Рядом со Ставкой
На заключительном этапе Великой Отечественной войны мне довелось командовать Западным фронтом ПВО. В тот период в Советских Вооруженных Силах уже было несколько объединений ПВО фронтового масштаба. Соединения Западного фронта ПВО обеспечивали защиту от нападения с воздуха населенных пунктов нашей страны, освобожденных от оккупантов городов Польши, советских армий, громивших немецко-фашистские войска в Прибалтике, на севере Германии и на подступах к Берлину. Но наиболее ответственную и почетную обязанность, как я считаю, мне пришлось выполнять, возглавляя Московскую противовоздушную оборону.
Войска Московской противовоздушной обороны всегда находились на особом положении. Много внимания им уделяли руководители партии и правительства, все советские люди. За их боевой деятельностью следили прогрессивные люди мира. Все это придавало какую-то особую значимость нашему ратному труду.
В своеобразной обстановке приходилось работать руководителям столичной противовоздушной обороны. Непосредственная близость к Центральному Комитету партии и правительству, Ставке Верховного Главнокомандования, Генеральному штабу позволяла оперативно решать самые сложные вопросы. Мы ощущали и постоянный строгий контроль за своей деятельностью.
Партия и правительство приняли ряд решений, посвященных совершенствованию организации наших войск. [172]
Вопросы, касающиеся непосредственно Московской ПВО, неоднократно обсуждались на самом высоком уровне.
2 июля 1941 года Совет Народных Комиссаров СССР принял постановление «О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне». Это постановление предусматривало серьезную реорганизацию системы местной противовоздушной обороны. Через неделю, 9 июля, Государственный Комитет Обороны принял специальное решение «О противовоздушной обороне Москвы», в соответствии с которым ПВО столицы была значительно усилена.
В ноябре 1941 года, проанализировав опыт боевой деятельности противовоздушной обороны в летне-осеннюю кампанию, Государственный Комитет Обороны принял решение реорганизовать управление Войсками ПВО страны, усовершенствовать их организацию. До того времени руководство силами и средствами противовоздушной обороны страны не было должным образом централизовано. И хотя при Наркомате обороны существовало Главное управление ПВО, оно не имело функций оперативного руководства, да и необходимых рабочих органов для этого у него не было.
9 ноября была учреждена должность командующего Войсками ПВО территории страны, который по положению являлся заместителем Народного комиссара обороны по ПВО. Нам всем было приятно, что на эту высокую должность Совет Народных Комиссаров назначил Михаила Степановича Громадина — человека самоотверженного, скромного, прекрасно знавшего свое дело, пользовавшегося в войсках большим авторитетом и уважением.
В своей большой и ответственной работе М. С. Громадин опирался на штаб и управления командующих истребительной авиацией, зенитной артиллерией и другими родами Войск ПВО. Продолжительное время начальником штаба Войск ПВО страны являлся генерал-майор Николай Никифорович Нагорный — опытный штабной работник и большой специалист в области противовоздушной обороны.
На должность командующего истребительной авиацией был выдвинут командир нашего 6-го истребительного авиационного корпуса генерал-майор авиации И. Д. Климов (его, правда, вскоре сменил генерал-майор авиации А, С. Осипенко). Руководство зенитной артиллерией было [173] возложено на крупного специалиста этого рода войск генерал-майора артиллерии А. Ф. Горохова. Многие ответственные должности в штабе Войск ПВО страны заняли воспитанники нашего корпуса. Они, как показала жизнь, явились активными пропагандистами боевого опыта, накопленного в войсках столичной противовоздушной обороны.
Одновременно произошла организационная перестройка ряда существовавших в первые месяцы войны зон ПВО. Они были преобразованы в корпусные, дивизионные и бригадные районы ПВО и выведены из подчинения военных округов. Приказом Наркома обороны от 24 ноября 1941 года на базе нашего соединения и частей бывшей Московской зоны ПВО был сформирован Московский корпусной район противовоздушной обороны, призванный защищать от налетов вражеской авиации не только Москву, но и ряд расположенных вокруг нее крупных населенных пунктов и объектов.
В Московский корпусной район ПВО входила территория, ограниченная городами Кашин, Клин, Звенигород, Серпухов, Кашира, Рязань, Касимов, Юрьев-Польский. Кроме частей ПВО, стоявших непосредственно на обороне столицы, командованию Московского корпусного района были подчинены 14 отдельных зенитных артиллерийских дивизионов и несколько отдельных пулеметных подразделений. В состав корпусного района входил и 751-й зенитный артиллерийский полк, выделенный для противовоздушной обороны штаба Западного фронта.
Подчинение 1-му корпусу ПВО частей Московской зоны противовоздушной обороны почти не прибавило нам забот. И до того нам приходилось заниматься их материально-техническим обеспечением, поддерживать при отражении налетов вражеской авиации.
