Глава 3

Когда лайнер «Президент Гарфилд», принадлежавший компании «Доллар Лайн», пришвартовался в японском порту Кобе, я сразу сошел на берег, прихватив багаж, чтобы поскорее закончить путешествие и добраться до Шанхая. Билли МакДональд встретил меня в порту. Манера его появления сразу дала мне ясное представление о новом мире, в который я вступаю. Билли путешествовал по паспорту, в котором был записан помощником управляющего труппы акробатов.

Так как Билли был инструктором Китайских ВВС, то в Японии он считался персоной «нон грата». Прямое обращение за визой в японское консульство в Китае встретило бы грубый отказ или, что еще хуже, Билли повесили бы на хвост шпика из тайной полиции. Поэтому пришлось засунуть его паспорт в пачку паспортов акробатов, и в консульстве автоматически поставили нужный штамп. Он незаметно прибыл в Японию вместе с труппой и даже посетил несколько театров, дожидаясь моего прибытия. В Осаке он оставил труппу и отправился в Кобе, чтобы встретить меня.

Наши намерения в Японии были теми же самыми, что и намерения толп японских «туристов», которые шлялись по Соединенным Штатам, обвешанные немецкими фотокамерами и биноклями, проявляя нездоровый интерес к портам и аэродромам. Мы наняли открытый туристский автомобиль, засунули фотоаппараты поглубже под плащи [76] и отправились осматривать страну, хотя при этом опытный глаз военного летчика невольно отмечал потенциальные цели. Всего за несколько дней на этих крошечных перенаселенных островах мы проехали большое расстояние. Наши записные книжки пестрели заметками о строящихся сооружениях, промышленных зонах, судоходных маршрутах, о тех районах, где с подозрительной скоростью росли военные заводы.

Мы посетили кишащие муравейники Киото, Осаки и Кобе, проплыли по Внутреннему морю, отметив, что на многих ранее пустынных островах теперь высились новые военные заводы. Мы остановились в Модзи и Симоносеки — самых крупных портах Японии, а потом отплыли через Желтое море в Шанхай. Мы собрали достаточно много данных, однако это было лишь начало подбора информации о потенциальных целях. К своему удивлению, 4 года спустя я обнаружил, что наши записные книжки и зарисовки содержали больше информации о целях в Японии, чем официальные досье военного министерства. Вашингтон так плохо вел разведку Японии, что даже после Пирл-Харбора его секретные справочники по японской армии и флоту содержали в основном пустые страницы. Когда Джимми Дулитл весной 1942 года при подготовке налета на Токио захотел подобрать цели, он обнаружил, что эти справочники совершенно бесполезны. Чтобы раздобыть хоть какую-то информацию, ему пришлось лично посетить несколько американских фирм, которые до войны имели отделы в Японии.

В начале июня, когда мы прибыли в Шанхай, весь Китай тонул во влажной духоте. Иностранная колония самодовольно пряталась под покровом экстерриториальности. Большинство «старых китайцев», привыкших десятилетиями качать деньги из внутренних районов страны, ошибочно приняли ленивый ветерок, дующий над Шанхаем, за хорошую погоду. На самом деле это был глаз урагана, бушующего вокруг. Хотя на улицах Шанхая еще были видны раны после японо-китайских столкновений 1931 года, тему будущей войны старательно замалчивали. Все разговоры в [77] зарубежных клубах крутились вокруг одной темы: насколько новые «беспорядки» внутри страны сократят прибыли. Я не слушал эту пустую трепотню, пока не услышал, как кто-то бросил: «Скоро японцы дадут китайцам урок и восстановят хоть какой-то порядок в стране».

В Шанхае я встретил двух человек, которые досконально ознакомили меня с положением в Китае, — У. Г. Дональда и мадам Чан Кай-Ши. Дональд был невыносимым, грубым австралийцем с песочными волосами. Он много лет изучал Китай в качестве газетного репортера и был знаком со всеми провинциальными милитаристами. Отказываясь жевать ужасную китайскую пищу и не желая учить язык, Дональд, тем не менее, знал Китай и всю азиатскую политику досконально. Мало кто мог с ним сравниться в этой области. Он начал играть заметную роль в китайской истории, когда стал частным советником молодого маршала Чжан Цзо-Лина, владыки Манчжурии. Он превратил своего нанимателя из никчемного искателя удовольствий в столь сильного лидера, что японцы были вынуждены вторгнуться в Манчжурию, чтобы штыками выбить оттуда маршала.

