20. Кризис со снабжением

Сентябрь 1944 г. отмечен в наших календарях как месяц большого банкротства. Но банкротству обычно предшествует бум, и пока наши танки не застряли в стальных зубах линии Зигфрида, мы победно шествовали по дорогам Европы, исполненные оптимизма и радужных надежд.

Поражение противника восточнее Парижа было столь сокрушительным, что наши войска, несущиеся вперед на 2,5-тонных грузовиках, начали считать столь стремительное наступление предвестником скорой переброски их на китайско-бирманско-индийский театр военных действий. Это чувство оптимизма охватило даже и штабы, офицеры которых без устали учитывали транспортные средства и вели разговоры относительно возможности попасть домой к рождеству.

К северо-востоку от Парижа, где дороги буквально прогибались под тяжестью колонн нашей тяжелой техники, противник уже не мог оказывать организованного сопротивления, так как телефонная связь в вихре вынужденного отступления непрестанно выходила из строя. Отлично вымуштрованные солдаты вермахта, от которых всего лишь четыре года тому назад по этим дорогам убегали в панике французские беженцы, теперь сами удирали, охваченные ужасом. Противник, лишенный средств связи, потерял управление войсками. Не имея возможности завязать арьергардные бои, он беспорядочно ринулся к границам рейха и еще раз потерпел поражение — на этот раз у Монса.

2 сентября 7-й корпус Коллинса, обеспечивавший фланг наступавших на Брюссель войск Монти, пересек бельгийскую границу. Коллинс направил свои войска на Монс, где в 1914 г. армия Кайзера столкнулась с британскими экспедиционными войсками. Разрозненные части двадцати немецких дивизий, отступавших под натиском армии Монти с нормандского плацдарма и из района Па-де-Кале, приближались к Монсу со стороны побережья Северного моря. Войска противника, в беспорядке отступавшие к германской границе, которая близ Ахена клином вдается в [440] территорию Бельгии, у города Монса столкнулись с корпусом Коллинса. Столкновение было неожиданным для обеих сторон; завязалось встречное сражение. Когда оно закончилось, немцы потеряли более 2 тыс. солдат и офицеров убитыми и 30 тыс. пленными.

Это сражение у Монса стоило противнику последних резервов 7-й и 15-й армий. Отныне дороги Бельгии были свободными вплоть до границ рейха. Ходжес не только открыл путь на Льеж и Ахен, но и уничтожил последние резервы, в которых противник отчаянно нуждался для прикрытия не занятых гарнизонами укреплений линии Зигфрида. Именно эта малоизвестная победа у Монса дала 1-й армии возможность прорвать линию Зигфрида и через шесть недель захватить Ахен.

На других участках фронта, где наши колонны продвигались на восток, отступление противника принимало форму беспорядочного бегства. В полосе 21-й группы армий был взят в плен немецкий генерал, ехавший в своей штабной машине на север, затесавшись в колонну английских грузовиков. Солдаты принимали немца за офицера английских военно-воздушных сил, и он спокойно совершал свой путь, пока его не обнаружило всевидящее око военной полиции.

— Куда вас черт несет? — последовал вопрос полицейского. Немец направлялся к Сомме, у него был приказ организовать оборону на этом рубеже. Только сейчас он узнал, что англичане переправились через Сомму два дня тому назад.

В полосе наступления 1-й армии пути отхода немцев пересекались с осью наступления Ходжеса. Здесь мы подвергались риску неожиданного столкновения с колоннами противника. Но, по крайней мере на этот раз, наши колонны проскочили через перекресток с молниеносной быстротой, как на показательном марше. Генерал-майор Эдвард Брукс поставил свою машину на перекрестке дорог близ Камбре, чтобы наблюдать за прохождением колонны своей

2-й бронетанковой дивизии. Едва хвост дивизии миновал перекресток, как к генералу подлетел запыхавшийся французский фермер, изо всех сил нажимавший на педали велосипеда.

— Боши, боши, — кричал он, указывая назад на дорогу, по которой приехал.

— Сколько? — спросил Брукс, подавая знак своему радисту включить передатчик, установленный в джипе.

— Много, много, — ответил француз, задыхаясь. Брукс повернул часть своих танков как раз вовремя, чтобы захватить противника в момент подхода к перекрестку.

Обрадованный сообщениями о полной дезорганизации немцев, я пристально следил за Брестом, пытаясь найти ключ к разгадке непостижимого для меня упорства, с которым противник оборонял [441] эту крепость. Несмотря на безнадежность своего положения, гарнизон Бреста отражал удары трех американских дивизий. Поэтому я не был склонен принимать на веру предсказания о полном разгроме немцев, прежде чем мы дойдем до Рейна. Может быть, там, на Рейне, немцы поймут всю бессмысленность дальнейшего сопротивления и попытаются спасти то, что еще может быть спасено. Для этого им придется признать свое поражение, прежде чем они задохнутся в тисках между нашим фронтом и русскими. Но если противник вздумает оказать сопротивление на Рейне, мы могли с полной уверенностью считать, что он будет драться до конца.

Таким образом, для того чтобы приблизить конец войны, мы должны были прорваться к Рейну и заставить противника капитулировать. Но мы могли надеяться выйти к Рейну только при условии, что сохраним темпы наступления, взятые нами после прорыва у Сен-Ло, пока не преодолеем линию Зигфрида. Ведь по быстрому темпу нашего продвижения противник легко мог сделать вывод, что наши линии снабжения чрезмерно перегружены. Если бы он был в состоянии задержать нас на линии Зигфрида, он смог бы заставить нас остановиться для перегруппировки и пополнения запасов. Либо он должен был остановить нас на линии Зигфрида, либо ему нужно было откатиться назад да Рейн,

Логически рассуждая, противник должен был сдаться на том этапе, когда наше наступление перешло в преследование, так как именно в последующие восемь месяцев войны Германия понесла самые тяжелые жертвы и подверглась наиболее ожесточенным воздушным бомбардировкам. Более того, если бы немецкая армия сбросила Гитлера, пока ее не раздавили на глазах немецкого народа, охваченного сомнениями и недоверием, она могла бы сохранить миф о своей непобедимости, приписав поражение нацистам.

Но всякая надежда на восстание против Гитлера к этому времени была уже потеряна; чрезвычайные меры, принятые Гиммлером после покушения на Гитлера 20 июля, заставили германскую армию замолчать. Что касается самих нацистов, то у них, конечно, не могло быть колебаний, так как иного выхода для них не было. Они, как никто другой, отдавали себе отчет в том, что их преступления не останутся безнаказанными. Стремясь продлить свою жалкую жизнь еще на несколько недель или месяцев, они предпочли увлечь за собой в пропасть весь немецкий народ.

Однажды ясным сентябрьским утром, когда я сидел в своем прицепе близ Шартра, занятый расчетами потребного количества транспортных средств для наступления к Рейну, вдруг раздался легкий стук в дверь и на пороге появился сутулый человек в помятой военной форме. В руке он держал видавшую виды каску. На усталом лице бродила слабая улыбка. Это был Эрни Пайл, наш неизменный спутник еще со времен сицилийской кампании. [442]

— Эрни! — воскликнул я, — Эрни, входите. Я слышал, будто вы собираетесь домой?

Он бросил каску на кожаный диван, кивнул головой и с усилием улыбнулся.

— Я только что прибыл из Парижа, Брэд, и хочу попрощаться.

— Вы вернетесь?

Эрни отрицательно покачал головой и пожал плечами под мешковатой курткой танкиста.

— Отдохните пока, вам и так досталось.

— Даже слишком, — согласился он.

Тунис, Сицилия, Италия и теперь Франция — 22 месяца боевой страды. 22 месяца! А сколько друзей пришлось завернуть в тюфячные чехлы, в которых мы хоронили своих солдат и офицеров. Для человека, который выстрадал все это, как Пайл, этого было вполне достаточно, даже слишком много.

За время своей последней болезни Эрни задолжал огромное количество строчек, и теперь он героически вылезал из долгов, отсылая каждый день новое сообщение. Хуже всего было то, сказал Эрни, что он совсем исписался. Война выжала из него все, до последней капли.

— Пара месяцев отдыха, — сказал я, — и вы снова будете с нами на фронте.

Эрни выжал еще одну улыбку.

— Говорят, к тому времени война уже кончится...

— Может быть, — согласился я. — Но если противник окажет такое же сопротивление, какое Рамке оказывает в Бресте, кто знает, сколько времени она еще протянется. Сейчас как раз время прекратить войну, но все признаки говорят об обратном. Если немцы не сложат оружия на Рейне, нам, может быть, придется искрошить их на мелкие кусочки, прежде чем они сдадутся.

Пайл с удивлением посмотрел на меня.

— Чем ближе к фронту, тем люди настроены куда оптимистичнее, особенно в 1-й армии. Я пожал плечами.

— Может быть потому, что сейчас кажется, что все идет так гладко.

Эрни вернулся в Париж к завтраку. Больше я его никогда уже не видел. Однажды вечером на обеде в Висбадене, всего лишь за шесть дней до встречи с русскими, мне была вручена телеграмма, переданная по телетайпу Хью Бейли, сотрудником агентства Юнайтед Пресс. Эрни был убит японским пулеметчиком на одном из островов близ Окинавы. Американские солдаты потеряли своего лучшего фронтового друга.

Несколько озадаченное легкостью, с которой Монти продвигался северо-восточнее Сены, главное командование экспедиционных [443] сил союзников пересмотрело свою стратегию наступления в Восточной Франции и 4 сентября принядо решение не препятствовать Паттону наступать на Саар. Главное командование считало, что в условиях полной деморализации противника можно было обеспечить снабжение армии Паттона без ущерба для Монти. Хотя основные усилия союзников все еще были направлены на поддержку наступления Монти, на этот раз главное командование начало склоняться к нашей стратегии наступления на двух операционных направлениях.

Вместо того чтобы повернуть все три корпуса 1-й армии севернее Арденн, Ходжес должен был оказывать поддержку наступлению Монти силами двух корпусов, а третьим корпусом, охватывая этот лесной барьер с юга, поддержать наступление Паттона на Франкфурт. Такой двойной удар севернее и южнее Арденн неожиданно принес нам тактическую удачу. Эйзенхауэр не был больше связан одной осью наступления, на которой противник мог сосредоточить свои средства обороны. Наступая на широком фронте на двух направлениях, Эйзенхауэр получил возможность маневрировать и скрывать от противника свои намерения. Если бы немецкое командование сосредоточило свои войска на севере, чтобы отразить наступление на Рур, оно было бы вынуждено ослабить оборону Саара и поставило бы этот участок фронта под удар армии Паттона. С другой стороны, если бы оно сосредоточило свои войска в Сааре, оно могло это сделать только за счет риска прорыва англичан на севере. Пока мы держали инициативу в своих руках на широком фронте, линия обороны противника неминуемо чрезмерно растягивалась и наши войска имели полную возможность прорвать ее.

К 1 сентября на западном фронте осталась жалкая горстка деморализованных солдат противника. Общее количество всех уцелевших немецких войск к северу от Арденн составляло всего лишь одиннадцать дивизий, из которых танковых дивизий было только две. Противник мог противодействовать наступлению Паттона на Саар силами не более чем пяти дивизий. Правда, с побережья Бискайского залива отступала стотысячная немецкая армия, но из этих ста тысяч войск можно было набрать боеспособных подразделений не более как для одной дивизии. Что касается многочисленных войск противника, отступавших вверх по течению Роны под натиском 7-й американской армии, то из них можно было скомплектовать не более двух с половиной боеспособных дивизий. Таким образом, общее количество немецких войск на западном фронте едва достигало двадцати дивизий.

В то время как силы противника таяли, к нам через Ла-Манш непрерывно переправлялись подкрепления и наши силы росли. К этому времени в группе армий Монти насчитывалось пятнадцать дивизий, тогда как в моей группе их число увеличилось до [444] двадцати. Кроме того, после завершения операции «Драгун» освободилось еще восемь дивизий, которые двигались от Канн вверх по долине реки Роны. Кроме того, в Англии размещались три воздушно-десантные дивизии, составлявшие резерв 1-й воздушно-десантной армии союзников. Еще четыре дивизии, находившиеся в пути из США, по плану должны были прибыть в распоряжение 12-й группы армий в середине сентября.

