Особое задание

К исходу дня 14 апреля я прибыл на полевой аэродром Крестцы. Он был мне знаком: я не раз бывал здесь в период боев с окруженной демянской группировкой. Здесь, в Крестцах, базировался штаб 240-й истребительной авиадивизии.

На Северо-Западном фронте это соединение заслужило всеобщее уважение. В нем было немало опытных командиров и заслуженных боевых летчиков. В дивизию [166] входил и мой родной 42-й истребительный авиаполк, в котором я в сорок первом воевал на Брянском фронте и которым по-прежнему командовал энергичный и многоопытный Федор Иванович Шинкаренко. Продолжали воевать и некоторые мои старые боевые друзья. По большинство летчиков было мне незнакомо: за прошедшие месяцы войны ряды авиаторов серьезно обновились.

В первый же день в Крестцах я познакомился с руководящим составом дивизии. Тогда я еще, конечно, не знал, что мне суждено командовать этим соединением до конца войны. Не знал и того, что сражаться придется на разных фронтах, а последние бои вести в Берлине. Как всякий командир, прибывший на новую должность, я внимательно приглядывался к людям, с которыми предстояло бок о бок бить врага. Ну и, разумеется, так же внимательно и придирчиво мои новые сослуживцы и подчиненные изучали меня. Очень быстро у меня установился добрый контакт с заместителем по политчасти полковником Гаврилом Макаровичем Головачевым. Он имел большой жизненный опыт и глубочайшие навыки руководства партийно-политическим аппаратом. Очень важным было и то, что в прошлом Г. М. Головачев сам был летчиком. Хотя сейчас он уже не летал, но работу пилота знал хорошо, понимал ее во всех аспектах — от чисто военного до психологического — и заслуженно пользовался в дивизии большим авторитетом. Был он человеком душевным и отзывчивым, и мы с ним быстро сдружились.

Способным и энергичным политработником был и начальник политотдела дивизии подполковник Николай Филиппович Коротков. Но он получил назначение на эту должность недавно.

Начальник штаба дивизии полковник Иван Федорович Тараканов имел внушительную подготовку — окончил две академии. Я был рад тому, что штабом руководит такой знающий и опытный специалист. Когда я сказал об этом Головачеву, Гаврил Макарович загадочно улыбнулся. Нет, он вовсе не отрицал совершенной подготовленности начальника штаба, но ори этом заметил, что в тех ситуациях, когда штаб должен работать с максимальным напряжением, за ним требуется командирский контроль. Понял я это так, что начальник штаба может время от времени расслабиться, а это, конечно, сказывается и на работе его подчиненных. Впоследствии я не раз убеждался в том, что Г. М. Головачев прекрасно [167] знает людей, и был благодарен ему за ясную и точную информацию, которая позволяла мне лучше использовать достоинства своих подчиненных.

Грамотными, знающими специалистами были также инженер дивизии инженер-подполковник Н. В. Корчагин и инженер по вооружению инженер-майор Н. П. Скулков.

За два дня я успел познакомиться с руководящим составом дивизии и полков, с вопросами организации управления КП и ВПУ дивизии и боевыми частями, побывал в одном из полков.

Все это нужно было делать торопливо, поскольку уже через три дня я получил приказание командующего 6-й воздушной армией генерала Ф. П. Полынина, в котором предлагалось 240-ю дивизию в составе двух полков (744-го, которым командовал подполковник С. Н. Найденов, и 156-го, которым командовал подполковник Л. С. Егоров) перебазировать на Ленинградский фронт в оперативное подчинение командующего 13-й воздушной армией. Срок определен был сжатый. Бывший мой 42-й авиаполк временно оставался в составе 6-й воздушной армии.

Перебазирование дивизии — дело хлопотное, а я даже не успел толком познакомиться с летным составом полков. Успокаивала хорошая боевая репутация соединения: это всегда безошибочно указывает на то, что в нем опытные командиры полков и эскадрилий.

Немедленно вызвал штурмана дивизии майора Якова Ивановича Диблиева и вместе с ним наметил маршрут перелета, порядок следования полков и запасные аэродромы по пути на аэродром Плеханово. Штаб располагал необходимыми полетными картами, которые тут же были доставлены в части. Мной были даны указания о порядке ведения разведки погоды по маршруту. На основании ее данных принималось решение на перелет. Предусмотрели также и меры на тот случай, если противник попытается навязать нам воздушный бой. Наконец, было отдано распоряжение о немедленном после посадки в конечном пункте маршрута приведении самолетов в полную боевую готовность.

