Перед решающим сражением

После завершения боев в Восточной Померании 150-я стрелковая дивизия сосредоточилась в полутора километрах севернее Кенигсберга (померанского). Вокруг простирался лес, еще по-зимнему сумрачный и неприветливый. Но днем уже пригревало солнце, в воздухе пахло весной. Наш 756-й полк разместился на аэродроме в казармах немецких летчиков. Хотя казармы изрядно пострадали во время бомбежек [22] и недавних боев, бойцам они показались весьма комфортабельными.

Целых два дня старательно, с радостным наслаждением мылись в настоящей бане, стирали и чистили обмундирование, ремонтировали обувь, приводили в порядок оружие.

Но вот из штаба дивизии поступил приказ: начать боевую подготовку, особое внимание уделить вопросам преодоления водных преград. Стало ясно, что скоро снова вперед, А водная преграда — Одер! Это радовало. Но многие тут же стали прикидывать: если дивизия будет двигаться и дальше прямо на запад, то мы окажемся значительно севернее Берлина. Все искренне сожалели и сокрушались по этому поводу. И в то же время таили надежду: на войне все может измениться, а вдруг и нам выпадет счастье брать Берлин, добивать в нем фашистского зверя!..

И полк упорно и напряженно начал готовиться к броску через широкую и полноводную реку. Офицеры штаба под руководством начштаба майора Артемия Григорьевича Казакова разработали подробный план боевой подготовки, в котором предусматривалось все — от одиночной подготовки бойца до батальонных учений с боевой стрельбой и преодолением водной преграды. Своеобразным полигоном для подготовки стало озеро Мантель, неподалеку от расположения полка. По ширине озеро было приблизительно таким же, как Одер.

Занятия шли днем и ночью, по 12–16 часов в сутки, с максимальным приближением к реальной обстановке. Развертывался командный пункт, тылы в полном объеме обеспечивали боепитание. Еще затемно с соблюдением всех мер маскировки подвозились, а затем перетаскивались на руках средства переправы (в основном лодки на отделение, изготовленные самими бойцами). Подразделения занимали у берега исходные позиции. Как только начинал брезжить рассвет, артиллеристы и минометчики открывали огонь по «противнику», а бойцы подхватывали лодки и бросались к воде, впрыгивали в них уже на плаву и изо всех сил гребли к противоположному берегу. Лодки еще не успевали коснуться дна, как воины спрыгивали в холодную воду и с криком «ура» бросались в атаку, наступали на глубину до 2–3 километров, закреплялись на «плацдарме», отражали «контратаки», выполняли другие вводные.

После занятий возвращались в расположение усталые, однако настроение у всех было бодрое, боевое. Предчувствие больших, решающих событий еще теснее сплачивало людей, [23] придавало сил. Личный состав не раз проверил на собственном опыте правильность суворовского наставления: «Тяжело в учении — легко в бою».

На занятия в полк часто приезжал комдив, не раз бывал и командир нашего 79-го стрелкового корпуса генерал-майор Семен Никифорович Переверткин. В один из последних дней марта вместе с генералом Шатиловым он от начала до конца наблюдал за учениями 3-го стрелкового батальона капитана Неустроева.

Действия молодого комбата и его бойцов произвели на комкора хорошее впечатление.

— Энергичен, быстро принимает решения, умело управляет действиями батальона, да и внешне подтянут, собран. А как в бою? — спросил он меня о Неустроеве после окончания учений.

Что я мог ответить? Уже одно то, что Неустроев в свои 22 года был комбатом, говорило само за себя. В бою же сложность и напряженность обстановки будто усиливали остроту его командирского мышления. Пять ранений свидетельствовали, что во время боя отсиживаться в укрытии было не в характере молодого командира, за что и любили его бойцы.

Командир корпуса сделал детальный разбор учений, объявил личную благодарность комбату С. А. Неустроеву, командиру 4-й роты Н. П. Печерских, командирам взводов Н. А. Антонову и И. А. Корзанову, сержантам О. Н. Пономареву, Е. Ф. Мичку, бойцам П. Г. Фарафонтову, И. И. Герасименко, А. П. Зайкову. Забегая вперед, скажу, что, показав хорошую подготовленность на учениях, все они отличились и в последующих боях.

Интенсивно велась в полку и партийно-политическая работа. Бойцы внимательно изучали памятку политотдела дивизии «О преодолении водной преграды». Коммунисты и комсомольцы в каждом взводе и отделении получили персональные задания: во время учений, а затем в бою первыми впрыгивать в лодки, первыми выскакивать из них, первыми бросаться в атаку. После учений проходили собрания, на которых заслушивались отчеты коммунистов и комсомольцев, давалась принципиальная оценка действиям каждого.

Мне пришлось побывать на одном таком собрании в 8-й стрелковой роте капитана Гусельникова. Семеро выступавших коммунистов детально проанализировали ход боевой подготовки роты, придирчиво и требовательно обсудили все промахи и недостатки. Чувствовалось, что это действительно [24] боевой авангард роты, способный повести за собой бойцов на выполнение любого задания. Парторг роты старший сержант Илья Яковлевич Сьянов вел собрание спокойно и основательно, как и все, что ему приходилось делать. Именно это и запомнилось мне с первой встречи с ним.

В июне 1944 года во время боев в районе деревни Борисково Псковской области я со своим адъютантом лейтенантом Александром Васильевичем Новинским пришел в расположение 8-й стрелковой роты. Первым в траншее нас встретил старший сержант высокого роста, богатырского телосложения. Крупные черты лица выражали спокойствие и мужество. Сквозь узкие щелки век пытливо смотрели серые внимательные глаза. Представился, четко доложил обстановку. Прошли с ним по траншее. Траншея была глубокой, полного профиля, для каждого бойца оборудованы стрелковые ячейки с подбрустверными нишами, пулеметные площадки с отличным обзором и обстрелом. Продуманно организована система огня. Бойцы и командиры отделений отлично знают свою боевую задачу, подтянуты.

Зашли и в землянку. Чисто, уютно, на нарах свежее сено. Столик аккуратно застелен газетой, на нем брошюры, памятки для бойцов, отдельно — Устав и Программа партии. Здесь же вывешен боевой листок о самых свежих событиях в подразделении. Во всем чувствовалась твердая рука, все это само по себе вселяло чувство уверенности, поднимало настроение.

