Таких не сломить
На КП бригады вижу измученных, исхудавших, давно не бритых людей. Всматриваюсь и глазам не верю: Костя Милютин, Николай Каленов, еще несколько товарищей.
— Откуда вы?
— С того света, — невесело улыбается Милютин. — Из Озерейки своим ходом.
От них мы узнали о тяжкой и героической судьбе озерейского десанта.
Как уже говорилось, штурмовой отряд возглавлял капитан 2 ранга В. Л. Шацкий. Заместителем по политчасти у него был капитан В. П. Коновалов, инструктор политотдела бригады по работе среди комсомольцев. Отряд высаживался под огнем. Болиндер, на котором шел Н. А. Каленов, сел на камни метрах в полтораста от берега. От вражеских снарядов вспыхнул пожар, сгорел и рухнул единственный деревянный трап, который вел из трюма на палубу. Люди задыхались в дыму, на многих загорелась одежда.
— Подсаживай друг друга! — крикнул Каленов.
Первыми вытолкнули наверх тех, на ком горела одежда. Спрыгнув за борт, они погасили огонь. Вскоре все выбрались с пылающего судна. Танки остались на палубе — они горели.
От горящих судов, сотен ракет, бесчисленных разрывов снарядов и мин было светло, и вода казалась расплавленным металлом. Но она была ледяная, февральская. По грудь в воде десантники двигались к берегу; то и дело их с головой накрывало волной. [57]
Шацкий погиб. На берегу распоряжался капитан 3 ранга О. И. Кузьмин, командир 14-го батальона, высаживавшегося в первом броске. Олег Ильич был ранен — на голове белел свежий бинт. Выбравшиеся на сушу десантники сразу устремлялись вперед. Первыми атаковали врага стрелковая рота младшего лейтенанта Семичева, взвод автоматчиков младшего лейтенанта Алиханова, пулеметная рота лейтенанта Иванова, минометчики. С головными цепями атакующих шел Василий Коновалов. Но вот он упал. Его подхватили матросы, отнесли в укрытие. Капитан был мертв. Комсорг штурмового отряда Константин Алексеевич Милютин достал документы убитого.
— Вот, товарищ майор. — Костя подал Дорофееву партийный билет и удостоверение личности Коновалова. — Здесь записка. Он писал ее перед посадкой на корабли.
Посмертное письмо нашего товарища переходит из рук в руки.
«Родина моя! Я, воспитанник Ленинского комсомола, сын великой партии коммунистов, сражался с врагом так, как подсказывало мне сердце. Быть может, погибну в бою, но знаю, что мы победим. Наш народ борется за свободу. А правое дело в конце концов всегда побеждало.
Моряки-черноморцы! Держитесь крепче. Бейте фашистскую гадину! Уничтожайте гитлеровцев как бешеных собак!
Мы победим!»
Место Коновалова в цепи атакующих занял Милютин. Вскоре к ним присоединились основные силы штурмового отряда. Руководил боем по-прежнему Кузьмин. На подступах к селу Южная Озерейка атакующие наткнулись на минное поле. Несколько моряков погибло на минах. Тут послышался рокот моторов. Подошли два наших чудом спасшихся обгорелых танка.
Танкисты сказали, что у них сохранился полный боекомплект, небольшой запас горючего. Узнав, что впереди мины, танкисты смело двинулись вперед. Грохали взрывы, но мины оказались противопехотными и серьезного вреда танкам не причинили. Ведя огонь из пушек и пулеметов, боевые машины подавляли на своем пути вражеские огневые точки. [58]
Вслед за танками кинулись морские пехотинцы. Как это много значит в бою — настоящая поддержка!
Атака развивалась стремительно. Ранним утром 4 февраля были захвачены станица Южная Озерейка и часть села Глебовка.
