Над Берлином
Доверие участвовать в Берлинской операции личный состав дивизии воспринял как большую честь. Всем нам было ясно, что под фашистской столицей сосредоточены большие силы, и тот факт, что наше соединение перебросили на это направление, сам по себе свидетельствовал о его боевых заслугах. Поэтому личный состав готовился к операции с большим подъемом.
Предстояли, конечно, очень нелегкие бои и на земле, и в воздухе. Восточнее Берлина гитлеровцы сколотили сильнейшую группировку. Сюда были стянуты наиболее боеспособные войска, которыми еще располагал вермахт.
Берлинская группировка врага имела в своем составе до одного миллиона человек, 10400 орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий и более 3 миллионов фаустпатронов. Существенным моментом было наличие у противника крупных авиационных сил. Под Берлином враг сосредоточил 3300 боевых самолетов. Непосредственно в берлинской зоне было 2000 самолетов, из которых 70 процентов составляли истребители, в числе которых было до 120 реактивных Ме-262, а также самолеты-снаряды. Берлинская зона имела развитую сеть аэродромов, что обеспечивало противнику широкий маневр силами ВВС. Здесь же были сосредоточены сотни зенитных батарей. Непосредственно в районе Берлина находилось 600 зенитных орудий.
Как только полки 240-й дивизии произвели посадку, я вылетел в штаб 16-й воздушной армии. Командующего армией генерал-полковника авиации С. И. Руденко я не застал и представился начальнику штаба армии генерал-лейтенанту авиации П. И. Брайко. Доложил ему о составе и уровне подготовки соединения, сказал, что полки готовы к перелету на оперативные аэродромы, и попросил радиостанции на каждый аэродром, поскольку наши наземные эшелоны еще не прибыли. К моему огорчению, резервных радиостанций не оказалось. Генерал П. И. Брайко распорядился ждать наземные эшелоны и [401] только после этого перебазироваться на оперативные аэродромы.
Я узнал, что начало наступления планируется на 16 апреля, что решением командующего воздушной армией нашей дивизии поставлена задача вести свободную охоту, но окончательно она будет сформулирована после готовности дивизии к боевым действиям. Потом П. И. Брайко вызвал начальников оперативного и разведывательного отделов, начальника связи и штурмана армии и приказал им ввести меня в курс боевой обстановки. Времени для этого оставалось крайне мало.
Я ознакомился с наземной и воздушной обстановкой, линией фронта, особенно в районе кюстринского плацдарма, с аэродромной сетью противника, получил сведения о составе воздушной армии, о системе управления авиацией в воздухе и был проинформирован по многим другим важным вопросам. Моя единственная просьба свелась к тому, чтобы в полки и в управление дивизии как можно быстрее были доставлены полетные карты и все данные, необходимые для подготовки летного состава и штабов к боевым действиям. Все это к исходу дня мы получили. Не задерживаясь больше в штабе армии, я отбыл в дивизию.
Сначала я был раздосадован тем, что начальник штаба армии не выделил нам радиостанций, но, поразмыслив, пришел к выводу, что без инженерно-технического состава все равно много не навоюешь, стало быть, хочешь не хочешь, а надо дожидаться подхода эшелонов. Настроение поднимала боевая задача, поставленная командующим воздушной армией. Свободная охота — это то, что требует от истребителя инициативы и открывает перед подготовленными летчиками широкие возможности. Я сообщил о поставленной задаче командирам полков и распорядился отобрать для этой работы наиболее подготовленных пилотов. Командиры частей высказали предложение, что было бы крайне полезно, чтобы я, как командир дивизии, провел со всеми летчиками единые установочные занятия, на которых был бы выработан общий подход к решению задач соединения. Целесообразность этого предложения была очевидна, к тому же все полки находились на одном аэродроме. На следующий день — 16 апреля — я провел с летчиками занятия об особенностях и значении свободной охоты.
Свободная охота — это наиболее сложный вид боевой деятельности, требующий большого творчества и высшего [402] профессионального мастерства летной и боевой подготовки, расчетливой и разумной смелости и отваги, то есть особых качеств. Отсутствие их может привести к неоправданным боевым потерям и подрыву морального эффекта свободной охоты.
Такого рода вылеты являются составной и очень важной частью борьбы за господство в воздухе. Они являются качественной проверкой уровня летной, тактической и огневой подготовки авиаторов, их морального превосходства над противником. Это подразумевает и техническое превосходство самолетов и вооружения. Для ведения свободной охоты определяющим является и количественное соотношение сил нашей авиации и противника.
Господство в воздухе достигается ожесточенной борьбой, проведением боев и сражений в небе при отражении массированных налетов на объекты на поле боя и тыловые цели. Одновременно проводятся систематические удары по аэродромам противника и его авиационным базам, при которых уничтожаются не только самолеты, но и летный состав, очень трудно восполнимый в ходе войны.
Свободная охота дополняет эту борьбу действием мелких групп, пар и звеньев прославленных асов, и этим завоевывается моральное превосходство над врагом, которое деморализует его летный состав. Так завоевывается безраздельное и полное господство в воздухе нашей авиации.
Такие действия, как правило, ведутся в глубине территории противника, в районе его аэродромов и на подступах к линии фронта, на вероятных маршрутах полетов его авиации к нашим объектам. При этом уничтожаются одиночные самолеты, разведчики, замыкающие и ведущие в группах, при сборе групп в районе аэродромов, при взлете на боевое задание и при заходе на посадку. Такая тактика действий наших асов вызывает панику среди летчиков противника, порождает их неуверенность при выполнении боевых заданий, в том числе снижает точность бомбометания и подавл!ет их волю к активному сопротивлению.
Чтобы не скомпрометировать свободную охоту как метод воздушной борьбы, нужна серьезная подготовка. Летчикам-охотникам должна быть присуща инициатива, упорство, дерзость, внезапность и высокая результативность именно первой атаки.
Для этого отбираются самые подготовленные и хорошо слетанные пары и звенья, которые провели наибольшее [403] количество результативных воздушных боев, сбили наибольшее количество вражеских самолетов. Учитывалось и личное желание человека, его умение смотреть и видеть, достигнуть внезапности и скрытности, используя облака, дымку, солнце, подстилающую поверхность и многое другое, а также умение выйти из боя, если соотношение сил и обстановка на стороне противника.