Бессменный парторг роты, ветеран полка Илья Яковлевич Сьянов дал рекомендации многим бойцам и подготовил их к вступлению в партию. Он хорошо знал, какое огромное значение имеет умение воевать. Но он так же хорошо знал и то, что на войне побеждают только люди сильные духом, имеющие прочные убеждения. Поэтому и на собрании перед броском на Одер парторг Сьянов заботился как о ходе боевой подготовки роты, так и о том, чтобы усилить некоторые отделения коммунистами и комсомольцами, поговорить с бойцом, получившим печальное известие из дому, провести беседу о международном положении и о нашей недалекой уже победе...

Как-то в дивизионной газете «Воин Родины» появился рассказ о Сьянове, в котором, в частности, писалось, что ему всегда сопутствует в бою счастье. Подполковник Ефимов на это резонно заметил:

— Может, и счастье, но это счастье не подваливает само по себе, а дается храбростью и умением. [25]

Парторг... Как много стоит за этим званием! Живой голос партии, ее совесть. Кому поверить самое сокровенное, у кого просить совета, помощи, поддержки? На фронте бойцы шли прежде всего к парторгу своего подразделения. Парторг всегда рядом. Его слово весомо и авторитетно. Но самый убедительный его аргумент — личный пример в бою. И, когда, случалось, исчерпывались уже все силы и возможности, первым поднимался парторг и подавал не предусмотренную ни одним воинским уставом команду: «Коммунисты, вперед!» Даже произнесенная вполголоса, вполхрипа, она громом гремела над полем боя, поднимала всех, кто только способен был подняться, и бросала вперед с одной мыслью: умереть или победить!

С большой теплотой и любовью всегда отзывались в полку солдаты и командиры о парторгах подразделений, мужественных воинах Михаиле Семеновиче Моргуне, Иване Михайловиче Мальцеве, Михаиле Петровиче Коротком, Илье Яковлевиче Сьянове, Борисе Никоновиче Лотошкине, Магомете Шамойловиче Козбаеве, Анатолии Федоровиче Галясном, Иване Андреевиче Корзанове. Это были настоящие парторги.

* * *

В ночь на 8 апреля 1945 года 756-й полк был поднят по тревоге и, совершив марш, к 6 часам утра прибыл в новый район сосредоточения — лес, что в километре южнее городка Клосов и в 5 километрах восточнее Одера.

Подразделения сразу же начали зарываться в землю. В течение дня на каждое отделение были оборудованы землянки с перекрытиями в два, а то и в три наката. Значительно труднее было артиллеристам и минометчикам. Им пришлось позаботиться об укрытиях не только для себя, но и для боевой техники, лошадей.

Укрытия могли и не понадобиться. Но бойцы трудились не жалея сил, все делалось на совесть. Каждый твердо знал солдатскую мудрость: пот на войне защищает от пуль и осколков лучше всякой брони.

В пяти километрах — Одер. И бойцы и командиры пытливо старались уловить приметы, которые ответили бы на один-единственный вопрос: когда же вперед?

С кем бы ни встретился, все будто сговорились:

— Товарищ полковник, а до Берлина далеко?

— Смотря как идти, — отвечаю. — А вообще-то, километров семьдесят.

— Семьдесят?.. Братцы, всего лишь семьдесят! [26]

Лица бойцов освещали радостные улыбки, в глазах вспыхивали решительность и задор.

— Ничего, больше прошли. Пройдем и это!

Сомнений не было: пройдем. Только скорее бы вперед!

Перед обедом 9 апреля в полк прибыл начальник политотдела 79-го стрелкового корпуса полковник Иван Сергеевич Крылов. Бойцы многозначительно переглядывались: это уже кое о чем свидетельствовало.

— Знаю, знаю... — теплой улыбкой отозвался на мое представление Крылов. — Как настроение людей?

— Отличное! — отвечаю.

— Знаю, знаю... — снова обронил он свое излюбленное словцо. — А ну пойдем в подразделения. Ближе, так сказать, к первоисточникам.

Приблизившись к одной группе бойцов, Крылов без вступления, как давний знакомый, обратился к ним:

— А расскажите, товарищи, как тут у вас дела, как самочувствие?

Бойцы обступили нас тесным кольцом. Коренастый, большеглазый, лет сорока автоматчик пробасил:

— А что рассказывать-то, товарищ полковник? Дело ясное из ясных: долго ли сидеть будем? Берлин надо брать и войну кончать! Дома семьи истосковались, измучились, дел невпроворот, а мы тут сидим, зазря хлеб едим!

И, помолчав минутку, добавил все так же неспешно, с расстановкой:

— Пора кончать войну. Одним словом, на Берлин!

Со всех сторон так и посыпалось:

— Правильно! Истину говорит, товарищ полковник! Пора уже!

Полковник внимательно оглядел бойцов.

— За Одером нелегко будет. Адский, можно сказать, труд нас ждет. Сколько взглядом ни кинь — укреплений враг наставил. Сопротивляться будет люто.

— Ничего, товарищ полковник, мы уже всякого повидали. Выковырнем фашиста из-под земли и из-под железобетона. Пора на Берлин!

Иван Сергеевич, довольный настроением бойцов, с отцовской гордостью всматривается в каждого, будто желая навсегда запечатлеть в памяти их лица.

— За что получил орден? — спросил, заметив на гимнастерке у одного из воинов орден Славы.

— Красноармеец Александр Гаевский! — четко представился тот. — За бой в Якобсдорфе. Двоих фашистов [27] пристукнул, а одного в плен притащил. Очень разговорчивым оказался.

— Молодец! Если каждый, товарищи, так будет воевать, то путь к Берлину станет вдвое короче!

Его взгляд остановился на старшине роты Мефодии Ефимовиче Азаранке:

— А у вас, товарищ старшина, за что орден Красного Знамени?

— За бои по уничтожению шнейдемюльской группировки... — застеснявшись, негромко ответил старшина.

— Рассказывайте, рассказывайте! — подбодрил его полковник.

— Шестнадцатого, значит, февраля рота вела бой за селение Дойч-Фир. Я доставил боеприпасы. Только взялись эвакуировать раненых, командир роты лейтенант Ищук вдруг как крикнет: «Немцы справа!» Глянул — и правда, лезут десятка три. Но считать некогда. Со мной два подносчика боеприпасов — Степан Кельдыш и Петр Вивчин да еще старшина медсдужбы Александр Безуглый. Кричу: «За мной, ребята!» Да как ударили из автоматов дружно! Потом уже можно было спокойно и посчитать. Семь, значит, фашистов уложили, пятерых в плен взяли, а остальные убежали.

