Трижды коммунисты
В конце марта разведчики стали сообщать, что гитлеровцы производят крупные переброски войск. Похоже, предположения нашего командования оправдывались: враг готовился к какой-то серьезной операции. Нужно было раскрыть его намерения. Поступил приказ: раздобыть сведущего «языка».
Штаб бригады тщательно спланировал вылазку разведывательно-диверсионной группы. Возглавил ее лейтенант Федор Росляк. Потапов, Видов, Дорофеев долго беседовали с ним, помогли подобрать людей. Командир бригады лично следил за подготовкой разведчиков, проводил с ними занятия на местности.
Федор Росляк родом из станицы Старо-Щербинской, раньше работал комбайнером в совхозе «Ейский». Потом служил на флоте, на катерах. В нашей бригаде с момента ее формирования. Когда была создана из комсомольцев разведывательная группа, командиром ее назначили Росляка. Еще до высадки на Малую землю разведчики Росляка прославились своими боевыми делами. Не раз они доставляли командованию ценнейшие сведения. Сейчас перед ними стояла очень трудная задача. У фашистов крепкая оборона, каждый метр земли они держат под неослабным наблюдением.
Вместе с Росляком отправились двенадцать человек. Линию фронта они переходили ночью левее кладбища, в районе позиций 165-й стрелковой бригады, которой командовал полковник Горпищенко. Наша артиллерия произвела хотя и короткий, но мощный огневой налет. Пока гитлеровцы прятались от него в укрытиях, разведчики преодолели проволочное заграждение и укрылись в [73] покинутой фашистами лощине. Когда все стихло, они начали поиск. В полночь напали на вражеский блиндаж. К утру вернулись с «языком» — гитлеровским офицером. На допросе тот сообщил, что немцы готовят крупное наступление на Малую землю и что удар ориентировочно намечен на вторую половину апреля.
Известие очень серьезное, но его надо было подтвердить. Вновь разведчики уходят в поиск. На этот раз группу повел лейтенант Ильяс Тлюстангелов. Трое суток моряки пропадали во вражеском тылу. Наконец улучили удобный момент. Оставив товарищей в прикрытии, лейтенант вошел в немецкий блиндаж. Там было три гитлеровца. Двоих Тлюстангелов уложил сразу же, а с третьим, офицером, пришлось повозиться — оказался сильным и ловким. Двадцать минут длилась схватка, пока разведчики не пришли на помощь своему командиру. Уходить пришлось под огнем. Тлюстангелова ранило в ноги. Он приказал разведчикам оставить его, а гитлеровца живым доставить командованию.
— А за мной придете ночью, я замаскируюсь вон в тех кустах.
Моряки выполнили приказ. Доставленный ими фашистский офицер подтвердил, что враг готовит большое наступление. Ночью разведчики разыскали своего командира и принесли его в медсанбат. Выздоровев, коммунист Ильяс Багмирзович Тлюстангелов снова вернулся в строй. После войны он поселился в Крыму, строил Бахчисарайский межколхозный цементный завод, а потом был его директором. Награжден золотыми и серебряными медалями Всесоюзной выставки достижений народного хозяйства. Ныне он председатель Крымского областного объединения «Межколхозстрой»...
Спустя два дня в наших руках оказался еще один гитлеровец. Взят он был при необычных обстоятельствах.
Краснофлотец связист из 322-го батальона Малинин с полевым телефонным аппаратом через плечо, с мотком провода на ремне отправился на восстановление порванной линии. Противник вел интенсивный огонь. Осколки то и дело летели над головой связиста. Малинин залег в канаве и осмотрелся. Из-за пригорка показалась голова в черной морской фуражке. Вроде бы наш офицер. Но [74] как он оказался здесь, в стороне от окопов? Малинин еще осторожнее пополз вперед, нашел обрыв линии и стал сращивать провода, не переставая наблюдать за странным офицером. Убедился, что тот сидит в окопчике и держит у рта микрофон. На незнакомце погоны советского офицера, но говорит он (Малинин был от него всего метрах в двадцати) на немецком языке. Матрос незаметно приблизился и направил на него автомат:
— Руки вверх!
Незнакомец резко повернулся, выронил микрофон. Но быстро справился с замешательством. Властным голосом на чистейшем русском языке произнес:
— Как вы с командиром разговариваете?!
Связиста это не смутило.
— Ничего. Вылезай, потом разберемся.