Однако при выходе на германскую границу мы утрачивали подавляющее превосходство в силах. Там нам предстояло преодолеть полосу укреплений, известную под названием линии Зигфрида, где немцы построили прочные бетонные сооружения, которые компенсировали наше превосходство в дивизиях. Чтобы выйти к Рейну, нам важно было захватить оборонительные сооружения линии Зигфрида, прежде чем противник придет в себя и займет их гарнизонами. В противном случае наш перевес в войсках противник мог нейтрализовать дотами и крепостной артиллерией.

Что касается вопросов материально-технического обеспечения, то переход верховного штаба союзников к стратегии наступления на двух операционных направлениях оказался очень выгодным для Паттона, ибо в связи с приказом возобновить наступление на Саар 3-я армия Паттона была уравнена в правах на снабжение с 1-й армией Ходжеса.

Однако, несмотря на обещание полного равенства в снабжении, мытарства Паттона на этом не закончились, ибо он, подобно Ходжесу, страдал не столько от недостатка предметов снабжения, сколько от нехватки автотранспортных средств. Становилось все более очевидным, что раньше или позже нам придется остановиться, произвести перегруппировку войск и организовать снабжение через новые глубоководные порты на побережье пролива к северу от Сены. До тех пор, пока не были освоены эти новые, более короткие коммуникации, мы не смели даже и помышлять о форсировании Рейна крупными силами. Тем временем мы намеревались двигаться вперед, пока у нас еще сохранился наступательный порыв, и с хода преодолеть линию Зигфрида.

Командир менее воинственный, чем Паттон, возможно, приберег бы выпавшие на его долю скудные крохи и остановился на спокойную зимовку под прикрытием реки Маас. Но Джордж смело ринулся вперед и прошел 50 километров за Маас, достиг Мозеля и быстро захватил предмостное укрепление южнее крепости Мец.

Солнечным днем 13 сентября танки 3-й бронетанковой дивизии 7-го корпуса перешли германскую границу на слабо обороняемом участке линии Зигфрида в 16 километрах южнее Ахена (схема 35). [445] [446]

Немецкая армия, которая в течение последних 70 лет трижды успешно вторгалась в Западную Европу, теперь впервые откатывалась назад на территорию своей собственной страны. Я узнал об этом в Дуэ, в нескольких километрах восточнее Парижа, где оперативная группа штаба 12-й группы армии заканчивала приготовления к переезду в Верден.

Но известие о переходе германской границы не могло скрыть того факта, что наше наступление выдохлось. Не успели наши войска перейти границу, как мы вынуждены были остановиться. Закончилась шестая неделя головокружительного похода. В течение последующих двух месяцев мы были вынуждены топтаться на месте перед линией Зигфрида, ожидая, пока длинные линии снабжения из Шербура не будут заменены более короткими из Антверпена. Получив подкрепления из областей восточнее Рейна, противник кое-как восстановил свое положение на фронте. Наш рывок к Рейну оказался неудачным, и вместе с ним развеялась наша заветная мечта на скорую капитуляцию Германии.

Утром накануне того дня, когда Коллинс пересек германскую границу, я пригласил Ходжеса и Паттона к себе на командный пункт, чтобы вместе с ними рассмотреть наши возможности продолжать наступление, несмотря на все усугубляющийся кризис с горючим и боеприпасами. Вечером того же дня о результатах нашего совещания я доложил Айку. В течение предыдущих десяти дней в 1-ю армию в среднем поступало 3300 тонн грузов в день, в 3-ю армию — 2500 тонн, ибо преимущество в снабжении 1-й армии было отменено только 6 сентября. Ходжес доложил, что боеприпасов у него осталось на пять дней боев, а бензина хватит до Рейна. Основываясь на нормах снабжения, установленных в его армии, Ходжес подсчитал, что он сможет выдержать десять дней напряженных боев на всем почти 200-километровом фронте 1-й армии. Паттон доложил, что у него имеется четырехдневный запас боеприпасов и запас бензина, достаточный для того, чтобы добраться до Рейна.

За пять дней до этого Монтгомери жаловался, что передача части бензина Паттону замедлила темп продвижения 1-й армии Ходжеса, наступавшей на правом фланге англичан. Кортни признавал, что из-за нехватки горючего он, возможно, потерял целые сутки. Однако основную причину задержки своей армии он объяснял сложностью наведения переправ через Маас и заметно усилившимся сопротивлением противника.

К концу сентября запасы горючего в 1-й армии истощились, а Ходжесу так и не удалось прорвать упорно обороняемую противником линию Зигфрида. До наступления ноябрьских дождей он был вынужден ограничиться незначительными действиями, а в ноябре мы еще раз попытались предпринять наступление.

На южном участке фронта ниже Арденнских лесов 80-я дивизия [447] Паттона захватила плацдарм на восточном берегу реки Мозель между городами Мец и Нанси. Но когда Джордж попытался расширить этот плацдарм и переправить через реку дополнительные войска, он неожиданно натолкнулся на сильное сопротивление противника. 12 сентября я дал Паттону еще два дня для переправы основных сил через Мозель. Если бы Паттону не удалось выполнить эту задачу за два дня, ему пришлось бы перейти к обороне на фронте от Нанси и к северу до Люксембурга, а затем начать наступление севернее реки Мозель, там, где она у Трира поворачивает на восток. Джорджа не требовалось понукать. Все еще не теряя надежды прорваться к Рейну, он форсировал Мозель на 80-километровом фронте и вечером 14 сентября доложил, что четыре дивизии благополучно переправились через реку. Но к этому времени Паттон почти полностью израсходовал скудные запасы и, подобно Ходжесу, дошел до предела своих сил.

Почти за две недели до этого Монти и я договорились о направлении, по которому наши войска будут наступать на Рейн, после того как Брюссель останется у нас в тылу. Для этого наступления мы должны были выделить два корпуса, Монти — один. По нашему плану все три корпуса двигались в одной линии и наносили удар на участке между Дюссельдорфом и Бонном. Тем временем левофланговый корпус 2-й английской армии Демпси должен был повернуть на северо-восток, а 1-я канадская армия — выйти на побережье пролива. Там она должна была захватить порты и площадки, с которых велся обстрел Лондона самолетами-снарядами, и продолжать наступление к Шельде — внутреннему водному пути, соединяющему Антверпен с морем.

Правее направления главного удара оставшийся корпус Ходжеса должен был блокировать Арденны небольшими силами и наступать вдоль долины реки Мозель в направлении на Кобленц. Два левофланговых корпуса Паттона, находившиеся южнее Арденн, продвигались к Саару. Третий корпус должен был, если у него хватит сил, наступать к северу от Вогез в направлении на Карлсруэ, расположенный на Рейне.

Пока канадская армия Крерара, наступая от рубежа к рубежу, двигалась к портам пролива, армия Демпси освободила Брюссель и Антверпен. Из Антверпена она должна была наступать на восток к Маасу, продвигаясь на одной линии с армией Ходжеса. От Намюра до Льежа Маас течет на восток, у Льежа он снова поворачивает на север и несет свои воды к морю.

4 сентября Монтгомери захватил Антверпен, но за Антверпеном он, подобно нам, встретился с внезапно усилившимся сопротивлением немцев. Это сопротивление организовал пруссак, фельдмаршал Вальтер Модель, который прошлым летом остановил [448] русское наступление на Висле и за это был награжден Гитлером{39}. После самоубийства фон Клюге Гитлер назначил Моделя на западный фронт, поставив ему задачу восстановить линию обороны. Модель, один из наиболее инициативных и находчивых германских генералов, сумел отсрочить разгром вермахта. Он пресек панику и реорганизовал деморализованные немецкие войска, сформировав из них устойчивые боевые группы. На фронте от Антверпена до Эпиналя протяженностью 415 километров Модель чудом создал новый мощный оборонительный рубеж.

В начале сентября Монтгомери пришел к заключению, что он сможет закончить войну одним умелым ударом, наступая от Рейна на Берлин через Нидерланды. Вместо того чтобы пробивать себе путь к Руру, используя также приданные ему три корпуса 1-й армии, Монти решил смелым рывком на север обойти с фланга новый оборонительный рубеж, созданный Моделей. Эта рискованная авантюра закончилась крупным поражением союзников под Арнемом.

Эта авантюра Монти поразила меня. Кажется, если бы этот набожный трезвенник ввалился в верховный штаб экспедиционных сил союзников вдребезги пьяным, я не был бы так удивлен. На этот раз Монтгомери изменил присущей ему осторожности. План арнемской операции предусматривал выброску воздушного десанта на глубину 100 километров. Хотя я никогда не мог примириться с этим рискованным предприятием, тем не менее охотно признаю, что, составляя план арнемской операции, Монтгомери проявил большую силу воображения.

Арнемская операция, получившая условное наименование «Маркет-Гарден», преследовала цель вклиниться в оборону противника на 100 километров. Если бы операция увенчалась успехом, Монтгомери обошел бы с фланга оборонительные сооружения линии Зигфрида и, переправившись через низовья Рейна, вышел бы на кратчайшую дорогу к Берлину. Но путь между Антверпеном и целью Монти — Арнемом преграждали пять крупных водных преград. Первые две — это каналы к северу от Эйндховена, третья — река Маас в 40 километрах восточнее. В 13 километрах за Маасом течет река Вааль, через которую перекинут арочный мост в Неймегене. И, наконец, низовье Рейна представляло последний барьер перед слабо укрепленной германской границей, до которой оставалось всего лишь 30 километров.

Три воздушно-десантные дивизии должны были захватить переправы через эти водные преграды. Предполагалось выбросить [449] 101-ю дивизию в Эйндховене, 82-ю — в Неймегене и 1-ю английскую — близ Арнема (схема 36). Задачу связать воедино эти три изолированных плацдарма Монтгомери возложил на свою отборную гвардейскую бронетанковую дивизию.

Я не был посвящен в этот план и услышал о нем от нашего офицера связи при 21-й группе армий через несколько дней после того, как Монтгомери представил его Айку в окончательном виде. Секретность, в которой Монти держал весь ход планирования операции, озадачила меня; хотя англичане не выходили за пределы отведенной им полосы, все же их действия нарушали план совместного наступления, утвержденный несколько дней тому назад. Отклонение на северо-восток от намеченного направления, на котором Монтгомери совсем недавно ввел в бой один из своих корпусов, обнажало левый фланг Ходжеса и ставило его под угрозу контрудара немцев. Для прикрытия этого фланга мне пришлось бы взять у Паттона одну из его трех бронетанковых дивизий, перебросить ее на север и передать в распоряжение Ходжеса.

Узнав о плане Монти, я немедленно позвонил Айку и решительно запротестовал. Отказываясь от совместного наступления, Монти хотел вырваться вперед, оставив нас на месте. Однако Айк замял этот вопрос; он полагал, что игра стоила свеч. Если бы замысел Монти удался, мы бы обошли линию Зигфрида с фланга и, может быть, даже захватили плацдарм на восточном берегу Рейна.

Каждая новая дивизия, прибывавшая во Францию, увеличивала перевес в силах американских войск над английскими. К 15 сентября Монти закончил накопление сил для наступления; не хватало лишь трех канадских дивизий, которые должны были прибыть из района Средиземного моря в апреле. Опасаясь, как бы Айк не уступил неотступным мольбам Монти об усилении его войсками, я с непоколебимой твердостью отстаивал право американских войск сражаться под американским командованием.

Но мое несогласие с арнемской операцией было вызвано не только тем, что англичане нарушили ранее утвержденный план. Мне казалось, что Монти, который стремился во что бы то ни стало обойти фланг Моделя, недооценивает силы немцев в низовьях Рейна. Я считал, что претензии Монти необоснованны и не соответствуют его силам. Ему следовало бы сосредоточить свое внимание на районе Шельды и открыть антверпенский порт. До тех пор, пока этот порт нельзя было использовать для разгрузки союзных судов, мы не могли начать наступление восточнее Рейна.

В воскресенье 17 сентября небо над Голландией потемнело от бесчисленного множества самолетов воздушно-десантной армии союзников под командованием Бреретона. Это была первая дневная выброска воздушного десанта за всю войну. Вечером я прибыл на командный пункт Монти в Брюсселе, где несколько подбитых самолетов «С-47» сели на «брюхо», Несмотря на частые контратаки [450] [451] противника, десантники удерживали захваченные плацдармы. Танки Монти прорвались и 20 сентября проскочили по мосту в Неймегене на восточный берег реки Вааль.

