3. Уклонение

Энсин Сода, офицер сигнальной службы, сделал последний глоток чая, поправил фуражку, застегнул все пуговицы своей штормовки и приготовился подняться наверх нести вахту с 20.00 до 22.00 на сигнальном мостике. Он заступал на вахту через полчаса после доклада кэптену Абэ о перехваченном сигнале радиолокационной станции противника. Сода предупредил молодых офицеров в кают-компании, что он уходит, стал пробираться через лабиринт коридоров на верхних палубах авианосца. Наконец он поднялся на сигнальный мостик, где ему надлежало нести очередную сигнальную вахту.

Внизу, под его ногами, громадный бронированный корпус «Синано» спокойно рассекал воды Тихого океана. Единственным движением, заметным на авианосце, была легкая, убаюкивающая килевая качка — бортовая качка не ощущалась на «Синано».

Сода принял вахту. Ему доставляло удовольствие смотреть на луну, лившую призрачный свет на громадном пространстве океана. Лунный свет, однако, не только помогал вести наблюдение, но и предательски освещал авианосец, делая его видимым для противника. Но энсину Соде внушало уверенность присутствие закаленных в боях эсминцев охранения, готовых в любой момент атаковать вражескую подводную лодку, если бы она имела неосторожность приблизиться к «Синано».

Он проверил все вахтенные посты, чтобы убедиться, что все сигнальщики бдительно несут свою службу. Они стояли друг от друга всего в нескольких шагах на сигнальном мостике, размеры которого составляли 10 на 24 фута. В их распоряжении было более 30 пар биноклей различных размеров. Каждый уже выбрал для себя бинокль по своему усмотрению и вел наблюдение за морем в своем секторе. Молодой вахтенный [58] офицер взял свой бинокль и присоединился к стоявшим вдоль лееров. «Синано» рассекал волны океана.

Ночь была теплее, чем обычно она бывает в конце лета. Впереди по носу, справа и слева на траверзах шли три корабля охранения — «Исокадзе», «Юкикадзе» и «Хамакадзе», — маневрируя в теплых водах течения Куросио. Для «Синано» они были надежной защитой. На кораблях не было видно ни одного огонька. Было тихо. Только слышалось легкое бурление вспененной воды по носу императорского авианосца, шум кильватерной струи да плеск волн, когда они мягко шлепались о борта.

Прошел час. Вахтенная команда хранила молчание, поглощенная выполнением своей задачи. Время от времени кто-нибудь из сигнальщиков отходил назад, чтобы размять затекшие от напряжения руки и плечи. Некоторые потирали глаза, снимая усталость от длительного пользования биноклем.

Настоявшись под ударами холодного ветра и начиная замерзать, сигнальщики принялись похлопывать себя по бокам, переминаться с ноги на ногу и приплясывать. Энсин Сода вынужден был приказать им прекратить движение на мостике и помнить о своей ответственности.

— Уже недолго, моряки, — повторял он, проходя за их спинами. — Сейчас почти двадцать два ноль-ноль. В последние минуты вахты нельзя расслабляться...

В это мгновение один из сигнальщиков выкрикнул:

— Сэр, по правому борту перископ! — Его голос был громким и пронзительным.

Энсин Сода бросился к нему с биноклем:

— Где? Я ничего не вижу!

— Справа по курсу, сэр. Примерно в полумиле.

Сода перевел бинокль в указанном направлении. К нему присоединились другие сигнальщики. Никто не обнаружил и признака перископа на залитой лунным светом поверхности.

— Я ничего не вижу, Кубонта. Вы уверены, что это был перископ?

— Нет, конечно, сэр. Но в тот момент, мог бы поклясться, видел его! А теперь его нет. Возможно, это была волна...

— Я тоже так думаю, Кубонта. Я могу объяснить, почему ты так подумал. Волны, сталкиваясь, разбиваются [59] друг о друга, при этом создается видимость сверкнувшего на морской поверхности перископа.

Однако энсин стал раздумывать, не доложить ли обо всем командиру авианосца? Лучше переусердствовать в бдительности, чем потом казнить себя за промах. Он повернулся, чтобы позволить на командирский мостик, расположенный ниже сигнального. Трубку взял помощник штурмана энсин Ясуда и, выслушав, попросил его подождать.

Вскоре Ясуда позвонил:

— Здесь сверили ваше сообщение с данными других вахтенных. Ничего не обнаружено. Кэптен Миками передает: «Усилить бдительность при несении вахты».

Энсин Сода поставил телефон на место и, возвратившись к поручням, стал рядом с матросом Кубонтой:

— На командирском мостике не подтверждают твое обнаружение. Итак, все в порядке. Что-нибудь еще?

— Нет, сэр, — ответил Кубонта.

Вахтенная команда тем не менее усилила бдительность. Сигнальщики прикипели к своим местам.