Враг беспрерывно контратаковал. Ряды десантников редели. Подходили к концу боеприпасы. Вечером Каленов предложил осмотреть разбитые болиндеры: там должны сохраниться боеприпасы, продовольствие и медикаменты. С наступлением темноты Каленов с группой моряков пробрался на полузатопленные суда. Ныряли в ледяную воду, поднимали на поверхность тяжелые ящики. Пополнив запас патронов и гранат, снова бросились в атаку, еще расширили плацдарм. Теперь его площадь достигала четырех квадратных километров. Десантники удерживали прибрежную полосу и причалы. Ждали прибытия пополнения. Но так и не дождались.
Стояли морозы, а десантники оставались в мокрой одежде — обсушиться было негде. Особенно тяжело было раненым.
Пять дней десантники удерживали плацдарм, пока не поступил приказ оставить Озерейку и пробиваться на Мысхако. Кузьмин повел своих людей на прорыв. Патронов оставалось совсем мало. Гранат — полсотни на весь отряд. И еще пять суток сражались голодные, израненные, обмороженные люди и шли вперед, подчас прокладывая себе дорогу штыком и прикладом.
Полторы тысячи человек высадилось в Южной Озерейке. До Мысхако дошли двести. В последнем бою погиб комбат. Все время он ободрял моряков, и они дрались геройски, перед ними был живой пример — коммунист Кузьмин. Когда комбата не стало, людей повел политработник Каленов. С КП бригады его пришлось на руках отнести в медсанбат. Когда сняли окровавленные тряпки с его ног, удивились, как мог идти этот человек, и не только идти, но и десять дней водить людей в атаки. Еще во время высадки он был ранен в обе ноги. К ранам прибавилось обморожение.
Пришлось ампутировать обе ступни. И все-таки Николай Алексеевич не покинул флота. После госпиталя снова вернулся в строй, воевал до Дня Победы, да и в мирное время долго не расставался со службой. Уволился в запас он в 1956 году в звании полковника. [59]
А комсомольский вожак Костя Милютин после возвращения в Станичку опять стал работать в политотделе бригады.
На наш плацдарм прибывают все новые соединения и части. На Мысхако высадились 176-я стрелковая дивизия, 165-я бригада морской пехоты, 107-я стрелковая бригада, 290-й полк НКВД. Прибыло управление стрелкового корпуса во главе с полковником Д. В. Гордеевым и начальником политотдела полковником А. И. Рыжовым. Вместе с армейцами сражаются партизаны под руководством секретаря Новороссийского горкома партии П. И. Васева. Свежие части упорными атаками расширили плацдарм до 28 квадратных километров. Теперь в наших руках совхоз «Мысхако», Алексине, хутор у подножия горы Колдун, шоссе Мысхако — Новороссийск.
Улучшилось сообщение с Большой землей. Корабли теперь регулярно доставляли пополнение, боеприпасы и продовольствие.
Работников политотделов соединений вызвали на КП корпуса. Андрей Иванович Рыжов сообщил нам, что мы теперь входим в 18-ю армию, которой командует генерал-лейтенант К. Н. Леселидзе. Член Военного совета армии — генерал-майор Колонин, начальник политотдела — полковник Л. И. Брежнев. Нам вручили листовки с текстом Обращения Военного совета армии к защитникам Малой земли. В нем говорилось:
«Потерпев тяжелое поражение под Сталинградом, на Северном Кавказе, отброшенный на Таманский полуостров, враг, как зарвавшийся игрок, ставит на карту все. Он пытается задержать продвижение Красной Армии. Немецко-фашистская банда убийц и грабителей ценой огромных потерь старается удержать Новороссийск. Героический десант на Мысхако создал реальную угрозу этому опорному пункту на оставшемся в руках врага клочке кубанской земли.
Малая земля — это смертельный нож в спину подлого врага».
Военный совет призывал воинов стоять непоколебимо на своих рубежах, беспощадно уничтожать врага и его технику, решительнее и смелее контратаковать противника. [60]
Этот документ имел большую мобилизующую силу. Обращение зачитывалось на митингах личного состава, на партийных и комсомольских собраниях.
