2. За море
Во Флориде зимой можно наблюдать все времена года. Самая холодная погода стоит на побережье залива Апалачикола.
Апалачикола, несмотря на свое звучное индейское название, является захудалым городишком на перекрестке дорог, расположенным западнее мрачного армейского лагеря Гордон-Джонсон. В 80 километрах по шоссе к северу находится центральный пункт этого района—приятный город Таллахасси. Однако там можно было проводить время только по воскресеньям.
Здесь на угрюмом сыром побережье полуострова Флориды зимой в начале 1943 г. 28-я дивизия проходила подготовку для вторжения. Ранней осенью прошлого года командование подготовки десантных войск перевело свою школу с полуострова Кейп-Код во Флориду, чтобы можно было в любую погоду тренироваться в проведении десантных действий.
Место для лагеря Гордон-Джонсон было расчищено на пустынном побережье среди кустарника. Невдалеке в море цепочка рифов прикрывала от морской волны берег, на котором тренировались наши солдаты. День за днем они прыгали с тупоносых десантных судов в воду во время учебных атак на «неприятельское» побережье острова Дог.
Эти учебные занятия поставили перед штабом дивизии новые и сложные проблемы тактики и материального обеспечения войск. Хотя я раньше изучал тактику десантных войск в военных школах, мне впервые приходилось проводить практические занятия с участием войск и десантных судов. Большая часть десантных средств, которые мы использовали, была построена после нападения японцев на Пёрл-Харбор.
28-я дивизия, входившая в состав национальной гвардии штата Пенсильвания, была второй по счету дивизией под моим командованием. Сначала я командовал 82-й пехотной дивизией, предшественницей знаменитой воздушно-десантной дивизии. Меня назначили командиром 82-й дивизии совершенно неожиданно, так как в то время я был одним из самых молодых бригадных генералов в армии. [33]
В сентябре 1941 г. генерал Маршалл посетил пехотную школу в форте Беннинг, начальником которой я был уже 6 месяцев. Когда мы проходили через военный городок к моей квартире, где был приготовлен завтрак, Маршалл повернулся ко мне и спросил:
— Брэдли, есть ли на примете подходящий человек, чтобы заменить вас, когда вы примете командование дивизией?
— Пока нет, сэр, — ответил я, стараясь скрыть изумление. Но если бы у меня был Левен Аллен, о котором я просил, он был бы подходящим человеком.
За несколько месяцев перед этим был отдан приказ о назначении подполковника Левена Аллена моим помощником в форте Беннинг. Однако начальник управления военного планирования в Вашингтоне бригадный генерал Джероу, который ведал вопросами использования офицерского состава, отменил приказ.
Этот вопрос был снова поднят только через три месяца. За несколько дней перед рождеством в 1941 г. мне позвонил мой старый друг еще со времен пехотной школы подполковник Джордж ван У.Поп, служивший в управлении личного состава{3} в Вашингтоне.
— Омар, — сказал он, — мы формируем три новые дивизии, вы будете командовать одной из них. Это 82-я дивизия. Поставьте нас в известность, по возможности скорее, кого вы хотите взять к себе в штаб. Я постараюсь обеспечить назначение этих людей.
В этот же день я позвонил Попу. — Все офицеры, подходящие для должности начальника штаба, — сказал я, — по-видимому, занимают важные посты. Взять, например, вас. Я не думаю, чтобы вы могли освободиться.
— Вырваться отсюда! — закричал Поп. — Черт возьми, я только этого и хочу. Я сейчас же наведу справки и немедленно сообщу вам. Пока резервируйте место за мной.
Я знал Попа в течение многих лет как скромного и хорошо подготовленного солдата. Он был одно время инструктором отдела вооружения в форте Беннинг, и я считал его одним из наших наиболее хорошо подготовленных офицеров. Теперь же он занимал ключевой пост в управлении личного состава в Вашингтоне и мог помочь мне подобрать нужный состав штаба. Через несколько минут он позвонил мне.
— Омар, — сказал он, — у вас есть теперь начальник штаба.
Попу с трудом удалось вырвать великолепных офицеров, и 82-я дивизия с самого начала оказалась в благоприятном положении. [34]
К марту 1942 г. воинские эшелоны стали прибывать на подъездные пути лагеря Клейборн, расположенного в штате Луизиана, около быстро растущего города Александрии на берегу мутной реки Ред-Ривер. Поезда доставляли новобранцев прямо с призывных пунктов.
