанные с ним преимущества сулились нам лишь для будущих операций. В районе Средиземного моря военные действия уже велись, а пока они ведутся, туда надо подвозить снабжение. А война там все затягивалась и затягивалась.

Главнокомандующим английскими вооруженными силами в Сицилии был генерал Бернард Монтгомери. Теперь его тень начинала падать на Британские острова. В один прекрасный день он и его штаб армейской группы должны были стать во главе — хотя бы только английских войск. В противовес этому мы, в штабе Деверса, принялись, не обольщая себя особыми надеждами, за создание американского штаба армейской группы, которому предстояло командовать, по меньшей мере двумя армиями, хотя, согласно плану «Оверлорд», этот штаб должен был принять на себя командование лишь после вторжения в Европу, а может быть даже после того как война фактически будет выиграна. Нам поручили создать такой штаб, и мы его создали на всякий случай. Деверс, очевидно, не терял надежды на то, что он готовит этот штаб для себя.

После занятия Сицилии нами была получена секретная каблограмма, в которой сообщалось, что американской армией вторжения будет командовать Омар Брэдли. В конце сентября он сам приехал в Англию и впервые узнал о плане вторжения [68] в Европу. Ознакомившись с ним, Брэдли улетел в Вашингтон, чтобы обсудить с Маршаллом степень своей ответственности.

В состав армии, которую ему предстояло возглавить, должны были влиться главным образом дивизии, сражавшиеся под его командованием в Средиземноморье. Это были те самые дивизии, о которых состоялось решение в Квебеке и которые теперь, наконец, начинали высвобождаться. Совещаясь о дальнейших действиях, и Брэдли и Деверс знали лишь то, что Брэдли объединит под своим командованием одну армию.

Пока все эти события разворачивались, самая сложная задача усложнилась еще больше, продолжая по-прежнему оставаться задачей неразрешенной. Речь идет о плавучих средствах для переброски десантных войск через Ла-Манш. В Квебеке было установлено, что для выполнения плана «Оверлорд» имеющихся десантных судов недостаточно, и все, начиная с президента и премьер-министра, согласились на немедленном увеличении общего тоннажа на 25%{7}. Но вслед за летом наступила осень, а цифры, вместо того чтобы повышаться, все падали и падали.

Представители КОССАКа, создатели плана «Оверлорд», отмечали в Квебеке: «Что касается британских [69] плавучих средств, то положение с ними недостаточно ясно» — и признавали нехватку 870 судов, или 13% общего тоннажа. Но когда мы стали проверять эти цифры, то выяснилось, что не хватает не 13, а всех 55%. Это было не вполне верно — фактически недостающие суда имелись в наличии, но они стояли в ремонте на всем протяжении от Темзы до Скапа-Флоу. И поставили их туда не для регулировки карбюраторов, — у всех этих судов не хватало самых существенных деталей или же целиком всей машинной части, а на некоторых требовалась полная переборка корпусов. Суда продолжали стоять в доках не только из-за этих неполадок, но и потому, что во всей Англии, по-видимому, не имелось ни складов, где можно было бы раздобыть недостающие механизмы, ни мастерских с необходимым оборудованием и квалифицированными рабочими, которые могли бы сделать их заново. Когда вы обращались за разъяснениями в британское морское министерство, вам отвечали там, что технический персонал находится полностью в распоряжении гражданских властей, а когда вы обращались к гражданским властям, те ссылались на королевский военно-морской флот, или на воздушные силы, или на армию.

У нас в штабе сначала не поверили этим цифрам, — не поверили, что положение может быть настолько плохо. Мы отправились в доки, осмотрели суда, поговорили с их шкиперами, с болтающимися без дела командами, с адмиралами, капитанами и начальниками ремонтных мастерских. Все было правильно. Но американский штаб ничего не мог тут поделать, ибо это были британские суда из состава королевского военно-морского флота.

Вот в таком-то положении находились британские десантные суда, которым предстояло перевезти три пятых всего состава обеих армий. А где были те 25%, «к увеличению производства» коих морское [70] министерство США собиралось «предпринять немедленные шаги»?.. Сколько каблограмм ни посылалось по этому поводу, все было впустую, — о 25 % не было ни слуху, ни духу.

