«Тритон» надолго ныряет под воду

16 февраля «Тритон» вышел на фарватер Темзы. Дул холодный северный ветер. На палубе несколько человек накрывали шпили, убирали швартовы и другое имущество. В передней части длинного стройного силуэта подводного корабля возвышалось ограждение рубки высотой около шести метров и длиной более двадцати двух, оно служило опорной конструкцией для перископов, радиолокационных антенн, радиоантенны и. других выдвижных устройств. На мостике в передней части рубки стояла небольшая группа людей.

Итак, мы начинали плавание, о котором мечтали все подводники с тех пор, как атомная энергия сделала его возможным. Через несколько часов, как только глубина моря будет достаточной для погружения огромного корпуса «Тритона», мы уйдем под воду почти на три долгих месяца.

Несмотря на все доводы в пользу кругосветного плавания под водой, были серьезные технические причины, по которым нельзя было предпринимать его до тех пор, пока не построили «Тритон». Самым главным из них был фактор надежности. Наши две главные энергетические установки были совершенно независимы друг от друга. Никакое повреждение или авария одной из них не повлияли бы на работоспособность другой. Таким образом, хотя надежность предшественников «Тритона», имевших один реактор, была непревзойденной на нашем флоте, подводный корабль с двумя реакторами смог бы совершить такое плавание, даже если бы один из реакторов вышел из строя.

Другой фактор — запасы продовольствия, необходимые для длительного плавания. Размеры «Тритона» позволяли сделать такие запасы.

И конечно, наш корабль предоставлял идеальные возможности для решения научных задач в этом походе.

Мы легли на курс, который вел нас в открытое море, и дали полный ход.

Вероятно, многие члены экипажа почувствовали в тот момент то же, что и я. Примерно одна треть личного состава находилась на вахте и, следовательно, была занята, а остальные постепенно осваивались с новым порядком своей повседневной жизни. Кроме офицеров и главного [350] старшины-рулевого Маршалла, никто не знал, куда мы в действительности идем, но я подозревал, что некоторые матросы, наблюдая за нашей подготовкой к походу и видя таинственность, с которой Адамс и Маршалл занимались прокладкой будущего пути, догадывались, что предстоит что-то особенное. Но я не мог сказать им всего до тех пор, пока мы не окажемся далеко в океане.

В нашем вахтенном журнале записано, что в пятнадцать часов сорок три минуты «Тритон» повернул на юг и, поскольку мы уже были вдали от берега, скорость хода была увеличена до полной.

Лейтенант Хей поднялся на мостик, чтобы сменить вахтенного офицера Броди, как обычно, минут за пятнадцать до конца смены. Один за другим заступающие на вахту сигнальщики просили разрешения подняться на мостик для смены своих товарищей. На мостике стало тесновато.

— Броди, — сказал я вахтенному офицеру, — я спущусь на некоторое время вниз. Курс сто восемьдесят градусов. Я скажу вам, когда надо будет погружаться.

Я спустился по трапу на нижний мостик и далее через водонепроницаемый люк в боевую рубку.

— ...Вот так-то, дорогой мой, — услышал я конец разговора между двумя старшинами-рулевыми Онисетте и Бичэмом.

Мое неожиданное появление в рубке, видимо, застало их врасплох.

— Производится смена вахтенного рулевого, — быстро доложил Онисетте. — На вахту заступает Бичэм.

— Есть! — коротко бросил я и начал спускаться в центральный пост.

Центральный пост расположен непосредственно под боевой рубкой. Его переборки и подволок окрашены в мягкий светло-зеленый цвет. В этой части корпус «Тритона» разделен двумя палубами, поэтому центральный пост, находящийся выше других помещений, имеет арочную форму. Подволоком здесь служит прочный корпус лодки, который подобно арке соединяет переборки правого и левого бортов; он покрыт двадцатипятимиллиметровым изоляционным пробковым слоем, наклеенным прямо на стальные листы обшивки.

