13. Проблемы командования

Летом 1943 г. Красная Армия, ставшая достаточно сильной, чтобы бросить вызов захватчику и без помощи зимы, перешла в новое наступление. С 1941 г. в теплые весенние и летние месяцы наступала германская армия, а Красная Армия отступала. Только когда начинались зимние метели, Красная Армия переходила в контрнаступление. Поэтому, когда лето сменилось осенью, а потрясенные германские армии все еще откатывались назад к польской границе, в Англии поднялась волна оптимизма. Оптимизм просочился даже в построенный в классическом стиле Норфолк-Хаус в Лондоне, где КОССАК разместил свои планирующие органы.

Немцев уже изгнали из Африки, их сильно теснили в Италии, за ними охотились в Атлантике, теперь и в России они были деморализованы, одним словом, Германия везде потеряла инициативу. Некоторым казалось, что Германия уже проиграла войну.

Никто не был так убежден в начале конца Германии, как летчики союзной авиации, днем и ночью бомбившие с английских аэродромов германские промышленные центры. Силы бомбардировочной авиации больше не отвлекались на Средиземное море, и количественный рост стратегической авиации в Англии теперь не был ничем ограничен. С января по сентябрь 1943 г. 8-я американская воздушная армия выросла почти в четыре раза — с 225 тяжелых бомбардировщиков до 881. По мере того как общий вес сбрасываемых бомб все более возрастал, в небе над германскими промышленными городами все чаще и чаще полыхали зарницы пожаров. Большинство летчиков было убеждено, что авиация сможет подорвать силы врага задолго до форсирования Ла-Манша наземными войсками.

Однако основная задача воздушного наступления союзников в этом году заключалась в уничтожении вражеских истребителей. Весной 1943 г. германские ВВС осознали опасность стратегических бомбардировок и поторопились ответить на угрозу, увеличив производство истребителей. Командование союзной авиации, опасаясь, что немцы сумеют резко увеличить производство истребителей и не допустят союзных бомбардировщиков в свое воздушное пространство, [221] сосредоточило усилия против германских авиационных заводов. Основная масса этих заводов находилась в глубине Германии за Рейном, вне досягаемости союзных истребителей, которые не могли сопровождать бомбардировщиков. Поэтому наши дневные бомбардировщики вынуждены были прорываться в центр вражеской страны без прикрытия. Кривая потерь поднималась все выше и выше. Только во время одного налета на завод шарикоподшипников в Швейн-фурте 14 октября было сбито 60 бомбардировщиков — «В-17», что составило 25 процентов от общего числа участвовавших в рейде самолетов.

В то время, как мы пытались уменьшить потери, используя для сопровождения истребители дальнего действия, некоторые авиационные командиры все еще считали, что союзники сломают воздушными бомбардировками хребет Германии за несколько месяцев.

Я воздерживался высказывать свое мнение по поводу таких претензий командования военно-воздушных сил, так как для меня было очевидно, что оценка результатов воздушных бомбардировок носила весьма приближенный характер и страдала большими погрешностями. Последующая проверка донесений о результатах бомбардировок летом и осенью 1943 г. показала, насколько военно-воздушные силы переоценили эффективность своих налетов на промышленные объекты Германии. Однако эта переоценка не была умышленной, как полагали некоторые критики, а объяснялась сложностью определения путем наблюдений с воздуха размера нанесенного ущерба. Авиационные командиры недооценивали поразительной способности германской промышленности восстанавливать разрушенное после бомбардировки.

Однако, несмотря на неправильную оценку результатов бомбардировок, осенью 1943 г. становилось все более очевидно, что Германия начинает ощущать последствия усилившегося наступления тяжелых бомбардировщиков. Досье воздушной разведки все более пополнялось аэрофотоснимками разрушенных германских заводов. Донесения разведки из Италии сообщали о растущей озабоченности и страхе германских солдат на фронте за судьбу своих семей в городах, подвергавшихся воздушным налетам.

К ноябрю в линии обороны немцев в России образовался разрыв в районе Пинских болот. В Крыму захватчики были изолированы, а на разоренной Украине русские заняли Киев и немцам грозило окружение.

К этому времени к нам в Англию стали проникать упорные слухи о растущем недовольстве среди тех германских генералов, которые считали, что затеянная Гитлером война на два фронта обрекает Германию на катастрофу. Если в Германии где-нибудь еще оставались здравомыслящие люди, они должны были понимать, что единственный способ предотвратить неизбежную катастрофу — это немедленная капитуляция. В Лондоне союзные офицеры строили догадки по [222] поводу того, насколько глубоко зашло разложение, и многие предсказывали, что Германию ожидает такой же крах, какой она потерпела в 1918 г.