Телеграмму я получил утром 18 апреля, а к 12 часам мне было приказано доложить о готовности дивизии к перелету. Расчет для передовой команды штаба и полков, перебазируемых транспортными самолетами, был уже готов. Остальной личный состав планировалось перевезти по железной дороге. Эта единственная транспортная [168] нитка, по которой шло снабжение трех фронтов (Калининского, Северо-Западного и Волховского), была перегружена сверх всякой меры, часто подвергалась бомбардировкам, и потому было ясно, что перебазирование по железной дороге займет много времени. Стало быть, на первых порах нам придется воевать только силами передового эшелона. Это означало, что на каждого человека ляжет двойная, а то и тройная нагрузка.

В те утренние часы 18 апреля, когда все в соединении готовились к перебазированию, мне приходилось думать не только о нем самом, но еще в большей степени о том, что ждет нас на Ленинградском фронте. Нас перебрасывали в срочном порядке, и я понимал, что у нас не будет ни одного дня для ознакомления с обстановкой. Судя по известным мне событиям, нам сразу же придется включаться в тяжелые бои. А сил у нас маловато.

Как в общих чертах складывалась обстановка на Ленинградском фронте весной 1943 года? После того как в минувшем январе в результате наступательной операции войск Ленинградского и Волховского фронтов удалось частично деблокировать город, немецкое командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы снова замкнуть вокруг невской твердыни кольцо окружения. Положение было серьезное: блокада прорвана, но еще не снята. Стремясь перерезать коммуникации, по которым шло снабжение Ленинграда (оно осуществлялось в основном с востока, со стороны Волхова), к сравнительно узкому участку фронта, где была в январе прорвана блокада, гитлеровцы подтянули все свои резервы. На этом участке все время шли тяжелые бои. В ряде мест коммуникации просматривались противником и находились под постоянным огневым воздействием. Однако, несмотря на все усилия, врагу повторно блокировать город не удавалось.

Весной 1943 года фашисты методично наращивали силы своего 1-го воздушного флота за счет частей и соединений, переброшенных со Средиземноморского театра военных действий, К началу лета на прифронтовых аэродромах под Ленинградом они сосредоточили более 200 бомбардировщиков и около 100 истребителей. И естественно, начались интенсивные налеты на объекты Ленинградского фронта.

Когда приказ о перебазировании дивизии был доведен до личного состава, весть о том, что нас посылают защищать город Ленина, вызвала у него необычайное воодушевление. [169] Ко мне пришел полковник Г. М. Головачев и сказал:

— Командир, предлагаю по окончании подготовки к перелету провести в частях и управлении дивизии митинг по этому случаю. Такое большое доверие командования к нам!

Я, конечно, это предложение одобрил. Митинги в частях прошли с большим подъемом, весь личный состав был мобилизован на лучшее выполнение сложной и почетной боевой задачи.

Утром 19 апреля разведчик с половины маршрута доложил, что погода хорошая. Аэродром посадки подтвердил, что принимает нас. Я дал команду на перелет и вылетел сам.

Истребители и транспортные самолеты с передовой командой специалистов управления и инженерно-технического состава прибыли на аэродром Плеханово без происшествий. Остальной личный состав, следовавший кружным путем по железной дороге, мог прибыть в лучшем случае через две-три недели.

Сразу после посадки по заранее отданному мной приказу самолеты следовало заправить. Но тут вдруг от командиров полков стали поступать доклады, что командир батальона аэродромного обслуживания майор Беленький отказывается давать горючее, ссылаясь на какой-то приказ командования 13-й воздушной армии.

Когда я вызвал майора для объяснений, он сказал, что все прибывающие самолеты заправляются только с разрешения командования воздушной армии, точнее, с личного разрешения генерала С. Д. Рыбальченко.

— Вам необходимо его запросить, — сказал Беленький и добавил: — Такой порядок на нашем фронте.

Держался он невозмутимо, как человек, уверенный в том, что на войне все за него продумано и решено раз и навсегда.

Спрашиваю:

— Кто будет отвечать, если начнется налет?

Он столь же невозмутимо отвечает:

— Это не мое дело. У меня есть строгие указания, и я их выполняю.

— Вы знали, что прилетает дивизия? Почему вы заблаговременно не получили разрешения у командования?

— Я жду указаний...

Передо мной стоял человек-автомат. Я с беспокойством поглядывал в небо. Погода — прекрасная. На аэродроме [170] — десятки истребителей. В любую минуту могут появиться вражеские бомбардировщики, а у наших машин пустые баки. Горючего им не хватит даже на отражение налета...