От пилотов требовались высокий уровень тактической и огневой подготовки, доказанной в воздушных боях, стойкость и моральная уравновешенность, сообразительность, хитрость, быстрая реакция, четкая оценка воздушной обстановки перед боем и атакой. Конечно же, все такие воздушные бойцы должны давать исключительно честные и объективные доклады о результатах каждого боя, не вызывающие сомнений и необходимости в дополнительной проверке.
На занятиях, проведенных с летным составом 16 апреля, я говорил не только об особенностях выполнения этой задачи, но и подчеркнул ответственность, которая возложена на нас.
Подготовительная работа была проведена в короткие сроки. С 18 апреля полки базировались уже на полевых аэродромах франкфуртского направления и были в полной готовности к выполнению боевых задач. Облет линии фронта был завершен, воздушная обстановка известна, система управления авиацией изучена.
16-я воздушная армия к началу Берлинской операции имела в своем составе 27 авиационных дивизий и 6 отдельных авиаполков. В ней насчитывалось более 3 тысяч боевых самолетов, из них 533 дневных и 151 ночных бомбардировщиков, 687 штурмовиков, 114 разведчиков и корректировщиков и 1548 истребителей. Ни одно оперативное объединение ВВС за всю войну не имело такого мощного боевого состава.
Кроме 16-й воздушной к участию в Берлинской операции привлекалась часть сил 4-й (2-го Белорусского фронта) и 2-й (1-го Украинского фронта) воздушных армий, а также 800 самолетов авиации дальнего действия и около 300 самолетов Войска Польского. Вся авиационная группировка насчитывала 7500 машин. Действия авиации координировал представитель Ставки командующий ВВС Красной Армии Главный маршал авиации А. А. Новиков. [404]
Из этих данных видно, что, хотя по общему количеству самолетов 16-я воздушная армия была существенно сильнее люфтваффе, по истребительной авиации это превосходство было незначительным (1548:1200). Надо также учесть, что в эти 1200 немецких истребителей входили самые боеспособные и самые подготовленные части, которыми еще располагали гитлеровцы. Поэтому борьба в воздухе ожидалась нелегкая.
Задачу борьбы с авиацией противника командующий 16-й воздушной армией возложил на 3-й истребительный авиакорпус (в полосе наступления 5-й ударной и 2-й гвардейской танковой армии) и на одну истребительную авиадивизию 13-го истребительного авиакорпуса (в полосе наступления 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий). Для борьбы с люфтваффе методом свободной охоты, как уже было замечено, выделялась наша 240-я авиадивизия. Такую целевую задачу истребительное соединение в ходе войны получало впервые. Во всяком случае, мне неизвестно ни одного аналогичного случая. Возможность выделить для свободной охоты такие силы появилась только в конце войны, при возросшей общей мощи советских ВВС. При этом надо иметь в виду, что в 3-м и 13-м истребительных авиакорпусах было немало очень сильных летчиков и прославленных асов, которые тоже вели борьбу методом свободной охоты, так что было бы неправильным полагать, что только одна наша дивизия занималась этим в период Берлинской операции.
Насколько эффективно действовали истребители (все вместе взятые), можно судить по тому, что фактически авиация противника была разгромлена в первые пять-шесть дней операции, причем происходило это в сложных метеоусловиях. Помимо скверной погоды наши действия осложнялись также большим задымлением от разрывов многих тысяч бомб, снарядов, мин, от многочисленных пожаров. Дым часто застилал целые районы и подолгу не рассеивался, так как стояло безветрие. В такой обстановке мы работали практически до конца апреля.
Все это затрудняло нашим летчикам поиск вражеской авиации. Многие бои возникали внезапно, неожиданно для обеих сторон, нередко при большом численном превосходстве противника. Однако чаще всего бои кончались не в пользу фашистов: тут решающим был не только огромный [405] боевой опыт наших летчиков, но и моральный фактор — мы все ощущали близость победы.
Я понимал, что в ходе операции нам могут быть поставлены и другие боевые задачи, в частности, сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков, разведка и т. п. Поэтому, когда однажды пришел приказ быть в готовности к усилению 3-го и 13-го авиакорпусов при отражении налетов противника, это не было для нас неожиданностью.
В первый день операции погода улучшилась после полудня, и авиация противника стала оказывать нам в воздухе сильное противодействие. 240-я включилась в работу несколько позже, но, конечно, мы следили за ходом боевых действий и знали, что 16 апреля отличились летчики 176-го гвардейского истребительного авиаполка Героя Советского Союза полковника П. Ф. Чупикова. Они вели свободный поиск впереди наших наступавших армий в районе Зелов, Мюнхенберг, Бернау и в десяти воздушных боях сбили шестнадцать ФВ-190, не потеряв ни одной своей машины. При этом в большинстве боев численное превосходство было все еще на стороне противника.
К исходу дня гитлеровцы сбросили на наземные цели пять самолетов-снарядов и четыре Ю-88, начиненных взрывчаткой, но эти меры, конечно, не могли оказать существенного влияния на ход событий.
17 апреля ожесточенные бои в воздухе продолжались. В этот день дважды Герой Советского Союза И. Н. Кожедуб, действуя парой западнее Одера, встретил до сорока ФВ-190. Те шли с бомбовой нагрузкой в восточном направлении. Кожедуб на предельной скорости атаковал замыкающий самолет, который взорвался в воздухе. Фашисты пришли в замешательство, и в это время подоспела группа наших истребителей, которая завершила дело. Тем временем Иван Никитович, возвращаясь на свой аэродром, настиг еще один «фоккер» и расстрелял его в упор. Это была шестидесятая победа знаменитого аса.