Как правило, первые несколько недель пребывания в армии действуют на солдата удручающе. Он начинает тосковать по дому. Мы знали, что призывники по прибытии в лагерь Клейборн будут, по-видимому, подавлены обезличкой, которая превращает человека в солдата. Поэтому мы решили распределить их еще до прибытия в лагерь по подразделениям, которые они могли бы назвать своим домом. Офицеры и сержанты садились вместе с призывниками в пунктах отправки и группировали их в поездах в соответствии с будущими назначениями. В Вашингтоне узнали о нашей практике распределения людей по подразделениям в пути, и позднее это стало обычной процедурой.
Когда воинские эшелоны прибывали в Клейборн, мы встречали их с духовым оркестром. Офицеры и сержанты строили прибывших по ротам и батареям и разводили по баракам. Там их ожидали чистые постели, а в столовой был готов горячий обед. Прачечные быстро приводили в порядок испачканное и измятое в дороге обмундирование. Каждый солдат получал нарукавный знак стандартного образца с номером дивизии.
На другом конце Александрии, за рекой Ред-Ривер, находилась 28-я дивизия, испытывавшая трудности, с которыми пришлось столкнуться многим дивизиям национальной гвардии во время мобилизации. Как и другие дивизии, призванные на федеральную службу в 1940 и 1941 гг., 28-я дивизия неоднократно передавала часть своего кадрового личного состава для формирования новых дивизий. Больше того, сотни лучших сержантов дивизии были направлены в офицерские школы, а лучших солдат перевели в авиацию для обучения в летных школах. Время от времени дивизия пополнялась призывниками и, таким образом, никогда не была боеспособной. В июне 1942 г. я получил приказ сдать 82-ю дивизию и принять командование 28-й дивизией. Мне предстояло сколотить из разношерстных подразделений боеспособную дивизию, готовую к боевым действиям.
Однако еще несколько месяцев из 28-й дивизии продолжали забирать кадровых солдат и отбирать кандидатов в офицерские школы. Постоянная текучесть кадров срывала нашу подготовку, и все части и подразделения дивизии остро нуждались в младших офицерах и сержантах. Ротами часто командовали вторые лейтенанты{4}, которым помогали сержанты. [35]
Наконец, когда 4-й корпус еще раз потребовал людей для укомплектования новой дивизии, я сказал:
— Хорошо, мы дадим вам этих людей. Но я думаю, что взамен вы направите нам подготовленные кадры, чтобы мы тоже могли работать.
В то же время в 28-й дивизии возникла новая проблема. В некоторых ротах были группы солдат из одной и той же местности. Когда в такой роте открывалась вакансия сержанта, сержантские нашивки обычно получал один из земляков. Больше того, офицеры и солдаты в таких ротах знали друг друга до армии, а это затрудняло поддержание дисциплины. Старшие офицеры осуждали возникшую систему протекционизма, но они, по-видимому, были бессильны положить ей конец. Я пришел к выводу, что до тех пор, пока мы будем терпеть эти проявления землячества, у нас не будет дивизии.
Чтобы выправить создавшееся положение, я прибег к жесткой мере. Одним приказом все офицеры и почти все сержанты были переведены из рот, где служили их земляки, в другие подразделения. К концу лета сократились случаи перемещения личного состава из дивизии в дивизию, а незадолго перед выходом на маневры осенью 1942 г. мы были доукомплектованы молодыми лейтенантами, окончившими офицерские кандидатские школы. В 28-ю дивизию влилась свежая струя, и скоро она стала вполне подготовленным и сколоченным соединением.
Во время инспекционной поездки в район маневров этой осенью командующий сухопутными войсками армии генерал-лейтенант Лесли Дж. Макнейр намекнул, что мне, может быть, вскоре придется командовать корпусом.
— Однако генерал Маршалл, — сказал он, — прежде чем дать согласие на повышение, хочет убедиться, что вы держите 28-ю дивизию в руках. Не забывайте, что генералу Симпсону пришлось сколотить две дивизии, прежде чем он получил корпус.
Маневры показали, что 28-я дивизия может перейти к повышенной подготовке. В декабре пришел приказ о переброске дивизии в лагерь Гордон-Джонсон. Теперь я находился на военном положении и сложил свои личные вещи в два саквояжа; кроме того, у меня был сверток с постелью. Большая часть моей домашней обстановки была упакована и отправлена багажом домой в Миссури, а остальные вещи жена уложила в два дорожных сундука. Я знал, что гарнизонная жизнь закончилась, что мы не можем больше позволить себе роскошь пользоваться домашним уютом.