Реорганизация структуры управления Войсками ПВО страны фактически означала оформление их в самостоятельный вид Вооруженных Сил, достаточно мощный, способный осуществлять не только оборону отдельных, пусть и крупных, пунктов, но и проводить противовоздушные операции значительного масштаба. На этом этапе, правда, еще не был решен очень важный вопрос — о включении истребительной авиации в состав Войск ПВО страны. Соединения и части истребительной авиации, выделенные для противовоздушной обороны пунктов, по-прежнему [174] подчинялись начальникам ПВО лишь в оперативном отношении. Они оставались в составе Военно-Воздушных Сил.
В свое время стало известно об операции английских ВВС, которые, взорвав с воздуха дамбы на побережье Балтийского моря, затопили вражеские войска. Это заставило и нас задуматься об опасности, угрожавшей нашей столице, в случае если бы противник вздумал сбросить торпеды и подорвать плотины. Тогда-то и создали заграждения, предназначавшиеся для защиты гидросооружений.
Посты ВНОС постоянно доносили о появлении воздушных разведчиков в районе подмосковных гидросооружений. По личному указанию И. В. Сталина мы выделили немало зенитных средств на их оборону и воспрепятствовали ударам бомбардировщиков но плотинам.
Но однажды — произошло это в марте 1942 года — вражеской авиации удалось нанести бомбовый удар по одному из мостов через капал Москва — Волга. Бомбардировка оказалась малоэффективной. Мост был поврежден незначительно, и через несколько часов его полностью восстановили. Однако нам, руководителям Московской ПВО, пришлось немало поволноваться.
Нужно сказать, что весной 1942 года немецкая авиация после зимнего затишья заметно активизировала свою деятельность. В ряде районов страны вражеским бомбардировщикам удалось добиться успеха, кое-где значительного. Одной из таких акций люфтваффе явилась и бомбардировка моста через канал Москва — Волга. Были случаи, когда подвергались бомбежке объекты, находившиеся недалеко от столицы.
Отчасти это было объяснимо. Когда противник шел к Москве, все внимание сосредоточивалось на том, чтобы не допустить его в воздушное пространство города. В такие моменты оборона второстепенных по важности объектов оставалась как бы в тени. Этим психологическим обстоятельством порой и пользовались фашистские летчики. Впрочем, без особого успеха.
Все эти факты вызвали серьезное беспокойство руководителей партии и правительства. Государственный Комитет Обороны потребовал расследовать их и принять меры для предотвращения подобных ошибок. [175]
Была создана правительственная комиссия и для проверки нашей работы. Она детально изучала деятельность штаба, политотдела, частей. Наконец проверка закончилась. Итоги ее должны были рассматриваться на заседании Государственного Комитета Обороны 5 апреля 1942 года.
Открыв заседание, И. В. Сталин попросил А. С. Щербакова прочитать выводы. «Что-то тут сказано о нашей работе?» — с тревогой думал я, слушая докладчика. Но по мере того как А. С. Щербаков читал, успокаивался. К нам, руководителям Московской противовоздушной обороны, к нашему штабу и частям, комиссия больших претензий не имела. Зато действия людей, ответственных за оборону объектов, разрушенных вражеской авиацией в других районах страны, были подвергнуты серьезной критике.
Помнится, обсуждение выводов комиссии длилось довольно долго. А потом И. В. Сталин, подводя итоги, сказал, что в предвидении трудного для наших Вооруженных Сил лета 1942 года необходимо принять меры к усилению Войск ПВО страны, и в первую очередь к дальнейшему укреплению противовоздушной обороны столицы. Он предложил преобразовать Московский корпусной район ПВО в Московский фронт противовоздушной обороны, а также создать Ленинградскую и Бакинскую армии ПВО.
Это предложение было для нас неожиданным. В истории Советских Вооруженных Сил еще не было фронтового объединения ПВО. Однако такая реорганизация обещала много положительного. Создание Военного совета и других органов управления фронта позволяло усилить руководство большим количеством сил и средств, выделенных для противовоздушной обороны Москвы.
— Думаю, что этот фронт будет стоить любого другого, — сказал Верховный Главнокомандующий, обосновывая свое предложение о реорганизации Московской противовоздушной обороны.
Командование фронтом по предложению И. В. Сталина было поручено мне (осенью 1941 года мне присвоили звание генерал-лейтенанта артиллерии). Членом Военного совета был назначен Николай Федорович Гритчин (он также получил новое воинское звание — бригадный комиссар), начальником штаба фронта стал полковник Михаил Григорьевич Гиршович. Тогда же председатель Моссовета [176] Василий Прохорович Пронин стал членом Военного совета нашего фронта. Первым заместителем командующего фронтом был утвержден генерал-майор артиллерии Антон Владимирович Герасимов (ныне генерал-полковник артиллерии).
Его кандидатуру на этот пост выдвинул И. В. Сталин. Когда речь зашла о назначениях, он спросил:
— А где у нас сейчас Герасимов?
Услышав, что Антон Владимирович командует одним из дивизионных районов ПВО, Верховный Главнокомандующий сказал:
— Вот вам и заместитель, товарищ Журавлев.
До службы в наших войсках Антон Владимирович Герасимов прошел большую жизненную школу. Ему довелось близко познакомиться с немецким фашизмом еще до Великой Отечественной войны, находясь на военно-дипломатической работе в Берлине. Человек весьма эрудированный, культурный, до педантичности аккуратный, он пользовался непререкаемым авторитетом в управлении фронта и в войсках. Антон Владимирович очень много сделал для совершенствования управления и внедрения подлинной штабной культуры.
