11. Прибытие в Англию
С высоты почти 3000 метров мы едва могли различить конвои, шедшие через спокойное Средиземное море. Бледно-голубая дымка покрывала поверхность моря, скрадывая очертания кораблей. Всего через 20 минут полета от Трапани остров превратился позади нас в грязно-коричневое пятно, и мы увидели первые суда флота вторжения Кларка, направляющегося к Салерно. Девять танко-десантных судов шли двумя кильватерными колоннами, охраняемыми с фланга тремя сторожевыми кораблями. Пилот покачал крыльями нашего самолета «С-47» и свернул с курса конвоя, так как он уже имел горький опыт, будучи участником операции по выброске воздушного десанта в Сицилии.
В этот же день (8 сентября 1943 г.) в 9 часов утра мы покинули командный пункт 2-го корпуса и погрузили наш багаж на самолет. Перед тем как направиться в Англию, мы сначала побывали в Соединенных Штатах, проделав маршрут общей протяженностью 18 500 километров. Паттон предоставил нам свой самолет до Алжира. Мы должны были сделать крюк через Карфаген, где Эйзенхауэр развернул свой передовой командный пункт для руководства вторжением в Италию. Льюис Бридж должен был дожидаться нас в Алжире вместе с другими офицерами, отобранными мною в корпусе для поездки в Англию. Вместе со мной в Соединенные Штаты направлялись Кин и Хансен. Там я надеялся доукомплектовать мой штаб для подготовки вторжения во Францию.
Накануне вечером хор спел нам боевую песню 2-го корпуса. Каждая строфа была посвящена отдельным этапам боевых действий, а в целом в песне прославлялись победы корпуса на Средиземном море. Стихи были нескромны и хвастливы, но таким уж был сам 2-й корпус, который ничем не отличался от других соединений американской армии.
Я надеялся незаметно уехать на следующее утро, чтобы избежать церемонии проводов. Однако почетный караул уже стоял вдоль дороги, покрытой гравием, которая шла от нашего лагеря через виноградники до прибрежной дороги. Лозы, выросшие в почве, [187] обильно удобренной несколькими поколениями людей, провисали под тяжестью виноградных кистей. Если такой виноград поесть без предварительной тщательной промывки, возникают жестокие приступы дизентерии. Если солдаты почетного караула потихоньку наелись винограда, как это однажды сделал я, то их воспоминания о моем отъезде были менее приятными, чем мои.
Хотя мне сильно хотелось приступить к подготовке вторжения через пролив Ла-Манш, расставание с корпусом оказалось тягостным событием. Как первая любовь, так и первое самостоятельное командование в боевых условиях надолго остается в памяти. Проведя семь незабываемых месяцев со 2-м корпусом, я чувствовал себя неуверенным в своих силах молодым человеком, покидающим родной дом, чтобы пробить себе дорогу в жизни.
Когда самолет «С-47» поднялся в воздух, я бросил последний взгляд на командный пункт корпуса, где оставался громадный указатель последнего места расположения штаба корпуса. 7-я армия возражала, когда саперы 2-го корпуса соорудили такой грандиозный указатель. «Теперь осталось только осветить его прожектором ночью, — говорили они, — чтобы показать немецкой авиации, где вы находитесь». Однако в конце концов гордость восторжествовала над осторожностью и огромный указатель уцелел. Противник, возражали мы, может найти куда более важные объекты для бомбардировки, чем командный пункт корпуса, находящегося на отдыхе.
Мы приземлились на аэродроме около Карфагена, а затем проехали мимо руин до группы вилл, расположенных на высоком холме, с которого открывался вид на море. Именно в этих виллах, принадлежащих богатым европейцам, обосновавшимся в колониальной Северной Африке, расположились высшие штабы, к услугам которых были водопровод и канализация.
Эйзенхауэр вернулся ко второму завтраку только в 2 часа дня. Он выглядел усталым и обеспокоенным.
— Бадольо портит дело, — объяснил он, — мы только что отменили выброску воздушного десанта Риджуэя в районе Рима.
Эйзенхауэр имел в виду соглашение о капитуляции Италии и свой план высадки воздушно-десантной дивизии поблизости от Рима. Совместное заявление о капитуляции должно было передаваться по радио в 18 час. 30 мин. вечера, а в 3 час. 30 мин. на следующее утро Кларк высаживался в Салерно.
До выступления Эйзенхауэра по радио оставалось всего несколько часов, однако у него не было уверенности в том, что Бадольо выполнит соглашение о капитуляции, выступив одновременно по радио в Риме. Если бы он не выступил по радио одновременно с Эйзенхауэром, тогда немцы захватили бы итальянские радиовещательные станции и квалифицировали бы наше заявление как блеф. [188]
Бадольо нарушил предварительную договоренность утром, обратившись по радио из Рима к Айку с просьбой подождать с объявлением о капитуляции Италии до высадки союзников.
Эйзенхауэр ответил без обиняков.
—
Одновременно Эйзенхауэр с большой неохотой отменил высадку 82-й дивизии Риджуэя в окрестностях Рима. Бадольо известил, что итальянское правительство не берет на себя ответственность за безопасность дивизии.
Эйзенхауэр приказал также бригадному генералу Максвелу Тэйлору, представителю штаба союзных войск, находившемуся в Риме на нелегальном положении, немедленно вернуться в Карфаген. В задачу Тэйлора входило обеспечить беспрепятственную посадку самолетов с людьми и снаряжением 82-й дивизии на аэродромы в окрестностях Рима.
Это неожиданное изменение накануне высадки войск Кларка привело к тому, что 82-я дивизия была выключена из игры, когда мы испытывали в ней отчаянную нужду. Уже не оставалось времени, как это первоначально предполагалось, чтобы выбросить 82-ю дивизию в Капуе для оказания поддержки десанту в Салерно. В результате 82-я дивизия чуть не стала пресловутым гвоздем в подкове в самый критический момент, когда десант в районе Салерно был на краю гибели.