— Вот так старшина! Спасибо, спасибо вам всем, товарищи!

Иван Сергеевич еще долго и обстоятельно беседовал с бойцами о том, к чему они должны быть готовыми в ближайшие дни и в дальнейшем. После беседы наведался на кухню, попробовал солдатский обед. Похвалил поваров.

Затем собрал партполитработников полка. Каждому, кто хоть раз слушал Ивана Сергеевича, надолго западали в душу его слова — точные, несущие живую мысль, вселяющие уверенность. Бывший пулеметчик-чапаевец, сын ивановских ткачей, он олицетворял лучшие черты коммуниста, бойца партии. Имел ранений и контузий столько, что другой на его месте давно бы осел где-нибудь глубоко в тылу. Но чапаевской закалки комиссар, преодолев и недуг и сопротивление врачей, вновь возвращался в строй.

Все мы внимательно слушали его выступление. А между тем каждого неотступно волновала все та же мысль: когда же вперед?

И в тот же день наконец долгожданное радостное известие: начальнику штаба майору А. Г. Казакову и топографу В. Ф. Пересветову приказано срочно прибыть в штаб дивизии для получения новых топографических карт. [28]

Мы знали, что это означает. Карты дадут точный ответ на вопрос, куда ляжет наш путь. Ведь всегда выдаются карты только той местности, на которой данная часть или соединение будут вести боевые действия.

У штабной землянки собрались офицеры, внимательно присматривались и прислушивались к ним бойцы.

Неустроев просто сгорал от нетерпения:

— И где этот Казаков? Может, послать кого-нибудь навстречу?

Кто-то из офицеров пошутил:

— Что ты, Степан, вертишься на месте? Снял бы сапоги — и вперед! За то время, что ты туда-сюда бегаешь, уже, поди, под Берлином был бы!

Неустроев сокрушенно покачал головой:

— Не могу терпеть больше. Уже несколько ночей подряд во сне вижу, как фашиста по Берлину гоняю.

Майор Казаков вернулся веселый, улыбающийся. И всем стало ясно: идем на Берлин!

А вечером к телефону вызвал начальник штаба дивизия полковник Николай Константинович Дьячков.

— Здравствуйте, Федор Матвеевич, как дела, настроение? — загудел в трубке его басок.

Как-то даже позабыв ответить на приветствие, я сразу же навалился на начштаба:

— Долго ли нам еще здесь в лесу отсиживаться? Бойцы уже слушок пустили, что в лесники будем переквалифицироваться!

В трубке что-то зашипело, щелкнуло и умолкло. Я уже хотел было извиняться за свою нетактичность, но тут снова послышался ровный голос Дьячкова:

— Насчет лесников дискутировать мы не будем, а завтра в восемь ноль-ноль вам лично вместе с комбатами прибыть на КП дивизии. Вот вам и ответ на все вопросы.

Утром 10 апреля точно в назначенное время прибыли на командный пункт дивизии. Генерал Шатилов был в прекрасном настроении, шутил, смеялся. Приподнятое настроение было у всех. Заметив меня и командира 674-го полка Алексея Дмитриевича Плеходанова, Шатилов с затаенной в уголках глаз улыбкой спросил:

— А, миленькие, и вы тут? Значит, уже встретились?

Все мы дружно рассмеялись, ибо вопрос касался недавнего происшествия.

Во время боя на подступах к Якобсцорфу звонит генерал и спрашивает:

— Зинченко, где твой командный пункт? [29]

— На южной околице хутора Мальдорф, — отвечаю.

— А Плеходанов где?

— Где-то еще на подходе.

Тут же генерал позвонил Плеходанову:

— Где Зинченко?

— Где-то еще на подходе.

— А ты где?

— На северной околице хутора Мальдорф.

— Поскольку один из вас на северной, а другой на южной околице хуторка, то протяните руки и пожмите их друг другу. Хотя, впрочем, вы же оба еще... на подходе!

Мы тогда от души посмеялись, действительно встретились с Пдеходановым у хутора и пожали друг другу руки. А комдив, завидев нас вместе, еще частенько потом шутил:

— Так кто там у вас на подходе?

Весь день 10 апреля мы изучали местность, расположение противника, все, что было к тому времени известно о его укреплениях и огневых средствах. Намечались задачи полкам и батальонам, отрабатывалось взаимодействие между стрелковыми подразделениями и артиллерией, танкистами, саперами, определялась система связи и сигнализации.

Тщательную отработку всех деталей предстоящего боя требовалось провести и в каждом полку, в каждом подразделении. Неучтенных мелочей не должно было оставаться ни в чем. Ведь в атаку пойдут живые люди, и никто из них не должен погибнуть из-за недоработок при ее подготовке накануне победы.

Активно работал партийно-политический аппарат полка. Все партполитработники были направлены в подразделения. Главная тема бесед — предстоящее наступление на Берлин. Об этом же шла речь на партийных и комсомольских собраниях. С особой тщательностью прорабатывались с бойцами памятки политотдела дивизии «Бой в крупном населенном пункте», «Прорыв сильно укрепленной обороны противника».

11 апреля состоялось полковое партийное собрание. Коммунисты собрались на небольшом уже зазеленевшем пригорке под высокой сосной. Мертвая тишина воцарилась, когда парторг полка капитан Яков Петрович Крылов перечислил поименно коммунистов, отсутствующих на собрании по одной для всех причине: пали смертью храбрых в боях за Родину.

— Косогоров Виктор Иванович... Шилов Иван Матвеевич... — скорбно звучал голос парторга, и перед живыми, как на поверке, вставали во весь рост погибшие товарищи, [30] использовавшие до конца единственную привилегию, которую имеют коммунисты в бою: первыми броситься на врага и первыми, если нужно, умереть...

Все встали, сняв головные уборы, почтили память погибших минутой молчания.

— Но в наш строй, — вновь обрел звонкую силу голос Крылова, — встанут новые бойцы, которые делами своими будут достойны светлой памяти наших павших товарищей.

Затем он стал зачитывать заявления, анкеты, рекомендации тех, кто решил идти в предстоящий бой коммунистом.