Левую половину передней переборки полностью занимает пульт управления погружением и всплытием — большая [351] серая металлическая панель, на которой смонтированы многочисленные приборы и инструменты. Здесь глубиномеры, репитер гирокомпаса, указатель скорости, машинные телеграфы, комбинированная приборная панель для рулевого носовых горизонтальных рулей и такая же для рулевого кормовых горизонтальных рулей, приборы управления автоматом курса и глубины. Перед пультом управления погружением и всплытием смонтированы два кресла, обтянутые красным пластиком. Перед каждым из них находится колонка штурвала авиационного типа, за которой пилот бомбардировщика почувствовал бы себя как дома.

В подводном положении центральный пост является одним из самых важных нервных центров корабля, но, когда подводная лодка находится на поверхности, здесь сравнительно спокойно. Кресла перед пультом управления погружении и всплытием не заняты; во время погружения два наблюдателя сойдут с мостика вниз и займут эти места. Вахтенный офицер спускается последним; он лично задраивает [352] выходной люк на мостик и затем спускается по трапу, чтобы занять место вахтенного офицера у поста погружения и всплытия. Однако я с удовольствием отметил, что Тамм, штатный командир поста погружения и всплытия, все еще находится здесь под рукой, восседая на ящике с инструментами перед эхолотом. Похоже было, что он уже закончил свои расчеты по дифферентовке лодки, так как нигде не было видно его круглой расчетной линейки, которую он разработал и сделал для этой цели.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он, вставая. — Как на мостике?

— Холодно и ветрено.

— Скоро погрузимся? — спросил он.

— Часа через два, — ответил я. — Ну как, вы удифферентовались?

Тамм отрицательно покачал головой:

— Мы еще занимаемся этим, сэр. Минут через пятнадцать закончим. Чтобы удифферентовать такой большой корабль, надо немало времени.

Центральный пост «Тритона» разделен как бы на две части. Его перископы и некоторые выдвижные радиолокационные мачты настолько длинны, что в нижнем положении проходят почти через весь корпус корабля до самого киля. Расположенные в середине отсека шахты перископов и радиолокационных мачт делят центральный пост на две части. Пост управления погружением и всплытием занимает большую часть левой стороны; приборы управления торпедной стрельбой и гидроакустическая рубка расположены с правого борта; здесь же оставлено свободное место для прохода в носовые и кормовые помещения корабля.

На левом борту в средней части отсека расположен пост управления приемом и продуванием балласта, который очень напоминает электронную счетно-вычислительную машину. Между ним и шахтой перископа едва остается место для размещения человека, обслуживающего этот пост. Приборная панель поста управления приемом и продуванием балласта усеяна многочисленными циферблатами и указателями. Под ними проходит линия переключателей, каждый из которых имеет различную форму. От главного старшины, в чьем заведовании находится этот пост, требуется умение различать каждый переключатель с закрытыми глазами. [353]

Значительная часть приборной панели поста управления приемом и продуванием балласта занята системой сигнализации о положении забортных горловин, люков и отверстий, которая позволяет моментально определять, в каком положении — открытом или закрытом — находятся все важнейшие клапаны, люки и горловины корабля.

В прежние времена их положение обозначалось при помощи красных и зеленых лампочек, и обычно во время погружения главный старшина докладывал; «Панель зеленая». Однако во время войны было замечено, что ношение красных защитных очков для сохранения способности видеть в темноте не позволяет отличать красный цвет от зеленого. В новой системе все световые сигналы красного цвета: положению «открыто» соответствует круг, положению «закрыто» — узкий прямоугольник. И теперь вместо «панель зеленая» докладывается «панель прямая». С поста управления приемом и продуванием балласта производятся различные манипуляции при погружении и [354] всплытии, продувание цистерн, открывание и закрывание клапанов вентиляции. Отсюда можно управлять заполнением различных цистерн, работой дифферентовочных насосов, а также гидравлическими системами и системами сжатого воздуха. Этот пост находится в ведении самого старшего из вахтенных рядовых и старшин в центральном посту и расположен таким образом, что старшины вахты могут управлять погружением и давать команды рулевым, в случае если вахтенный офицер, спускаясь с мостика, почему-либо замешкается.