В 22.00 новая вахтенная команда занимала боевые посты, а энсин Сода провожал своих подчиненных и благодарил каждого за хорошую службу. Затем он спустился в кают-компанию. Она была пустой и немного унылой в тусклом освещении слабых флюоресцентных ламп. Переборки на всем корабле, выкрашенные блеклой серой краской, отнюдь не способствовали созданию атмосферы тепла и уюта.

Энсин Сода ушел из кают-компании, даже не выпив чая, не прикоснувшись к легкой закуске, которую оставлял буфетчик для офицеров, приходивших с ночной вахты. Уставший и продрогший после напряженной двухчасовой работы, он ушел к себе в каюту, чтобы немножко вздремнуть. Засыпая, он видел мерцающие перископы в темных водах Тихого океана. Они были всюду, кружась вокруг «Синано», как плавники акулы...

В самой нижней части цитадели «Синано», рядом с машинным отделением, где билось мощное, хорошо защищенное сердце авианосца, находился медицинский блок, по которому теперь беспокойно кружил лейтенант-коммандер Ясума, старший офицер медицинской службы. Он осматривал свои владения. При приближении начальника его помощники и санитары принимали [60] стойку «смирно». Подходя к ним, доктор Ясума кивал им: «Вольно». «Отдыхайте, пока есть возможность», — говорил он всем. В боевой обстановке врачи и санитары должны находиться на ногах круглосуточно, присматривая за ранеными и умирающими. Эта обманчивая тишина могла, знал Ясума, превратиться за несколько минут в сумасшедший дом. Он бродил, осматривая свои многочисленные, хорошо знакомые помещения, и незаметно подавлял зевки, ибо процедуры проверки проводились им уже много раз со дня выхода «Синано» из порта Йокосука. Он снова подумал об аскетизме кэптена Абэ, который находил отражение в каждом отсеке авианосца «Синано», даже в медицинском блоке. Не ускользало от внимания и намерение командира содержать каждое жилое помещение на корабле в наиболее неприхотливом виде.

Большинство коек в медблоке были парусиновые, и только кое-где виднелись высокие железные — для тяжелораненых. На них лежали резиновые матрацы, с которых легко было смыть кровь.

В довольно просторных палатах вся мебель состояла из нескольких стульев, маленьких железных столиков, прикрепленных к палубе, и коек. На переборках не было никаких картин, которые иногда развлекают и успокаивают раненых.

Корабль кэптена Абэ был боевым кораблем и соответственно тому оборудован. Все отделения его строго соответствовали своему назначению, отличались простотою дизайна, добротностью. И в медицинском блоке не было ничего лишнего, что мешало бы санитарам быстро переносить раненых, несуетливо ориентироваться: кого на хирургический стол, а кого на перевязку или переливание крови. Кто-то будет положен на койку в темный угол, чтобы встретить в одиночестве свою смерть, ибо корабельной медицине ему уже, увы, не помочь.

Внешне он был лишен даже намека на то, что здесь лечат. Но все в медицинском отсеке несло на себе мрачный отсвет. Стальные переборки темно-коричневого цвета. Палуба тоже стальная, покрыта слоем известки. Помещения без иллюминаторов, а единственный источник освещения — флюоресцентные лампы, источающие тусклый свет. Кроме того, отсутствие вообще белой покраски, а также обычных постелей с белым бельем, с чем обыкновенно связано наше представление [61] о госпитале, — ничто здесь не говорило о том, что это помещение было современным медицинским блоком.

И тем не менее доктор Ясума считал, что кораблестроители не поскупились при проектировании его медицинской части. Здесь было несколько операционных, отсеки для больных, большое количество лабораторий для проведения исследований, кладовые и многочисленные ниши с медикаментами. Помещения были звуконепроницаемы с прекрасной вентиляционной системой. В общем, корабельный врач мог быть вполне доволен: кое-что у него было не хуже, чем в береговом госпитале: например, очень опытные врачи, прекрасное оборудование и инструменты, которыми обеспечило их министерство ВМС.

Во время неофициального осмотра своих владений коммандер Ясума улыбнулся про себя, вспомнив об инциденте с кэптеном Абэ. Он узнал об этом от офицеров. Дело было еще до его прибытия на борт авианосца. Кэптен Абэ незадолго до выхода корабля в море запросил министерство ВМС о том, кто будет у него начальником медицинской службы. Ему сообщили, что таковым назначен лейтенант-коммандер Ясума. Абэ удивился. Удивился и флаг-врач ВМС: они-то с кэптеном Абэ знали, что на эту должность всегда назначается врач в звании кэптена. И хотя коммандеру Ясуме никто потом на этот счет ничего не высказывал, он чувствовал, что кэптен Абэ обижен тем, что главврачом на его корабль прислан офицер ниже рангом, чем предусмотрено.