Хотя в начале 1943 г. не было никаких оснований для оптимизма, КОССАК разработал соответствующие планы на случай краха Германии. С характерной для англичан тщательностью в военном планировании КОССАК наметил мероприятия в расчете на три маловероятных, но все же возможных случая: во-первых, распад германского Атлантического вала; во-вторых, поспешное отступление немецких войск к линии Зигфрида и, в-третьих, крах и капитуляция Германии. На каждый из этих вариантов были составлены чрезвычайные планы, известные соответственно под условными названиями: «Ранкин А», «Ранкин В» и «Ранкин С».

Если распад Атлантического вала или отступление к линии Зигфрида не снимали с повестки дня проведение операции «Овер-лорд» в том или ином виде, то полный крах Германии перемешал бы все карты и заставил нас распроститься с операцией «Оверлорд». Для предотвращения хаоса на континенте, мы должны были бросить все наличные силы в Европу, немедленно форсировать Ла-Манш, вторгнуться в Германию, разоружить ее войска и захватить контроль над страной в свои руки. Таким образом, в ноябре 1943 г. 1-я армия занималась не подготовкой к операции «Оверлорд», а чрезвычайным планированием операции «Ранкин С». В случае краха Германии осенью 1943 г. 1-я армия должна была выделить десять американских дивизий для немедленного форсирования Ла-Манша. Поскольку численность войск и количество десантных средств, перебрасываемых в Англию, ежедневно увеличивались, в план операции «Ранкин С» приходилось вносить коррективы каждую неделю.

В Англии наступила осень, укорачивались дни, а в Германии не появлялось новых признаков, говоривших о крахе. Оптимизм, охвативший Англию осенью 1943 г., вскоре исчез. Он появился у нас снова только через год, когда наши колонны бросились от Сены к незащищенной германской границе. До ноября 1943 г. ни один офицер в Лондоне не стал бы держать пари даже на два шиллинга, что Германии грозит крах, хотя план «Ранкин С» вскоре был подшит в дела; время, которое мы потратили на его составление, не пропало даром. Таблицы загрузки десантных средств мы развили дальше и использовали их позднее во время вторжения через Ла-Манш. Тем временем недавно созданный штаб 1-й армии стал исправно действующим механизмом, и офицеры, занимавшиеся планированием, извлекали пользу для себя, изучив дислокацию войск противника и местность.

В ноябре 1943 г., когда штаб Моргана потел над разработкой плана операции «Оверлорд», в Каире собрался объединенный комитет [223] начальников штабов. Там английские и американские начальники штабов провели совещание перед вылетом в Тегеран для встречи со Сталиным.

Англичане, отведя в Квебеке требование генерала Маршалла об использовании ресурсов только для операции «Оверлорд», в Каире опять стремились оставить для себя лазейки.

Вообще англичане не возражали против форсирования Ла-Манша, так как они буквально по уши увязли в подготовке вторжения. Но англичане не хотели связывать себя определенными обязательствами, в особенности назначением конкретного дня вторжения через Ла-Манш.

Если бы англичане согласились на установление определенной даты вторжения, тогда им пришлось бы отказаться от всех надежд на проведение стратегической диверсии на Средиземном море. Как раз этого англичанам и не хотелось. В ноябре 1943 г. Англия имела в Средиземном море выбор богатых возможностей для проведения политически выгодных кампаний.

К этому времени Кларк, наступавший на Рим, застрял у Кассино. Эйзенхауэр нуждался в резервах для нанесения флангового удара с моря, чтобы сохранить инициативу в своих руках и сковать более или менее значительную часть сил противника. Попытка англичан захватить на островах Додеканес несколько опорных пунктов потерпела неудачу, и высадившиеся войска были уничтожены. Англичане заявляли, что для того, чтобы закрепиться на этих островах, им в первую очередь нужно было захватить остров Родос. Они утверждали также, что Турция слишком долго занимает выжидательную позицию. Если бы новым союзным наступлением на Средиземном море удалось вовлечь в войну Турцию, тогда мы открыли бы короткий путь снабжения России через пролив Дарданеллы.