Мы обсудили его и на партийно-комсомольском активе бригады, где присутствовало более пятидесяти делегатов из частей и подразделений. С докладом об итогах боев и предстоящих задачах в связи с Обращением Военного совета армии выступил М. К. Видов. Михаил Капитонович привел яркие примеры героизма бойцов, командиров и политработников. Звучали имена Мамаева, Росляка, Пропастина, Кучменко, Верещагина, Чинякина, Миловатского. Впервые здесь многие узнали о комсомольце Безъязычном. Разрыв вражеского снаряда вызвал пожар на наблюдательном пункте минометного дивизиона. Раненый командир оставался в огне, ему грозила гибель. Краснофлотец Безъязычный бросился в пламя. Получил сильные ожоги, но командира вынес.
Участники актива, горячо одобрив Обращение Военного совета армии, поклялись драться с врагом до последнего дыхания, стойко защищать отвоеванную кровью Малую землю, призвали бойцов и командиров настойчиво учиться боевому мастерству, не давать врагу покоя ни днем ни ночью и быть в постоянной готовности к решительному наступлению.
С участниками актива долго беседовал командир бригады. Он с особой теплотой отзывался о тех моряках, которые храбро сражались в Севастополе и с такой же отвагой дерутся на Малой земле. Назвал имена старшего лейтенанта Фальковского, лейтенанта Тлюстангелова. Мы узнали, что в Севастополе, на подступах к Инкерману, артиллерист старший сержант Янчин подбил вражеский танк и две самоходные пушки. Его артрасчет и здесь, на Малой земле, воюет неплохо. Недавно Янчин и его подчиненные подбили немецкую самоходку, разрушили восемь дзотов.
Когда все разошлись по подразделениям, мы, работники политотдела, собрались в небольшой угловой комнатке, отведенной для инструкторов. Обговорили, кому куда завтра пойти, где и что сделать. Распределив задания, Дорофеев все не отпускал нас. Разговор опять зашел о боевых делах наших людей, о традициях.
Прошло всего несколько месяцев после создания нашей [61] бригады, а она уже завоевала боевую славу. Дорофеев вспомнил, как в августе 1942 года его с Видовым вызвали в политуправление Южной группы войск Северо-Кавказского фронта. Их принял заместитель начальника политуправления бригадный комиссар Леонид Ильич Брежнев. Он расспрашивал Видова и Дорофеева об их прежней службе. Потом сказал, что они назначаются во вновь формируемую бригаду морской пехоты. Бригады, как таковой, пока нет. В горах под Новороссийском сражаются разрозненные батальоны из моряков. Дерутся геройски, но сказывается отсутствие единого руководства.
— Командиром бригады, — сказал Леонид Ильич, — назначен подполковник Гордеев. Ему и вам предстоит объединить эти подразделения в мощное боевое соединение. Делать это придется в самом ходе сражения.
Там же, на КП фронта, Видов и Дорофеев встретились с Дмитрием Васильевичем Гордеевым — командиром бригады и подполковником Николаем Осиповичем Павловским — начальником штаба. Через полчаса они уже были на небольшом аэродроме. Здесь их усадили на маленькие самолеты У-2 — «кукурузники». Ветер был штормовой, страшно болтало. Летели низко над морем. К счастью, «мессершмитты» не заметили. Приземлились на поляне возле Новороссийска. Стали устанавливать связь со сражающимися батальонами, подбирать людей для штаба и политотдела. Так началась боевая летопись бригады...
Командование требовало пристально следить за врагом, непрерывно вести разведку.
Я был в 142-м батальоне, когда здесь ожидали возвращения разведгруппы под командованием младшего лейтенанта Новикова.
Комбат Семен Тимофеевич Григорьев нервничал: от разведчиков все не было вестей. Капитан-лейтенант посмотрел на часы:
— Скоро рассветет. Тогда выбраться им будет еще труднее.
Зазвонил телефон. Комбат схватил трубку. Докладывал командир 2-й роты старший лейтенант Иванов: разведчики прибыли в полном составе. [62]
— Как же они у вас оказались? Ведь там перед вами немецкий дот с крупнокалиберным пулеметом? — спросил Григорьев.