Оставшуюся часть дня Айк пробыл в Карфагене. Когда мне уже надо было вылетать в Алжир, из Рима все еще не поступило сообщения от Бадольо, что он выполнит свое обещание и объявит итальянскому народу в установленное время о капитуляции Италии.
Мы вылетели из Карфагена во второй половине дня и направились вдоль побережья Северной Африки в штаб союзных войск в Алжире. Кин и я задремали в импровизированных мягких креслах нашего самолета. Позади нас Средиземное море потемнело в сумерках и скрыло армию Марка Кларка, приближавшуюся к пунктам высадки на итальянском сапоге.
В 18 час. 34 мин. Хансен выскочил из кабины пилота с наушниками в руке.
— Только что по радио выступил генерал Эйзенхауэр и объявил о капитуляции Италии, — сказал он. — Хотите послушать заключительную часть передачи'
Пилот, не зная о переговорах с Италией, случайно настроился на волну, на которой передавалось заявление Эйзенхауэра. Он взволнованно подпрыгнул на своем сиденье, когда услыхал голос Эйзенхауэра. [189]
Я надел наушники и попросил пилота пройтись по всему диапазону волн радиоприемника. Однако не было никакого намека на выступление Бадольо по радио.
Только после приземления в Алжире я узнал, что Бадольо преодолел свой страх и объявил о капитуляции Италии на 45 минут позже обусловленного времени. В 19 час. 15 мин. вечера он прочитал заявление о безоговорочной капитуляции и призвал по радио итальянский народ поднять оружие против своего немецкого союзника. В этот же вечер король и его правительство в поисках убежища перелетели к союзникам.
В Алжире я встретился с Беделлом Смитом. Он выглядел усталым и озабоченным в ожидании известий о капитуляции итальянского флота. Для дальнейших операций союзников на Средиземном море было важно, чтобы сильный итальянский надводный флот не попал в руки немцев. Мы надеялись, что не возникнет необходимости потопить итальянский флот, как был потоплен французский в Тулоне. Несомненно, что обстановка на море значительно улучшилась с 1940 г., когда англичане были вынуждены обстрелять французский флот в Мерс-эль-Кебире, чтобы не дать немцам возможности использовать его в соответствии с условиями капитуляции правительства Виши. Теперь союзники имели возможность беспощадно преследовать немецкие подводные лодки в северной части Атлантического океана, и вообще мощь союзников на море возрастала головокружительными темпами. Тем не менее итальянский флот мог создать для нас значительные затруднения, если бы он попал в руки немцев. В этом случае союзникам потребовалось бы дислоцировать часть военно-морских сил в Средиземном море для блокирования итальянского флота. А в 1943 г. союзники могли использовать военно-морские силы с большим успехом в других местах Сразу же вслед за заявлением Эйзенхауэра о безоговорочной капитуляции Италии адмирал Каннингхэм отдал итальянскому флоту по радио приказ следовать в союзные порты в соответствии с условиями перемирия.
В этот же день вечером итальянский флот снялся с якорей в Таранто, Специи и Генуе и ночью направился к Мальте. На рассвете 9 сентября итальянский флагман-линкор «Рома» был замечен германским разведывательным самолетом у побережья Сардинии. Днем линкор был атакован 15 бомбардировщиками «Ю-88». Командующий итальянским флотом утонул вместе со своим кораблем, орудия которого были направлены против самолетов бывшего союзника.
10 сентября 1943 г. адмирал Каннингхэм сообщил морскому министерству в Лондоне: «Ваши Светлости! Рад информировать Вас, что военный флот Италии стоит на якоре под охраной крепостных орудий Мальты». [190]
Каннингхэм имел право гордиться. В течение трех напряженных лет он держал открытыми морские пути через Средиземное море к Мальте и Суэцкому каналу, хотя действия фашистской авиации привели к гибели сотен британских моряков. Всего год прошел с октября 1942 г., когда Монтгомери удалось у Эль-Аламейна изменить ход войны на этом театре военных действий в пользу союзников. Теперь, спустя 12 месяцев, англичане не только добились контроля над Средиземным морем, но 8-я армия Монтгомери была уже на Апеннинском полуострове, продвигаясь вверх по итальянскому сапогу.
Некоторое время Эйзенхауэр сомневался, следовало ли сообщить войскам Марка Кларка о капитуляции Италии до их высадки на материк. Он знал, что если бы войска не ожидали встретить сопротивление, немцы могли захватить их врасплох. Тем не менее Эйзенхауэр спрашивал себя, имели ли мы право скрывать от войск эту новость, когда итальянцы обещали сражаться на нашей стороне? В конце концов Эйзенхауэр решил, что мы не могли так поступить. Он предпочел рискнуть некоторым ослаблением бдительности войск, но сообщить им приятные известия.
Только через несколько месяцев я узнал, что обстановка была значительно хуже, чем мы предполагали в тот вечер в Алжире. Войска Кларка отбросили всякую осторожность. До того как немцы нанесли удар, многие из них были настолько уверены в благоприятном исходе высадки, что неожиданное сопротивление противника чуть не привело к панике в некоторых частях.
В Италии немцев не удалось застигнуть врасплох. По тем же соображениям, которыми руководствовался и Эйзенхауэр при выборе места высадки десанта в районе Салерно, противник решил, что именно здесь высадятся войска Кларка. Немцы заминировали побережье, покрыли его проволочными заграждениями, укрепились на ключевых позициях и сосредоточили вблизи Неаполя дополнительные резервы. В конце концов Эйзенхауэр был вынужден бросить всю авиацию средиземноморского театра военных действий, чтобы помочь войскам Кларка удержаться на ненадежном плацдарме.