Если когда-то станет известна правда о знаменитом похищении генералиссимуса в Сиане во время Рождества 1936 года, меня не удивит, если окажется, что его спас Дональд. Чжан Цзо-Лин одолжил его Чан Кай-Ши за несколько месяцев до событий в Сиане. Дональд прилетел туда на самолете из Нанкина, когда ситуация начала стремительно осложняться и в воздухе запахло порохом. Он старался укрепить узы, которые удерживали Китай как единое целое. Трагедией для Китая был провал попытки Дональда в 1940 года изгнать из правительства Гоминьдана реакционеров, в результате чего Дональд сам был убран со своего места позади кресла генералиссимуса. Дональд был непримиримым врагом восточной системы взяток и предательств. Однако, как и многие другие выходцы с Запада, он потерпел неудачу в борьбе с ней. Эта система, как резиновый мяч, сминалась под ударом, но тут же восстанавливала первоначальную форму, как только давление прекращалось. [78]

Дональд сразу понял решающее значение воздушной мощи в современной войне. Он стал одним из моих самых влиятельных сторонников, так как понимал необходимость создания сильных Китайских ВВС, пока еще для этого было время. Именно Дональд ввел меня во внутренний круг китайского правительства, где вращалась запутанная система разнокалиберных колесиков. Именно Дональд, который формально был отдален от генералиссимуса, решал мои проблемы, обращаясь к высшей власти. Именно Дональд служил посредником между мною и мадам Чан в последние предвоенные недели, когда требовалось примирить два вспыльчивых характера. Без постоянной помощи Дональда я мало чего достиг бы в Китае. Не сомневаюсь, что я, скорее всего, убрался бы домой, разочарованный неудачей попытки осовременить замшелый Восток.

Дональд находился на Филиппинах, когда в 1941 году над Тихим океаном пронесся японский шторм, поэтому он провел 3 года в лагере военнопленных. К счастью, японцы так и не догадались, кто именно им попался. Он вернулся в Китай после войны, чтобы писать мемуары. Я снова увидел его в Шанхае зимой 1947 года, когда вернулся в Китай в качестве гражданского лица. Здоровье Дональда было подорвано пребыванием в лагере, и он вскоре умер. Близкая смерть была видна у него на лице. Однако он оставался неизменно добродушным и до последнего прочно стоял на ногах.

Однажды душным вечером появился Рой Холбрук и увез меня в укрытое за высокими стенами поселение французской концессии, чтобы представить моему новому нанимателю — мадам Чан Кай-Ши. Нам сказали, что она отсутствует, и пригласили в тенистую прохладную комнату подождать. Внезапно появилась юная девушка, одетая в модное французское платье. Она буквально излучала энергию и уверенность. Я решил, что это одна из юных подружек Роя, и остался сидеть.

Представьте себе мое изумление, когда Рой толкнул меня и сказал: «Мадам Чан, могу я представить вам полковника Ченнолта?» [79]

Это была жена генералиссимуса, которая выглядела на 20 лет моложе, чем я ожидал. Она говорила по-английски с южной протяжностью. Я был очарован ею раз и навсегда. Ночью я записал в дневнике: «Она останется для меня принцессой на всю жизнь». После этого я долго работал вместе с мадам Чан, в горькие годы поражений и в годы побед, которые сейчас кажутся еще более горькими, так как сулили мир, который не наступил. Я верю, что она была и остается одной из самый очаровательных, блестящих и решительных женщин в мире.

Несмотря на свое колоссальное женское обаяние, в тот жаркий день в Шанхае мадам была сама деловитость. Недавно она взяла на себя тяжкую ответственность и тяжелую работу: разобраться в запутанном клубке дел Китайских ВВС. Однако она была полна решимости распутать этот клубок до конца. Она желала знать правду о состоянии ВВС — нелицеприятную правду, и она хотела подтолкнуть события. Я обещал представить полный отчет через 3 месяца. Многие мои записные книжки разбухли от заметок, но японцы сделали так, что этот доклад не состоялся.

Мадам желала, чтобы я начал с Нанкина. Я взял Билли МакДоанльда и 2 биплана Дугласа в летной школе Ханькоу. Ч. Б. Смит, американский механик, сидел в задней кабине моего самолета. Полковник П. И Цзю, бывший секретарь ХАМЛ, который много лет служил моим личным переводчиком в Китае, летел вместе с Билли. Отправляясь в Нанкин, я впервые взялся за ручку управления самолета с тех пор, как Воздушный Корпус приземлил меня прошлой осенью. Было большим счастьем снова оказаться в воздухе, когда Билли летел рядом с моим крылом. Внизу петляла мутная широкая река, которую легко можно было бы принять за Миссисипи, если бы это не была Янцзы. Но блестящий зеленый ковер на земле мог быть только молодыми всходами риса. Сеть каналов и черная черепица крестьянских селений напоминали, что мы действительно в Китае. Мы повернули свои носы в сторону Нанкина, столицы чан-кайшистского Китая. [80]

В Нанкине я начал понимать причины, по которым мадам Чан требовала от меня поторопиться. Если Шанхай покоился в состоянии ложной безопасности, то в Нанкине бурлил политический водоворот, который как нельзя лучше отражал растущее напряжение по всей стране — от северных границ до Кантона. Студенты на улицах устраивали антияпонские демонстрации. С севера приходили сообщения о беззастенчивом грабеже японцами богатств Китая, о похищениях и избиениях китайских таможенников, которые пытались помешать бесконтрольному вывозу товаров. Сыпались новые требования о проводке японских войск по железным дорогам и размещении японских гарнизонов вдоль железнодорожных линий Северного Китая. На юге антияпонские настроения вспыхнули с новой силой.

