Новые бои — новые испытания
Листаю записную книжку фронтовых лет и нахожу в ней строчки, заимствованные из доклада секретаря парткомиссии флотилии Т. К. Камышникова: «За месяц подано заявлений в партию 206, в комсомол за тот же период принято 493 человека».
Эти сведения, будучи еще в Покровке, попросил у нас член Военного совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков. Долго, помню, читал он их; лицо, хоть и усталое, постепенно становилось каким-то радостным, просветленным. Он встал, прошелся по скрипучим половицам деревенской избы и сказал:
— Вот в чем наша сила... Такой слитности с народом не знала и не знает ни одна партия, кроме нашей. Старайтесь, товарищи, не задерживать оформление документов: бойцы хотят идти в сражение коммунистами, комсомольцами...
И вот мы в Камыш-Буруне{35}, под Керчью. В оперативном отношении Дунайскую флотилию подчинили 51-й [150] армии. Командующий армией генерал-лейтенант П. И. Батов поставил перед флотилией задачу оборонять Геническ, Арабатскую стрелку, Ак-Монай, северное побережье Керченского полуострова.
К 25 октября Дунайской флотилией были развернуты посты службы наблюдения и связи в северной части полуострова — в Казантипе, на мысах Зюк, Хрони и Пакли. От Ак-Моная до северного входа в Керченский пролив была организована дозорная служба, которую несли сейнеры и катерные тральщики.
Начались активные боевые действия. Три дня, с 20 по 22 октября, плавбатарея № 4, передвигавшаяся с помощью буксира, вела огонь по противнику, засевшему в Геническе, и по огневым точкам немцев на острове Бирючий. При отходе от острова плавбатарея подверглась авиационному налету. Одна бомба попала в корму. Моряки не растерялись. Они сумели отбуксировать плавбатарею в Камыш-Бурун, где и отремонтировали ее.
7 ноября 1941 года противник подошел к Ак-Монайским позициям, с ходу захватил их и двинулся на Керчь. Он превосходил части 51-й армии по численности личного состава в несколько раз, по танкам и артиллерии — в десятки раз.
И все-таки каждый шаг обходился врагу дорого, очень дорого! Самоотверженно дрались воины 106-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Н. Первушина и береговой батареи № 29 капитана Б. В. Бекетова. Когда вражеская пехота вплотную подошла к огневой позиции батареи, оставшиеся в живых артиллеристы взорвали орудия и схватились с врагом врукопашную.
6 ноября 1941 года нам удалось, хотя и не полностью, записать по радио доклад И. В. Сталина на заседании Московского городского Совета депутатов трудящихся. Он сказал: «Разгром немецких фашистов и их армий неминуем!» Мы. политотдельцы, тут же составили листовку, в которой рассказали о торжественном заседании в Москве, [151] и разослали ее во все подразделения. Сами же разошлись по боевым участкам. Я пошел в пулеметную роту. Вскоре туда позвонили из политотдела. Несмотря на обстрел и бомбежку, слышно было неплохо. «У вас есть радиоприемник? — спрашивает меня дежурный, — Настройтесь на Москву, будет передано важное сообщение!»
Прильнули к радиоприемнику. Диктор вел передачу с Красной площади. Мы закричали «ура!», принялись обнимать друг друга...
Утром 9 ноября немцам все-таки удалось выйти на подступы к городу. Они заняли мыс Ак-Бурун на берегу пролива. Камыш-Бурун оказался таким образом отрезан от города.
По приказанию командующего флотилией на оборону Керчи были брошены отдельная стрелковая и 17-я пулеметная роты под общим командованием старшего лейтенанта Михаила Петровича Князева. Обязанности военкома было приказано выполнять мне.
Ночью на судне «Чкалов» переходим из Камыш-Буруна в Керчь. На пирсе нас встречал генерал-лейтенант Павел Иванович Батов. Выступив перед моряками, он рассказал о сложившейся обстановке в Керчи, о том, как воюют наши войска, назвал имена воинов, отличившихся в первые ноябрьские дни. Перед нами командарм поставил такую задачу: перекрыть камышбурунскую дорогу и в течение двух суток удерживать ее.