Не отрывая ствол автомата от груди незнакомца, он сорвал с его плеча планшет, из которого свисал шнур с микрофоном. Малинин привел неизвестного на батарею и сдал командиру. В планшете оказался радиопередатчик.
Переодетый в форму советского капитана фашистский корректировщик был срочно доставлен в штаб бригады. От него мы узнали, что немцы получили приказ к 20 апреля — дню рождения Гитлера — сбросить нас в море. Операция получила кодовое название «Нептун» — фашисты вообще увлекались мифологией. На этот раз название операции было весьма откровенным и многозначительным: гитлеровцы собирались отправить наш десант к самому Нептуну — богу морей.
Трое бойцов захватили ночью немецкого ефрейтора. Пока двое матросов тащили гитлеровца, возглавлявший группу коммунист старший матрос Григорий Александров прикрывал их отход. Во время перестрелки он был тяжело ранен, но вел огонь, пока хватало сил. После мы узнали, что фашисты схватили его, подвергли зверским пыткам. Герой был до конца верен присяге, и враг не добился от него ни одного слова.
А товарищи его благополучно доставили ценного «языка». Немецкий ефрейтор подтвердил показания ранее захваченных пленных и указал направления предстоящих вражеских атак, где саперы уже расчищали проходы в минных полях и проволочных заграждениях. [75]
Наше командование принимало срочные меры, чтобы во всеоружии отразить вражеский штурм. Политотдел бригады дал указание провести во всех ротах партийные собрания. Состоялись сборы агитаторов, партийных и комсомольских активистов. У нас снова побывал Леонид Ильич Брежнев. Он встречался с командирами и политработниками, давал советы, как в обстановке готовящегося наступления немцев вести партийно-политическую работу. Главное, указывал он, дойти до каждого бойца, поддержать его дух, разъяснить, как важны сейчас стойкость, способность держаться до последнего и в то же время готовность в любой момент ударить врагу в самое уязвимое место — с флангов и с тыла.
Гитлеровцы засыпают наши позиции листовками. «Трижды коммунисты! Сдавайтесь! Или всех потопим в море». А то и призыва к сдаче нет: «Трижды коммунисты! Пощады не ждите: уничтожим всех до одного!»
В окопе я встретил Сашу Мамаева. Он в полном боевом снаряжении. На груди автомат, бинокль. Саша только что прибыл из госпиталя. Рука все еще перевязана. Обнимаемся. От него пахнет лазаретом. Нет былой крепости в руках. Но весел, бодр. Рад, что расстался с больничной койкой.
Протягивает мне листовку.
— Читал? Видишь, какую высокую оценку дает нам враг. Трижды коммунисты! Как видишь, и Геббельс иногда говорит правду.
Мамаева позвали к комбригу. Он простился со мной и медленно, тяжело — ослаб парень — зашагал по раскисшему дну траншеи. Ко мне подошел Проценко.
— Знаешь, что его к ордену Ленина представили?
— Знаю. Такому и Золотую Звезду не жалко.
Иван Саввич подает мне донесения из батальонов. Отовсюду сообщают, что противник постоянно обстреливает наши позиции. Особенно сильный огонь вел с 14.00 до 16.00 в районе обороны 2-й и 3-й рот 322-го батальона. Наши огневые средства также действовали активно. Минбатарея 14-го батальона выпустила 60 мин. Отмечены прямые попадания по огневым точкам противника. Разрушено одно здание на Азовской улице. Минометным огнем 142-го батальона разрушено три дома у Станичной [76] площади. 3-я батарея артдивизиона вела огонь по укрепленному узлу противника. Отмечено два прямых попадания в дом с вражескими пулеметными точками.
1-я батарея минометного дивизиона рассеяла до взвода гитлеровцев, строивших укрепления. Отлично стрелял расчет Владимира Авдеева, где первым, номером коммунист Белоусов.
Снайперы 322-го батальона Рогожин и Романенко уничтожили по два гитлеровца.
Вчера партийная комиссия приняла шесть человек в члены и двадцать два — кандидатами в члены партии.
В 322-м батальоне состоялось заседание партбюро с вопросом «О работе с бойцами нерусской национальности». На заседании присутствовали все заместители командиров рот по политчасти и секретари ротных парторганизаций.
В батареях минометного дивизиона прошли комсомольские собрания об авангардной роли комсомольцев в бою.