Когда обход закончился, доктор Ясума возвратился к себе в каюту и принялся, по обыкновению, записывать свои наблюдения в дневник. В тот вечер по многим причинам его вдруг забеспокоила мысль о готовности экипажа «Синано», в том числе офицеров и матросов медицинской службы.

«В общем, — писал он, — чем больше корабль, сложнее его оборудование, тем больше экипажу потребуется времени для овладения им. Выходит, ведя службу на таком громадном корабле, как «Синано», потребуется минимум три года обучения, чтобы экипаж достиг высшей степени боеспособности и смог быстро и точно действовать в случае, если корабль получит в бою повреждения...» Он также записал в дневнике свое мнение о том, что военно-морское командование Японии [62] поступило неблагоразумно, отправив «Синано» в его первый поход из Токийского залива сразу же после того, как он был введен в боевой состав флота. Конечно, он понимал, что то, что ему казалось неблагоразумным, в глазах высшего командования было вполне разумно в свете военной обстановки — массированные налеты американских бомбардировщиков на промышленный район Токио—Иокогама в последние дни. Если бы «Синано» остался в Йокосуке, он стал бы целью номер один для американских бомбардировщиков Б-29. Альтернатива, однако, была ненамного лучше: опаснейший переход ночью во Внутреннее море, воды которого, как он слышал, кишели подводными лодками противника... Имея в виду рискованное положение «Синано», он записал в дневнике: «Потребуется, к сожалению, очень много времени, чтобы достичь высокого мастерства, воспитать высокий моральный дух экипажа и тем добиться значительного перевеса над противником. Я был свидетелем проявления высшей доблести моряков ВМС Японии в начале войны, и мне кажется, что многие из экипажа «Синано» еще не обладают высоким мастерством и соответствующим боевым духом. Я не могу теперь избавиться от мрачных предчувствий, размышляя о том, как проявит себя экипаж в случае жестоких испытаний...»

Начав нервничать, он отложил дневник в сторону и лег, не снимая формы, на койку. Он долго не мог уснуть. Перед глазами в его утомленном сознании мелькали силуэты неприятельских подводных лодок...

На ходовом мостике штурман{18} кэптен Накамура и его помощник энсин Ясуда старательно отмечали на штурманской карте каждое изменение курса корабля и каждые 15 минут наносили на ней его место нахождения. В вахтенном журнале ведись необходимые записи. [63] Кэптен Миками, старший помощник командира корабля, одобрительно кивал, глядя на карту...

На мостике находилось десятка два офицеров и матросов, которые выполняли различные обязанности, но разговор их был почти не слышен; все говорили деловито-коротко и вполголоса. Кэптен Абэ не любил, когда его уединение нарушалось излишне громкими речами.

Несмотря на внешнее спокойствие, кэптен Миками ощущал гнетущее беспокойство по поводу герметичности корабельных отсеков. Испытания воздухом, которые установили бы состояние герметичности отсеков, были отменены в связи с поспешным выходом «Синано» во Внутреннее море. Он не мог не думать об этом, ибо отвечал за герметичность и живучесть корабля. Не подведут ли эти качества авианосца а случае сражения? Больше всего его волновала именно отмена испытаний сжатым воздухом. Другой волновавший его вопрос — это принципиально новый вид размещения проходов вдоль корабля. Вместо обычного одного главного прохода вдоль каждого борта корабля, с узкими поперечными коридорами, соединяющимися под прямым углом, на «Синано» было спроектировано два главных прохода — по каждому борту, соединявшихся поперечными проходами, столь же большими, как и два основных прохода. Кэптену Миками не нравилась необычная планировка этих коридоров, так как он сам часто терял ориентировку на корабле. Из-за того что офицеры и матросы часто путали направление в проходах, старший помощник командира беспокоился, что в случае какого-либо бедствия личному составу «Синано» потребуется немало времени, чтобы занять свои боевые посты. Он знал также, что кэптен Абэ был неспокоен, так как многие из его матросов имели минимум подготовки перед своим первым выходом в морс. Командир предложил было старшему помощнику провести в доке текущие практические учения, но последний указал на то, что, пока корабль строится, из-за мириадов открытых труб и проводов проводить учения по полной схеме опасно.

Миками чувствовал, что кэптен Абэ прекрасно понимает, какая опасность подстерегает их корабль, что злейшими их врагами являются не американцы, а военные бюрократы, которые озабочены одними только мыслями о победе. [64]

Он вспомнил день 11 ноября, когда «Синано» совершил первое испытательное плавание на расстояние 20 километров внутри Токийского залива с целью определения наибольшей скорости при работе восьми котлов. Они достигли наибольшей скорости — 21 узел, что было недостаточно для взлета боевых самолетов при отсутствии встречного ветра. Лицо кэптена Абэ было тогда хмурым и расстроенным.