12 февраля 1943 г. я отметил свой день рождения в лагере Гордон-Джонсон. Мне исполнилось 50 лет. К этому времени сообщения газет о зимней кампании в Тунисе ясно показывали, что дни [36] нашего пребывания в Соединенных Штатах кончались. В полдень я получил телеграмму по телетайпу от генерала Маршалла:
«Весьма кстати, что вы отпраздновали день вашего рождения за несколько дней до назначения вас командиром корпуса. Это назначение с большим запозданием отмечает ваши прекрасные достижения в подготовке 28-й дивизии. Поздравляю и шлю наилучшие пожелания».
Телеграмма пришла в пятницу. Я решил, что приказ о назначении поступит самое раннее утром во вторник. Вместе того чтобы отправиться в тот день в поле, я задержался в штабе дивизии. Вскоре после 10 часов последовал телефонный звонок из Вашингтона. Звонил начальник отдела личного состава в штабе Макнейра генерал-майор Александер Боллинг.
— Сегодня отдается приказ в отношении вас, Брэдли. Вы отправляетесь на длительное время в войска за море.
— За море? — спросил я, припоминая, что генерал Маршалл имел в виду корпус в Соединенных Штатах. «По-видимому, что-то переменилось со времени отправки его телеграммы, полученной три дня тому назад», — подумал я.
— Куда я поеду? — спросил я Боллинга, имея в виду Африку или Тихий океан и надеясь, что речь идет об Африке.
Боллинг сделал паузу. — Помните вашего товарища по классу? — сказал он. — Вы будете вместе с ним. Большего я не могу сказать по телефону.
Я понял, что он имел в виду Африку. Эйзенхауэр и я вместе окончили военное училище Вест-Пойнт в 1915 г.
— Когда вы сможете выехать?
— Завтра, — ответил я. — У меня все готово.
— Хорошо, — сказал он, — мы немедленно дадим распоряжение о первоочередной доставке вас самолетом из Таллахасси в Вашингтон. Позвоните мне в 11 часов.
Я помчался по деревянным мосткам в мою комнату в конце соседнего барака. Ординарец очищал грязь с моих полевых сапог. — Собирай-ка лучше мои вещи, — сказал я ему. — Все, все. Когда вернусь, я помогу тебе.
Мой начальник штаба Билл Кин, который заменил Попа, получившего повышение, ждал в канцелярии.
— Только что получена шифровка по телетайпу относительно вас, — доложил он. — Минут через двадцать ее расшифруют. Я рассказал ему о звонке Боллинга.
— Что же, все может случиться в наше время, — заметил пораженный Кин.
Через двадцать минут Кин вернулся.
— Мы расшифровали телеграмму, генерал. Вам приказано прибыть в Шерман в штате Техас. Там вы примете 10-й корпус.
Я был удивлен не менее его. В 11 часов я позвонил Боллингу в Вашингтон: [37]
— Алекс, я сбит с толку. Что вам известно относительно моего назначения командиром 10-го корпуса?
— Забудьте об этом, — ответил он, — то было вчера. Сегодня вы отправляетесь за море.
Я спросил Боллинга, буду ли я иметь какой-нибудь орган управления.
— Если вы думаете о штабе, — сказал он, — то мы даем вам только двух адъютантов.
Очевидно, это не был орган управления.
Оба моих адъютанта, Бридж и Хансен, вступили в армию рядовыми в 1941 г. и в апреле 1943 г. вместе окончили пехотную офицерскую кандидатскую школу, показав отличные успехи. В это утро они были в поле на учениях войск. Бридж занимался с пехотной ротой, а Хансен — с разведчиками. Я направил за ними посыльного. Они быстро явились на командный пункт дивизии, Бридж был весь в грязи, а Хансен — мокрый по пояс после учебной высадки на острове Дог.
— Как вы смотрите на то, чтобы смазать пятки салом? — спросил я их.
Они обещали собраться через 20 минут.
Мы выехали из лагеря в 14 час. 30 мин. в тот же день. Приказ был секретным, и я не решился сообщить даже моим попутчикам, что мы отправляемся за море.
В Вашингтоне я явился прямо к генералу Маршаллу. С тех пор как я оставил военное министерство в 1941 г., оно переехало из устаревшего, невзрачного здания «Мьюнишн Билдинг» на Конститьюшн авеню в новое здание «Пентагон», на другой стороне реки Потомак.