Как выигрывается война? Вероятно, эта война была выиграна потому, что, во-первых: председателю Совета военной промышленности Дональду Нелсону надо было отдохнуть, и он решил поехать в Англию в качестве туриста; во-вторых: когда Нелсон приехал в Англию, группа молодых офицеров регулярной армии сговорилась ознакомить его с кое-какими цифрами, и он так заинтересовался нехваткой десантных судов для предстоящего вторжения в Европу, что позвонил по телефону в Соединенные Штаты и нарушил очередность военного производства. Нелсон поставил на ноги всю свою организацию и добился того, что количество десантных судов, утвержденное по плану на весь будущий 1944 год, было начато строительством на верфях не по заранее установленному графику, а целиком и немедленно.

Услышав впервые о кризисе с десантными судами, Дональд Нелсон воскликнул: «Что за чепуха! Да я дам их вам сколько угодно!» Но когда ему рассказали эту историю со всеми подробностями, рассказали о бесплодных попытках добиться каких-либо результатов, он поговорил с Америкой по телефону, не стесняясь в выражениях. Это помогло. Распоряжения Нелсона возымели свое действие. В результате этого трансатлантического телефонного разговора, состоявшегося в сентябре 1943 года, уже в начале 1944 года программа выпуска десантных судов в Америке была выполнена за три месяца до срока.

После открытия Штурмового учебного центра, после короткого визита Брэдли и после исторического телефонного разговора Нелсона я сам уехал в Вашингтон. Был октябрь. Моя поездка не имела никакого отношения к высокому планированию. Но [71] мне пришлось побывать в Пентагоне и, поскольку я приехал с европейского театра военных действий, пришлось соприкоснуться с большинством офицеров, которые по роду своей работы имели к нему отношение. Просто поразительно, как мало они знали о том, что делается в Лондоне!

Недостатки плана «Оверлорд» должны были бы бросаться им в глаза, — нехватка десантных судов граничила с катастрофой. Но офицеры, ознакомившиеся с цифровыми данными, говорили главным образом о своих тщетных попытках улучшить положение дел. Морское министерство США боролось против передачи стали со строительства боевых кораблей на строительство десантных судов; серьезность положения, видимо, не беспокоила офицерство чином выше полковника. Ведь англичане сказали им, что все обстоит как нельзя лучше.

Всю первую неделю я работал, а потом получил несколько дней отпуска. Освободившись от дел, я позвонил Гарри Гопкинсу и отправился к нему в Белый Дом. Мы были знакомы еще до войны, и это давало мне возможность поговорить с ним. Если б я пытался повидаться с президентом, это поставило бы в неловкое положение генерала Деверса, ибо военное министерство могло бы расценить такой визит, как попытку со стороны генерала обойти Маршалла и, воспользовавшись личными связями штабного офицера, обратиться непосредственно к главе всех вооруженных сил США. Кроме того, до войны я обсуждал политические проблемы с президентом в качестве издателя и редактора, а теперь я сам не знал, кто я такой. Мне не хотелось утруждать его разговором, который потребовал бы дальнейших расследований. Ни Деверс, ни кто-либо другой не уполномочивали меня на беседы за пределами Пентагона. Но я чувствовал, что надо что-то предпринять, так как дело было слишком серьезное.

Мне хотелось, по крайней мере, выложить все начистоту кому-нибудь из тех людей, которые могли [72] бы что-то сделать. Выложить и уйти, не задавая никаких вопросов, не навязывая собственных соображений. Так я и поступил с Гопкинсом. Насколько мне известно, Деверс не узнал о нашем разговоре.

Я поставил перед Гопкинсом два вопроса. Первый касался конкретного положения с плавучими десантными средствами. Откуда поступят эти жизненно-необходимые суда? На постройку их едва ли хватит времени, даже если тотчас же произвести изменения в планах военной промышленности. Известно ли Гопкинсу о создавшемся положении?

Гопкинс ответил отрицательно. Он был чрезвычайно заинтересован. Наша беседа затянулась. Он удивился и отнесся к моим словам несколько скептически. Насколько я помню, сказал Гопкинс, десантные суда всегда были узким местом. И дальше он задал мне чисто риторический вопрос: почему бы не разрешить эту проблему раз и навсегда? На это мне нечего было ему ответить.

Затем я спросил его, знает ли он, что предстоящее вторжение все еще не имеет единого командования? Вся тяжесть этой операции, по-видимому, ляжет на плечи американцев{8}, но американский командующий на европейском театре военных действий не знает, перед кем он должен нести ответственность за свои действия — перед военным министерством США, несуществующим верховным главнокомандующим, его начальником генштаба генералом Морганом или же просто перед своей собственной совестью. При таком положении дел тысячи помех встретятся на его пути. С организационной точки зрения — согласно элементарной логике — это бессмысленно. Осталось слишком мало времени, а забот еще непочатый край, — если, конечно, «представление» состоится на самом деле. Для такой колоссальной операции требуется весьма энергичный командующий, который должен занимать твердую позицию и знать, что правительство его поддержит.