Однако между Ваалем и Арнемом гвардейская бронетанковая дивизия, встретила возросшее сопротивление противника и остановилась. Между тем противник непрерывно контратаковал 1-ю воздушно-десантную дивизию англичан на восточном берегу нижнего Рейна. В течение пяти дней английские парашютисты в красных беретах отстаивали захваченный плацдарм, пока 25 сентября Монти, отчаявшись в успехе операции, не отдал им приказ отойти за Рейн. Из 9 тыс. английских парашютистов, выброшенных восточнее Рейна, обратно вернулось менее 2,5 тыс. человек. Отличительной чертой англичан является то, что их доблесть особенно ярко проявляется в трудную минуту, и в результате героические действия часто настолько затмевают поражения, что память о них сохраняется в веках, в то время как поражения уже давно забыты. Сражение под Арнемом подтвердило эту английскую традицию. Монти вынужден был повернуть назад, чуть не достигнув своей цели, причем его войска проявили такую доблесть, что стратегическая неудача прошла незамеченной.

Правда, англичане захватили предмостное укрепление через Вааль, но это стоило им огромных жертв. Только спустя шесть месяцев Монти удалось форсировать Рейн, но и то на расстоянии почти 80 километров вверх по реке от Арнема. Между тем действия по очистке Шельды от противника, отодвинутые на второй план, тянулись весь октябрь. И только к 26 ноября этот чрезвычайно важный для союзников путь был, наконец, открыт для судоходства.

Монти впоследствии приписывал неудачу в Арнеме неблагоприятным условиям погоды; слов нет, погода сыграла здесь какую-то роль. Так, на второй день наступления пасмурная погода, установившаяся в Нидерландах, сорвала доставку грузов и подкреплений по воздуху. За все время операции истребительная авиация союзников имела только два летных дня, все остальное время плохая погода ограничивала ее действия и противник имел возможность переходить в контратаки, не опасаясь ударов с воздуха. За период с 19 сентября, когда гвардейская бронетанковая дивизия достигла Неймегена, до 4 октября, когда Монти отказался от дальнейшего наступления, противник двенадцать раз контратаковал вклинившиеся английские войска, причем в каждой контратаке участвовало до дивизии. Монти скрепя сердце признался, что его «легкий» путь оказался усыпан скрытыми терниями.

* * *

Готовясь к совещанию командующих группами армий в верховном штабе экспедиционных сил союзников, назначенному на 22 сентября, Эйзенхауэр запросил мнение каждого из нас относительно [452] стратегического замысла, который должен быть положен в основу завоевания самого рейха. Мы в оперативной группе штаба группы армий заранее знали, что Монти потребует в первую очередь обеспечить его действия на северном направлении. В то время Монти полагал, что, если его группа армий будет усилена американскими дивизиями, он сможет одним броском форсировать Рейн, вторгнуться в Рур и проложить дорогу на Берлин. Мне казалось, что он сильно недооценивает резервы противника по ту сторону Рейна. Я был уверен, что план Монти построен на песке и его замыслы будут расстроены ударом противника во фланг наступающим англичанам.

В течение нескольких недель мы в штабе 12-й группы армий изучали план двухстороннего охвата Рура. Монти считал, что он будет форсировать Рейн, а мы прикроем его с фланга, поэтому нам незачем выходить к Рейну южнее Кельна (схема 37). По моему мнению, мы должны были выйти к Рейну на широком фронте, который тянулся бы на юг, во всяком случае, до Кобленца, а еще лучше вплоть до швейцарской границы.

Излагая Айку свою точку зрения, я остановил его внимание на трех моментах:

1. До тех пор пока мы полностью не очистим Шельду от противника и не обезопасим Антверпен, мы не можем рассчитывать на крупное наступление восточнее Рейна.

2. При любом продвижении на территорию Германии мы должны двигаться эшелонированно, сохраняя крупные силы в тылу для отражения контратак противника и борьбы с диверсиями.

3. Независимо от выбора направления главного удара следует организовать наступательные действия на вспомогательных направлениях. Только наступление на широком фронте может лишить противника возможности сосредоточить крупные силы на направлении нашего главного удара.

Нашей главной целью был Рурский бассейн — сердце германской военной машины с его густой сетью промышленных центров и лесом высоких заводских труб. Питаясь за счет богатейших залежей каменного угля, Рур стал играть преобладающую роль в период первой империи Бисмарка. Начиная с 1942 г. Рур выдержал сотни налетов авиации союзников. После каждой бомбардировки убирались обломки, устранялись повреждения и снова продолжался выпуск военной продукции. Хотя авиация и причинила Руру в конечном счете большие повреждения, ей все же не удалось вывести из строя основные промышленные предприятия. Без Рура Германия не смогла бы обеспечивать свои армии на фронте. Для того чтобы погасить эту гигантскую доменную печь, я предложил Эйзенхауэру изолировать ее посредством двухстороннего охвата. Пока Монти охватывал Рур с севера, двигаясь через равнины Вестфалии, мы окружали его с юга. [453] [454]

Кратчайшим путем для нашего охватывающего удара была дорога восточнее Кельна, но она петляла по горам Зауерланда, где местность благоприятствовала организации обороны. Гораздо удобнее была южная дорога, которая шла от Франкфурта на северо-восток по холмам Гессена. «Возможно, мы используем оба пути, — писал я, — но для нанесения главного удара мы изберем путь через Франкфурт и завершим окружение Рура в районе Падерборна. Этот город был расположен на северо-восточной границе Рура, всего лишь в 230 километрах от Берлина. Спустя шесть месяцев, когда в рурском мешке оказалось более 300 тыс. войск группы армий Моделя, мы замкнули кольцо окружения в Липштадте, всего лишь в 32 километрах от пункта, намеченного нами в сентябре. Мы действовали точно по плану. Все же вряд ли выполнение какого-либо плана сопровождалось такими невероятными трудностями, которые пришлось преодолеть нам, пока Эйзенхауэр не открыл для нас «зеленую улицу»{40}.

Верховный штаб экспедиционных сил союзников переехал из скромного приморского городка Гранвиля в Версаль, расположившись неподалеку от дворца. Канцелярия Дика разместилась в небольшом белом каменном флигеле позади величественного здания отеля «Трианон Палас». В зеркальном холле бронзовый бюст Геринга был повернут лицом к стене. Айку вначале был отведен огромный зал, но затем по его настоянию зал был перегорожен фанерной стенкой.

— Слишком элегантно, — сказал он, передернув плечами, — я буду болтаться здесь как неприкаянный и в конце концов потеряюсь.

Деверс прибыл на самолете в Версаль из штаба 6-й группы армий, находившегося неподалеку от гор Вогезы. Его группа состояла теперь из двух армий: 7-й американской под командованием генерал-лейтенанта Александра Пэтча, и 1-й французской генерала Жана де Латтр-де-Тассиньи. Укомплектованная вначале добровольцами «Свободной Франции» в Северной Африке, солдатами и офицерами колониальных войск и местными воинскими частями, французская армия была вооружена американским оружием и носила американское обмундирование.

Тем временем в состав 12-й группы армий вошла еще одна американская армия. Это была 9-я армия, прибывшая из Англии на смену частям 3-й армии Паттона, блокировавшим порты Бретани. 9-я армия была необстрелянной, но честолюбивой армией, стремившейся в бой. Она быстро возмужала под руководством генерал-лейтенанта Уильяма Симпсона. По сравнению с шумливой и [455] самонадеянной 3-й и темпераментной 1-й армиями 9-я армия ничем особенным не выделялась.

Я впервые почувствовал, что на совещаниях в Версале не все обстоит гладко, только после того, как Хансен рассказал мне, что в верховном штабе экспедиционных сил союзников держат пари: явится Монти на совещание или нет? Поэтому я не был удивлен, когда совещание открыл Фредди де Гинган, искусный примиритель Монти, представлявший своего начальника на совещании. Хотя Эйзенхауэр сохранял невозмутимый вид, отсутствие Монти рассматривалось другими командирами как оскорбление главнокомандующего вооруженными силами союзников. Правда, положение в Арнеме было критическим, но я уверен, что Монти в тот день при желании мог выкроить несколько свободных часов. Отсутствие Монти на совещании ограничило круг нашей работы. Хотя де Гинган прибыл как представитель Монти, готовый изложить его точку зрения, он не мог взять на себя какие-либо обязательства за своего шефа. Если Айк и был недоволен отсутствием Монти, то он скрывал свои чувства с поразительным самообладанием. Спустя два дня мне самому пришлось не по душе поручение посетить Монти и ознакомить его с решениями, принятыми в Версале. Мы вылетели в штаб Монти. Погода стояла отвратительная, наш самолет сбился с курса и едва не попал в расположение противника, так как у нас вышла из строя радиостанция.

Теперь верховный штаб экспедиционных сил союзников так же настоятельно, как и мы в штабе группы армий, требовал открытия какого-нибудь близлежащего крупного порта с тем, чтобы несколько разгрузить наши перегруженные до предела коммуникации, растянувшиеся от Шербура и различных пунктов на побережье. Хотя Монти захватил город Антверпен 17 дней тому назад, он все еще почти ничего не сделал для освобождения от противника устья Шельды. А пока этот водный путь не был открыт, Антверпен не мог нам принести никакой пользы. На совещании в Версале 22 сентября Айк особо подчеркнул, что нам необходим глубоководный порт. Он сказал, что этот порт будет «необходимой предпосылкой для решающего наступления в глубь Германии». Однако, несмотря на это, Эйзенхауэр не предложил Монти сначала очистить Шельду, а потом уже идти дальше. Вместо этого он гарантировал ему, что английские войска во время наступления на Рур будут снабжаться в первую очередь. На направлении главного удара должна была действовать 2-я английская армия Демпси, которой оказывала поддержку 1-я американская армия Ходжеса, прикрывавшая правый фланг англичан. Решение Эйзенхауэра было сокрушительным ударом для Паттона, надеявшегося получить разрешение на стремительное наступление к Рейну в направлении на Франкфурт. Уточнив задачу, поставленную перед 1-й армией, верховный командующий отдал распоряжение «остальным войскам [456] 12-й группы армий не предпринимать дальнейших наступательных действий, пока не выявятся возможности материально-технического обеспечения после того, как сначала будут удовлетворены все требования группировки, действующей на направлении главного удара». На обычном языке это означало, что 3-я американская армия должна была отсиживаться на Мозеле.

Для того чтобы помочь Монти сосредоточить свои войска на узком участке фронта, я получил предписание перенести разграничительную линию 12-й группы армий еще на 65 километров к северу и очистить от противника территорию западнее Мааса, оставшегося в тылу у Монти. Затем Эйзенхауэр принял меры к тому, чтобы облегчить снабжение американских войск на южном участке фронта, приказав нам передать корпус Хэйслипа в составе двух дивизий группе армий Деверса. В соответствии с этим планом войска Ходжеса растягивались вдоль 150-километрового участка фронта от Рура почти до Мозеля. Поэтому правее армии Ходжеса на участке Арденн я расположил 9-ю армию Симпсона. Фронт в районе Арденн, восточнее которых находится массив Эйфель, казался спокойным. Арденны представляют собой почти непроходимые горы, покрытые лесом, пересекающие люксембургскую границу{41}.

Только 9 октября Монти окончательно убедился в невозможности быстрого продвижения через Рейнскую область к северной границе Рура. После 20-дневных боев на узком фронте между рекой Ваал и нижним Рейном Демпси не удалось сломить сопротивление противника. Более того, создалась угроза, что Модель ударит по открытому флангу англичан со стороны предмостного укрепления западнее Мааса, обойденного Монти при попытке захватить Арнем. Воздушный десант, выброшенный Монтгомери в Арнеме, не сумел отвлечь противника от устья Шельды и прекратить блокаду важного порта Антверпена.

В конце сентября фон Рундштедт, вышедший было в отставку, снова был призван на действительную службу и назначен командующим западным фронтом. Отчетливо представляя наши трудности со снабжением, он понимал, что блокада Антверпена оттянет новое наступление союзников. И пока канадцы прокладывали себе с боями путь к Шельде вдоль побережья Северного моря, противник переправился на остров Валхерен, окопался там, а затем укрепился на полуострове, соединяющем Валхерен с материком. Когда Монти в октябре приостановил наступление, чтобы подсчитать свои запасы, он выяснил, что наличных средств для возобновления наступления недостаточно. Не желая перегружать свои [457] тылы, он согласился отложить на неопределенный срок наступление на Рур с тем, чтобы сначала очистить устье Шельды от противника и открыть порт Антверпен.