Комбат немного отвел телефон от уха, чтобы и мы могли слышать ответ Иванова:
— Дота того больше нет, а немецкий пулемет теперь у нас: разведчики его нам подарили.
Через несколько минут младший лейтенант Иван Новиков уже стоял перед комбатом:
— Товарищ капитан-лейтенант, задание выполнено. Потерь нет.
Григорьев обнял и расцеловал Новикова. Они подошли к столу, на котором была разложена карта. Младший лейтенант взял карандаш и стал наносить выявленные разведчиками вражеские объекты.
Ваня Новиков не любил много говорить о своей работе. «Ну пошли... Ну вернулись. Все в порядке...» И в тот раз мы не вытянули из него подробностей. Их я узнал позже от одного из его подчиненных — Николая Колесникова.
— Помню, — рассказывал Колесников, — Новиков, вернувшись к нам (взвод разведки располагался в домике на Азовской улице), снял с головы шлем катерника, с которым не расставался, и сказал: «Сегодня выходим на дело. Со мной идут Никипелов, Морходько, Моисеенко, Пугачев и Колесников. А сейчас всем отдыхать».
Часов в десять вечера нас подняли. Для всех уже была подготовлена немецкая форма. Мы быстро переоделись. Новиков в мундире немецкого офицера придирчиво осмотрел нас. Вытянул из нагрудного кармана документ, показал нам: «Теперь я обер-лейтенант Ганс Вольтке».
В полночь мы перешли линию фронта на стыке 142-го и 14-го батальонов. Нам хорошо помогли мамаевцы, которые в это время вели разведку боем и отвлекали внимание врага. Только мы проскочили самое опасное место — улицу Азовскую, как совсем близко взвилась осветительная ракета. Мы залегли. Ракета, описав дугу, с треском упала прямо на спину Виктору Никипелову. Шинель задымилась, но матрос не шелохнулся.
Новиков шепнул нам: «Прикрывайте меня. Я поползу вперед».
В свете очередной ракеты мы увидели, как Новиков, [63] вскочив на ноги, ударил гитлеровского часового кортиком. Мы подбежали, сбросили труп фашиста в траншею, присыпали его землей. Заодно убрали и три ящика — в них были ракеты, которые до этого методически выпускал в воздух вражеский солдат. «При встрече с немцами, — сказал командир, — ни слова! С ними буду объясняться я».
Разведчики, следуя цепочкой за Новиковым, обошли несколько улиц. Среди разрушенных домов увидели батарею шестиствольных минометов. «Запомните это место», — тихо сказал Новиков. Батарея сильно охранялась, мы обошли ее стороной. Завернули за угол дома, навстречу патруль — два немца с автоматами. Скрыться уже было невозможно. «Подтянуться!» — шепнул Новиков. Мы пошли в ногу. Новиков — во главе колонны. Зажег карманный фонарь, стал насвистывать мотив какой-то немецкой песенки.
«Хальт!» — раздался возглас одного из гитлеровцев — ефрейтора. Новиков с Никипеловым приблизились к немцам. Младший лейтенант заговорил. Немецкий язык он знал в совершенстве и своим фонариком даже подсветил ефрейтору. Сказал ему: «Правильно поступаете, ефрейтор. Ночью надо всех проверять».
Ефрейтор отдал честь и извинился.
Наше внимание привлекло здание с орлом на фасаде. Оно тщательно охранялось. Укрепившись в развалинах соседнего дома, мы долго наблюдали. Удалось подстеречь одного офицера. Слегка оглушили, затащили в развалины. От него узнали, что в здании — штаб дивизии.
Домой возвращались под утро. Мы. знали, что рядом со школой — дзот с крупнокалиберным пулеметом, который сильно досаждал нашим. С тыла незаметно напали на дзот, уничтожили его гарнизон. Заодно обезвредили еще три пулеметные точки. Вернулись мы с немецким крупнокалиберным пулеметом, несколькими автоматами и документами убитых...
