Глава 21

Последней задачей XIV Воздушной Армии было блокирование японских коммуникаций в Китае. Наша цель была двоякой. Во-первых, мы хотели помешать доставке важнейшего сырья из Азии, которое питало военную промышленность Японии. Так как морские коммуникации, связывающие метрополию с отдаленными владениями, были перерезаны, Япония отчаянно пыталась укрепить внутреннюю экономическую зону, состоящую из Японских островов, Китая и Манчжурии. Последний бастион обороны империи покоился на этом треугольнике. Исключая короткий водный путь из корейского порта Фузан через Цусимский пролив в Японию, вся эта внутренняя зона была связана железными дорогами и речными путями. Ключевым звеном этой системы была железнодорожная сеть Северного Китая. По этим железным дорогам везли уголь, железную руду и хлопок для японских заводов, соль и рис для японских рабочих.

Второй целью было ослабление японских армий в поле до такой степени, чтобы они потеряли свой наступательный потенциал и не смогли защитить сами себя от готовящегося крупномасштабного китайского наступления. В начале 1945 года в Китае все еще находилось более миллиона японских солдат. Они распределялись следующим образом: 350000 в Северном Китае; 300000 в составе 13-й Армии в долине Янцзы; 350000 в 6-й Армии, растянувшейся от Ханькоу по линии Хеньян — Лючжоу; 100000 вокруг Кантона. Пока [497] не было ясно, будут ли эти армии защищать районы Янцзы и Хуанхэ. Однако они представляли собой мощную и угрожающую силу для реализации любого японского плана обороны. Ведемейер уже подготовил свой план «Рашнесс» — большое летнее наступление китайских армий. Для реализации этого плана требовалось вооружить американским оружием и подготовить 25 китайских дивизий, после чего бросить их против японцев в районе Лючжоу. Целью наступления был прорыв к побережью Китая южнее Кантона, чтобы американский флот получил защищенный порт. После того как будет захвачен порт, китайское наступление должно было повернуть на восток, на Кантон. Роль XIV Воздушной Армии в этих планах заключалась в ударах по японским коммуникациям, чтобы помешать японским армиям в поле получать боеприпасы, бензин, продовольствие. Если бы нам удалось перерезать эти артерии, сам размер японских армий обратился бы против них самих.

Зимой 1944–45 года XIV Воздушная Армия начала оказывать давление на японскую систему снабжения, хотя я намеревался начать это еще год назад, когда японцы собирали силы для большого весеннего наступления 1944 года. Однако тогда половина наших истребителей была связана приказом защищать базы В-29 в Ченду, а остальные силы боролись за выживание после того, как Стилуэлл урезал нашу долю тоннажа в перевозках через «Горб». Эффект нашей кампании 1945 года превысил все мои ожидания. Лишь после войны, когда мы получили вражеские документы, а также допросили старших японских штабных офицеров, мы узнали, насколько большое влияние оказали наши атаки транспортной системы на японские планы в Китае. Мы узнали, что японцы готовили большое наступление из района Гуйлин — Лючжоу, чтобы захватить Куньминь и Чунцин.

Наша затяжная кампания ударов по бассейну Янцзы продолжалась. «Либерейторы» всю зиму методично минировали реку контактными, акустическими и магнитными минами. Во время рейдов истребителей неизменно уничтожалось [498] несколько судов, а оставшиеся загонялись на мины. К началу 1945 года японцы уже боялись использовать стальные суда на Янцзы выше Нанкина. Затем «Либерейторы» начали в огромном количестве засыпать реку плавучими минами, которые были очень эффективны против деревянных судов, использовать которые были вынуждены японцы.

Однако главная тяжесть ударов обрушилась на железные дороги.

Для решения этой задачи все силы XIV Воздушной Армии от Сианя до Босэ должны были прочесать территорию от Великой Стены до Индо-Китая и вглубь до самого побережья. Этот район примерно равен по протяженности территории от Монреаля до Майами, а в глубину от Вашингтона до Канзас-Сити. И на этой территории ни один вражеский поезд, грузовик, судно, караван мулов и марширующий солдат не могли чувствовать себя в безопасности от американских воздушных атак.

По всем признакам охота обещала стать удачной. Ранней весной 1944 года я лично инструктировал 8 первых пилотов «Мустангов», которые прибыли в XIV Армию. Они должны были использовать северные аэродромы подскока для рейдов вдоль железной дороги Пиньян (она связывает Пекин и Ханькоу) до самого Пекина. За 3 дня эти «Мустанги» уничтожили 50 паровозов и разбомбили поворотные круги в Пекине, не понеся потерь. Нехватка бензина вынудила прекратить такие вылеты.

Для пилотов, охотившихся на железных дорогах, эти вылеты казались бесконечным и бесполезным преследованием какой-то непонятной цели. Лишь в штабе было видно, как все эти вылеты составляют кампанию, спланированную с четкостью шахматной партии, в которой предусмотрены меры на каждый возможный ход противника на долгое время вперед. Были использованы все методы нарушения путей сообщения противника. Так как железнодорожная сеть Северного Китая имела множество узлов пересечения, поезда могли следовать самыми разными маршрутами. [499]

Поэтому нам приходилось рассчитывать на совокупный эффект всех наших мер, чтобы постепенно парализовать ее, а не на мгновенный результат уничтожения отдельного звена. Японцы делали все возможное, чтобы не допустить этого. Однако без авиации, способной отогнать наши самолеты, все их меры были изначально обречены на провал.