В узком проходе за постом управления приемом и продуванием балласта с обеих сторон расположены приборы внутрикорабельной связи и различные панели электрооборудования. Еще дальше к корме, занимая весь левый угол центрального поста, находится штурманская рубка, которая, подобно всем остальным помещениям корабля, забита различной аппаратурой, большей частью радиолокационной. Переборки и дверь этой рубки защищены звукоизоляцией.

За прочной носовой переборкой с водонепроницаемой дверью находится большой отсек, разделенный палубой на два кубрика, в которых размешается девяносто пять человек команды «Тритона». Для каждого из них здесь имеется алюминиевая койка, матрац из губчатой резины, рундучок, индивидуальная вентиляция и лампа дневного света в изголовье койки, чтобы можно было читать лежа в постели. Пусть забота об этом не покажется читателю неоправданной роскошью — она продиктована интересами дела. Представьте себе, что будет, если весь личный состав окажется на ногах (не считая специальных случаев — боевой тревоги или аварийных учений). Какая теснота будет на корабле! Поэтому, чем больше людей находится на своих койках, тем больше места для тех, кто должен выполнять в это время свою работу на корабле.

Еще дальше в носу расположен крайний отсек корабля — носовой торпедный отсек, в котором размещены четыре стандартных торпедных аппарата, оборудование мощной гидролокационной станции и, как обычно на лодках, столько коек для команды, сколько удалось разместить.

Я все еще не снял с себя форменную одежду и плащ, в котором обычно нахожусь на мостике при плавании в надводном положении; поэтому теперь я направился к кормовой двери, ведущей в отсек, в котором расположены жилые помещения для офицеров и моя маленькая каюта. [355]

Уходя из центрального поста, я бросил взгляд на приборную панель поста погружения и всплытия и увидел, что все отсеки корабля изготовлены и проверены и находятся в состоянии «готовность к погружению»; световые сигналы на панели поста управления приемом и продуванием балласта показывали, что незадраенными отверстиями в корпусе корабля оставались лишь рубочный люк и за-хлопка шахты подачи воздуха.

Хотя размеры «Тритона» не уступали размерам крейсера, его офицерские каюты были очень малы. Каюта командира на «Тритоне» имела форму буквы «Т», длина ее составляла полтора метра; поперечной перекладиной этой буквы служила выгородка с откидной койкой. Вытянув одну руку и поворачиваясь кругом, я мог коснуться всех четырех стенок. Однако я должен был довольствоваться тем, что имел. Каюта Тамма, например, была такой же по размерам, как моя, но кроме него в ней размещалось еще два человека. В такой же каюте у Адамса жил эще один человек, в ней же находился механизм одного из главных вентиляционных клапанов{4}, занимавший довольно много места. Обычно старший помощник командира настолько увязает в бумажной волоките, что к нему в каюту стараются никого не помещать, чтобы вторую койку можно было использовать в качестве своеобразного дополнения к маленькому письменному столу. Но в этом походе на «Тритоне» не оставалось ни одной свободной койки, на вторую койку в каюте Адамса поместили капитана 3 ранга Робертса.

Подойдя к своей каюте, я отодвинул дверную штору; в этом помещении мне предстояло провести значительную часть времени в течение последующих трех месяцев. Стены каюты были окрашены в песочный цвет. В ней находились стандартный письменный столик с опускающейся доской, несколько выдвижных ящиков для белья и личных вещей, большой сейф, который Броди захватил для своих секретных документов, откидывающийся умывальник, шкафчик с медикаментами, шкаф для одежды шириной тридцать сантиметров, откидная койка с прикрепленным к нижней части узким сиденьем, так что когда койка поднята, получается нечто вроде небольшого, весьма неудобного дивана, [356] и, наконец, один стул с прямой спинкой. Под откидным умывальником по моей просьбе сделали небольшое круглое складывающееся сиденье диаметром двадцать сантиметров; сидевшие на нем во время моих нотаций прозвали это сооружение «горячей сковородой».

В ногах койки на переборке были размещены глубиномер, указатель скорости хода и репитер гирокомпаса; кроме этого, я насчитал в каюте пять телефонов и два радиотрансляционных устройства, при помощи которых, если знаешь, какие кнопки нажимать и какие диски вертеть, можно говорить с любым человеком на корабле.