Прежде чем отправиться на передовую, вместе с Князевым заходим на командный пункт армии. Он размещался в огромном туннеле под горой Митридат, чуть выше находился узел связи. Гитлеровцы прорвались уже не только к крепости, но и к горе Митридат. Оттуда они вели огонь по улицам города, бросали гранаты прямо во входную дверь КП армии. Получив соответствующие указания генерал-лейтенанта П. И. Батова, мы отправились с ротами по дороге, ведущей к Камыш-Буруну. За городом даем команду: «Привал!» Пока бойцы отдыхают, [152] я решил разведать окружающую местность. Вместе с комсомольцами Филиппом Шестаком, Михаилом Повелко, Левоном Говоргяном вышел на асфальт. Пройдя километра три, мы не встретили ни одного гитлеровца, только впереди на высотах взлетали ракеты, слабо освещая горный хребет Юз-Оба (сто холмов). Сворачиваем с шоссе и идем по обочине. Вот и железнодорожная ветка, идущая к старой крепости. И здесь ни души! Втягиваемся в межгорье. Темнота страшная. Только чуть правее взлетают немецкие ракеты. Их бледный свет к нам еле-еле доходит. Но когда они гаснут, становится еще темнее.
Движемся цепочкой. Вдруг я обо что-то запнулся. Нагнувшись, поднял два провода.
Очевидно, гитлеровцы установили на высотах минометные батареи и провели к ним телефонную связь. Я перерезал провод. Дальше идти уже не было смысла, и мы возвратились к своим.
Исходя из обстановки, старший лейтенант Князев принял решение двигаться по склонам высот, занять плато хребта, чтобы там укрепиться и перекрыть путь противнику, двигавшемуся со стороны Старого Карантина.
— Без приказа огня не открывать! — передал по цепи Князев. — Соблюдать строжайшую тишину...
Взвод под командованием младшего лейтенанта Константина Дмитриевича Генералова добрался до высоты первым. Бойцы обнаружили там пулеметное гнездо. Расчет спал. К сожалению, без шума ликвидировать его не удалось. Фашисты проснулись, и один из них громко закричал.
Со всех высот гитлеровцы открыли пальбу из минометов, пулеметов и автоматов, стали пускать осветительные ракеты. Так произошла наша первая встреча с врагом на подступах к городу Керчь.
Несмотря на прицельный огонь противника, мы упорно обороняли высоты. Нам помогали корабли. Неподалеку от нас находился корректировочный пост во главе [153] с флагманским артиллеристом старшим лейтенантом М. Е. Подколзиным. Он передавал на корабли данные, пользуясь которыми монитор «Железняков», плавбатарея № 4 и два бронекатера безошибочно накрывали цели.
10 ноября противник подтянул войска и начал новые атаки на занимаемые нами высоты. На высотах окопов не было, и вырыть их быстро в каменистом грунте мы не могли. А мины и снаряды рвались непрестанно. Роты несли потери. Военфельдшер Мария Павловна Бондарь под огнем перевязывала раненых и выносила их в безопасное место. Всего в том бою героическая женщина спасла не менее тридцати человек.
Смертельно ранило осколком мины старшего лейтенанта Князева. Военфельдшер Мария Бондарь даже не успела перевязать его, как он скончался.
Сводные силы двух рот теперь возглавил командир стрелковой роты капитан Филипп Иванович Шитов.
Противник повел наступление на высоту, где я находился с группой стрелков. Впереди меня лежал пулеметчик Борис Курбатов. По моей команде он открывает огонь по наступающим. Но гитлеровцы уже карабкаются по склонам. К Борису подбирается немецкий автоматчик. Я тщательно целюсь из снайперской винтовки и бью. Фашист падает. Курбатов продолжает стрелять из пулемета, однако гитлеровцы все ближе и ближе. Вокруг рвутся мины. Осколок ударяется о мою винтовку — оптического прицела как не бывало. Проверяю, цел ли автомат. Он в порядке. Открываю из него огонь.
Вдруг пулемет Курбатова замолчал. Борис смотрит в мою сторону, что-то объясняет, но я ничего не слышу. Наконец понял — кончились патроны. Сзади раздается автоматная очередь, пуля сбивает с моей головы фуражку. Моментально оборачиваюсь и бью из автомата. Стрелявший в меня гитлеровец падает. Приходится экономить патроны: их осталось мало. Вставляю взрыватели в гранаты. [154] Одну даю Курбатову, две оставляй себе. Судя по всему, на высотке, кроме нас, никого не осталось.
Как только фашисты поднялись в полный рост и, открыв автоматный огонь, двинулись вверх по высоте, мы бросили в них оставшиеся у нас три гранаты и стали отползать к восточному склону. Тут нас прикрыли пулеметным огнем бойцы с соседней высоты.
— Мы еще вернемся! Вы заплатите за все, гады! — грозит Курбатов в сторону гитлеровцев.
Внизу, там, где размещался перевязочный пункт, было потише. Вместе с Курбатовым помогли Марии Бондарь перетащить раненых за каменный выступ.