Мне остается добавить, что на следующий день по штабу немецкой дивизии, батарее шестиствольных минометов и другим вражеским объектам мощные удары нанесли наша артиллерия и авиация.
Разведчики бригады почти каждую ночь отправлялись в поиск. Группа моряков во главе с командиром роты [64] старшим лейтенантом Александром Фурмановым однажды доставила гитлеровцам большие неприятности. Моряки неожиданно напали на вражеские позиции, уничтожили несколько десятков гитлеровцев, выявили огневые точки на этом участке. К рассвету разведчики вернулись, но командира с ними не было. Потапов вызвал к себе краснофлотцев Николая Ульянова и Елисея Гололобова. «Как же это вы командира своего потеряли? Ночью отправляйтесь и найдите его».
С наступлением темноты Ульянов и Гололобов выбрались в нейтральную зону, обыскали все ямы и кусты. И нашли. Раненый командир лежал в кустарнике. Он был без сознания. Под обстрелом с большим трудом матросы вынесли его к своим. За этот подвиг два товарища были награждены медалью «За отвагу».
Много позже, уже во время боев в Чехословакии, мать Николая Ульянова, Василиса Никифоровна, получила по почте извещение, что сын ее пал смертью храбрых. На самом деле он тогда лежал в госпитале с тяжелым ранением: лишился обоих глаз и правой руки. Моряк ничего не писал домой, не хотел, чтобы там узнали, каким он стал калекой. Медсестра Рая все предлагала: «Давай напишем домой, Ульянов!» Он каждый раз отрицательно мотал головой. Но однажды медсестра вошла в палату и объявила: «Ульянов, вам плясать!» — «В чем дело?» — «Вам два письма. Наверное, от мамы и от невесты». — «Но я не писал. Откуда они мой адрес узнали?»
Мать писала, что рада без памяти и ждет его не дождется. И невеста Люся сообщала: она знает, что он ослеп, лишился руки, что его лицо сильно обожжено. Но она по-прежнему любит его, просит написать, когда за ним приехать. И действительно, вскоре она приехала из далекой Сибири и забрала его домой, в станицу Михайловскую, Курганского района, Краснодарского края. Они поженились, сейчас у них две дочери — Шура и Таня. Живет семья дружно и счастливо.
Бок о бок с нами сражаются партизаны — новороссийские рабочие. Руководит ими Павел Иванович Васев, секретарь горкома партии. Я несколько раз встречал его, когда он провожал своих друзей за линию фронта. Партизаны проникают в город, снабжают нас ценнейшими сведениями, [65] ведут работу среди местного населения. Много раз с таким трудным и опасным заданием отправлялся П. С. Иргаков, человек необычайной смелости. Стало известно, что в городе успешно действуют руководимые коммунистами группы подпольщиков.
Васев и другие новороссийские партизаны часто пользуются нашей громковещательной установкой — обращаются к населению города с призывом уходить в горы, к партизанам.
Мы зарывались в землю. От нас теперь требовали одного — удержать захваченные рубежи, отбить атаки противника. В беседах агитаторов, на партийных и комсомольских собраниях все чаще звучало слово «оборона». В тематике боевой учебы, которую, несмотря на трудности, налаживали командиры и штабы, значилось: «Действие одиночного бойца в обороне», «Взвод в оборонительном бою», «Организация боевого охранения в обороне», «Инженерное оборудование позиций».
Инженеры и саперы стали в ротах и батальонах самыми приметными людьми. Показывают, учат, спорят, сами работают круглыми сутками и другим покоя не дают. Чуть стихнет стрельба, слышен стук ломов, лопат и кирок.
Мы с командиром саперного взвода Бибо идем по свежеотрытой траншее. Интересный человек Павел Семенович Бибо. На днях он вместе с орденом Красной Звезды получил свое первое офицерское звание. Сейчас он у нас самый старый младший лейтенант. Высокий, худой, с седой бородкой и серыми усами, закрученными кверху, Бибо похож на сервантовского Дон-Кихота, только вместо рыцарских лат на нем серый ватник, из-под которого выглядывают голубые полоски тельняшки.