Между тем со дня совещания в Версале 22 сентября, на котором Эйзенхауэр подчеркнул значение Антверпена, прошло 18 драгоценных дней. Тридцать пять дней тому назад английская 11-я бронетанковая дивизия вошла в Антверпен, расположенный в устье р. Шельды. Если бы Монти немедленно приступил к очистке Шельды от противника, вместо того чтобы тщетно рваться к Берлину, мы могли бы уже получать грузы через этот бельгийский порт. Вместо этого он потерял целый месяц, и мы вынуждены были прождать еще месяц, пока в Антверпен не прибыл наш первый морской конвой. Если бы Монти очистил Шельду, как это ему предлагал верховный штаб экспедиционных сил союзников, [458] Антверпен вступил бы в строй гораздо раньше и мы избежали бы кризиса в снабжении, который парализовал нас в октябре.

Действительно, из всех возможных неудач на европейском фронте ни одна не была чревата более серьезными последствиями, чем запоздалое открытие Монти Антверпенского порта. Если бы мы имели возможность обеспечить быстрый подвоз грузов на фронт через Антверпен, мы могли бы гораздо раньше предпринять осеннее наступление. Вместо этого мы были вынуждены отсиживаться до ноября, пока не были накоплены запасы горючего и боеприпасов, доставленных длинным путем из Шербура на фронт. К этому времени погода испортилась, наступила зима, да и немцы не сидели сложа руки. За период с начала сентября до середины декабря противник втрое увеличил количество своих войск на западном фронте, доведя его до семидесяти дивизий. А из его пятнадцати танковых дивизий восемь имели на вооружении танки типа «Пантера» и «Тигр».

Когда, наконец, Монти отказался от Арнема и решил приступить к освобождению от противника подходов к Антверпену, Эйзенхауэр был особенно озабочен судьбой этого порта, в котором мы ощущали крайнюю необходимость. Поэтому он в весьма недвусмысленных выражениях дал понять Монтгомери, что Антверпен должен быть открыт, прежде чем мы предпримем какое-либо наступление в сторону Рейна.

Монтгомери так долго откладывал освобождение устья Шельды от противника, что теперь оно превратилось в весьма сложную операцию. Для захвата острова Валхерен канадцам пришлось высадить морской десант. Наша авиация, стремясь затопить позиции противника, разбомбила плотины на острове. В результате канадцам пришлось пробивать себе путь в чрезвычайно трудных условиях, преодолевая поля, затопленные морской водой. Наконец 9 ноября штаб 21-й группы армий донес, что устье Шельды свободно, а 17 дней спустя, 26 ноября, в Антверпене встали под разгрузку суда первого конвоя союзников. Через несколько недель Антверпен полностью заменил Шербур, с его протяженными и причинявшими беспокойство линиями коммуникации.

* * *

Позиционная война, парализовавшая наши армии на целых шесть убийственно долгих недель, пока грузы с большими трудностями доставлялись из Шербура, началась вскоре после совещания в Версале. Паттон первым получил приказ «удерживать занятые позиции, пока не будут созданы запасы, позволяющие возобновить наступление». Спустя две недели, 9 октября, когда Монтгомери пришлось отказаться от наступления к Рейну, вынужденное бездействие, на которое был обречен Паттон, распространилось также и на 1-ю армию. В связи с этим наши надежды на быстрый [459] разгром германской армии улетучились. 29 сентября я сообщил Эйзенхауэру свои соображения по поводу Антверпена. Я считал, что Монти в лучшем случае освободит Шельду не ранее начала ноября и Антверпенский порт сможет оказать нам существенную помощь не раньше 1 декабря. Самое лучшее, на что мы могли надеяться, заключил я, это начать наступление в середине ноября.

Ходжес должен был накапливать запасы для этого ноябрьского наступления и, используя свое вклинение в линию Зигфрида, захватить город Ахен, чтобы превратить его в опорный пункт на территории рейха. Позднее, когда его полевые склады будут снова пополнены запасами, он должен был двинуться к Рейну, к готическим башням Кельна.

Хотя надежды одержать победу этой осенью и не оправдались, солдаты не забыли стремительных темпов нашего сентябрьского наступления. Для многих было совершенно непостижимо, каким образом разбитые армии противника могли снова собраться с силами и оказать сопротивление столь мощному ударному кулаку, как семь армий союзников, сосредоточенных на западном фронте. 28 сентября штаб 1-й армии прислал мне великолепный бронзовый бюст Гитлера со следующей надписью на пьедестале: «Найден в штабе нацистов в Эйпене, в Германии. Дайте 1-й армии семь боекомплектов и еще одну дивизию — и мы беремся доставить оригинал через тридцать дней». Однако, прежде чем прошли эти 30 дней, Гитлер уже познакомил своих генералов с планом контрнаступления в Арденнах.

Однажды вечером в течение нескольких коротких часов 1-й армии даже казалось, что она сможет доставить оригинал раньше, чем можно было надеяться. Начальник разведки армии Ходжеса ворвался к нему в фургон с донесением радиоразведки. Перехваченная радиограмма гласила, что полковник СС вручил фон Рундштедту в Кельне приказ германского верховного командования немедленно перейти в контрнаступление. Фон Рундштедт отказался выполнить приказ, заявив, что это приведет к уничтожению его войск. Завязался спор, и полковник СС был застрелен. Далее сообщалось, что фельдмаршал отдал приказ войскам разоружить части СС и одновременно объявил, что берет на себя всю полноту власти в Кельне. Далее он якобы обратился по радио к немецкому народу с призывом поддержать его и дать ему возможность заключить почетный мир с союзниками.

Все это оказалось блефом. Когда начальник разведки снова связался со своим подразделением радиоперехвата и потребовал подтверждения, то оказалось, что перехваченное сообщение исходило не из Кельна, а от радиостанции Люксембурга, которую 12-я группа армий использовала для так называемой «черной» пропаганды, то есть для передачи ложных сведений, имеющих целью обмануть немецкий народ и подорвать его моральный дух. [460]

Наши ограничения действий 3-й армии в сентябре были более строгими, чем те, которыми мы позднее сковали Ходжеса. Для Джорджа Паттона, питавшего глубочайшее отвращение к оборонительной войне, приказ остановиться и перейти к обороне был жестоким и тяжелым ударом. До самой своей смерти Паттон был глубоко убежден, что если бы приоритет в снабжении имел он, а не Монти и Ходжес, то 3-я армия прорвалась бы через Саар к Рейну. Предложение Монти держать 3-ю армию на Мозеле, пока он победным маршем пойдет на Берлин, мало способствовало уменьшению нескрываемой неприязни, с которой Паттон относился к английскому фельдмаршалу. Однако трудно было ожидать от Паттона полного бездействия. В течение октября он не раз самочинно предпринимал вылазки против укрепленных позиций противника в районе Меца. Узнав об этом, я попытался урезонить его.

— Ради бога, Джордж, прекратите, — сказал я. — Я дам вам возможность отличиться, когда мы снова перейдем в наступление. Тогда вы легко обойдете Мец и захватите его с тыла. Зачем биться лбом о стену?

Джордж кивнул головой в знак согласия, но вылазок против Меца не прекратил.

— Мы атакуем Мец, — пояснил он, — чтобы испытать в бою наши новые дивизии.

Хотя меня и раздражала настойчивость, с какой Джордж продолжал делать набеги на немецкие укрепления под Мецом, тем не менее я не стал поднимать шума. В этих атаках редко участвовало более одного батальона, и я, конечно, не мог запретить командующему армией произвести атаку силами батальона.

В этот период Паттон был беспокоен и раздражителен; он метался по войскам своей армии, как тигр в клетке. Когда один из командиров корпусов, которого Джордж страшно не любил из-за какого-то столкновения в прошлом, расположил свой корпус на бивак в полосе его армии, Паттон ворвался на командный пункт корпуса для предварительной инспекции. Чем дальше шло знакомство командующего армией с новым корпусом, тем раздражительнее он становился. Идя по затемненному коридору школьного здания, где расположился штаб корпуса, Джордж споткнулся о неподвижную фигуру задремавшего солдата. Разбуженный пинком сапога Паттона в бок солдат пробурчал в темноту:

— Черт бы тебя взял, болван, смотри, куда ступаешь! Не видишь, что ли, что я хочу спать?

У Паттона перехватило дыхание, и он проревел:

— Ты здесь первый сукин сын, который знает, что делает,

* * *

В конце сентября из штаба зоны коммуникаций стали поступать жалобы на организованное хищение груза, идущего из [461] Шербура. Тысячи галлонов бензина, тонны продовольствия и обмундирования ежедневно попадали на французский черный рынок. В отчаянии Ли молил Айка выделить несколько пехотных батальонов для охраны его тыловых складов.

Я сообщил Паттону о просьбе Ли. Взбешенный Паттон помчался на свой командный пункт и продиктовал официальное письмо в мой адрес, в котором излагал свои возражения. Уже по обращению «Уважаемый генерал Брэдли» я понял, что это письмо принадлежало к числу тех официальных документов, которые Джордж предназначил для истории. Обычная форма его обращения ко мне была «Дорогой Брэд».

«Будучи одним из подчиненных Вам командующих армиями, — писал Джордж, — я считаю своим долгом самым убедительным образом довести до Вашего сведения, что использование боевых частей, в особенности пехоты, в каких-либо иных целях, кроме ведения боевых действий против немцев, считаю крупнейшей ошибкой... Если командование зоны коммуникаций может использовать транспортные средства для перевозки солдат с фронта в Париж, то армии, конечно, могут изыскать необходимые транспортные средства для перевозки солдат из Парижа на фронт».

Ли впоследствии понял, что попал впросак, и извинился. Он обошелся без нашей помощи, сформировав из внештатного состава зоны коммуникаций несколько караульных батальонов. Эти батальоны укомплектовывались солдатами, признанными ограниченно годными к несению военной службы.

* * *

Едва мы смирились с мрачной перспективой затяжной зимней кампании, как из верховного штаба экспедиционных сил союзников позвонил Айк и сообщил, что к нам на фронт прибудет генерал Маршалл. Маршалл прибыл в Верден 7 октября. Он пролетел на небольшой высоте над возвышенностью Аргонн, чтобы взглянуть на местность, знакомую ему еще со времен первой мировой войны. С первых же его слов стало ясно, что отрезвляющее дыхание действительности, заставившее нас пересмотреть наши сентябрьские расчеты относительно срока окончания войны, еще не достигло Вашингтона и военного министерства. Мы уже свыклись с мыслью о необходимости томительного ожидания конца войны, в то время как Маршалл говорил о делах на фронте все еще с тем веселым задором, который мы потеряли уже три недели тому назад. Маршалл одобрил наши планы ноябрьского наступления и предсказал, что под нашим натиском противник, несомненно, предпочтет капитуляцию, чем подвергать себя испытаниям еще в течение одной суровой зимы Такое расхождение во взглядах у лиц, находящихся на различных ступенях командования, — обычное явление в большой войне, когда высшие штабы удалены от фронта на сотни и тысячи километров. Они [462] в своей оценке фронтовой обстановки обычно отстают на целые недели от командиров на местах. Наиболее типичным примером этого может служить битва в Арденнах. Мы уже давным-давно одержали победу на фронте, а верховный штаб экспедиционных сил союзников все еще пребывал в состоянии тревоги и полнейшей неуверенности.

Генерал Маршалл потребовал, чтобы мы не нарушали обычного распорядка дня в связи с его приездом. Он предполагал пробыть некоторое время на фронте для ознакомления с подготовкой наших войск и их оснащением. Тем не менее 8 октября я настоял на том, чтобы лететь вместе с ним на самолете «С-47» к Ходжесу и Монти.

Обычно наши самолеты «С-47» летали без сопровождения истребителей. 9-я воздушная армия генерал-лейтенанта Хойта Ванденберга так тщательно прочесывала небо, что появление в воздухе немецких самолетов стало для нас редкостью. Но Робинсон все же предпочитал летать бреющим полетом, чтобы избежать встречи с истребителями противника.

Опасаясь, как бы немецкая разведка не пронюхала о нашем полете, мы вызвали истребителей 9-го тактического авиационного командования для сопровождения нашего самолета «С-47», который стоял на импровизированном аэродроме, устроенном на пастбище близ вышедшего из берегов Мааса. Истребители должны были встретить нас в воздухе непосредственно над Верденом. Мы сели в самолет, и Робинсон начал выруливать к концу поля, чтобы прогреть моторы. Вдруг он резко развернул самолет в сторону и свернул с дорожки. Первый истребитель, шедший на посадку, едва не сел нам на голову.