Разведка, правда, надеялась, что итальянские партизаны смогут замедлить переброску германских подкреплений с севера, однако Беделл по секрету признался, что Эйзенхауэр особенно не полагался на их помощь. Партизанское движение идет от сердца. Только стойкий национальный вождь, олицетворяющий символ морального возрождения, мог преодолеть антипатию итальянского народа к войне. Лишь испытав жестокости немецкой оккупации, итальянцы восстали против немцев под руководством местных вождей. И только после этого несчастный итальянский народ начал проделывать длинный путь, чтобы вернуться в сообщество своих соседей. [191]
Эйзенхауэр лучше, чем кто бы то ни было, охарактеризовал трагедию Италии в своем отчете об этой кампании. «Три года мы старались сломить дух итальянцев, — писал он. — Мы... даже перестарались».
На следующий день 9 сентября 1943 г. Кин, Хансен и я вылетели на двухмоторном грузовом самолете из Алжира в Марракеш во Французском Марокко. Тогда Марракеш был начальным пунктом линии воздушных коммуникаций командования транспортной авиации из Марокко в Англию. По расписанию в этот вечер из Марракеша в Англию через океан должен был отправиться транспортный самолет «С-54» по маршруту протяженностью 2800 километров. Полет проходил ночью по зигзагообразному курсу на большом удалении от берега, чтобы избежать вражеских истребителей, действовавших с побережья оккупированной Франции.
Диспетчер, проверявший багаж, мельком взглянул на мои генеральские звезды. Он посмотрел по сторонам, а затем шепнул мне через стойку:
— Ведь это грузовой самолет, генерал, а полет продлится девять часов. Подождите до завтра. Мы вам устроим место в прекрасном самолете, который прибудет из Соединенных Штатов.
— Спасибо, — сказал я, — но я тороплюсь. Кроме того, в этом самолете будет не хуже, чем в джипе на фронте.
Поездка в грузовом самолете не беспокоила меня, так как я уже достаточно закалился за месяцы, проведенные в полевых условиях.
Третья звезда на погонах превратила меня в весьма важную персону, и мы были приглашены на обед на виллу Тэйлора, прекрасную зимнюю резиденцию богатого нью-йоркца, построенную в стиле дворцов, описанных в арабских сказках. Здесь в кафельной ванне зеленого цвета, вделанной в пол, я принял первую теплую ванну с того времени, как убыл в Сицилию.
По возвращении на аэродром мы обнаружили, что передняя часть кабины нашего самолета отгорожена и превращена во временную палату для раненого английского генерала. Это был генерал-майор Перси Хоррокс, командовавший продолжительное время корпусом в 8-й армии Монтгомери. Он был ранен осколком зенитного снаряда во время ночной бомбардировки Бизерты накануне вторжения в Сицилию. Несмотря на серьезное ранение, Хоррокс позднее вернулся в строй в качестве командира корпуса в Европе.
Самолет «С-54» простоял весь день под африканским солнцем, и внутри его было очень душно. Однако через час после вылета из Марракеша на высоте около 4000 метров мы чувствовали себя, как в холодильнике. Большинство остальных пассажиров были летчиками, возвращавшимися в Англию после «челночного» бомбардировочного рейда. Самолет не успел еще подняться в воздух, а они [192] уже отвоевывали себе место на металлическом полу, чтобы выспаться до прибытия в Англию. Я расположился поудобнее на трех откидных сиденьях, укрылся походной шинелью и вскоре уснул.
Проснулся я на рассвете, окоченевший и с затекшими членами, с нетерпением ожидая появления побережья Англии. Когда мы повернули из Атлантики к Шотландии, под нами замелькали ярко-зеленые массивы Ирландии. Бодрящий морской воздух благотворно подействовал на нас, когда мы пересекали Ирландское море, затем самолет сделал вираж над поляной для гольфа, и мы приземлились на огромной базе командования транспортной авиации в Престуике.
Здесь нас встретил американский майор — кавалерист в сапогах. Он слышал о действиях наших «кавалеристов» в Сицилии и несколько минут расспрашивал меня, надеясь, что в армии еще сохранились кавалерийские сапоги и седла. Однако его иллюзии быстро рассеялись, когда я сказал ему, что речь шла о вьючных мулах. Он тут же отомстил нам, предложив скудный английский завтрак.
Официантка, коренастая шотландская девушка, говорившая с сильным акцентом, предложила мне на выбор два кушанья, названий которых я не понял.
— Давайте второе, — ответил я беспечно.
Она вернулась с тушеными помидорами. На первое блюдо была вареная рыба. Престуик научил меня завтракать в дальнейшем только в американских военных столовых.
Пока мы дожидались попутного самолета до Лондона, в Престуике в специальном самолете приземлился американский посол в России Аверелл Гарриман. Он предложил нам лететь вместе с ним, и через два часа, пробившись через облака, мы увидели сеть аэростатов заграждения, окружавших Лондон.
Деверс приехал на машине в Хенли, чтобы встретить нас. Он учился вместе с Паттоном в Вест-Пойнте в 1909 г. Только четыре месяца тому назад генерал Маршалл назначил Деверса командующим на европейском театре военных действий.
Первым командующим на этом театре был Эйзенхауэр. Он прибыл в Англию в июне 1942 г. в чине генерал-майора. С началом вторжения в Северную Африку в ноябре 1942 г. Эйзенхауэр отправился в Алжир в качестве верховного командующего войсками союзников на этом театре. Но еще в течение нескольких месяцев он одновременно исполнял обязанности американского командующего на европейском театре военных действий. Однако к январю 1943 г. Северная Африка и Европа стали конкурирующими между собой театрами военных действий, и Эйзенхауэр не мог больше разрываться на части между двумя различными театрами. В конце концов военное министерство положило конец такому положению вещей, назначив командующим на европейском театре военных действий генерал-лейтенанта ВВС Франка Эндрюса. Назначение Эндрюса [193] подчеркивало растущее значение нашего воздушного наступления против Германии в 1943 г.
