Глава 4

В воскресенье тайфун зацепил своим хвостом Шанхай, поднялся сильный ветер, И на город обрушился ливень. Это дало ему возможность зализать раны, так как воздушным налетам подвергся Нанкин. Полки японских тяжелых бомбардировщиков базировались на севере Формозы. В Черную Субботу они разгромили летную школу в Ханькоу, после чего японское радио предупредило, что следующей целью станет Нанкин. Японцы посоветовали иностранным дипломатам покинуть китайскую столицу.

Скорость, с которой личный состав американского посольства умчался сразу после этого предупреждения, немного удивила китайцев. Когда раздались звуки сирен, все американские дипломаты, словно сумасшедшие, бросились к реке, где дрейфовали американские канонерки, которые должны были увезти этот драгоценный груз подальше от опасности. В оправдание посла Нельсона Джонсона хочу сказать, что он имел строжайший приказ государственного департамента держаться подальше от зоны боевых действий. Если бы посол проявил беспечность и попал под японские бомбы, я не сомневаюсь, что Вашингтон тут же прислал бы раздраженную телеграмму с выговором за создание международного инцидента и вынудил бы чинуш из госдепа заниматься войной, которую они отчаянно пытались не замечать.

Несколько американских газетчиков примчались в Шанхай, чтобы посмотреть, как японцы выполнят свои угрозы. [96]

Я предложил им устроить наблюдательный пункт на крыше отеля «Метрополитен» и пообещал увлекательное шоу. Мы едва успели разделаться с ленчем, как сирены возвестили, что с Формозы летят япошки. С крыши отеля открывалась великолепная перспектива. Под нами лежали городские кварталы, за толстыми городскими стенами виднелось зеленое поле аэродрома, у подножия Пурпурной горы сверкала белая гробница доктора Сунь Ят-Сена. День был теплым и влажным, на высоте около 5000 футов бежали легкие тучки. Китайские истребители патрулировали над ними на высоте 10000 футов, они жужжали, словно толстые пчелы вокруг улья.

Японские бомбардировщики появились с севера — 18 двухмоторных машин, которые сломали строй, как только выскочили из туч, и стремглав ринулись на свои цели. Они подходили к городу поодиночке, стреляя из пулеметов, разноцветные трассы летели во все стороны. Наблюдая на самолетами, которые летели над нами на высоте не более 2000 футов, я впервые увидел огромные красные круги на серебристых крыльях, которые так удивляли любого летчика союзников, ни разу не сталкивавшегося с японскими самолетами. Япошки атаковали крайне самоуверенно, полагаясь на свою тактику и отсутствие сопротивления.

Они отбомбились по пустому аэродрому и пропали, поднявшись над тучами, чтобы направиться домой. Пока их никто не трогал. Разочарованные газетчики уставились на меня. Пока я пытался объяснить, как облачность помогла япошкам атаковать, услышал рев авиационных моторов, пущенных на полный газ, и яростную пулеметную стрельбу. Когда мы спустились в бар отеля, мне позвонили из штаба Китайских ВВС и сообщили, что сбиты 7 бомбардировщиков. Корреспонденты не поверили, и мы набились в автомобиль, чтобы поехать на аэродром. Отъехав от города не более мили, мы увидели столбы густого черного дыма, поднимающиеся от обломков 3 разбившихся бомбардировщиков. Газетчики получили нужные доказательства и тут же помчались назад в Нанкин, чтобы поскорее связаться с редакциями. [97]

Я отправился дальше и насчитал 8 сбитых бомбардировщиков. Китайские истребители патрулировали восточные подходы к городу. Когда япошки выскочили над облаками, направляясь на восток к Формозе, они носом к носу столкнулись с истребителями и были разбиты.

В действительности китайцы довольно хорошо приготовились к подобного рода атакам. В конце июля я организовал систему оповещения о воздушных налетах в треугольнике Шанхай — Ханькоу — Нанкин, чтобы постараться защитить столицу. Австралийский инженер-связист, капитан 2 ранга Остин Мэлли, помог мне в этом, наладив работу имевшихся телефонов и раций в сети, похожей на сеть аэродрома Максвелл-филд.