— Прошу вас, товарищи коммунисты, принять меня кандидатом в члены нашей славной Коммунистической партии, — горячо и взволнованно обратился к собранию младший лейтенант Николай Алексеевич Антонов.

— Клянусь, что в бою не посрамлю высокое звание коммуниста, не уроню чести нашего ленинского знамени!

За ним встали лейтенант Василий Андреевич Рыжков, сержант Василий Федорович Пересветов, другие воины.

Коммунисты единодушно проголосовали за вступающих, так как каждого из них отлично знали, видели в бою, за каждого могли поручиться.

Поздравляя принятых в партию, Крылов сказал:

— До вступления в партию вы говорили: «моя рота», «мой взвод», этим самым подчеркивая свою тесную связь с небольшим коллективом подразделения, где общие цели, общие дела, устремления объединяли вас. Но существует еще одно понятие, исполненное высокого смысла и значения. Теперь вы будете говорить «моя парторганизация», теперь каждый из нас в отдельности отвечает за парторганизацию, за партию, как и она отвечает за вас.

Собрание приняло ставшее уже привычным, но каждый раз наполняющееся новым содержанием и смыслом решение: коммунистам всюду быть первыми, личным примером ободрять, вдохновлять и вести за собой остальных.

В каждом подразделении в те дни скрупулезно изучался опыт недавних боев, разбирался каждый боевой эпизод, в котором были проявлены отвага, боевое мастерство, солдатская смекалка. Это было особенно важно для тех, кто только что прибыл в полк с пополнением и по-настоящему еще не нюхал пороху. За новичками закрепляли бывалых воинов. Немаловажная роль в этом отношении отводилась и боевым листкам, которые в эти дни выпускались в каждом батальоне и в каждой роте. [31]

В боевом листке, выпущенном в 1-м батальоне, был помещен рассказ красноармейца Дмитрия Есликова «Гранатой по гусеницам» об одном из эпизодов боя у селения Дойч-Фир.

«...Внезапно из-за леса послышался гул, а вскоре показались немецкие танки. Быстро ползет на тебя стальное чудовище тонн эдак под сорок. Гудит, урчит, лязгает гусеницами, бьет пушка, строчит пулемет. Казалось, еще несколько мгновений — танк раздавит окопы, и нам капут. Но мы не растерялись. Подпустив танк метров на 20, мы с Иваном Герасименко метнули гранаты под гусеницы. Раздался взрыв, и машина остановилась.

Недолго мы возились и со вторым танком. Он отутюжил нас, и фашисты думали, что с нами все кончено, но не тут-то было. Как только танк пошел вперед, мы ему сзади в моторную часть швырнули бутылки с горючей смесью. Танк сразу же охватило пламя. Хорошо мы тогда поработали...»

В боевом листке 2-го батальона под заголовком «Сильнее смерти» рассказывалось о героической гибели ефрейтора Петра Морцева, который забросал гранатами вражеский пулемет, а затем один вступил в схватку с большой группой гитлеровцев, пытавшихся захватить его живым.

«...У Морцева кончились патроны, и он вынужден был прекратить стрельбу. Предвкушая легкую добычу, фашисты снова стали сжимать кольцо вокруг отважного воина. Закипела ожесточенная рукопашная схватка. Десятком жизней заплатили гитлеровцы за попытку захватить в плен советского бойца.

Дорогой товарищ! Сними шапку и минутой молчания почти светлую память нашего товарища Петра Морцева. Он отдал жизнь за нашу Советскую Родину».

Боевой листок артиллеристов сохранил рассказ о том, как расчет «сорокапятки» сержанта Николая Попова с первого выстрела поджег вражескую самоходку, выскочившую навстречу нашим атакующим пехотинцам. Старший врач полка капитан Богданов в боевом листке медиков подробно описал смелые и решительные действия в бою отважного санинструктора Марины Диевой.

К этим написанным от руки, незамысловатым по слогу, с орфографическими погрешностями листкам бойцы относились с огромным уважением. Читая их, воины перенимали драгоценные крупицы боевого опыта, еще и еще раз наглядно убеждались, что в бою каждый на виду у всех, что любая способствующая успеху боя инициатива, смелые действия будут замечены, по достоинству оценены. Понятно, что [32] всей этой работе и командиры и политработники придавали большое значение как одной яз важнейших составных подготовки к предстоящим боям.

12 апреля командир корпуса Семен Никифорович Переверткин провел с командирами дивизий и полков занятия на тему: бой усиленного стрелкового полка при прорыве сильно укрепленной и глубоко эшелонированной обороны противника. Занятия проводились на ящике с песком. Топографы с максимальной точностью в миниатюре отобразили на нем местность, на которой должно будет вскоре развернуться наше наступление.

Была разыграна вся динамика предстоящего боя с прорывом на всю глубину всех трех полос вражеской обороны. Генерал Переверткин своими вводными до предела усложнял обстановку и внимательно наблюдал, как тот или иной командир решал поставленную задачу. Хорошенько «поразмяться» с указками у ящика пришлось и нам с Плеходановым. Подводя итоги занятий, генерал Переверткин сказал, что остался доволен действиями подчиненных, и предложил всем тут же сфотографироваться на память, поскольку надвигались события огромной исторической важности. Эта фотография осталась для всех нас дорогой реликвией тех незабываемых дней.

Занятия, проведенные генералом Переверткиным, еще больше укрепили в каждом из нас уверенность в своих силах, психологически подготовили к новым трудным испытаниям. Умение воодушевить и направить подчиненных — одна из лучших черт генерала Переверткина как командира и воспитателя. У него была изумительная память. Он помнил мельчайшие детали боев, все населенные пункты, через которые проходил корпус, знал имена сотен живых и погибших воинов. Поэтому каждый свой тезис, каждый вывод комкор всегда мог подкрепить яркими примерами, нарисовать убедительные картины смелых и эффективных действий, тут же сравнить с решениями неудачными, ошибочными.

Его авторитет среди подчиненных был непререкаем. Был он человеком требовательным, но в высшей степени справедливым, отличался выдержкой и отзывчивостью. Генерал любил людей, и они платили ему тем же. Забегая вперед, скажу, что в 1961 году мы все с глубоким прискорбием узнали о гибели Героя Советского Союза генерал-полковника С. Н. Переверткина в авиационной катастрофе...

После занятий у командира корпуса каждый из нас понимал, что до наступления остаются считанные дни. [33]

Наконец волнующее событие: 14 апреля — переправа через Одер на кюстринский плацдарм.