Мне вдруг вспомнился мценский аэродром осенью сорок первого года, беззащитный, забитый самолетами всех систем. Нехватка горючего, нехватка бензозаправщиков. Суета и растерянность. Уже почти два года с тех пор воюем. Многому научились. Но вот стоит передо мной человек, привыкший бездумно выполнять инструкции. Из-за него сейчас можно потерять дивизию. Он этого не хочет понимать.

— Ну, вот что, — сказал я, накаляясь до предела. — Если вы немедленно не начнете заправку, я вас... Отвечать буду потом. Исполняйте мой приказ и доложите, когда будет заправлен последний самолет. Бегом!

Тут только майор сообразил, что дело оборачивается нешуточным образом, и весьма ретиво отправился выполнять приказание. Я пошел проверять, как идет заправка, а когда все самолеты были заправлены, направился на КП 630-го истребительного авиаполка. Но дойти до КП не успел: навстречу мне выбежал офицер и доложил, что приближаются самолеты противника и что командир уже получил приказ поднять полк на отражение налета. Тут же — запуск двигателей, выруливание и взлет.

Я посмотрел на запад и на высоте около пяти тысяч метров увидел группу бомбардировщиков. Она шла в нашу сторону.

Командиры перелетевших полков были недалеко. Я подбежал к ним и приказал немедленно поднять все самолеты. До машин бежать надо было долго. К моей радости, у командиров оказались при себе ракетницы. Старый и надежный способ управления! Другого, к слову, в тот момент у нас и не было. Как только офицеры выпустили ракеты, летчики немедленно заняли места в своих кабинах и стали выруливать для взлета. Цель уже была видна хорошо. Командиры полков взлететь не успели и остались со мной на земле. Я пригласил их на КП 630-го.

Радиостанция, с которой мы держали связь во время посадки, по-прежнему была настроена на нашу частоту, поэтому полковые командиры начали наводить своих комэсков «по-зрячему» на противника. За первой группой немецких бомбардировщиков вскоре показалась вторая, за ней — третья. В каждой из них было по одной-две [171] девятки самолетов. Бомбардировщики шли к мосту через реку Волхов. Все наши эскадрильи были наведены на цель, и весь бой от начала и до конца мы наблюдали с земли. Главный результат его — мост остался цел, ни одна бомба в цель не попала. Наши истребители расстроили боевые порядки гитлеровцев и сорвали прицельное бомбометание.

Между тем мы сразу отметили одну особенность: несмотря на атаки наших летчиков, вражеские бомбардировщики упорно стремились достичь цели. Обычно — это было нам знакомо по предыдущим боям — после первой же удачной атаки строй бомбардировщиков рассыпался, гитлеровцы сбрасывали груз куда попало и начинали беспорядочно уходить. Сейчас же мы почувствовали, что борьба будет намного упорнее. Немецкие истребители сопровождения действовали активно и настырно, пытаясь связать наших летчиков боем и обеспечить бомбардировщикам возможность пробиться к цели. Всем нам было ясно, что предстоит тяжелая, изнурительная боевая работа. Но на душе у меня отлегло: наши авиаторы действовали решительно и умело. Я ведь еще толком не имел возможности как следует ознакомиться с ними, и для меня этот бой, проведенный силами трех полков, был весьма показательным.

После перелета я еще не успел доложить командующему 13-й воздушной армией о перебазировании и боевом составе. Теперь можно было к докладу о перебазировании добавить и сообщение о том, что мы уже успели отразить налет бомбардировщиков противника на один из главных объектов.

Выслушав меня, генерал С. Д. Рыбальченко поздравил с успешным началом боевых действий на Ленинградском фронте и сказал, что 630-й истребительный авиаполк его решением оперативно подчинен 240-й дивизии, приказ по этому вопросу есть у командира полка, в котором поставлена боевая задача и соединению.

Нам было приказано не допустить ударов бомбардировочной авиации противника по восточным коммуникациям — участку железной дороги Ленинград — Волхов, единственному мосту через реку Волхов, базам и портам на озере Ладога и Волховской ГЭС. Все последовавшие воздушные бои проходили в этих районах, главным образом близ Волховской ГЭС и железнодорожного моста. Эти два объекта, как я уже говорил, в первую очередь обеспечивали все необходимое для обороны, для жизни и боевой [172] деятельности города и фронта. Бои, тем более в период белых ночей, шли почти круглосуточно. Из-за нехватки машин нашим истребителям в отдельные дни приходилось выполнять по 4–5 вылетов, и редкий из них обходился без боя. Больше того: в одном вылете приходилось вступать в несколько схваток. Противник действовал на больших высотах (от четырех до шести тысяч метров), и почти вся борьба в воздухе проходила на глазах личного состава, находящегося на земле.