Комсомолец пулеметчик Амонов взял обязательство обучить своей специальности двух новичков. Краснофлотец Никогосян за время пребывания на Малой земле уничтожил 14 гитлеровцев. Он подал заявление с просьбой принять его в ряды комсомола.
Вместе с Проценко сразу же отбираем материалы для информационного бюллетеня и «Полундры».
Обстановка накалялась. С КП миндивизиона 5 апреля доложили о передвижении солдат противника со стороны перевала в районе цементного завода. Ночью с той стороны доносился шум автомобильных моторов. Фашисты подтягивают свежие части. Стало известно, что в Новороссийск прибыл 5-й немецкий армейский корпус под командованием генерала Ветцеля.
Работники штаба и политотдела сутками не уходили с передовой, знакомили людей с обстановкой, проверяли боевую готовность подразделений, расстановку коммунистов и комсомольцев, призывали к бдительности и стойкости. Морские пехотинцы неутомимо совершенствовали оборонительные позиции.
Вечером 16 апреля я был на партийном собрании в одной из рот 322-го батальона. Потом мы с секретарем [77] парторганизации роты снайпером Григорием Тихоновичем Кучменко, на счету которого уже больше семидесяти уничтоженных гитлеровцев, обошли окопы и блиндажи его взвода.
— Не сегодня-завтра начнется, — убежденно проговорил Кучменко. — Но вы сами слышали на собрании: наши люди настроены по-боевому. Любой натиск выдержат.
У пулеметных ячеек он сказал младшему сержанту Арутюнову, принятому сегодня на собрании кандидатом в члены партии:
— Следите за порядком. Будьте начеку! А траншею к ложбинке надо углубить. Нынче же.
— Там уже копают, товарищ старший сержант.
Пробираясь от окопа к окопу, мы разговаривали с бойцами. На долгие беседы не было времени: люди, пользуясь темнотой, занимались оборонительными работами: копали дополнительные ходы сообщения, запасные огневые позиции.
Траншея круто повернула вправо. За поворотом послышались голоса.
— Здесь у нас петеэровцы, — пояснил Кучменко и негромко окликнул: — Бетистов!
Перед нами появился рослый боец, осветил путь лучом карманного фонарика.
— Сюда проходите.
— Как у вас здесь дела? — спросил бронебойщиков командир взвода.
— Мы всегда к бою готовы, — ответил за всех Бетистов.
Кучменко придирчиво осмотрел позиции. Похвалил: сделано все добротно.
В небе повисла белая ракета. Потом взвились еще две. Застрочили автоматы. Но вскоре снова наступила настороженная тишина. В воздухе, сквозь пороховую гарь, улавливалось дыхание весны. В темноте нащупываю на краю окопа бархатистую щеточку молоденькой травки. Сюда же потянулась и рука Кучменко. Рука верного боевого товарища. Дня три назад здесь шел жаркий бой. Одного из краснофлотцев тяжело ранило. В беспамятстве он лежал на дне окопа и просил пить, а фляги у всех были пусты. Тогда Кучменко приложился к винтовке, замер на минуту и выстрелил. Вражеский солдат, делавший перебежку, упал. Старший сержант выскочил из окопа, [78] под градом пуль подполз к убитому гитлеровцу и отстегнул у него от пояса флягу. Вернулся, приложил горлышко открытой фляги к воспаленным губам раненого. Фуражка и ватник Кучменко местами топорщились клочьями — следы вражеских пуль. Таков коммунист Кучменко — себя не щадит, когда надо помочь товарищу.
В лабиринте траншей Кучменко двигался так уверенно, словно всю жизнь провел здесь.
— Ну вот и ротный КП.
Он пожал мне руку на прощание и поспешил снова к своим бойцам.
Командир роты Яков Поликарпрвич Короткий сидел у телефона, и я попросил связать меня с политотделом. Доложил Дорофееву о делах в батальоне. Иван Андреевич велел оставаться на месте.
— Предупредите всех, чтобы глядели в оба.
Когда я положил трубку, капитан Короткий посмотрел на меня покрасневшими от усталости глазами, спросил:
— Артиллерия нас поддержит?
Я ответил, что еще утром командир бригады договорился об авиационной и артиллерийской поддержке.