Эти предложения были соблазнительны, но они не создавали больших перспектив, чтобы оправдать отказ или отсрочку вторжения через Ла-Манш. Доклад американского военного атташе в Москве усилил позиции тех, кто не особенно ревностно выступал за вторжение через Ла-Манш. В докладе указывалось, что успехи Красной Армии летом и осенью 1943 г., возможно, привели к изменению точки зрения русских в отношении желательности вторжения в 1944 г. Красная Армия, говорилось в докладе, вероятно, предпочла бы немедленное наступление, даже если бы это наступление было ограничено рамками средиземноморского театра военных действий, чем дожидаться вторжения через Ла-Манш{29}. [224]

Только один человек мог сказать, была ли необходимость в проведении операции «Оверлод». Объединенный комитет начальников штабов из Каира направился в Тегеран. Сталин немедленно приступил к делу. Изложив стратегию России в борьбе с германскими армиями, он заявил, что после поражения Германии Советский Союз вступит в войну с Японией. Затем, оценив боевые действия в Италии как не имеющие серьезного значения, Сталин заявил, что очевидным направлением наступления является северо-западный угол Франции — через Ла-Манш. После этого было принято окончательное решение. Таким образом, после двух лет дискуссий, неразберихи, уверток и проведения второстепенных операций вторжение через Ла-Манш стало основным стержнем стратегии союзников в войне в Европе.

* * *

Хотя 1-я армия развернула свой штаб в Бристоле еще 16 октября 1943 г., его роль в планировании вторжения через Ла-Манш все еще была не ясна. В то время мы еще не знали, будем ли мы возглавлять силы вторжения, или же руководство останется за англичанами.

Первоначальный план вторжения через Ла-Манш, составленный КОССАК, предусматривал, что командующий британской армией будет руководить тремя дивизиями первого эшелона: двумя английскими и одной американской (схема 18). Однако американские начальники штабов отвергли этот план. Деверс предложил другой план: вторжение осуществляется силами двух корпусов (американским и английским), находящихся в непосредственном подчинении верховного командующего. Однако КОССАК, в свою очередь, отверг этот план как практически невыполнимый.

Военное министерство США попыталось преодолеть тупик, предложив компромиссный план, согласно которому на побережье высаживались три корпуса (английский, канадский и американский), общее руководство которыми осуществлялось командующим американской армией. Поскольку в Англии находилась только одна американская армия, а именно 1-я, это означало, что военное министерство имело в виду нас. Таким образом, согласно плану военного министерства США, я должен был руководить силами вторжения в качестве командующего сухопутными войсками союзников (схема 18).

Однако все еще не был разрешен вопрос, кто же будет моим старшим начальником. Здесь возможны были три варианта подчинения: 1) непосредственно верховному командующему; 2) главнокомандующему сухопутными войсками союзников, который являлся бы промежуточной командной инстанцией; 3) командующему группой армий, что было наиболее вероятно. Последний вариант являлся самым целесообразным, так как высадившиеся войска на вражеском побережье по мере накопления сил развертывались в английскую [225] [226] и американскую армии, которые в целях обеспечения четкого управления должны были объединиться в группу армий.

Впервые объединенное союзное командование в полевых условиях было создано в Африке в январе 1943 г., когда командующие английскими и американскими сухопутными войсками, флотом и авиацией были подчинены соответствующим союзным главнокомандующим, являющимся «помощниками» Эйзенхауэра. Александер, которому был подчинен Монтгомери во время наступления 8-й армии от Эль-Аламейна до линии Марет, стал заместителем Эйзенхауэра по сухопутным войскам. Но так как в Африке находились только две армии, объединенные в группу, Александер был назначен командующим группой армий, являясь главнокомандующим сухопутными войсками союзников только номинально.

В Европе положение изменилось коренным образом. Если в Туyисе в подчинении Александера были две небольшие армии, то в Европе мы в конце войны имели восемь армий, объединенных в три группы армий.

Поэтому в Европе в пользу назначения главнокомандующего сухопутными войсками могли быть выдвинуты убедительные аргументы. Более того, в Европе уже был прецедент в отношении создания объединенного командования военно-воздушными и военно-морских ми силами. Так, в Квебеке объединенный комитет начальников штабов утвердил главного маршала авиации Траффорда Ли-Маллори главнокомандующим экспедиционными военно-воздушными силами союзников, а адмирала Бертрама Рамзея — главнокомандующим экспедиционными военно-морскими силами союзников. Почему же, говорили некоторые, не завершить создание триумвирата, назначив главнокомандующего сухопутными войсками союзников?