Мы не имели радиосвязи с истребителями. Наши отчаянные попытки показать, чтобы они не садились на короткую неутрамбованную дорожку, не имели успеха. Два тяжелых истребителя «Р-47», несмотря на все наши сигналы, шлепнулись на аэродром подобно воздушно-десантным танкам. Когда четвертый самолет попытался свернуть в сторону от взлетно-посадочной дорожки, восьмитонная машина увязла в грязи. Была сделана попытка вытянуть самолет при помощи лебедки, но «Р-47» еще глубже зарылся носом в землю. Его хвост загородил почти две трети взлетно-посадочной дорожки. Я спросил Робинсона, может ли он обойти его, не задев, и подняться в воздух. Робби отпустил тормоза, открыл дроссель, снял ноги с педалей — и мы оторвались от земли.

Несмотря на то, что застрявший в грязи самолет почти перегородил взлетно-посадочную дорожку, три остальных истребителя также начали выруливать для взлета. Первый прошел всего лишь в нескольких дюймах от застрявшего самолета и поднялся в воздух. Второй врезался в хвост самолета, загородившего взлетно-посадочную дорожку, каким-то чудом поднялся в воздух с поврежденным шасси и, с трудом набрав высоту, взял курс на свой аэродром. Третий благополучно миновал поврежденный самолет, пролетел [463] на бреющем полете над деревьями и пристроился к нашему самолету сбоку.

В Эйндховене, где находился штаб Монти, рваные облака заволакивали небо; только случайно сквозь разрывы облаков можно было разглядеть бетонированную взлетно-посадочную полосу. Робинсон сделал два захода и, наконец, на третьем благополучно приземлился. Два наших истребителя спускались все ниже и ниже. Командир звена сделал заход, затем еще один, еще и еще. На пятом заходе он скользнул на крыло параллельно взлетно-посадочной полосе. Истребитель потерял скорость и упал на землю. Мотор отбросило в сторону, машина опрокинулась почти у конца крыла нашего самолета. Через мгновение истребитель взорвался, объятый пламенем. Но англичане успели предупредить об опасности аварийную машину, которая была выделена специально на случай аварии при нашей посадке, и взрыв произошел почти под самыми соплами ее огнетушителей. Когда пламя было сбито, аварийная машина перевернула самолет в нормальное положение, спасательная команда открыла покрытую пеной кабину. Пилот вылез без посторонней помощи с усмешкой на его юном лице.

Между тем летчик четвертого истребителя испугался вспышки пламени и не пошел на посадку. Таким образом, за какой-нибудь, час мы лишились всех четырех эскортировавших нас самолетов без какого-либо воздействия со стороны противника. К счастью, генерал Маршалл не сказал ни слова.

Вечером Хансен связался по телефону с авиационным штабом и сообщил о наших потерях.

— Очень плохо, — ответил полковник, — я вышлю вам другую четверку.

— Нет, спасибо, полковник, — ответил Хансен. — Я уверен, генерал не пожелает пережить еще один такой день.

Мы больше ни разу не обращались к авиации с просьбой выделить истребители для сопровождения «Мэри К».

* * *

В начале октября на горизонте вновь замаячил знакомый призрак: мы начали испытывать первые признаки недостатка боеприпасов, которые заставили замолчать нашу артиллерию на целый месяц.

Наши запасы бензина также таяли, пока, наконец, в один прекрасный день начальник отдела тыла не доложил мне, что запасов бензина на театре военных действий хватит только на два дня. Я потребовал от Ли увеличения запасов бензина, и командование зоны коммуникаций спешно приступило к сооружению дополнительных бензохранилищ в Нормандии.

Однако нехватка боеприпасов оказалась проблемой куда более сложной. Мы не могли быстро разрешить этот вопрос из-за недостатка причального оборудования; только вступление в строй [464] Антверпенского порта могло вывести нас из тупика. Штормовая погода задерживала разгрузку судов у побережья Нормандии, а для разгрузки кораблей с боеприпасами в портах Ла-Манша можно было выделить всего лишь несколько причалов. В течение первой недели октября был разгружен только один транспорт с боеприпасами; 35 других транспортов стояли на рейде в ожидании разгрузки. Между тем зона коммуникаций израсходовала все свои резервы, а то количество боеприпасов, которое поступало на фронт непосредственно с транспортов, не могло удовлетворить даже наши минимальные требования.

2 октября, то есть в тот день, когда Ходжес начал наступление на Ахен, мы снова ввели нормирование расхода боеприпасов. Но спустя неделю мы поняли, что даже при таком заниженном режиме огня мы полностью израсходуем наши запасы к 7 ноября.

Хотя командование зоны коммуникаций могло взвалить вину на Монти, затянувшего открытие Антверпенского порта, но и само оно отнюдь не было безупречным. Запасов на складах в Нормандии не хватало для всех огневых средств, полученных нашими армиями в сентябре.

9 октября я созвал совещание в штабе 12-й группы армий, чтобы попытаться найти выход из кризиса со снабжением, который грозил оттянуть начало ноябрьского наступления. Паттон явился со своими начальником штаба и начальником отдела тыла. Кин представил Ходжеса; он приехал в сопровождении Медариса и Вильсона. Когда Паттон увидел Медариса, которого он знал по совместной службе во 2-м корпусе как человека, умеющего обделывать свои дела за столом совещания, он спешно вызвал своего начальника артиллерийско-технической службы.

— Посмотрите на эту пару, — предупредил Паттон своего начальника штаба, исподтишка кивая в сторону Медариса и Вильсона. — Я знаю этих ребят как облупленных. Одно время они работали на меня.

Предупреждение Джорджа не было необоснованным. Никто лучше его не знал, что 1-я армия вполне заслуживала свою репутацию пирата, способного нагло захватить любые запасы. Следуя известной пословице, что в любви и на войне все средства хороши, 1-я армия продолжала всеми правдами и неправдами запасаться горючим и боеприпасами, пока штаб армий не замечал ее проделок.

По нашей просьбе Эйзенхауэр вызвал из Версаля Беделла Смита вместе с начальником тыла штаба экспедиционных сил союзников и предложил ему разъяснить нам положение с боеприпасами. Хотя Беделл сочувствовал нашим затруднениям, тем не менее он подозревал, что наше недовольство отчасти объяснялось извечным антагонизмом между фронтовиками и снабженцами. Верховный штаб союзников, опасаясь, как бы командование зоны коммуникаций не стало для нас козлом отпущения, взял Ли под защиту и оградил его [465] от критики со стороны фронтовиков. 1-я армия совершенно откровенно критиковала позицию, занятую командованием зоны коммуникаций, а Паттон также не скрывал своего раздражения деятельностью Ли.

Как ни скудна была норма расхода боеприпасов для армий, мы были вынуждены еще больше сократить ее, чтобы накопить достаточные резервы для ноябрьского наступления. В течение всего октября наши армии влачили жалкое существование, находясь на голодном пайке. За это время верховный штаб экспедиционных сил союзников должен был довести масштабы разгрузки транспортов с боеприпасами до 6 тыс. тонн в день и направлять излишки сверх этого в армейские полевые склады. Хотя этот способ разрешения проблемы был далеко не совершенным, он удовлетворял Беделла Смита.

— Зона коммуникаций сможет выполнить ваши требования и обеспечить вас боеприпасами к 22 октября, — заверил он.

— Мы дадим им еще десять дней, — сказал я. — Пусть они обеспечат нас запасами к 2 ноября.

Беделл был недоволен моим ответом, но когда наступило 22 октября и зона коммуникаций не смогла нас обеспечить запасами, он позвонил мне и извинился.

— Я не думал, что для этого потребуется так много времени, — пояснил он, обозленный задержкой.

— Не думайте больше об этом, Беделл, — сказал я, — мы лучше знаем этот народ, чем вы.

Пытаясь заслужить наше расположение, зона коммуникаций вновь переоценила свои возможности в области снабжения.

* * *

14 октября Ходжес завершил окружение оставшегося без крыш города Ахена. В этот день мы ждали английского короля, совершавшего поездку по фронту, и пригласили на командный пункт 1-й армии весь старший командный состав. Ходжес развернул свой командный пункт прямо на голой земле около полуразрушенного замка близ бельгийского города Вервье. В то время штаб 1-й армии был единственным из всех наших высших штабов, который все еще размещался в палатках; Паттон и Симпсон с приближением зимы перевели свои штабы в здания. Как раз в этот день оперативная группа 12-й группы армий свернула свои палатки в Вердене и перебралась в здание с паровым отоплением в Люксембурге всего лишь в 20 километрах от линии фронта немцев.

Генерал Гарт отправился на командный пункт Монти, чтобы сопровождать короля Георга во время поездки через Бельгию в американский сектор. За завтраком Гарт выпил несколько чашек чая и теперь, проезжая по выложенным кирпичом дорогам, развороченным снарядами, испытывал страшную неловкость. Он знал, что его [466] спутники в джипе находятся в таком же состоянии и не менее его жаждут остановки. Не зная, как объяснить королю необходимость остановки, Гарт пробормотал, что он должен остановить колонну «по санитарным соображениям».

Когда машины снова тронулись в путь, король, улыбаясь, посмотрел на Гарта.

— Так Вы сказали, что остановка была вызвана санитарными соображениями?

Он повернулся к своему секретарю и засмеялся:

— Не забудьте записать это в наш дневник.

Штаб 1-й армии по случаю посещения короля вынужден был сделать уступку комфорту и перенести свою столовую из палатки в закрытое помещение. За завтраком в этой бедно обставленной столовой Паттон занимал гостей рассказами о своих похождениях в Африке. Он говорил о врожденной склонности тунисских арабов к воровству и, потягивая кофе, заявил королю:

— Я лично застрелил, наверное, не менее дюжины арабов.

Айк подмигнул мне.

— Сколько, вы сказали, Джордж? — спросил он.

Паттон затянулся сигарой.

— Ну, может быть, только полдюжины, — ответил он с лукавой усмешкой.

— Сколько? — настаивал Айк.

Джордж пожал плечами, засмеялся и повернулся к королю:

— Во всяком случае, сэр, двоим из них я дал сапогом прямо в... на улице в Гафсе.

Вечером Эйзенхауэр вернулся со мной в оперативную группу штаба 12-й группы армий в Люксембург. Мы проехали Арденны по лесным дорогам, насквозь пропитанным сыростью после затяжных осенних дождей, мимо бельгийских торфяных болот, и миновали городок Бастонь. На окраине городка расположилась полевая хлебопекарня, и в воздухе чувствовался соблазнительный запах печеного хлеба.

В Люксембурге старые каменные здания были украшены национальным флагом и полотнами, на которых был выведен гордый девиз: «Мы хотим остаться теми, кто мы есть». На празднично разукрашенных улицах в витринах магазинов были выставлены цветные литографии, с которых благожелательно взирала великая герцогиня Шарлотта. Близ отеля «Альфа», отведенного нам под квартиру, лавочник выставил в витрине своего магазина большую фотографию президента Рузвельта, но только не Франклина, а Теодора. Вечером во время обеда сержант Дадли подал к столу огромный разукрашенный торт, присланный из Парижа. Эйзенхауэру исполнилось в этот день 54 года.

Через четыре дня, 18 октября, когда Ахен содрогался под огнем артиллерии 1-й армии, Эйзенхауэр созвал в штабе 21-й группы [467] армий в Брюсселе совещание по разработке стратегического плана ноябрьского наступления. Совещание было намеренно созвано в районе расположения командного пункта Монти, поэтому он никак не мог уклониться от встречи с нами.

* * *

С приближением зимы Эйзенхауэр мог выбрать один из двух вариантов действий:

1. Он мог окопаться со своими 54 дивизиями на 800-километровом фронте, растянувшемся от берегов Северного моря до швейцарской границы. Отказавшись от ноябрьского наступления, он мог подождать до весны, пока в Антверпен не прибудут свежие американские дивизии и не будут сосредоточены большие запасы, позволяющие нанести сокрушающий удар.

2. Он мог перейти в ноябре в наступление с теми войсками, которые у него были, рассчитывая только на запасы, которые можно было доставить по имеющимся коммуникациям.

Но Эйзенхауэр не мог ждать до весны, пока союзники, наконец, не накопят необходимые силы и средства, потому что немцы могли опередить нас в темпах наращивания сил. Они уже продемонстрировали нам, с какой поразительной быстротой они могут восстанавливать свои силы. Каждая неделя отсиживания союзных войск в окопах осенью давала немцам возможность оснастить дивизии новыми танками и навербовать больше фольксштурмистов и усовершенствовать свою оборону. И каждый месяц приносил с собой новые огорчения для Тоя Спаатса; ему внушало сильное беспокойство непрекращающееся производство реактивных истребителей и новые радиовзрыватели, изобретенные немцами. Спаатс еще задолго до этого опасался, что любая из этих новинок могла вытеснить наши бомбардировщики из воздушного пространства.