18 апреля гитлеровцы пытались после полудня бомбить наши войска большими группами, однако этого достичь не смогли. Наши истребители срывали все попытки вражеских бомбардировщиков прорваться в зону действия наших наземных войск. В этот день 240-я авиадивизия включилась в боевую работу. [406]
19 апреля бои не прекращались до позднего вечера. В целом было проведено 150 воздушных боев, в которых было сбито 112 немецких самолетов. Наша дивизия активно участвовала в этих боях и, как говорилось в официальных документах, «оказала большое влияние на успешное отражение крупных групп самолетов противника»{24}.
20 апреля войска 1-го Белорусского фронта прорвали внешний оборонительный рубеж Берлина и завязали бой на северо-восточных окраинах города. Дальнобойная артиллерия дала первые залпы по фашистской столице. Начался ее штурм.
Утром командующий 16-й воздушной армией поставил 240-й задачу двумя полками вести борьбу с авиацией противника методом свободной охоты в районе Бернау (в 20 километрах северо-восточнее Берлина), не допустить ударов авиации противника по нашим войскам. Один полк следовало держать в готовности для очистки воздушного пространства в районе Фюрстенвальде и Калькберга.
Дивизия выполняла задачу силами 86-го и 133-го гвардейских полков. Непрерывно группами от 4 до 10 самолетов (Як-3 и Як-9) гвардейцы вылетали в указанный район, действовали решительно и не давали немецким самолетам возможности бомбить наши войска. Семь летчиков 133-го гвардейского авиаполка, которых вел майор Легчаков, провели бой с десятью ФВ-190. В этом бою пары майора А. М. Легчакова и старшего лейтенанта М. Д. Моцакова сбили два «фоккера». Остальные вынуждены были повернуть назад и отказаться от выполнения своей боевой задачи. Наши летчики потерь не имели.
21 апреля бои уже бушевали на улицах Берлина. Нам скорректировали задачу: летчики должны были парами вести штурмовые действия на восточной и северовосточной окраинах города. Погода, однако, испортилась, и это помешало нам действовать с такой же эффективностью, как в предыдущие дни. Однако ко всему привыкшие «горбатые» нанесли в этот день массированный удар по центральной части Берлина. Их встретил сильный огонь зенитной артиллерии. Любопытно, что, несмотря на большое ее количество, ни один наш штурмовик в ходе этого налета не был сбит. Гитлеровские зенитчики [407] были деморализованы и растрачивали тысячи снарядов впустую. Это был верный признак того, что оборона у фашистов — по крайней мере противовоздушная — становится неуправляемой. К такому же выводу приводили итоги воздушных боев. За пять дней операции — с 16 по 21 апреля — летчики воздушной армии провели 628 воздушных боев и сбили 575 самолетов противника. Несмотря на значительные силы немецкой авиации, сосредоточенные в зоне Берлина, она уже не могла оказать сколь-нибудь длительного и серьезного сопротивления. Эти пять дней в воздухе над районами, прилегающими к фашистскому логову, можно охарактеризовать одним словом: избиение. В среднем наши летчики сбивали более ста самолетов в день. Над Берлином безраздельно господствовала наша авиация.
21 апреля командующий приказал проверить готовность аэродрома Франкфурт для перебазирования полков 240-й авиадивизии и о результатах ее доложить.
Я знал, что на этом аэродроме у гитлеровцев была организована школа воздушного боя и воздушной стрельбы. Здесь они в течение долгого времени готовили своих асов. Качество этой подготовки я должен признать весьма высоким. Не будучи знаком с их методиками и теоретическими разработками, я тем не менее это сполна прочувствовал в воздухе, особенно в 1941–1942 годах. Поэтому я ощущал повышенный интерес к учебной базе немцев и надеялся на то, что они не успели ее уничтожить полностью. Мне хотелось собственными глазами увидеть их тренажеры, приборы, схемы, методические пособия и рекомендации и сравнить все это с тем, что приобрели мы, познавая науку побеждать на нелегком практическом опыте. Я отправился «инспектировать» франкфуртский аэродром с большой охотой.
Мы выехали на двух газиках. На первой машине ехал командир батальона аэродромного обслуживания со своими помощниками, на второй — я вместе с заместителями командиров 86-го гвардейского и 900-го авиаполков. Этим полкам предстояло базироваться на франкфуртском аэродроме.
Свернув с автотрассы, мы въехали прямо на летное поле. В тот год выдалась ранняя весна, и в двадцатых числах апреля луга и деревья были уже в яркой зелени, а на усадьбах повсюду цвели цветы. [408]
Летное поле казалось в идеальном состоянии, и это тоже радовало. Мы уже проехали от края поля метров 200–250, как вдруг я услышал сильный взрыв, и тут же мы увидели, как шедший впереди газик взлетел на воздух. Автоматически командую шоферу: «Стоп!» Наша машина остановилась, словно с ходу ткнулась в невидимую преграду. Впереди, метрах в сорока, рассеивался дым. С огромным облегчением увидели мы, как яз обломков машины поднимаются командир БАО и его спутники. Поднявшись, не двигаются: смотрят себе под ноги. Нам уже ясно, что под первой машиной взорвалась мощная мина. Теперь, приглядевшись к летному полю, видим, что все оно целиком напоминает шахматную доску, разбитую на квадраты: там, где заложены мины, трава посветлее, а там, где их нет, — потемнее и более густая. Квадратов так много, что просто удивительно, как это мы проехали двести метров и не взорвались раньше. Следы машин хорошо просматривались на примятой молодой траве: мы увидели, что колея не пришлась на центр ни одного светлого квадрата. Она захватывала только края и углы — мины лежали под машиной и по обеим сторонам от колес...
Надо ли говорить, что мы на некоторое время оцепенели. Потом все же аккуратно пошли по следу машин назад, придерживаясь квадратов с густой и темной травой. Шоферу дали команду ехать задним ходом точно по проложенной колее. Риск, конечно, был, но иного выхода мы не видели. Выбрались мы с летного поля без происшествий и только тогда, при выезде с аэродрома на главную дорогу, увидели бойца, которого несколько минут назад там не было. Он самовольно, как выяснилось, отлучился, и это могло всем нам дорого обойтись.