Немного отдышавшись, я направился в пулеметную роту старшего лейтенанта Алексея Николаевича Матвейчука. Политрук роты Макар Филиппович Левченко был ранен, но не покинул поля боя. Мы с Левченко давно знали друг друга. Он был прекрасным политработником, душевным, отзывчивым человеком. Левченко любил шутку, слыл большим оптимистом. В бою он всегда показывал пример мужества и отваги. Забегая вперед, скажу: после войны Левченко окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, служил на кораблях и в частях Военно-Морского Флота, сейчас находится в запасе.
Макар Филиппович рассказал мне, как умело руководил взводом лейтенант Евгений Борисович Журавлев, недавно прибывший к нам из училища. Когда взвод попал в окружение, лейтенант не растерялся. Из ручного пулемета он расстрелял группу вражеских автоматчиков и вместе со взводом пробился к роте. Помощник командира взвода сержант Николай Литвин, комсомолец, активист, в бою был трижды ранен, но не ушел с позиции.
Ночью мы попытались сбить фашистов с занимаемых высот, но это нам не удалось. Сосредоточились около железнодорожной ветки.
Гитлеровцы продолжали напирать. Свои позиции мы удерживали уже пять суток, а не двое, как потребовал [155] от нас командарм. Но силы были слишком неравные, и на шестые сутки нам пришлось отойти к окраине города. Теперь перед нами была поставлена задача сдерживать натиск врага на подступах к морскому порту, прикрывать переправу частей 51-й армии на Таманский полуостров. Вместе с нами стойко сражались подразделения 106-й стрелковой дивизии.
Ночью активно действовали наши разведчики. Они сумели уточнить местоположение неприятельских огневых точек. Это позволило нам обойти их, зацепиться на дома на окраине города и перекрыть фашистам путь к морскому порту. Ночью мы выкопали на окрестных улицах рвы, возвели баррикады, через стены домов пробили проходы, по которым скрытно подносили боеприпасы и выносили раненых.
Утром меня вызвал контр-адмирал А. С. Фролов. Он выслушал мой доклад об обстановке и попросил немного задержаться:
— Вот-вот закончится опрос пленного. Быть может, и для вас что-то сообщит интересное.
В кабинете командующего были начальник оперативного отдела штаба капитан-лейтенант Ф. В. Тетюркин и начальник разведки. Они-то и вели допрос немецкого ефрейтора. Как я узнал позже, его взяли в плен моряки-комсомольцы Петр Зинченко, Иван Болтин, Григорий Третьяк, Дмитрий Фролов и Иван Квасельчук. Будучи в разведке, эти ребята уничтожили более двух десятков фашистских солдат, а ефрейтора притащили с собой. Он оказался из 22-й пехотной дивизии, хорошо нам известной еще по Кинбурнской косе.
Я слабо знал немецкий, и уловить что-либо из показаний немца мне не удалось. Когда опрос закончился, начальник разведки объяснил мне, что, по словам пленного, гитлеровцы получили приказ во что бы то ни стало прорваться к морскому порту. «Вот почему они так жмут на нас!» — подумал я. [156]
В расположение своих рот я вернулся часа через два. За это время роты отбили пять атак. Особенно отличился помощник командира стрелковой роты младший лейтенант Григорий Артемович Коржов. Недавно комсомольская организация рекомендовала его в партию, и он ответил на доверие товарищей всем, чем мог: беззаветно сражался с врагом.
Комсомольцы старались брать пример со старших товарищей — коммунистов. «Мы счастливы, что в бою у нас, у комсомольцев, есть замечательные учителя — коммунисты!» — говорили они.
Наши войска в боях за Керчь понесли немалые потери, но и противник за взятие города заплатил огромную цену: сотни и тысячи его солдат остались лежать на подступах к Керчи.
Прибывший в Керчь заместитель наркома Военно-Морского Флота вице-адмирал Г. И. Левченко возложил на Дунайскую флотилию боевую задачу: переправить части 51-й армии через Керченский пролив на Кавказ. Командующим эвакуацией был назначен контр-адмирал А. С. Фролов, его заместителем по политической части — начальник политотдела флотилии батальонный комиссар К. В. Лесников.
Была создана оперативная группа по обеспечению эвакуации. Ее возглавил начальник оперативного отдела штаба капитан-лейтенант Ф. В. Тетюркин. Начальник штаба флотилии капитан 2 ранга В. В. Григорьев (ныне вице-адмирал в отставке) возглавил переправу в Еникале.
За короткий срок на Таманский полуостров были перевезены все соединения и части армии. Личный состав переправлялся в основном сейнерами Дунайской и Азовской флотилий, а артиллерия — кабельным судном «Чкалов» и пароходами «Ейск», «Пенай», «Красный моряк».