Истребители охотились за поездами, обстреливали паровозы и поворотные круги. В-25 своими пушками расстреливали вагоны на таких участках дороги, где это обнаруживалось лишь после крушения. Так как самое интенсивное движение начиналось после наступления темноты, вылеты бомбардировщиков совершались в вечерних сумерках, чтобы сорвать ночные перевозки. Японцы до самого конца войны так и не разгадали загадку этих пропадающих поездов. Они думали, что это результат действий китайских партизан, но многие крушения происходили в районах, где не отмечалось никакой активности партизан. Атаки с бреющего полета были нацелены на разрушение важнейших мостов. В свете полученного опыта мы пересмотрели тактику атак мостов. От атак со стороны, нацеленных на пути и пролеты, бомбардировщики перешли к атакам под малым углом, нацеленным на каменные быки. В результате они получали больше попаданий и ремонт занимал чуть ли не вдвое больше времени. Бомбардировщики вели постоянную дуэль с японскими саперами на мостах. За каждым ремонтируемым мостом велось тщательное наблюдение. Незадолго до завершения работ предпринимался новый налет, который снова разрушал мост. Ключевой мост через Хуанхэ возле Кайфына в 1945 году бездействовал 65 процентов времени. Во время последней атаки весной 1945 года «Либерейтор» 308-й тяжелобомбардировочной группы попал в узкий пролет с высоты 14000 футов одной 1000-фн бомбой «Азон». Бомба «Азон» имела поворотное хвостовое оперение, которым во время падения управлял бомбардир для компенсации отклонения. Это была одна из первых атак с использованием управляемого снаряда. [500]

Весной 1945 года эффективность новых атак с бреющего полета дала толчок увеличению интенсивности атак мостов. За одну весну в японском коридоре южнее Ханькоу мы вывели из строя около дюжины мостов. Когда японцы захватили контроль над Французским Индо-Китаем и начали истреблять французские гарнизоны, мы заблокировали с воздуха столицу колонии Ханой. Эта операция сократила доставку риса японцам в Ханое и вызвала голодные бунты среди аннамитов. После этого положение японцев стало шатким.

Индокитайский инцидент продемонстрировал столкновение интересов Великобритании и Соединенных Штатов на Дальнем Востоке. Вскоре после нападения японцев я отправил офицеров разведки XIV Воздушной Армии во Французский Индо-Китай, чтобы установить контакт с французами. Вылетев на крохотных связных самолетиках, они приземлились в джунглях на свежей просеке и начали готовить выброс боеприпасов, медикаментов и продуктов отступающим французским войскам, когда из штаба театра пришел приказ не передавать французам оружие и боеприпасы ни при каких обстоятельствах. Мне было разрешено вести против японцев в Индо-Китае «обычные» действия, но не заниматься снабжением французских войск. XIV Армия сделала все возможное, чтобы ослабить давление на удирающих французов, обстреливая и бомбя японские колонны. Потом нам разрешили эвакуировать по воздуху французских женщин и детей. Выяснилось, что приказ не помогать французам Ведемейер получил прямо из Военного министерства. Очевидно, американское правительство в тот момент надеялось, что Индо-Китай после войны станет мандатной территорией и не будет возвращен французам. Американское правительство было заинтересовано в том, чтобы японцы выкинули французов из Индо-Китая, так как в этом случае колонию было бы легче отделить от метрополии. Зато англичане, наоборот, были полны решимости сохранить колониальную систему на Дальнем Востоке и считали французское поражение ударом [501] по своему имперскому престижу. Если американские транспортные самолеты избегали Индо-Китая, то английские постоянно летали туда из Калькутты, сбрасывая пулеметы, гранаты, минометы.

Я выполнил полученный приказ буквально, но не мог отделаться от мысли, что мы оставляем французов на расправу и что меня заставляют не замечать кровопролития.

В апреле японцы провели свое последнее наступление в Китае. Маленькое соединение захватило нашу передовую северную базу Лахокоу, которую мы использовали в качестве аэродрома подскока при атаке железных дорог на севере Китая. Гораздо более крупная группа войск, насчитывающая около 50000 солдат, одновременно попыталась захватить Чжицзян. Эта база стала зудящей занозой в боку захваченного японцами коридора. Она служил трамплином для воздушных атак против линий снабжения, которые питали вражеские армии в коридоре, с него доставлялось снабжение на наши восточные аэродромы в Суйчуане, Чантине, Наньпине. Японским войскам противостояли испытанные бойцы 6-го военного района, которые закалились в битвах вокруг Чанте в 1943 и 1944 годах. Их поддерживали 5-я истребительная авиагруппа и 2 эскадрильи В-25 из состава Китайско-американского сводного авиакрыла. Эти подразделения написали последнюю страницу истории действий XIV Армии в поддержку китайских войск. В ходе ожесточенных 6-недельных боев наши силы остановили продвижение японцев неподалеку от Чжицзяня, а потом вынудили противника отступить, понеся большие потери. После войны японские командиры сообщили, что воздушные атаки вдвое снизили подвижность их частей, вынудив избегать дневных маршей и проводить атаки только по ночам. В битве за Чжицзянь мы впервые в массовом порядке использовали напалмовые бомбы. Этот сгущенный бензин превращал человека в пепел в радиусе 100 ярдов и позволял выкурить японцев из пещер и окопов, где они пытались укрываться в дневное время. Ведемейер сделал все, чтобы наша авиация в Чжицзяне [502] действовала свободно, хотя это и привело к снижению активности в остальных районах Китая. Китайско-американское авиакрыло имело достаточно припасов, чтобы круглосуточно действовать против японских войск и их коммуникаций. Я отправил 308-ю авиагруппу в ее последний вылет в Китае, чтобы уничтожить вражеский центр снабжения в Баоцзине. После налета японские склады горели в течение 3 суток. Но в результате этой операции Ведемейер решил, что 308-я авиагруппа жжет слишком много бензина, и отослал ее из Китая. Таким образом, Китайско-американское сводное авиакрыло сорвало последнюю попытку японцев захватить наши аэродромы в Китае, что принесло мне полное удовлетворение. Эти бои показали, что основная идея создания такого авиакрыла была совершенно правильной, что китайцы и американцы могут успешно работать и сражаться вместе даже в самых сложных обстоятельствах. Хотя одна из подготовленных Стилуэллом китайских армий была переброшена в Чжиц-зянь по воздуху, она прибыла слишком поздно, чтобы участвовать в боях. Эту последнюю победу одержали испытанные и плохо вооруженные китайцы 6-го военного района, которыми командовали китайские офицеры.