В Нанкине я впервые столкнулся с атмосферой коррупции, которая окружала китайскую авиацию. Самолеты на Восток ввозились только с Запада. Японские ВВС были созданы перед Первой Мировой войной с помощью французской миссии. Китайцы выучились летать у странной сборной компании англичан, французов, русских, американцев и итальянцев. В период между войнами почти каждый китайский милитарист приобретал новейшие заграничные самолеты и нескольких иностранных пилотов, чтобы воевать на этих самолетах с его противниками.

Лишь после японской оккупации Манчжурии и первой атаки Шанхая в 1931 году китайское центральное правительство всерьез задумалось о создании собственной авиации. Было совершенно ясно, что японский флот легко может отрезать Китай от внешнего мира, и точно так же было понятно, что лишь китайская авиация способна нейтрализовать эту морскую мощь. Старший брат мадам Чан Кай-Ши Т. В. Сун занялся организацией воздушных сил центрального правительства. По его приглашению в Китай прибыла неофициальная американская делегация, возглавляемая Джеком Джуэттом, позднее президентом Американской авиационной коммерческой палаты. Она должна была организовать в Китае летные школы по американскому [81] образцу и заложить основы Китайских ВВС. Джуэтт и примерно 20 отставных офицеров Воздушного Корпуса, в том числе Рой Холбрук, в 1932 году создали в Ханькоу школу и начали готовить китайских пилотов. После прибытия миссии Джуэтта в Китай последовали заказы на американские учебные и боевые самолеты, авиабензин и оборудование. Миссия Джуэтта начала сворачивать работу в 1934 году, когда американцы отказались поддержать борьбу центрального правительства против мятежников в провинции Фуцзянь. Мятежники укрепились в старинных городах за толстыми глинобитными стенами, и только бомбежки с воздуха могли их оттуда выбить. Генерал Моу повел полдюжины летучих «этажерок» нанкинского правительства в атаку и пробил широкие бреши в стенах. Он проложил дорогу успешной атаке пехоты, и это впервые зародило искру интереса к военной авиации у Чан Кай-Ши.

Возмущение китайцев отказом Джуэтта бомбить мятежников совпало с настойчивыми усилиями итальянцев захватить обширный авиационный рынок Китая. В том же году доктор Х. Х. Кун, двоюродный брат и злейший соперник Т. В. Суна, совершал поездку по Европе в поисках кредитов, оружия и любой помощи, какую кто-нибудь согласился бы оказать Китаю. В Италии он встретился с Муссолини, который тогда имел проблемы с финансированием обширной программы расширения Итальянских ВВС. Муссолини проявил сочувствие к причитаниям доктора Куна относительно плачевного состояния Китайских ВВС и предложил «послать нескольких моих парней помочь вам решить ваши проблемы». «Парни» вскоре превратились в официальную миссию из 40 военных летчиков во главе с генералом Скарони и 100 инженеров и механиков, которые построили в Китае фабрику по сборке итальянских самолетов.

После прибытия итальянцев американское влияние заметно упало, так как американские власти не оказывали поддержки миссии Джуэтта. По истечении контракта Джуэтт вернулся в Соединенные Штаты, и китайцы приняли у миссии школу в Ханькоу, оставив нескольких американцев [82] в качестве летных инструкторов. Летом 1936 года к этой группе присоединились Билли МакДональд и Люк Уильямсов.

ВВС центрального китайского правительства заметно усилились в 1934 году после массового дезертирства летчиков кантонского правительства. Кантонские пилоты просто садились в свои самолеты и летели в Нанкин, где их награждали производством в следующий чин, а их командиру давали место в комиссии по авиационным делам. Генералиссимус был рад принять этих летчиков, но его в то же время возмущала способность Кантонских ВВС изменить с такой легкостью. Новым главой Авиационной комиссии был назначен генерал Чоу, бывший пехотинец, который не имел совершенно никакого авиационного опыта. Однако он был старым и верным другом генералиссимуса. Его главной задачей было сохранить верность авиации и не допустить даже мысли дезертировать из Нанкина.