Когда на заседании Государственного Комитета Обороны принималось решение о создании Московского фронта ПВО, И. В. Сталин спросил, сколько нам потребуется еще сил и средств, чтобы сделать противовоздушную оборону столицы полностью непроницаемой для авиации противника. Вопрос этот был для меня несколько неожиданным.
У себя в штабе мы, конечно, не раз обсуждали возможности наших войск, скрупулезно рассматривали различные варианты вражеских воздушных налетов на Москву. Было совершенно точно подсчитано, какое количество орудий, пулеметов, прожекторов, аэростатов, постов ВНОС, локаторов необходимо иметь, чтобы сорвать любую попытку врага прорваться к Москве. Для обоснования цифр, определяющих наши потребности в технике, приводилось такое соображение: зенитных орудий должно быть столько, чтобы они могли воздействовать огнем на каждую цель достаточно длительное время и наверняка уничтожить ее. Соответствующим образом было определено необходимое количество самолетов, прожекторов и другой боевой техники. Но эти цифры были настолько велики, [177] что мы тогда не решались ставить перед ГКО вопрос о выделении такого количества сил и средств.
Однако, чувствуя, что члены Государственного Комитета Обороны очень серьезно озабочены обеспечением полной безопасности Москвы, я решил раскрыть наши выкладки, благо они крепко держались в памяти. Оказалось, что такие запросы никого не удивили.
Сталин предложил утвердить нашу заявку. Вскоре решение ГКО воплотилось в приказ Наркома обороны, в распоряжения Генштаба, в наряды Главного артиллерийского управления, ведавшего обеспечением войск техникой, оружием, боеприпасами. Это позволило нам приступить к формированию новых частей.
Решением ГКО было определено, что в составе Московского фронта ПВО зенитная артиллерия должна быть увеличена на пять стоорудийных полков. Три из них, вооруженные 85-мм зенитными пушками (1201, 1202 и 1203-й), предписывалось сформировать к 1 мая, а два полка (1204-й и 1205-й), вооруженные пушками малого калибра, — к 1 июня 1942 года.
На три новых полка увеличивались прожекторные части. Нам нужно было сформировать 30-й прожекторный полк к 1 мая, 31-й полк — к 1 июня и 32-й полк — к 15 июня. Каждый из них — в составе 144 прожекторных станций.
Нас обязали сформировать также два новых полка аэростатов заграждения, по 216 постов в каждом. При этом 13-й полк аэростатов заграждения должен был начать боевую службу с 1 мая, а 14-й — с 1 июня 1942 года.
К имевшемуся у нас зенитно-пулеметному полку добавлялось еще два (20-й и 21-й), вооруженных крупнокалиберными пулеметными установками.
Нетрудно понять, что оборонной промышленности пришлось крепко поработать, чтобы выполнить задание Государственного Комитета Обороны. Зато мы получили такую силу, которую не смог бы сломить никакой враг. «Вот если бы все это было у нас в 1941 году, — думалось мне, — тогда мы имели бы реальную возможность не допустить к Москве ни одного самолета противника!»
Мы понимали, что, выделяя для Московской противовоздушной обороны такое количество новых сил и средств, партия и правительство возлагают на нас еще большую ответственность за безопасность столицы. [178]
От работников штаба и политуправления решение повой задачи потребовало больших усилий. Достаточно сказать, что только для укомплектования новых подразделений начальствующим составом необходимо было подготовить 175 командиров батарей и рот, около 2000 младших командиров. Пришлось создавать курсы, проводить учебные сборы. Политуправлению фронта (его возглавлял тогда полковой комиссар С. С. Новаев) нужно было решать вопрос о выдвижении в новые части наиболее подготовленных политработников.
При формировании новых частей мы столкнулись и с такой трудностью. В новых подразделениях комсомольские организации оказались чуть ли не малочисленнее, чем партийные. Дело в том, что в качестве пополнения к нам пришли люди старших возрастов. И это естественно: молодежь направлялась в действующую армию. Работать с таким пополнением было, конечно, сложнее: и сноровка у людей уже не та, да и уровень общеобразовательной подготовки значительно ниже, чем у молодежи. Но нужно отдать должное воинам нового пополнения. Все они были людьми мастеровыми, с богатым жизненным опытом, очень добросовестные, аккуратные.
В течение второго года войны личный состав наших войск значительно обновился и по другой причине. Как я уже говорил, в наши части влились женщины. Кроме того, по требованию Генерального штаба, санкционированному Ставкой, мы отправили на фронты 14634 рядовых и младших командира — людей молодых, прекрасно обученных. В то же время к нам пришло около 24 тыс. человек, в большинстве своем не имевших военных специальностей.