Короткий с большим теплом высказался об артиллеристах и летчиках. Как только противник начинает наседать на нас, на него обрушивают огонь береговые батареи М. Ф. Малахова, М. П. Матушенко, М. Я. Черлака, И, С. Белохвостова, П. С. Давыденко, А. Э. Зубкова. Стреляют они метко — заранее хорошо разведали и пристреляли цели. И тут же в небе появляются наши штурмовики, утюжат с воздуха вражеские позиции. На Малой земле постоянно находились представители флотской и армейской авиации.
Едва рассвело, земля задрожала от артиллерийского грохота. Мы выбежали из блиндажа. В утренних сумерках вражеские позиции озарялись молниями выстрелов. Усиленным огнем отвечала и наша сторона. Разноголосо били орудия и минометы. Злыми очередями стегали пулеметы.
Мы обходили окопы. Вражеские снаряды рвались порой совсем близко. Несколько из них попало в ближний окоп. Туда побежали санинструкторы Анна Коненко и Вера Козаченко. Мины и снаряды все чаще падали в [79] наших боевых порядках, вздымая фонтаны огня и земли.
— И все-таки основной удар они сегодня наносят не здесь, — прокричал мне Короткий. Лежа грудью на бруствере окопа, он не отрывал глаз от окуляров бинокля. — Там сейчас жарче. — Капитан показал рукой влево, где держали оборону соседние бригады.
По нашему участку противник вел интенсивный артиллерийско-минометный и ружейно-пулеметный огонь. Несколько раз большими группами бомбили вражеские самолеты. В небе часто завязывались воздушные бои — наши истребители старались помочь нам. По самолетам врага били и стрелки, и пулеметчики, и артиллеристы. За день бойцы артдивизиона 45-миллиметровых пушек сбили два «юнкерса».
Но главную тяжесть, как мы узнали, выдержали наши соседи. Тринадцать раз вражеская пехота в сопровождении танков бросалась на них в атаку. Соседи выдержали — народ там тоже на славу!
Меня позвали к телефону. С КП 142-го батальона звонил Дорофеев. Сказал, что скоро прибудет к нам. Но добрался только к вечеру. Весь в грязи и копоти. Жадно попив воды, стал рассказывать об обстановке на участках подразделений бригады.
— Ни там, ни у вас, как видите, противник атак не предпринимает, — заметил начальник политотдела, — хотя на бомбежку и артобстрел не скупится. По-видимому, думал сначала наших соседей смять. Но ничего не вышло.
Гитлеровцы продвинулись там немного. Но в это время Потапову позвонил Леонид Ильич Брежнев, который был в это время на участке соседей. Спросил, не сможем ли мы помочь, и прямо сказал: «Как там у вас Мамаев? Вот бы туда его автоматчиков! Они наверняка вражеский клин отрезали бы». Потапов сказал, что Мамаев на месте, только что орден Ленина получил и на любое дело готов. «Присылайте быстрее». Мы с Потаповым вызвали Александра Мамаева, растолковали, в чем дело, показали на карте. Моряки наши и на этот раз не подвели. Ударили так, что гитлеровцы еле ноги унесли. Соседи-армейцы от всего сердца поблагодарили нас.
Вечером коммунисты собрались в подвале разрушенного дома. Командир бригады и его заместитель по политчасти [80] познакомили их с итогами дня и предупредили, что враг может в любую минуту ринуться на штурм.
Мне приказано было остаться здесь, в 322-м батальоне. Видов отправился в 14-й, а Дорофеев в 142-й. Остальные политотдельцы направились в батальон связи, в артиллерийский, минометный и истребительный дивизионы.
Утром 18 апреля вражеский огонь еще более усилился. Взрывы взметали и перепахивали землю и камень, разрушали, засыпали окопы. Я был на позиции бронебойщиков, когда близко грохнул снаряд. Очнулся, почувствовав, что кто-то тянет меня за ноги. Задыхаюсь — рот и нос полны земли. Кое-как откашлялся, протираю глаза. Надо мной снайпер сержант Ларионов. Кивает на бугор земли, под которым я только что был, помогает подняться.
Обстрел на минуту утих.
— Теперь жди атаки, — сказал Ларионов.
Он вдруг кинулся вперед и стал рыться в земле. Я поспешил к нему. Из-под кучи песка выглядывал ствол «максима». Рядом лежали бездыханные тела бойцов расчета. Вдвоем мы подняли пулемет, расчистили ячейку. Ларионов осмотрел затвор, кожух. Все в порядке. Даже лента на месте. Собрали разбросанные в стороны еще пять коробок с лентами.
— Теперь пусть лезут, — удовлетворенно проговорил Ларионов.