Подъехал лейтенант-сапер, узнал, что произошло, и, не выбирая выражений, объяснил нерадивому солдату все, что он думает по поводу столь халатного несения службы. Потом сообщил нам, что ожидается команда для разминирования аэродрома, она сегодня же приступит к работе. Раньше этого сделать нельзя было, поскольку летное поле обстреливала артиллерия противника. Дополнительно мы узнали, что совсем недавно здесь проходила нейтральная полоса, западную часть аэродрома занимал противник, восточную — мы. Обе стороны активно минировали свою зону, поэтому разминированием и восстановлением летного поля будет заниматься целый инженерный батальон. [409]
Все данные о состоянии аэродрома я получил и мог уже докладывать командующему воздушной армией. Но по понятным причинам ознакомиться с учебной базой в тот день не мог. Только через несколько дней, когда полки уже перелетели туда, мне удалось найти несколько сохранившихся узкопленочных лент по методике обучения воздушному бою и воздушной стрельбе. «Трофей» был не слишком богатый, но и то, что я видел в фильмах, свидетельствовало о высоком уровне оснащенности немецкой учебной базы. Но воспользоваться этим пособием мне так и не пришлось. Больше того, из-за этих пленок я потом чуть было не хлебнул лиха.
Произошло это года через два после войны, когда я учился в Академии Генерального штаба. Однажды комиссия госконтроля, из аппарата Л. З. Мехлиса, проверяла личные вещи офицеров и генералов, хранящиеся на складе Министерства обороны. Там были и эти злополучные пленки. Они вместе с кинопроектором были изъяты, а самому мне пришлось долго давать объяснения генерал-полковнику Л. З. Мехлису о том, «с какой это целью»...
После памятного для меня знакомства с франкфуртским аэродромом авиация противника активности не проявляла. Сказались огромные потери, понесенные противником в предыдущих боях.
22 апреля наземные войска фронта прорвали внутренний оборонительный обвод Берлина и начали бои за его кварталы. Обстановка на земле оставалась сложной и очень динамичной. 240-я авиадивизия получила задачу обеспечить боевую работу «пешек» и «бостонов», наносивших удары по Франкфурту-на-Одере, но действовали там лишь отдельные экипажи. Поэтому наши пилоты попутно произвели в том районе 52 штурмовки. При этом был подожжен один железнодорожный эшелон, одна автомашина, обстреляны три батареи полевой артиллерии.
Я в паре с майором В. И. Скупченко в этот день вылетел на свободную охоту в район западнее Франкфурта. Мы шли на высоте 2500 метров вдоль автострады на Берлин. На подходе к восточной окраине города, так и не встретив противника, мы повернули назад. Над аэродромом Фюрстенвальде мы были обстреляны вражескими зенитчиками, но немецких самолетов в воздухе не обнаружили. И только в самом конце нашего маршрута, близ Франкфурта, впереди и ниже увидели шесть ФВ-190, которые, скорее всего, прикрывали свои войска. [410]
Используя преимущество в высоте, мы внезапно атаковали пару»фоккеров», которая держалась выше и правее четверки. Выбранный мной ФВ-190 был подбит. Сильно дымя, с резким снижением и разворотом он вышел из боя. Проследить место падения мне не удалось, так как оставшиеся четыре «фокке-вульфа», очевидно предупрежденные по радио, резко развернулись и приняли бой с нашей парой. Он шел некоторое время на виражах и безрезультатно, но вскоре одна пара «фоккеров» оторвалась и стала набирать высоту. Было ясно, что при продолжении схватки враг получит преимущество. Поэтому для нас самым разумным было выйти из боя.
Противник нас не преследовал. Другие летчики, вылетевшие на свободную охоту, встреч с гитлеровцами не имели.
В конце дня три девятки Пе-2 в сопровождении 32 истребителей нанесли удар по центру Берлина. Были отмечены взрывы большой силы и несколько очагов пожара.
23 апреля дивизия получила задачу находиться в готовности для боевых действий по вызову с КП воздушной армии. Однако вызова в течение дня так и не было.
В тот же день войска левого крыла фронта после ночного штурма взяли город-крепость Франкфурт-на-Одере. В результате этого правое крыло фронта создало угрозу полного окружения Берлина. Войска 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий соединились с частями 1-го Украинского фронта, завершив окружение франкфуртско-губенской группировки противника. Гитлеровская авиация с уцелевших берлинских аэродромов пыталась противодействовать наступлению наших войск. Из-за крайне неблагоприятных условий в воздухе с нашей стороны действовали мелкими группами только штурмовики и истребители.
24 апреля управление 240-й авиадивизии, 133-й гвардейский и 900-й авиаполки производили перебазирование на аэроузел Франкфурт-на-Одере. Части и соединения воздушной армии готовились нанести удар по центру Берлина.
День 25 апреля для участников Берлинской операции был запоминающимся. Западнее Берлина соединились войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов — [411] завершилось долгожданное окружение столицы фашистской Германии.
В тот же день произошло и другое событие, имевшее важный политический международный резонанс: в центре Германии, на Эльбе, встретились войска союзных армий.
В самом же Берлине продолжались тяжелые бои. Для того чтобы облегчить нашим наступающим армиям этот последний штурм, 25 апреля авиация 16-й воздушной армии нанесла по центральным районам города несколько массированных ударов. Они имели кодовое наименование «Салют», в выборе которого, конечно, отразилось ожидание скорой победы.
В ночь на 25 апреля центр фашистской столицы бомбили 112 тяжелых бомбардировщиков авиации дальнего действия. В этом приняли участие бомбардировщики 16-й воздушной армии.
Днем, между 13 и 14 часами, был нанесен еще один массированный удар с воздуха — второй удар, в котором участвовало 413 бомбардировщиков и 483 истребителя. Под вечер последовал третий удар — 267 бомбардировщиков и 323 истребителя. Бомбардировщики следовали полками с небольшими интервалами в колоннах девяток или звеньев. Бомбометание велось с разных высот — от 800 до 2000 метров. Всего за день было сброшено около 600 тонн бомб.