Быстро переодевшись в походную форму цвета хаки, которая будет теперь моей постоянной одеждой до мая, я отдернул штору и пошел в направлении кормы. По обеим сторонам узкого коридорчика расположены задернутые шторками входы в офицерскую кают-компанию и шесть кают, которые на «Тритоне» предназначались для его семнадцати офицеров. В кормовой части отсека находилась корабельная канцелярия, к счастью, более просторная, чем канцелярии на других подводных лодках.

Водонепроницаемая дверь прочной переборки в конце коридора была задраена. Я повернул рукоятки запоров, переступил через высокий комингс, пригнул голову и тщательно задраил за собой дверь. Мы находились сейчас более чем в трех милях от ближайшей земли и по инструкции могли не задраивать дверей, но по общему согласию мы держали эту дверь задраенной, чтобы изолировать жилые помещения от первого реакторного отсека.

Еще несколько шагов — и я стоял прямо над реактором на слегка возвышающейся платформе, окруженной поручнями, и с удовлетворением обозревал отсек.

Близнецы — реакторные установки «Тритона» мягко гудели, вырабатывая пар для двух больших турбинных установок, но в реакторных отсеках нельзя было увидеть никаких движущихся механизмов. Слышно было только приглушенное гудение главных циркуляционных насосов и шорох вентиляторов. Помещения реакторов редко посещаются, поэтому они всегда в безупречном порядке и чистоте.

Вплотную к корпусу корабля по обеим сторонам платформы стоят два купола{5}, покрытые толстым слоем теплоизоляции, [357] из которых выходят большие паропроводы, ведущие в кормовые отсеки. На всех перегородках отсека расположено самое разнообразное оборудование: клапаны, циферблаты, измерители, специальные электрические приборы.

Под изолированной палубой, на которой я стою, находится один из двух огромных стальных сосудов; в нем размещается половина нашего драгоценного уранового топлива. Сквозь сосуд под высоким давлением пропускается дистиллированная вода, передающая тепло к парогенератору. Через отдраенную водонепроницаемую дверь в кормовой переборке был виден следующий отсек — абсолютная копия того, в котором стоял я, — это был второй реакторный отсек. Пройдя через него, я открыл еще одну водонепроницаемую дверь и очутился в первом машинном отсеке.

Это был самый большой отсек на корабле, немногим уступавший по своему объему водоизмещению подводной лодки времен второй мировой войны. В нем размещались все массивные компоненты главного двигателя правого борта.

На вахте в первом машинном отсеке находился капитан-лейтенант Фиерс, инженер-механик «Тритона». Он стоял у небольшого стола вахтенного механика перед невысокой приборной панелью, на которой располагалось бесчисленное множество различных указателей и переключателей. Сбоку на откидных сиденьях находились главный старшина и старшина 1-й статьи — специалист по электронике. Они несли вахту у нервного центра реактора правого борта, наблюдая за двумя панелями с множеством контрольных и измерительных приборов. Напротив Фиерса стоял вахтенный у главного маневрового клапана, перед которым была такая же панель с приборами, показывающими параметры пара. В целом все эти посты являются составными элементами поста управления энергетической установкой и двигателем правого борта.

Кивнув Фиерсу, я прошел дальше в корму. Во втором машинном отсеке такие же механизмы и оборудование, как и в первом, но расположены они несколько иначе, так как приводят в движение левый винт. Я быстро прошел через отсек, поздоровавшись с лейтенантом Троффером, старшим на посту управления энергетической установкой и двигателем левого борта. Миновав еще одну водонепроницаемую [358] дверь, я вошел в кормовой торпедный отсек. В задней части отсека, ярко освещенной, в отличие от затемненной передней части, где размешались койки на сорок два человека, находился вахтенный старшина-торпедист Стил. Здесь нетрудно было оценить мощь двух огромных бронзовых винтов «Тритона». Совсем близко от нас их огромные лопасти с силой ударялись о воду, создавая непрерывный равномерный гул и легкую вибрацию корпуса.