Вот он плещется у ног — свинцово-непроницаемый, мутный, холодный. 8 часов 30 минут по московскому времени. Головной батальон нашего полка подошел к штурмовому мостику, заранее наведенному саперами на легких надувных лодках. Ширина мостика около метра, по обе стороны натянуты канаты-поручни. Под напором течения мостик выгнулся «карманом», и казалось, будто река перегорожена неводом.

А метрах в 300 выше по течению по понтонной переправе непрерывным потоком идут и идут на западный берег танки, самоходные установки, артиллерия, груженные всевозможным снаряжением автомашины, повозки.

Еще во время январского наступления воины 5-й ударной армии генерал-полковника Н. Э. Берзарина захватили на левом берегу в районе Кюстрина несколько небольших плацдармов. Несмотря на отчаянные усилия противника, плацдармы были не только удержаны, но и расширены. К концу марта образовался сплошной, до 46 километров по фронту и 10 километров в глубину, плацдарм, имеющий огромное оперативное значение.

И вот теперь на всем этом плацдарме накапливались грозные силы, которые должны были смести последний оплот фашистского зверя, уничтожить его в собственном логове.

На участке, где переправлялась наша 150-я стрелковая дивизия, плацдарм имел глубину всего лишь чуть больше километра. И плацдарм и переправы интенсивно обстреливались.

По всей трехсотметровой ширине реки вздымаются белопенные протуберанцы взрывов. В сумерках, когда мы по понтонному мосту переходили Одер для рекогносцировки, он казался совсем нешироким. Теперь же, при свете дня, под огнем, расстояние между берегами как бы удесятерилось.

Инженер полка капитан Шерстнев инструктирует: бежать по одному на расстоянии 8–10 метров друг от друга, по сторонам не смотреть, возле упавших в воду не останавливаться — их подберут саперы.

Я подозвал к себе командира саперного взвода лейтенанта Андрея Яковлевича Васильченко и приказал начинать переправу. Васильченко пошел к мостику первым, за ним я, мой адъютант Александр Новинский и весь состав оперативной группы полка. Мостик прогибается, под ногами [34] хлюпает вода. То тут, то там рвутся снаряды и мины, обдавая брызгами, леденящим дыханием смертельной опасности.

Где-то через час весь полк уже был на плацдарме. Около десяти бойцов все-таки приняли ледяную ванну, но тут же были подобраны саперами и доставлены на берег.

До прихода 150-й стрелковой дивизии на плацдарм оборону на нашем участке держал 273-й гвардейский стрелковый полк 89-й гвардейской стрелковой дивизии. Оборудованных позиций не хватало, и нашему полку пришлось сразу же приступить к подготовке укрытий. На это ушел весь день. Лишь поздно вечером, когда батальоны надежно зарылись в землю и разместились все службы, можно было немножко передохнуть, заняться решением других вопросов. Расположившись в новом блиндаже, я прилег, и сразу нахлынули воспоминания.

Итак, мы на западном берегу Одера. Почти у стен Берлина. Значит, все-таки дошли.

Труден и долог был путь сюда. 1400 дней шли советские воины по этому пути, оплачивая каждый шаг вперед кровью. Дорогой ценой платили все, каждая семья, в том числе и моя. В круговороте первого года войны где-то на подступах к Москве погиб брат Емельян. Под Сталинградом сложил голову брат Владимир. Получили похоронки на своих мужей все шесть сестер. Не раз был ранен и стал инвалидом брат Иван. Тяжелой, нетерпимой болью полнящий сердце счет к гитлеровцам у каждого, кто пришел сюда для последнего, решающего боя. И этот счет пока не окончен: впереди еще одна битва не на жизнь, а на смерть.

Вместе со всеми войсками двинется вперед и 756-й стрелковый полк...

История его в общем-то короткая, но славных боевых дел в его послужном списке было немало. Сформирован полк в сентябре 1943 года в селе Взвад под Старой Руссой на базе 151-й отдельной стрелковой бригады. Полк вошел в состав 150-й стрелковой дивизии, которой командовал в то время полковник Леонид Васильевич Яковлев.

Познакомиться с Леонидом Васильевичем мне пришлось гораздо позже. Среднего роста, коренастый, подвижный, он всей своей внешностью излучал энергию, волю, решительность, а многочисленные награды убедительно свидетельствовали, что воевал он храбро и умело. Под его командованием дивизия закалилась в боях на Северо-Западном фронте и научилась крепко бить врага.

Проходить эту науку приходилось в труднейших условиях. Местность на участке Северо-Западного фронта в основном [35] лесисто-болотистая, испещренная множеством рек и Речушек, больших и малых озер с зыбкими торфянистыми берегами. В непогоду — полное бездорожье. В болотах тонули ганки, орудия, машины. Бойцу нельзя было окопаться.

В боях на Северо-Западном фронте был заложен прочный фундамент боевой славы дивизии. Только в 1943 году за мужество и героизм, проявленные в борьбе с гитлеровскими захватчиками, орденами и медалями было награждено 2282 ее воина{2}.

Боевой опыт и закалка, приобретенные бойцами и командирами в этих боях, помогали нам успешно справляться с самыми трудными боевыми заданиями в последующем.

Командование по достоинству оценило большие успехи дивизии и заслуги энергичного, способного комдива. Он был отозван на учебу в военную академию, стал генералом. Его заместитель по строевой части полковник А. И. Негода был назначен командиром соседней 171-й стрелковой дивизии.

Когда я в мае 1944 года прибыл в 150-ю дивизию, ею уже командовал полковник Василий Митрофанович Шатилов, вступивший в эту должность двумя неделями раньше.

756-й стрелковый полк, командиром которого я был назначен, произвел на меня хорошее впечатление. Чувствовалась и твердая дисциплина, собранность, и хорошая боевая выучка. Было видно, что мой предшественник подполковник Григорий Карпович Житков, человек большой души, заботливый и требовательный, уделял этим вопросам большое внимание.

Об этом я сказал командиру дивизии в беседе после знакомства с полком. Он со мной согласился и заметил:

— Нам, товарищ Зинченко, досталось хорошее боевое хозяйство, способное выполнять любую задачу.

Это подтвердили и батальонные учения. Присутствовавший на них командующий 2-м Прибалтийским фронтом дал им отличную оценку и наградил наиболее отличившихся бойцов и командиров часами.