С немногих уцелевших берлинских аэродромов гитлеровская авиация все еще пыталась оказывать нам противодействие, но это ей было уже не по силам. Подобно тому, как это было сделано под Кенигсбергом, наши истребители обеспечивали работу бомбардировщиков не только непосредственным сопровождением, но действовали и другими эффективными методами. Вся зона действий бомбардировщиков была прикрыта, как бы окаймлена истребителями, которые не допускали немецкую авиацию в этот район. Кроме того, за десять минут до первого удара, произведенного в дневное время, были заблокированы основные вражеские аэродромы. Тем не менее нашим летчикам пришлось действовать в трудных условиях: с утра мешал туман, а после первого массированного бомбардировочного удара весь Берлин заволокло густым дымом, Рассмотреть, что творится внизу, было очень трудно. Тяжелые низкие облака как бы прижимали к земле густые столбы дыма и подолгу не позволяли ему рассеиваться. Снизу, из кромешной задымленной мглы, вели бешеный огонь зенитки, и некоторые наши самолеты были им повреждены. [412] Но и немецким зенитчикам был помехой дым: стреляли фашисты в основном по звуку и наугад. Поэтому при таком интенсивном огне наши потери были сравнительно невелики: из сотен машин, находившихся в воздухе над Берлином, были сбиты только четыре.
В этих крупномасштабных действиях авиации наша дивизия приняла самое непосредственное участие. «Обеспечивая бомбардировщики и стараясь не допустить к ним вражеские истребители, летчики 240-й иад провели 10 воздушных боев с численно превосходящим противником и уничтожили 9 ФВ-190»{25}.
Как обычно бывало, когда авиация действует массированно, удары, нанесенные по центру Берлина 25 апреля, оказались очень эффективными. Были разрушены многие военные объекты и правительственные здания, десятки сильнейших взрывов свидетельствовали о том, что уничтожены крупные склады с боеприпасами и горючим. Враг понес большие потери в живой силе. Моральное состояние войск, оборонявших город, было окончательно подорвано.
Летчикам, ведущим свободный поиск, было рекомендовано пересекать зону Берлина, где развертывались основные бои с истребителями противника. Это обеспечивало наиболее вероятную встречу с врагом, так как в самом городе и на его окраинах было четыре действующих аэродрома: Ораниенбург, Тегель, Кладов и Темпельгоф. Кроме того, пролет небольших групп истребителей над Берлином вызывал огонь зенитной артиллерии, который большого вреда им не приносил, но приводил к быстрому расходу боезапаса зенитных батарей.
Из-за сложных метеоусловий и задымленности города бои над Берлином были неожиданными и скоротечными. При маневре можно было сразу «потерять» противника: видимость была очень ограниченной. Чаще всего бои ограничивались одной, редко — двумя атаками. Поскольку встречи с фашистами были внезапными, часто — на пересекающихся курсах, нашим летчикам приходилось проводить немало лобовых атак. Пары наших охотников нередко использовали этот прием при встрече с целыми группами ФВ-190. Замечу, что бои над Берлином, несмотря на наше полное превосходство в воздухе, были нелегкими и носили чрезвычайно напряженный характер. [413]
25 апреля я вылетел на свободную охоту в паре с В. И. Скупченко. Проходя над Берлином, мы увидели около тридцати «фокке-вульфов». Их боевой порядок говорил о том, что те идут бомбить наши войска с пикирования. Группа была значительно ниже нас. Я немедленно пошел в атаку на ведущего, но в этот момент он перешел в пикирование, и обстрелять его я не успел. По радио услышал, что другая группа бомбит наши войска на переправе через Шпре. Развернувшись для повторной атаки, я увидел еще восемь ФВ-190, которые, судя по всему, составляли группу прикрытия. Они находились с нами на одной высоте и быстро приближались. Пришлось принять атаку одним-единственным способом: пойти на эти «фоккеры» в лоб. Сближаясь с немецкими истребителями на встречных курсах, мы с майором В. И. Скупченко открыли огонь. Гитлеровцы проявили характер, и был момент, когда мне казалось, что лобовое столкновение неизбежно. Сам я отворачивать не собирался, а фашист оказался опытным и хладнокровным летчиком. Но в последний миг он не выдержал и отжал самолет. Разошлись мы «впритирку», и в это время пара «фоккеров», которая имела превышение, ринулась на нас с передней полусферы. Ситуация осложнялась: мы вели бой с тремя парами, а четвертая держалась выше и в любой момент могла атаковать.
Сделав энергичный разворот влево, я быстро зашел в хвост четверке, которая тоже была в левом вираже, и с короткой дистанции сбил «фокке-вульф». Одновременно со мной Скупченко атаковал второго ФВ-190 и подбил его. Пара, которая держалась выше нас, вступать с нами в бой не решилась, остальные «фоккеры» ушли.
Сбитый мной самолет упал в центре Берлина у самого стадиона «Олимпия». Впоследствии 9 мая, когда все уже было позади, я осматривал город. Заехал и в тот район, куда 25 апреля рухнул сбитый мной «фокке-вульф». Он все еще лежал там, возле стадиона, — убирать его было некому. Но это было 9 мая, а 25 апреля, после проведенного боя, я совершил еще один боевой вылет, правда, не парой, а звеном. Кроме В. И. Скупченко — моего постоянного напарника, со мной были мой заместитель полковник А. П. Николаев и штурман дивизии майор Е. М. Свитнев. Над центром Берлина мы фашистов не встретили и пошли к западной окраине, к аэродрому Кладов. При подходе туда обнаружили два взлетающих Ме-109, но атаковать их не успели: «мессеры» [414] уже были в воздухе и, не набирая высоту, ушли на бреющем на запад. При нашем появлении зенитная артиллерия открыла сильный огонь. Между тем — мы это видели — на старте находилось в готовности к взлету еще 4 Ме-109. Я решил их штурмовать. Первую атаку по моей команде мы произвели всем звеном. Потом я приказал паре Николаева прикрыть нас, и мы со Скупченко сделали второй заход. После этого роли поменялись: наша пара прикрывала, а пара полковника Николаева штурмовала. В воздухе гитлеровцев не было. Мы сожгли те четыре Ме-109, которые готовились к взлету, и еще несколько самолетов повредили. Несмотря на сильный зенитный огонь, наша четверка повреждений не имела.