В последние дни пребывания в Нанчане Билли МакДо-нальд и Люк Уильямсов отобрали лучших китайских летчиков-истребителей, чтобы подготовить их для действий против вражеских бомбардировщиков. Японцы изучили старую книгу Джулио Дуэ и уверовали в нее, как в библию. Мы знали, что японские бомбардировщики будут прилетать без истребительного сопровождения. Японские стратеги были уверены, что истребители следует использовать только для обороны, как и мои коллеги с Максвелл-филда. Мы с радостью подготовили убедительные доказательства того, что генерал Дуэ, японцы и мои старые друзья Джордж, Уил-сон и Уокер ошибались. Билли и Люк подготовили китайцев к атакам бомбардировщиков с помощью тактики «воздушной трапеции», когда 3 истребителя сосредоточивают огонь на одном бомбардировщике. Один истребитель заходил сверху, второй снизу, а третий оставался в резерве, чтобы нанести решающий удар. Китайским пилотам рекомендовали не пытаться стрелять по фюзеляжам бомбардировщиков и целиться по моторам. В этом случае любой промах обернется попаданием в бензобаки, которые находились у корня крыла.

В течение 5 дней бомбардировщики трижды прилетали к Нанкину. Когда рассеялся дым, японцы выяснили, что потеряли 3 своих лучших бомбардировочных полка — 54 самолета [98] с экипажами. Изуродованные обломки 40 самолетов были найдены в Китае, остальные, вероятно, стали жертвами повреждений и разбились в Формозском проливе, пытаясь долететь домой. Это был конец попыток дневных налетов бомбардировщиков без истребительного сопровождения.

Пока японцы готовили новые меры, мы отчаянно пытались подготовить оборону к отражению ночных налетов. Генералиссимус передал зенитные орудия и прожектора ВВС, поэтому я мог их контролировать. Однажды генерал Вонг, командующий китайской зенитной артиллерией, передвинул десятки больших прожекторов Сперри из узлов вокруг Нанкина на новые места, образовав нечто вроде решетки, перекрывающей все подходы к городу. Вонг был артиллеристом, учившимся в Германии, и одним из лучших китайских солдат. Он имел острый аналитический ум и гибко воспринимал все новые изменения стратегии. В течение 9 лет мы работали вместе, организуя» ПВО Китая. Несмотря на ужасную нехватку транспорта, техники и подготовленного личного состава, Вонг никогда не отказывался выделить нам то, что требовалось.

Пока Вонг передвигал свои прожектора, я прочел лекцию по тактике действий ночных истребителей, которую отработал на аэродроме Максвелл-филд, маленькой группе китайских пилотов. Множество бессонных ночей в Алабаме, когда мы с помощью прожекторов корпуса береговой артиллерии охотились за старыми бомбардировщиками, убедили меня, что эта тактика будет действовать.

Все это происходило задолго до появления радара. Самолеты были плохо подготовлены к ночным полетам и еще хуже — к ночным боям. Все зависело от глаз пилота. Идея заключалась в том, чтобы расставить прожектора решеткой, перекрывающей район цели. Их лучи должны были нащупать бомбардировщики как можно дальше от цели. После того как луч прожектора поймает бомбардировщик, наземный персонал должен был передавать цель от одного прожектора другому, пока тот остается внутри решетки. Кружась [99] много ниже бомбардировщиков, истребители могли видеть силуэты вражеских самолетов в лучах прожекторов. Экипаж бомбардировщика ничего не мог различить внизу, так как прожектора слепили летчиков. Это был повтор старого трюка — атака со стороны солнца, только приспособленная к условиям ночного боя. Много раз я сам взбирался вдоль луча прожектора, как обезьяна по шесту, и так близко подходил к бомбардировщику, что на земле были уверены в неизбежном столкновении. Я мог провести атаку с расстояния 50 футов от незащищенного брюха бомбардировщика, причем ослепленный экипаж меня совершенно не видел.

Но постараться втолковать эти идеи китайским пилотам с помощью грифельной доски и переводчика оказалось совсем даже непросто. Я заметил, что один китайский летчик по фамилии Лю что-то лихорадочно записывает в свою тетрадь. После каждой лекции он подходил ко мне с десятком уточнений и вопросов, которые задавал через переводчика. Лю оказался самым лучшим моим учеником. За первые две ночи, которые он провел в воздухе, Лю сбил 3 японских бомбардировщика. Такого же успеха добился только один американский пилот в Китае — Джонни Алисой, который был награжден Крестом за выдающиеся заслуги. Лю погиб через несколько месяцев над Нанкином в бою против большой группы японских самолетов.

Японцы дали нам на подготовку 3 дня. На третью ночь они начали атаки, которые проводили поодиночке или парами до самого рассвета. Самым большим их достижением стало то, что мы не сумели выспаться. Сами япошки потерь не имели. На следующую ночь Лю сбил первый бомбардировщик. Зато на третью ночь китайцы уничтожили от 7 до 13 вражеских бомбардировщиков. Так пришел конец ночным налетам, который чуть не стал концом и для меня самого.