Начальнику штаба потребовалось всего десять минут, чтобы изложить мое задание. Что касается обстановки в Африке, то всю информацию по этому вопросу я должен был получить сам в оперативном управлении в Пентагоне.
Эйзенхауэр в качестве главнокомандующего союзными силами на Средиземноморском театре военных действий возглавлял войска, растянувшиеся почти на 2 тыс. километров от Касабланки на атлантическом побережье Африки до фронта в Тунисе. Верные до этого правительству Виши французские колонии в Северной Африке, которые не затронула война, так как они были отделены Средиземным морем от Франции, теперь были ввергнуты в политический хаос вследствие вторжения союзных войск. Интриги Виши, волнения среди арабов и враждебность французов к англичанам — все это поставило перед союзниками ряд острых проблем, которые могли вызвать осложнения.
В этом политическом хаосе Эйзенхауэр был для одних освободителем, а для других — захватчиком. От него ожидали, что он [38] будет не только главным союзным дипломатом, но и стратегом, администратором и командующим союзными войсками.
Этого уже было вполне достаточно, однако в довершение всего Эйзенхауэру как союзному командующему приходилось служить сразу двум флагам — американскому и английскому, и всецело посвятить себя теперь руководству объединенными операциями, чтобы выиграть войну. На таком посту требовались беспристрастность и осмотрительность, чтобы побороть чувство национальной приверженности. Понятно, что, как ни значительны были общие интересы в войне, союзникам было чрезвычайно трудно слить воедино свои силы, подавить национальное соперничество и чувство гордости, подчинив себя власти одного союзного командующего. Эйзенхауэр был преисполнен решимости сделать союзное командование действенным, и он не останавливался перед применением суровых мер против тех, кто старался прикрыть свое неповиновение ссылками на флаг своей страны.
Командный пункт Эйзенхауэра в Алжире располагался примерно в 650 километрах от союзных войск на тунисском фронте. Из этого отдаленного командного пункта он пытался руководить войсками трех государств, войсками, которые были разбросаны вдоль побережья. Эйзенхауэр понимал опасности, таящиеся в руководстве боевыми действиями в таком большом отрыве от войск, поэтому планировал назначить Александера своим заместителем, возложив на него обязанности по руководству сухопутными войсками союзников. Однако это было сделано только после того, как 8-я армия Монтгомери, входившая в возглавляемое Александером средневосточное командование, пересекла границу между Триполитанией и Тунисом в районе линии Марет.
Между тем генерал Маршалл, следивший за подготовкой все увеличивавшейся армии в Соединенных Штатах, был заинтересован в том, чтобы получить больше информации о боевых качествах американских офицеров и войск и эффективности американского вооружения. Чтобы помочь Эйзенхауэру собрать такую информацию, он предложил выделить в его распоряжение американского офицера, который стал бы «глазами и ушами» Айка среди американских войск на тунисском фронте.
В тот же день 12 февраля, когда Маршалл поздравил меня по радио с днем рождения в лагере Гордон-Джонсон, Эйзенхауэр направил ему по телетайпу следующую телеграмму:
«Я просмотрел список генералов, чтобы подыскать подходящего кандидата, способного стать моими «глазами и ушами», как вы предложили. Я полагаю, что все генералы, которые могли бы хорошо справиться с этой задачей, уже занимают весьма важные посты, например посты командиров дивизий.
Мне пришло в голову, что командиры дивизий, которые сейчас формируются в Соединенных Штатах, могли бы получить чрезвычайно ценный опыт, поочередно бывая на этом театре военных действий, скажем, в течение трех месяцев. [39]
Характер работы, которую предстоит выполнять здесь, требует не столько детального знания театра военных действий, сколько ума, такта и сообразительности, так что способный человек сможет успешно начать работу после недельного пребывания на театре. Если такое предложение в принципе подходит, тогда я могу указать на ряд генералов, которые весьма приемлемы для меня. Это генерал-майоры Хестер, Террелл, Брэдли, Браш, Балл, Герхардт, Риджуэй, Рэнсом, Корлетт, Воган, Причард и Лайвсей. Из офицеров в отставке с этой работой мог бы хорошо справиться генерал Гассер.
Если вы не согласны с моим предложением, тогда прошу сообщить мне список тех лиц, кого, по вашему мнению, можно направить для выполнения такой задачи на короткий или длительный срок».
Я был у Маршалла под рукой в результате назначения в 10-й корпус, и это, на мой взгляд, до некоторой степени объясняет, почему он выбрал именно меня из числа генералов, представленных в списке Эйзенхауэра.