Тем не менее, несмотря на серьезные недоработки, военная администрация настаивала на проведении церемонии передачи корабля императорскому флоту, которая и состоялась 18 ноября.

Кэптен Миками весь сжался, вспоминая, как во время этой церемонии пошли поломки.

Так, например, из-за возгорания проводки завис лифт, на котором поднимался один высокопоставленный офицер штаба ВМС. Это было нелепо и совершенно недопустимо на новом корабле. Офицеры начали службу с дурными предчувствиями.

А как он может забыть, как у кэптена Абэ дрожали от гнева руки, когда начальник судоверфи вручил ему свидетельство о передаче корабля императорскому флоту? Наблюдая реакцию кэптена Абэ, каждый присутствующий знал, что он с полным на то основанием хотел отказаться принять корабль. Но все понимали, что японский офицер не может пойти против воли вышестоящего штаба.

В то время как кэптен Миками предавался воспоминаниям о недавних событиях, кэптен Накамура, низкорослый и неповоротливый в своей зимней одежде, похожий на медведя, презревшего зимнюю спячку, с невозмутимым спокойствием бывалого моряка наклонился над большой картой. Без сомнения война была его призванием. Как и его командир, штурман Накамура был всегда неутомим и всегда готов к любой опасности в этом трудном походе. Глаза его теперь тщательно изучали карту, которую он, впрочем, изучил досконально, а мысли возвращались снова и снова к понедельнику, 20 ноября, за восемь дней до их выхода в море. Он сопровождал тогда кэптена Абэ на короткий инструктаж в оперативно-разведывательный отдел военно-морской базы Йокосука. Командир попросил провести такой инструктаж для того, чтобы выйти в море хорошо осведомленным об оперативной обстановке на пути следования его корабля. Офицер, проводящий [65] инструктаж, постоянно обращался к большой морской карте. Он указал на район мористее острова Хонсю, сообщив присутствующим о быстром наращивании американских бомбардировщиков Б-29 на островах Сайпан и Тиниан. Нет сомнения, что скоро должны начаться массированные налеты бомбардировщиков на Японские острова, особенно в районе Токио—Иокогама. Ожидается, что эти налеты будут проходить в дневное время. Американские бомбардировщики Б-29, летающие на высоте, недосягаемой для японских истребителей и зенитной артиллерии, могут безнаказанно поражать намеченные цели. Они действительно стали хозяевами неба. Что касается подводных лодок, то они обязательно будут встречаться на пути «Синано». За последнюю неделю произошло несколько артиллерийских боев между американскими подводными лодками и японскими сторожевыми кораблями и катерами в водах. мористее островов Бонин и Хонсю. 16~ноября в 3.30 японское транспортное судно было торпедировано противником и затонуло в 350 милях к юго-востоку от Токийского залива{19}. А всего несколькими часами позже, в 50 милях к северу от места этого нападения, японский радиопеленгатор обнаружил передачу закодированного сообщения, которое, видимо, поступило от командира подводной лодки, торпедировавшей японское судно.

Офицер из оперативно-разведывательного отдела сообщил кэптену Абэ и штурману Накамура об обнаружении, начиная с 16 ноября, еще нескольких передач с других подводных лодок противника. В одном случае была предпринята попытка вынудить противника ретранслировать полностью его донесение, чтобы определить пеленг на него. Но японская разведка знала, что эта попытка провалилась, так как американский радист, по-видимому, раскрыл обман.

Сигнал, запрашивающий повторить передачу, видимо, был слишком сильным, и это указывало на то, [66] что он поступал от передатчика, находящегося неподалеку{20}. Более того, японская подводная лодка I-365, которая недавно выполнила 50-суточное патрулирование в районе Марианских островов, сообщила по радио, что принимала целый поясок радиопередач от американских подводных лодок{21}. 10 и 11 ноября были получены сообщения о выходе на позиции с островов Сайпан и Гуам по меньшей мере 13 американских подводных лодок. Некоторые из них, как полагают, были обнаружены японской подводной лодкой «I-365».

Кэптен Накамура припомнил, что офицер, сообщавший им разведданные, был не в состоянии объяснить кэптену Абэ причин активности американцев. Когда его попросили высказать свое личное мнение на этот счет, он только сделал предположение, что сосредоточение подводных лодок противника в водах южнее Хонсю может быть связано с выходом в море «Синано». По его словам, японская разведка убеждена, что самолеты Б-29 уже обнаружили и сфотографировали авианосец «Синано» во время своих полетов над Токийским заливом в последние несколько недель. 11 ноября, например, когда «Синано» проходил испытания в Токийском заливе, высоко, оетавляя за собой белый след, пролетал над этим районом самолет Б-29. Ну как могли американцы не заметить «Синано»?