Признаться, принимал полк не без волнения, хотя и имел за плечами многолетнюю службу в армии и боевой опыт. Боевое крещение принял еще в 1920 году в частях особого назначения у себя на родине, в бывшей Томской губернии. С 1924 года — в рядах Красной Армии. Война застала меня в должности заместителя начальника политотдела Ленинградского военного училища воздушного наблюдения, оповещения и связи. Училище вскоре было эвакуировано в Башкирию. [36]

То были тяжелые и тревожные дни. Враг подошел к Ленинграду, рвался к Москве. И казалось нестерпимым заниматься каким бы то ни было, пусть даже самым ответственным и необходимым, делом в глубоком тылу, когда враг топчет и терзает родную землю, когда судьба Отчизны решается на поле боя. В конце концов командование приняло во внимание мои многочисленные и настойчивые ходатайства. В ноябре 1941 года меня назначили комиссаром штаба формировавшейся 171-й стрелковой дивизии. В апреле 1942 года соединение прибыло на Северо-Западный фронт и влилось в состав 34-й армии.

Нескончаемые будни войны кажутся еще более тягучими и бесконечными, когда новый день не приносит ничего нового, когда добрая, радостная весточка ожидается с нетерпением, а в сообщениях Совинформбюро так мало утешительного...

В феврале 1943 года я окончил курсы командиров полка, получил звание майора и попал в резерв Ставки Верховного Главнокомандования.

Командование полком мне пришлось принять несколько неожиданно. Я попросил разрешения посетить свою 171-ю дивизию. Получив пятидневный отпуск, направился к своим боевым друзьям. Дивизия стояла под Старой Руссой и как раз готовилась к наступлению. Меня направили представителем штаба дивизии в 380-й стрелковый полк, которым командовал майор И. М. Ермолаев. Наступление началось 23 февраля. Полк прорвал линию обороны и в ожесточенном бою по коридору шириной до полутора километров между двумя лесными массивами продвинулся на несколько километров вперед. Майор И. М. Ермолаев успешно управлял боем, однако под вечер получил серьезное ранение и был эвакуирован в медсанбат. А вскоре пришел приказ о том, что командиром 380-го полка назначен я.

За год и три месяца прошел с 380-м полком немалый боевой путь. Навсегда запомнился день 1 марта 1943 года, когда полк после ожесточеннейших боев разгромил мощный вражеский узел сопротивления «Луиза», оборонявшийся батальоном штрафников — бывших гитлеровских офицеров. Были освобождены деревни Старые Липовцы и Новые Липовцы, и мы вышли к окраине Старой Руссы. За этот бой я был награжден первой правительственной наградой — орденом Красной Звезды.

И еще особо памятен конец декабря 1943 года. Наш полк получил приказ по узкому коридору, накануне пробитому в обороне противника, пройти в довольно обширный [37] прифронтовой партизанский район неподалеку от озера Неведро в Псковской области, который гитлеровцы намеревались ликвидировать. Погода была дождливая, слякоть и грязь непролазная, пробираться приходилось почти ползком, так как коридор насквозь простреливался. Артиллерия, обоз, кухни отстали. Бойцы тащили на себе станковые пулеметы, минометы, по два боекомплекта боеприпасов. Совершив в таких условиях 20-километровый переход, полк 29 декабря занял оборону неподалеку от озера Неведро. Через день по морозцу подошли артиллерия и обоз.

А утром 1 января уже нового, 1944 года гитлеровцы двинулись на партизанский район. Шли двумя цепями по 500–600 человек в каждой, без единого артиллерийского или минометного выстрела. Стало ясно: противник не знает, что перед ним регулярная часть Красной Армии, и рассчитывает на легкий успех. Оценив обстановку, принял решение: подпустить противника на 20–30 метров, забросать гранатами, прочесать кинжальным пулеметным огнем и решительно, всеми силами ударить в штыки. В это же время одним батальоном выйти во фланг и тыл второй цепи, тем самым подсечь атакующих под корень, отрезав путь к отступлению.

Все произошло так, как мы рассчитывали. Вслед за сокрушительным огневым ударом бойцы с криками «За Родину! За Сталина! Бей фашистов!» бросились в штыки. Это было настолько неожиданно для гитлеровцев, что среди них сразу же поднялась паника, цепи стали сбиваться в кучу, откатываться назад, но их встретил батальон капитана К. В. Абрамова. Фашисты в смятении бросились к озеру Неведро. Неокрепший лед тут же проломился. Оказавшись по грудь в ледяной воде, гитлеровцы просто обезумели, большинство побросало оружие, над озером неслись дикие крики, вопли «Гитлер капут!».

Я приказал прекратить огонь, отойти на 100 метров и передать фашистам, чтобы они выходили на берег и складывали оружие. В плен было взято 1200 солдат и офицеров, мы же потеряли двоих убитыми и троих ранеными. Весь бой длился менее часа. За эту победу многие бойцы и командиры полка получили высокие правительственные награды. Я также был удостоен ордена Суворова III степени и получил звание полковника.

Со многими красноармейцами, сержантами, старшинами и офицерами меня связывали отношения настоящей фронтовой дружбы. Нелегко было расставаться с 380-м полком, когда пришел приказ о переводе в 150-ю дивизию. Однако приказ есть приказ. Успокаивало одно: воевать придется [38] рядом, в полку оставались надежные боевые товарищи, опытные командиры. В будущем нам действительно пришлось сообща решать многие боевые задачи.

756-й стрелковый полк вышел к Одеру также крепко сплоченной, хорошо обстрелянной боевой частью с богатыми традициями, своими героями, ветеранами и, насколько это возможно в условиях постоянных боев, стабильным, опытным и дружным коллективом офицеров.

Заместитель командира полка по политчасти подполковник Иван Ефимович Ефимов прибыл к нам в сентябре 1944 года во время боев за Латвию. Сын железнодорожника, он еще юношей участвовал в революционных событиях в Петрограде, прошел суровую школу гражданской войны, затем работал секретарем райкома партии.

Появился он в полку в разгар одного из боев и, буквально свалившись в мой окоп, представился. Невысокий, с приятным лицом, большими выразительными глазами, он сразу же показался мне давным-давно знакомым. Первое впечатление не обмануло. Уже к вечеру новый замполит чувствовал себя в полку так, будто он находился здесь по крайней мере с начала войны: собрал политработников, познакомился с положением дел в подразделениях, побеседовал с бойцами.