Итак, после 32 лет службы в армии я в первый раз отправился на войну.
Мое многолетнее знакомство с генералом Маршаллом началось в 1929 г., когда я представился ему в качестве преподавателя тактики в пехотной школе в форте Беннинг. Тогда я был майором. В июне того же года я окончил командно-штабную школу в форте Ливенуорт. Когда первая мировая война закончилась, мне так и не пришлось побывать за морем, я боялся, что моя военная карьера будет загублена с самого начала. Как и Эйзенхауэр, я всю первую мировую войну находился в Соединенных Штатах. В то время как мои товарищи по учебе отличались на фронте, я командовал ротой, охранявшей медные рудники в Батте.
В 1924 г. меня направили в форт Беннинг на курсы усовершенствования при пехотной школе. Здесь мне пришлось соревноваться со многими офицерами моего возраста, которые уже имели боевой опыт. Однако при решении тактических задач я убедился, что мои суждения не были хуже других из-за того, что мне не пришлось побывать на войне. Когда я закончил школу вторым в классе по успеваемости (после майора Джероу), у меня снова появилась уверенность в своих силах и я никогда больше не падал духом.
По окончании командно-штабной школы я был назначен преподавателем тактики мелких подразделений до батальона включительно на факультете пехотной школы, а через год — начальником цикла вооружения. Генерал Маршалл был тогда подполковником и занимал должность заместителя начальника школы. Назначив офицера на должность, он редко вмешивался в его функции. За два года моей службы под его руководством в качестве начальника цикла он вызвал меня всего один раз для обсуждения работы. За это же время Маршалл только дважды побывал на моем цикле. У генерала Маршалла я и научился правильно строить взаимоотношения с подчиненными [40] мне офицерами. В течение всей войны я избегал вмешиваться в функции моих подчиненных. Если офицер оправдывал ожидания, я давал ему полную свободу действий. Если он проявлял неуверенность, старался помочь ему. Если же он не справлялся со своими обязанностями, я освобождал его от должности.
В 1936 г. Маршалл был произведен в бригадные генералы. Я служил тогда в Вест-Пойнте, откуда и послал ему поздравительную телеграмму.
Генерал Маршалл ответил коротким, но пророческим письмом:
«Я искренне надеюсь, что у нас опять появится возможность служить вместе. Это будет большим удовольствием для меня».
Такая возможность представилась в 1940 г., когда генерал Маршалл, став начальником генерального штаба, перевел меня из управления личного состава военного министерства в свою канцелярию в качестве помощника секретаря генерального штаба. Я должен был делать устные доклады о документах, по которым начальнику генерального штаба надлежало принять решение. Через неделю генерал Маршалл вызвал меня и других помощников в кабинет и заявил:
— Господа, я вами недоволен. До сих пор вы ни разу мне не возразили.
— Генерал, — ответил я, — это только потому, что не было причин для разногласий. Когда мы не согласимся с вами, мы заявим вам об этом.
К тому времени я знал генерала Маршалла больше десяти лет, но никогда не чувствовал себя свободно в его присутствии. Я тщательно готовился к каждому докладу. Маршалл моментально схватывал суть самого запутанного штабного документа и, прежде чем принять решение, подвергал перекрестному допросу своих помощников-секретарей. Если в докладе не все было продумано до конца, он немедленно замечал и спрашивал, почему это не было сделано раньше. В каждом документе генерал Маршалл старался отыскать не факты, подкрепляющие его точку зрения, а противоположное мнение.
— Когда вы приходите сюда с докладом, — сказал он мне, — прошу вас излагать все соображения, по которым я мог бы не согласиться с предлагаемым мне проектом. Если, вопреки вашим возражениям, мое решение будет казаться все же более обоснованным, значит, я прав.
В ноябре 1940 г. начальник Вест-Пойнта бригадный генерал Роберт Эйкельбергер предложил мне стать его заместителем по строевой части. После двухлетней службы в военном министерстве меня стала тяготить штабная работа, и я стремился вернуться на командную должность. Однако тогда я был еще слишком молод, чтобы надеяться получить должность командира регулярного полка. [41]
Во время следующего посещения Вашингтона Эйкельбергер переговорил обо мне с генералом Маршаллом. Выйдя из кабинета начальника штаба, он остановился у моего стола. — Поздравляю, Омар, вы назначены, — сказал он. — Генерал Маршалл только что согласился удовлетворить мою просьбу.
