«Шорох»

Осень. По Неве скользят льдины. К нам звонят с водопроводной станции по телефону:

— Вышлите ваших водолазов на водопроводную станцию.

— Есть.

Сказано — сделано. Мы берем с собой помпу, груза, шлемы, калоши, шланги и едем.

В залах станции стучат машины, жужжат электрические моторы, а посредине — колодец. Мы оглядываемся по сторонам и соображаем: где же тут поставить помпу?

А инженер зовет нас дальше, наверх. Рабочие подхватили наш водолазный багаж и тащат по высокой лестнице с площадки на площадку.

Вот мы и на третьем этаже.

И здесь тоже, как в нижних этажах, на самой середине — широкий колодец.

Зачем этот колодец в доме? Во всех трех этажах колодцы, понятно, не для купанья. Это фабрика чистой воды. В каждом из колодцев — фильтр.

Невскую воду, которая попадает на водопроводную станцию по трубам, здесь три раза чистят, процеживают, фильтруют.

Из последнего колодца вода бежит уже совсем чистая. Бежит на заводы, в столовые, в квартиры.

Вот почему в этих колодцах настоящий водоворот. Вода в них ни на секунду не успокаивается, крутится, клокочет не переставая, будто в колодце волчок запустили. Это работают фильтры.

А сейчас вода спокойна, неподвижна. На дне какая-то неисправность. Надо посмотреть, в чем дело, и починить повреждение. Мы с Зубарем одеваем Орлова, а здешние рабочие принимаются качать помпу.

Одевать водолаза для нас дело привычное. Одевали мы товарищей и на баркасе, и на берегу, и на льду, [40] а вот в комнате, да еще в третьем этаже, — не приходилось.

— Эй ты, глубоководник, ныряй в первый этаж, — говорим мы Орлову и шлепаем его по макушке шлема.

Орлов спускается в колодец. Вот он уже стучит ключом и кувалдочкой на дне. Проходит минут двадцать.

Вдруг тихо внизу стало — ключ больше не брякает. Значит, кончил работу Орлов. Так и есть: вылезает он по лесенке, кивает инженеру головой — исправил, дескать. А с самого вода так и льет струями на асфальтовый пол. Шагает водолаз по комнате, а по всему зданию гул стоит от его свинцовых подошв.

Начинаем собирать снаряжение, чтобы домой ехать, а инженер говорит нам:

— Погодите, товарищи, еще для вас дело есть; насос в Неве не работает, проверить надо.

— Есть.

Спустились мы в нижний этаж, а оттуда перенесли помпу на берег.

По Неве скользят льдины. А у берега уже метров десять затянуло тонкой коркой льда.

Оделся я. Взял в руки лом.

— Бери и другой, — говорит Орлов.

— Зачем? — спрашиваю.

— Пригодится.

Взял я и второй лом.

Начали качать помпу рабочие. Посвечивают мне с берега фонарями. Стекла моего иллюминатора сразу запотели от дыхания. Протер я их носом и спустился по лесенке. Тонкий лед так и разошелся, расплылся подо мной, и я погрузился в воду. Наверху уже сумерки, часов семь вечера, а здесь совсем ночь. Плавает надо мной лед, будто салфеткой меня покрывает.

Шагнул я по дну раза два и наступил на трубу. Брякнула она у меня под калошами. Я нагнулся, ухватился за трубу и пополз вдоль нее, перебирая руками, в глубь реки.

Валит меня течением, так и норовит отбросить от трубы. А мимо иллюминатора моего белые льдинки так и проносятся.

Мимо — это бы еще ничего, — а то они и по рукам меня колотят, и по спине, и по плечам, и по шлему барабанят. [41]

Этот мелкий, пловучий лед называется «шорох». Он всегда появляется перед замерзанием Невы.

Надоел мне проклятый «шорох». Будь у меня руки свободны, я бы кое-как отбивался от него, отгребал бы его прочь от себя. А что поделаешь, когда в руках у меня ломы? На всякий случаи я не один, а целых два с собой захватил.

Лезу наощупь по трубе, лезу, лезу, лезу, — конца-краю не видать.

И вдруг нащупал руками насос. Кончилась, значит, труба.

Ну, и толчея же на этом месте! Бесится вода, бегает вокруг насоса, как голодная кошка вокруг мышеловки, так и шуршит льдом.

Приподнялся я и потрогал рукавицей решетку насоса, а на решетке целая ледяная подушка наросла.

Понял я теперь, почему через эту трубу вода на водопроводную станцию не идет. Сжал в руке лом, да изо всей силы как стукну по ледяной покрышке. Раз, еще раз. [42]

И вдруг меня дернуло и потянуло вместе с ломом к насосу. Это в насос вода помчала. Сам-то я успел вовремя назад податься, а лом у меня из руки вырвало и унесло в трубу. Потянулся я за ним, чуть руку к решетке не припечатало.

А лед еще не весь был сколот. Хорошо, что у меня другой лом про запас оказался. Счистил я всю ледяную корку с решетки — и скорей к берегу. А то минуту или две я бы еще, пожалуй, продержался, а потом стукнуло бы меня головой о решетку, и присосался бы я к насосу, как пиявка. Так бы приклеился, что никакими сигналами меня не оторвать.

Назад к берегу лез я по старому пути — по трубе. Только в руках у меня было теперь уже не два лома, а один. У берега дал я сигнал:

— Выбирайте!

Потянули меня наверх. Пробил я шлемом тонкую ледяную скорлупу и вылупился, как двенадцатипудовый цыпленок.

Сквозь стекла ударили мне в глаза красные лучи фонарей с трапа. Вылез я и отдал товарищу лом.

— Спасибо, — говорю, — пригодился.

— А у нас уж вода полным ходом идет, — говорит инженер. — Быстро вы дело сделали!

Киваю я ему головой, а потом осторожно спрашиваю:

— А лом-то мой бед у вас еще не натворил?

— Какой лом?

— А тот, что у меня в трубу унесло.

— Ничего, — говорит инженер, — мы его отфильтруем! [43]