К марту наши удары по транспортной системе начали сказываться. Железная дорога Пиньян доставляла только 25 процентов минимальной потребности японских войск в районе Ханькоу, линия Цинфу давала не более 60 процентов потребностей района Нанкин — Шанхай из-за наших налетов на другие участки железнодорожной сети. Переброска войск из Ханькоу в Пекин, которая занимала неделю в 1944 году, теперь отнимала 3 месяца. 6-я танковая бригада, которая покинула Ханькоу в начале мая, в октябре все еще ехала в Пекин и не попала туда даже к октябрю 1945 года, когда война уже закончилась. Движение по Янцзы между Ханькоу и Нанкином сократилось на 60 процентов. С января 1945 года XIV Армия уничтожила 2500 паровозов и 5000 вагонов, разрушила 373 моста, сожгла 2000 грузовиков. [503]

Бегство опытных рабочих с железной дороги в результате налетов стало таким массовым, что японской армии в апреле пришлось взять на себя обслуживание всех китайских железных дорог. Ремонтные возможности в Северном Китае упали до 25 процентов в результате бомбардировок мастерских и дезертирства рабочих.

К концу марта японские армии в коридоре к югу от Ханькоу получали менее половины того, что им требовалось просто для выживания. Генерал-лейтенант Такахаси, командующий Японскими экспедиционными силами в Центральном Китае, заявил после войны, что в мае рассчитывал получить из-за наших воздушных атак не более половины потребного.

Однако из-за сложностей в оценке реальных результатов атак на железные дороги и приказа накопить запасы для планируемого летнего китайско-американского наступления, интенсивность атак XIV Армии начала сокращаться. Лишь после войны, когда появилась возможность допросить японских командиров, стала ясна подлинная картина. В результате атак XIV Воздушной Армии против транспортной системы японцы в мае получили 80 процентов необходимых грузов, а в июне — только 70 процентов. Такахаси планировал к сентябрю полностью отказаться от использования китайских железных дорог и использовать другие способы снабжения своих войск.

К концу мая наше воздушное наступление привело к появлению первых трещин в японских линиях. Без единого выстрела, причем с обеих сторон, японцы оставили нашу бывшую авиабазу в Наньине и 16 мая начали отступать к Лючжоу. Одновременно начали отступать и войска, угрожавшие Западному Китаю. Началось общее отступление японцев на север. После войны японские командиры сообщили, что это было сделано потому, что снабжать армии к югу от Ханькоу стало невозможно. Японское верховное командование решило вывести войска побыстрее, пока американские воздушные атаки не сделают невозможными любые их передвижения. К концу мая в пробитом японцами [504] коридоре появилась 100-мильная брешь. Это произошло за 2 месяца до начала запланированного китайского наступления. Китайские войска осторожно занимали оставленную японцами территорию, однако все бои свелись к редким перестрелкам патрулей. Одна тень наших крыльев внушала ужас японцам, которые удирали на север. Наглядное доказательство этого страха мы получили в начале июня. Отступающие из Кантона японцы предпочли прорываться с боем к нижнему течению Янцзы, а не отходить к Ханькоу, где они могли попасть под удары нашей авиации.

Голод стал кнутом, который подгонял японцев, чтобы они двигались побыстрее. Противник обобрал коридор в Восточном Китае, словно стая саранчи. Чтобы выжить, японцы убивали волов, коз, кур. Когда в июне они покинули Лючжоу, они уже ели собак, семенное зерно и даже крыс.

Отступающие японские войска не получали отдыха нигде. Истребители и средние бомбардировщики XIV Армии охотились за отступающим противником. Если было обнаружено какое-то подразделение, тут же начинались круглосуточные воздушные атаки, которые продолжались, пока японцы не разбегались врассыпную. Китайская разведка так сообщала о результатах этой охоты: «Северная река возле Кантона была красной от крови целую неделю». «Река Ганьцзян возле Ганьчжоу полна трупов и обломков лодок». На реке Сицзян между Наньином и Кантоном было потоплено так много лодок, что движение по ней было заблокировано, плыть могли лишь самые маленькие сампаны. В Суйчуане остатки японской дивизии предпочли сделать большой крюк, чтобы обойти аэродром, только чтобы не сталкиваться с испытанным батальоном Сю Юэ, охранявшим его.