Неделю спустя, когда я выходил из его кабинета, Маршалл остановил меня, спросив:
— Действительно ли вы хотите назначения в Вест-Пойнт заместителем по строевой части?
— Да, сэр, — ответил я, — это командная должность, и у меня будет возможность принять участие в подготовке офицеров. Я провел 12 лет в Вест-Пойнте, из них четыре года был курсантом и, как мне кажется, хорошо знаком с условиями в училище.
Мне не удалось убедить генерала Маршалла. Он повернулся к окну, выходившему на Конститьюшн авеню. — Я думаю перевести Ходжеса сюда из форта Беннинг, — сказал он, — и назначить его начальником пехоты. Не хотели бы вы поехать на его место?
У меня перехватило дыхание. Бригадный генерал Кортни Ходжес был начальником пехотной школы, то есть занимал один из самых завидных военных постов.
— Да, сэр, — ответил я, — это совершенно меняет дело.
— Прекрасно, Брэдли, — сказал Маршалл, уже приняв решение. — Как только мне удастся перевести Ходжеса в Вашингтон, вы отправитесь туда.
Три месяца спустя, в феврале 1941 г., когда я был в кабинете генерала Маршалла, он сказал: — Пригласите заместителя начальника штаба, Брэдли, и возвращайтесь с ним. — Я вернулся с заместителем, и генерал Маршалл отдал приказ о назначении меня начальником пехотной школы.
20 февраля предложение о повышении меня в воинском звании было послано на утверждение конгресса. На следующий день я выехал в форт Беннинг.
Там меня ожидала телеграмма. Сенат утвердил повышение меня в звании с подполковника до бригадного генерала.
Закончив объяснение моих обязанностей у Эйзенхауэра, генерал Маршалл поручил мне доставить два письма в Алжир. Они были с грифом «совершенно секретно» и содержали указания Эйзенхауэру о вторжении в Сицилию. Маршалл приказал мне прочитать оба письма и быть готовым уничтожить их в случае вынужденной посадки в пути. Объединенный комитет начальников штабов назначил вторжение в Сицилию на 10 июля, то есть всего через пять месяцев. Генерал Маршалл, однако, не сомневался, что Эйзенхауэр сумеет своевременно очистить от противника Северную Африку, чтобы перегруппировать свои войска и организовать высадку в Сицилии. [42]
В те дни фельдмаршал Эрвин Роммель под ударами Монтгомери быстро отступал через Ливийскую пустыню к линии Марет. Хотя союзные войска Эйзенхауэра крайне растянулись на фронте в Тунисе, было ясно, что преимущества в отношении работы тыла и, следовательно, накопления сил были на стороне союзников. Союзная авиация, пока прикованная к аэродромам Северной Африки, которые из-за дождей превратились в болота, продолжала количественно расти по мере того, как увеличивавшийся выпуск самолетов в США давал возможность Эйзенхауэру заменять устаревшие машины «Р-40» новыми «Р-38».
Генерал Маршалл мыслил стратегическими категориями, и для него, уже планировавшего вторжение через Ла-Манш, значение войны в Северной Африке свелось к борьбе за время. Если немцы, подбрасывая подкрепления из Италии, стремились затянуть войну, то союзники чрезмерно напрягали свои силы в попытке закончить войну в Африке вовремя, до начала вторжения в Сицилию.
Утром в день моего приезда в Вашингтон (18 февраля 1943 г.) казалось, что немцам удалось остановить стрелку часов. Явившись в залитую ярким светом оперативную комнату в Пентагоне, я увидел поток радиограмм из Алжира с сообщениями о том, что союзники потерпели неудачу у прохода Фаид. Началось сражение, ставшее известным под названием сражения за проход Кассерин. Здесь немцы нанесли нам первое поражение.
Этому предшествовали следующие события. Во время высадки в Африке захват такого важного объекта, как Тунис, оправдывал большой риск союзников. Если бы Эйзенхауэр сумел занять этот крупный порт, тогда линии снабжения африканского корпуса Роммеля, сражавшегося далеко в Триполитании, оказались бы прерванными. Тунис лежит почти в центре Средиземного моря. Войска оси, находившиеся в Сицилии, надежно прикрывали Тунис, и поэтому он не был включен в качестве объекта во время операции «Торч», предусматривавшей высадку десантов в районе Касабланки, Орана и Алжира. Германская авиация наносила удары из Сардинии и Сицилии по караванам судов союзников, проходивших через узкий проход между Сицилией и Тунисом. Британская авиация на Мальте, подвергавшейся ожесточенным бомбардировкам немцев, была слишком занята обороной острова и не могла обеспечить воздушное прикрытие десанту союзников в районе Туниса, Больше того, ресурсы союзников были использованы до предела для обеспечения высадки весьма рассредоточенных десантов во время операции «Торч». Наличные ресурсы не давали возможности организовать высадку войск в четвертом месте.