Летом все запланированные формирования были завершены. В состав Московской ПВО входило теперь 314 батарей среднего калибра и 48 батарей малого калибра. Всего на обороне столицы и окружающих ее объектов находилось 1920 орудий разных калибров. Это позволяло вести массированный многослойный огонь не только в черте города, но и создавать сплошную огневую зону за его пределами, на удалении до 44 километров{19}. Даже на таком расстоянии от границ Москвы каждую появившуюся здесь воздушную цель могли обстреливать [179] одновременно несколько батарей. В частях зенитной артиллерии к тому времени имелось уже 30 станций орудийной наводки, способных направлять огонь зенитной артиллерии и ночью, и в условиях низкой облачности. Как и прежде, особое внимание уделялось прикрытию юго-западных и западных подступов к столице. Однако гитлеровцы так и не решились до конца войны снова испытать силу нашей противовоздушной обороны.
Весной 1943 года Верховному Главнокомандованию стало известно, что противник готовит крупное наступление. Гитлер стремился добиться перелома в ходе войны, как-то реабилитировать свои вооруженные силы за поражения под Москвой и Сталинградом, на Кавказе и других участках Восточного фронта.
Можно было предполагать, что немецко-фашистское командование предпримет попытки нанести бомбовые удары по Москве. И хотя к этому времени активность люфтваффе в границах Московского фронта ПВО значительно снизилась, Государственный Комитет Обороны вновь рассмотрел вопрос о состоянии противовоздушной обороны столицы.
21 мая 1943 года был издан приказ Народного комиссара обороны о преобразовании зенитно-артиллерийских, зенитно-пулеметных, аэростатных, прожекторных, вносовских полков фронта в дивизии. Одновременно дивизионы и батальоны этих полков преобразовывались в полки. Это не было простым переименованием. Создание достаточно многочисленных органов управления и тыловых учреждений, усиление политического аппарата позволило улучшить руководство боевой деятельностью, обучением, воспитанием личного состава подразделений, повысить их материально-техническое обеспечение.
По моей просьбе ГКО принял решение о реорганизации управления войсками. Дело в том, что количество частей значительно увеличилось и руководство ими в бою усложнилось. Поэтому сочли целесообразным территорию Московского фронта ПВО разделить на секторы и во главе каждого поставить командующего. Предполагалось создать четыре боевых сектора для наземных войск ПВО и столько же — для истребительной авиации. Это решение вскоре было оформлено. Однако довести до конца важное мероприятие не удалось. Боевые секторы определили, командующих ими утвердили, а никаких рабочих органов [180] — штабов или оперативных групп, — средств управления им не выделили. В итоге реорганизация управления не дала желаемого результата. Фактически командующие секторами, хотя на эти должности и были выдвинуты люди очень опытные, знающие дело, не могли полностью выполнить своей роли. Впрочем, в тот период, когда положение с кадрами складывалось весьма тяжелое, трудно было рассчитывать на иное решение этого вопроса.
Очень сложно у нас обстояло дело со старшими оперативными дежурными на командном пункте фронта. Ими могли быть лишь заместители командующего фронтом и начальник штаба. Такое же положение существовало и в нашей истребительной авиации. В результате людям приходилось работать но 18–20 часов в сутки.
По личному указанию И. В. Сталина положение с дежурствами на нашем КП и на командных пунктах авиаторов и зенитчиков было упорядочено. Число моих заместителей увеличилось, и каждый из них получил право нести ответственное дежурство.
Моими заместителями кроме генерал-майора артиллерии А. В. Герасимова (первый заместитель командующего фронтом и с 1943 года одновременно начальник штаба), генерал-майора артиллерии Л. Г. Лавриновича (он же командующий артиллерией) стали генерал-майоры артиллерии М. И. Удовыдченко и П. Ф. Честных. Кроме того, были учреждены должности заместителей командующего по артиллерии. Эти обязанности стали выполнять генерал-майор артиллерии А. П. Клеушев, полковники М. Г. Гиршович и Н. С. Никифоров. Одновременно на них возложили и командование секторами.
Все эти товарищи были прекрасными специалистами, имели навыки руководства боем войск противовоздушной обороны. На каждого из них я мог вполне положиться. Разделение же дежурств среди такой большой группы людей значительно облегчило выполнение этой ответственной и, прямо скажем, нелегкой обязанности.
Командование одним из секторов истребительной авиации поручили генерал-майору авиации П. М. Стефановскому, весьма опытному авиатору, в недалеком прошлом летчику-испытателю, давшему путевку в небо многим типам истребителей.
В июне 1943 года 6-й истребительный авиационный корпус был преобразован в 1-ю воздушную истребительную [181] армию ПВО, а его полки — в дивизии. Возникло первое в истории Войск ПВО страны объединение рода войск. Командующим армией был назначен известный авиационный командир генерал-майор авиации А. В. Борман. Впрочем, он недолго поработал у нас. Его сменил генерал-майор авиации А. И. Митенков, хорошо известный нам как опытный руководитель и организатор.
Одновременно с реорганизацией управления нашей истребительной авиации Государственный Комитет Обороны дал указание сформировать еще четыре истребительные авиационные дивизии. Вскоре они были созданы, получив номера 317, 318, 319 и 320-я. Мощь и численность наших войск возросли еще больше.