Однако в военном министерстве в Вашингтоне стратеги подошли к вопросу практически. Если уж должен быть главнокомандующий сухопутными войсками, то желательно на эту должность назначить американца, так как в конце концов численность американских сухопутных войск по крайней мере в три раза превзойдет численность английских войск. Дело стало за тем, кого назначить на этот пост. В это время ни один из американских полевых командиров не мог сравниться по авторитету с Александером или Монтгомери. Еcли уж оставить вопрос о назначении главнокомандующего сухопутными войсками, то все шансы были на стороне одного из этих британских генералов. Поэтому этот вопрос мы тактично замолчали, отодвинув его на второй план.

Тем не менее в Англии нам немало доставлял хлопот вопрос о том, кто будет возглавлять сухопутные войска союзников при вторжении в Нормандию. Конечно, кто-то по должности выше командующего армией первого эшелона сил вторжения должен был наблюдать за общим планированием действий войск на суше, организуя их взаимодействие с флотом и авиацией как на первом этапе вторжения, так [227] и после. Как только высадившиеся на вражеском побережье английские войска будут развернуты в армию, я останусь только командующим американскими войсками и плацдарм окажется разделенным на два самостоятельных участка между двумя равными по правам командующими армиями. Понятно, что оперативное руководство ими следовало объединить в одних руках.

Таким лицом, несомненно, должен был стать командующий группой армий, по крайней мере до прибытия на побережье верховного командующего войсками союзников. У меня ни на минуту не закрадывалось сомнение в том, что командование этой группой армий должно принадлежать англичанам. Престиж англичан в этот период войны был не только выше нашего, но 21-я группа армий уже была включена в планы КОССАК. Это, однако, не было, как думали некоторые американцы, доказательством пронырливости англичан. Англичане просто раньше американцев приступили к практическим шагам. В начале лета 1943 г., когда Деверс осаждал военное министерство просьбами организовать американскую группу армий, в Лондоне уже был расположен штаб 21-й английской группы армий; к тому времени, когда зачаточный штаб американской группы армий еще только вступал во владение зданием на площади Брайнстон-сквер, штаб британской группы армий уже полностью включился под руководством КОССАК в планирование и подготовку вторжения.

Даже в конце осени 1943 г. мы еще не преодолели затруднений, связанных с запоздалой организацией штаба американской группы армий. Между тем вопрос о командовании все еще висел в воздухе. Единственный экземпляр приказа с грифом «совершенно секретно» о назначении меня командующим 1-й американской группой армий находился у меня в сейфе. Это назначение, по-видимому, было сделано «только для целей планирования». Предполагалось, что пост командующего группой армий займет Деверс, мне же предстояло командовать 1-й армией.

Только в ноябре, после возвращения генерала Моргана из Соединенных Штатов в Англию, мы получили решение относительно структуры командования наземными силами. Об этом решении сообщалось в директиве 21-й группы армий от 29 ноября. В решении говорилось, что командующий 21-й английской группой армий возглавит планирование всех сухопутных операций и будет осуществлять руководство британскими и американскими сухопутными войсками во время вторжения (схема 18). Однако он будет выполнять функции союзного командующего временно, до момента, когда верховный штаб экспедиционных сил союзников даст указание 1-й американской группе армий принять командование американскими полевыми войсками во Франции. На этом этапе кампании временный пост главнокомандующего сухопутными войсками союзников, занимаемый Монтгомери, упразднялся, а Монтгомери становился командующим [228] 21-й группой армий, объединявшей британские и канадские войска. С того момента и до конца войны командующие британской и американской группами армий были на равных правах и подчинялись непосредственно Эйзенхауэру. Верховный штаб экспедиционных сил союзников являлся высшим штабом как для наземных войск, так и для военно-морских и военно-воздушных сил. Такая организация управления обеспечивала нам равные права с англичанами в вопросах стратегии при ведении боевых действий в Европе.

Мы были очень заняты осенью 1943 г. планированием операции вторжения, но у нас не было большой организованности в работе. Хотя Морган энергично осуществлял свои права в качестве начальника штаба при верховном главнокомандующем, планирование операции не могло быть достаточно успешным, пока не был назначен верховный командующий.

Вопрос о кандидате на должность верховного командующего войсками вторжения во Францию изучался еще со времени совещания в Касабланке в январе 1943 г. В то время вторжение планировалось провести в 1943 г., причем предполагалось, что в операции будут участвовать главным образом англичане. По этим соображениям участники конференции решили, что верховным командующим следует назначить англичанина.