К тому времени, когда я прибыл в Китай, итальянцы захватили полный контроль над Китайскими ВВС и монополизировали авиационный рынок Китая. Итальянские военные летчики слонялись по Нанкину в полной форме. Генерал Скарони носился по улицам в большом черном лимузине. Его мундир был обильно увешан медалями и украшен золотым шитьем. Показные церемонии и подчеркнутая вежливость итальянцев производили на китайцев больше впечатления, чем грубоватая эффективность американцев. Для итальянцев все складывалось прекрасно. Содержание миссии не стоило им ни гроша, так как оплачивалось из итальянской доли компенсации за боксерское восстание. Китайские заказы на итальянские самолеты тянули на много миллионов долларов и помогали расширению итальянской авиационной промышленности, которая в открытую готовилась к войне. Близкие связи итальянских дипломатов с китайским высшим командованием дали команде Муссолини редкую возможность сыграть на руки партнеру по Оси и помочь Японии. В отличие от германской военной миссии, которая в это время тоже находилась [83] в Китае, итальянцы делали все возможное, чтобы саботировать усилия китайцев.

Несмотря на огромную внешнюю активность итальянцев, реально для усиления Китайских ВВС не делалось ничего. Итальянская летная школа в Лояне была уникальным явлением. Она давала диплом летчика каждому китайскому кадету, который ухитрялся пережить курс тренировок, несмотря на его способности. Это представляло резкий контраст с политикой американцев, которые отсеивали бездарей на первых же тренировках, а потом выпускали только наилучших учеников. Однако генералиссимусу нравился метод итальянцев. Кандидаты в летные школы тщательно отбирались среди высших слоев общества, и когда их выгоняли из американской школы в Ханькоу, высокопоставленные папаши поднимали шум, эти протесты доставляли генералиссимусу серьезные неприятности. Итальянский метод эту проблему решил, зато подрывал ВВС. Влияние такого метода обучения расползалось по китайской авиации подобно чуме до тех пор, пока в 1942 году в Китае не вернулись исключительно к американскому методу подготовки.

Итальянский сборочный завод в Нанчане также оказался липой. Он выпустил большое количество истребителей «Фиат», которые в бою показали себя летучей зажигалкой. Бомбардировщики «Савойя-Mapкетти» были настолько устаревшими, что китайцы использовали их как транспортные самолеты.

Итальянцы также привили откровенно порочные методы действий Китайской авиационной комиссии. Ни один самолет не списывался окончательно ни под каким предлогом. Он мог превратиться в кучу обломков, быть разобранным на части или безнадежно устареть. Однако он считался состоящим на вооружении, и получалось, что на бумаге Китай имеет внушительные ВВС. Другим стандартным приемом был сбор денег по подписке, чтобы приобрести самолет, названный именем города. Один и тот же самолет пролетал через несколько городов, название с большой помпой писалось на фюзеляже крупными иероглифами под треск фейерверка. [84]

Куда уходили деньги, собранные по подписке, не знал никто. Эти самолеты также числились в списках. В результате, когда началась война, Авиационная комиссия полагала, что имеет 500 самолетов, тогда как в наличии имелась только 91 боеспособная машина.

Последним свидетельством итальянского саботажа, насколько мне известно, было изменение политики ВВС в конце весны — менее чем за 2 месяца до начала Японо-китайской войны. Итальянцы посоветовали китайцам больше не закупать боевые самолеты, а сосредоточиться на учебных. Это не было случайным совпадением. Именно Муссолини позднее первым предложил Китаю принять японские условия капитуляции. А Ван Цзин-Вей, известный китайский предатель, использовал итальянское посольства в Ханькоу, чтобы поддерживать связь с японцами.

Я инспектировал уникальную итальянскую летную школу в Лояне, выпускавшую 100 процентов кадетов, когда пришло сообщение о японской атаке на мосту Марко Поло возле Пекина 7 июля. Я немедленно телеграфировал генералиссимусу, предлагая свою службу на любой должности, которую мне поручат. Для такого поступка имелись три основные причины.

1. Я никогда не отказывался драться.

2. После долгих лет теоретических споров и кабинетных обсуждений моих теорий воздушной войны я получил шанс проверить их на практике.

3. Я был убежден, что Китайско-японская война будет только прелюдией к большой Тихоокеанской войне, в которую будут вовлечены Соединенные Штаты. Поэтому я чувствовал, что должен как можно больше узнать о японцах и нанести им как можно более тяжелые потери на первой стадии конфликта. Это позволит мне послужить своей стране наилучшим образом.

Два дня спустя в Сиане я получил ответ генералиссимуса: «Ваше добровольное предложение службы с благодарностью принято. Следуйте в Нанчань. Займитесь боевой подготовкой находящихся там истребительных групп». [85]

Нанчань был провинциальной столицей на берегу огромного озера Поянху. Он был знаменит своим великолепным фарфором и ужасной летней жарой. Аэродром можно было увидеть с расстояния многих миль по клубящимся над ним облакам пыли. Изредка по ночам налетали грозы, однако они могли лишь чуть прибить пыль, зато превращали климат в нечто вроде турецких бань. Мне постоянно казалось, что меня пытаются сварить на пару. Питание в «Бурлингтон-отеле», где я жил, было просто ужасным. Позднее, когда американские летчики жаловались на качество еды в Китае, я начинал рассказывать им всякие ужасы о Нанчане и мог с чистой совестью заверить, что все, что они ели, не идет ни в какое сравнение с помоями, которые подавали в «Бурлингтоне».