Правда, не всем вновь созданным частям и соединениям довелось активно участвовать в боевых действиях. Однако известно, что агрессора сдерживают не только непосредственным вооруженным противоборством, но и возможностью применить боевые средства, находящиеся в постоянной готовности.
В июле 1943 года Государственный Комитет Обороны принял решение переименовать Московский фронт противовоздушной обороны в Особую московскую армию ПВО. Это было именно переименование, а не реорганизация, так как задачи, силы, средства, органы управления и права у нас, по существу, остались прежними. В этот период вновь произошли изменения в структуре управления Войск ПВО страны, вызванные необходимостью лучше координировать противовоздушную оборону вновь освобожденных и тыловых районов. С этой целью были созданы Западный фронт ПВО (в его состав вошла и наша Особая московская армия ПВО) и Восточный фронт ПВО.
Одновременно с этим была упразднена должность командующего Войсками противовоздушной обороны страны. Руководство ими Государственный Комитет Обороны возложил на командующего артиллерией Красной Армии. В своей деятельности он должен был опираться на Центральный штаб ПВО. Позже ГКО восстановил прежнюю структуру управления Войсками ПВО страны.
Таковы в основном организационные мероприятия, которые проводились Государственным Комитетом Обороны в интересах всемерного усиления противовоздушной обороны страны и ее столицы. Во все периоды войны, в зависимости [182] от возраставших материально-технических возможностей государства, мы получали все необходимое для выполнения своей ответственной боевой задачи. Нам отводились также лучшие здания, различное оборудование, транспорт. Ведь защита столицы от посягательств воздушного противника имела огромное военно-политическое значение.
В октябре 1941 года, когда было принято решение о переезде части правительственных учреждений и дипломатического корпуса в Куйбышев, мне поручили организовать противовоздушную оборону этого города. Уезжать из Москвы в те трудные для столицы дни очень не хотелось, но это был приказ Верховного Главнокомандующего.
Для обеспечения противовоздушной обороны Куйбышева были выделены достаточно значительные по тому времени силы и средства. Главное их ядро составляли части, откомандированные из состава наших войск.
Приняв решение о размещении зенитных, прожекторных, вносовских частей и подразделений, увязав их боевую работу с истребительной авиацией, я доложил членам правительства, находившимся в Куйбышеве, о состоянии противовоздушной обороны города. Рассказал о том, сколько слоев зенитного огня могут создать части ПВО над Куйбышевым и его окрестностями, как далеко простирается граница зоны предупреждения, где базируется истребительная авиация и где располагаются световые прожекторные поля. Руководители Советского правительства были удовлетворены.
Мне запомнились слова Анастаса Ивановича Микояна, сказанные уже после моего доклада:
— Молодцы московские зенитчики, они положили противника на обе лопатки. Я неоднократно наблюдал за их стрельбой. Очень большое впечатление оставляет.
Анастас Иванович подробно расспрашивал меня о моей военной биографии, интересовался спецификой войск противовоздушной обороны. К вечеру того же дня я вылетел в Москву.
11 октября 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования, заботясь о поддержании противовоздушной обороны Москвы на должном уровне, издала приказ, категорически запрещавший штабу Военно-Воздушных Сил [183] Красной Армии и командующему ВВС Московского военного округа брать из войск ПВО столицы подразделения и материальную часть (а такие случаи были) без специального на то разрешения Народного комиссара обороны. Этот приказ распространялся и на военные советы фронтов, которым запрещалось по своему усмотрению использовать силы и средства частей противовоздушной обороны Москвы, находившихся в зоне действия их войск.
Ставка и Генеральный штаб в своих директивных документах неоднократно специально подчеркивали недопустимость произвольного использования частей и подразделений Московской противовоздушной обороны для нужд фронтов. Так, например, 26 сентября 1941 года Генштаб по поручению Ставки обязал нас перебазировать пять полков истребительной авиации в районы Ржева, Вязьмы и Кирова. В директиве указывалось, что задачей этих частей является перехват на дальних рубежах вражеских бомбардировщиков, идущих к Москве и возвращавшихся обратно.
Поскольку аэродромы наших полков располагались в районах действия Резервного фронта, начальник Генерального штаба послал и в адрес Командующего фронтом копию этой директивы, в которой было специально оговорено, что истребительные авиационные полки остаются в распоряжении командующего ПВО Москвы.
Когда противнику удалось прорваться в район Московского моря и войска Калининского фронта вместе с подразделениями Московской противовоздушной обороны вели здесь тяжелые оборонительные бои, Генштаб специальной директивой подчеркнул, что вся система постов ВНОС Московской зоны ПВО и зенитная оборона канала Москва — Волга, городов Рыбинска и Ярославля остаются в подчинении командующего Московской зоной ПВО. Нам при этом предписывалось отдать распоряжение всем постам ВНОС о передаче данных воздушной обстановки частям Калининского фронта.
Характерно в этом отношении и решение Ставки о выделении из состава наших войск двух зенитно-артиллерийских групп для поддержки войск Западного фронта в ноябре 1941 года. Ставка пошла на такой шаг в силу исключительных обстоятельств. Но при этом оставила все выделенные подразделения в распоряжении командования [184] войск ПВО, подчеркнув тем самым временный характер их использования для противотанковой обороны.