В то же время превосходство, которым мы располагали на суше, еще не могло обеспечить нам длительный успех в зимнем наступлении. Противник уже сумел сколотить 32 дивизии, которые в любой момент могли появиться на фронте. Более того, за исключением участка вклинения Коллинса в районе Ахена, прорвать линию Зигфрида на других направлениях не удалось.

Все же никто не верил, что мы сможем пассивно отсиживаться всю зиму. Не говоря уже о том, что подобная тактика была чревата неприятными последствиями, она непременно вызвала бы резкий протест со стороны наших союзников в Кремле{42}.

Айк сделал свой выбор, частично руководствуясь интуицией. Он рассчитывал, что мы обрушимся на противника всеми нашими [468] силами и постараемся расчленить его армии западнее Рейна. Возможно, когда мы выйдем к Рейну, моральный дух рейха будет сломлен и мы кончим войну. Генерал Маршалл еще ранее отважился высказать эту же самую слабую надежду. Мы оба с Эйзенхауэром уцепились за нее, хотя и чувствовали всю ее эфемерность.

Решение Эйзенхауэра возобновить наступление в ноябре снова возродило нескончаемые споры между Монтгомери и мною по поводу сравнительных преимуществ удара на одном или двух направлениях. Снова Монти требовал, чтобы Эйзенхауэр собрал все силы для концентрированного наступления на Рур севернее Арденн. И снова я настаивал, чтобы он нанес удар на двух направлениях — по Руру и Саару, «дав Паттону возможность вторгнуться в Саарский промышленный район, расположенный на пути наступления к Рейну». И хотя мы продолжали препираться относительно характера наступления только западнее Рейна, оба мы отлично понимали, что это решение определит и характер дальнейшего наступления восточнее Рейна. Монти все еще продолжал отстаивать свой план наступления вдоль северной границы Рура на одном направлении, тогда как я ратовал за двухсторонний охват этого промышленного центра рейха. Монти утверждал, что американские войска должны были выйти к Рейну только на участке севернее Кёльна, включая и Кёльн. Я же заявлял, что мы должны занять весь западный берег Рейна, прежде чем думать о каком-либо наступлении восточнее его. В конце концов Эйзенхауэр должен был выбрать одну из этих двух противоположных точек зрения.

Мои доводы в пользу двойного удара были очень просты. Если бы Эйзенхауэр начал ноябрьское наступление только на одном направлении севернее Арденн, противник, в свою очередь, сконцентрировал бы там все свои средства обороны. С другой стороны, если бы мы разделили свои силы и осуществили двухсторонний охват, направив одну охватывающую группировку в направлении Франкфурта, мы бы поставили противника в затруднительное положение и лучше использовали превосходство наших армий в маневренности. Больше всех в этом был заинтересован Паттон, так как, если бы восторжествовала точка зрения Монтгомери, 3-я армия была бы вынуждена ограничиться оборонительными действиями южнее Арденн и, возможно, застряла бы за рекой Мозель до окончания войны. «Неужели нельзя более разумно использовать дивизии Паттона, двинув их на Саар?» — спрашивал я верховный штаб экспедиционных сил союзников.

На этот раз Айк, видимо, склонился в пользу двухстороннего охвата Рура. По его плану 12-я группа армий должна перейти в наступление силами 1-й и 9-й армий севернее Арденн и силами 3-й армии южнее этого лесного барьера (схема 39). Перед всеми тремя армиями ставилась задача пробиться к Рейну и постараться захватить переправы через него. Монти в первую очередь предстояло [469] очистить от противника территорию западнее Мааса, где он во время наступления на Арнем оставил в своем тылу отдельные очаги сопротивления. Затем он должен был пробиваться в направлении на Рур к югу от Неймегена в междуречье Рейна и Мааса. Начало [470] наступления 1-й и 9-й армий было назначено на 5 ноября, 3-я армия должна была выступить 10-го.

Готовясь к этому новому наступлению, я снял Симпсона с арденнского фронта и перебросил его к северу от Ходжеса на участок, прилегающий к фронту Монтгомери в Голландии. Когда 9-я армия в начале октября прибыла на наш фронт, я отвел ей менее активный арденнский участок фронта, намереваясь использовать для наступления на Рейн более опытные 1-ю и 3-ю армии. 18 октября я покинул Брюссель в полной уверенности, что рано или поздно Монти добьется усиления своей группы армий за счет американских войск. К этому времени численность американских войск в два раза превышала численность английских войск, причем это соотношение в пользу американцев должно было вскоре еще более увеличиться. Армия Симпсона оставалась еще самой неопытной среди наших армий, и я пришел к заключению, что именно ее мы могли передать Монти наиболее безболезненно. Чтобы не оставлять 1-ю армию в опасном соседстве с англичанами, я решил вклинить между нею и Монти 9-ю армию, что и сделал. Но эта перегруппировка моих сил в конце концов оказалась в интересах Монти, так как вскоре 9-я армия превратилась в первоклассную боевую единицу, и Монти имел с ней гораздо меньше неприятностей, чем он мог бы иметь с 1-й или 3-й армиями.

Чтобы заполнить незанятый участок фронта в Арденнских лесах, мы перебросили из Бреста 8-й корпус Миддлтона, включив его в состав 1-й армии. Все три пехотные дивизии и кавалерийскую группу корпуса мы расположили в одну линию вдоль 145-километрового участка фронта в Арденнах, в промежутке между наступавшими армиями Ходжеса и Паттона. Для усиления этого слабого участка фронта мы дополнительно выделили бронетанковую дивизию, которую Трой перевел в резерв корпуса. Богатые форелью речушки стремительно неслись по крутым склонам этого спокойного участка фронта, а леса оглашались ревом диких кабанов. Позже старший лесничий Люксембурга жаловался, что американские солдаты, мечтавшие о зажаренных тушах кабанов, охотились на кабанов на самолетах и в охотничьем азарте расстреливали несчастных животных на бреющем полете из пулеметов Томпсона. Изобретательно, согласился я, но не слишком ли это опасное развлечение.

Напротив арденнского участка фронта Миддлтона лежали живописные, редко населенные горы Эйфель с узкими долинами, крутыми лесистыми склонами, озерами и потухшими вулканами. Всего лишь несколько первоклассных дорог, идущих с востока на запад, пересекали участок Миддлтона от Эйфеля через Арденны, извиваясь вдоль долин, простиравшихся к реке Маас, протекающей в 80 километрах в тылу.

Теперь мы могли усилить фронт Миддлтона только за счет ослабления наших группировок, предназначенных для ноябрьского [471] наступления на северном и южном направлениях. Ходжес и Симпсон могли использовать не более четырнадцати дивизий на всем 90-километровом фронте к северу от Арденн. Южнее Арденн девять дивизий Паттона были растянуты на 135-километровом фронте. Мы испытывали столь острую нехватку в живой силе, что были вынуждены отложить наступление на северном направлении на целую неделю, чтобы потребовать назад выделенную Монти дивизию, которая должна была принять участие в действиях по освобождению от противника устья Шельды. Более того, для сосредоточения сил 3-й армии на более узком участке фронта потребовалось передать часть фронта Паттона 6-й группе армий Деверса.

Если бы мы хотели свести до минимума риск наступления противника на слабый участок фронта Миддлтона в Арденнах, мы могли бы отложить наступление Паттона, как предлагал Монти, или даже отсидеться в обороне всю зиму. Я не мог согласиться ни на то, ни на другое. Лучше мы до предела растянем фронт Миддлтона, сознательно идя на риск в Арденнах, ради возможности использовать каждую наличную дивизию в ноябрьском наступлении, которое должно было нанести немцам сокрушающий удар. Таким образом, мы преднамеренно отказались от усиления фронта в Арденнах, чтобы обеспечить успех зимнего наступления. Этот рассчитанный риск лежал на моей совести, и я никогда не жалел, что пошел на него. Если бы я снова оказался в таком же положении, то не сделал бы иного выбора. Конечно, этот выбор был не безопасен, но если бы мы во Франции думали только о безопасности, то могли бы зазимовать на Сене перед обуглившимся остовом Парижа.

* * *

Первоначально предполагалось, что наступление на северном направлении начнется на пять дней раньше наступления Паттона, чтобы дать возможность Ходжесу и Симпсону первыми воспользоваться поддержкой стратегической авиации. Мы предполагали нанести на этом главном направлении массированный бомбовый удар, в свое время парализовавший противника у Сен-Ло. Узнав, что Монти не собирается возвратить к 5 ноября приданную ему американскую дивизию, я отложил на пять дней начало наступления на северном направлении и дал Паттону распоряжение занять исходные позиции.

Паттон три дня тщетно прождал хорошей погоды на своем командном пункте в Нанси. Наконец, потеряв последнюю надежду на прекращение дождя, он решил выступить без поддержки с воздуха. В дождливое утро 8 ноября он ринулся в наступление, ограничившись артиллерийской подготовкой; его армия насчитывала 220 тыс. человек. Джордж намеревался форсировать Мозель севернее Меца, выбить противника из этого укрепленного города, [472] выйти в Саарскую долину и прорваться сквозь линию Зигфрида. Расстояние от Меца до Саарской долины — около 65 километров, от Саарской долины через Пфальц до берегов Рейна — 130 километров.

Уже несколько недель шли непрекращающиеся проливные дожди, уровень воды в Мозеле поднялся и достиг рекордной за последние 50 лет величины. Бурный поток сносил все переправы, и в течение пяти дней Паттон перебрасывал свои войска через Мозель на плотах и утлых десантных судах. 11 ноября я позвонил Джорджу и поздравил его с днем рождения; он рассказал мне, что одна саперная рота в течение двух дней боролась с разбушевавшейся рекой, пытаясь навести понтонный мост. Когда мост был наведен, на его стальные листы въехала самоходная противотанковая установка, пытаясь переправиться на противоположный берег. Недалеко от другого берега установка неожиданно съехала с моста и сорвала канат, крепивший мост к берегу. В одно мгновение мост погрузился в воду, и его унесло вниз по течению.

— Вся рота так и села в грязь, — сказал Паттон, — и солдаты завопили не хуже маленьких детей.

Севернее, на фронте 1-й и 9-й армий, погода была не лучше. Прошло три дня после намеченного для наступления срока, но погода по-прежнему не улучшилась. Я дал отсрочку до 17 ноября. Если к тому времени погода не улучшится, придется решить, сможем ли мы наступать без поддержки авиации, полагаясь только на артиллерию, как это сделал Паттон. Тяжелые бомбардировщики базировались в Англии, истребители-бомбардировщики — в Бельгии. В случае если погода не позволит авиации оказать нам поддержку одновременно из Англии и Бельгии, мы готовы были ограничиться поддержкой только тяжелых бомбардировщиков, отказавшись от использования истребителей и отложив начало наступления, если в этом возникнет необходимость до трех часов дня.

Наш план предусматривал прорыв Ходжеса к Дюрену при поддержке Симпсона, действовавшего слева, форсирование реки Рур в 25 километрах восточнее Ахена и выход к Кёльну, в 40 километрах восточнее реки Рур. Основная цель этого наступления заключалась в уничтожении немецких войск западнее Рейна. В случае поражения противника мы смогли бы с хода форсировать Рейн, как мы форсировали Сену. Мы приступили к бомбардировке мостов через Рейн, чтобы задержать переброску подкреплений на западный берег. Все мосты были подготовлены немцами к взрыву на случай отступления. Так, когда 5 ноября бомба, сброшенная с нашего истребителя, разорвалась поблизости от моста, она вызвала детонацию заложенных под мостом зарядов. Не успел изумленный летчик прийти в себя, как мост взорвался и рухнул в воду.

Я рассчитал, что через 30 дней после начала наступления мы выйдем к Рейну при условии, что первый бросок обеспечит нам прорыв через укрепления, расположенные непосредственно за [473] Ахеном. Однако я предупредил штаб группы армий, что, если наступление захлебнется, нам, может быть, придется окопаться и подождать до весны. А весеннее наступление, по моим расчетам, могло привести к тому, что война затянулась бы до осени 1945 г.