Когда позднее вторжение было отложено на 1944 г., в составе сил вторжения стали преобладать американские войска, что стало возможным благодаря огромным людским ресурсам Соединенных Штатов. Черчилль остался верен своему заявлению в Касабланке и предложил назначить на должность верховного главнокомандующего американца. В Квебеке он предложил Рузвельту назначить на этот пост генерала Маршалла, Генерал Маршалл, как никто другой, заслуживал этого назначения. Однако в армии существует своя иерархия, и назначение генерала Маршалла, занимающего пост начальника генерального штаба армии, верховным командующим фактически означало бы понижение его в должности. Но даже не считаясь с этим, если бы генерал Маршалл выехал из Вашингтона в Европу, никто, даже Эйзенхауэр, не смог бы заменить его на посту начальника генерального штаба армии.

В армии мы часто смеемся над мифом о незаменимых людях. Мы всегда говорим, что незаменимыми людьми заполнено Арлингтонское кладбище. Генерал Маршалл, однако, был исключением. Если во время национального кризиса и был когда-либо незаменимый человек, то таким человеком в США был Маршалл.

Окончательное решение оставить генерала Маршалла в стране принял Рузвельт. В свою очередь, генерал Маршалл с характерной для него солдатской дисциплинированностью воздержался высказать свое мнение о том, какой из двух постов он предпочел бы занять. Такое решение Рузвельта было вызвано тем, что только генерал Маршалл мог так решительно распределять людские и материальные [229] ресурсы между европейским и тихоокеанским театрами военных действий. Несмотря на просьбы Макартура и командования флота, генерал Маршалл никогда не шел на компромисс и никогда не отказывался от своего твердого убеждения, что для выигрыша войны мы должны сначала одержать победу в Европе. Обычно ход истории зависит от выдающихся личностей, которые своим упорством, выдержкой и мужеством изменяют события в нужном им направлении и тем самым определяют судьбу других людей. Среди западных союзников три таких гиганта возвышались над всеми остальными во вторую мировую войну — это Рузвельт, Черчилль и Маршалл. Возможно, что вместе они оказали влияние на судьбу большего числа людей, чем какой-либо другой триумвират в истории человечества.

Когда вопрос о генерале Маршалле отпал, следующей возможной кандидатурой на пост верховного командующего стал человек, занимавший аналогичный пост на средиземноморском театре военных действий. Разбив фашистские войска в Тунисе и Сицилии, Эйзенхауэр теперь пробивался вверх по Апеннинскому полуострову в трудных условиях зимней кампании. Айк во всех отношениях подходил для должности верховного командующего, так как он обладал опытом, был тактичным и весьма способным офицером. Хотя некоторое американские офицеры считали; что он слишком легко шел на компромиссы, особенно в англо-американских спорах, Эйзенхауэр на опыте боевых действий на Средиземном море показал, что идти на компромисс нужно для объединения усилий союзников в борьбе с врагом. Мне самому временами казалось, что Эйзенхауэр слишком старался угодить английскому командованию. Однако должен признаться, что я судил предвзято. Поскольку я сам был американским командиром, то во время споров с англичанами чаще становился на американскую точку зрения.

В начале декабря Эйзенхауэр узнал от президента Рузвельта, что в Каире было решено назначить его верховным командующим при проведении операции «Оверлорд». До начала вторжения оставалось всего 6 месяцев, поэтому Айк поспешил с организацией верховного штаба экспедиционных сил союзников, укомплектовав его офицерами штаба на средиземноморском театре военных действий. Эйзенхауэру при форсировании Ла-Манша, как никогда, был необходим опытный и хорошо подготовленный штаб.

В качестве своего заместителя Эйзенхауэр взял первоклассного авиационного командира на Средиземном море. Молчаливый англичанин, всегда с трубкой в зубах, главный маршал авиации Теддер заслужил доверие и любовь американских коллег в Африке своей скромностью, мастерством и благоразумием. Ненавязчивый человек, Теддер был правой рукой Эйзенхауэра и оказывал ему помощь в организации успешных воздушных операций на Средиземном море. [230]

Эйзенхауэр назначил своим начальником штаба весьма энергичного и работоспособного Беделла Смита, раньше занимавшего аналогичный пост при нем в штабе союзных войск в Казерте. С прибытием в Англию в 1942 г. они стали неразлучными партнерами. Они не слишком зависели друг от друга, но их взаимоотношения настолько переплелись, что трудно было отличить, где кончается Айк и начинается Беделл Смит.