Нам также помогали болезни, которые косили отступающих японцев. Жаркая погода в начале лета на юге Китая несет с собой малярию, холеру и тиф. Полуголодные, измученные солдаты легко становились жертвами инфекции. Японцы отступали так поспешно, что впервые за все время войны в Китае оставляли за собой большое количество непогребенных трупов. [505]

Когда началось общее отступление японцев, появились первые признаки того, что мои дни на посту командующего американской авиацией в Китае сочтены. В попытках отстранить меня от командования не было ничего нового. Военное министерство только этим и занималось начиная с 1942 года, еще до того, как я стал командующим. И с тех пор эти попытки не прекращались в той или иной форме.

Положение, в котором я оказался теперь, стало результатом появления Стилуэлла в Вашингтоне. Ему требовалось как-то оправдать свое поражение в Китае. Теперь против меня действовали одновременно три фактора.

1. Стилуэлл убедил генерала Маршалла, что я несу главную ответственность за все неприятности Стилуэлла в отношениях с китайцами, что это я самым позорным образом провалил оборону Восточного Китая, что моя профессиональная пригодность является сомнительной. В высших военных кругах Вашингтона Стилуэлл повторял старое вранье, будто я обещал удержать Восточный Китай силами одной авиации и не сделал этого. Он скромно забывал сказать, что сам не сумел обеспечить XIV Армию самолетами, пилотами, бензином и бомбами. Китайцам он не дал боеприпасов, которые я требовал для организации успешной защиты Восточного Китая. В своей новой должности командующего сухопутными силами Стилуэлл не сумел сделать ничего, чем можно было бы гордиться. Клевету Стилуэлла поддерживала клика «старых китайцев», которые были выкинуты из своих кресел в штабе КБИ-театра Элом Ведемейером.

2. Война в Бирме закончилась. Генерал-майору Стратемейеру, который имел сильную поддержку в штабе ВВС в Вашингтоне, стало нечего делать в Индии и Бирме. Его честолюбивый штаб рассматривал Китай как единственное место, где еще можно отличиться.

3. Война в Китае фактически завершилась. Японцы в беспорядке отступали из Южного Китая. XIV Армия уже испытывала нехватку целей, и даже атаки Дальневосточной Воздушной Армии по целям в Китае все чаще превращались [506] в бомбежку соломенных макетов. В Китае оставалось лишь пожинать плоды одержанной победы.

Когда Ведемейер в феврале 1945 года отправился в Вашингтон на совещание по планируемому наступлению в Китае, для генерала Маршалла я превратился в персону «нон грата». Он сказал Ведемейеру, что я не подчинялся Стилуэллу, потерпел поражение в Восточном Китае и он серьезно сомневается в моих способностях. Маршалл потребовал, чтобы Ведемейер не утверждал представления меня к наградам и новым званиям. Я узнал все это после возвращения Ведемейера в Китай. Приведенный им план означал конец моей службы в ВВС. Ведемейер заявил, что не знает, прав или нет Маршалл, обвиняя меня, что лично он за время совместной службы не заметил ничего, что подтверждало бы мнение Маршалла. Однако тот не оставил Ведемейеру никакой альтернативы, кроме моего увольнения. Ведемейер всегда был честен и прям со мной. Я уверен, что он поддержал бы меня всеми силами, если бы я позволил это сделать.

Если бы обвинения Маршалла были справедливы, то я заслуживал бы суда военного трибунала, и Маршалл пренебрег своим долгом, не отдав меня под суд. Дважды я говорил Элу Ведемейеру, что хочу суда. Он убедил меня забыть об этом, так как все причины были подковерной грызней, о которой никто не подозревал.

План, предложенный Ведемейеру, был просто фантастическим. Стратемейер должен был притащить следом за собой 2000 человек из своего штаба в Калькутте, который насчитывал 2400 человек, чтобы создать Штаб ВВС Китайского театра и занять пост советника Ведемейера. Он должен был командовать создаваемой империей, в которую включались X Воздушная Армия (перебрасываемая из Бирмы), XIV Воздушная Армия, Китайская служба снабжения, Китайское авиакрыло Транспортного Командования и Китайские ВВС. Последнее было особенно оскорбительно, так как генералиссимус ранее дважды предлагал мне возглавить Китайские ВВС, и оба раза наше Военное министерство [507] запрещало мне принимать это предложение. Я прослужил 2 года в качестве начальника штаба Китайских ВВС с одобрения президента Рузвельта.

Этот план предполагал привлечь в Китай еще 23500 человек личного состава ВВС, что еще больше ухудшило бы ситуацию со снабжением. 2000 человек штаба Стратемейера, 18000 человек X Воздушной Армии и 3500 человек службы снабжения. Это означало, что через «Горб» придется перевозить еще 11000 тонн ежемесячно, только чтобы содержать эту ораву. Это было больше, чем получала XIV Армия в период самых напряженных боев в Восточном Китае. Одновременно этим же планом предлагалось сократить численность XIV Армии до 80 процентов нынешней «из-за нехватки снабжения».