Генерал Моу командовал авиацией, находящейся в Нанчане. Моу учился летать в России и был прекрасным пилотом. Он был одним из самых вежливых китайцев, каких я когда-либо встречал. Мы спорили по очень многим вопросам, но при этом оставались добрыми друзьями. Вечера, которые я провел с генералом Моу за холодным пивом и охлажденным арбузом (и это после дневной жары, духоты и пыли!), были моим единственным приятным воспоминанием о Нанчане.

Китайцы имели 3 истребительные группы, которые считались боеготовыми. Одна была вооружена бипланами Кертисс «Хок-3», которые использовались, в основном как пикировщики. Другая группа имела бипланы Кертисс «Хок-2», а третья состояла из 2 эскадрилий истребителей «Фиат» и 1 эскадрильи истребителей Боинг Р-26. Самолеты Боинга прекрасно показали себя в боях. Но здесь следует сделать одно печальное замечание относительно развития американских истребителей. Если в 1937 году китайцы успешно сражались на Р-26, то 4 года спустя, когда японцы атаковали Филиппины, половину американских истребителей там составляли все те же самые Р-26.

Боевая подготовка в Нанчане стала кошмаром, который я никогда не забуду. Среди летчиков было несколько китайцев, [86] родившихся в Америке, и кое-кто из выпускников школы полковника Джуэтта в Ханькоу. Они демонстрировали хорошую подготовку. Зато остальные, которых учили итальянцы, были просто ужасны. Летчики-истребители, предположительно готовые к боям, во время учебных полетов сталкивались в воздухе и гибли. На раскисшем аэродроме ежедневно переворачивались на посадке до 5 истребителей. Я записал в своем дневнике: «Китайские ВВС не готовы воевать». Это было сказано слишком мягко.

Пока генерал Моу, Билли МакДональд и я сражались с китайскими истребительными группами в Нанчане, весь Китай охватила военная лихорадка, и он превратился буквально в кипящий котел. Летнее солнце безжалостно жгло пыльные равнины севера и пыталось вскипятить мутную воду Янцзы. Однако китайцы разгорячились еще сильнее.

Хотя военная истерия нарастала, генералиссимус молчаливо сидел в летней резиденции среди горных сосен Кулуна на горе Бык, стоящей на западном берегу озера Поянху. Он внимательно размышлял над стремительно возникающими проблемами и, как хороший игрок в покер, рассматривал свои карты перед тем, как сделать сброс. То, что он видел, не слишком вдохновляло.

Китай имел адмирала с самым высоким в мире званием, который стоял первым на любой международной конференции. Однако и его самого, и его флот из дюжины устаревших канонерок могучий японский флот уничтожил бы в мгновение ока. Германские военные советники подготовили генералиссимусу отборную армию численностью около 80000 человек, имевшую стальные шлемы и обученную ходить гусиным шагом. Эта армия была достаточно хороша, чтобы заставить любого губернатора провинции дважды подумать, прежде чем штурмовать Нанкин. Однако ее явно не хватало, чтобы отразить наступление миллионной японской армии. Генералиссимус гадал, на что способны его ВВС, родившиеся всего 5 лет назад.

Меня с генералом Моу вызвали в Кулун на совещание с участием генералиссимуса и мадам Чан. Мы прилетели в [87] Цзюцзян, где Моу нашел пару открытых колясок, чтобы проехать по скалистым склонам Кулуна. Очевидно, Моу имел представление о том, что нас ждет впереди. Пот полился у него по лицу так же быстро, как полился по спинам тащивших нас кули.

Чан Кай-Ши принял нас на веранде одноэтажного бунгало, стоявшего в тени сосновой рощи. Мадам представила меня. Он улыбнулся и пожал руку, как принято на Западе.

Покончив с прелиминариями, генералиссимус повернулся к Моу и начал расспрашивать его о состоянии авиации. Мы с мадам Чан стояли рядом, и она переводила стремительную китайскую скороговорку.

«Сколько самолетов первой линии готовы сражаться?» — резко спросил Чан у Моу.

«Девяносто один, ваше превосходительство», — ответил Моу.

Чан Кай-Ши покраснел, как помидор, и я испугался, что он взорвется. Он бегал взад и вперед по террасе, длинно и красочно выражаясь, о чем я мог лишь догадываться, потому что мадам Чан сразу перестала переводить. Кровь отхлынула от лица Моу, однако он слушал очень внимательно, глядя прямо перед собой.

«Генералиссимус угрожает расстрелять его, — прошептала мадам Чан. — По бумагам авиационной комиссии мы должны иметь 500 боеготовых самолетов первой линии».