В отличие от вежливого и обходительного Эйзенхауэра, Смит бывал грубым и резким. Однако во время дипломатических кризисов, иногда случавшихся в верховном штабе экспедиционных сил союзников, он мог быть, подобно своему начальнику, красноречивым и выразительным, двусмысленным и сдержанным.

— Беделл, передайте им, чтобы они убирались отсюда, — однажды сказал Эйзенхауэр, имея в виду какую-то миссию, прибывшую в верховный штаб, — однако сделайте это так, чтобы они не обиделись.

Эйзенхауэр обычно ко всем относился одинаково, редко был резок с офицерами штаба. Смит же был значительно грубее своего начальника.

Уникальные способности Беделла как начальника штаба дали возможность Эйзенхауэру чаще отлучаться из штаба и большую часть времени уделять планированию и пребыванию в войсках. Смит обладал рассудительностью, силой воли и инициативой и поэтому мог принимать решения самостоятельно, не беспокоя Эйзенхауэра по пустякам, за исключением некоторых наиболее важных вопросов. В нем замечательно сочетались инициатива и самообладание, которые так важны в работе начальника штаба.

Сначала командующим 21-й группой армий Эйзенхауэр решил назначить своего хорошего друга и соратника по Тунису генерала Александера. Александер вместе с Эйзенхауэром участвовал в боевых действиях в Тунисе, Сицилии и Италии, где он командовал группой армий, в которую входили армии Кларка и Монтгомери.

Дружба между Эйзенхауэром и Александером зародилась в феврале 1943 г., когда Александер оставил свой пост командующего английскими войсками на Среднем Востоке и прибыл к Эйзенхауэру в Алжир, где он последние четыре месяца кампании в Тунисе командовал 18-й группой армий. Здесь он проявил большое тактическое мастерство, сделавшее его позднее одним из наиболее выдающихся генералов в Европе. Он не давал развиваться националистическим тенденциям и ревнивой подозрительности среди подчиненных ему союзных офицеров. К осени 1943 г., когда в его активе числились Тунис, Сицилия, а затем и Салерно, Александер занимал исключительное положение среди высшего командования союзников. Он был нашим единственным и, следовательно, самым опытным командующим группой армий. В то же время он продемонстрировал [231] несравненное мастерство, объединив усилия двух союзных армий для достижения общей цели. Если бы Александер командовал в Европе 21-й группой армий, нам, возможно, удалось бы избежать раздражения, которое омрачало позднее наши взаимоотношения с Монтгомери. В отличие от крайне самоуверенного генерала Монтгомери, Александер проявлял благоразумие, терпение и скромность, отличающие великого полководца. В каждой кампании на Средиземном море он завоевывал восхищение подчиненных ему американцев.

По натуре сдержанный скромный я пунктуальный солдат, Александер не особенно обижался на то, что почести по завершении кампании доставались не ему, а подчиненным командирам. Поэтому вскоре фигура Бернарда Монтгомери в берете заслонила Александера. Однако если Монтгомери появился на сцене как символ возрождения Англии в войне, то союзники, знавшие обоих генералов, значительно выше ценили Александера как полководца.

Хотя я в то время не догадывался об этом, англичане отвергли просьбу Эйзенхауэра о назначении Александера и предложили оставить его в Италии, чтобы активизировать военные действия на полуострове. Отказ англичан заставил Эйзенхауэра остановиться на кандидатуре Монтгомери.

Мое знакомство с Монтгомери к этому времени ограничивалось двумя короткими встречами. Первый раз мы встретились в Тунисе, когда он приехал принимать парад наших войск в ознаменование победы, и второй раз в Сицилии, когда он устроил завтрак в честь завершения кампании на этом острове. Поэтому мне пока было трудно судить о нем как о полководце. Уже по одной этой причине я предпочел бы иметь на посту командующего 21-й группой армий не Монтгомери, а Александера. Так как я знал Монтгомери только по легендам, которые рассказывали о нем, то был убежден, что с Александером я работал бы более спокойно и слаженно.

Однако у меня не возникало особых затруднений во взаимоотношениях с Монтгомери в Европе. Хотя мы часто не соглашались по поводу планов и тактики, наши деловые взаимоотношения никогда не были натянутыми, а при личных контактах мы не тяготились друг другом. Возможно, моя оценка достижений Монтгомери менее восторженна, чем оценка британского народа, однако я никогда не буду умалять полководческого искусства Монтгомери и его выдающейся роли в войне.