Реальную подоплеку плана раскрывали его детали. XIV Армию намеревались перебросить на север от Янцзы и разместить ее штаб в Ченду. Примерно 20 процентов грузов, попадающих в Китай через «Горб», направлялось на север. Все попытки наладить нормальное снабжение Ченду, где тогда базировались В-29, неизменно проваливались. Кроме того, лучшие истребительные группы XIV Армии — 23-я и 51-я — передавались X Армии вместе с 2 лучшими бомбардировочными эскадрильями. В X Армию переводили самых опытных ветеранов. X Армия должна была действовать к югу от Янцзы, где оставалось все снабжение и где намечалось наступление «Рашнесс». План предусматривал тихую кончину XIV Армии от голода, пока X Армия одерживает громкую победу вместе с китайскими армиями.

Чтобы как-то подсластить пилюлю, XIV Армии навешивали ярлык «стратегическая», а X Армия оставалась «тактической». Единственное стратегическое соединение в Китае, 308-я тяжелобомбардировочная авиагруппа, было выведено отсюда еще месяц назад. И X и XIV армии имели одни и те же В-25 и Р-51. Я предложил Стратемейеру написать слово «стратегический» крупными буквами на «Мустангах» и «Митчеллах», чтобы отличать их от «тактических» самолетов X Армии. Затем было предложено сэкономить [508] большое количество грузов на маршруте «Горб», переведя X Армию из Бирмы прямо в Ченду, вместо того чтобы перебрасывать на новые места две армии. Это предложение было отвергнуто под предлогом того, что X Армия уже знакома с методами поддержки китайских войск.

Считалось, что этот план был выработан в Вашингтоне во время совещания по Китаю. На самом деле он был создан штабом Стратемейера в Калькутте под руководством бригадного генерала Чарльза Бертоди Стоуна. Причем ни один из офицеров этого штаба ни дня не прослужил в Китае. Затем план проштамповали в Вашингтоне, и 1 мая он стал официальной политикой командования Китайского ТВД. Штаб Стратемейера располагался в Чунцине, а X и XIV армии перебирались на новые места.

XIV Армия начала свой печальный исход в Ченду в начале мая. Мы упаковали свое имущество в ящики, и первые колонны грузовиков уже двинулись на север, а первый эшелон даже прибыл в Ченду, когда внезапно пришел приказ все приостановить. Транспортное Командование прямо заявило Ведемейеру, что не может обеспечить требуемый объем перевозок. Ведемейер собрал в Чунцине совещание офицеров отдела планирования, чтобы выработать новую диспозицию. Но вместо своего статистика Стратемейер прислал начальника штаба, то есть Стоуна. Стоун попытался незаметно пробраться через Куньминь, приказав не включать свой самолет в график полетов и ведомости на заправку. Разумеется, я узнал об этой выходке и послал в Чунцин бригадного генерала Альберта Хеденбергера, который сменил Гденна на посту моего начальника штаба, и капитана Джо Олсопа, чтобы они противостояли Стоуну.

В результате рутинное совещание быстро превратилось в ожесточенную схватку. Представители XIV Армии доказали, что план Стратемейера основан на совершенно абсурдных планах снабжения и просто не может быть выполнен при существующем положении дел. Когда начались споры, Хеденбергер и Олсоп при поддержке моего статистика лейтенанта Фрэнка Крависа быстро вскрыли допущенные [509] ошибки. Самой грубой из них была совершенно неправильная оценка стоимости доставки грузов от терминалов воздушного моста в Западном Китае к китайским армиям на востоке страны. Район запланированного летнего наступления находился в 1500 милях от главной группы грузовых терминалов вокруг Куньминя. Только 20 процентов грузов, доставленных через «Горб», выделялись для переброски снабжения через этот 1500-мильный провал. Но наша практика показывала, что в подобных случаях на перевозки внутри Китая тратится половина доставленных через «Горб». Я прибыл на совещание в последний день и продемонстрировал, что в результате план Стратемейера приведет к 50-процентному сокращению воздушных операций по сравнению с тем, что сейчас обеспечивает XIV Армия.

Ведемейер был потрясен. Он потребовал от офицеров своего штаба, чтобы те проверили наши расчеты. Однако офицеры сидели молча... Наконец один генерал сказал, что его не интересуют проблемы снабжения. Ведемейер был явно недоволен своим штабом. Я не знаю, что командующий сказал офицерам после совещания, однако он отдал приказ немедленно прекратить всякие переброски авиации и радировал Маршаллу, что утвержденный Вашингтоном план создания авиационного командования в Китае выполнить нельзя.

Приняв результаты совещания, Ведемейер приказал штабу XIV Армии перебраться в Чунцин, где он будет работать также в качестве авиационного отдела его штаба. Ведемейер лично подыскал в Чунцине помещение для меня и моего штаба. Он также приказал полковнику Говарду Минзу и капитану Джо Олсопу из секции планирования штаба XIV Воздушной Армии переписать таблицы снабжения Китайского ТВД.

29 мая я получил от Ведемейера следующее послание: «Постоянное помещение для вас и части вашего штаба не будет готово до 20 июня. Имеющийся на 1 июня дом обставлен мебелью, подобрана прислуга и повара для Хеденбергера или вас, а также примерно 12 офицеров. Его можно [510] будет использовать, пока не будет готов ваш постоянный дом».