Через четыре месяца Эндрюс погиб. Самолет, на котором он летел, пытался сделать посадку по приборам в Исландии и врезался в гору. Генерал Маршалл назначил Деверса в качестве преемника Эндрюса. Подобно Эйзенхауэру, мне и большинству старших командиров Деверс был обязан своим назначением тому впечатлению, которое он произвел на Маршалла еще раньше, во время службы в армии.
В 1940 г. генерал Маршалл просматривал список полковников с целью отобрать кандидатов на генеральские должности, нарушил установленный порядок и отобрал двух подающих надежды офицеров для присвоения им внеочередных генеральских званий. Одним был Кортни Ходжес, тогда 53-летний полковник, другим — Джеки Деверс, всего на год моложе первого. В это время Эйзенхауэр и я были подполковниками и считались слишком молодыми даже для должности командира полка. Через шесть месяцев Деверс был произведен в генерал-майоры и направлен в форт Брэгг на должность командира 9-й дивизии. Там ему было приказано расширить помещения, чтобы разместить еще одну дивизию национальной гвардии. Деверс принялся за выполнение задачи с таким рвением, что вскоре стал известен в Вашингтоне как весьма энергичный молодой офицер.
Я познакомился с Деверсом в Вест-Пойнте еще в 1912 г., на втором году обучения. В это время Деверс был назначен в училище преподавателем тактики и одновременно возглавил бейсбольную команду. Три года я играл в его команде. После того как Деверс стал старшим американским командующим на европейском театре военных действий, на него были возложены важные задачи.
В его обязанности входило не только сосредоточение войск и накопление вооружения в Англии для вторжения через пролив Ла-Манш, но он также наблюдал по поручению комитета начальников штабов за планированием совместно с англичанами вторжения во Францию. Самые важные вопросы, конечно, разрешались в Вашингтоне. Но при решении сотен менее важных вопросов, из которых складывался план вторжения, Деверсу было поручено следить за тем, чтобы не ущемлялись американские интересы.
Когда в августе 1943 г. Морган в качестве начальника штаба при верховном главнокомандующем войсками союзников (КОССАК) представил проект вторжения через Ла-Манш объединенному комитету начальников штабов, этим самым его миссия была выполнена. Морган пришел к заключению, что вторжение можно начать в 1944 г. даже при тех скудных ресурсах, которые выделены для выполнения этой задачи. В подтверждение своей точки зрения Морган представил набросок плана. Кодовое название плана «Оверлорд»{19} было придумано таким мастером красноречия, как У. Черчилль. [194]
Однако на этой стадии операция «Оверлорд» представляла собой только схематичный набросок. Морган наметил участки побережья для высадки десанта, тщательно исследовал пропускную способность портов, определил потребный тоннаж и возможное сопротивление противника. На основе этих данных Морган составил в общих чертах план вторжения. Однако наши трудности только начинались. Чтобы составить детальный план, нам потребовалось еще девять месяцев.
Согласно плану операции «Оверлорд», составленному Морганом, в первом эшелоне высаживалось только три дивизии. Одна американская дивизия высаживалась справа, а две английские — слева. Все три дивизии составляли полевую армию, возглавляемую английским командующим. В дальнейшем при высадке на американский плацдарм других дивизий из них формировалась полевая армия во главе с американским командующим. Одновременно организовывался английский штаб группы армий для руководства обеими армиями. Этот штаб должен был руководить наземными операциями до занятия полуострова Бретань или до развертывания во Франции американской группы армий.
Другими словами, англичане предполагали осуществлять ничем не ограниченное тактическое руководство американскими войсками как при вторжении через пролив Ла-Манш, так и в первые несколько месяцев боевых действий во Франции. Американский штаб Деверса, помещавшийся в красном кирпичном здании № 20 на площади Гросвенор-сквер, категорически отверг предложение КОССАК. Именно в этот момент острой борьбы за руководство войсками при вторжении через Ла-Манш я и прибыл в Лондон.
Незадолго до моего приезда Деверс попытался ликвидировать тупик, выдвинув свой план. Он предложил, чтобы дивизиями первого эшелона командовали штабы английского и американского корпусов, подчиненные непосредственно верховному главнокомандующему. Однако практически это было невыполнимо, так как Деверс исключил такое основное звено, как армию, ведающую вопросами материально-технического обеспечения войск{20}. Кроме того, КОССАК сослался на то, что верховный главнокомандующий физически не сможет осуществлять руководство наземными войсками во время высадки. Я был склонен согласиться с мнением КОССАК.
Когда генерал Маршалл сообщил по радио Эйзенхауэру о том, что я буду во время вторжения возглавлять американскую армию, он указал также, что на меня возлагалась задача развернуть американскую [195] группу армий, чтобы «не отстать от англичан». Полевая .армия обычно состоит из двух или более корпусов, в которые входят шесть или более дивизий. В последние несколько месяцев войны в Европе полевая армия часто имела в своем составе двенадцать-пятнадцать дивизий. Однако, когда на фронте действовали две или больше армий, ими должен был руководить вышестоящий штаб. В этом и заключается роль штаба группы армий. К тому времени, когда мы вышли к Эльбе, наша 12-я группа армий состояла из четырех армий, объединявших десять отдельных корпусов в составе сорока трех дивизий.