Вскоре Иван Ефимович стал душой полка. Дело свое любил и знал отлично. Всегда спокойный и уравновешенный, он сразу же привлекал людей деловитостью, глубокими знаниями, душевностью. Тонкой шуткой умел разрядить напряженность, поднять настроение, и в то же время все знали его бескомпромиссность и принципиальность, нетерпимость к любым проявлениям нерадивости. Для каждого он умел найти нужное слово. Его, как говорится, хватало на всех. Особенно же любили его бойцы за поистине отцовскую неутомимую заботу о солдатских нуждах и запросах. Иван Ефимович любил повторять:

— Герой тот, кто храбро сражался и геройски погиб. Но дважды герой, кто победил и остался жив.

Кто был на войне, знает, что значит для человека настрой, с которым он идет в бой. Подполковник Ефимов вел партийно-политическую работу неутомимо, вдумчиво, целенаправленно. И в значительной степени благодаря именно этому в полку постоянно поддерживалась высокая боеготовность, наступательный дух, стремление с честью и до конца выполнить свой воинский долг.

В течение первых пяти месяцев моего пребывания в полку по разным причинам сменилось три начальника штаба. [39] Нет нужды доказывать, что без опытного начштаба, способного квалифицированно вести оперативную работу, воевать трудно. И вот в один из дней в конце сентября 1944 года адъютант лейтенант Новинский доложил мне, что прибыл незнакомый майор и просит принять его. Передо мной предстал высокий стройный офицер. Форма отутюжена и безупречно подогнана. Взгляд серых глаз сосредоточен, лицо открытое, вызывающее симпатию.

— Товарищ полковник, майор Казаков прибыл для дальнейшего прохождения службы в должности начальника штаба полка, — четко доложил он.

Артемий Григорьевич оказался как раз тем человеком, который был нужен нам на этой должности. За короткое время он сделал штаб весьма работоспособным и оперативным, сумел прочно взять в свои руки главное в его работе: постоянный контроль за быстро меняющейся обстановкой, налаживание надежной связи и взаимодействия, вдумчивое планирование и всестороннее обеспечение боевой подготовки и боевых действий. Особенно же импонировало его умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, делать правильные выводы, предлагать и аргументированно отстаивать свои решения даже тогда, когда они не совпадали с мнением старших командиров. Трижды Артемий Григорьевич был ранен. Однако всегда оставался большим жизнелюбом и мечтателем. В минуты передышки брал в руки гармонь, и ее задушевные напевы сразу же собирали тесный круг благодарных слушателей.

Первым помощником начальника штаба был капитан Андрей Борисович Логвинов. Роста невысокого, темноволосый, с небольшой щеточкой усов на круглом лице и веселой улыбкой на полных губах. Работоспособностью и энергичностью, опытом и знанием дела, пожалуй, не уступал своему новому начальнику. Хотя и был на шесть лет моложе, работал с ним дружно, душа в душу. Неутомимости Логвинова можно было только позавидовать. Бывало, говоришь:

— Андрей Борисович, снова ты целую ночь глаз не смыкал? Буду наказывать.

А он усмехается:

— Добьем фашиста, товарищ полковник, приеду к маме, вот тогда под трели наших курских соловьев и отосплюсь за всю войну! — И добавлял свое неизменное: — Во как!

Опытными и закаленными в боях были и все комбаты. Командир 1-го батальона капитан Иван Васильевич Костыркин особенно отлично проявил себя в тяжелых, изнурительных боях на латвийской земле. С первых дней войны [40] был на фронте и командир 2-го батальона капитан Петр Никифорович Боев. Накопленный опыт и прирожденный ум помогали ему с честью выходить из самых сложных ситуаций.

3-м батальоном командовал Степан Андреевич Неустроев. Один из ветеранов полка, хотя это звучало не совсем привычно: как я уже писал, ветерану было всего лишь 22 года. На фронте тоже с первых дней войны. Этот, в прошлом рабочий, паренек с Урала отличался необыкновенной, можно сказать, отчаянной храбростью. Командовал взводом, ротой. Не раз был ранен, но снова и снова возвращался на передовую.

Неблизок путь к Одеру, и весь он пройден с жестокими боями. Псковщина, Идрица — за массовый героизм, проявленный воинами 150-й стрелковой дивизии при освобождении этого города, ей было присвоено почетное наименование Идрицкой. Затем были Латвия, Польша, Восточная Померания. И вот ожидание новой жестокой битвы, от которой будет зависеть окончание всей войны...

Жизнь на плацдарме становилась все напряженнее и беспокойнее. Весь этот густо начиненный войсками и боевой техникой пятачок простреливался вдоль и поперек. Наши окопы в некоторых местах находились метрах в пятидесяти от вражеских. Неосторожно высунешься — сразу же получишь снайперскую пулю.

Противник внимательно следил за каждым нашим шагом, принимал все возможные меры, чтобы заблокировать советские войска на плацдарме. В наши окопы забрасывались листовки, на которых Берлин изображался в виде неприступного бастиона, ощетинившегося танками, пушками, окруженного минными полями и проволочными заграждениями. Листовку сопровождала надпись на русском языке: «Нашей обороны не прорвете и Берлина никогда не увидите!»

Бойцы лишь посмеивались над геббельсовской агиткой, предназначенной не столько для нашего устрашения, сколько для собственного ободрения.

Настроение у личного состава было боевое, хотя все понимали, что на легкий успех рассчитывать не приходится. Еще во время рекогносцировки, которую проводил накануне переброски дивизии на плацдарм генерал Шатилов, все мы обратили внимание на местность, по которой предстояло наступать. Это был низменный, ровный, как стол, луг, тянувшийся километров на 15, с едва заметным понижением перед Кунерсдорфом — первым крупным населенным пунктом [41] на нашем направлении, имевшим по карте отметку 4,8. К тому же весь район изрезан густой сетью водоотводных каналов. Среди них наиболее глубокие и широкие Позедин — Грабен, Вольщина — Грабен, Миттель — Грабен и Фридляндер — Штром пересекали на всем протяжении полосу предстоящего наступления нашей дивизии. Самый крупный канал Брюк-Зее — Грабен тянулся от нашего рубежа атаки с правого фланга на юго-запад, затем через полтора километра поворачивал на северо-запад. Полосу нашего наступления с севера на юг пересекали также пять шоссейных дорог и одна железная. По всей местности были разбросаны сотни отдельных каменных построек — домов и сараев, превращенных противником в опорные пункты.