— Ну, как дела, Стил? — спросил я.

— Прекрасно, сэр, — ответил он серьезно, — но будет еще лучше, если мы погрузимся.

Не прослужив на лодках и двух лет, этот молодой старшина уже рассуждал как опытный подводник. Я вполне согласился с его замечанием.

Вернувшись в центральный пост, я поднялся на мостик. Дул резкий пронизывающий ветер. На вахте стоял лейтенант Хей.

— Как сейчас глубина, Хей? — спросил я его.

— Несколько минут назад глубина была шестьдесят метров, сэр, — ответил он с готовностью. — Вы хотите, чтобы я перешел на подводное положение по достижении глубины шестьдесят пять метров?

— Да, Хей, но предварительно тщательно подготовьте мостик к погружению. К тому времени как вы сделаете это, мы, видимо, подойдем к шестидесятипятиметровой изобате{6}. Я скажу вам, когда погружаться.

Не успел Хей отдать необходимые распоряжения, а в динамике корабельной трансляционной сети раздался громкий голос:

— На мостике! Докладывает центральный пост! Глубина шестьдесят пять метров.

— Ну вот, Хей, — сказал я, — когда все будет полностью готово, погружайтесь.

Я намеренно произнес эти слова громко, чтобы их услышали сигнальщики, которым, я знал, очень хотелось услышать хотя бы намек на то, какова цель нашего таинственного похода. Однако пока я воздержался сказать что-нибудь большее. Ничего не случится, если я просто немножко подразню их любопытство... Спускаясь по трапу вниз, я громко сказал вахтенному офицеру: [359]

— Проследите, чтобы все было тщательно закреплено. Мы пробудем под водой очень долго, и нельзя, чтобы на мостике что-нибудь болталось.

При этом я не мог удержаться от улыбки, так как был уверен, что через несколько минут мои слова станут известны всему экипажу.

Когда я спустился через боевую рубку в центральный пост, все почувствовали, что на этот раз мое появление предвещает погружение. В центральном посту вахтой правил главный старшина-радист Уолш, возглавлявший группу радистов «Тритона». В свое время он был одним из первых допущен к вахте на посту управления приемом и продуванием балласта. Тамм спокойно стоял в стороне. Слева от Уолша находился старшина 1-й статьи машинист Картер, помощник вахтенного главного старшины. Погружение было для этих людей привычным делом: «Тритон» погружался уже много раз. Но данное погружение знаменовало собой начало нашего первого дальнего похода, поэтому они чувствовали, что готовится нечто необычное. Вероятно, весь экипаж уже понял, что поход предстоял необычный.

Я держался за поручень трапа под рубочным люком, через который только что спустился. Уолш и Картер внимательно наблюдали за приборами на панелях перед ними, проверяя правильность их показаний и повторяя мысленно свои действия в ожидании, когда прозвучит сигнал к погружению. Я подумал, что Хей, должно быть, сейчас заканчивает проверку мостика. Я надеялся, что наверху все будет тщательно закреплено. Наконец я услышал его голос в динамике трансляционной сети:

— Все — вниз! Все — вниз! Одновременно по всему кораблю раздался сигнал ревуна, так похожий на клаксон старомодного автомобиля.

Руки Уолша легли на рукоятки управления гидравлическими установками, включили насос, затем его правая рука задержалась около переключателя впускного клапана вентиляционной шахты.

Сигнал ревуна прекратился, затем он прозвучал второй раз. Я отступил в сторону от люка, и через несколько секунд по трапу прогремела пара ног, за ней — другая. Соскочив с трапа, старшина-торпедист Шварц быстро уселся на одно из сидений перед приборной панелью на посту погружения и всплытия. Матрос Маккеми, следуя [360] за Шварцем буквально по пятам, уселся на другое кресло.

Вахтенный офицер лейтенант Хей покинет мостик последним. Он должен будет проследить, чтобы водонепроницаемый люк, ведущий на мостик, был надлежащим образом задраен. Сейчас он там наверху проверяет люк.