За все 8 лет, что я его знал, я еще ни разу не видел Чан Кай-Ши в таком бешенстве. Наконец, когда его гнев немного поутих, он повернулся ко мне и спросил по-китайски: «Что показала ваша инспекция?» Мадам перевела.

«Цифры генерала Моу правильны», — ответил я.

«Продолжайте, — настаивала мадам, — расскажите ему правду».

Немного приободрившись, я начал описывать, что сам видел. По мере того как мадам переводила мой рассказ, гнев генералиссимуса заметно утих. Я говорил около 20 минут, потом мадам сделала знак остановиться. Генерал внезапно покинул террасу и скрылся в бунгало. Генерал Моу сохранил свою голову на плечах. Мадам получила [88] власть достаточную, чтобы противостоять Авиационной комиссии. А я заложил основы своей репутации совершенно честного человека. Это совещание в Кулуне определило дальнейший характер моих отношений с генералиссимусом. Он полагался на мое изложение сухих фактов, какими бы неприятными они ни были. Он всегда позволял мне иметь свое собственное мнение, и я мог убедить его принять эту точку зрения, если она действительно могла принести пользу при ведении войны. Все мои действия он рассматривал под одним углом — насколько это могло помочь ведению войны. Чан Кай-Ши даже позволял мне напрямую общаться с коммунистами и другими оппозиционными фракциями, если я мог убедить его, что это необходимо для спасения американских пилотов и получения разведывательных данных.

Через несколько дней после нашего совещания Чан Кай-Ши нарушил свое молчание и выступил с речью, в которой предупреждал, что, если Китай выберет войну, она будет долгой, жестокой и кровавой. И в этой борьбе уже нельзя будет повернуть назад. Его политика заключалась в минимальных компромиссах с японцами, попытках выиграть время для наращивания военной мощи Китая и восстановления внутреннего единства страны. Это была не слишком популярная политика. Вскоре после того, как генералиссимус уехал из Кулуна в Нанкин, я получил еще одно приглашение посетить его. В это время Нанкин напоминал большой сумасшедший дом. Продавцы на улицах торговали противогазами. Крыши зданий и автобусов были выкрашены в серый цвет. Студенты скандировали: «Лучше разбиться, как яшма, чем уцелеть, как черепица». Газеты надрывались: «Остановитесь и сражайтесь! Конец компромиссам!» Более важным было то, что лидеры отдельных фракций Китая собрались в Нанкине, чтобы встретиться с генералиссимусом. Дональд и я были единственными иностранцами, которые присутствовали на этой исторической встрече в нанкинской военной академии. Следует отметить, что 8 лет спустя именно в этом здании японцы подписали капитуляцию. Один за другим прибывали самые сильные лидеры, которые [89] желали предъявить свои требования генералиссимусу. Приехал Пай Чун-Цзи — главарь юго-западных милитаристов и один из самых способных китайских генералов. Он постоянно сопротивлялся антикоммунистическим акциям генералиссимуса, и японцы бесплатно передавали ему самолеты в надежде, что он использует их против центрального правительства. Здесь также были: Лунг Юн, одноглазый милитарист из Юнаня; Ян Си-Шань, губернатор провинции Шаньси, который практиковал свой собственный сельскохозяйственный социализм; Ю Хан-Моу, круглолицый представитель Кантона; Хань Фе-Чу, губернатор стратегически важной провинции Шантунг; Фен Ю-Цзянь, знаменитый генерал-христианин; Хо Тиен, губернатор рисовой житницы Хунань; Лю Цзян, правитель отдаленной провинции Сычуань; Цзай Тин-Кай, плосконосый командир знаменитой 19-й Походной Армии, который не выполнил в 1931 году приказ Чана не сражаться с японцами в Шанхае; Си Тинг-Линг, командир 29-й Армии, ведущей бои с японцами вокруг Пекина. Все они, стоя перед Чан Кай-Ши, говорили примерно одно и то же:

«Ведите нас против японцев, и мы дадим вам наши войска и нашу верность на время войны».

Впервые в современной истории Китай оказался объединенным. Водные массы, которые так легко разбрызгивал свирепый японский ветер, вдруг застыли куском прочного льда. Трагедия современного Китая заключалась в том, что этот момент в Нанкине был слишком коротким.