Кэптен Абэ запросил у разведки данные, касающиеся внутренних вод Японии, где за последние дни американские подводные лодки были наиболее активны. Офицер, ведущий учет обстановки, быстро достал карту соответствующего района, подготовленную оперативным отделом штаба. Они внимательно рассматривали ее, но ни один из них не выказывал и тени волнения [67] при виде ужасающей цепочки тщательно нанесенных обозначений «X». Каждый значок «X» отмечал место, где подводными лодками противника был потоплен японский корабль. А знаком «Xs» обозначалась гибель нескольких японских кораблей. Таких знаков было много на карте...

У штурмана Накамуры сжалось сердце. Его волнение было понятно; ведь эти знаки символизировали собой потерю множества прекрасных японских кораблей. К тому же он служил на некоторых из них, и имена многих моряков была ему хорошо знакомы. Еще больнее было сознавать, что знак «X» символизирует смерть многих старых товарищей по службе. Неужели вот таким знаком завершаются долгие годы верной службы империи? И хотя его вероисповеданием, как у большинства японцев, был буддизм, он вообразил этот «X» христианским крестом над пучиной...

После ознакомления с обстановкой Абэ приказал штурману Накамуре нанести все данные разведки на одну из корабельных морских карт. Имея такие данные на борту «Синано», кэптен Абэ сможет изучить и оценить их более основательно. И неделей позже, 27 ноября, он использовал эти данные, чтобы убедить кэптена Синтани, командира 17-го дивизиона эсминцев, и командиров этих эсминцев в преимуществе ночного перехода в порт Куре. Кэптен Накамура, присутствовавший на этой весьма горячей дискуссии, рассказывал позже кэптену Миками, что большинство офицеров были против плана Абэ выходить в море вечером.

Кэптен Синтани заметил многозначительно, что «Хамакадзе», «Юкикадзе» и «Исокадзе» прибыли в Йокосуку только два дня назад. Их офицеры и матросы устали от боев и продолжительного боевого похода, только что закончившегося. Они участвовали в битве в заливе Лейте и были свидетелями деморализовавшего пх уничтожения многих кораблей японского флота. Их просьба предоставить хотя бы краткосрочный отпуск была отклонена.

Кэптен Синтани подробно остановился на том, какие повреждения получили «Хамакадзе» и «Исокадзе», что из строя вышла радиолокационная станция. Кроме того, на всех кораблях требовался ремонт жизненно необходимого гидролокатора и других электронных систем. Только «Юкикадзе» вышел невредимым после боев в заливе Лейте. А так как «Синано» получил приказ [68] выйти в море 28 ноября, то эсминцам придется пренебречь неисправностями.

Кэптен Синтани подчеркнул, что на эсминцах возникло слишком много проблем по механической части, и выразил свою озабоченность по поводу того, что эсминцы будут не в состоянии предотвратить ночные нападения подводных лодок противника. Он снова настаивал на дневном переходе вдоль побережья Хонсю, уверяя, что тяжелые зенитные батареи и бронированная палуба «Синано» противостоят любой атаке американской авиации. К тому же в дневное время береговой охране и другим частям обороны будет легче оказать помощь кораблю, находящемуся неподалеку от побережья. В дневное время американские подводные лодки вынуждены будут действовать на меньших скоростях, в подводном положении, чтобы остаться незамеченными, и не смогут преследовать и перехватить «Синано», если только им не повезет и они не окажутся на пути его следования.

В заключение он обратил внимание на то, что, если «Синано» покинет Токийский залив в 6.00 и пойдет кратчайшим путем вдоль побережья, он войдет в пролив Кии — охраняемый вход во Внутреннее море — в 21.00 того же дня. А при ночном переходе в любом случае потребуется больше времени и «Синано» будет уязвимее для нападения...

Накамура помнил, как кэптен Абэ молча выслушивал соображения командиров эсминцев, как они твердили в один голос о преимуществах дневного перехода. Однако, когда они начали повторяться, он неожиданно попросил тишины. Что ж, дал им свободно и полно выразить свою точку зрения — формальности соблюдены. Но по предусмотрению главного штаба ВМС, окончательное решение на то, в какое время суток выходить авианосцу, принимает только он, командир авианосца, и это решение он уже принял...

Кэптен Абэ объявил командирам эсминцев свои доводы в пользу ночного перехода. Да, вначале, когда он только что получил приказ провести авианосец в воды Внутреннего моря, он тоже планировал форсированный дневной переход — вдоль побережья острова Хонсю, под прикрытием авиации. Но вскоре штаб проинформировал его о том, что все японские эскадрильи самолетов задействованы в боях и не смогут обеспечить ему должное авиационное прикрытие корабля. Вышло [69] так, что для прикрытия самого дорогостоящего авианосца у Японии не нашлось самолетов!