Однажды в штаб одной из наших зенитно-артиллерийских групп прибыл командующий артиллерией 16-й армии генерал-майор артиллерии В. И. Казаков. Командир группы полковник Д. Ф. Гаркуша в это время находился в подразделениях. Генерал Казаков предложил его заместителю полковнику А. М. Ребриеву немедленно снять с огневых позиций три батареи и переместить их на другое направление.
Имея распоряжение не производить самостоятельно никаких изменений дислокации наших батарей, Ребриев оказался в трудном положении. Между тем командующий артиллерией настаивал.
— Вражеские танки могут прорваться в тыл всей группировки, — сказал он, — а 16-я армия не располагает никакими средствами для противодействия им.
Полковнику Ребриеву не удалось связаться по радио со штабом корпуса, чтобы согласовать возникший вопрос, и ему пришлось самому принимать ответственное решение. С одной стороны, он действительно был связан категорическим приказом, а с другой — понимал, что обстановка обязывает предпринять срочные меры. И он отдал командирам батарей приказ сменить огневые позиции.
Позже, узнав о случившемся, мы утвердили принятое А. М. Ребриевым решение. Зенитчики очень своевременно прикрыли важное направление и предотвратили прорыв неприятельских танков к Москве в районе села Киово. На месте этого боя ныне возвышается памятник отважным зенитчикам.
Вопросы противовоздушной обороны столицы в годы войны, и особенно в первый ее период, были столь важны и актуальны, что решением их занимались непосредственно Центральный Комитет партии, правительство, Государственный Комитет Обороны. Генералу М. С. Громадину и мне приходилось постоянно выполнять различные распоряжения руководителей партии и правительства, отданные непосредственно или через начальника Генерального штаба. Чаще всего это были распоряжения И. В. Сталина. Я ежедневно информировал его о результатах боевой работы наших войск, нередко обращался с различными вопросами. [185]
Докладывая однажды Верховному Главнокомандующему о наших предложениях по поводу размещения салютных батарей, я сослался на законы физики. Сталин слушал, как всегда, внимательно, не перебивая. А потом привычным жестом коснулся усов и, улыбнувшись, сказал:
— А физику-то вы, товарищ Журавлев, помните плохо.
Сталин терпеть не мог, если ему отвечали с показной уверенностью, но без знания дела. Обмануть его мнимой эрудицией было трудно.
Мне приходилось присутствовать на ряде совещаний в кабинете Верховного Главнокомандующего. Были они и многолюдными и узкими, с участием двух-трех человек. Каждый раз я убеждался, насколько глубоко Сталин вникал в вопросы, которые ему приходилось решать. В некоторых случаях он не торопился высказать свое мнение и окончательное решение принимал лишь после специальных консультаций. Но нередко И. В. Сталин сразу же принимал определенное решение.
В Англии во время войны были сконструированы реактивные установки для борьбы с воздушным противником — нечто среднее между пушками и реактивными минометами. Англичане сформировали батареи из установок двух калибров — 57– и 76,2-мм. Предназначались они для борьбы с низколетящими воздушными целями.
Тогда казалось, что новое боевое средство вызовет чуть ли не революцию в развитии техники противовоздушной обороны. У всех нас перед глазами было быстрое и успешное внедрение в боевую практику реактивного оружия — «катюш» в наземных войсках.
Во время одной из встреч с Верховным Главнокомандующим я рассказал ему об английской новинке и высказал мысль, что, может, и нам следовало бы заняться разработкой зенитных реактивных установок. Сталин внимательно выслушал меня, подробно расспросил о конструкции и тактико-технических данных нового оружия. А потом, подумав, сказал:
— Нет, сейчас мы пока не можем работать над реактивными установками для ПВО.
Вскоре и сами англичане отказались от производства своего нового оружия: оно не оправдало себя. Дальность действия и точность огня реактивных зенитных установок не отвечала потребностям войск ПВО. [186]
Одну такую установку англичане прислали нам, снабдив ее небольшим количеством снарядов. Мы организовали опытную стрельбу и убедились, что точность огня невысока.
Только после войны ракетное оружие вошло в арсенал боевых средств наших войск, в частности войск противовоздушной обороны, и стало играть решающую роль. Но это была принципиально новая техника, в корне отличавшаяся от той, которую пытались создать англичане в годы войны.
Мне постоянно приходилось встречаться, решать различные вопросы с начальником Генерального штаба Маршалом Советского Союза Б. М. Шапошниковым. С начала войны наши оперативные органы управления находились рядом. Ставка Верховного Главнокомандования и оперативные группы Генерального штаба разместились в нашем новом здании, а мы заняли находившийся невдалеке дом одного из наркоматов. Поэтому даже и не по служебным делам я виделся с маршалом Шапошниковым почти ежедневно.
Борис Михайлович был поистине рожден для штабной работы. Спокойно, без шума и нервозности он организовывал деятельность Генерального штаба.