Эйзенхауэр устремился к Тунису почти сразу же после высадки 8 ноября 1942 г., как только из разбросанных войск союзников была сформирована пехотная дивизия и собрано около полка танков. Тунис находился на расстоянии 900 километров по дороге от самой [43] восточной точки, где высадились войска союзников в районе Алжира. Айк затеял смелую игру в те дни, когда только смелость могла принести результаты. Айк проиграл. Он проиграл, хотя цель была уже перед его глазами, так как разразились небывалые для Туниса зимние дожди и колонны войск застряли в грязи.
Между тем если в начале ноября 1942 г. у немцев было в Тунисе 5 тыс. человек, то к концу месяца численность их войск возросла втрое за счет подброшенных на самолетах подкреплений. К концу декабря надежды Эйзенхауэра на скорое завершение кампании в Северной Африке рассеялись как дым. Союзники приступили к стабилизации своего фронта на холодных холмах Туниса. Для организации нового наступления Эйзенхауэру требовалось сосредоточить большие силы.
1 января Эйзенхауэр назначил генерал-майора Ллойда Фредендолла командиром 2-го корпуса и приказал ему сосредоточить свои войска на южном участке тунисского фронта для наступления в направлении Сфакса. Первоначально 2-й корпус должен был состоять из 1-й бронетанковой дивизии и пехотных частей. Корпусу предстояло сосредоточиться за пехотным прикрытием, разбросанным вдоль горной гряды Восточный Дорсаль, тянущейся с севера на юг. [44]
После того как 2-й корпус занял свои позиции, войска союзников растянулись вдоль широкого фронта протяженностью свыше 400 километров. Он тянулся от зарослей долины реки Седженан вблизи Средиземного моря на севере до границы лишенной растительности пустыни Сахары на юге.
К январю фронт был разделен на три отдельных сектора, каждый из них занимали войска соответствующей страны под своим национальным флагом. На севере находились британские войска под командованием генерал-лейтенанта Кеннета Андерсона, командующего 1-й британской армией. Они занимали позиции в горах, окружавших портовые города Бизерту и Тунис. В центре разношерстные французские батальоны занимали фронт протяженностью более 160 километров вдоль Восточного Дорсаля, включая проходы в районе Пишона и Фаида. На юге 2-й американский корпус прикрывал правый фланг союзников и накапливал запасы в Тебессе.
Несмотря на то, что противник теперь был прижат к побережью Туниса, командование держав оси продолжало подбрасывать войска и вооружение, стремясь затянуть войну в Африке. Огромные тихоходные германские транспортные самолеты непрерывным потоком приземлялись на аэродромах с бетонным покрытием вблизи Туниса, в то время как авиация союзников безнадежно застряла в грязи на аэродромах в Алжире и Тунисе.
К середине января Эйзенхауэр, узнав в Касабланке, что Монтгомери не выйдет вовремя на линию Марет, чтобы начать совместные действия с 2-м корпусом, отказался от плана наступления от Тебессы к Сфаксу. Эйзенхауэр решил сосредоточить достаточные силы и отложил наступление до весны. Командующий войсками оси в Тунисе генерал Арним понимал, что состязаться с союзниками в накапливании сил — дело безнадежное, так как германские потери в России лишили немцев резервов.
В начале января противник начал прощупывать позиции Эйзенхауэра на рубеже Восточного Дорсаля. К концу января атаки противника серьезно ослабили положение союзников на этой линии. Каждый новый прорыв позиций влек за собой переброску войск, чтобы помешать развитию успеха немцев. Резервы, на которые рассчитывал Эйзенхауэр, чтобы противостоять неприятельскому наступлению, быстро истощались. Фронт начал колебаться под непрерывными ударами войск Арнима, и Эйзенхауэр пришел к выводу, что растущая опасность вынуждает его подчинить французов британскому командованию, несмотря на их возражения В конце января он постарался выправить создавшееся положение, отдав приказ об объединении союзного фронта под командованием Андерсона.
30 января немцы атаковали французские войска, на этот раз у прохода Фаид. Хотя французы и закрепились на дороге за проходом, [45] во фронте союзников была сделана брешь, дававшая выход немцам через Восточный Дорсаль на коммуникации союзников.