По мнению Абэ, совершать дневной переход без воздушного прикрытия было бы совершенным безумием. Положение усложнялось еще и тем, что «Синано» должен был выйти в море без своих палубных самолетов. Не будет ни одного своего самолета, который мог бы вести разведку водного пространства впереди по курсу авианосца, не говоря уже о том, чтобы помочь ему отразить атаку. Американские разведывательные самолеты могут обнаружить «Синано» и навести на него самолеты-торпедоносцы. Необходимо принять во внимание довлеющую на все и вся угрозу непосредственно Японским островам со стороны мощного флота США под командованием адмирала Хэлси...

Итак, переход в дневное время невозможен. Лучше всего, если «Синано» выйдет в сумерки 28 ноября и пойдет в южном направлении на больших глубинах мористее побережья. Пройдя некоторое расстояние, авианосец изменит курс к юго-востоку, как будто он направляется на Тайвань, а затем неожиданно повернет на запад, к проливу Кии...

Заявляя о своем решении, Абэ, как это хорошо помнил кэптен Накамура, принимал во внимание и то, что во время ночного перехода будет светить полная луна. Как-никак она будет освещать путь «Синано». Ну, а подлодкам врага она будет во вред, если они попытаются рыскать в надводном положении. Имея множество сигнальщиков на авианосце и эсминцах, подводную лодку можно будет обнаружить даже на расстоянии нескольких тысяч метров...

Главную угрозу для «Синано» представляли торпедные удары американских подводных лодок, но кэптен Абэ был убежден в том, что авианосец может развить скорость до 21 узла, что позволит ему уйти от любой подводной лодки, имеющей сравнительно небольшую скорость в подводном положении.

Лодка в подводном положении может только в том случае угрожать «Синано», если ей посчастливится сблизиться с авианосцем.

Что касается американских торпед, то у кэптена Абэ было явно пренебрежительное к ним отношение. Являясь одним из экспертов в области торпедного оружия, он был в деталях осведомлен о дальности стрельбы [70] и скорости торпед Мк-14 и Мк-10, находившихся на вооружении американских подводных лодок.

Эта информация о торпедах стала доступной в результате опрометчивого заявления генерала Дугласа Макартура, которое он сделал па Рождество 1941 года. В нем говорилось, что Манила на Филиппинах должна стать открытым городом. В распоряжении американских подводников оставалось, таким образом, всего двадцать четыре часа на то, чтобы вывезти запасы торпед из Манилы и ее пригородов. Несмотря на все предпринятые усилия, много торпед Мк-14 — основное оружие американских подводных лодок, а также торпед старого образца Мк-10 было оставлено и попало в руки противника. Таким образом, падение Манилы дало возможность японцам получить бесценные данные о возможностях американских торпед.

Кэптен Абэ имел доступ к этой информации, так тщательно оберегавшейся американцами. Он был крайне удивлен, когда узнал, что торпеды, которыми вооружены американские подводные лодки, имеют дальность хода, при скорости 46 узлов, всего лишь 4500 ярдов. Дальности хода 9000 ярдов они достигали только при скорости 31,5 узла. Командиру «Синано» это показалось невероятным. Японские торпеды на кислородно-спиртовой смеси имели и боевой заряд большей мощности по сравнению с американскими торпедами Мк-14, и дальность их составляла 13000 ярдов при скорости 45 узлов. Это снова напомнило ему, что хваленое американское техническое превосходство всего лишь миф...

Кэптен Абэ убедил командиров эсминцев охранения, что «Синано», в любом случае, уклонится от встречи о подводными лодками благодаря своей скорости и маневрированию на зигзаге. Путь его мористее от берега позволит ему с большей легкостью и свободой следовать противолодочным зигзагом.

Голос Абэ усилился к концу его монолога, слова которого так отчетливо запомнил кэптен Накамура. В заключение он сказал, что цель его лично и первоочередная задача всего экипажа — провести авианосец «Синано» в полной сохранности в порт Куре.

— Наша задача, — говорил он, — состоит не в том, чтобы уничтожать вражеские подводные лодки, если только они не будут угрожать нам. Я хочу, чтобы каждый из вас это понял и твердо придерживался моего указания. Повторяю: корабли охранения должны [71] держаться вблизи «Синано». Несмотря на любые уловки американских подводных лодок, не допускать их к авианосцу на расстояние торпедной атаки...

Штурман запомнил почти каждое слово кэптена Абэ, когда тот в заключение добавил: «Если я увижу, что какой-то корабль охранения покинул свое место в ордере... допускаю и такую возможность... я буду требовать его немедленного возвращения.

Мы дадим прерывистый сигнал красным клотиковым семафором продолжительностью примерно 10 секунд. Я настоятельно советую не давать повода для такого сигнала».