Джерри Хван был огромным веселым мужчиной с дипломом доктора медицины Колумбийского университета. Он должен был присматривать за иностранцами, приезжающими в Китай. Джерри размещал всех американцев, организовывал [100] их питание, используя части Военной службы тыла. В 1937 году он взял и меня под свою опеку. За день до начала ночных бомбежек Джерри объявил, что нашел исключительно хорошую квартиру. Он перевел нас из отеля «Метрополитен» в роскошный дворец, расположенный на самой вершине холма. Наши комнаты были просто прекрасными, хотя во дворце находилось подозрительно мало людей, когда мы возвращались туда вечером после утомительного дня на аэродроме. В первые две ночи рядом разорвалось несколько бомб, но мы не обратили на них внимания. На третью ночь мы ненадолго остановились рядом с дворцом, чтобы полюбоваться ночным фейерверком, но тут японский самолет сбросил серию бомб, которая легла прямо под стеной дворца. Через несколько секунд вторая серия легла поперек первой, зацепив дворец. Мыс Билли рухнули на землю, чтобы укрыться от пламени и свистящих осколков. Утром мы увидели, что стена, рядом с которой мы стояли, была вся изодрана осколками.

Джерри прибыл с визитом на аэродром, хохоча во все горло над шуткой, о которой ему не терпелось рассказать. Судя по всему, японские бомбардировщики вознамерились прикончить генералиссимуса, но Джерри обманул их. Весь день Чан Кай-Ши крутился во дворце на холме, создавая впечатление, что он там живет. В этом дворце он принимал всех иностранных гостей, и японские шпионы тут же сообщали об этом. Однако каждую ночь генералиссимус тайно переходил в маленький коттедж, укрытый в сосновой роще в нескольких милях от дворца. Нам приходилось жить в настороженной мышеловке.

Терять половину бомбардировщиков при каждом ночном налете показалось японцам слишком дорого, поэтому они оставили Нанкин в покое почти на 6 недель, чтобы разработать новую тактику. Я представляю, какие жаркие дебаты в это время шли в японских штабах касательно доктрины Дуэ. Когда в начале октября япошки снова появились, они прислали 9 бомбардировщиков в сопровождении 27 истребителей. Эти монопланы (тип 96) сбили 11 из [101] 26 китайских истребителей. Бомбардировщики сделали свое дело, не обращая внимания на тявканье зениток.

Взбешенные своими первыми потерями над Нанкином, японцы официально потребовали, чтобы все американцы покинули Китай. Государственный департамент отреагировал с неприличной угодливостью, попытавшись выдворить из Китая не только мою группу, но также американских пилотов, работавших в гражданском Китайском национальном авиационном корпусе.

Когда я получил первое предписание всем американским летчикам покинуть Китай, я записал в своем дневнике: «Предположим, что я китаец».

Я игнорировал повторные письменные предписания генерального консула в Шанхае Кларенса Гаусса (позднее посла). Наконец Гаусс пригрозил прислать в Шанхай американского шерифа, чтобы арестовать меня и выслать под стражей. Гаусс также пригрозил начать судебное преследование и лишить меня гражданства. Однако я передал Гауссу через наших общих друзей, что с огромным удовольствием покину Китай, как только отсюда уберется последний япошка. Однажды утром, после всех этих переговоров с Гауссом, я поедал на машине в свой офис рядом с аэродромом, но китайские часовые с примкнутыми штыками остановили мою машину примерно в миле от цели. Часовые внимательно изучили мои бумаги, чуть ли не пробуя на зуб, несмотря на все попытки объясниться моего переводчика — полковника Цзю. Через каждые 100 ярдов этот процесс повторялся, пока мы наконец-то не прибыли в мой офис. Полковник Цзю немедленно отправился выяснить, что же такое случилось. Он отсутствовал целый день, и наконец сообщил, что ему пришлось добраться до канцелярии генералиссимуса. Там ему сообщили, что эти караулы были расставлены, чтобы меня не тревожили «иностранцы». Позднее я узнал, что Дональд учуял, чем пахнут угрозы Гаусса, и принял меры, чтобы никакой американский шериф не сумел добраться до меня.

Очень часто мы разыгрывали маленькую пьеску на эту же тему с послом Нельсоном Джонсоном в нанкинском [102] «Кантри-клаб», где мы жили, удрав из мышеловки, в которую нас засунул Джерри Хван. Джонсон часто прибывал на обед вместе с русским и итальянским послами примерно в то время, когда Билли МакДональд, Рольфи Уотсон, Ч. Б. Смит и Гарри Саттер, мой швейцарский эксперт-радист, возвращались в свои номера с аэродрома. Сцена выглядела примерно так:

«Кто эти люди?» — вежливо спрашивал посланец Муссолини.