6 августа конференция завершилась. Жребий брошен — все выбрали войну. Генералиссимус сделал короткое заявление, что Китай больше не станет ждать, даже если придется вступить в войну неподготовленным и это приведет к большому кровопролитию. Авиация уже была подготовлена к переброске на север, где ожидались самые тяжелые бои. Мы должны были базироваться в Кайфыне, важном железнодорожном узле на реке Хуанхэ. Эта широкая река была естественным барьером между японцами в Пекине и китайской столицей в Нанкине. Я вернулся в Нанчань, чтобы [90] готовить переброску истребительных групп, как неожиданно мадам Чан прислала приглашение срочно встретиться с нею в Цзюцзяне, когда она ехала из Кулуна в Нанкин. Мой чемодан со всей одеждой уже улетел на «Савойе» в Кайфын, и у меня остались только шорты и зеленая рубашка с короткими рукавами, а также помятая фуражка. Вот в таком виде я и встретился с мадам Чан. Мадам была страшно возбуждена. Она узнала, что японцы готовятся к захвату Шанхая. Шанхай был ключом к долине реке Янцзы и всему Китаю. Если японцы начнут наступление на Шанхай, китайцы должны сражаться. Она сказала, что отборная армия генералиссимуса, подготовленная немцами, уже движется к Шанхаю.

«Вы должны немедленно отправиться в Шанхай и предупредить американских дипломатов, чтобы они эвакуировали своих соотечественников и приняли меры к защите собственности, пока не поздно».

Я указал на свои шорты и легкомысленную рубашку. Этот костюм совершенно не подходил для посланника. Мадам тут же передала некоторую сумму денег.

«Купите себе новую одежду, но отправляйтесь в Шанхай как можно скорее».

Джулиус Барр доставил в Нанкин на личном самолете генералиссимуса. Я успел на ночной экспресс в Шанхай, покинув Нанкин на пару часов позже последнего японского подданного. Вдоль всей Янцзы японцы поспешно мчались в Шанхай под защиту японских орудий, пока не разразилась гроза. В Шанхае я купил белый костюм и туфли, стандартное летнее облачение иностранца, и отправился в американское консульство, предчувствуя несчастье. Я прождал целый час, после чего мне было позволено встретиться с мелким клерком, который вполуха выслушал мое предупреждение и заверил меня, что Шанхай война не затронет ни в коем случае. Разве я не знаю, что все столкновения происходят на севере?

Я помчался в штаб Китайского национального авиационного корпуса и встретился с Г. М. Биксби и моим старым [91] инструктором Эрни Аллисоном. Они страшно удивились. Они дали мне разрешение вербовать пилотов среди своего личного состава, если война начнется. Но ведь она не начнется! Затем я отправился в казармы 4-го батальона морской пехоты. Его командир полковник Бак был исключительно вежлив и тверд — войны не будет. И то же самое повторялось по всему Шанхаю. Я нашел только одного иностранца, который поверил моим предупреждениям, — шведского посла барона Бек-Фриза. Он сразу покинул чаепитие, где я передал ему предупреждение мадам Чан, и отправился рассылать уведомления шведским гражданам. Одновременно он передал телеграмму шведскому правительству. После японского нападения он прислал мне прекрасную серебряную карманную фляжку в знак признательности за предупреждение.

В среду я увидел японские военные корабли, прибывающие в реку Вангпу из военно-морской базы Куре, однако и это никого не встревожило. В эту ночь я отправился на поезде обратно в Нанкин, размышляя, не попусту ли встревожилась мадам Чан. На полпути к Нанкину поезд был остановлен, и из него высадили всех штатских. Их места заняли китайские солдаты, и поезд двинулся обратно к Шанхаю. Я почувствовал себя немного увереннее. Еще несколько поездов были реквизированы войсками, прежде чем я сумел втиснуться в тот, который довез меня до Нанкина.

Тем временем мадам Чан, которая ничего не слышала обо мне в течение двух суток, забеспокоилась и начала воображать самое худшее. Она послала Билли МакДональда в Шанхай на двухместном самолете Дугласа, чтобы он вывез меня обратно. В четверг утром он приземлился на аэродроме Ханцяо. «Американец» Ли, начальник службы аэродрома, бросился к самолету, размахивая руками.

«Убирайтесь отсюда поскорее вместе с самолетом. Прошлой ночью мы убили здесь японского офицера и солдата. В городе начались бои».

Билли игнорировал предупреждение. Он реквизировал автомобиль Ли и объехал весь город, пытаясь разыскать [92] меня. Толпы китайцев ломились в зарубежные сеттльменты, пытаясь укрыться там. Их собственные дома стояли пустыми. Во второй половине дня МакДональд улетел обратно и сообщил, что я пропал без вести. Но как раз в этот момент я сам вошел в кабинет мадам Чан.

На следующий вечер — в пятницу 13 августа — в нанкинской военной академии состоялся большой военный совет. Как обычно, мы с Дональдом сидели в сторонке, а мадам Чан переводила. Японская угроза Шанхаю заставила китайцев забыть о боях на севере. Так как в 1931 году китайцам уже удалось в кровопролитных боях остановить здесь японцев, они чувствовали себя увереннее, чем на северных равнинах, где мобильность японских танков и бронемашин позволяла противнику раздавить китайскую пехоту.

Генералиссимус получил какое-то сообщение. Он прочитал его и передал мадам Чан, а потом обратился к совету.