Но когда я выглянул за бруствер, сердце похолодело. На моих глазах из-за невысокого холма выползли танки. Я насчитал их двенадцать. Потом еще две самоходки. За ними двигались три цепи гитлеровцев.
Артобстрел возобновился, но снаряды и мины уже рвались позади: враг перенес огонь в глубь нашей обороны.
Ларионов поправил видавшую виды бескозырку, отряхнул от земли бушлат.
— Эх, жаль, противотанковых гранат нет. Но ничего, с танками другие разделаются. А нам с вами пехоту косить.
И пулемет его заработал. Я пустил в ход автомат. Замечаю, что в бой вступили наши товарищи и справа, и слева. До врага 250–300 метров. Видно все как на ладони. Пылят и дымят танки, их пушки и пулеметы плюются огнем. Снаряды взвизгивают так низко, что кажется, задевают за бруствер окопа. [81]
Пехота врага залегла.
— Ага! — кричит Ларионов. — Не по вкусу?
Танки и самоходки, маневрируя, продолжают двигаться и бить прямой наводкой.
Цепи гитлеровцев пытаются подняться. Наши, усиливают огонь и снова прижимают их к земле. Над ними, над танками вырастает почти сплошная огненная стена. Это бьют наши артиллеристы. Один из танков, надрывно воя мотором, был уже совсем близко от нас, когда вспыхнул и закружился на месте. Загорелись еще, два танка. Гитлеровская пехота, прижимаясь к земле, побежала назад. Вслед за ней повернули танки и самоходки.
Не теряя времени, набиваем патронами диски автоматов, заправляем в пулемет новую ленту.
Ларионов спокоен и деловит. Я знал его как первоклассного снайпера, отправившего на тот свет уже шесть десятков гитлеровцев, но никак не ожидал, что он так здорово владеет пулеметом. Когда я сказал это ему, он усмехнулся:
— Парторг Кучменко нам спуска не дает. «Какой ты коммунист, говорит, если не умеешь пользоваться любым оружием».
До этого снайпер коммунист Ларионов уничтожил шестьдесят гитлеровцев выстрелами из винтовки. Сегодня пулеметом он скосил еще больше. Смеюсь: как же он сегодня их подсчитывать будет? Отвечает:
— В таких случаях не до этого. Пусть сами немцы считают. Им эта математика ох как полезна...
Через несколько минут новая атака. Жарче первой. И вдруг слышу — умолк наш пулемет. Оборачиваюсь. Ларионов, чертыхаясь, стучит кулаком по пустым коробкам. Потом хватает автомат и начинает бить по бегущим гитлеровцам короткими очередями. В это время сбоку застучал другой пулемет. Вражеская цепь стала на глазах редеть. Артиллеристы подбили два танка. Слева раздаются крики «ура». Вижу, как краснофлотцы там выскочили из окопов и ударили во фланг немецкой пехоте. Молодец Яков Короткий, умело выбрал момент...
В этот день нам пришлось отбить еще несколько вражеских атак. Мы потеряли немало боевых товарищей. Погиб младший лейтенант Арутюнов. Находясь на самом переднем крае, он был окружен наседавшими гитлеровцами. Коммунист дрался до последнего вздоха и погиб [82] как герой. За гибель наших товарищей дорого поплатился враг. Более 250 его солдат и офицеров остались лежать на поле боя вокруг пяти сгоревших танков.
Тяжелые бои шли 18 апреля и на участке 14-го батальона. Утром после жестокой бомбежки и ураганного обстрела в атаку здесь двинулись пять вражеских танков и до батальона пехоты. Наши выстояли. Два танка подбили краснофлотцы Пацера и Дронов, Дрогнули цепи гитлеровцев. Отстреливаясь, фашисты начали пятиться. Повернули назад и оставшиеся танки. Комсомолец Пацера схватил связку гранат, под градом пуль кинулся наперерез вражеской машине и швырнул гранаты под гусеницы. Еще одного танка не стало у немцев.
А потом были новые атаки. В полдень особенно тяжело сложилась обстановка на участке 2-й роты, которой командовал лейтенант Бабков. Гитлеровцам удалось здесь вывести из строя несколько огневых точек. Они пробрались к дзоту, где находился с двумя бойцами командир 3-го взвода коммунист лейтенант Ибрагимов. Они отбивались до последнего патрона и погибли в рукопашной схватке.