14 ноября после тринадцати суток сплошного ненастья я выехал из Люксембурга в Спа через Бастонь, чтобы разделить с 1-й армией часы томительного ожидания. Первый мокрый снег белым ковром лежал в Арденнах. 1-я армия совсем недавно перевела свой штаб в фешенебельные купальни Спа в 20 километрах от германской границы, проходившей в районе Ахена по крутым холмам. Улицы Спа были забиты людьми и машинами с опознавательными знаками 1-й армии. Грузовики ломали кусты и портили клумбы на бульварах, полы в величественном отеле «Британик», где обосновалась армейская ремонтная мастерская, были заслежены красной глиной, приставшей к ботинкам американских солдат. По всему казино, где под огромными хрустальными люстрами, спускавшимися с высоких потолков, когда-то играла в карты европейская знать, были разбросаны складные столы. Богато задрапированный коврами коктейль-холл медицинская служба 1-й армии приспособила под зубоврачебный кабинет, расставив в нем полевые зубоврачебные кресла с ножным приводом. На полированной стойке из красною дерева были разложены всевозможные медицинские инструменты.

Удрученный ненастьем, уже и так задержавшим наступление более чем на полторы недели, Ходжес все же принял решение начать операцию 17 ноября.

— С авиационной поддержкой или без нее, — сказал он, — мы все равно начнем.

— Не беспокойтесь, генерал, — заверил его Квесада, — когда вы начнете наступление, наши самолеты поднимутся в воздух, даже если им придется совершить вынужденную посадку на обратном пути.

Вечером 15 ноября я сидел с офицерами штаба Ходжеса в оперативной комнате в отеле «Британик». Ходжес и Кин курили, пуская кольца дыма. Торсон выглядел усталым, лицо его осунулось.

— Кортни, — сказал я, — когда выйдешь к Рейну, отправь Табби в отпуск в Англию.

Кин бросил недовольный взгляд. Торсон перехватил его и отпарировал:

— Генерал, может быть, вы дадите письменный приказ, так будет надежнее.

В час ночи была получена очередная метеосводка. Наконец-то мы были вознаграждены за свое терпение; на следующий день в полдень мы могли начать наступление.

Утром во время завтрака в доме бельгийского стального магната, где Ходжес разместил своих генералов, мы смотрели в окно; за зеркальными стеклами виднелись голубоватые холмы, уходившие на [474] восток. Свинцовые облака поднимались, словно театральный занавес, и сквозь туман просвечивало голубое небо. Вскоре из-за облаков показалось солнце.

— Друзья, взгляните на этот огненный шар! Нет, вы только посмотрите на него, — кричал Ходжес. — Но не слишком пристально смотрите, — взывал он, когда мы прильнули к окну, — а то он померкнет или, еще хуже, вы спугнете его.

В 12 час. 45 мин. оглушительный рев моторов возвестил, что самолеты поднялись в воздух строго по расписанию. Тысяча двести бомбардировщиков 8-й воздушной армии летели в сомкнутом строю; такое же количество английских тяжелых бомбардировщиков летело в рассредоточенных боевых порядках, подобно ночным бомбардировщикам. Во избежание бомбардировки своих войск, как это было в Сен-Ло, мы установили джипы с маркерными радиомаяками, чтобы обозначить линию фронта с помощью вертикально направленных радиолокационных лучей. Для визуального наведения на цель мы подняли на высоту 450 метров аэростаты заграждения с прикрепленными к ним красными полотнищами. Кроме того, 90-миллиметровые зенитные пушки обозначали линию фронта специальными дымовыми снарядами, разрывавшимися на 600 метров ниже высоты, на которой летели бомбардировщики. В результате этих мер предосторожности в расположение наших войск упали лишь несколько бомб, да и это было вызвано неисправностью бомбодержателей. Наши потери исчислялись одним легко раненным.

Хотя нашим бомбардировщикам удалось расстроить боевые порядки дивизии противника и изрыть землю воронками, но они не смогли пробить брешь, через которую пехота и танки могли бы прорваться к Рейну. Немцы умело эшелонировали свою оборону в глубину, прикрыв ее минными полями и оборонительными сооружениями. Зная, что у них за спиной Рейн, они с таким отчаянием дрались за каждую паршивую деревушку на перекрестках дорог, словно это были по меньшей мере Бранденбургские ворота в Берлине. Тем временем Геббельс обратился к армии фон Рундштедта в Рейнской области с призывом стоять не на жизнь, а на смерть. Он заявил, что стоит немецким солдатам дрогнуть — и поражение неизбежно. Тогда их ожидает ссылка в трудовые лагери Сибири.

Отходя, противник оставлял после себя сплошные развалины; он отчаянно цеплялся за каждую позицию, пока мы не уничтожали ее. Когда во время допроса начальник разведки спросил молодого немецкого офицера, неужели им не жаль родной земли, которую они обрекают на ненужные страдания, пленный пожал плечами и ответил:

— Может быть, после войны она уже не будет нашей, так не все ли равно?

За первые две недели наступления на северном направлении мы продвинулись вперед менее чем на 11 километров. К тому времени, [475] когда обе американские армии вышли, наконец, с боями по изрытой бомбами равнине к предместьям Дюрена и Юлиха, стало совершенно очевидно, что мы втянуты в дорогостоящую войну на истощение. Но мы подсчитали, что за каждого нашего раненого или убитого солдата, которого санитары несли под дождем на промокших одеялах, противник расплачивался двумя или более убитыми, взятыми в плен, тяжело раненными.

Несмотря на наши успехи в этой изнурительной войне на истощение, я ненавидел бойню, в которой мы были вынуждены поливать кровью каждый шаг нашего продвижения вперед. Однако именно здесь противник решил ввести в действие свои последние резервы, и поэтому именно здесь мы должны были сломать ему хребет, если хотели форсировать Рейн. Отсюда следовало, что если бы нам удалось разгромить немцев западнее Рейна, то они не смогли бы остановить нас и восточнее его.

Наступление на северном направлении продолжалось в течение всего ноября. Тем временем разведка доносила, что противник сосредоточивает сильные танковые резервы на нашем пути. Некоторые танковые части были опознаны: они входили в состав 6-й танковой армии СС. Мы пришли к заключению, что эти танки, возможно, будут поджидать нас у реки Рур и нанесут нам удар во время переправы, так как именно в этот момент они могли привести нас в замешательство и расстроить наши планы. Мы уже смирились с перспективой кровопролитных боев между реками Рур и Рейн.

Я рассказал Смиту о сосредоточении резервов противника.

— Я бы только приветствовал контрудар противника, — сказал я. — Мы могли бы уложить гораздо больше немцев и ценою значительно меньших затрат, если бы они вылезли из своих нор и бросились на нас в попытке изменить ход войны в свою пользу.

Сосредоточение противником крупных резервов заставило меня пересмотреть первоначальный план выхода к Рейну через 30 суток. Если нам придется идти по трупам немцев, наше продвижение займет несколько больше времени. Но зато потери противника с лихвой оплатят эту задержку.

Между реками Рур и Рейн пролегает плато шириной до 50 километров, образующее Кёльнскую равнину; оно представляет собой идеальное место для массированного танкового контрудара. Если фон Рундштедт нанесет удар во время переправы через реку Рур, ему, возможно, удастся приостановить наше продвижение к Рейну и даже задержать нас на этом рубеже в течение всей зимы. Безусловно, он не мог упустить такую возможность.

При любом контрударе на Кельнской равнине фон Рундштедт мог рассчитывать на такое мощное средство, как взрыв плотин на реке Рур. Пока эти гигантские сооружения были в его руках, он в любой момент мог их взорвать, и тогда наши мосты были бы снесены бурным потоком. Изолированные плацдармы союзников [476] в Кёльнской равнине оказались бы под ударом. По утверждению инженеров, взрыв плотины Швамменауэль высотой 54 метра повлек бы за собой подъем уровня воды в реке Рур у Дюрена на 8 метров, причем бурные потоки воды разлились бы на 2,5 километра. Само собой разумеется, мы не могли отважиться на какую-либо операцию западнее реки Рур, предварительно не захватив или не разрушив эти плотины.

Плотины были расположены в нагорной части Шне-Эйфель, в гористой лесной местности, через которую проходил наш путь наступления. В период подготовки к общему наступлению Ходжес попытался захватить 2 ноября эти плотины силами 28-й дивизии. Он почти достиг своей цели, но был вынужден отступить, когда немцы контратаковали 28-ю дивизию и выбили ее из города Шмидта. Только спустя три месяца мы, наконец, захватили плотины и обеспечили себе безопасную переправу через реку Рур. Если бы мы захватили их в начале ноября и переправились через Рур, противник никогда не осмелился бы перейти в контрнаступление в Арденнах.

Пока Ходжес окапывался на покрытых грязью высотах, с которых просматривалась река Рур, и готовил 1-ю армию к наступлению на плотины через Гюртгенский лес, Паттон с боями прокладывал себе путь к Саару, наседая на отступавшего противника. 20 ноября он окружил Мец и после капитуляции этой крепости вплотную подошел к реке Саар. Вечером 2 декабря Паттон форсировал Саар в районе Саарлаутерна и, перейдя границу Лотарингии, вступил на территорию рейха, вклинившись на небольшую глубину в линию Зигфрида (схема 40).

Паттон своим наступлением на южном направлении доказал всю глубокую обоснованность американской стратегии двойного удара. Если бы его постигла неудача в Сааре, Монтгомери мог свободно заявить, что это наступление на вспомогательном направлении было лишь плохо задуманным маневром, рассчитанным на отвлечение внимания противника от направления главного удара. Восхищенный успехами Паттона на юге после стольких разочарований на севере, я поздравил его и попросил передать мои наилучшие пожелания командирам дивизий. Джордж крякнул от удовольствия:

— К черту, — сказал он, — командиру дивизии не обязательно все знать. Пока он боец, на кой дьявол это ему.

Я возразил против такого умаления Джорджем труднейшей роли командиров дивизий, но согласился, что наибольшим моим желанием было, чтобы всеми дивизиями командовали настоящие бойцы.

С приближением декабря потери американцев стали возрастать, а поступление новых пополнений почти прекратилось. В пехотных ротах на фронте не хватало людей, и, наконец, в декабре наступило такое положение, когда дивизии шли в атаку, имея, как правило, [477] [478] некомплект пехотинцев на 25 процентов. Чтобы восполнить потери и приостановить дальнейшее сокращение численности пехотных подразделений, мы прочесали тылы на европейском театре военных действий, изыскивая резервы. Однако наскоро обученных пехотинцев, поспешно переброшенных на грузовиках на фронт, оказалось недостаточно и они не могли восполнить всех раненых, которых везли навстречу им на санитарных машинах. Убыль живой силы продолжалась. 15 декабря начальник отдела личного состава доложил, что в 12-й группе армий не хватает 17 тыс. стрелков для укомплектования 31 дивизии, находящейся на фронте.

Эта нехватка в живой силе вынудила нас замедлить темп продвижения, и наши войска, наступавшие на северном направлении, завязли в грязи. Если бы я перебросил часть войск 3-й армии на север для усиления армии Ходжеса, чтобы активизировать его действия, то все равно не был бы в состоянии обеспечить обе армии достаточными резервами. В течение каких-нибудь пяти недель зимнего наступления мы потеряли 64 тыс. человек, причем почти половину из них на 20-километровом участке фронта 1-й армии. В довершение всего, — как будто одних только боевых потерь было недостаточно, — около 12 тыс. человек заболели ревматизмом ног и также вышли из строя. Хотя больные ревматизмом относились к категории небоевых потерь, тем не менее ревматизм причинил нам тяжелый урон на фронте, где каждый вышедший из строя солдат ослаблял мощь нашего наступления. Заболевания ревматизмом ног были вызваны постоянной сыростью и продолжительным пребыванием в воде. Он приводил к стойким повреждениям периферических сосудов нижних конечностей. Из 12 тыс. заболевших ревматизмом и эвакуированных в тыл солдат большая часть, по заключению врачей, оказалась навсегда непригодной к строевой службе. Многие остались инвалидами на всю жизнь.

К концу января заболевание ревматизмом ног достигло столь крупных масштабов, что американское командование стало в тупик. Мы были совершенно неподготовлены к этому бедствию, отчасти в результате собственной небрежности; к тому времени, когда мы начали инструктировать солдат, какой нужен уход за ногами и что нужно делать, если ноги промокли, ревматизм уже распространился по армии с быстротой чумы. Только в нескольких дивизиях групп армий процент заболеваемости был относительно невелик, так как командиры этих дивизий оказались более расторопными. Они установили специальные сушилки, в которых ежедневно просушивались носки.

Когда в ноябре пошли первые осенние дожди и начались холода, наши войска оказались плохо подготовленными к зимней кампании. В этом отчасти был повинен сентябрьский кризис со снабжением, так как в период нашего стремительного наступления к Рейну я сознательно отдавал предпочтение грузам с боеприпасами и [479] бензином перед грузами с зимним обмундированием. В результате мы оказались без теплой одежды; особенно остро ощущался недостаток теплой обуви. Мы подвергали себя риску, идя на это, и теперь страдали от своей непредусмотрительности.