В тот же день летчики 86-го гвардейского авиаполка старший лейтенант А. И. Калугин, старший лейтенант Г. И. Жилкин и лейтенант М. А. Ярыгин сбили три ФВ-190. Еще двух «фоккеров» поджег гвардии капитан П. Я. Головачев из 900-го истребительного авиаполка. Свою долю в этот успех внесли тогда и гвардейцы 133-го полка. Три «фокке-вульфа» сбили летчики Д. Моцаков, Б. Рябов и Г. Дроз.
В ночь на 26 апреля 574 бомбардировщика 18-й воздушной армии нанесли еще один мощный удар по военным объектам центра города. В этом налете приняли участие и ночные бомбардировщики 16-й воздушной армии.
26 апреля войска фронта начали штурм центральных районов Берлина. С этого времени авиация воздушной армии перешла к тактике действий мелкими группами. На боевые задания посылали лучшие экипажи штурмовиков и мелкие подразделения пикировщиков. В этот день наша дивизия находилась в готовности действовать по команде с КП армии, но, как уже бывало не раз в период операции, вызова в тот день не последовало.
На следующий день нам была поставлена задача обеспечить сопровождение бомбардировщиков 6-го авиакорпуса, но боевую работу они не вели. К исходу дня стало известно, что фашистское командование, потеряв все берлинские аэродромы, использует для взлета и посадки самолетов главную аллею в парке Тиргартен, имеющую бетонное покрытие. Командующий немедленно отправил туда четыре отлично подготовленных экипажа Ил-2. Прямыми попаданиями бомб штурмовики вывели аллею из строя, а позже два снайперских экипажа «Петляковых» окончательно добили этот последний гитлеровский «аэродром» в зоне города. Такое «внимание» было оказано бетонированной [415] полосе не случайно: наше командование принимало меры для того, чтобы никто из нацистских главарей в последний момент не мог бы воспользоваться самолетом и ускользнуть. В дальнейшем над этой аллеей патрулировали наши истребители, чтобы исключить даже чисто теоретическую возможность бегства на самолете.
28 апреля из-за плохой погоды работы у нас тоже не было. И авиация противника в воздухе не появлялась. В этот день соединения воздушной армии под минометным и зенитным огнем начали перебазирование на берлинские аэродромы. Для нас — если иметь в виду масштабы воздушной армии — это было знаменательным событием. Первой начала перемещение 193-я истребительная дивизия 13-го авиакорпуса генерала Б. А. Сиднева. 515-й истребительный авиаполк этого корпуса был переброшен на известный берлинский аэродром Темпельгоф. Он повидал всех фашистских лидеров. Там звучали зловещие хвастливые речи, оттуда непосредственно коричневая чума расползлась по многим странам. И здесь же Геринг давал клятвенные обещания силами люфтваффе стереть с лица земли Москву и Ленинград. Теперь же в ненастный день 28 апреля 1945 года сюда, на Темпельгоф, производили посадку летчики 515-го истребительного авиаполка, может быть, даже не зная всего того, что было связано с этим аэродромом. Что означал для наших воинов берлинский аэродром, если сам Берлин лежал в руинах и был окутан черным дымом и облаками пыли от битого камня? А еще предстояло несколько суток кровопролитных боев — фашизм, потерявший уже абсолютно все, цеплялся за эти руины.
Другие истребительные полки 193-й авиадивизии были перебазированы на аэродром Шенефельд.
Это было смелое и необходимое мероприятие. Оно облегчало прикрытие наших войск, сражавшихся в городе и западнее него.
На исходе 28 апреля генерал С. И. Руденко поставил мне задачу проверить готовность аэродрома Ораниенбург к перелету туда штаба дивизии и одного из полков. При этом командарм сообщил, что связи с инженерным батальоном, восстанавливающим этот аэродром, в данный момент нет, и потому о готовности поля к приему самолетов неизвестно. Восстановленная полоса и ее направление должны быть обозначены вешками, хорошо заметными с воздуха. Аэродром Ораниенбург располагался на северной окраине Берлина. [416]
29 апреля, когда наши войска продолжали вести ожесточенные бои за центр города, возросло вдруг сопротивление вражеской авиации. Над городом появлялись мелкие группы немецких самолетов и пытались атаковать наши части. В основном это были ФВ-190, которые ходили шестерками и четверками. Ночью одиночные транспортные Ю-52 пытались доставлять грузы блокированным в городе войскам. Это было все, на что еще способна немецкая авиация.
Выполняя приказ командующего, 29 апреля я вылетел на свободную охоту с попутной проверкой готовности аэродрома Ораниенбург. Со мной вылетели майоры Скупченко и Свитнев.
Над центром Берлина самолетов противника не было. На аэродромах Тегель, Кладов, Вензекендорф и Шенвальде пусто — картина та же самая. Авиация противника, в том числе и истребители, покинула аэродромы Берлина и его окрестности и теперь базировалась севернее, откуда еще пыталась вести боевые действия.
Не встретив фашистов, мы взяли курс на Ораниенбург. Сделав над аэродромом два круга — на высоте 800 и 400 метров, — мы не обнаружили ни восстановленной полосы, ни людей. Зато хорошо были видны многочисленные повреждения. Это был основной аэродром известной авиационной фирмы «Хейнкель», имевший три бетонные взлетно-посадочные полосы. Его нещадно бомбила авиация союзников — следы этих налетов мы видели: около 900 воронок. Они, забросанные свежей землей, с воздуха ничем не отличались от незасыпанных. Вешек, которыми должна была быть отмечена восстановленная полоса, мы обнаружить не смогли.