Вечером я был на КП командира батальона подполковника Шитова, когда позвонил Видов и от имени командования бригады вынес благодарность всему личному составу 322-го батальона за мужество и героизм при отражении вражеских атак. Только успел командир с горячей признательностью ответить на эти слова, как в блиндаж влетел связной и доложил, что противник подходит к позициям роты капитана Короткого. Все, кто был на КП — Шитов, помощник начальника штаба батальона старший лейтенант Краснов, политработник минроты лейтенант Кутуев и я, — побежали в район боя, увлекая за собой бойцов, попадавшихся по пути. Подоспели вовремя. Фашисты, отчаявшись взять наши позиции общей атакой, перешли к внезапным вылазкам мелкими группами. Когда мы подбежали к окопам 2-го взвода, несколько гитлеровцев уже готовились к прыжку в траншею. Стреляем, бросаем гранаты. Один из бойцов выскакивает из окопа и со всего размаха ударяет гитлеровца прикладом по голове. Возле самого бруствера падают еще три фигуры.
Отстреливаясь, немцы отошли. И тотчас на наши позиции обрушился шквал снарядов и мин. В небе повисли десятки осветительных ракет. А чуть стихло, вражеская [83] вылазка повторилась, но уже на другом участке. И так всю ночь.
Жаркие бои не стихали. Каждый день начинался усиленным обстрелом и бомбежкой всего плацдарма. Неистовствовала вражеская авиация. Но наши летчики выручали нас. Советских самолетов над плацдармом появлялось все больше — вводились в действие подтянутые сюда силы авиации резерва Главного Командования. Наши самолеты вступали в бой с вражескими бомбардировщиками, наносили мощные удары по аэродромам и наступающим войскам противника. Результаты этих действий были очевидными. Если с 17 по 20 апреля вражеская авиация производила в сутки до 1250 самолето-вылетов, то уже 21–22 апреля это число уменьшилось вдвое. Господство в воздухе перешло на нашу сторону.
Важнейшую роль в срыве вражеских планов уничтожения нашего плацдарма на Малой земле сыграло начавшееся еще 14 апреля наступление советских войск в районе станицы Крымской, которое отвлекло на себя значительные силы противника.
И все же защитникам Малой земли было трудно. В 14-м батальоне огонь минометной батареи корректировал лейтенант Угольков. Еще ночью он обосновался на ничейной полосе, чтобы быть поближе к противнику. Когда гитлеровцы пошли в атаку, минометчики, получив целеуказания от Уголькова, метко накрыли вражеские цепи и заставили отступить. Так было несколько раз. Но вот корректировщик замолчал. На батарее забеспокоились. К командиру обратился главный старшина Мазарук с просьбой разрешить ему выяснить, что случилось с лейтенантом. Командир после некоторого колебания (уж очень сильным был вражеский огонь) разрешил. Мазарук перелез через бруствер окопа и пополз. Местность была открытая, и фашисты видели смельчака. Пулеметные очереди взрыхляли вокруг него землю, а он полз. Неподалеку от моряка разорвался снаряд, другой. Когда рассеялся дым Мазарука на поле не было. Командир батареи судорожно сжимал трубку. И вдруг он услышал в ней голос главного старшины. Тот докладывал, что лейтенант тяжело ранен.
Мазарук попросил командира усилить огонь по врагу, сообщил координаты ближайших огневых точек. Он корректировал стрельбу, пока вражеские доты не были накрыты минами. Потом сказал: [84]
— Продолжайте стрельбу, а я попробую вынести лейтенанта.
И опять он шел по открытому полю, но теперь с раненым на руках. Он донес офицера, передал его подоспевшим санитарам. Хотел доложить командиру, но не смог — изо рта хлынула кровь. У него были прострелены легкие. Мазарук умер на руках товарищей. Спасая командира, коммунист пожертвовал жизнью. Главный старшина Мазарук посмертно был награжден орденом Красного Знамени. О его подвиге узнала вся бригада.
Ночью меня вызвали на КП бригады. После блиндажей и землянок переднего края подвал разрушенной радиостанции показался хоромами: просторно, светло, чисто. Но чувствуется, что и тут бывает жарко. В одной из комнат все стены исковырены осколками, под ногами свежий песок — им засыпали воронку в цементном полу.
Гадаю, как сюда мог залететь снаряд. Разъяснил Костя Милютин:
— Вон через то окно, — Он показывает на узкий просвет в кирпичах — бойницу. — К счастью, никого тут не было.