Поскольку 630-й истребительный авиаполк поступил в мое оперативное подчинение, 240-й дивизии предстояло воевать трехполковым составом. Однако причин для особо оптимистичного взгляда на предстоящие дела у меня не было: даже с приданным нам полком дивизия насчитывала примерно около шестидесяти боеспособных истребителей, в то время как у противника одних бомбардировщиков было более двухсот. И вся эта масса вражеских самолетов действовала в основном по тем объектам, которые нам предстояло защищать. При этом установилась на редкость хорошая погода — пришло время белых ночей, когда авиация, повторяю, практически действует круглосуточно.

При докладе командующему о перебазировании и первом бое доложил, что базирование трех полков на одном аэродроме имеет ряд неудобств: затруднено управление, сильно увеличивается время взлета и посадки, да и опасность больших потерь при бомбоштурмовых ударах вражеской авиации довольно велика. С. Д. Рыбальченко ответил, что все указания для меня имеются в штабе 630-го авиаполка.

— Ознакомьтесь и действуйте, — коротко закончил разговор генерал.

Я изучил указания. Для базирования 156-го авиаполка, имеющего самолеты ЛаГГ-3, был определен аэродром Кипуя. 744-му полку, летавшему на «яках», выделялся аэродром Валдома. Оба они были грунтовыми. При всей ясности указаний использовать их немедленно мы не могли, поскольку была весенняя распутица и грунт раскис. До поры до времени вся дивизия вынуждена была базироваться в Плеханово. Других пригодных для нас площадок на восточном побережье Ладоги не было.

Надо было принимать экстренные меры по обеспечению безопасности аэродрома. Было совершенно ясно, что гитлеровцы попытаются заблокировать его или нанести по нему внезапный бомбоштурмовой удар. А для взлета [173] самолетов с одной-единственной полосы требовалось довольно много времени.

В первые дни нашего пребывания на Ленинградском фронте существенным подспорьем «новичкам» оказался опыт боевых действий 630-го авиаполка. Он обеспечивал противовоздушную оборону Волховской ГЭС и железнодорожного моста через Волхов. Истребители этой части имели хорошую подготовку, могли успешно летать даже ночью.

На КП полка я увидел схему расположения шести радиолокационных станций «Редут», объединенных в одну систему наблюдения, оповещения и связи (ВНОС). Они были расположены кольцеобразно вокруг Ленинграда. Такое их размещение позволяло своевременно обнаруживать самолеты противника с западного и южного направлений. Система оповещала по радио все средства ПВО и войска фронта. Работали радиолокаторы вполне устойчиво, обнаруживая группы самолетов на высотах от четырех до шести тысяч метров на дальности 80–90 километров. Этого было достаточно для своевременного подъема наших истребителей на перехват. О станциях «Редут» мы раньше только слышали, но видеть не видели и не имели возможности использовать их на практике, а целую систему — тем более. Оповещение о противнике шло централизованно, с использованием сетки ВНОС, которая была нанесена на карты всех КП, средств и сил ПВО.

Командир 630-го полка подполковник П. Н. Новицкий сообщил, что противник на этом участке действует большими группами — до ста и более самолетов. Нередко за 15–20 минут до налета вражеские истребители блокируют наши аэродромы, находящиеся на восточном побережье Ладоги. Их трудно обнаружить заранее, поскольку подходят они малыми группами на широком фронте, а главное — на малых высотах, где станции «Редут» (это их большой недостаток) воздушные цели не берут.

Как правило, над Волховом немецкие бомбардировщики появляются в предрассветных сумерках и после захода солнца. Однако сейчас, когда приближается период белых ночей, следовало ожидать, что противник изменит тактику. В это время в здешних широтах воздушные бои приобретают особую остроту: за короткое время сумерек нужно успеть перехватить бомбардировщики, расстроить их боевые порядки и не допускать прицельного бомбометания. Ходят гитлеровцы колоннами девяток или звеньев под сильным прикрытием истребителей. Строй их весьма [174] плотен, это обеспечивает им эффективную систему оборонительного огня и в то же время — прицельное бомбометание каждой девятки я каждого звена в отдельности.

Наших истребительных полков, если судить по номерам, на восточном побережье много, но самолетов в них было мало. Поэтому нагрузка на каждого летчика ложилась большая. Упорное сопротивление, которое противник каждый раз встречал в воздухе, заставляло фашистов менять тактику, и они нередко совершали так называемые звездные налеты: отдельные группы самолетов с небольшими интервалами во времени подходили к цели с нескольких направлений и на различных высотах. Делалось это для того, чтобы распылить наши силы, дезорганизовать огонь зенитной артиллерии и усложнить нам управление истребителями в бою.