Несравненный талант Монти по организации «классического» сражения, то есть тщательно подготовленного наступления, сделал его неоценимым при вторжении во Францию. Форсирование Ла-Манша должно было проводиться строго по плану, случайности и импровизация в управлении войсками исключались. Пока войска не закрепились на плацдарме, мы все свои надежды возлагали на План. [232]

Лишь через семь недель после высадки, когда мы начали наступление с захваченного плацдарма, сложившаяся благоприятная обстановка потребовала от нас умения быстро развить успех, что явилось испытанием способности нашего командования обеспечить непрерывное управление войсками. В быстро меняющейся обстановке, которая была характерна до самого конца войны, слава Монтгомери несколько померкла не из-за его нерешительности, как утверждают некоторые критики, а из-за его явного нежелания использовать до конца те преимущества, которые создавались в результате наших успехов на фронте. Монти настаивал на том, чтобы войска наступали по всему фронту «равномерно», даже если бы для этого пришлось замедлить темп наступления. Наоборот, американцы предпочитали стремительно продвигаться вперед, не сдерживая инициативы войск в преследовании, чтобы не дать противнику возможности закрепиться на промежуточных рубежах, стабилизовать линию фронта. Ибо стабилизация линии фронта означала бы, что нужно снова взламывать оборону противника, а это могло привести к излишним потерям и замедлению темпов наступления.

В психологическом отношении назначение Монтгомери командующим английскими войсками вторжения через Ла-Манш подействовало на всех нас ободряюще. Худощавая, костлявая физиономия аскета над высоким воротником свитера невоенного образца менее чем за год стала символом победы в глазах всего, союзного лагеря. Ничто так не делает генерала знаменитым, как успех в сражениях, а Монтгомери добивался успеха с такой верой в силу британского оружия, что английский народ, уставший от бесчисленных поражений, чуть ли не обожествил его.

Нигде тонкая, прямая фигура Монтгомери в мешковатой и неглаженой куртке не внушала такого доверия, как среди английских солдат. Даже Эйзенхауэр при всей его простоте обращения никогда не мог вызвать такого восторга среди американских солдат, с каким английские солдаты приветствовали Монти. Среди этих людей легенда о Монтгомери стала непререкаемой истиной.

Монтгомери назначил начальником штаба 21-й группы армий веселого гугенота генерал-майора из 8-й армии Фрэнсиса де Гингана. Подобно Беделлу Смиту, де Гинган был прекрасным штабистом, отличался скромностью и преданностью своему делу. Однако де Гинган в значительно большей степени, чем Беделл Смит, дополнял качества своего начальника. В лице Фредди, как с любовью прозвали американцы де Гингана, мы нашли хорошего посредника и миротворца. Когда высокомерие Монтгомери начинало раздражать американский штаб, на сцене появлялся милый и бодрый друг Фредди, улаживавший разногласия. Де Гинган, способный кадровый солдат, был начальником штаба Монтгомери со времен Эль-Аламейна. Он был опытным и симпатичным администратором, своевременно реагирующим и не теряющим самообладания духа [233] перед трудностями, возникающими в ходе войны. Хотя популярность Фредди среди американских офицеров частично объяснялась его способностью налаживать хорошие отношения между американцами и англичанами, он был неизменно предан и верен своему начальнику. Де Гинган завоевал нашу любовь не потому, что льстил нам, а потому, что помогал разрешать наши противоречия с присущей ему справедливостью и благоразумием.

Одновременно Монтгомери взял к себе генерал-лейтенанта Майлса Демпси, которого высоко ценил как командира корпуса в 8-й армии. Демпси был назначен командующим 2-й британской армией, высаживавшейся во Франции совместно с 1-й американской армией.

В Демпси Монтгомери нашел способного и опытного командира, который, будучи вполне компетентным для командования армией, в то же время не возражал против привычки Монти узурпировать иногда власть своих командующих армиями. Монтгомери настолько ревниво следил за выполнением своих тщательно разработанных планов, что часто довольно грубо вмешивался в управление войсками, чего никогда не потерпели бы в американской армии. Однако Монтгомери и Демпси настолько привыкли друг к другу, что это вмешательство не вызывало возражений со строны Демпси. Последний умел подавить в себе чувство обиды или возмущения. Если бы Монтгомери также вмешивался в функции подчиненных ему американских офицеров, мы бы резко протестовали, ибо мы никогда бы не отказались от традиционной самостоятельности в ведении операций, которая предоставлена нам директивами высшего командования. Монти признавал существование этого различия и поэтому никогда не проявлял придирчивости к проводимым нами операциям.