«Мне кажется, что это русские», — обычно отвечал Джонсон.

«Я знаю всех русских в Нанкине, — встревал русский посол. — Это не русские. Так кто же они?»

Обычно мы поднимались по лестницам в свои комнаты и ждали, пока дипломаты покинут клуб. Лишь после этого мы спускались, чтобы пообедать. Я несколько раз обедал вместе с Джонсоном и младшими сотрудниками посольства, но официально в это время находился «где-то там».

Мое официальное исчезновение из Нанкина после угроз Гаусса породило волну слухов, которая докатилась даже до Штатов. Больше всего меня бесили сплетни, будто я сражаюсь под вымышленным именем. Я написал письмо в газету «Монтгомери Адвертайзер», Монтгомери, штат Алабама, чтобы дать знать своим друзьям по Максвелл-филду, где я нахожусь. Я не изменил своего мнения с тех пор.

«Соединенные Штаты и американские граждане считают Китай чем угодно, только не великой державой, не великим народом, которые не стоят их дружбы и симпатий. В результате такого отношения мы потеряли огромную долю бизнеса в Китае, несмотря на высокую цену за баррель мозгов политиканов.

Китай сегодня [в сентябре 1937 года] ведет войну один за все Тихоокеанские державы — верите вы в это или нет. Китайский народ не может понять отношения американских официальных лиц и частных граждан, которые поспешно удрали, едва японские мясники начали резню в Шанхае. [103]

Я с удивлением узнал, что про меня распускают слухи, будто я служу под вымышленным именем. Почему вы считаете, что я не могу выразить свое отвращение к войне и агрессии под собственным именем? Я не имел никаких порицаний за 20 лет службы в Воздушном Корпусе и никогда не колебался брать на себя ответственность за свои чувства в отношении империалистических устремлений японцев и их зверских расправ над мирным населением. Я заверяю вас, что вы всегда можете обращаться ко мне по моему подлинному имени».

Люк Уильямсом стал жертвой официального давления, которое поддержала его жена, и вернулся в Соединенные Штаты, чтобы поступить пилотом в «Дельта Эйр Лайн». Несколько пилотов CNAC тоже убыли, но остальные остались, несмотря на японские пули и самую плохую в мире погоду. Они летали, чтобы сохранить связи Свободного Китая с остальным миром.

Мой официальный статус в Китае всегда был предметом обсуждения. В действительности я был гражданским советником секретаря Комиссии по вопросам воздухоплавания — сначала мадам Чан, а потом Т. В. Сунга. Я вернулся на действительную службу в американской армии весной 1942 года, то есть через 4 месяца после Пирл-Харбора. До этого момента я не имел официального статуса комбатанта и не имел никаких воинских званий, кроме капитана в отставке. Даже когда я во время боев командовал Первой американской добровольческой группой, официально я числился советником Центрального банка Китая, а в паспорте была указана профессия «фермер». В течение 4 лет я сотрудничал с китайским правительством, но никогда не имел письменного контракта. Слово генералиссимуса было самым надежным векселем. В результате я каждый год получал больше, чем предусматривалось договоренностями.

Хотя во многих случаях я прямо руководил действиями китайских ВВС, я никогда не отдавал приказов. Самое большое, что я мог, — «советовать». Однако генералиссимус требовал, чтобы эти советы исполнялись без малейшей задержки. [104]

Позднее я узнал, что те, кто позволял себе задерживаться, были просто расстреляны.

В общем и целом я был неплохо готов к решению боевых задач и все-таки иногда терялся, когда сталкивался с совершенно неожиданной проблемой. Например, пилоты отказывались выпрыгивать с парашютами из подбитых самолетов, так как вернуться без самолета означало потерять лицо. Я никак не мог убедить их, что сохранить жизнь важнее, чем сохранить лицо. Нам приходилось строить взлетные полосы, не имея ни инженеров, ни строительной техники. Штабу требовалось два дня, чтобы подготовить боевой приказ, причем каждая копия старательно раскрашивалась красками. Я учил артиллеристов сопровождать воздушную цель, хотя раньше они ни разу не стреляли из своих пушек. Мне приходилось спасать от расстрельной команды пилотов, которые по какой-то причине не выполнили приказ. Японцы и так убивали их достаточно быстро, наша помощь в этом совершенно не требовалась. Слишком часто лезвие американской нетерпеливости тупилось о несокрушимый гранит китайской невозмутимости. Много раз я падал духом, разочаровывался и был готов бросить все. Но каждый раз, когда приходилось принимать решения, я предпочитал остаться. Всю свою жизнь я старался довести каждую схватку до конца, и я знал, что увижу конец и этой. За несколько первых недель войны в моем дневнике появилась только одна запись: «Бах!»