Гопкинс, прежде всего, спросил меня, как относятся к плану «Оверлорд» американцы, находящиеся на европейском театре военных действий. Надеются ли они на успех? Я ответил, что в нашем штабе считают трудности, о которых говорят наши союзники, раздутыми и преувеличенными. Деверс и его генералы уверены в осуществимости вторжения. Я сказал, что, по мнению большинства американцев, изучавших этот вопрос, наши союзники намеренно осложняют дело и что все их поведение, возможно, является лишь частью организованных усилий дискредитировать и подорвать самую идею вторжения. Я пояснил, что говорю это как журналист, что я не уполномочен выступать по данному вопросу в качестве военного эксперта или дипломата.

В дальнейшем мы перешли к другим темам, и, воспользовавшись этим, я указал ему на возможность, к которой все мы должны быть готовы: на ближайшей же международной конференции англичане предложат уступить нам пост Союзного верховного главнокомандующего, который займет американец, с тем, однако, чтобы получить взамен посты трех командующих действующими силами для англичан, и они-то и будут настоящими хозяевами положения. Предложение это будет выглядеть весьма заманчиво, но за ним кроются два подвоха. Первый подвох: верховного главнокомандующего — американца — вознесут на такую высоту определением его полномочий и ответственности, что влияние его на вождение войск будет очень слабым. Второй подвох: главнокомандующие действующими силами — англичане — будут настаивать на том, чтобы все американские войска [74] перешли под их командование, а добившись этого, не пожалеют трудов и смешают их с английскими войсками, что нецелесообразно со всех точек зрения. Это не мои собственные домыслы, сказал я Гопкинсу, ибо глава английского планирования войны, сам генерал Морган, еще до Квебека совершенно открыто говорил о том, как, по его мнению, следует произвести назначения на командные посты.

Я сказал, что, по-моему, американская армия вполне заслуживает того, чтобы воевать под своим собственным командованием, и, поскольку американские контингенты во много раз превысят английские, нет никакого смысла, ни с политической, ни с военной точки зрения, заставлять их сражаться под чужим командованием, пусть даже оно будет осуществляться самыми блестящими полководцами.

Помню, что Гопкинс согласился со мной во всем. Назначить американского командующего экспедиционными силами, разумеется, следует, но он чувствует, что самое важное сейчас — "это согласованность действий. Гопкинс явно думал о предстоящей конференции в Тегеране. Договоренность о ней, вероятно, уже существовала. Он, по-видимому, считал необходимым отложить назначение до конференции, даже если это отразится на подготовке к вторжению на европейский континент. Однако о Тегеране он мне ничего не сообщил, а сказал только, что главная проблема — это Черчилль, что, по мнению Рузвельта, мы имеем право и можем действовать за свой страх и риск, — вся задача лишь в том, чтобы найти генерала, который был бы в состоянии «тягаться с Черчиллем». Он считал Черчилля человеком весьма несговорчивым в военных вопросах и вполне способным повелевать своими генералами.

От себя лично Гопкинс добавил, что единственный подходящий человек — это Маршалл, но хотя Рузвельт и сказал ему: «Вы можете выбрать себе любой пост», Маршалл, по-видимому, не хочет сам решать свою дальнейшую судьбу. Он считает, что, вместо [75] того, чтобы предоставлять выбор ему самому, президент должен был бы просто назначить его.

В общем, по всем затронутым мною вопросам, касающимся командования и управления, Гарри Гопкинс высказался благожелательно и успокоил меня. Он, видимо, был в курсе этих дел и внушил мне, что англичанам, несмотря на все их старания, не удастся тот ход, который мы предвидим. Операции по вторжению пройдут под американским командованием, и командующим будет, по всей вероятности, сам генерал Маршалл, так как это «единственный генерал в мире, которого Черчилль боится. Когда Черчилль начинает увлекаться своим красноречием, Маршалл спокойно выслушивает его, а потом низводит разговор на землю, побивая премьер-министра фактами и цифрами».

Гопкинс дал мне понять, что как только генерал Маршалл получит назначение на пост Союзного верховного главнокомандующего, все пойдет по-иному. Он будет действительным руководителем вторжения, а не его номинальным главой и не станет перекладывать всю ответственность на главнокомандующих действующими силами. Не следует забывать, что Маршалл — сторонник объединенного командования, объединенного под началом Америки.