Корабли Дунайской флотилии — монитор «Железняков», бронекатера и плавучая батарея № 4, а также канонерские [157] лодки Азовской флотилии прикрывали эвакуацию артогнем. Смело действовали бронекатера под командованием старшего лейтенанта С. П. Шулика. Они вплотную подходили к берегу и били из пушек и пулеметов по вражеским огневым точкам на склонах горы Митридат, где теперь засели гитлеровцы. Эта огневая поддержка здорово нам помогала, мы продолжали сдерживать противника на подступах к морскому порту. Сергей Павлович Шулик не один раз высаживался с корабля на берег и сам корректировал огонь бронекатеров.
Вечером 16 ноября мы удерживали только улицы, примыкающие к морскому порту.
Утром 17 ноября к пирсу подошли последние остававшиеся в городе бойцы. Наши роты до полного рассвета прикрывали пирс, только после восьми часов мы быстро направились к катерам. Сердце щемила боль. Глаза туманились от еле сдерживаемых слез.
Я уходил из Керчи в Тамань вместе с бойцами пулеметной роты на последнем катере. Утро было холодным. Над проливом стоял легкий туман. Только мы отошли от причала, как батарея врага открыла по катеру огонь. К счастью, стреляли гитлеровцы плохо, с перелетом...
Наши корабли ответили артогнем и полностью израсходовали свой боезапас по батареям противника. Доблестно дрался «Железняков». Прикрыв нас надежно огнем, он ушел затем в Новороссийск. Там монитор был отремонтирован и впоследствии участвовал во многих боях. Всего, как об этом записано в журнале боевых действий, легендарный корабль прошел за войну 40 тысяч километров. На него было совершено более 200 авиационных атак, сброшено 800 бомб. Сам же монитор уничтожил 7 батарей, 5 складов боеприпасов, десятки танков и автомашин, несколько батальонов гитлеровской пехоты.
Недавно в городе-герое Киеве, где «Железняков» был построен, ему установлен памятник. Рабочие завода «Ленинская [158] кузница» восстановили корабль и поставили его на постамент.
В Тамани я с трудом отыскал политотдел, разместившийся в маленькой хате. Меня не ждали, считали погибшим.
Доложив о боевых действиях наших рот при обороне Керчи, о том, как показали себя комсомольцы, я хотел было прилечь где-нибудь, но начальник протянул мне «Правду», чудом доставленную в тот же день.
В газете были напечатаны знаменитые «Письма товарищу» Бориса Горбатова. Сон как рукой сняло. Так подействовали на меня пламенные строки этой статьи.
Дочитав статью до конца, я вышел на улицу. Вот и мои дорогие дунайцы. «Читали?» — спрашиваю. Отвечают: «Читали!» И голоса бодрые, взволнованные, словно зарядились бойцы великой энергией.
В Тамани корабли и части Дунайской флотилии, войдя в состав Закавказского фронта, сразу же начали подготовку к Керченско-Феодосийской десантной операции. Я был включен в состав первого броска десанта, которому предстояло высаживаться в Камыш-Буруне. Но обстоятельства сложились иначе. 25 ноября 1941 года флотилия была расформирована. Ее корабли были переданы в соединения Черноморского флота. Меня назначили в 63-ю авиабригаду флота помощником начальника политотдела по работе среди комсомольцев. Попрощавшись с товарищами, я вылетел на самолете в Севастополь.
Позади пять тяжелых и тревожных месяцев войны. Флотилия вела напряженные бои — на границе, на Южном Буге, в Херсоне, на Кинбурнской косе и в Крыму. Но ее боевые маршруты, вычерченные огнем и кровью, на этом не заканчиваются. Пройдет более двух лет, и в апреле 1944 года Дунайская военная флотилия будет создана вновь.
Корабли и части флотилии, взаимодействуя с войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов, участвовали во многих [159] наступательных операциях, в освобождении Украины и Молдавии, шести придунайских государств — Румынии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Югославии и Австрии. На знамени флотилии появились три боевых ордена — Красного Знамени, Нахимова I степени, Кутузова II степени и три медали — «За освобождение Белграда», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены».
Мне не пришлось в то время сражаться в рядах флотилии. Но кто из нас, фронтовиков, не восхищался ее боевыми делами! Приятно сознавать, что моряки-дунайцы — участники освободительного похода Советской Армии продолжали героические традиции своих предшественников, отстаивавших на Дунае и юге Украины каждую пядь родной земли.
В музее боевой славы, созданном в Измаиле, показаны два боевых пути флотилии: и тот, что мы прошли в сорок первом, и тот, что освещен заревом победных салютов. Оба они сливаются в один путь — путь беззаветного служения Родине.