Сначала дела на фронте приняли скверный оборот. Японцы быстро захватили полное господство в воздухе над Шанхаем. Авианосцы, стоящие в устье илистой реки Янцзы, обеспечили японцам постоянное воздушное прикрытие. Бомбардировщики прилетали с островов Чусан, Вусан и Пойнт — все они находились не далее чем в 15 минутах от цели. Китайские самолеты безнадежно устарели по сравнению с теми, что японцы использовали в боях над Шанхаем.

Мы ограничились вылетами в утренних и вечерних сумерках, чтобы избежать потерь, пока я не обучил одну группу истребителей технике бомбометания с пикирования. На [105] аэродроме Нанкина керосиновыми лампами была обозначена цель размерами с японский эсминец. Подходя на высоте 3500 футов — слишком высоко для легких зениток и слишком низко для тяжелых, — я учил пилотов дождаться, пока цель появится под задней кромкой крыла, потом сбросить газ, перевернуться через крыло, бросить самолет в вертикальное пике и начать отсчет. На счет «15» им следовало сбросить бомбы, выровнять машину и на полном газу уходить, прижимаясь к самой земле. Потребовалось совершить 3 показательных захода, чтобы убедить пилот в безопасности такой атаки. После этого они занялись японскими кораблями на Янцзы.

Когда появились первые китайские самолеты, японские корабли безошибочно опознали себя, включив прожектора и открыв огонь. Японцы неизменно искали противника где-то в вышине и лишь однажды обнаружили пикировщик заблаговременно, успев обстрелять его. Мы бомбили японцев на Янцзы каждую ночь до падения Нанкина, однако они так и не разгадали нашей тактики. Насколько я знаю, это был первый в мире случай использования ночных пикировщиков.

Однажды ночью китайские пилоты поразили тремя 500-фн бомбами старый броненосный крейсер «Идзумо». На нем начались взрывы и пожары. Еще до рассвета окутанный дымом «Идзумо» буксиры вытащили в море. Через 3 дня он вернулся на свою старую стоянку в Вангпу подозрительно новенький и чистенький. Я был уверен, что мы потопили «Идзумо», а японцы прислали однотипный корабль, чтобы спасти лицо. Они имели 2 совершенно одинаковых крейсера, сражавшихся с русскими в 1904 году. В конце войны удалось выяснить, что «Идзумо» был затоплен на мелководье в Куре, но не было никаких сведений относительно однотипного корабля{1}. [106]

Наши легкие бомбардировщики Нортропа были отправлены в Кантон, чтобы действовать против японского флота, блокирующего побережье. Японцы страшно гордились своим флотом. Я надеялся, что, если мы попортим некоторые из их драгоценных кораблей, они ослабят блокаду, и Китай сможет получать столь нужные ему авиационную технику и припасы из Соединенных Штатов. Бомбардировщики находили цели в 50 километрах от берега и потопили несколько эсминцев и транспортов, которые направлялись в Шанхай. Но японские истребители сбили всё, кроме командира эскадрильи Чена. Однажды утром он вылетел из Ханькоу в одиночку и тоже был сбит в 20 милях от Нанкина. Судьба Нортропов была типичной для китайских эскадрилий в те черные дни. На плохих самолетах, при плохой подготовке, не имея пополнений, они были обречены с самого начала.

Когда в октябре японцы вернулись к Нанкину, вокруг их бомбардировщиков крутились целые стаи истребителей-монопланов. Китайцы рвались сражаться, но их уничтожали, как мух. Когда остатки истребителей помчались наутек, скользя над рисовыми полями, я не мог упрекать их. Японцы каждый день отправляли к Нанкину до сотни самолетов, и мадам Чан рисковала собственной жизнью, ежедневно бывая на аэродроме, хотя именно он являлся главной целью японцев. Она старалась воодушевить китайских пилотов, так как считала, что отвечает за них. Такие бои были тяжелым испытанием для пилотов. Они вылетали навстречу многочисленным противникам мрачные и подавленные и возвращались усталые, обгорелые и окровавленные. Все это волновало мадам Чан, однако она старалась не показывать своих чувств. Она поила летчиков горячим чаем и выслушивала их рассказы о бое. Однажды рано утром мадам Чан присоединилась к нам, чтобы встретить группы ночных бомбардировщиков, вылетавших к Шанхаю. Она очень обрадовалась, когда все 11 самолетов показались над аэродромом. Погода была прекрасной, и они начали заходить на посадку. Но радость мадам Чан оказалась недолгой. [107]

Первый пилот промахнулся мимо полосы и разбился на рисовом поле. Следующий скапотировал и взорвался. Третий сел благополучно, но четвертый врезался в пожарную машину, которая спешила к горящему самолету. 5 из 11 самолетов разбились при посадке, погибли 4 пилота.