Хотя генерал Маршалл еще не наметил командующего группой армий, он больше не мог откладывать организацию штаба группы армий на европейском театре военных действий. Если штабы армий и корпусов разрабатывали свои планы вторжения, то и группе армий, чтобы не отстать, было необходимо заниматься планированием. Находясь в США, я должен был не только сколотить штаб 1-й армии, но и укомплектовать штаб группы армий. Эта задача не была особенно трудной, как могло показаться с первого взгляда, так как Деверс уже подобрал начальников для разведывательного и оперативного отделов и отдела тыла штаба группы армий.
За день до моего прибытия в Англию Деверс предложил генералу Маршаллу создать ставку американского командующего по типу ставки Першинга в первую мировую войну. Оперативная группа ставки (первый эшелон) стала бы штабом американских полевых войск, находящихся под непосредственным руководством верховного главнокомандующего. Второй эшелон ставки состоял бы из служб тыла. Генерал Маршалл немедленно отверг этот план. Он не только стремился избежать дублирования в деятельности оперативных и административных органов штаба, но и хотел расположить их как можно дальше друг от друга. Возможно, потому, что он почувствовал в предложении Деверса желание укрыть в недрах штаба американских войск на европейском театре военных действий штаб группы армий, Маршалл пошел еще дальше. Он предложил сделать оба штаба полностью самостоятельными.
«Я хочу, — писал он Деверсу в конце сентября, — чтобы организацией штаба группы армий непосредственно руководил Брэдли под Вашим наблюдением и чтобы этот штаб не стал бы только филиалом или придатком штаба американских войск на европейском театре военных действий».
Получив право на автономию, расширявшийся штаб 1-й американской группы армий свернул карты и переехал в новую резиденцию на Брайнстон-сквер, заняв ряд квартир в Вест-Энде, в двух кварталах от Марбл-Арч.
Хотя до отлета в США мне оставалось пробыть в Англии только пару дней, Деверс настоял, чтобы я проехал в Бристоль и посмотрел, подходит ли этот город для размещения штаба 1-й армии. [196]
В американском штабе на европейском театре военных действий уже было принято решение перевести из этого морского порта, являвшегося в свое время центром колониальной работорговли, штаб 5-го корпуса, чтобы освободить место для штаба 1-й армии. Бристоль был не только удобно расположен всего в трех часах езды на автомашине от Лондона, но имел также стратегическое значение, являясь воротами в юго-западную часть Англии, где сосредоточивались американские войска, готовившиеся к вторжению. Отсюда войска могли без затруднений погрузиться в портах юго-западного побережья Англии.
Я был впервые в Англии и с удовольствием предпринял туристскую прогулку по дороге Лондон — Бристоль, по которой позднее я так часто ездил. От отеля «Дорчестер» в фешенебельном районе Лондона Вест-Энд мы повернули через Гайд-Парк, проехали мимо Альберт-Холла и направились по заполненным народом по случаю субботы улицам Хаммерсмита. Перед заколоченными досками витринами магазинов стояли очереди домохозяек с карточками в руках, терпеливо дожидаясь открытия магазина. Иногда встречались развалины среди запачканных сажей домов, свидетельствовавшие о тех усилиях, которые немецкая авиация прилагала три года тому назад.
Штаб 5-го корпуса расположился в здании колледжа Клифтон, построенном в готическом стиле. Перед фасадом этой закрытой средней школы для мальчиков возвышалась статуя фельдмаршала Эрла Дугласа Хейга, обращенная лицом в поле для игры в рэгби. До августа 1943 г. 5-й корпус находился в Англии в качестве единственного тактического аванпоста в море административных служб. Корпус имел в своем составе только одну дивизию. С того времени, кроме 29-й пехотной дивизии, в Англию были переброшены 3-я бронетанковая дивизия из Соединенных Штатов и 5-я пехотная дивизия из Исландии. К рождеству 1943 г. число дивизий в Англии с трех увеличилось до десяти, а к началу вторжения в Англии было уже двадцать американских дивизий.
5-м корпусом командовал генерал-майор Леонард Джероу, близкий друг Эйзенхауэра еще с тех дней, когда оба они были лейтенантами. Я впервые встретился с Джероу, многообещающим молодым офицером, в 1925 г. Мы оба являлись слушателями пехотной школы{21}. 5-й корпус, который в то время был самым крупным американским соединением в Англии, уже был намечен для участия в операции «Оверлорд». 29-ю дивизию предполагалось использовать в авангарде американских войск при высадке в Нормандии, карты которой были развешаны в оперативной комнате Джероу.
Квартира Джероу состояла из одной просто обставленной комнаты на втором этаже старого административного здания колледжа [197] Клифтон. Она находилась непосредственно над его кабинетом, и в ней были слышны телефонные звонки.
— Комната полностью меблирована, Брэд, — сказал он, — вы можете занять ее, когда пожелаете.
— Спасибо, Джи, но она для меня не подходит, — ответил я, — кровать стоит чертовски близко к вашему столу. Я и так спал под оперативной картой почти 9 месяцев. Теперь я хотел бы получить покой хотя бы ночью.
Повседневная кропотливая работа по планированию в Англии была длительным и напряженным процессом. Если бы я просиживал допоздна за письменным столом, мой штаб также считал бы себя обязанным работать до тех пор, пока я не уйду спать. Однако я не видел оснований заставлять работников штаба выбиваться из сил до начала боевых действий.
На следующее утро за завтраком в Клифтоне, к которому были поданы яйца, выпрошенные на американском военном корабле, стоявшем в порту Бристоля, в городе раздался колокольный звон. Хотя было воскресенье, офицеры штаба Джероу переглянулись в изумлении.
— Колокола звонят в первый раз с 1940г., — объяснил мне улыбающийся Джероу. — Звон колоколов — это сигнал о вторжении немцев в Англию. Но сегодня они звонят в ознаменование капитуляции Италии.