Затем последовал приказ кэптена Абэ: ни авианосцу, ни кораблям охранения ни в коем случае не использовать гидролокаторы и радиолокационные станции в походе. Для обнаружения передач противника пользоваться электронным оборудованием в пассивном режиме...

Выпрямившись перед картой, кэптен Накамура потер подбородок и напряг мышцы спины под теплой шерстяной курткой.

Удивительно, как быстро и четко командир объяснил всем, каким должен быть порядок действий в походе, каким курсом идти, как должно вести себя командирам эсминцев. Накамура улыбнулся, вспомнив расстроенные лица офицеров, когда кэптен Абэ объявил им свою волю.

Эти типичные представители самураев, командиры эсминцев, были сразу поставлены на место. Вспомнив обо всем этом подробней, он рассмеялся.

Рядом с кэптеном Накамурой находился энсин Ясуда, который, склоняясь над картой, пробовал изучить и запомнить все обозначения и названия отдельных мест, чтобы знать их не хуже старшего штурмана. В то время как его глаза скользили по многочисленным условным значкам, он вспоминал о том, как вскоре после инструктажа перед выходом кораблей пеленгаторная сеть обнаружила подводную лодку противника как раз мористее курса «Синано»{22}. Радиосигналы в виде длинной, растянутой передачи были перехвачены перед [72] закатом; лодка находилась в 70 милях восточнее мыса Сиономисаки, у входа в пролив Кии.

Примерно через час после перехвата сигналов офицер оперативного управления штаба Объединенного флота Японии{23}, секретно дислоцированного в Хияоси, городке, расположенном на полпути между Токио и Иокогамой, воткнул голубой флажок в карту на командном пункте, обозначив им местонахождение подводной лодки противника. В течение ночи это важное сведение было передано на все корабли, находившиеся поблизости от подлодки. На авианосец «Синано» также была послана радиограмма.

Энсин Ясуда тщательно нанес поступившие данные на карту. Сообщение чрезвычайно важное для «Синано»: обнаруженная подлодка рыскала поблизости от маршрута, выбранного кэптеном Абэ. Он вспомнил, что эти сведения были темой тайного разговора между командиром и старшим помощником кэптеном Миками, который как раз стоял теперь позади молодого офицера и штурмана Накамуры.

Присутствие кэптена Миками нисколько не смущало энсина Ясуду, обаятельного и удивительно выдержанного молодого офицера. Он закончил военно-морское училище весной 1944 года.

Поскольку он был самым способным курсантом на своем курсе, отличался профессиональной хваткой и быстрым умом, кэптен Абэ сразу же назначил его на очень ответственную должность — помощника штурмана авианосца «Синано». Кэптен Абэ не ошибся в молодом офицере. Энсин Ясуда выполнял свои обязанности с рвением и умом, достойными всяческой похвалы.

За последние несколько месяцев между командиром и энсином Ясудой установились особые, доверительные отношения. В сущности, командир принял роль наставника молодого офицера. Это делалось сдержанно и [73] благоразумно, чтобы избежать проявления фаворитизма и не раздражать других офицеров. Но тем не менее, когда обстоятельства позволяли, кэптен Абэ сообщал Ясуде некоторые особые сведения, дабы помочь ему в выполнении своих обязанностей. Иногда кэптен говорил ему нечто такое, что приоткрывало его скрытный характер. Наверное, никто из офицеров авианосца не имел и малейшего представления о том, что их командир любит древнюю японскую литературу. Это открытие энсина удивило. Кто бы такое подумал о старике? Он выглядел таким холодным и отчужденным, столько самурайского было в его манере держаться и говорить. Ему, наконец, достаточно было поднять брови, выказывая свое неудовольствие офицерам, чтобы им стало не по себе.

У кэптена Абэ была репутация жесткого человека: с застывшим каменным лицом, он казался непреклонным и неумолимым. Профессионал до мозга костей, он был безгранично предан своей родине. Никому не приходило в голову попытаться увидеть простые человеческие черты за его суровой внешностью. Однако энсин Ясуда хорошо запомнил один случай, когда они с кэптеном Абэ возвращались с совещания в штабе. Подойдя к «Синано», стоявшему тогда еще в сухом доке, кэптен остановился на конце пирса и стал пристально всматриваться вдаль. Хотя лицо его, по обыкновению, было подобно маске, теперь на него легла тень печали.

И тут, как будто он был один на всей судоверфи, кэптен Абэ сказал вслух:

— Временами мир бывает таким жестоким. Так много прекрасного и так много холодного и равнодушного... — Он повернулся к энсину, лицо его смягчилось. — А что вы думаете по этому поводу, энсин Ясуда?

— Я думаю, что должен согласиться с вами, сэр. Мне кажется, что в ваших мыслях звучат слова поэта Тойохико Кагавы. Он мог передать состояние души человека несколькими удачными словами.