Как-то я присутствовал на совещании в кабинете И. В. Сталина. Участники совещания активно и горячо выступали, спорили. Спокойным и немногословным был только Шапошников. Он, казалось, не очень вникал в ход прений, углубившись в какие-то бумаги. Но когда обсуждение закончилось и Верховный Главнокомандующий подвел итоги, Б. М. Шапошников протянул ему проект приказа по только что решенному вопросу. Сталин просмотрел документ, сделал несколько поправок и подписал его.
Одной из особенностей наших войск было то, что они вели боевую работу непосредственно в городе. Рядом с нашими огневыми позициями находились предприятия и учреждения, жилые дома. Это вызывало немалые трудности, а иногда и осложнения.
Например, случилось так, что невдалеке от дачи М. И. Калинина построили ложный объект, который сразу же привлек внимание вражеской авиации. Сюда каждую ночь сыпались бомбы. Что было делать? Создание «приманки» — вещь сложная, дорогостоящая. Решили посоветоваться с Михаилом Ивановичем — оставлять ложный [187] объект или ликвидировать его. Калинин выслушал нас и сказал:
— Оставьте, конечно оставьте. Какие сейчас дачи? Зенитчиков расцеловать надо за то, что они нас защищают. Пусть никто не мешает им выполнять, что нужно.
Воины Московской противовоздушной обороны всегда ощущали теплое участие и помощь со стороны Михаила Ивановича Калинина. Он охотно отзывался на наши просьбы выступить перед командирами и политработниками, девушками-добровольцами, пропагандистами, комсомольскими работниками.
М. И. Калинин неизменно подчеркивал огромное значение нашего ратного труда, высокую ответственность защитников столицы перед партией и народом.
В период, когда противник прекратил налеты на Москву и воины столичной противовоздушной обороны были вынуждены бездействовать, остро переживая невозможность принять активное участие в разгроме врага, Михаил Иванович топко уловил настроение людей. Он подбодрил их, высказав в одном из своих выступлений такую мысль: отлично выполнять изо дня в день свои будничные обязанности — это тоже героизм. Эти слова Всесоюзного старосты помогали нам поддерживать у людей сознание значимости их обязанностей.
Однажды вместе с В. П. Прониным мы пришли в кремлевский кабинет Михаила Ивановича Калинина, чтобы пригласить его на совещание воинов-отличников, которое собирались провести в Центральном Доме Красной Армии.
М. И. Калинин встретил нас радушно, посадил пить чай. Узнав о нашей просьбе, немедленно согласился приехать. Его выступление оставило у всех присутствовавших огромное впечатление. В перерыве, когда Михаил Иванович вышел в фойе, воины окружили его и стали тепло приветствовать. Он был очень растроган этим проявлением любви и уважения к нему.
Несмотря на резкое ухудшение здоровья, М. И. Калинин, как и в годы гражданской войны, стремился встречаться с воинами, с населением прифронтовых районов. В январе 1942 года, вскоре после освобождения города Калинин, Михаил Иванович посетил его, выступил на собрании городского партийного актива, побывал в частях Калининского фронта. [188]
Частым и желанным гостем в наших войсках был Е. М. Ярославский. Его глубокие по содержанию и яркие по форме выступления помогали защитникам Москвы яснее видеть свои задачи, лучше разбираться в международной обстановке. В наших авиационных частях служили два сына Емельяна Михайловича — смелые летчики, всегда стремившиеся в бой.
Я уже говорил о помощи, которую оказывал войскам ПВО Москвы секретарь Центрального и Московского комитетов партии Александр Сергеевич Щербаков. Он умел как-то по-отечески поддержать нас. Бывало, что и остро критиковал. 18 июня 1942 года, выступая на сессии Верховного Совета СССР, А. С. Щербаков сказал:
«Население Москвы вместе с бойцами противовоздушной обороны героически отстояло свой родной город от вражеских налетов. И вы, товарищи депутаты, видите свою столицу целой и невредимой, видите свою родную Москву по-прежнему преисполненной решимости довести войну до победного конца»{20}. Эти слова участники сессии встретили бурными аплодисментами.
Мы ощущали постоянную заботу и со стороны Государственного Комитета Обороны, руководителей различных ведомств и организаций.
Однажды во время боевой работы на нашем командном пункте был Нарком оборонной промышленности Б. Л. Ванников.
Помню, для уточнения названия какого-то населенного пункта на карте мне пришлось воспользоваться увеличительным стеклом. Достав из ящика стола небольшую, видавшую виды лупу, я стал рассматривать надпись, сетуя на то, что лупа не дает необходимого увеличения.
На следующий день мне передали какой-то сверток.
— Что это? — спросил я.
Адъютант не знал. Разорвав бумагу, я обнаружил великолепную лупу. Конечно, сразу можно было догадаться, чей это подарок, столь скромно преподнесенный.
С Борисом Львовичем Ванниковым мне приходилось встречаться не часто, но я всегда с уважением относился к нему как к человеку и как к одному из крупнейших деятелей нашей промышленности. В ходе войны Б. Л. Ванников [189] стал Наркомом боеприпасов. Он всегда очень чутко прислушивался к нашим просьбам. Войска ПВО Москвы получали боеприпасы в первую очередь.