Изменение планов Ведемейера стало сокрушительной победой XIV Армии. Стратемейер остался в дурацком положении. Его поражение в Чунцине могло вызвать громкий скандал, если бы о нем стало известно широко. Присвоение Стратемейеру звания генерал-лейтенанта в сенате было ускорено, чтобы он мог занять новую должность. Он имел три звезды, но не имел должности, чтобы оправдать их. Арнольду и Маршаллу пришлось бы отвечать на неприятные вопросы сенаторов, если те об этом пронюхают. Стратемейер попросил Ведемейера сопровождать его в Манилу, где находился генерал Арнольд, инспектировавший Дальневосточную Воздушную Армию. Ведемейер отказался и предложил Стратемейеру взять меня как представителя авиации Китайского театра. Стратемейер вежливо отклонил предложение и полетел в Манилу один, чтобы встретиться с Арнольдом. Начался лихорадочный обмен радиограммами между Манилой и Вашингтоном. Стратемейер прилетел обратно в Чунцин с письмом Арнольда к Ведемейеру.

20 июня, в тот день, когда должны были завершиться работы в моем чунцинском доме, Ведемейер собрал чрезвычайное совещание в Ченду, на котором присутствовали все американские генералы, находившиеся в Китае. Это было совершенно секретное совещание. Адъютантов и стенографистов на него не допустили. Присутствовали только генералы, которые не вели записей. Обсуждение было недолгим и простым.

Ведемейер зачитал специальное послание Арнольда, подчеркнув, что Маршалл и Арнольд желают провести реорганизацию воздушных сил в Китае, как было запланировано, несмотря на последствия. Эта фраза врезалась мне в память. Я с трудом верил, что такое глупое заявление можно доверить бумаге, но это было сделано. Они решили снять меня любой ценой. Ведемейер ясно дал понять, что у него нет иного выбора, кроме как выполнить «пожелание» Маршалла и Арнольда. Они не имели права приказывать Ведемейеру, [511] однако он был младшим из командующих театрами и своим назначением был обязан Маршаллу. Поэтому Ведемейер не мог открыто саботировать пожелание, которое было выражено столь недвусмысленно. Маршалл, основываясь на информации Стилуэлла, был полон решимости снять меня с любого важного поста в Китае.

Я вернулся в Куньминь с горьким привкусом досады в душе. Я думал о мрачных годах, оставшихся позади, и засверкавшем впереди солнце победы. Я думал о тысячах американских летчиков в Индии и Китае, которые теперь будут сидеть без дела лишь потому, что некоему генералу захотелось получить третью звезду. Я думал о штабных крысах Стратемейера, которые сейчас будут рассыпать новые звания самим себе, и мне становилось тошно.

Ведемейер благородно дал мне дослужить в Китае 3 полных года. 6 июля, через 2 дня после третьей годовщины прибытия американских ВВС в Китай, был повторно опубликован приказ от 1 мая, в котором говорилось о переводе Стратемейера в Чунцин и передислокации X и XIV армий. Теперь штаб XIV Армии располагался в Бишане, всего в 40 милях от Чунцина, чтобы штаб новых Воздушных Сил мог присматривать за ним. 8 июля, через 8 лет после того, как я предложил свои услуги Китаю, я написал Ведемейеру рапорт с просьбой освободить меня ог должности и уволить со службы в армии во второй раз. Я добровольно согласился оставаться на месте, пока Стратемейер не войдет полностью в курс дел.

Причины моей отставки были простыми. Я ушел из армии еще 8 лет назад и вернулся только потому, что началась война. Я никогда не собирался оставаться на военной службе после разгрома Японии. Арнольд и Маршалл ясно дали понять, что главной целью их политики в Китае является убрать меня «несмотря на последствия». В новой ситуации XIV Армия, переведенная в Бишань, сократилась в размерах до нормального авиакрыла. В результате мне пришлось бы заменить одного из своих командиров, которые прекрасно работали. Если бы такое произошло, этому не [512] было бы никакого оправдания. Арнольд прямо сказал об этом в письме Ведемейеру. Предполагаемое расширение воздушных операций в Китае, как выяснилось на совещании в Чунцине, было полным вздором. Ведемейер категорически отверг передислокацию сил, когда выяснилось, что она совершенно лишена смысла. Решение выполнять план было принято под сильнейшим нажимом Арнольда и Маршачла против его желания. Насколько лицемерными были заявления об «усилении» авиации в Китае, показало уже ближайшее будущее. X Воздушная Армия просто перевела свой штаб в Китай и забрала часть подразделений XIV Армии. Множество самолетов X Армии улетели на Филиппины и были переданы Дальневосточной Воздушной Армии, так как у них не было бензина, чтобы перелететь в Китай. Остальные несколько месяцев без дела просидели в Индии, как и тысячи офицеров и солдат. Когда переброска закончилась, наша авиация в Китае усилилась двумя раздугыми сверх всякой меры штабами, несколькими эскадрильями для перевозки войск и ни одним боевым подразделением.

Моя работа в Китае по разгрому японцев завершилась, когда на японских аэродромах не осталось самолетов, а наземные войска в середине мая начали отступление на север. К июлю противник эвакуировал Лючжоу, и единственное, что оставалось нашей авиации, — тревожить отступающих врагов. Разумеется, я хотел бы остаться во главе своей армии до самой победы и изведать вкус триумфа после долгих лет тяжелой борьбы. Маршалл и Арнольд прямо заявили, что я больше не нужен в Китае, и у меня украли мою долю победы. Настало время уходить.