Мне как-то трудно было представить себе, что всего неделю назад мы сидели с Эйзенхауэром в Карфагене и строили предположения о том, какую позицию займет Бадольо.
В этот же вечер по возращении в Лондон Хансен и я прогуливались по Гайд-Парку, желая поближе познакомиться с англичанами. На площадке у Марбл-Арч, традиционном месте выступлений уличных ораторов, несколько человек пытались привлечь внимание прогуливающихся жителей Лондона. Пожилой англичанин приятной наружности обращался к своим слушателям с призывом потребовать, чтобы Англия открыла второй фронт.
Седой джентльмен, стоявший с краю толпы, поднял тросточку.
— Ерунда, — сказал он, обращаясь к оратору, — почему вы не займетесь собственными делами и не оставите стратегию военным экспертам?
— Эксперты, говорите вы? — откликнулась женщина. — А кто вы сами, что говорите об экспертах?
Джентльмен покрутил головой и хладнокровно ответил:
—
Толпа загалдела, и оратор призвал ее к порядку. — Мне бы хотелось напомнить вам, дорогие друзья, — сказал он, — что вопросами стратегии занимается военный кабинет. А военный кабинет создан народными представителями в парламенте. Поэтому любое [198] решение по стратегическим вопросам в этой войне по праву принадлежит вам.
Я подумал, как плохо представлял он себе, что такое «второй фронт», сколько труда требуется, чтобы его открыть. Меньше чем через пять кварталов отсюда, в кирпичном здании на площади Грос-венор-сквер, «второй фронт» уже был нанесен на совершенно секретных картах.
Первая группа офицеров штаба 1-й армии, дислоцирующегося на острове Говернерс-Айленд в Нью-Йорке, прибыла несколько дней тому назад в Лондон, чтобы подготовить помещение для своего штаба. Офицеры рассчитывали, что я возьму целиком штаб 1-й армии из Соединенных Штатов, и чрезвычайно расстроились, когда узнали, что я привез с собой некоторых офицеров из штаба 2-го корпуса. Из четырех основных должностей общей части штаба две отводились для ветеранов 2-го корпуса. Монка Диксона я намечал на должность начальника разведывательного отдела, а Вильсона — на должность начальника отдела тыла. Из восемнадцати должностей начальников отделов и служб специальной части штаба, девять должностей резервировались за офицерами 2-го корпуса.
На должность начальника оперативного отдела штаба 1-й армии мною намечался полковник Трумэн Торсон. Раньше он служил в форте Беннинг, затем к концу кампании в Сицилии прибыл в корпус. До начала войны Торсон был одним из тех офицеров, о которых мы с Ходжесом говорили как о «забытых людях». В армии был заведен порядок, согласно которому в командно-штабную школу посылались офицеры только с выдающимися способностями. К сожалению, Торсон в течение трех лет находился в подчинении командира, который не допускал даже мысли о существовании более выдающихся, чем он, офицеров. В результате Торсону не удалось попасть на курсы в Ливенуорте. Когда японцы напали на Пёрл-Харбор, у него на руках был приказ о назначении на какую-то второстепенную должность.
Поскольку Торсон уже раньше занимался составлением плана обороны штата Джорджия на случай чрезвычайного положения, я обратился в военное министерство с просьбой отменить приказ о его переводе и оставить у меня для оказания помощи по разработке плана обороны ключевых объектов в штате. Торсон настолько успешно справился со своей задачей, что когда я стал командиром 82-й дивизии, то взял его к себе в качестве начальника отдела тыла. Затем, после перевода меня в 28-ю дивизию, назначил Торсона командиром полка, в результате чего он получил повышение в ранге до полковника. Солдаты любили его и прозвали «твердокаменным чертом». На должности командира полка Торсон вновь проявил себя чрезвычайно способным человеком, что сделало его впоследствии ценным офицером в штабе 1-й армии. Мое удачное «открытие» Торсона наглядно показывает, как иногда карьера даже наиболее [199] выдающихся офицеров зависит от случая. Торсон получил временное звание бригадного генерала, став начальником оперативного отдела штаба 1-й армии, и это его звание стало постоянным в конце войны.
В качестве начальника отдела личного состава штаба я наметил полковника Джозефа О'Хейра, который занимал этот же пост в штабе 1-й армии на острове Говернерс-Айленд. О'Хейра, крупного, рыжеволосого ирландца, я знал еще кадетом в Вест-Пойнте, когда мы вместе играли в футбол. После выпуска мы несколько лет служили вместе в Вест-Пойнте, где О'Хейр преподавал французский язык и был тренером футбольной команды.
Хотя О'Хейр был излишне суров в служебных взаимоотношениях, он показал себя исключительно компетентным начальником отдела личного состава. Занимая этот пост сначала в 1-й армии, а затем в группе армий, он всегда действовал решительно и прямолинейно.
— Они считают, что начальник отдела личного состава — сукин сын, — сказал однажды О'Хейр, — и я докажу им, что они правы.
Возможно, по мнению некоторых, О'Хейр являлся для них сукиным сыном, но с моей точки зрения он был одним из способнейших офицеров штаба. Когда во время зимней кампании начальник отдела личного состава штаба служб снабжения, возглавляемых генерал-лейтенантом Ли, запутал вопрос о пополнении войск, не кто иной, как Хейр, разобрался в создавшейся путанице, поставил вопрос перед соответствующими инстанциями в Вашингтоне и в конце концов выправил положение.
Мы провели конец недели в Бристоле, затем направились в Престуик, чтобы оттуда выехать в Соединенные Штаты. Я взял с собой Реда для оказания мне помощи в укомплектовании штаба 1-й армии. Мы позавтракали в Престуике, а пообедали в Исландии в известном «Отеле де Гинк». В тот же вечер наш самолет «С-54» поднялся с острова для следования в Преск-Иль в штате Мэн. Нас сопровождала эскадрилья самолетов «Р-38». Когда остров остался позади и эскадрилья покинула нас, пилот неожиданно сделал вираж и положил машину на обратный курс. Оказалось, что техник забыл закрыть бак в правом крыле самолета и бензин тек оттуда струей.