Я приказал по радио майорам Скупченко и Свитневу находиться под облаками и прикрывать меня, а сам решил снизиться и повнимательнее все осмотреть. Но и о высоты 50 метров восстановленной полосы я не увидел. При повторном заходе я выпустил для уменьшения скорости шасси и наконец увидел нужное мне направление. То, что должно было быть обозначено вешками, отмечено было едва заметными тонкими ветками, которые сверху просто не были видны. Я убрал шасси, перевел взгляд на своих ведомых, которые находились впереди и выше, и вдруг увидел, что сзади, из облаков, звено за звеном вывалились две четверки ФВ-190, которых ни Скупченко, ни Свитнев не видели. Я закричал по радио: «Сзади «фоккеры»!» Но было поздно. «Фокке-вульфы» открыли огонь, [417] и один наш истребитель загорелся. Летчик выпрыгнул с парашютом и начал снижение, но фашисты стали расстреливать парашютиста. Еще не зная, кто из двоих сбит, я передал другому летчику, что спешу на помощь и чтобы он, пока я не наберу высоту, прикрыл товарища и обеспечил ему нормальное приземление. Пока это происходило, появилось еще одно звено «фоккеров». Но оно в бой не вступало — барражировало в стороне.
Я торопился. Набрав скорость, с горки, с разворотом, я вышел в район снижения парашютиста. «Фоккеры» поочередно обстреливали беззащитного летчика. Мое появление было для них неожиданным: вероятно, до этого они меня не видели. Сверху падал охваченный пламенем один из ФВ-190 — его сбил майор Свитнев, которого я узнал по позывному. Так что теперь я знал, что на парашюте спускался майор Скупченко.
Задача наша состояла в том, чтобы каждый раз немедленно переходить в контратаку и не позволять очередному фашисту вести прицельный огонь по В. И. Скупченко. Главным было не пропустить ни одной атаки. Мы взаимодействовали, но каждый из нас бился самостоятельно, оценивая обстановку, наблюдая друг за другом и согласуя свои атаки с маневрами «фокке-вульфов». Попытка связать нас боем и отвлечь от прикрытия парашютиста гитлеровцам не удалась.
В ходе этого боя мы чувствовали, что немцы уже не те. Они явно были деморализованы. Их было одиннадцать, а нас только двое; при этом мы были связаны задачей прикрывать своего товарища, и потому маневр наш был ограничен. Кроме того, бой неумолимо приближался к земле, а у противника на высоте был солидный резерв — целое звено. Тем не менее после приземления майора Скупченко «фоккеры» вышли из боя, даже не попытавшись потягаться с нашей парой, хотя имели более чем пятикратное превосходство и явное выгодное тактическое положение. Сначала я не понял, почему они не стали нас атаковать. А потом стало ясно: в последние дни проигранной войны гитлеровцы просто уже не хотели рисковать своей шкурой. Поэтому и стреляли только в безоружного Скупченко: тут риска не было...
Что-то не везло мне с осмотром аэродромов. То на минное поле въехали, то чуть товарища не потеряли и сами попали в трудное положение. Казалось бы, на этих [418] волнениях все могло бы и закончиться. Но, как вскоре выяснилось, мне предстояло еще раз испытать судьбу.
Северо-восточнее Берлина на аэродроме Бернау был приготовлен самолет По-2 специально для осмотра Ораниенбурга. После боя, в котором мы со Свитневым прикрывали приземление Скупченко, мы сели на аэродроме Бернау, и я тут же на По-2 снова вылетел на Ораниенбург, чтобы детально осмотреть аэродром и забрать В. И. Скупченко. Я шел на По-2 над пригородами и кварталами северных окраин Берлина на высоте 30–40 метров, когда внезапно на меня свалилась пара Ме-109. Только тихоходность и хорошая маневренность моей машины позволили мне и на этот раз избежать неприятностей. Пришлось сделать несколько виражей вокруг водонапорных башен и других объектов. Когда «мессеры» ушли, я продолжил полет.
Но и это было еще не все. Когда я уже заходил на посадку — самолет был на планировании, — снова выскочили два Ме-109. Уходить мне уже было просто некуда. Едва колеса коснулись полосы, я моментально отвернул влево. В тот же миг снаряды, выпущенные «мессером», легли правее. А второй уже заходил в атаку. Тут я сманеврировать не мог никак, поэтому на ходу выскочил из машины и отбежал в сторону. По-2 с работающим на малых оборотах двигателем самостоятельно продолжал пробег, когда Ме-109 дал по нему очередь. Но неуправляемый «Поликарпов» оказался везучим. Он остановился у самого капонира. «Мессершмитты» еще два раза обстреляли его, но уничтожить или повредить его не смогли.
Когда «мессершмитты» ушли на север, ко мне подошла машина с польскими офицерами, которые доложили, что западная окраина аэродрома занята частями польской дивизии. Они сообщили, что видели бой двух «яков» с двенадцатью «фокке-вульфами», который продолжался до самой земли, до приземления летчика, выпрыгнувшего с парашютом, что летчик обгорел, ему оказана первая медицинская помощь и он отправлен в польский полевой госпиталь, который находится километрах в 12–15 от аэродрома.
Когда я назвался, польские товарищи любезно предложили мне автомобиль, на котором я осмотрел подготовленную посадочную полосу и места стоянок. На этой же машине меня доставили в госпиталь, где находился В. И. Скупченко. Василий Иванович был весь забинтован, [419] особенно сильно у него обгорели лицо и руки. Врачи рекомендовали оставить его в госпитале, но Скупченко умоляюще просил забрать его, и я уступил его просьбам.
Но это был поистине «день невезения». На обратном пути наш «кукурузник» еще дважды атаковали Ме-109, и мне снова пришлось виражить вокруг башен, костелов, высоких зданий и даже вокруг деревьев. Забинтованный В. И. Скупченко ничего не видел, но все чувствовал и прекрасно понимал ситуацию. После посадки он сказал, что лучше провести десять боев на истребителе, чем сидеть пассажиром на По-2 да при этом еще и ничего не видеть... К счастью, Василий Иванович вскоре подлечился, поправился и продолжал летать.
Конечно, все эти события в какой-то мере были следствием нашей самоуспокоенности, за что мы чуть было тяжело не поплатились. Чтобы спасти товарища, нам с майором Свитневым пришлось вести бой на пределе возможностей, как в старые трудные времена. Не действуй мы столь активно и решительно, мы бы и боевого друга потеряли, и сами бы оказались в тяжелом положении.
Фашистская столица лежала под нами в руинах — считанные дни оставались до конца войны. Но она еще продолжалась. До последнего дня. И об этом, конечно, никогда не следовало забывать.