Формальной причиной для отставки я назвал плохое состояние здоровья. Я знал, что китайцы поймут меня правильно. Пока не кончалась война, я не собирался предаваться унынию и раздражению, которые могли бы помешать американцам завершить операции в Китае.

Стратемейер сообщил мне, что с 31 июля может обойтись без моих услуг. Стоун был произведен в генерал-майоры и назначен вместо меня командующим XIV Армией. [513]

Мой старый друг Хегенбергер также был произведен в генерал-майоры и принял командование X Армией после того, как Дэвидсон слег с сердечным приступом и вернулся в Вашингтон.

Вонь известного совещания в Ченду долетела до Вашингтона и вызвала там небольшой переполох. Многочисленные газетчики, сенаторы и простые люди требовали объяснить причины моей отставки накануне победы. Военное министерство отделалось, как обычно, порцией невнятного вранья.

Помощник военного министра Паттерсон объявил, что все перемены были делом исключительно командования Китайского театра и решение снять меня принял Ведемейер, а Вашингтон только утвердил его. Это полностью противоречило фактам, хотя я думаю, что Паттерсон этого не знал. Патгерсон заявил, что Стратемейер «более пригоден для решения проблемы снабжения крупных сил». Он также заверил сенатский комитет, что в смене командующих не было ничего «личного». Паттерсон повторил, что это «чисто военный вопрос».

Пока победители в Ченду устраивали праздник, я совершил прощальное турне по Китаю. Незадолго до этого я перелетел через японскую территорию, чтобы впервые лично встретиться с Сю Юэ. Он ехал двое суток, чтобы добраться до аэродрома Янкесу, где я приземлился. Сю все еще пытался собрать достаточно сил, чтобы начать наступление против японских войск в долине реки Ганьцзян. И снова я был вынужден сказать, что американское оружие будет передано новым дивизиям в Западном Китае, а он не получит никакой помощи. Когда я собирался улетать, Сю спустился по склону холма из своей штабной лачуги к моему самолету. Мы многое могли сказать друг другу, но трудно было подобрать слова для этого. Перед тем как подняться в самолет, я отдал Сю старый пояс Сэма Брауна из моей довоенной униформы Воздушного Корпуса. Когда старый вояка принимал подарок, слезы катились по его обветренным щекам. [514]

Мое прощание с Чунцином стало днем, который я не забуду никогда. После прибытия генералиссимус попросил меня приехать в его сельский домик. Я отказался и провел последнюю ночь в военной столице Китая среди своих офицеров и солдат. Народ из многих окрестных деревень тянулся в Чунцин, чтобы попрощаться со мной. В городе собралось народу вдвое больше, чем в нем проживало. Серые здания и заново построенные бамбуковые хижины были украшены американскими и китайскими флагами, огромными «Летающими Тиграми» и знаменитым черчиллевским «V for Victory».

Машина генералиссимуса просто не могла проехать по улицам, кого-нибудь не задавив. Шофер выключил мотор, и толпа сама толкала автомобиль по узким улочкам и холмам. В воздухе витала легкая дымка, и трещали хлопушки и петарды. Вокруг я видел только тысячи кричащих китайских лиц.

Толпа вытащила автомобиль на большую площадь, где собрались тысячи людей, чтобы официально попрощаться со мной. Все утро и весь день они толпились вокруг платформы, украшенной знаком «Летающего Тигра», и триумфальной арки, перевитой цветами и гирляндами. Многие принесли дорогие подарки из яшмы, лака, древние изделия и картины. Еще больше было тех, кто оставили свитки и шелковые полотнища с тщательно выписанными пожеланиями благополучия от деревни или группы людей. И все они стремились пожать мне руку.

Вечером состоялся официальный обед, на котором генералиссимус наградил меня высшим китайским орденом — «Белое солнце и голубое небо». Ведемейер вручил мне вторую Гроздь дубовых листьев к моей Медали за выдающиеся заслуги. Но еще до окончания вечера генералиссимус отвел меня в сторону для личной беседы.

Чан Кай-Ши был откровенно опечален. Мы болтали ни о чем, пока он не собрался с духом, чтобы приступить к делу. Наконец он резко сказал: «Мне очень жаль. Если бы мадам Чан была здесь (а она находилась в Бразилии), она смогла бы все урегулировать. Я надеюсь, вы понимаете». [515]

Я понимал. Я сказал генералиссимусу, что у меня нет никаких претензий ни к нему, ни к китайскому народу за то, что случилось, и что я буду готов вернуться в Китай, если снова понадоблюсь. Многие удивлялись, почему генералиссимус не вмешался и не потребовал аннулировать сговор в Ченду. Дважды ранее он вмешивался в подобные дела. Но теперь он только что одержал свою величайшую победу над Стилуэллом, и Китай наконец-то получил ту военную помощь, в которой нуждался. Генералиссимус имел американского начальника штаба, с которым он прекрасно сработался. Вмешаться в распоряжения американского верховного командования относительно меня — значит поставить под вопрос все достижения и осложнить будущее всего Китая. Было бы наивно ожидать, что генералиссимус пожертвует всем этим ради меня лично. Я был готов уйти со сцены, если это могло помочь Китаю.