Все эти важные сведения мы получили своевременно, да и первый бой нас кое-чему научил. В принципе воздушные схватки на каждом участке фронта имеют свои особенности. Это связано и с характером поставленных задач, и с природными условиями, и, конечно, с возможностями противостоящего противника. Последнее приобретает особо важное значение и во многом определяет тактическое разнообразие борьбы. Мне еще предстояло разобраться в том, какие из наших малочисленных полков, находящихся на восточном побережье, могут оказать нам поддержку, и вообще можем ли мы рассчитывать на нее. Ясно было одно: основная тяжесть усилий на этом участке фронта ляжет на нашу дивизию.

Так вышло, что эти и без того очень ответственные и нелегкие времена стали и периодом моего знакомства с дивизией, изучения частей дивизии, уровня их боевой и летной выучки, степени подготовленности руководящего состава.

Не прошло и часа после отражения налета, как мы тут же провели первое совещание, на котором определили тактику наших дальнейших боевых действий. Присутствовали командиры полков подполковники С. Н. Найденов, А. С. Егоров и П. Н. Новицкий, начальник штаба дивизии полковник И. Ф. Тараканов, начальник связи майор Л. М. Юмин, штурман дивизии майор Я. И. Диблиев и инспектор по технике пилотирования майор В. И. Скупченко.

Было решено использовать для управления авиацией в воздухе две радиостанции. Основная располагалась на КП дивизии в поселке Лужа, вспомогательная — на берегу [175] реки Волхов между ГЭС и железнодорожным мостом. Задача вспомогательной радиостанции — наводить наши истребители на противника непосредственно в районе цели. Свои радиостанции наведения были также у командиров полков. Нам предстояло на первых порах обходиться лишь двумя рациями, потому что полковые станции находились еще в железнодорожном эшелоне.

Для ориентирования летчиков о положении противника в воздухе на все полетные карты наносилась сетка ВНОС, все КП полков обеспечивались радиоприемниками, лучших радистов было решено использовать для работы в системе оповещения.

От связистов я потребовал установить надежную связь с войсками на линии фронта — лучше всего с КП стрелковых дивизий или общевойсковых армий, чтобы своевременно получать данные об авиационных группах противника, пересекающих линию фронта на малых высотах.

Особое внимание было уделено вопросам деблокирования своего и соседнего аэродромов. Тут тоже большое значение имела устойчивая проводная связь с соседними аэродромами.

Обсудили мы и боевые порядки наших групп. Было решено иметь две трети сил в ударной группе и треть — в группе прикрытия. Во всех случаях ставилась задача по возможности стремиться осуществлять первую атаку всем составом группы по бомбардировщикам и только после этого группе прикрытия связывать боем истребители сопровождения. Условились, что, если боевой порядок противника будет представлять собой колонну девяток, атаковать эскадрильей, если же встретится колонна из звеньев — атаковать ее звеньями. Удар договорились одновременно наносить по всему боевому порядку противника, что должно резко снизить эффективность оборонительного огня бомбардировщиков. Вспомнили и общее тактическое правило, ставшее на войне законом: в первую очередь бить по головной девятке (или головному звену), так как боевой порядок ведущей группы влияет на стройность всей колонны.

Летчики 240-й авиадивизии не имели еще опыта борьбы с большими группами бомбардировщиков, поэтому было решено провести в частях занятия и отработать оптимальные тактические варианты боя. Разумеется, командирам полков было предложено принять меры для обеспечения немедленного взлета всем составом.

Предусмотрены были также вопросы взаимодействия с [176] зенитчиками — за это персонально отвечал начальник штаба дивизии полковник Тараканов.

Совещание мы провели быстро, по-деловому, стараясь не упустить ни одной детали, так как в сложившихся условиях второстепенных проблем не было.

Со временем, когда подсохнут аэродромы, предстояло рассредоточить полки, а пока личный состав штаба дивизии на автомашинах был направлен в поселок Лужа, где и размещался штаб. Там была налажена связь, имелась радиостанция и даже аппарат ВЧ. Все вроде бы неплохо, но узким местом оставалась нехватка технического состава. Ведь транспортными самолетами мы пока перебросили лишь его основное ядро. Но, в конце концов, не в наших силах было ускорить этот процесс доставки остальных специалистов, поэтому все смирились с необходимостью просто перетерпеть недельки две без них.

С утра 20 апреля все командиры частей доложили о готовности экипажей к боевым действиям. Система управления работала отлично. Это успокаивало: жизнь входила в свое привычное русло.