Мадам Чан разрыдалась. «Что мы можем сделать? Что мы можем сделать? — повторяла она. — Мы покупаем лучшие самолеты, какие только можно найти за деньги, тратим время и средства, обучая их, а они убивают сами себя прямо у меня на глазах. Что мы можем сделать?»

Когда вражеские войска подошли к Нанкину, там воцарился хаос. Японцы держали в воздухе множество горизонтальных и пикирующих бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Переполненный людьми город постепенно превращался в склеп. «Кантри-клаб», расположенный на склоне Пурпурной горы, возвышался над городом, и оттуда открывался прекрасный вид на долину Янцзы. Каждый день за завтраком обсуждался только один вопрос: «Когда именно они прилетят сегодня?» Китайцы старались подняться с первыми лучами солнца, чтобы успеть сделать свои маленькие дела до того, как появятся японские самолеты. На улицах раздавались звонки колокольчиков рикш, крики носильщиков кули, велосипедисты продирались сквозь толпу. Повсюду струились ароматы из многочисленных ресторанчиков и винных лавок, пахло вареной лапшой и диковинными сладостями. Шелковые полотнища, извещающие о распродаже, трепыхались на ветру. В уши лезла бренчащая какофония китайской музыки, долетающая из каждого магазина. Звуки сирен, изготовленных в Германии, были первым предупреждением об опасности. Весь бизнес немедленно прекращался, ставни захлопывались. Толпы людей, сломя голову, мчались к бомбоубежищам или старались побыстрее выбраться из города.

Когда мы ехали на аэродром, улицы были уже пустынными и тихими, в воздухе витало предчувствие несчастья. На аэродроме раздавались чихание и рев прогреваемых моторов. Это китайские истребители выруливали на взлет и [108] взмывали в небо. После этого на аэродроме также наступала напряженная тишина, все ждали появления бомбардировщиков.

Вторую тревогу подавали сирены, гонги, колокола и свистки. Было что-то истерическое в их воплях. Затем несколько минут напряженной тишины, и ухо улавливало далекое жужжание авиационных моторов. Оно становилось все громче. Мы осматривали небо в бинокли. Белые клубки разрывов зенитных снарядов указывали, где именно находятся бомбардировщики. Это были последние секунды жизни для сотен людей внизу.

Китайские истребители обрушились на японцев. Вражеские истребители отшвырнули их в сторону, и в небе закипела жаркая схватка. Бомбардировщики развернулись. Мы знали, что они уже сбросили бомбы, и следили за городом. Фонтаны пламени, земли и дыма поднимались среди домов. Столбы пыли медленно оседали. На фоне стены пламени вырисовывались силуэты разрушенных домов. Новые взрывы. Звон разлетающихся оконных стекол. Вниз летят массы грязи. Зенитки бешено палят вверх в отчаянной попытке подбить бомбардировщики. Отдельные языки пламени постепенно превращаются в ревущее пекло, пожирающее дощатые и бамбуковые хибарки. Облака пыли и дыма поднимаются все выше, напоминая гигантский могильный камень над десятками мертвых и умирающих. Вой сирен постепенно стихает. Где-то истошно ревет осел. Все успокаивается до следующего налета.