День 29 апреля был последним, когда гитлеровская авиация проявляла еще какую-то активность. В этот день истребители воздушной армии провели 67 воздушных боев и сбили 46 вражеских самолетов. Наши потери составили 2 самолета{26}.
30 апреля в Берлине продолжались упорные бои. Наши войска занимали квартал за кварталом. В этот день над рейхстагом было поднято Знамя Победы. Но противник еще не капитулировал.
Истребители воздушной армии в воздухе с немецкой авиацией в этот день уже не встречались. Наша дивизия должна была прикрывать бомбардировщики Ту-2, но из-за сложных метеоусловий вылет их был отменен.
В ночь на 1 мая 10 транспортных самолетов противника сбросили грузы окруженному берлинскому гарнизону. Днем над городом появлялись небольшие группы «фокке-вульфов» — от четырех до шести самолетов. [420]
2 мая утром сдался в плен командующий обороной Берлина. По требованию нашего командования он подписал приказ берлинскому гарнизону о капитуляции. Началась массовая сдача в плен фашистских солдат и офицеров. Наши войска полностью овладели Берлином, была окончательно ликвидирована франкфуртско-губенская группировка.
1 и 2 мая нашей дивизии боевые задачи уже не ставились. По моему распоряжению полки (по одной эскадрилье от каждого полка) несли боевое дежурство.
3 мая личный состав дивизии производил перебазирование на аэроузел в районе Ораниенбурга. В этот день произошло боевое столкновение группы руководящего и технического состава 133-го гвардейского истребительного авиаполка (20 человек) с группой гитлеровцев (30 человек), не подчинившихся приказу о капитуляции. Почти четыре часа пришлось вести с ними бои в районе аэродрома Вензекендорф, на который должен был перебазироваться полк. В конце концов 22 оставшихся в живых фашиста сдались в плен. С нашей стороны потерь не было.
С 3 по 8 мая войска фронта продолжали наступление в западном направлении, уничтожая отдельные части и группы гитлеровцев, которые стремились сдаться англо-американцам и оказывали сопротивление нашим войскам. 240-я истребительная авиадивизия в эти дни боевых задач не получала.
Говоря о некоторых итогах завершающей схватки с гитлеровским фашизмом, касающихся борьбы в воздухе, следует заметить, что обстановка в целом была для нас благоприятной, превосходство советских ВВС над люфтваффе было доминирующим. Перед началом операции мы ожидали более упорного сопротивления авиации противника: сил у гитлеровцев было еще достаточно, к тому же им предстояло защищать свою столицу. Однако сколько-нибудь серьезного противодействия в воздухе они не оказали. Объяснить это можно только одним: фашистские летчики чувствовали, что исход борьбы в целом уже предрешен, им уже не за что было драться. Это мы видели уже в ходе воздушных боев над Берлином, когда немецкие истребители, даже имея порой численное и тактическое превосходство над нами, вели себя пассивно. [421]
Погодные условия в течение всей операции были сложными, и это не позволяло нашему командованию использовать авиацию во всю ее силу. Особенно — возможности бомбардировщиков. По этой же причине и наши штурмовики вынуждены были в большинстве случаев действовать лишь мелкими группами.
Не была использована в полную силу и наша 240-я истребительная авиационная дивизия. Мы вступили в сражение через два дня после начала операции, когда период наиболее напряженных воздушных боев над Берлином еще продолжался и мы могли бы вести боевые действия с большим напряжением. Обстановка в воздухе этого требовала. Кроме того, мы потеряли еще несколько дней, когда находились в готовности к сопровождению бомбардировщиков, но из-за плохих метеоусловий эти вылеты не состоялись. Таким образом, по ряду объективных причин наша дивизия в Берлинской операции не показала все те возможности, на которые она была способна, и, как и все другие соединения воздушной армии, провела ее далеко не с полным напряжением. Мы выполнили всего 400 с небольшим вылетов, провели 22 воздушных боя, в которых было сбито полтора десятка самолетов противника. В этих боях наиболее отличились капитан П. Я. Головачев, капитан Д. П. Моцаков и старший лейтенант А. И. Калугин, каждый из которых сбил по два вражеских самолета.
Берлинская операция для 240-й истребительной авиационной дивизии оказалась итоговой в Великой Отечественной войне. За годы войны летчики соединения произвели 20 206 боевых вылетов, проведя в воздухе 18 743 часа. Они участвовали в 664 групповых воздушных боях, в которых сбили 757 самолетов противника. Несколько сотен вражеских самолетов было уничтожено ими на земле при ударах по немецким аэродромам. К этому надо добавить сотни автомашин, бронетранспортеров, орудий, цистерн, паровозов, катеров, барж и другой военной техники врага, уничтоженной при действиях по наземным целям. И, конечно, нами были выведены из строя тысячи вражеских солдат и офицеров{27}.
В разное время из семи истребительных авиационных полков, входивших в состав 240-й авиадивизии, пять стали гвардейскими, 12 лучших летчиков были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Гвардии капитан [422] П. Я. Головачев был удостоен этого высокого звания дважды, хотя и уже не в нашем соединении.
Участвуя во многих крупных наступательных операциях, наша дивизия получила 17 благодарностей Верховного Главнокомандующего. 1230 летчиков, офицеров штаба, инженеров, техников, младших специалистов и рядовых были награждены орденами и медалями.
Для каждого воевавшего человека годы, проведенные на фронте, — это ни с чем не сравнимый период жизни. После войны я занимал различные командные должности в ВВС и ПВО, но во все времена был горд и счастлив тем, что в Великую Отечественную мне довелось командовать прекрасными, беззаветно преданными своей Родине людьми, мужественными, неустрашимыми воздушными бойцами.
Сам я за годы войны произвел 249 боевых вылетов, провел 69 воздушных боев. Что же касается сбитых самолетов, то по архивным данным на моем счету числятся 18 сбитых лично и еще 20 самолетов — в группе.
Таковы некоторые краткие итоги нашей боевой деятельности в суровые годы всенародной борьбы с фашизмом.