Перед отъездом со средиземноморского театра военных действий в Англию для руководства планированием вторжения через Ла-Манш Эйзенхауэр просмотрел списки старших американских командиров, чтобы подыскать заместителя своему преемнику на этом театре английскому генералу Майтленду Вильсону. Заместителю Вильсона пришлось бы заниматься главным образом административными вопросами, так как на него была возложена ответственность за материальное обеспечение 5-й армии Кларка. Таким образом, если для этой должности не требовался опытный боевой генерал, тем не менее нужен был человек, способный разрешать сложные административные вопросы. Больше всех других на эту должность подошел бы Деверс. По прибытии Эйзенхауэра в Англию Деверс автоматически освобождал пост командующего на европейском театре военных действий. Став верховным командующим союзными войсками, генерал Эйзенхауэр в то же время являлся бы командующим американскими войсками на европейском театре.

23 декабря 1943 г. Эйзенхауэр сообщил по радио генералу Маршаллу из штаба на Средиземном море, что он рекомендует назначить [234] меня командующим наземными войсками при вторжении через Ла-Манш, а Деверса направить на юг в качестве заместителя Джамбо Вильсона. Эйзенхауэр наметил меня для занятия поста командующего американской группой армий, очевидно, потому, что учитывал мой боевой опыт, так необходимый при планировании крупной десантной операции. Эта рекомендация означала, что я должен был командовать 1-й американской группой армий не только в период планирования операции, но и после высадки ее на побережье Франции.

Командование группой армий, однако, не означало, что я буду освобожден от командования 1-й армией во время вторжения. Наоборот, я должен был руководить высадкой и сосредоточением сил 1-й армии на плацдарме. Когда на вражеском побережье будут высажены силы, равные по величине двум армиям, я должен был сдать командование 1-й армией и стать командующим группой армий, объединяющей обе армии. До этого момента я являлся одновременно командующим 1-й американской армией и командующим 1-й американской группой армий.

На деле двойное командование не было настолько сложно, как могло показаться с первого взгляда, так как каждый из штабов работал над своим кругом вопросов. Штаб 1-й армии находился в Бристоле, а штаб группы армий — в Лондоне, то есть были удалены друг от друга почти на 200 километров и работали совершенно самостоятельно. Управление всеми американскими силами вторжения было сосредоточено в штабе 1-й армии. В это время штаб группы армий существовал только как планирующий орган. Однако, несмотря на некоторую путаницу, такая двойная система командования имела многие преимущества, так как позволяла организовать отличную преемственность в работе штабов армии и группы армий. По плану штаб 1-й армии отвечал за переброску войск на вражеское побережье в течение первых двух недель после высадки десанта, затем подкрепления направлялись уже группой армий. Так как штаб группы армий развертывался сразу же после того, как свертывался штаб армии для передислокации вперед, естественно, что, если во главе армии и группы армий находилось одно лицо, оно могло лучше организовать их взаимодействие.

Назначение командующим группой армий было для меня неожиданным, и узнал я об этом случайно в утренней газете. 18 января я проходил через вестибюль отеля «Дорчестер», направляясь в столовую позавтракать. По дороге я остановился купить газету «Дейли Экспресс», издававшуюся тогда на четырех страницах..

Продавец киоска улыбнулся при виде меня.

— Для вас, сэр, это уже не новость, — сказал он, показав на напечатанную в газете заметку, в которой генерал Эйзенхауэр сообщал, что 51-летний генерал-лейтенант Омар Нельсон Брэдли, командовавший 2-м американским корпусом в Тунисе и Сицилии, станет [235] американским генералом Монтгомери при вторжении в Западную Европу.

Все же это сообщение оказалось для меня новостью. Так я впервые узнал, что командование группой армий не было для меня временным. Эйзенхауэр только что прибыл в Англию, и я еще не успел переговорить с ним. На пресс-конференции, состоявшейся за день до этого сразу же по прибытии Эйзенхауэра, его спросили, кто будет командовать американскими наземными войсками во время вторжения.

— Генерал Брэдли будет возглавлять сухопутные войска Соединенных Штатов, — ответил он.

Сначала это заявление не было достаточно ясным, ибо Эйзенхауэр не уточнил, имел ли он в виду 1-ю армию, которая высаживалась в Нормандии, или группу армий, выступающую в качестве американского эквивалента группе армий Монтгомери. Только позднее Эйзенхауэр сказал, что он имел в виду группу армий. [236]