— Козлов! — тихо произносит Бибо.
К нам подбегает матрос. Командир взвода взглянул на него, потом на дно траншеи, где возвышался бугорок осыпавшейся земли. Поднял голову, недовольно подергал ус.
— Сейчас уберу, товарищ младший лейтенант, — поняв, в чем дело, сказал боец и стал отстегивать малую саперную лопату.
Не сказав ни слова, Бибо зашагал дальше. [66]
— На фронте порядок нужен больше, чем где-либо, — обернулся он ко мне. — Здесь от порядка жизнь людей зависит. Вот почему мы и следим, чтобы все было без изъяна. Конечно, в бою подчас самые прочные укрепления разрушаются, и все же земля — самая надежная наша броня.
Распахнув дощатую, обитую старым железом дверь, младший лейтенант пропустил меня в землянку. В ней было десятка два бойцов. Это саперы из стрелковых батальонов бригады. Они собрались обменяться опытом, послушать советы бывалых. Завидя Бибо, саперы засыпали его вопросами. Младший лейтенант отвечает обстоятельно и в то же время весело, с шуткой. Я вслушиваюсь в разговор и стараюсь припомнить все, что знаю о Павле Семеновиче. Бывший азовский рыбак воевал еще в первую мировую, стал полным георгиевским кавалером. После Октябрьской революции бился с немцами на Украине, гнал белогвардейцев из-под Царицына, выбивал Деникина из Новороссийска. Потом снова ловил рыбу, а когда на страну напали гитлеровцы, этот пожилой человек одним из первых пришел на призывной пункт и уговорил, чтобы его послали на фронт. И вот уже второй год воюет, подавая молодым пример выносливости и отваги.
Недавно мы, члены партийной комиссии, в блиндаже переднего края рассматривали вопрос о приеме Павла Семеновича Бибо в кандидаты партии. Внимательно ознакомились с анкетными данными младшего лейтенанта, с рекомендациями. Взволнованный сидел перед нами Бибо. Секретарь парткомиссии капитан Иван Макарович Лайок спросил его:
— А почему вы именно сейчас решили вступить в партию?
Бибо подумал немного и сказал:
— Я знал, что у вас возникнет этот вопрос. И прошу понять меня. Вы видите, я уже не молод. И думалось мне: в свое время ты не вступил в большевики, а сейчас, когда постарел, какая польза от тебя партии? Но в боях почувствовал, что есть еще силенка в руках и я могу принести пользу. Это большое дело — знать, что ты нужен людям, что ждут они от тебя совета, верят тебе и идут за тобой. И понял я тогда, что не обойтись мне без партии. Хочу стать коммунистом, чтобы еще выше [67] был с меня спрос. Ведь мы за людей, за их души, за их жизнь отвечаем.
...Я вслушиваюсь в разговор Бибо с бойцами — прямой, принципиальный, душевный. Хорошим человеком, пополнилась наша партийная семья!
В «Полундре», боевых листках, рукописных листовках-молниях, в беседах агитаторов все чаще говорится о снайперах. На счету некоторых из них уже десятки уничтоженных гитлеровцев. В условиях обороны сверхметкие стрелки — большая сила. Командование бригады дало указание создать группы снайперов в каждом батальоне.
Проходя по ходу сообщения, я увидел краснофлотца Георгия Мгалоблишвили. Он склонился над небольшим холмиком. Я подошел ближе. Над холмиком — деревянная пирамидка со звездочкой, вырезанной из жести. Георгий ножом делал зарубку на свежеоструганной доске.
— Это могила Николая Кантария, — пояснил мне матрос.
Я уже знаю, что друзьям недолго довелось повоевать вместе: на двенадцатый день после прибытия на Малую землю Николая сразил немецкий снайпер. Кантария умер на руках Георгия, и восемнадцатилетний комсомолец поклялся отомстить за друга.