К февралю Эйзенхауэр удерживал неустойчивый и сильно ослабленный фронт на всем протяжении Дорсаля. Положение еще больше осложнилось, когда Роммель отступил из Триполитании к линии Марет. Его армия теперь соединилась с войсками Арнима, и они создали сплошной фронт в Тунисе для ведения продолжительной оборонительной войны.
В начале февраля разведка союзников сообщила о возможности сильного германского наступления в направлении Фондука, с выходом немецких войск в тыл 1-й британской армии Андерсона. Противник мог нанести удар и на других участках фронта, однако союзное командование решило, что Фондук явится основным объектом немецкого наступления. Это едва не привело к гибельным последствиям.
Эйзенхауэр решил лично убедиться, что фронт удерживается прочно. С этой целью он в полночь 12 февраля выехал из Алжира в штаб Фредендолла. Днем 13 февраля он прибыл в расположение 2-го корпуса в Тебессу. В соответствии с предыдущими указаниями Эйзенхауэра Фредендолл должен был держать наготове подвижный резерв, прикрыв его заслоном разведывательных и легких частей. Однако Эйзенхауэр обнаружил, что американская пехота занимала изолированные высоты вдоль линии фронта, а подвижные резервы были рассредоточены небольшими группами по всему фронту.
На следующее утро на рассвете германские танки «Тигр» прорвались через проход у Фаида в 60 километрах к югу от Фондука. Надежды Фредендолла удержать проход рассеялись уже в первые часы наступления. Противник, прорвавшись крупными силами через Дорсаль, быстро окружил и изолировал американские части, закрепившиеся на соседних возвышенностях. Войска, занимавшие скаты по обеим сторонам прохода, были смяты, и Эйзенхауэр потерял все шансы остановить противника.
Контратака танков во фланг противника захлебнулась около Сбейтлы, где пикирующие бомбардировщики немцев атаковали американские танки. В Сбейтле дорога из Фаида разветвлялась. Одна дорога, протяженностью 130 километров, вела на север к британским полевым складам в районе Лё-Кеф, другая, протяженностью 115 километров, шла на запад в направлении американских складов в Тебессе. Любой из этих объектов был для немцев соблазнительным.
Андерсон, узнав о прорыве немцами фронта у Фаида, приказал войскам отойти к Западному Дорсалю, идущему параллельно Восточному Дорсалю, на котором союзники вначале закрепились. На Западном Дорсале имелся узкий проход шириной 5 километров, известный под названием прохода Кассерин, который открывал [46] [47] доступ в широкую ровную долину, ведущую к Тебессе. Не искушенный в боях командир полка распылил свои войска по всему проходу Кассерин, как будто речь шла о том, чтобы остановить стадо скота. Скаты гор с обеих сторон прохода, имевшие решающее значение, остались без прикрытия, и немцы прорвались через них. Союзники, распылив свои резервы, с помощью которых они могли бы нанести контрудар, теперь вводили в бой батальон за батальоном. И как только очередной батальон вступал в бой, немцы уничтожали его.
Только вечером 21 февраля в 16 километрах от Талы, вблизи дороги Тебесса — Лё-Кеф, танки противника были остановлены. Дальнейшее наступление немцев задержали танки 6-й британской танковой дивизии, переброшенной на юг, и артиллерия 9-й американской пехотной дивизии, которая, продвигаясь круглосуточно по обледенелым горным дорогам, совершила 1200-километровый марш из Орана.
Рано утром 23 февраля противник отступил через проход Кассерин, заминировав пути отхода минами «Теллер», чтобы отбить охоту у союзников к преследованию. К этому времени Монтгомери уже подошел к линии Марет, и Роммель был вынужден перебросить свои танки, чтобы остановить наступление 8-й армии.
Немцы не могли надеяться выиграть кампанию в Северной Африке, однако в борьбе за затягивание войны они одержали значительную победу у прохода Кассерин.
В то утро, когда Роммель отвел свои танки, американский самолет «С-54», прилетевший со стороны южной части Атлантики, спланировал над портовым городом Дакаром на побережье Французской Северной Африки и запрыгал по неровной взлетно-посадочной полосе еще не законченной строительством авиационной базы.
Стоял холодный, ветреный день, и тонконогие сенегальцы, таскавшие металлические пластины, зябко кутались в свои лохмотья. Я вылез из самолета, разминая затекшие ноги. Мы прибыли на театр военных действий Эйзенхауэра. [48]