Вражеская артиллерия открывала огонь лишь изредка, боясь преждевременно раскрыть свои позиции. Наши артиллеристы в любой момент были наготове и сразу же обрушивали в ответ шквал снарядов. Не отваживалась прорываться к Одеру и вражеская авиация. Наша противовоздушная оборона и истребители поставили перед ней надежный заслон.

Подготовка к наступлению тем временем продолжалась.

Партийные и комсомольские организации подразделений рассматривали все новые и новые заявления от бойцов, желающих идти в бой коммунистами, комсомольцами.

Важнейшее место во всей партийно-политической работе этих дней занимали лекции, беседы, посвященные 75-летию со дня рождения В. И. Ленина. В полку, как и во всех частях и подразделениях, развернулась активная пропаганда ленинских идей о защите Социалистического Отечества, о патриотическом и интернациональном долге советского воина.

Широко обсуждалась и произвела большое впечатление на всех воинов опубликованная 14 апреля в «Правде» статья, в которой еще раз со всей четкостью разграничивалось отношение к гитлеровскому фашизму и к немецкому народу. В ней говорилось: «Красная Армия, выполняя свою великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ».

С максимальной нагрузкой работал штаб полка. Начальник штаба майор Казаков и его помощник капитан Логвинов предложили сделать на косогоре миниатюрный полигон, на котором с максимальным приближением имитировалась местность в полосе нашего наступления. На этом полигончике [42] мы с комбатами и командирами рот поэтапно отрабатывали все детали и возможные варианты предстоящего боя. В эти дни ни минуты передышки не имела служба тыла. Начальник артиллерийского снабжения полка старший лейтенант Николай Григорьевич Попов вместе со своими помощниками полностью обеспечили доставку боеприпасов, ремонт и пристрелку оружия. Следует отметить, что у Попова всегда в запасе было достаточно и готового к бою оружия, и боеприпасов.

Под руководством старшего врача Сергея Степановича Богданова, одного из немногих ветеранов, прошедших с полком весь боевой путь, напряженно готовилась и наша санитарная часть. Старший врач полка был человеком чрезвычайно беспокойным и заботливым. Медики проверили состояние здоровья всего личного состава, особенно внимательно осмотрели ноги бойцов, многим оказали необходимую профилактическую помощь. Капитану Богданову во всем помогали медсестры Анна Яковлевна Фефелкина и Зинаида Сергеевна Хоруженко.

Стойко и мужественно наравне с мужчинами несли тяжкое бремя бесконечных будней войны все наши замечательные девчата-медики — Марина Диева, Александра Новинская, Евгения Славутская и другие. Им обязаны жизнью десятки, сотни воинов.

К предстоящему наступлению готовились все. И все понимали, что бой будет жестокий, кровавый, а для многих, возможно, и последний...

За несколько часов до наступления было получено обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта ко всем красноармейцам, сержантам, офицерам и генералам, в котором говорилось:

«Боевые друзья!

Наша Родина и весь советский народ приказали войскам нашего фронта разбить противника на близких подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии и водрузить над нею Знамя Победы.

Пришло время нанести врагу последний удар и навсегда избавить нашу Родину от угрозы войны со стороны немецко-фашистских разбойников. Пришло время вызволить из фашистской неволи еще томящихся там отцов и матерей, братьев и сестер, жен и детей наших...

...Мы призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Стремительным ударом и героическим штурмом мы возьмем Берлин, ибо не впервые русским воинам брать Берлин. [43]

От вас, товарищи, зависит, сумеем ли мы преодолеть последние оборонительные рубежи врага и ворваться в Берлин.

За нашу Советскую Родину — вперед на Берлин! Смерть немецким захватчикам!»

Как только был получен этот документ, во всех подразделениях состоялись митинги. Глядя в лица товарищей по оружию, красноармейцы, сержанты, офицеры, будто перед лицом своей Родины, произносили скупые и суровые слова клятвы выполнить приказ.

Коммунист сержант Борис Никонович Лотошкин, парторг 2-й стрелковой роты, прошедший с полком весь его путь от Старой Руссы до Одера, сказал:

— Мы долго шли сюда. Но дошли. И Берлин уже недалеко. Что ответим мы на обращение Военного совета фронта? Только одно: будем в гитлеровской столице и добьем там фашистского зверя.

С горячим призывом обратился к бойцам коммунист капитан Боев:

— На нас возлагается огромная ответственность, нам выпала большая честь — нанести последний удар по врагу, первыми ворваться в Берлин. Так будем же первыми и оправдаем эту высокую честь!

В ту незабываемую ночь на 16 апреля, наверное, вряд ли к го спал. Все с напряжением ждали: скоро, скоро начнется... Содрогнется земля. И прозвучит суровое и непреклонное: «В атаку! Вперед!»

Со своей оперативной группой я находился на КП вместе с командиром 674-го полка подполковником Плеходановым. Все то и дело поглядывали на часы. Стрелки ползли нестерпимо медленно, и каждый из нас снова и снова возвращался к размышлениям о предстоящем бое...

Наша дивизия с 328-м и 790-м артиллерийскими полками, 256-м и 868-м легкими артиллерийскими полками, с полком истребительной противотанковой бригады и 23-й танковой бригадой должна была с рубежа атаки — горы Фукс, в полутора километрах западнее Альт Кинитц — прорвать оборону противника на первой позиции вдоль шоссейной дороги Ортвиг — Позедин. В дальнейшем — овладеть второй позицией на рубеже шоссейной дороги Ной-Барним — Клайн-Ноендорф и к концу дня достичь населенных пунктов Гросс-Барним, Клайн-Барним и захватить их.

Дивизии предстояло наступать на фронте два с половиной километра в два эшелона: справа 674-й стрелковый полк шел на Гросс-Барним, слева 469-й стрелковый полк — на [44] Клайн-Барним. Наш 756-й стрелковый полк должен был продвигаться во втором эшелоне за 674-м полком уступом вправо с задачей с рубежа Гросс-Барним развивать успех первого эшелона и быть готовым отбивать атаки противника справа.

Каждому было определено место в предстоящем бою, каждый готовился исполнить свой долг. Никто не мог знать и предвидеть, какая участь ждет лично его, но каждый знал и непоколебимо верил: победа будет за нами.