Мадам прошептала по-английски: «Они обстреливают шанхайский Правительственный центр. Они убивают наших людей. Они убивают наших людей».

«Что вы будете делать?» — поинтересовался я.

Она утерла слезы и гордо вскинула голову: «Мы будем сражаться».

Совещание превратилось в лихорадочные приготовления к бою.

Некоторые авиационные подразделения уже были переброшены обратно с севера и были развернуты вокруг Нанкина. Мадам Чан спросила меня, что они смогут сделать в субботу. Я рекомендовал атаковать японские корабли, которые обеспечивали артиллерийскую поддержку пехоте, пикировщиками и горизонтальными бомбардировщиками. Мадам Чан вдруг обнаружила, что здесь нет ни одного китайского офицера, который знает, как подготовить и организовать такой воздушный налет. Поэтому она попросила меня взять это на себя. Ничего не зная об обстановке, лишь смутно представляя себе силы противников, я принялся за планирование своего первого боевого вылета. После 20 лет подготовки началась-таки настоящая война. Мы с Билли [93] МакДональдом отправились в штаб Китайских ВВС и оставались там до 04.00, согнувшись над картами и расчетами. Сами того не зная, мы готовили сцену для знаменитой «Черной Шанхайской субботы», которая потрясла весь мир. Лишь годы спустя ее превзошли знаменитые «рейды тысячи бомбардировщиков» и атомные бомбы.

Я решил послать пикировщик Кертисс «Хок» против японских крейсеров, а легкие бомбардировщики Нортропа против японского командования, которое тогда размещалось на борту старого броненосного крейсера «Идзумо». Он стоял на якоре в реке Ванпу напротив японского консульства, на краю Международного сеттльмента.

Вся правда о том, что произошло в тот трагический день, до сих пор так и не рассказана. Экипажи китайских бомбардировщиков были хорошо обучены сбрасывать бомбы с фиксированной скорости на высоте 7500 футов. Они имели приказ не заходить на «Идзумо» со стороны Международного сеттльмента, так как мы прекрасно знали, что в этом квартале найдется слишком много охотников раздуть международный инцидент, обвинив во всем китайцев. Погода над Шанхаем была плохой для горизонтального бомбометания. Вместо того чтобы повернуть назад, отказавшись от выполнения задания, китайские пилоты нырнули под облака, чтобы сбросить бомбы с пологого пикирования с высоты 1500 футов. В этом случае скорость оказалась выше привычной для них. Они нарушили приказ избегать Международного сеттльмента и не сумели приспособить прицелы к новой высоте и скорости. В результате бомбы не долетели до «Идзумо» и взорвались прямо посреди Международного сеттльмента. Две 500-кг бомбы взорвались среди домов на его центральной улице — Нанкин-роуд. Еще одна не сработала. Погибли 950 человек всех национальностей, еще 1150 были ранены. Воздействие взрыва одной 500-кг бомбы среди тесно застроенного городского квартала должно было предупредить мир о грозящей опасности. Однако потребовалась немецкая атака зажигательными бомбами Герники, чтобы люди поняли это. Но эти бомбы вызвали [94] лишь короткую вспышку ужаса, о которой все вскоре забыли. Другими бомбами выбило стекла на американском крейсере «Аугуста», но «Идзумо» в этот день не пострадал.

Меня подняли рано утром, всего после пары часов сна. На невооруженном самолете меня отправили из Нанкина проследить за атакой Шанхая как представителя нейтральной державы. Я попал в грозовой фронт, который прижал меня к земле во время полета над рекой Янцзы. Я уже отказался от всякой надежды прорваться к Шанхаю, как вдруг заметил звено из 3 китайских самолетов, которое перестраивалось над рекой. Еще одна тройка быстро набирала высоту. Под ними я увидел военный корабль, идущий на большой скорости. Под носом у него кипел высокий белый бурун, из труб валил густой черный дым, орудия на палубе мигали огоньками, как крошечные лампочки на серой палубе. Китайские пикировщики подлетели слишком близко, чтобы неизвестные моряки могли чувствовать себя в безопасности. Я спикировал, чтобы опознать корабль. Но в этот самый момент он поставил густую дымовую завесу. Я поднырнул под нее и с первого же взгляда среди вспышек выстрелов различил огромный «Юнион Джек», нарисованный на юте. Это был британский крейсер «Камберленд»! Я сделал еще один заход, прорвавшись сквозь огневую завесу, чтобы проверить свои наблюдения, после чего на полном газу помчался в Нанкин. Я понимал, что назревает еще один международный инцидент. Во время обратного полета я с удовольствием полюбовался на пулевые пробоины у себя в крыльях.

Приземлившись в Нанкине, я показал их Ч. Б. Смиту и своему оружейнику Рольфи Уотсону.

«Поставьте на этот самолет пулеметы, да поскорее», — рявкнул я. В следующий раз, если кто-нибудь меня обстреляет, я отвечу. [95]