Не знали отказа мы и в железнодорожных вагонах. Нам всегда шли навстречу, когда требовалось перевезти людей и боевую технику.
Находясь постоянно на своем командном пункте во время налетов вражеской авиации, я был в курсе всех событий, происходивших в воздухе и на земле на всем большом пространстве нашей зоны. На планшетах отражался ход воздушных боев, можно было в любой момент видеть, в каком секторе, по каким целям ведет огонь зенитная артиллерия. Однако все это было лишь отражением действительности, а не подлинной картиной боя. Мне очень хотелось побывать в части в период боевой работы, но я не мог оставить пульт управления во время налета.
Помнится, 14 ноября 1941 года вражеская авиация несколько раз предпринимала попытки прорваться к городу. Летчики и зенитчики успешно отражали атаки противника. На командный пункт то и дело поступали донесения об уничтожении неприятельских самолетов. Позвонил и командир 193-го зенитного артиллерийского полка майор М. Г. Кикнадзе:
— Сбили «Мессершмитт-109», — доложил он. — Самолет упал рядом с батареей старшего лейтенанта Гургеняна.
— Поедемте посмотрим, — сказал присутствовавший на КП Маршал Советского Союза С. М. Буденный. — Обязательно нужно съездить.
Отдав необходимые распоряжения полковнику С. И. Макееву, я поднялся наверх.
И вот мы в Баковке, городке, где располагался командный пункт 193-го полка. Майор Кикнадзе доложил, что летчик сбитого «мессершмитта» погиб, пытаясь выброситься с парашютом.
Мы осмотрели самолет. Два снаряда угодили в него прямым попаданием: один — в мотор, другой — в фюзеляж. По «мессершмитту» вели огонь воины подразделений старшего лейтенанта X. С. Гургеняна, лейтенантов Е. М. Данилова и В. Т. Ильюшина.
Пока мы занимались осмотром, стало смеркаться. И тут вдруг в потемневшем небе замелькали разрывы зенитных снарядов. Они все приближались. И вскоре мы [190] увидели группу вражеских бомбардировщиков, вокруг которых то и дело вспыхивали и гасли шапки разрывов. Бомбардировщики пытались вырваться из этого смертоносного кольца, но на флангах зоны огня барражировали наши истребители. Они ожидали, когда зенитчики «отдадут» им цели.
Я видел, как Семен Михайлович то и дело от удовольствия разглаживал свои пышные усы и притопывал ногой.
— Молодцы, буквально молодцы! — хвалил он зенитчиков.
Вот задымил и пошел со снижением к дальнему лесу один из бомбардировщиков. Видно было, что получили повреждения и другие неприятельские самолеты. И тут зенитчики прекратили огонь. Немедленно на врага устремились истребители. Нам не удалось увидеть конца этого интересного боя. Самолеты скрылись вдали, и мы только слышали, как где-то в высоте раздавался дробный перестук авиационных пулеметов.
Вечером, как и обычно, я докладывал И. В. Сталину об итогах нашей боевой работы. Услышав, что в течение дня войска Московской противовоздушной обороны сбили 42 вражеских самолета, Верховный Главнокомандующий усомнился:
— А не преувеличиваете ли вы, товарищ Журавлев?
— Нет, товарищ Сталин, — ответил я, — все точно. Можно комиссию создать и проверить.
Комиссия действительно была создала и подтвердила наши данные.
Нужно сказать, что подсчет боевых трофеев на войне — дело, безусловно, сложное и неточности возможны. Особенно трудно учесть все сбитые в воздушных боях и огнем наземных средств неприятельские самолеты. Попробуй учти, сбит самолет или нет, если он со снижением уходит на свою территорию или падает в труднодоступной местности (лес, болото), где не удается обнаружить его обломков. Но мы стремились быть точными. Я требовал от командиров частей подтверждения: справок от местных советских, общественных и военных организаций, в которых указывалось бы место и время падения сбитых в их районе вражеских самолетов.
В некоторых случаях мы не записывали трофеи да боевой счет той или иной части, если не получали достаточно убедительных доказательств. [191]
Труднее было установить конкретно, какой батарее записать сбитый самолет. По одной и той же цели огонь обычно вели несколько подразделений. Установить, чей залп оказался поражающим, было невозможно.
Подчас мы просто записывали сбитый самолет на боевой счет лучшей батареи из участвовавших в бою. Никто против этого не возражал: раз подразделение зарекомендовало себя лучшим, значит, и доля его в достижении победы наверняка большая. Конечно, все это условно. Но установление «боевых счетов» имело весьма большое воспитательное значение.
Партия и правительство высоко оценивали боевые дела защитников столицы. За оборону Москвы 22 летчика Московской противовоздушной обороны были удостоены звания Героя Советского Союза, многие авиаторы, зенитчики, прожектористы, аэростатчики, вносовцы награждены орденами и медалями. Безусловно, признанием и их заслуг является награждение в 1967 году Московского округа противовоздушной обороны орденом Ленина. Этой награды воины ПВО столицы удостоены за боевые заслуги в период Великой Отечественной войны и за успехи в учебе в мирные дни. [192]