При свете коптилки трудится Борис Пророков. Узким ножом ковыряет лист линолеума. На Малой земле нет типографии, нет печатного станка. Пророков вырезает клише на линолеуме и вручную делает с них оттиски. Так получаются цветные иллюстрации к «Полундре», которая выпускается у нас в нескольких экземплярах. Под линогравюрой пишется текст от руки.
Борис Иванович Пророков прибыл к нам в бригаду еще осенью прошлого года, под Шапсугской. До войны он работал в «Комсомольской правде», в журнале «Смена», а в июне сорок первого ушел на фронт, попал на полуостров Ханко, где стал художником гарнизонной газеты «Красный Гангут». К нам он пришел уже обогащенный фронтовым опытом. «Полундра» — его детище. В каждый номер он вкладывает все свое искусство.
Бориса Ивановича часто видят в окопах. Ходит с позиции на позицию с неразлучным альбомом, пишет портреты отличившихся бойцов, зарисовки из боевой Жизни; А вернувшись на КП, забивается в угол за свой стол и эти наброски превращает в линогравюры. Всегда веселый, неистощимый на шутку. [85]
На этот раз я увидел у него на столе несколько прекрасно выполненных портретов бойцов и командиров.
— Думаю создать галерею наших героев, — сказал он.
Пророкова морские пехотинцы любят не только за его прекрасные рисунки. Он изумительный рассказчик. Матросы готовы часами слушать его беседы об искусстве, о русских художниках, о роли искусства в жизни народа.
В политотдельский отсек зашли Видов и Дорофеев.
— Что ты кричишь мне в самое ухо, — возмутился Дорофеев. — Я же не глухой.
— Прости, — смутился Видов. — Я еще плохо слышу после вчерашней контузии. Вот и кажется мне, что говорю слишком тихо.
Видов подозвал меня к себе:
— Пригласи сюда всех, кто есть на КП.
Пришли Лайок, Малахов, Милютин, Суханов, Проценко, художники Борис Пророков и Владимир Цигаль. Я прислушался. Наверху не стихала канонада.
— Товарищи, — сказал Видов, — давайте подумаем, как нам отметить завтрашний день.
— А что за торжество? — спросил Суханов.
— Ради этого торжества вон как бесятся фашисты. Завтра день рождения Гитлера.
Все засмеялись.
Предложений было много. Но самое удачное внес Пророков. Пока другие рассуждали и спорили, он на листке бумаги набросал рисунок. Протянул его Видову:
— Предлагаю вот такой портрет выставить там, откуда все немцы смогут его увидеть.
— А успеете написать? Времени уже мало осталось.
— Успею. Пусть только матросы помогут раму сколотить.
— Думаю, одобрим, — сказал Видов.
— Отличная идея, — согласился Дорофеев.
— Тогда за дело.
Матросы из прочных реек сколотили раму, натянули на нее простыню. Пророков вооружился кистью. Работал он быстро. Скоро все было готово. «Портрет» получился превосходный. Гитлер, голый, с волосатыми ногами, во всю прыть удирает с Кавказа. [86]
Щит с «портретом» установили на Азовской улице, всего в трех десятках метров от немцев. Поставили его ночью, впереди наших проволочных заграждений, чтобы фашистам было получше видно.
На рассвете гитлеровцы увидели этот огромный щит. И, судя по всему, растерялись, не зная, что делать. Терпеть такое глумление над своим фюрером они не могли, но и стрелять по его изображению не осмеливались.
А над нашими позициями стоял несмолкаемый хохот. Его слышали немцы, и мы знали, что и там многие не могли удержаться от смеха.
Немцы огня не открывали.
— Смотрите, ползут! — послышалось в наших окопах.
Мы выглянули за бруствер. Группа фашистских солдат выползла на мостовую. У нас этот участок был заранее пристрелян. Заработали пулеметы, и гитлеровцы исчезли, оставив на мостовой с десяток трупов. Спустя полчаса фашисты повторили попытку и потеряли еще больше солдат. Новых вылазок фашисты не предпринимали и вынуждены были весь день любоваться карикатурой на своего фюрера.
Под вечер гитлеровцы опять полезли. Группами человек в десять — пятнадцать, забрасывая нас гранатами, они стремились пробраться к щиту. Петр Пропастин с ловкостью жонглера ловил немецкие гранаты за длинные рукоятки и возвращал их, приговаривая:
— Кушайте сами свои гостинцы!