Я вернулся в Англию успокоенный. О Маршалле сведения у меня были самые скудные, я знал только то, что он хозяин американской армии и что первая кампания, проделанная! нашей армией в Африке, увенчалась успехом. Деверс приветствовал бы назначение Маршалла на пост Союзного верховного главнокомандующего, в этом я был уверен, а сам Маршалл, видимо, пользовался доверием президента Рузвельта. Если Маршалла назначат, американцы, которые будут служить под его командованием на европейском театре военных действий, перестанут чувствовать себя изгнанниками и эмигрантами.

В декабре, через шесть недель, в Тегеране, на пост [76] Союзного верховного (американского) главнокомандующего назначили не Маршалла, а Эйзенхауэра, и все войска в Соединенном Королевстве, предназначенные для вторжения — британские и американские (за исключением военно-воздушных сил дальнего действия), — были отданы под начало трех главнокомандующих (англичан).

О Тегеранской конференции мы в Лондоне узнавали только по слухам, от приезжающих оттуда офицеров. Весть о том, что, ознакомившись с планом «Оверлорд», русские придрались к тем же оговоркам, которые смущали и нас, вызвала в штабе чуть ли не ликование. Один из этих пунктов с помощью русских войдет в историю. Когда Иосиф Сталин прочел, что вся операция ставится в зависимость оттого, что у немцев на северо-западе Европы окажется не больше двенадцати резервных дивизий, он будто бы положил бумаги на стол и сказал весьма внушительным тоном: «Так. Ну а если их будет тринадцать?».

Рассказывали также, что советский штаб якобы настаивал на назначении сроков вторжения, предлагал первое апреля и согласился на первое мая, каковая дата была твердо установлена. Судя по всему, у Рузвельта был надежный союзник, который мог помочь ему оказать давление на англичан, чтобы укрепить все предприятие.

Итак, Сталин был нашим другом. Но в одном вопросе он нас не поддержал. Стараясь, по-видимому, перенести планы вторжения на реальную почву, а именно на берега Нормандии, Сталин выдвинул еще одно советское требование: он настаивал, чтобы Рузвельт и Черчилль назвали людей, отвечающих за выполнение операций, и опубликовали эти назначения в печати. «Мир», то есть в первую очередь советские республики, до тех пор не поверит в искренность намерений союзников вторгнуться на европейский [77] континент, пока они не назначат командующих операциями по вторжению. Ему было сказано, что если об этом узнает мир, то узнают и немцы. Меня совершенно не интересует, что узнают немцы, ответил Сталин, и назначение командующих стало предметом обсуждения. Рузвельт и Черчилль, невидимому, не успели придти к окончательному соглашению по этому вопросу. Сталин продолжал стоять на своем, тогда Черчилль и Рузвельт, пойдя на уступки, решили встретиться сразу же после закрытия конференции, назначить своих командующих и огласить назначения в ближайшие сорок восемь часов. Они хотели решить этот вопрос между собой.

Сталин был удовлетворен, но вследствие его настойчивости дискуссия о назначениях на командное посты прошла в атмосфере спешки. По всей вероятности, кандидатуры были уже предрешены, но у нас в Лондоне создалось впечатление, что из-за этой спешки мы потеряли последнюю возможность добиться объединенного американского командования операциями по вторжению в Европу. Англичане взяли над нами верх.

Переговоры, начатые в Тегеране, этим не закончились. Оставалось назначить заместителя верховного главнокомандующего, и этот пост занял английский офицер. Это был главный маршал военно-воздушных сил, сэр Артур Теддер, который командовал британскими военно-воздушными силами в Африке и не раз спасал британские сухопутные войска, когда Роммель грозил вытеснить их из Египта. Теддер считался одним из самых способных офицеров в английской армии. Он рано, не по годам, получил звание главного маршала авиации, был обаятелен в личном общении, энергичен и уже имел опыт «работы с американцами».

Англичанам удалось также убедить американцев, чтобы они отозвали с поста командующего Восьмой воздушной армией друга Деверса генерала Икера, заменив его командующим военно-воздушными силами [78] дальнего действия на Средиземноморском бассейне — генералом Дулитлом. Таким образом, они начисто разделались с американскими генералами в Англии.

Генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр, который в качестве верховного главнокомандующего в Средиземноморье провел лето и осень, состязаясь с европейским театром, теперь оказался его главой.

Итак, с «Джонни-новичками» было покончено. Их сплавили на только что оставленный Эйзенхауэром Средиземноморский фронт, под начало фельдмаршала сэра Гарольда Р. Л. Г. Александера.