Пока на стоянке в штате Мэн наш самолет заправлялся горючим, мы торопливо позавтракали ветчиной, яйцами и яблочным пирогом. Через четыре часа мы приземлились в Вашингтоне. По пути мы останавливались в Нью-Йорке для таможенного осмотра. Молодой секретарь начальника генерального штаба блестящий полковник Фрэнк Маккарти сообщил о моем приезде жене и дочери, которые дожидались меня на аэродроме. Элизабет только что приступила к занятиям на старшем курсе в Вассаре. Моя жена поселилась в Вест-Пойнте в отеле «Тэйер» до окончания учебы Элизабет. Элизабет встречалась с матерью в Вест-Пойнте, где она проводила свободное [200] время с одним курсантом, за которого собиралась выйти замуж в июне будущего года. Я представился в Пентагоне, а затем съел целую кварту мороженого.
Большую часть моего краткого двухнедельного пребывания в Соединенных Штатах я провел в Пентагоне, подбирая личный состав. Нам не трудно было найти нужных офицеров, затруднения возникали, когда ставился вопрос об освобождении их от работы. Вследствие того, что к сентябрю 1943 г. численность армии и ВВС превысила 7 млн. человек, требовалось значительно большее количество хороших офицеров, чем их было налицо. На помощь мне пришел О'Хейр. Он лучше, чем кто-либо другой, знал все тайные пути, которыми мог воспользоваться хороший начальник отдела личного состава В конце концов ему удалось заполучить большинство необходимых мне людей.
Мне пришлось ждать приема у генерала Маршалла почти неделю. Маршалл не мог принять меня в министерстве ввиду крайней занятости и поэтому пригласил меня сопровождать его в Омаху, где он должен был выступить на национальном съезде Американского легиона. Во время полета в персональном самолете Маршалла мы обсудили кампанию в Сицилии, и я был снова поражен тем, как Маршалл прекрасно знал все детали операции на этом острове. Однако о дальнейших планах не было сказано ни слова, а я от вопросов воздержался. Я мог узнать об этом через начальника штаба при верховном главнокомандующем войсками союзников и через обычные командные инстанции. Маршалла сопровождал еще один генерал, прибывший в США в командировку, — это генерал-лейтенант Симон Воливэр Бакнер. Он только что вернулся из Аляски и собирался направиться на Тихий океан. Я виделся с Бакнером в самолете Маршалла в последний раз 18 июня 1945 г. он был убит японским снарядом на острове Окинава.
Как-то днем, когда я сидел в Пентагоне, просматривая списки полковников, мне позвонил полковник Маккарти из канцелярии начальника генерального штаба: «Из Белого Дома спрашивают, не могли бы вы прибыть туда завтра утром? Президент хотел бы выслушать ваш доклад относительно кампании в Сицилии»
Так состоялась моя первая и последняя беседа с Рузвельтом.
Я нt был уверен, должен ли солдат отдать честь своему главнокомандующему, и, подбодрив себя, вошел в кабинет. Президент приветствовал меня из-за своего стола и жестом пригласил сесть. Его крупная голова и массивные плечи возвышались над беспорядочной грудой безделушек на письменном столе.
Мне уже сообщили, что президент особенно интересовался тем, как наши солдаты закалились в боях. Мой доклад был кратким и касался только дела. Президент слушал меня внимательно, показав прекрасное понимание военных вопросов. [201]
Прежде чем я мог сообразить, как это произошло, президент поменялся со мной ролью, посвятив меня в некоторые вопросы. Он сказал мне, что научные силы Америки мобилизованы для осуществления грандиозного проекта — освобождения энергии атома. Он считал, что будет изобретено оружие, которое произведет полнейшую революцию в ведении войны.
Президент назвал это оружие «атомной бомбой»{22}.
Однако в то время он опасался, что немцы могут опередить нас в создании атомной бомбы. Разведка донесла, что немцы вели работу в этом, направлении в Тронхейме в Норвегии, где враг производил «тяжелую воду». Президент хотел познакомить меня с нашими планами на случай, если немцы применят атомное оружие при высадке союзных войск во Франции. Через несколько минут меня проводили из его кабинета, имевшего овальную форму, мимо корреспондентов, находившихся в зале. Никто из них не знал меня в лицо, и я проскользнул незамеченным.
Краткое сообщение в Белом Доме было все, что я слышал об атомной бомбе до возвращения в США спустя месяц после победы над Германией. Я не помню, чтобы за все время войны Эйзенхауэр когда-либо заговаривал со мной об этом. Во время двух посещений нашего фронта в Европе генерал Маршалл даже не намекнул, что у нас делается дома.
Конечно, в двадцатые и тридцатые годы многие военные говорили о необходимости изобрести более сильное взрывчатое вещество, чем тринитротолуол. Ученые создали образцы новых взрывчатых веществ, но они, как правило, были слишком неустойчивы для использования в военных целях. Между тем военная техника делала огромные успехи. Развитие стратегической авиации изменило весь ход войны. Несмотря на это, мы использовали те же взрывчатые вещества, которые применялись еще в первую мировую войну. Все наши усилия свелись лишь к увеличению веса снарядов и дальнобойности нашей артиллерии. Теперь атом должен был заполнить этот разрыв.