Из Чунцина я совершил поездку по главным базам XIV Воздушной Армии — Бишань, Сиань, Лулян и, наконец, Куньминь. Кроме прощания со своими командирами и летчиками, повсюду я говорил с китайцами, благодарил их за помощь, которая сделала эффективной действия американской авиации в Китае. Я заверил их, что окончательная победа уже близка и что японцы не продержатся до Рождества. Я не имел никакой информации об атомной бомбе, хотя было ясно, что Россия может ввязаться в любой день, чтобы получить свою долю добычи. Я убеждал китайцев приложить те же самые титанические усилия, которые они показали во время войны, в мирное время для восстановления страны. Они должны были сражаться до конца против любого правительства, которое будет пытаться поработить людей во славу государства.

Повсюду собирались толпы китайцев. Люди самых различных социальных слоев — солдаты, торговцы, крестьяне, кули — сходились на эти прощальные встречи. В Сиане один крестьянин спросил Джерри Хвана, который сопровождал меня в этой поездке, действительно ли Чен-о-ду [516] (китайское произношение фамилии «Ченнолт») покидает Китай. Джерри ответил, что это правда.

Крестьянин вздохнул: «Ай-яй-яй. Это очень плохо, потому что теперь вернутся восточные дьяволы (то есть японцы)».

Когда мы вернулись в Куньминь, Джерри сказал мне: «Ни один иностранец со времен Марко Поло не добился такой любви в Китае».

В Куньмине, где началась история американских ВВС в Китае, 8 августа я покинул свой бывший штаб и поднялся на борт своего штабного С-47, который был буквально забит подарками, полученными во время прощального турне. После войны я передал эту коллекцию университету Луизианы.

Сотни жителей Юннаня выстроились по обе стороны летной полосы, когда мой С-47 разбегался по ней. Они пускали ракеты, чтобы отогнать дьяволов с моего пути. Когда мой личный пилот подполковник «Текс» Карлтон, который прослужил в Китае уже 2 цикла, поднял тяжело нагруженный С-47 в воздух, я увидел широкое красное лицо «Лысого старика», сверкающее на солнце на другом берегу озера. Далеко на юге клубились черные грозовые тучи, пришедшие из Бирмы. Внизу пробегали зеленые рисовые поля долины Куньминя, и позади остались достижения, которые в годы войны не удалось превзойти ни одному авиационному соединению. Наша группа численностью 250 человек и 100 самолетов выросла в армию численностью 20000 человек и 1000 самолетов, накрыв тенью своих крыльев весь Азиатский континент.

За 3 года боев она потеряла в боях 500 самолетов по разным причинам, но уничтожила 2600 вражеских самолетов и еще 1500 вероятно уничтожила. Мы потопили 2230000 тонн вражеских торговых судов, 44 военных корабля и 13000 речных лодок водоизмещением менее 100 тонн; мы убили 66700 вражеских солдат и разрушили 573 моста.

Лучшим свидетельством являются слова человека, который больше других пострадал от наших действий, — генерал-лейтенанта Такахаси, командующего японскими силами [517] в Центральном Китае. После войны Такахаси заявил: «Если рассмотреть все трудности, с которыми мои армии столкнулись в Китае, в том числе партизан, регулярные войска, нехватку снабжения, сложную местность, недружелюбность китайцев, я все-таки считаю, что именно действия XIV Воздушной Армии составляли от 60 до 75 процентов действенного сопротивления в Китае. Если бы не ваша авиация, мы были бы всюду, где только хотели».

Этим признанием должны гордиться все, кто носил на плече нашивку «Летающего Тигра».

Сообщение о японской капитуляции я получил по радио в самолете, когда летел над дельтой Нила из Тель-Авива в Афины.

Я ненадолго остановился в Риме, чтобы получить аудиенцию у папы, посетил генерала Клея в Берлине, а затем своих английских друзей в Лондоне. Сэр Чарльз Портал, ставший к тому времени главным маршалом авиации, попросил меня задержаться в Англии на несколько недель, чтобы прочитать цикл лекций офицерам Королевских ВВС, рассказав, как XIV Армия ухитрялась действовать при таком скудном снабжении.

«Если начнется новая война, я опасаюсь, что мы снова столкнемся с этим», — сказал он мрачно.

Однако я не очень хотел задерживаться в Англии, и вскоре С-47 помчался на запад через Атлантику. Утром я позавтракал в Англии, ленч у меня был в Исландии, обед в Гус-бей на Лабрадоре. В 09.00 на следующее утро мы приземлились на аэродроме Митчелл-филд на Лонг-Айленде.

Я покинул Китай злой и разочарованный. 8 долгих лет моей единственной целью было разбить японцев, а меня лишили возможности одержать последнюю победу. Моей самой заветной мечтой было присутствовать на борту линкора «Миссури» при подписании японской капитуляции. Через месяц, 10 октября, я присутствовал на параде китайцев в Нью-Йорке по случаю китайского Дня Независимости. Глядя на множество сытых и довольных лиц, я невольно вспомнила миллионы исхудалых, больных, усталых людей, [518] которых я видел в Китае. Я думал, что тяжелые годы войны остались позади, а впереди долгий и прочный мир. Будут отстроены сожженные города, восстановлены взорванные мосты, исправлены разрушенные железные дороги. Сначала я намеревался после отставки заняться охотой и рыбной ловлей в дебрях Луизианы. Но я знал, что все равно вернусь в Китай, чтобы помочь этим людям привести в порядок опустошенную землю. [519]