Как только прозвучал второй сигнал ревуна, Уолш щелкнул переключателем, закрывая впускной клапан вентиляционной шахты. Затем его действия на посту управления приемом и продуванием балласта стали похожи на игру на органе, — напряженно следя за доской световых указателей, он быстро и точно перебирал рукой по выключателям, как по клавишам, открывая двадцать два клапана вентиляции цистерн главного балласта. Проделав это, он замер в ожидании, положив одну руку на большой переключатель, который мог закрыть половину клапанов вентиляции цистерн главного балласта, а другую — на рукоятку управления главным клапаном продувания балласта. Судя по доске указателей, рубочный люк все еще не был полностью задраен. При погружении это один из критических моментов, и ни один командир лодки не может избавиться от желания как можно скорее удостовериться в том, что рубочный люк надежно задраен. Как только Маккеми прошел мимо меня, я снова подошел к трапу и стал смотреть вверх. Наконец Бичэм доложил Хею:

— Люк задраен, сэр!

Я быстро бросил взгляд на Уолша. Напряженность, с которой он сидел перед приборами, немного ослабла. Светящийся красный круг, означавший, что рубочный люк открыт, сменился узким прямоугольником. Маккеми и Шварц, вытащив стальные стопорные шпильки, закреплявшие колонки управления рулями в нейтральном положении, стали перекладывать носовые и кормовые горизонтальные рули на погружение. Прошло около пятнадцати секунд после второго сигнала ревуна, и характер движения «Тритона» по поверхности уже изменился. Открытые цистерны главного балласта приняли почти все те две тысячи тонн воды, на которые они рассчитаны, и шеститысячетонный «Тритон», шедший по поверхности океана, превратился в восьмитысячетонный подводный корабль. Спустившись с трапа, Хей прошел мимо меня и занял место позади вахтенных рулевых-горизонтальщиков. Глубиномеры показывали, что киль «Тритона» находится на глубине [361] двенадцать метров от поверхности и продолжает опускаться вниз.

— На какую глубину погружаться, сэр? — спросил Хей, не отрывая глаз от глубиномеров.

— Сорок пять метров, Хей, — ответил я. — Пусть эхолот все время работает, и не приближайтесь ко дну ближе чем на двадцать три метра.

— Есть, сэр! — сказал Хей и выжидающе взглянул на меня.

Я знал, о чем он думал: намерен ли я теперь, когда мы погрузились, объявить, куда мы идем?

Я слегка качнул головой, надеясь, что он поймет мой ответ.

Имея небольшой дифферент на нос, «Тритон» медленно переходил на заданную глубину.

Выполняя четкие команды вахтенного офицера, Шварц и Маккеми легко и уверенно вывели «Тритон» на глубину, а затем поставили его на ровный киль. Уолш произвел необходимые дополнительные манипуляции на посту управления балластом, выполняя их автоматически, без команд, лишь время от времени спрашивая Хея. Тамм, видимо удовлетворенный действиями подчиненных, тихо вышел из центрального поста.

— Примите на себя управление кораблем, Хей, — приказал я вахтенному офицеру. — Я пойду в корму. Эхолот пусть работает непрерывно. Внимательно следите за показаниями гидролокатора. Вызовите меня, если услышите что-нибудь.

— Есть, сэр! Курс сто восемьдесят градусов, полный ход, глубина сорок пять метров, держаться не менее двадцати трех метров ото дна; когда глубина под килем увеличится, выходить на крейсерскую глубину. Я понял, сэр.

Я кивнул ему и направился к двери. У кормовой переборки втиснутая в угол между прокладочным столом, аппаратурой контроля за кондиционированием воздуха, большой стойкой с блоками радиолокаторов и аппаратурой управления стрельбой находилась маленькая рубка с надписью «Гидроакустическая рубка». Это центр гидроакустического оборудования «Тритона». Я прошел мимо рубки к водонепроницаемой двери и, сделав еще несколько шагов, оказался в своей крошечной каюте. Сев за стол, я положил перед собой чистый лист бумаги. Нам предстоит [362] составлять детальный отчет о плавании, и, пожалуй, сейчас самое время его начать.

Я записал: «Погрузились. До мая всплывать на поверхность не будем».