В небе над Нанкином я видел несколько странных сцен. Японский истребитель, выполнявший мертвую петлю, получил попадание, потерял управление, перевернулся и врезался в землю. Китайские 37-мм зенитные автоматы, обстреливая цепочку японских пикировщиков, поразили сразу два самолета. Бомбы, бензин и что-то там еще взорвалось, и самолеты просто исчезли, оставив в строю зияющую брешь. Тяжелый зенитный снаряд взорвался под хвостом японского бомбардировщика, перевернув его брюхом вверх. Пламя охватило оба крыла, оба мотора оторвались. Летчики выпрыгнули, [109] однако оба парашюта тут же вспыхнули, и люди полетели вниз, подобно кометам волоча за собой огненные хвосты. К счастью, газетчики успели пройти подготовку в Америке. Фоторепортеры делали снимки гораздо более качественные, чем во время налетов немцев и итальянцев на Мадрид и Барселону несколько лет назад. Я видел много кошмарных картин и с воздуха. Как раз перед началом боев за Шанхай фирма «Кертисс-Райт» представила в Нанкине последнюю модель своего истребителя — «Хок Спешиэл». Это был быстроходный, маневренный моноплан, который производился в Соединенных Штатах для Воздушного Корпуса под обозначением Р-36. Я влюбился в «Хок Спешиэл» с первого взгляда и после пробного полета попросил мадам Чан купить этот самолет для меня. Она заплатила за него фирме 55 тысяч долларов.

Именно на этом самолете я впервые попал под огонь японских зениток и схватился с их истребителями. Так я получил много ценных уроков, которые позднее спасли жизнь многим американским пилотам над Китаем.

Разница между японской и американской техникой совершенно очевидно проявилась в воздухе над долиной Янцзы. Японцы имели монопланы с минимальным весом и гидросамолеты-истребители, на которых пожертвовали буквально всем, чтобы добиться отличной маневренности. При бое на виражах это были страшные противники. Даже тогда было ясно, что японцы рассматривают свои самолеты как расходный материал. Они были рассчитаны на недолгую боевую жизнь, и противник предпочитал заменять их новыми самолетами, а не ремонтировать в полевых условиях, чтобы вернуть поврежденные истребители в строй.

Мой «Хок» был построен очень прочно, и маневренность была принесена в жертву огневой мощи, прочности и скорости пикирования. Чтобы выжать из «Хока» максимальную скорость, мы ободрали с самолета все маловажное оборудование, которое так любят американские производители. Так как в Китае не было связи с землей, рацию сняли первой. Обычно я засовывал свой спальный мешок в объемистый [110] отсек рации, находившийся прямо за сиденьем пилота. Не один раз, когда я разворачивал его на ночь, из него сыпались японские пули.

Проведя 10 месяцев в боях и полетах при самом отвратительном обслуживании, «Хок Спешиэл» нашел бесславный конец, скапотировав при посадке, когда его облетывал американский тест-пилот. Капот был пробит японскими пулями, и тест-пилот собирался провести пробный полет после ремонта. Однако вместо этого он на рулежке перевернул «Хок» вверх колесами.

В первых боях китайцы столкнулись с хорошо подготовленными японскими пилотами, настроенными очень агрессивно. Они были неплохо обучены, однако им недоставало личной инициативы, и если первоначальный план рушился, они просто не знали, что делать дальше. Эти летчики получили боевой опыт в столкновениях с русскими и китайцами в Манчжурии и оттачивали свое мастерство в боях над долиной Янцзы, которые имели односторонний характер. Выжившие в этих боях потом вели стаи истребителей «Зеро» и бомбардировщиков «Мицубиси» через весь Тихий океан в 1941–42 годах, одерживая победы повсюду кроме Бирмы, где им противостояла Американская добровольческая группа.

Эти ветераны отлично сражались вместе и имели в запасе несколько хитрых трюков. Излюбленная японская уловка заключалась в следующем. Один пилот из тройки начинал лениво кружить над целью, а два других ждали в засаде чуть выше со стороны солнца. Если несчастный китайский пилот клевал на приманку, два японских истребителя садились ему на хвост, прежде чем он успевал даже приблизиться к третьему. Они имели и другие прекрасно подготовленные и тщательно скоординированные маневры, великолепно приспособленные для японских пилотов и самолетов. При стычках с противником «Хок Спешиэл» получил слишком много пробоин, и это было неприятно. Я практически сразу понял, что пытаться вести маневренный бой с японскими истребителями крайне небезопасно. [111]

Так как общипанный «Хок» оставался самым быстрым самолетом в небе Китая, мы интенсивно использовали его для ведения разведки. Кроме меня самого эти полеты выполняли Билли МакДональд, Питер Моу и Джон Вонг. Этот тощий, страдающий от малярии китаец, родившийся в Штатах, сбил 13 японских самолетов и позднее служил китайским военным атташе в Лондоне. Однажды Билли МакДональд обнаружил в устье Янцзы авианосец «Рюкаку». Китайские пикировщики задали ему трепку, предугадав его окончательную судьбу в битве при Мидуэе. Мы столь наглядно доказали значение воздушной разведки, что целая японская истребительная авиагруппа, базирующаяся возле Шанхая, получила приказ сосредоточить все силы на уничтожении «Хок Спешиэл». Много раз они перехватывали «Хок», но каждый раз этот самолет возвращался домой. Зато так везло далеко не всем японским истребителям. Много раз, когда я летал на «Хоке», видел воздушные бои над Нанкином, Нанчанем и Ханькоу. Я обнаружил, что в Китае так же любят следить за драками, как и в Бруклине. И снова приманки часто становились жертвами.