— Вам знакома поэзия Кагавы, энсин Ясуда?

— Только немного, сэр. Я знаю, что он поэт бедных в угнетенных. Один из многих поэтов, принявших христианство. Может быть, лучших в Японии...

— Отлично, энсин Ясуда. А какие строчки из его поэзии вспоминаются вам в такие минуты, как сейчас? Молодой офицер был захвачен врасплох. Словно [74] профессор училища задал ему вопрос, на который он не был готов отвечать. Слабая улыбка пробежала по его лицу.

— Боюсь, сэр, что я не так хорошо знаю поэзию Кагавы. Но тем не менее я помню несколько строчек о волнах, тихо бегущих, о моряках, уходящих в море, далеко на запад, которые, как частицы природы, исчезают в дымке жизни... — Он пожал плечами. — Вот, пожалуй, и все мои познания, сэр.

Кэптен Абэ отвернулся, кивнув в знак согласия. Прошло несколько минут в молчании.

А теперь, находясь на корабле и глядя на часы, помещенные на мостике рядом с портретом императора, энсин Ясуда заметил, что было почти 22.45. Он чувствовал легкую усталость, но в то же время и удовлетворение оттого, что «Синано» беспрепятственно следует своим курсом. Меньше чем через 12 часов он будет находиться в безопасности в проливах Внутреннего моря.

Ровно в 22.45 послышался телефонный звонок с сигнального мостика. Энсин Ясуда слегка напрягся. Кэптен Миками схватил телефонную трубку до того, как до нее дотянулся кэптен Накамура. Кэптен Абэ повернулся к старшему помощнику.

— Старший группы сигнальщиков, сэр, — доложил кэптен Миками. — Обнаружен неопознанный предмет справа по курсу авианосца.

Штурман Накамура, связист Араки и энсин Ясуда быстро подошли к краю мостика и присоединились к кэптену Абэ, который пристально всматривался вправо, где был обнаружен какой-то предмет. Старшина Койти Умеда находился рядом с ним. Кэптен Миками по телефону объявил боевую тревогу артиллерийским батареям «Синано».

— Да, я вижу, — сказал кэптен Абэ. — Справа. Возможно, расстояние восемь-девять миль. Видите?

Почти одновременно все офицеры ответили, что они тоже видят в свои бинокли какой-то предмет.

— Похоже, что это небольшой корабль, сэр, — сказал штурман.

— Быстро наверх, на сигнальный мостик! — приказал кэптен Абэ.

В порядке, соответствовавшем их рангам, они поспешили за кэптеном Абэ на сигнальный мостик, который находился палубой выше. Старший группы сигнальщиков [75] поприветствовал прибывшего командира и показал направление, где был обнаружен предмет.

Кэптен Абэ и сопровождавшие его офицеры снова направили свои бинокли на темные бесформенные контуры на расстоянии в несколько миль. Офицеры представляли собой довольно живописную картину, когда они неподвижно стояли вдоль лееров, рассматривая предмет и пытаясь опознать его.

— Я думаю, что это, видимо, подводная лодка, сэр, — отважился сказать энсин Ясуда. — Своими контурами предмет похож на нее.

Кэптен Абэ жестом подозвал старшину Умеда к себе:

— Запросите ее, Умеда. Посмотрим, что она ответит.

Без лишних движений сигнальщик направил свой семафор в темноту и стал быстро передавать сигналы.

Кэптен, офицеры и сигнальщики молча ожидали закодированного сигнала-ответа. Но он не последовал.

— Попытайтесь еще раз, — приказал кэптен Абэ.

И снова сигнальщик стал посылать световые сигналы. И снова никакого ответа.

— Будем ли мы открывать огонь, сэр? — спросил связист.

— Огня не открывать!—скомандовал кэптен Абэ.— Наш выстрел только подтвердит, что мы идем на большом корабле. Возможно, нас и не заметили.

Молчание снова установилось на сигнальном мостике. «Синано», рассекая волны океана, следовал курсом, на котором он через 20 минут сблизится с неизвестным объектом и будет находиться от него на расстоянии около трех миль.

Затем последовало ошеломляющее сообщение от сигнальщика:

— Кэптен Абэ, «Исокадзе»! Он уже вышел из ордера... Он идет полным ходом к неизвестному судну!

Все бинокли были повернуты в том направлении. Эсминец «Исокадзе», оставив свое место, которое он занимал в ордере, уходил прямо по курсу «Синапо». Он стремительно сближался с неизвестным кораблем. Их разделяли менее чем четыре мили. Он мог дважды перекрыть эту дистанцию огнем своих пятидюймовых орудий. При самой высокой скорости, 35 узлов, он будет у своей цели менее чем через семь минут... [76]