Я провел конец недели в Вест-Пойнте, целый день был занят на Говернерс-Айленд, а вечером смотрел в Нью-Йорке «Оклахому». После этого я вернулся в Вашингтон, чтобы закончить подбор офицеров на основные должности как в штабе армии, так и в штабе группы армий. Мой выбор при назначении на должность начальника штаба группы армий пал на Левена Аллена, худощавого, весьма способного штабного офицера. Ему удалось настолько увеличить [202] пропускную способность пехотной школы, что к сентябрю 1943 г. из нее выпускалось ежедневно почти 200 вторых лейтенантов.
В противоположность Кину, отличавшемуся суровым характером и тщательно обдумывавшему каждый свой шаг, Аллен обладал приветливой и непринужденной манерой обращения с людьми .Однако оба они были компетентными офицерами в своей области и как нельзя лучше подходили для работы в своих штабах, резко различавшихся по характеру своей деятельности. Работа в штабе 1-й армии протекала более напряженно и беспокойно, чем в штабе группы армий. Более того, офицеры штаба 1-й армии были хотя и энергичными, но раздражительными и чрезвычайно нервными людьми. Это не отражалось на работе самого штаба, так как офицеры, взятые из 2-го корпуса, прошли суровые испытания во время кампании в Тунисе. Однако ветераны 2-го корпуса в штабе 1-й армии не забыли высокомерного обращения со стороны 7-й армии во время кампании в Сицилии. В результате 1-я армия в своих взаимоотношениях со штабами других армий и особенно с вышестоящими штабами была настроена критически и не признавала других авторитетов, кроме себя. Как будто инстинктивно, штаб 1-й армии замкнулся в своей скорлупе, рассматривая всех посторонних как выскочек, вмешивающихся не в свое дело. Однако, как ни раздражал меня штаб 1-й армии, пока я был командующим группой армий, я никогда не знал лучшего и более преданного штаба, чем тот, с которым я участвовал во вторжении в Нормандию. В штабе группы армий напряжение в работе было значительно меньше, чем в штабе 1-й армии. Штаб группы армий казался развинченным, вялым и не обремененным никакими заботами, за исключением разве отдельных стычек с Монти. Хотя штаб группы армий и не был таким активным, как штаб 1-й армии, он работал не менее эффективно.
Я стремился поскорее приступить к планированию вторжения. 1 октября я вылетел на самолете «С-54» из Вашингтона в Англию по большому северному маршруту, установленному на зимний период.
Прежде чем приступить к разработке операции «Оверлорд», я обеспечил себя квартирами и в Лондоне и Бристоле, так как трудно было определить, сколько времени мне придется потратить в штабе 1-й армии и сколько в штабе группы армий. Поскольку штаб американских войск на европейском театре военных действий, штаб при верховном главнокомандующем войсками союзников (КОССАК) и штаб 21-й группы армий дислоцировались в Лондоне, вначале было важно, чтобы моя резиденция находилась поближе к ним. Поэтому я решил первую половину недели находиться в Лондоне, а вторую половину и воскресенье — в Бристоле. Я прикомандировал Бриджа к штабу группы армий, а Хансена — к штабу 1-й армии. К счастью, 1-я армия переходила в оперативное подчинение группы армий только после переброски штаба группы армий во Францию. В противном случае мне пришлось бы командовать [203] самим собой. Тем не менее иногда поступали телеграммы командующему 1-й армией Брэдли, подписанные командующим 1-й группой армий Брэдли. 1-я группа армий, в целях обмана немцев во время вторжения, была позднее переименована в 12-ю группу армий.
В Лондоне я разместился в отеле «Дорчестер», прекрасном здании в Вест-Энде, расположенном у Гайд-Парка. Отель находился не только поблизости от американской военной столовой, но и всего лишь в десяти минутах быстрой ходьбы от штаба группы армий на площади Брайнстон-сквер.
— Я должен информировать вас, сэр, — сказал офицер-квартирьер, — что крыша отеля «Дорчестер» усилена. Только большая бомба может пробить ее. Я часто вспоминал об этом, спокойно лежа в постели во время зимних ночных налетов немецкой авиации.
Офицеры из штаба 2-го корпуса только что прибыли на самолетах в Бристоль с желтыми лицами от приема таблеток атабрина, который выдавался войскам на средиземноморском театре военных действий в качестве профилактического средства от малярии. За три недели до этого я также приехал в Англию желтый, как тыква. В последний вечер в Сицилии Кин радостно выпил со мной за то, что он принял последнюю таблетку атабрина. На следующее утро он признался, что его тост был преждевременным. Таблетки нужно было принимать еще 6 недель после отъезда с театра военных действий на Средиземном море.
Штаб 5-го корпуса реквизировал для меня дом за грядой бристольских меловых холмов. Здание было достаточно просторным для размещения основных офицеров штаба и адъютантов. Это была английская усадьба с залом для танцев, теплицами и конюшнями. Нам сказали, что дом предназначался для проживания трудновоспитуемых девушек. Когда первый грузовик американской армии въехал во двор усадьбы, соседи облегченно вздохнули.
Пока в усадьбе шла подготовка к нашему размещению, Кин и я временно расположились в бристольском фешенебельном «Гранд-отеле», находившемся в старинной части города. Когда мы подошли к конторке, чтобы зарегистрироваться, клерк, ведавший распределением комнат, развел руками.
— Извините, господа, — сказал он, — но, честное слово, у нас нет ни одной свободной комнаты. Как вы знаете, в Бристоль приезжает очень много туристов-англичан.
Тупик удалось преодолеть только после звонка полковника Гидли-Китчена, начальника бристольского военного района, который поспешил нам на помощь.
Когда я расписался в книге для приезжающих, клерк приложил пресс-папье и взглянул на меня.
— Я надеюсь, сэр, — сказал он, — что вы у нас не задержитесь.
Я также надеялся на это. Я торопился поскорее пересечь Ла-Манш и узнать, что ожидало нас на другой стороне пролива. [204]