Октябрь стал месяцем несчастий. Последняя китайская попытка выбить японцев из Шанхая провалилась. Наступлением командовал Вальтер Стеннес, высокий белокурый немец, который был личным военным советником генералиссимуса. Стеннес также командовал телохранителями Чан Кай-Ши и его личной транспортной эскадрильей. Он хотел провести ночную атаку, чтобы японцы не смогли использовать свою тяжелую артиллерию. Подняв в воздух все самолеты, способные летать, китайские ВВС смогли организовать в сумерках пятиминутную бомбардировку, как раз перед тем, как китайские солдаты пошли в атаку. Мы со Стеннесом сверили часы еще за 2 дня до атаки, и все сначала шло прекрасно. В жестокой ночной рукопашной схватке китайцы отбросили японских морских пехотинцев к берегу реки Вангпу, и несколько часов судьба японцев в Шанхае буквально висела на волоске. Однако у китайцев не хватило [112] резервов и боеприпасов, чтобы усилить натиск, и их наступление захлебнулось.

Во время путешествия на Шанхайский фронт после наступления мадам Чан была серьезно ранена в автомобильной аварии. Ее шофер-монгол, заглядевшись на низколетящие самолеты, прозевал крутой поворот дороги, и автомобиль свалился в ирригационную канаву. На этот раз она пострадала так сильно, что была вынуждена отказаться от большинства своих официальных обязанностей, в том числе и связанных с авиацией.

Китайские ВВС в октябре тоже дошли до полного истощения сил. Из 80 истребителей, начавших битву, уцелели менее дюжины. Многие лучшие пилоты погибли. Оставшиеся превратились просто в мишени в тире. Они еще могли увернуться от одного японского снайпера, однако следующий уже наверняка прикончил бы их. Это было просто вопросом времени.

После провала наступления на Шанхай и фактического окончания сопротивления в воздухе китайцы поняли, что им предстоит долгая и кровавая битва. «Информированные международные круги» в арендованных портах высказывали уверенность, что война закончится через 3 месяца полной победой японцев. Когда я увидел китайские планы отступления на запад, я не мог не восхититься этими людьми и их лидерами. Они знали, что потеря Шанхая означает потерю всей долины Янцзы, и планировали отойти на 2000 миль вверх по этой реке в горные районы Сычуаня, куда уже 4000 лет не мог проникнуть ни один захватчик. Даже монгольские конники под командованием великих ханов предпочли обойти Сычуань, когда двигались на юг, достигнув даже Бирмы. Хотя часть правительства перебралась в Ханькоу, реальной целью эвакуации из Нанкина был Чунцин, столица Сычуаня. Китайцы понимали, что Ханькоу станет лишь промежуточной станцией на неизвестной дороге в Сычуань. Когда японские армии ринулись к Нанкину, «Хок Спешиэл» был основным источником информации об их продвижении. Самолет ежедневно патрулировал вдоль [113] железнодорожной линии, по которой наступал противник. В начале декабря мы в Нанкине уже слышали отзвуки артиллерийской канонады, и все понимали, что конец близок. Итальянской авиационной миссии предложили покинуть Китай после того, как Муссолини посоветовал Чан Кай-Ши принять японские условия капитуляции. Генералиссимус приказал мне покинуть Нанкин за 2 дня до падения города. Несмотря на обстрел японской артиллерии, он остался еще на один день, проявив завидное упорство. Чан Кай-Ши покинул столицу одним из последних. Я отправился на изрытый бомбовыми воронками аэродром в полночь, чтобы заправить «Хок» и прогреть мотор для вылета. Реву мотора вторил недовольный грохот пушек, который с каждым часом становился все громче. Я вырулил к концу взлетной полосы в полной темноте и ждал первых лучей солнца, положив руку на сектор газа, намереваясь взлететь, как только можно будет различить саму взлетную полосу. Система оповещения о воздушных налетах уже развалилась, и японские истребители рыскали где-то поблизости. Снаряды рвались уже совсем рядом с аэродромом. Когда я делал прощальный круг над городом, солнце оказалось как раз у меня за спиной, окрасив розовым полуразрушенную столицу. Однако этот цвет постепенно сменился зловещим багровым заревом. [114]