В тот раз на могиле я насчитал полтора десятка зарубок, но через несколько недель число их перевалило за сотню. 23 из них прибавилось в один день — это когда Георгий Мгалоблишвили с двумя своими товарищами удержал высоту, которую атаковала целая рота гитлеровцев. Семь атак отбили три храбреца и вышли победителями. Вот что значит сверхметкий стрелок в обороне!
Встречаю своего знакомого Петра Пропастина — плечо у него зажило, и он опять в строю. До войны Петр был первоклассным спортсменом, не раз на флотских соревнованиях занимал призовые места по штанге, метанию ядра, французской борьбе. Физическая закалка помогает ему и на фронте. В каких только ситуациях не оказывался Пропастин и всегда брал верх. На его счету уничтоженный вражеский танк, несколько десятков взорванных дотов. Недавно командир бригады вручил ему орден [68] Красного Знамени. Сейчас в руках Петра вместо автомата винтовка с оптическим прицелом.
— Тоже в снайперы подался? — спрашиваю.
— Как же иначе. Уж очень нужное это дело.
Пропастин кивает на своего спутника — молодого стеснительного матроса:
— Вот напарника мне дали. Сказали: научи и его стрелять без промаха.
В 322-м батальоне группу снайперов возглавил парторг роты старший сержант Григорий Тихонович Кучменко. Доля снайпера нелегка. Он все время на переднем крае, а то и в ничейной полосе. В мороз и ветер часами лежит без движения, подстерегая врага. Он охотится, и за ним охотятся немецкие снайперы. В этой борьбе побеждают самые умелые, отважные, находчивые. Не потому ли в числе снайперов первыми оказались коммунисты?
Когда я вошел в землянку, Григорий чистил винтовку.
— Что хмурый? — спрашиваю.
— Немецкий снайпер замучил нашу роту. Вот и сегодня одного бойца ранил, а мы никак не выследим гада.
Оказывается, гитлеровец совсем не высовывается из окопа, наверное, наблюдает через перископ, с его помощью и прицеливается.
— Сегодня попробуем выкурить его из норы.
В засаду Григорий отправляется со своим неизменным напарником краснофлотцем Николаем Малым. Позже Кучменко рассказал подробности «охоты» за немецким снайпером.
В тот день они обратились за помощью к минометчикам. По окопу, где сидел фашист, было выпущено несколько мин. Но тот разгадал наш замысел и, по-видимому, своевременно укрылся в блиндаже.
«Охота» продолжалась. Вместе с Кучменко и Малым в ней участвовал минометный расчет Маргоева, переселившийся на эти дни в окоп переднего края. Терпеливо выслеживали фашиста наши товарищи, ежесекундно рискуя попасть под его пули. Они сумели в конце концов накрыть его метко пущенной миной.
На прикладе винтовки парторга Кучменко уже четыре десятка зарубок. Он дал слово довести личный счет уничтоженных фашистов до сотни. [69]
В середине марта у нас побывал начальник политотдела 18-й армии полковник Леонид Ильич Брежнев. Собрал на КП бригады командиров и политработников, рассказал об обстановке, сложившейся на Северном Кавказе, и предупредил, что надо ожидать наступления немцев на наш плацдарм. Главное сейчас в воспитательной работе — развивать стойкость, готовность до конца отстаивать занятые позиции и вместе с тем готовить людей к решительному броску вперед. Леонид Ильич с воодушевлением говорил о коммунистах, о роли их примера в бою.
Л. И. Брежнев обошел позиции бригады. Нам казалось, что мы окопались надежно. Но Леонид Ильич был другого мнения. Нашим товарищам пришлось выслушать много критических замечаний: ходы сообщения мелкие, накаты блиндажей не выдержат попадания даже небольшого снаряда. Упрекнул и за недостаточную заботу о быте бойцов, об их отдыхе, в частности за то, что мы не позаботились об отоплении землянок, и людям после боевого дежурства негде обогреться, просушить одежду.