На противоположной стороне улицы замелькали новые тени. Мы усилили огонь из автоматов и пулеметов. Пропастин выхватил противотанковую гранату:
— Наш гостинец покрепче!
Граната взорвалась прямо в цепи залегших гитлеровцев. Они повскакали и скрылись за домом.
Еще несколько попыток предприняли фашисты. Но убрать щит им так и не удалось. Тогда под утро они открыли по нему огонь из орудий и минометов. Били долго, пока от «портрета» ничего не осталось.
— Ишь как лупцуют своего фюрера, — потешались матросы. — Вот бы они живого его так! И когда только ума наберутся?
— Когда мы им мозги как следует вправим. Огонь!
В самый разгар апрельских боев мы увидели на наших позициях командующего 18-й армией генерала Леселидзе [87] и начальника политотдела полковника Брежнева. Командующий вручил правительственные награды наиболее отличившимся в боях.
— Ну что же, — сказал Л. И. Брежнев. — Основной напор мы выдержали. Враг выдыхается. Молодцы, моряки, умеете воевать!
Именно в те дни Леонид Ильич в беседе с матросами сказал слова, облетевшие всю Малую землю:
— Советского человека можно убить, но победить его нельзя.
Мне довелось сопровождать Леонида Ильича на позициях 14-го батальона. С трудом миновав сильно простреливаемый участок Азовской улицы, мы вошли в полутемный блиндаж.
— Лейтенант Наурузов, заместитель командира второй роты по политчасти, — поднявшись, отрапортовал невысокий смуглый офицер.
Брежнев поздоровался.
— Слышал я вчера о вас, — заметил Леонид Ильич, присаживаясь на предложенный лейтенантом ящик. — В атаку бойцов поднимали?
— Да, отбросили мы гитлеровцев, — сказал Наурузов, — а вот лейтенанта Ибрагимова выручить вовремя не успели. Погиб.
Помолчали. В блиндаж спустился командир роты. Представился:
— Лейтенант Бабков.
— Вы здесь хозяин? — Леонид Ильич оглядел блиндаж и сказал задумчиво: — После войны, как разгромим фашизм, а это будет непременно, мы здесь новые, светлые дома, школы, детские сады и ясли построим. И будем постоянно напоминать молодому поколению, что на этой земле пролита кровь лучших сынов и дочерей нашей Родины, таких, как коммунист Ибрагимов... Вы кто по национальности? — спросил он Наурузова.
— Казах.
— А Ибрагимов?
— Азербайджанец.
— А вы, товарищ командир роты?
— Русский.
— Ну а вы, товарищ боец?
— Украинец, — ответил только что вошедший в блиндаж краснофлотец. [88]
— Видите, пожалуй, не ошибемся, если скажем, что на Малой земле сражаются представители всех национальностей нашей страны. Эта земля будет памятником дружбы народов. Впрочем, как и вся война, которую мы сейчас ведем.
Леонид Ильич встал. За ним поднялись остальные.
— К бойцам пойдем, товарищи, — сказал Брежнев и, улыбаясь, продолжил: — А то здесь место не совсем надежное. Вон как гремит наверху.
— А там и подавно может того, — не поняв шутки, проговорил связной командира роты.
— На войне всякое бывает, товарищ моряк. Может и того, — отшутился Леонид Ильич, покидая блиндаж.
Он обходил окопы, подолгу беседовал с морскими пехотинцами. На КП бригады мы возвратились под утро. Леонид Ильич собрал работников штаба и политотдела, дал советы по совершенствованию обороны, по организации воспитательной работы.
— Я столько услышал сегодня о героизме ваших людей. Надо, чтобы каждый такой факт стал известен всем бойцам. Пропаганда героизма — дело очень нужное, оно требует оперативности и партийной страстности.
К 25 апреля противник, понеся большие потери и не добившись никаких успехов, прекратил наступление. Операция «Нептун» сорвалась.
Могучий человеческий сплав, сложившийся усилиями коммунистов на Малой земле, выдержал еще одно испытание.
В подразделениях состоялись митинги, на которых было принято письмо в адрес Военного совета армии. В нем говорилось:
«Мы своей кровью отвоевали у врага Малую землю, и никакая сила не заставит нас отдать врагу хотя бы сантиметр этой земли. Мы пройдем через все трудности и завоюем победу над заклятым врагом». [89]