На основании опыта предыдущих боев мы пришли к выводу, что наибольшие потери несут пехотные взводы. Именно они должны первыми бросаться в атаку под огнем противника. Именно они несут наибольшие тяготы войны, подвергают себя большему риску и имеют меньше шансов уцелеть, чем солдаты других родов войск. В состав американской пехотной дивизии времен второй мировой войны входил 81 пехотный взвод, причем боевая численность каждого взвода составляла приблизительно 40 человек. Из общей численности дивизии в 14 тыс. человек в пехотных взводах была 3240 человек. В полевой армии общей численностью 350 тыс. человек на одного солдата в окопе приходилось более шести солдат других специальностей. Это, конечно, не означает, что остальные шесть солдат не участвовали в бою. Многие из них сражались как пулеметчики, артиллеристы, саперы и танкисты. А в масштабе театра военных действий это соотношение еще более увеличивалось: на каждого пехотинца с винтовкой приходилось 15 солдат других специальностей.

До вторжения в Нормандию мы считали, что 70 процентов боевых потерь будет приходиться на пехоту. К августу мы увеличили эту цифру до 83 процентов, основываясь на опыте боев в Нормандии. Убедительной иллюстрацией, показывающей, какой опасности подвергается жизнь пехотинца в бою, являются боевые действия у Сен-Ло, где в течение 15 дней боевые потери 30-й дивизии составляли 3934 человека. На первый взгляд может показаться, что все подразделения дивизии в среднем потеряли 25 процентов личного состава. На самом деле это не так. Три из каждых четырех убитых или раненых приходились на пехотные взводы. Таким образом, потери, понесенные пехотными взводами, превышали 90 процентов.

Едва мы вступили на территорию Франции, как служба пополнений на театре военных действий стала для нас бельмом на глазу. На переброску подкреплений на фронт расходовалось так много сил и средств, что мы вскоре были вынуждены пересмотреть всю систему, вывести службу пополнений из подчинения зоны коммуникаций и создать самостоятельное командование пополнений сухопутных войск. Айк возложил ответственность за подготовку пополнений на генерал-лейтенанта Бена Лира. Первое время пополнения направлялись прямо на фронт в пехотные отделения. Поэтому потери среди вновь прибывших солдат значительно превышали потери, которые были среди уже приобретших боевой опыт ветеранов. Многие из них ночью прибывали на передовую линию и еще до рассвета погибали. Некоторые получали ранения и эвакуировались в тыл, не узнав как следует фамилию своего командира [480] отделения. К осени 1944 г. мы изменили этот порядок, и вновь прибывающие пополнения, перед тем как направиться на передовые позиции, проходили в дивизии специальную подготовку.

Среди американских войск органы пополнений вскоре приобрели дурную славу из-за неудовлетворительной подготовки пополнений и грубого обращения с ними офицеров. Опасаясь, как бы такая система не оказала вредного психологического воздействия на войска, Ли, являясь заместителем командующего войсками на театре военных действий, стал усиленно изыскивать возможности более гуманного обращения с пополнениями и упорядочения деятельности этих органов. Он предложил начать с изменения наименования.

«Полковник Фрэни, начальник отдела личного состава штаба театра, полагает, и я вполне разделяю его точку зрения, — писал он мне, — что под словом «пополнение» как бы подразумевается «пушечное мясо». Этого можно легко избежать, заменив его другим термином, скажем, «специалисты». Будут ли у вас какие-либо возражения против того, чтобы мы переименовали систему пополнений в систему или корпус специалистов. Такое наименование нашей системы будет вызывать у солдат, получающих разряд «специалистов», чувство гордости и удовлетворения».

Мне показалась нелепой попытка простой заменой слов разрешить столь сложную проблему. Решить ее можно было путем назначения в органы пополнений более опытных офицеров. «Способ поднять моральное состояние вновь прибывающих солдат, — писал я в ответном письме, — заключается не в изменении названия, а в том, чтобы должным образом позаботиться об этих солдатах и дать им почувствовать, что кто-то интересуется их судьбой». Ли пересмотрел предложение Фрэни и вскоре отклонил его.

Недостаток пехотных пополнений ощущался все с большей остротой, и к декабрю он начал внушать мне серьезное беспокойство. Я попросил Айка послать начальника отдела личного состава моего штаба в Вашингтон, чтобы он обсудил эту проблему со своим коллегой в Пентагоне. Но Вашингтон не только не помог нам найти выход из создавшегося положения, но в ноябре, когда требования на пополнения возросли, военное министерство урезало нашу сводную месячную заявку на пополнения с 80 тыс. до 67 тыс. человек. В тот момент, когда мы больше всего нуждались в резервах, слишком большое количество солдат направлялось на тихоокеанский театр военных действий.

«Неужели они не понимают, — жаловался я Айку, — что мы все еще можем проиграть войну в Европе{43}. У них будет достаточно [481] времени очистить Тихий океан от японцев после того, как мы закончим войну здесь».

Эйзенхауэр знал больше меня о том, какое давление оказывал на Пентагон Макартур, требуя ускорить накопление сил для решительных действий на Тихом океане, но ничем не проявлял свое беспокойство. В самом деле, Макартур и Тихий океан были столь далеки от наших каждодневных проблем, что мы вспоминали о них только в связи с какой-нибудь очередной нехваткой, которая напоминала нам о существовании другого театра, боровшегося с нами за ресурсы.

Эта нехватка людских ресурсов была только одним из звеньев в цепи бедствий, обрушившихся на нас в эту осень. Кризису с пополнениями предшествовал кризис с боеприпасами и танками.

«Я склонен допустить, — писал я Паттону в декабре, — что кто-то в Вашингтоне сделал неверный прогноз относительно сроков окончания войны в Европе».

Одновременно я предупредил Айка, что, если в ближайшем будущем не примут надлежащих мер по ликвидации кризиса с пополнениями, наступательная мощь наших пехотных дивизий будет сведена к нулю.

В середине ноября начальник разведки сообщил, что 6-я танковая армия СС была переброшена из района сосредоточения в Вестфалии в район близ Кёльна. Другая танковая армия (5-я), по сведениям, сосредоточивалась несколько севернее. Намерения фон Рундштедта атаковать нас во время форсирования Рура были настолько явны, что нам следовало отнестись к ним с известным недоверием. Но если кто-либо на западном фронте и усмотрел в этих приготовлениях намерение немцев ввести нас в заблуждение в отношении истинного направления их удара, то он, конечно, не поделился со мною своими подозрениями.

При оценке наступательных возможностей фон Рундштедта мы пришли к заключению, что любое его контрнаступление могло быть предпринято только с ограниченной целью на том участке, где можно было сорвать наше наступление к Рейну. Любые другие более широкие планы, по нашим расчетам, значительно превысили бы возможности противника. Хотя мы и понесли тяжелые потери во время ноябрьского наступления, однако потери противника были еще больше. По данным разведки, потери противника, не считая военнопленных, составили за пять недель 100 тыс. человек. Только 3-я армия Паттона за время боев в Сааре взяла в плен 35 тыс. немецких солдат и офицеров; 22 тыс. немцев были захвачены в плен войсками Ходжеса и Симпсона.

Давая оценку обстановки на фронте на 10 декабря, начальник разведки 1-й армии писал: [482]

«Совершенно очевидно, что фон Рундштедт руководит боевыми действиями без интуиции и с большим умением бережет свои войска, готовясь применить все боевые средства на важнейшем направлении и в нужный момент, чтобы обеспечить оборону Рейха западнее Рейна путем нанесения союзникам максимальных потерь. Есть основания полагать, что этим важнейшим направлением явится пространство между Рурмондом и Шлейденом, и сосредоточенные в этой вилке силы немцев будут брошены против армий союзников, которые, по мнению германского верховного командования, являются самой опасной угрозой для успешной обороны рейха»{44}.

Под «вилкой» командование 1-й армии подразумевало 72-километровый участок, простиравшийся от плотин Рура севернее Арденн до того места, где Рур впадает в Маас в полосе Монтгомери.

Оценив силы и средства противника, которые он мог выставить против 1-й армии, Ходжес сделал следующие выводы относительно возможных действий немцев:

1. Противник может задержаться на рубеже, где он находится в данный момент, то есть на реке Рур и южнее, на линии Зигфрида.

2. Он может перейти в контрнаступление силами авиации, танков, пехоты, применив секретное оружие на одном из важнейших направлений в момент, когда сочтет это целесообразным.

3. Он может отойти на рубеж реки Эрфт — неширокой водной преграды между реками Рур и Рейн, а затем отступить за Рейн, самую неприступную оборонительную позицию в Западной Европе.

4. Он может признать себя побежденным и капитулировать.

Командование 1-й армии пришло к выводу, что из всех этих четырех возможных вариантов наиболее вероятным является второй.

«Есть все основания полагать, — писал Диксон, — что, если наши главные силы форсируют реку Рур, не обеспечив контроль над плотинами, противник затопит долину Рура и перейдет в контрнаступление». Ожесточение, с каким фон Рундштедт отбивал наши атаки на плотины, свидетельствовало о том, что он ясно отдавал себе отчет в том, какое мощное тактическое оружие держал он в своих руках.

Я согласился с выводами командования 1-й армии и стал изучать возможность решающего сражения, как только мы форсируем Рур. Желая обеспечить своевременное прибытие подкреплений, достаточных для восполнения наших предполагаемых потерь, я дал О'Хэйру распоряжение запросить соответствующие инстанции о внеочередном направлении пополнений из Соединенных Штатов. Он должен был также настаивать, чтобы Вашингтон не ограничивал наши требования на пехоту и немедленно направил нам соответствующие пополнения.

О'Хэйр должен был покинуть Люксембург 16 декабря и перед вылетом из Парижа побывать в верховном штабе экспедиционных [483] сил союзников. Я согласился сопровождать О'Хэйра до Версаля, надеясь дать почувствовать верховному штабу, насколько серьезной была задача, возложенная на О'Хэйра. Ведь от успеха его миссии зависел успех нашего январского наступления.

В субботу утром 16 декабря город Люксембург был затянут серой пеленой тумана. Из окна отеля «Альфа», выходившего на вымощенную булыжником площадь, я смотрел на поврежденный бомбардировкой склад, наполовину скрытый в тумане. Я не удивился, когда во время завтрака позвонил Хансен и сообщил, что сегодня авиация не может действовать. Мой шофер подал «Кадиллак» и поставил четыре угольные грелки за задним сидением.

Желая пораньше отправиться, в четырехчасовую поездку до Парижа, я решил на этот раз не проводить в 9 часов инструктаж в оперативной комнате штаба, располагавшегося в четырех кварталах от моей квартиры. Дорога между Верденом и Шалоном обледенела, и мы снизили скорость до 80 километров в час. Из переулка выскочил крохотный «Рено» и чуть не заставил нас свернуть в канаву.

Улицы Парижа были пустынны. Голые деревья мокли под холодным дождем, и весь город, казалось, съежился от холода. Па предложению О'Хэйра мы остановились позавтракать в отеле «Ритц», где командование транспортной авиации реквизировало один зал, под свою столовую.

Прибыв в Версаль, мы встретили ожидавшего нас Эйзенхауэра. За день до нашего приезда он получил официальное уведомление о присвоении ему пятой генеральской звезды.

* * *

Гром грянул в конце этого же дня. Полковник из разведывательного отдела верховного штаба экспедиционных сил союзников вошел на цыпочках в комнату, где шло совещание, и подал своему шефу телеграмму. Генерал-майор Кеннет Стронг, английский начальник разведки в штабе Айка, взглянул на телеграмму и прервал совещание. В пять часов утра противник перешел в контрнаступление на пяти отдельных местах на участке фронта 1-й армии.

К вечеру уже не оставалось никаких сомнений относительно характера контрнаступления немцев. Оно отнюдь не было демонстрацией. Было установлено, что в контрнаступлении принимают участие восемь новых немецких дивизий. Противник нанес удар на фронте 8-го корпуса Миддлтона, в глубине Арденн, на самом уязвимом участке всего фронта союзников.

— Ну, Брэд, — сказал Беделл Смит, положив руку мне на плечо, — вы хотели контрнаступления. Кажется, вы получили его.

Я криво усмехнулся при этих словах.

— Да, я хотел, но будь я проклят, если я хотел его в таких масштабах. [484]