Меня изумило умение Леонида Ильича разговаривать с людьми. Войдет в землянку, попросит всех ближе к нему подвинуться и заведет разговор — сразу, с ходу, будто уже месяц с этими людьми знаком. Бойцы сначала смущаются, а через минуту, глядишь, так втягиваются в беседу, что начинают делиться самыми сокровенными думами.
Все осмотрел Леонид Ильич — оборонительные рубежи, огневые позиции минометных и артиллерийских батарей, кухни, госпиталь, причалы. На причалах он задержался особенно долго. В это время как раз пришли мотоботы с пополнением и грузами. Как всегда, противник открыл огонь по причалам, вокруг стоял неимоверный грохот. В такой обстановке бойцы таскали на берег ящики с боеприпасами и мешки с продовольствием, грузили на корабли раненых.
Пренебрегая опасностью, Леонид Ильич прошел на причал, поговорил с моряками судов. Вернувшись на берег, он сказал сухопутным командирам и политработникам:
— Уважайте моряков. Без этих героев вы не удержались бы на плацдарме. — И добавил с улыбкой: — [70] Правда, они, бывает, и купают нашего брата пехотинца, но это уж не их вина.
Мы знали, что Леонид Ильич на себе испытал, как тяжела дорога с Большой земли на наш плацдарм. По пути в Станичку катер, на котором шел Брежнев, был потоплен, и люди оказались в воде. В счастью, до берега было близко, и все выбрались благополучно.
Служба у моряков, осуществлявших связь плацдарма с Большой землей, была тяжелой. «Тюлькин флот» — малые суда, ходившие между Геленджиком и Станичкой, — отправлялся в путь ежедневно, в любую погоду, под постоянной угрозой нападения вражеской авиации, артиллерии, кораблей.
Помню, как моряки мотоботов доставляли на плацдарм пушки. Для одного мотобота этот груз был не под силу. Моряки соединили вместе два судна, настелили поверх бортов общий помост и на него вкатывали орудие. Первый такой импровизированный катамаран привел старшина 2-й статьи Еременко. Погода была свежей, волны раскачивали громоздкое сооружение, заливали суда. Насосы не справлялись с откачкой воды. Моряки и солдаты, сопровождавшие орудие, вычерпывали воду касками, котелками, пилотками. Все-таки довезли пушки, выгрузили их на плацдарм.
По заданию Видова я во второй половине марта ходил в Геленджик. От причала отваливали под огнем. И долго еще потом не оставляла нас в покое немецкая артиллерия. Возвращался я на тральщике, которым командовал старший лейтенант Колесников. Думал, если корабль больше, то на нем безопаснее. А на самом деле — наоборот. Скорлупку-мотобот врагу не так-то легко рассмотреть в темноте. А кораблю покрупнее уж никак не пройти незамеченным. Все прожекторы и весь огонь сосредоточиваются на нем. Нам пришлось идти буквально сквозь частокол разрывов.
В ту ночь я впервые увидел нашу Малую землю с моря. Весь плацдарм полыхает огнем. Разрывы снарядов перепахивают землю, кажется, что это и не земля вовсе, а раскаленная зола, только искры от нее сыплются. Над вспышками разрывов — сплошная сеть из пулеметных трасс. Можно подумать, что ни души живой не осталось на этой выжженной земле. Но плацдарм живет и сражается. В свете ракет и прожекторов мы видим на берегу [71] людей. Они кидаются к кораблю, едва тот коснулся причала. Короткие команды, смех, шутки — никакая канонада не может их заглушить, и начинается выгрузка.
Доставка пополнения и грузов на Малую землю почти всегда была сложной боевой операцией. Караваны малых, по существу безоружных судов приходилось прикрывать от воздействия противника с воздуха, суши и моря. В ночном небе барражировали наши самолеты, береговая артиллерия вела контрбатарейную борьбу, в море несли дозоры сторожевые корабли и торпедные катера, чтобы защитить мотоботы от атак вражеских кораблей.
Каждый снаряд и каждый килограмм хлеба доставлялся на Малую землю ценой пота и крови. [72]